Философия и теология Пауля Тиллиха

Параграф 2. «Демифологизация»? Тиллих contra Бультман.

Вопрос, который обсуждается в этом параграфе, можно в самом общем виде сформулировать так: может ли философия оказаться профанным изложением Новозаветного понимания мира и человека и каковы в этом случае границы и возможности использования языка философии?

При чтении “Систематической теологии” Тиллиха первое, что удивляет -- ее язык. Это язык современной секулярной культуры -- ее философии, психологии, искусства, политики. На этом языке или языках, по Тиллиху, выражены “предельное вопрошание” или “предельная забота” современного человека -- о смысле бытия. Для того чтобы связать это вопрошание и эту тревогу с христианской Вестью, необходимо, как считает Тиллих, дать “символам Вести” такую интерпретацию, которая была бы близка, экзистенциально-понятна современному сознанию. Возможность такой интерпретации он находит, как мы уже выяснили, в категориях мысли Платона, Аристотеля и латинских схоластов (по-видимому, говорящих сознанию современных интеллектуалов больше, чем традиционные понятия христианского опыта, такие как вера, грех, суд, покаяние, спасение и т. д.). О Боге Тиллих, как мы видим, говорит как о Самом-Бытии, Силе Бытия, Основании Бытия, как о единстве сущности и существования (в духе схоