Феномен рациональности: исторические и типологические формы

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Введение

Актуальность исследования. Базовый постулат настоящего исследования - тезис об исторической стабильности, типологической устойчивости и неизменности сущностных характеристик феномена рациональности. Вектор исследовательского интереса находится в эпицентре философских проблем, наиболее актуальных для современной эпистемологической и социально-философской мысли. Тезис о типологической устойчивости феномена ratio является важным аргументом в противостоянии современным тенденциям релятивизма и вытекающего из него иррационализма самых разнообразных форм.

Диссертационная работа ориентирована на решение фундаментального вопроса современных социально-гуманитарных наук: насколько возможно (и возможно ли вообще) науке сохранить классическую форму рационального познания на фоне воздействий внешних социокультурных и психологических детерминаций?

В современной философской методологии познания одно из центральных мест занимает проблема плюрализма исследовательских подходов к феномену рациональности. Существуют концептуальные и методологические различия в самих способах истолкования этого феномена, выделения основных смыслов и способов интерпретации данного образования. Принципиально, что указанный вопрос рассматривается не только в историческом разрезе, но и в плане анализа собственно парадигмального ядра тех или иных частных концепций.

В этой связи представляется целесообразным, основываясь на разработках данной проблематики в современной методологической литературе, выделить два полюса, вокруг которых структурируется все многообразие рефлексии о смысле рациональности. Позитивизм и постпозитивизм делают акцент на научности и применяют строгие критерии к упорядочению и систематизации материала. Экзистенциализм, персонализм, «философия субъективности» ограничивают или отрицают те функции разума, на которых сосредоточивалась рассудочная форма позитивистски ориентированной науки, акцентируют внимание на спонтанности эстетического, этического, политического, религиозного и прочего действия.

То общее, что структурно объединяет приведенные выше содержательно весьма несхожие концепции, можно сформулировать следующим образом:

- тенденция к постепенному отказу от объясняющих схем и процедур, от поиска закономерностей и зависимостей внутри анализируемого предмета. В рамках прагматико-функциональной ветви такая тенденция реализуется через акцент на типологизацию реальности, в ущерб ее понятийной проработке. В целом, можно говорить о своеобразной «инфляции» классического философского инструментария, во главе которого всегда стояло «понятие»;

- приоритет онтологической реальности мысли над ее истинностью и когнитивным своеобразием;

- тенденция к переосмыслению функции философии как всеобщей формы постижения истины в сторону процедур самораскрытия истины через спонтанную витальность, практическое действие и т.п.;

- ориентация на донаучный опыт (прагматико-функционалистские концепции рациональности) или даже на контакт с миром до всякого знания (позднейшие варианты ценностно-гуманитаристической парадигмы);

- признание внешней социальной заданности мышления (в том числе - научного мышления) в ущерб вниманию к внутренней понятийной логике мысли.

Следует подчеркнуть, что обе вышеназванные парадигмальные трактовки рационального мышления в ХХ столетии были бы попросту невозможны без исходной концепции рациональности в том ее виде, в котором она сформировалась в эпоху Нового времени. Ведь чтобы быть критикой по существу, критика рациональности хотя бы по своей форме сама должна быть (и, по сути, является таковой в большинстве приведенных нами примеров) рациональной. Рассматривая те или иные содержательные аспекты классических эпистемологических учений, современная философская теория вынуждена заимствовать отдельные элементы своего метода у этих самых учений. Именно опора на такую предпосылку, являющуюся принципиальной для нашей работы, делает возможной связность и преемственность философского (а также научного) опыта, то есть прямое сообщение критики со своим предметом.

При всестороннем рассмотрении избранного вопроса становится очевидным, что современные эпистемологические теории (или даже теории, постулирующие невозможность всякой эпистемологии) пребывают в достаточно двусмысленном положении. С одной стороны, они более или менее явно декларируют свою принципиальную несводимость к традиционным формам «ratio», намеренно дистанцируясь от классики. С другой стороны, реализуя свои проекты «редукции» или даже «деструкции» Разума, такая критика апеллирует именно к рациональным способам аргументации.

Обобщив приведенные выше характеристики, можно получить достаточно полную картину характерного для современности «кризиса рациональности».

Вместе с тем, настоящее исследование в качестве одной из своих базовых задач преследует цель описать общее концептуальное единство феномена рационального мышления. Речь идет о попытке выделить идею «единой рациональности», раскрыв основные структурные элементы этого феномена как бы «поверх» всех концептуальных различий отдельных подходов, даже в известной мере абстрагируясь от последних.

Именно поэтому тот концептуальный инструментарий и богатый понятийный ресурс, который заимствует и широко использует современная критика рациональности, должен стать предметом специального философского осмысления.

Степень теоретической разработанности проблемы. Размышления о судьбах Разума неизбежно приводят к констатации так называемого кризиса рациональности (и кризиса научной парадигмы познания как одного из его симптомов). В этой связи ряд видных западных исследователей поднимают сегодня вопрос о «конце науки» (Джон Хорган, например), который видится им как один из аспектов более общей тенденции мировой цивилизации, обозначаемой в терминах «конца истории» (Ф. Фукуяма) или «пост-истории» (Ж. Бодрийяр). Анонсированная выше идея «конца науки» согласуется с выводами таких критиков научного мировоззрения, как А. Бергсон, Р. Генон, М. Шелер, М. Хайдеггер, О. Шпенглер, К.Г. Юнг, М. Элиаде и другие, настаивавших на исчерпанности гносеологического подхода, лежащего в основании научного мышления Нового времени, а также с мнением многих ученых и философов, свидетельствовавших об утрате той социокультурной и мировоззренческой функции, которую наука реализовывала в последние столетия в качестве регулирующей, нормативной инстанции при решении основных исторических, культурных, идеологических, гносеологических, философских и социальных вопросов (В. Гейзенберг, Ж. Делез, П. Фейерабенд, М. Фуко, Ф. Капра, Ф. Лиотар, Ж. Лакан, И. Пригожин, В. Паули и др.).

Проведенная в диссертации детальная дифференциация ключевых проблем в контексте современной критики Разума образует следующие исследовательские блоки, значимые для данной работы:

- кризис науки и рациональности как центральная проблема философии и теории познания (Э. Гуссерль и феноменологическая школа, Р. Тарнас, исследования М.К. Мамардашвили, Н.Н. Трубникова и мн. др.);

- альтернативные, инновационные формы cogito ? Э. Гуссерль, феноменологическая школа в целом, М. Шелер, А. Шюц, экзистенциально-феноменологическая парадигма (Ж.П. Сартр, М. Мерло-Понти, Э. Левинас), интуитивистское учение А. Бергсона, прагматизм У. Джеймса и целый ряд других авторов и концепций конца XIX - начала XX вв.;

- радикальная критика классической картезианской процедуры cogito (философы-постмодернисты ? Ж. Деррида, Ж. Делез, М. Фуко, П. Слотердайк, С.Жижек, З. Фрейд, Р.Рорти, Ю. Хабермас);

- современное развитие идей классического рационализма (Г. Башляр и представители школы «неорационализма»);

- методологическое и логико-эпистемологическое обоснование идеи научной рациональности (труды Л. Витгенштейна, К. Поппера, работы авторитетных отечественных исследователей В.А. Бажанова, В.В. Ильина, В.А. Лекторского, А.Л. Никифорова, Н. Мудрагея, В.Н. Поруса, Б.И. Пружинина, А.И. Ракитова, В.С. Степина, и др.);

- историко-философский и социокультурный анализ внерациональных детерминант формирования ratio (исследования К.Маркса, М. Вебера, В. Зомбарта, Г. Маркузе, Г. Лукача, П. Бергера, Т. Лукмана, Ф. Броделя; работы А.В. Ахутина, П.П. Гайденко, Н.С. Автономовой, А.Ф. Лосева, М.К. Мамардашвили, Л.А. Микешиной, Э.Ю. Соловьева, В.С. Швырева, А.Ф. Зотова, В.С. Библера, С.С. Аверинцева, И.Т. Касавина, А.М. Карпеева, В.Г. Кузнецова, Ю.П. Кулькова, Н.Ю. Ворониной, В.П. Филатова, А.А. Шестакова и мн. др.);

- анализ структур экономической рациональности как «максимизации полезности» (М. Вебер, М. Алле, Г. Саймон, Д.Н. Хайман, П. Вейзе, Дж. Хикс, В.С. Автономов, А.Н. Сорочайкин, Н.М. Кизилова);

- идея развивающегося Разума и диалектическая концепция познания (Г.В.Ф. Гегель, К. Маркс, Ф. Энгельс, Э.В. Ильенков, А.В. Маслихин);

- проблема рациональной реконструкции истории науки (И. Лакатос, П. Фейерабенд, Т. Кун, К. Поппер, работы отечественного исследователя М.А. Розова и др.);

- философские и эпистемологические основания неклассической естественнонаучной картины мира (А. Эйнштейн, В. Гейзенберг, И. Пригожин, Л. де Бройль, А. Койре и др.);

- анализ концепции практической рациональности (работы Н.Н. Козловой, З. А. Сокулер, И. Т. Касавина и мн. др.);

- расширительное истолкование понятия рациональности в контексте феноменов веры, иррационализма и внерациональных форм познания (К.Ясперс, М. Полани, Ф.Ницше, К.Г. Юнг и мн. др.).

По способам интерпретации рациональности, представленным в современной методологической литературе, условно можно выделить два подхода: (1) прагматико-функционалистский и (2) ценностно-гуманитаристический. Подчеркнем, что в обоих случаях мы имеем дело с идеальными, парадигмальными линиями, вокруг которых структурируется все многообразие современных подходов к рациональному мышлению. В настоящем диссертационном исследовании мы опираемся на такую дихотомию в членении проблемного поля феномена рациональности.

1). Прагматико-функционалистский подход.

Ведущий метод ? аналитико-эмпирический; центральные вопросы и темы сводятся к выявлению критериев, по которым дифференцируются такие отличающиеся друг от друга комплексы рациональности, как «научный рассудок», «обыденное сознание», «практическое действие» и т.п. Внутри этой достаточно неоднородной парадигмы диссертант выделяет концепции классического позитивизма, с одной стороны, и более поздние модификации позитивистских принципов (теория К. Поппера, когнитивная социология, поздний Р. Рорти) - с другой. В общем плане этому подходу свойственны детальная разработка критериев рациональности (как правило, представленных в виде шкал или градаций), конвенционализм или конвенционалистские тенденции в определениях рациональности.

2). Ценностно-гуманитаристический подход.

Эта группа концепций характеризуется более широким истолкованием рациональности, не ограничивая последнюю лишь только сциентистским и познающим разумом. Акцент здесь делается на экзистенциально значимых, а также эстетических моментах жизни сознания. Такой подход неизменно сопровождается идеей о вторичности или даже незначительности функций разума на фоне всех прочих проявлений человеческого мироотношения.

Важное отличие от упомянутой выше парадигмы заключается в том, что присутствие рациональности в той или иной ее форме постулируется также и в спонтанном поступке, обладающем индивидуально-экзистенциальным содержанием, или, к примеру, в политической акции, или, наконец, в непосредственной работе философа или художника (эти два типа деятельности в данном случае онтологически приравниваются друг к другу). Все эти сферы деятельности в рассматриваемом контексте образуют широкую область так называемой «творческой разумности» (Х.Г. Гадамер), которая становится предметом самого пристального внимания философов.

Центральный концепт всех подобных теорий - так называемая «инновационная способность» (М. Дюфрен, П. Рикер), то есть способность к преобразованию действительности в любых ее формах, способность к порождению нового, имеющая, как правило, более или менее выраженную эстетическую направленность. Отметим, что этот подход представлен в наиболее явном виде в экзистенциалистских и персоналистских концепциях, в менее «чистых» формах - в современных «философиях субъективности».

В целом, полюсом отнесения любых вышеприведенных рефлексий всегда иначе выступает одна из моделей рациональности, выработанных философской и научной мыслью на протяжении трех столетий, от эпохи Нового времени до конца ХХ века:

1. Классический рационализм (Р. Декарт, Г. Лейбниц, Б. Спиноза, И. Кант, И. Фихте, Г. Гегель). Сюда следует также отнести, например, и более частный тип - «неорационализм» А. Башляра как своеобразное развитие классических принципов в контексте неклассической эпистемологии.

2. Парадигма «целерациональности» (М. Вебер, «экономическая социология» А. Шютца и др.).

3. Концепция «практической рациональности» (социологическая школа П. Бурдье). В качестве своего предельного основания данная теория отсылает к анализу соответствующей «структуры рациональности», то есть тех правил, норм и процедур, которые задействуются «человеком социологическим» (так называемый «Homo Sociologicus») в процессе принятия социально значимых решений и выбора предпочтений.

4. Концепция «ограниченной рациональности» (Г. Саймон). Это в большей степени прикладная концепция, в связи с чем ряд исследователей расходятся в вопросе о том, насколько оправданно помещать данную парадигму в один ряд с более распространенными и теоретически разработанными парадигмами.

5. Неопозитивистский редукционизм с соответствующими, пусть и не сформулированными явно, эпистемологическими (и антиметафизическими) допущениями и предпосылками. (М. Шлик, «Венский кружок» и др.).

6. Современное понимание «экономической рациональности». Рациональность данного типа трактуется в современной экономической науке как «максимизация полезности».

Для более полной картины следует также упомянуть альтернативные формы ratio, основанные на иных предпосылках, касающихся смысла и природы рационального поведения. Современной европейской науке, значительно расширившей свои исследовательские горизонты в ХХ веке, известен целый ряд мировоззренческих систем, которые вообще не порождают специфически западной формы рациональности. Примером здесь может служить конфуцианский (и, шире, вообще восточный) тип рациональности.

Объектом диссертационного исследования является парадигма рациональности научного знания в её основных, типологически устойчивых характеристиках.

Предметом исследования выступают исторические формы и теоретические модели научной рациональности.

Цель и задачи исследования. Целью настоящего исследования является выявление типологически устойчивых и неизменных характеристик и признаков феномена рациональности, кристаллизующихся в существующих социально-философских моделях разума.

Достижение поставленной цели возможно как последовательное решение следующих исследовательских задач:

- обосновать критерии, посредством которых возможно выстраивание единой и концептуально непротиворечивой истории рациональности;

- разработать систему понятий, позволяющих провести типологизацию феноменов рациональности;

- определить место «экономической рациональности» в типологической системе координат рациональности;

- сформулировать и подвергнуть осмыслению основные структурные моменты кризиса рациональности в ХХ веке;

- выявить и проанализировать критерии демаркации (в теоретическом плане) и узловые пункты развития (в историческом плане) классической и неклассической моделей рациональности.

Методологические основания исследования. В диссертационном исследовании ставилась задача проанализировать проблему рациональности в рамках концептуальной связки «история - типология». Это позволило «встроить» все многообразие эмпирического (исторического и историко-философского) материала в адекватные типы и модели. Последовательность в логике раскрытия вопросов при этом выглядит следующим образом: от конкретных, специальных проблем теории рациональности ход исследования движется к выявлению их общего исторического контекста, что позволяет затем выстроить единую линию истории рациональности как истории формирования понятия «субъект». Последнее одновременно ставит целый ряд фундаментальных вопросов методологического характера. Завершается исследование описанием типологической проблематики, в рамках которой также поднимается ряд более общих методологических вопросов.

В соответствии с широко известной концепцией Н.С. Автономовой, современное исследование рациональности и ее форм может строиться на основе эмпирико-аналитических методов. Кроме того, в контексте раздвигающей собственные аналитические горизонты современной теории познания уместным и даже необходимым представляется исследование более широкой проблематики в рамках ценностно-гуманитаристической парадигмы.

Противостояние релятивизму при анализе феномена рациональности возможно сегодня благодаря системно-историческому подходу, методу сравнительного анализа и, в первую очередь, диалектического и структурного методов.

Уловить современные тенденции рассматриваемой проблематики помогает применение герменевтического метода с его ориентацией на нестрогие понятийные конструкции, на средства образно-метафорического выражения мысли. Именно такой подход позволяет зафиксировать проявляющуюся в эпистемологии тенденцию к расширительному истолкованию самого феномена рациональности, изучить ее основные следствия, имеющие решающее значение для трансформации как классической структуры субъекта, так и основанной на ней концепции Разума Нового времени.

В целом, данное исследование было бы невозможно без более или менее широкого применения целого ряда вспомогательных и прикладных методов и аналитических процедур: исторического и аналитического методов, дедукции, идеализации, абстрагирования. В частности, при выделении типов рациональности был использован метод сравнительного и исторического анализа.

Научная новизна исследования заключается в следующем:

1. Обоснованы критерии, позволяющие выстроить единую и концептуально непротиворечивую историю рациональности, главным из которых признаётся наличие у исследователя некоего исходного «предпонимания» феномена ratio. Всякий исторически конкретный «образ науки» отнюдь не является пассивным слепком положения дел в науке, а выступает в виде рефлексии эпохи о самой себе посредством науки. В этом контексте феномен рациональности предстает не просто в виде специфического набора логико-методологических процедур, а в качестве базовой ценности, задающей всё здание человеческой культуры.

2. Осуществлена типологизация феноменов рациональности: выделены и описаны два («эпистемологический» и «историко-сциентистский») способа этой методологической процедуры. Данные способы принципиально не сводимы друг к другу и позволяют трактовать саму структуру, динамику формирования, характер и природу познающее-рационального отношения человека к миру.

3. В процессе определения места «экономической рациональности» в типологической системе координат осмысления феномена рациональности осуществлена демифологизация понятия «экономическая рациональность», необоснованно претендующего на статус автономного и самостоятельного типа ratio.

4. Сформулированы и всесторонне проанализированы основные структурные моменты кризиса рациональности в ХХ столетии, связанные с (1) необоснованной идеализацией научного прогресса; (2) верой в субстанциальный характер технического и экономического развития.

5. Обоснован исследовательский тезис, согласно которому парадигмальные характеристики рациональности детерминируются более первичными различиями концептуальных допущений о природе «cogito». Руководствуясь этой установкой. зафиксированы и описаны классическая, неклассическая и постнеклассическая модели рациональности.

Положения, выносимые на защиту:

1. Методологически строгий подход к проблеме рациональности предполагает такую исследовательскую установку, которая позволила бы истолковать исторически различные типы рациональности как вариации некоего единства. Вместе с тем такой подход должен считаться с полиморфностью исторических типов рациональности. В этой связи историю рациональности корректно представить как историю формирования понятия «субъект». Без предварительного обсуждения этого ключевого понятия, осмысление которого даёт возможность «прочитать» все различные концепции рациональности, исторический анализ рациональности неизбежно вырождается в бессистемную доксографию.

2. Обоснованный способ типологизации ratio сводится к выделению различных эпистемологических допущений о структуре рациональности. Вытекающая из этого подхода дифференциация первичных эпистемологических предпосылок порождает различия в исторически проявленных типах рациональности. Иной срез типологии, в основании которой лежит принцип трансформации доминирующей научной парадигмы, задает «историко-сциентистский» способ классификации. Полученные в результате типы представляют собой следующие парадигмальные образы: «классическая наука» (в двух её состояниях - дисциплинарная и дисциплинарно организованная), «неклассическая наука» и «постнеклассическая наука».

3. В контексте обоснования ratio средствами теории познания, понятие «экономическая рациональность» (ratio как оптимальность) теряет свою исключительность. Это обстоятельство означает, что предикат «экономический» лишь локализует феномен рациональности, указывая на ту частную сферу, в которой он в данном случае реализуется. Термин «рациональность» вполне работает в качестве объясняющей схемы, упорядочивающей «сырую» эмпирию экономической жизни. В частности, эта категория эвристически продуктивна, в вопросах структуры экономического действия, а также в проблематике экономического выбора и предпочтений. Вместе с тем, феномен рациональности остается сущностно одним и тем же, вне зависимости от того, проявляется ли он в сфере экономики, партикулярной жизни человека, в процедуре принятия экзистенциальных решений, этическом выборе и т.д.

4. Кризис классических представлений о рациональности является не только внутренним кризисом философских предпосылок, но также обусловлен разложением традиционной структуры общественных отношений и, следовательно, трансформацией культурно-экономических условий духовного производства. С середины XIX столетия философия обнаруживает свою зависимость от успехов в области прикладной науки и техники, поскольку не только логически и методологически обслуживает интересы научного развития (в качестве теории познания), но и в качестве особого типа мировоззрения опирается на науку, заимствуя у неё свой предмет, методы и принципы, а во многом также и собственную теоретическую форму.

5. Главная особенность «неклассического» мышления заключается в том, что живая динамика реальных общественных процессов не замещается и не в полной мере дублируется структурами человеческого разума (универсальность которых постулировалась в рамках классической парадигмы). Современный теоретик призван интерпретировать эти образования в качестве реалий, не позволяющих всецело редуцировать себя лишь к данностям Разума, как в смысле онтологической реальности, так и в смысле объекта познания.

Теоретическая и практическая значимость работы. Теоретическая значимость настоящего исследования, заключается, прежде всего, в обосновании положения, согласно которому каждый новый тип научной рациональности характеризуется особыми, свойственными ему основаниями познания, которые позволяют выделять и исследовать соответствующие типы объектов (простые, сложные, саморазвивающиеся системы), а также в демонстрации этого тезиса на базе широкого историко-научного материала.

Вместе с тем, возникновение нового типа рациональности и нового образа науки не следует понимать упрощенно в том смысле, что каждый такой этап приводит к полному исчезновению представлений и методологических установок предшествующего. Напротив, между ними существует преемственность. Не имея смысла вне человеческой деятельности, разум задает общую форму ее организации. Именно этой форме свойственны устойчивые типологические черты, постоянство воспроизводства (на разных исторических этапах). Конкретные, исторически обусловленные формы рациональной действительности можно рассматривать как его вторичные кристаллизации. Именно поэтому будет закономерным утверждение, что, к примеру, неклассическая наука вовсе не уничтожает классическую рациональность, но лишь ограничивает сферу ее действия. В этом смысле ничто не мешает нам трактовать проект неклассической науки как новый уровень «критики разума» (в исконно кантианском смысле), обращенной, однако, уже на сами основания науки Нового времени.

Практическая значимость работы заключается в возможности корректно работать с историческим и историко-философским материалом, структурируя его не произвольным образом (как это зачастую случается в преподавательской практике), а основываясь на системе отношений между исторически несходными моделями ratio. Содержание диссертации может быть использовано в преподавательской практике при чтении лекций по базовому вузовскому курсу философии, а также курсу истории и философии науки для аспирантов. Ряд положений работы может привлекаться при подготовке учебных курсов истории философии, теории познания, социальной философии.

Апробация работы. Результаты исследования докладывались на ежегодных итоговых научно-технических конференциях Самарского государственного архитектурно-строительного университета «Актуальные проблемы в строительстве и архитектуре: образование, наука, практика» (1999-2010 гг.); Областной научной конференции СГОО «Союз Молодых Ученых» (Самара, 11-13 апреля 2002 г.); Международной научной конференции «Энгельмейеровские чтения» (Москва, МГТУ им. Н.Э. Баумана, 2003 г.); ХI Российской научной конференции профессорско-преподавательского состава, научных сотрудников и аспирантов (Самара, 2-7 февраля 2004 г., Поволжская государственная академия телекоммуникаций и информатики); Всероссийской научно-практической конференции «Особенности постсоветских трансформационных процессов» (Пенза, 1-2 февраля 2004 г., Пензенский государственный университет); Международной научно-практической конференции, посвященной Дню славянской письменности и культуры «Наука и культура России» (Самара, 12-13 мая 2004 г., Самарская государственная академия путей сообщения); Международной научной конференции «Татищевские чтения: актуальные проблемы науки и практики» (Тольятти, 4-7 апреля 2004 г., Волжский университет им. В.Н. Татищева); Научной конференции «Ломоносовские чтения - 2007» (Москва, МГУ, 2004 г.); 2-й международной научно-практической конференции «Наука и культура России» (Самара, 24-25 мая 2005 г. Самарская государственная академия путей сообщения); Международной научной конференции «Энгельмейеровские чтения» (Москва, МГТУ им. Н.Э. Баумана, 2005 г.); Региональной научно-методической конференции «Актуальные проблемы многоуровневого высшего профессионального образования» (Самара, 18-20 октября 2005 г., Самарский государственный архитектурно-строительный университет); Научной конференции «Ломоносовские чтения- 2006» (Москва, МГУ, 2006 г.); Международной научно-практической Интернет-конференции «Современные направления теоретических и прикладных исследований». Www.sworld.ilhome.net (15-25 декабря 2006 г.); Международной научно-практической конференции «Наука и культура России» (Самара, 24-25 мая 2007 г., Самарская государственная академия путей сообщения); Научной конференции, посвященной 40-летию Казанского государственного энергетического университета и 10-летию Института экономики и социальных технологий «Навстречу XXII Всемирному философскому конгрессу: переосмысливая философию» (Казань, 22-23 февраля 2008 г., Казанский государственный энергетический университет); Международной юбилейной научно-практической конференции «Татищевские чтения: актуальные проблемы науки и практики» (Тольятти, 16-19 апреля 2008 г., Волжский университет им. В.Н. Татищева); Всероссийской научно-практической конференции ученых и педагогов-практиков «Актуальные проблемы развития высшего и среднего образования на современном этапе» (Самара, 14-18 апреля 2008 г., Самарский государственный архитектурно-строительный университет); Всероссийской научно-методической конференции преподавателей вузов «Подготовка будущих экономистов и менеджеров в вузе: актуальные проблемы содержания и опыт формирования профессиональной компетентности» (Самара, 9 марта 2008 г., Российский гуманитарный университет, Самарский филиал); Межрегиональной научной конференции «Принцип наглядности в познании» (к 80-летию со дня рождения проф. Феизова Э.З) (Чебоксары, 16 мая 2008 г., Чувашский государственный университет им. И.Н. Ульянова,); Международной научно-практической конференции «Татищевские чтения: актуальные проблемы науки и практики: Гуманитарные науки и образование» (Тольятти, 16-19 апреля 2009 г., Волжский университет им. В.Н. Татищева).

1. Проблемное поле концепций рациональности

Анализируется мировоззренческая основа философского мышления. Философия при таком подходе предстает как своеобразный эпифеномен мировоззрения, выражающий его, однако, своим особым, свойственным только философии способом. Здесь же подробно рассматривается кантианско-гегелевская парадигма развивающегося Разума, ставшая определяющей для дальнейшей «судьбы» европейской рациональности.

Рациональность у многих исследователей ХХ века связывается с определенным типом отношения к миру, свойственного преимущественно (а для ряда авторов - исключительно) современной научно-технической цивилизации. Закономерен вопрос о характере и степени такой историко-культурной нагруженности феномена рациональности, вытекающая отсюда проблема типов рациональности и т.д. Можно ли, например, в этой связи трактовать саму рациональность не в качестве некоего единого, целостного и заданного образования, а как некоторый сложный спектр возможностей, тенденций и форм? Или же, напротив, такой подход лишь неоправданно расширил бы анализируемый предмет, растворив его в бесконечно расширяющемся социокультурном контексте?

В этой связи следует выделить детально проанализированную Гегелем возможность творческого развития познания, то есть установку на критико-рефлексивное отношение к исходным позициям познания, и - в более общем виде - саму идею развивающегося разума.

В целом же, рассмотрение исторических форма различения рассудка и разума как нельзя лучше иллюстрирует сегодня вариативность, историчность и изменчивость форм рациональности на фоне проблематичности идеи о единстве, инвариантности и целостности этого феномена.

Развивая этот более широкий проблемный контекст, следует также заметить, что рациональность у многих исследователей ХХ века связывается с определенным типом отношения к миру, свойственного преимущественно (а для ряда авторов - исключительно) современной научно-технической цивилизации. В этом смысле парадигмальной является позиция, заявленная в свое время М. Вебером с его концепцией целерациональности как вторичного и производного феномена от нововременного «капиталистического» мироощущения.

Если такая связь действительно имеет место, исследователю открывается целый ряд новых тем и проблем, и прежде всего - вопрос о характере и степени такой историко-культурной нагруженности феномена рациональности, вытекающая отсюда проблема типов рациональности и т.д. Можно ли, например, в этой связи трактовать саму рациональность не в качестве некоего единого, целостного и заданного образования, а как некоторый сложный спектр возможностей, тенденций и форм? Или же, напротив, такой подход лишь неоправданно расширил бы анализируемый предмет, растворив его в бесконечно расширяющемся социокультурном контексте?

Эти и целый ряд других вопросов составляют проблемное поле современного исследования рациональности. При этом принципиально, что само содержание этих проблем определяется реальными жизненными запросами той или иной эпох, другими словами, сама постановка вопроса о формах и типах ratio сущностно исторична. Кроме того, сама эпоха оказывается погруженной в еще более широкий контекст относительно самостоятельной структуры, имеющей собственную динамику, - речь идет о культуре. Поэтому, например, по отношению к исследованиям рациональности в рамках современной философии небезразличным является тот факт, что сами представления о возможностях разума в XX веке в значительной мере сформировались в результате дискредитации неопозитивистской программы исследования науки. Идеи неопозитивистов, связанные с проектом найти простое, исчерпывающее и последовательное решение кардинальных проблем философии и методологии науки, в итоге получили совершенно иное развитие, нежели первоначальный неопозитивистский импульс. Принципиально, что само понятие научной рациональности здесь не проблематизировалось, поскольку его достаточно прозрачный для неопозитивистов смысл подразумевался как бы сам собой.

Авторитетный отечественный специалист в области современных форм рационального мышления Н.С. Автономова выделяет два основных способа интерпретации рациональности - (1) прагматико-функционалистский и (2) ценностно-гуманитаристический.

Прагматико-функционалистская трактовка делает акцент на научности и применяет строгие формы и средства упорядочения и систематизации материала. Такой подход на современной философской карте представлен прежде всего позитивистскими и постпозитивистскими концепциями (Поппер, Лакатос, Кун, Фейерабенд, Рорти и др.). Ведущий метод здесь - аналитико-эмпирический, а центральные вопросы и темы сводятся к выяснению критериев, по которым дифференцируются такие разные комплексы рациональности, как «научный рассудок», «обыденное сознание» и «практическое действие». Этот подход отличает детальная разработка критериев рациональности (как правило, представленных в виде шкал или градаций), конвенционализм или конвенционалистические тенденции в определениях рациональности.

Современные варианты рассмотренной парадигмы (например, когнитивная социология) считают ложными любые традиционные гносеологические понятия и антиномии, подчеркивая «псевдопредметность» и одновременно социологическую наполненность мышления. Ссылаясь на одного из виднейших представителей этой парадигмы Ричарда Рорти, Н.С. Автономова так характеризует данный подход: «Эта общая траектория - движение от логического и теоретического обоснования рациональности мнений и убеждений к "полипрагматизму" работы философа, уподобляемого, по сути, литературному критику, который высказывает свои вкусовые суждения в беседе "просвещенных дилетантов", отказываясь при этом от самого понятия истины, порождает "проект, неминуемо нигилистический"».

Кроме того, можно выделить еще целый ряд характерных особенностей такого «социологического» подхода к Разуму:

- познание как процесс и знание как его результат понимаются теперь как социально сконструированный предмет в потенциально бесконечном контексте.

- методологический приоритет отдается теперь типологизации познаваемой реальности, а не ее объяснению.

- обыденные и профессиональные суждения уравниваются в правах; мнения, имеющие историческую ценность и суждения современников признаются равноправными, а их истинность - равновероятной.

- научная и вне-научные сферы больше не считаются взаимонепроницаемыми, - наоборот: постулируется их диффузность, взаимопроникновение и размытость границ между ними.

Цель философии, согласно этой парадигме, сводится - говоря словами Рорти - к построению такой концепции рациональности, которая подрывает любые попытки определить сущность самой рациональности.

В целом, согласно взглядам представителей когнитивной социологии, ученый-теоретик имеет дело не с реальными объектами самими по себе, но с феноменами, в которых всегда тем или иным образом объективировано определенное социальное содержание. Кроме того, само научное сообщество при таком подходе понимается как один из вариантов «традиционного» общества, являющегося предметом изучения этнологии. Одной из центральных категорий когнитивной социологии при этом считается именно «традиция», понятая как канал трансляции неартикулированного и неявного опыта в рамках любого данного сообщества (в нашем случае - научного сообщества).

Особенности второго, ценностно-гуманитаристического подхода (М. Дюфрен, П. Рикер, Э. Левинас, Х.-Г. Гадамер) - в ограничении или отрицании тех функций разума, на которых сосредоточивалась рассудочная форма позитивистски ориентированной науки, в акценте на спонтанности эстетического, этического, политического, религиозного и прочего действия. Этот подход представлен в наиболее явном виде в экзистенциалистских и персоналистских концепциях, в менее «чистых» формах - в современных «философиях субъективности».

Данная группа концепций характеризуется более широким истолкованием рациональности, не ограничивая последнюю лишь только сциентистским и познающим разумом. Акцент здесь делается на экзистенциально значимых, а также эстетических моментах жизни сознания. Такой подход неизменно сопровождается идеей о вторичности или даже незначительности функций разума на фоне всех прочих проявлений человеческого мироотношения. Центральный концепт всех подобных теорий - так называемая «инновационная способность» (М. Дюфрен, П. Рикер), то есть способность к преобразованию действительности в любых ее формах, способность к порождению нового, имеющая, как правило, более или менее выраженную эстетическую направленность.

При всестороннем исследовании вопроса становится очевидным, что современные эпистемологические теории (или даже теории, постулирующие невозможность всякой эпистемологии) пребывают в достаточно двусмысленном положении. С одной стороны, они более или менее явно декларируют свою принципиальную и радикальную несводимость к традиционным формам «ratio», намеренно дистанцируются от классики. С другой стороны, реализуя свои проекты «редукции» или даже «деструкции» Разума, такая критика апеллирует именно к рациональным способам аргументации.

Анализируется одно из конститутивных свойств классического субъекта - самоформирование согласно «правилу», а также ставится проблема оснований, на которых возможна рациональная реконструкция истории науки.

Одним из наиболее показательных для классики элементов является понятие «нормы» и производные от него представления нормирования и упорядочивания. Исходным пунктом определения нормы в рамках классического рационализма всегда является субъект познания и его эмпирический «двойник» - автономный индивид, принимающий за «должное» очищенные рефлексией содержания собственного сознания. На этом уровне исследования формулируется ведущий принцип рационального мышления (и производного от него рационального нормирования) - это принцип рефлексивного самообоснования. Согласно этому принципу, нормирование, реализуемое в соответствии с требованиями классического рационализма, возможно только как «самонормирование», как такая деятельность субъекта, которая предписывает закон самой себе.

В диссертации анализируются три основных способа интерпретации этого понятия в истории западной мысли. Первый из них - так называемая статистическая норма. На этом уровне норма понимается как средняя величина, фиксируемая с помощью точных математических и - шире - естественно-научных методов. Второе понятие нормы можно условно обозначить как научно-эпистемологическое или же, собственно, философское. Базовый инструментарий, который задействуется этим подходом в Новое время, сводится к традиционным философским терминам: «самообоснование», «автономный субъект», «должное», «свобода», «природа», «ценность». Третий способ концептуально ставить нормативные вопросы следует охарактеризовать как этносоциологический. Сюда относятся социологические теории Вебера, Дюркгейма, Парсонса и др., а также все многообразие учений и концепций их последователей. Говорить о норме (понятой как социальная норма) в данном случае означает, в первую очередь, использовать такие категории и понятия, как «идентификация», «целостность», «система», «социальное взаимодействие», «социальна роль» и целый ряд других, преимущественно социологических, терминов.

Взятые в своем единстве, три перечисленные выше понятия нормы в общем и целом выстраивают все здание классического рационализма. В диссертации подчеркивается, что «философская и научная классика являет собой совокупность всех проектов, всерьез принимающих девиз «на своей собственной основе». Тогда как доклассическая мысль разделяла то, что следовало бы назвать наивными и некритическими «допущениями здравого смысла», а послеклассическая озабочена возможностью деконструкции как этих дофилософских, так и собственно философских, то есть классических, собственных основ.

В диссертации делается вывод, что главное методологическое требование классической рациональности сводится к монизму своих оснований. Классический субъект не может не считаться с тем фактом, что все формы мышления он должен добывать только и исключительно из самого себя, то есть из первичного и самотождественного «Я». Последний вывод логично подводит исследование к комплексу проблем и вопросов, важных для постановки проблемы рациональности. Автор обозначил лишь исходную, «нижнюю» границу представления о классическом субъекте. Однако существует и «верхняя» граница этого представления, за пределами которой следует говорить о разрушении ряда классических представлений о разуме, и, прежде всего, о трансформациях самой фигуры субъекта. На карте современной мысли указанный комплекс вопросов локализуется в виде проблемы соотнесения классических и неклассических форм рациональности. С точки зрения современных критиков «ratio», картезианское «cogito», которое непосредственно обнаруживает себя в систематическом сомнении, сводится всего лишь к самотождественному, но пустому и чисто формальному самосознанию, которое на деле не есть наше знание о самих себе. Любой аспект рефлексии, как утверждается, всегда отсылает к целому массиву нерефлексивных содержаний, не данных непосредственному сознанию, неизбежно от него ускользающих.

Далее автор обращается к проблеме рациональной реконструкции науки - последняя мыслится как интерпретация научной деятельности, при которой она рассматривается «как если бы» была целенаправленной и от начала до конца рациональной деятельностью по строгим зафиксированным правилам. Из реального процесса становления знания при этом редуцируется видение процесса самим агентом деятельности (ученый в его эмпирической данности). Общее же основание, к которому сходятся все эти столь значимые для современной истории науки комплексы проблем, сводится к проблеме случайности/целенаправленности процесса развития науки. Она формулируется следующим образом: если историческая реконструкция, выстроенная на рациональных основаниях, все же не отвечает реальному положению дел, то следует ли из этого, что все принципиальные, «революционные» новации в знании управляются не логикой целенаправленного поиска в рамках существующих программ, а всего лишь побочными и зачастую случайными результатами?

Представителем этой второй точки зрения может считаться Т. Кун. Решающим аргументом для него в этом вопросе является значительный удельный вес (относительно общего целого) так называемых непреднамеренных (случайных) научных открытий в науке, что эмпирически подтверждается всей ее историей. Например, существование инновационных научных теорий и гипотез он трактует следующим образом: «Они создаются непреднамеренно в ходе игры по одному набору правил, но их восприятие требует разработки другого набора правил». Данный тезис вполне можно считать парадигмальным и основополагающим как для самого Куна, так и для большинства его последователей. Солидаризуется с ним и М.А. Розов: «В самой структуре науки, в ее организации заложен механизм ассимиляции непреднамеренных открытий. Следовательно, идея рациональной реконструкции глубоко противоречит внутренним механизмам научного развития».

В диссертации фиксируются важнейшие, конститутивные для всякой научной рациональности характеристики, - целостность, системность, структурность и иерархичность элементов теории.

Кроме того, выделяются следующие незыблемые основания научного поиска:

А) Мировоззренческие основания исследования. Принципиально, что основания данного типа могут быть (и чаще всего бывают) латентными, т.е. скрытыми, неочевидными для осознания самого исследователя как эмпирического индивида. Тем не менее, будучи таковыми, они сохраняют всю свою силу и воздействие на познавательную деятельность, так или иначе управляя самим процессом, осуществляя преднаучную дорефлексивную селекцию эмпирического материала (который лишь «вторым шагом» превращается в совокупность «научных фактов»), направляя исследовательское внимание в соответствии с аксиологическими предпочтениями ученого.

Это весьма важный пункт в рассуждении об основаниях научного познания, поскольку классическая наука, по большому счету, осознанно игнорирует факт социокультурной и аксиологической нагруженности акта познания. В этом вообще заключается принципиальная позиция ученого Нового времени: в процессе объективного познания внешнего мира необходимо должны быть элиминированы все «внутренние», личные, ценностные и социальные детерминанты. Неклассическая же наука в определенном смысле начинается именно с признания того факта (для обыденного сознания этот факт всегда был очевиден), что ученый является прежде всего живым человеком, со своими культурными предпочтениями, со своим общественным «телом», совокупностью социальных «привычек» и даже, возможно, некоторыми «предрассудками» своей эпохи. Все эти до- и вне-научные образования, согласно неклассической парадигме, являются до конца не редуцируемыми и неустранимыми из акта познания элементами.

Б) Логико-гносеологические идеалы и нормы познавательной деятельности.

В) Формы и способы организации знания (классификация, типология, дедукция, индукция и др.).

Г) Методологические средства, регулятивные принципы, процедуры и критерии удостоверения результатов познания.

Помимо этого, каждый исторический тип научной рациональности существует в единстве своих исторически неповторимых и одновременно универсальных, «сквозных» черт. К последним, проходящим через всю историю научного познания, относятся:

- Системность. Данная характеристика представляет собой возможность хранения и кумуляции результатов познания посредством классификации элементов, выстроенных в иерархическом порядке. В этом смысле система (или структура) выступает условием возможности упорядоченности элементов знания;

- Доказательность. Это требование создает возможность трансляции уже аккумулированного знания. При этом доказательность следует еще отличать от простой психологической достоверности, хотя бы та и обладала сколь угодно высокой степенью очевидности;

- Логическая строгость и концептуальность;

- Рефлексивность. Этот признак научного знания свидетельствует о необходимости принципиальной воспроизводимости любого постулата, положения или суждения, претендующих на законосообразность (т.е. на адекватное отображение объективных, внутренних закономерностей реальности). Такая воспроизводимость была бы невозможна посредством простой передачи субъективного «мнения» («докса» древних греков). Чтобы данное условие было соблюдено, необходимо, чтобы субъект А, своим субъективным сознанием постигающий некое положение дел, высказанное субъектом В, на себе осуществил бы ту же рефлексивную процедуру, которая была проделана субъектом В в точке получения им знания. Именно эта рефлексивная операция элиминирует субъективность как А, так и В, уравнивая обоих агентов знания в объективном поле познания;

- Теоретичность и объективность результатов;

- Интерсубъективность. Эта характеристика научного знания выражает само условие возможности его трансляции, более первичное, нежели доказательность. Речь здесь идет о том, что по отношению к научным суждениям возможность быть «смыслом-для-другого» одномоментна с возможности считаться «смыслом-в-себе», одно не существует без другого. Прежде чем принять форму объективной истины, любое знание должно уже заранее быть вписано в неявный и неочевидный (но от этого не менее реальный) контекст общего «жизненного мира» (Гуссерль) некоего сообщества людей, понимающих друг друга и мыслящих сходным образом. Важно отметить, что акцент на этой составляющей научного знания философы (поздний Гуссерль, Деррида) и методологи науки начинают делать лишь в ХХ столетии, в рамках неклассической и постклассической парадигм.

2. Классический рационализм и его неклассические формы

Согласно марксистской исследовательской парадигме, важнейшим элементом в структуре духовного производства является, прежде всего, (1) сложный комплекс социальных образований и отношений, в который включаются:

- экономическое положение и социальный статус интеллигенции;

- формы институциализации, в которых организуется духовная деятельность;

- формы трансляции и кумуляции (накопления) знания в обществе;

- формы разделения труда (умственного и физического), характерные именно для данного общества на определенном этапе его развития.

Кроме того, исследование внешних детерминаций духовных и идейных изменений в обществе невозможно без анализа (2) структуры субъективности самого агента духовного производства. Речь идет о том, как объективное социальное положение индивида дано ему самому, т.е. в каких субъективных формах и представлениях оно преломляется в его сознании, когда он смотрит на самого себя как на мыслящего агента духовной деятельности. Важно подчеркнуть, что в так понятой «субъективности» не будет ничего от случайных переживаний или состояний индивида, - речь идет исключительно о всеобщих и формальных представлениях. Последние, кроме того, фиксируются индивидом в форме философских категорий, а искаженный образ такого самопредставления Маркс называл «идеологией». На этом уровне исследования ставится задача выявить и определить это «идеологическое» поле современной философии, выделив своеобразный современный «архетип», априорные правила переживания мыслителем своей собственной субъективности в ХХ веке, - во всем их отличии от соответствующей классической «идеологии».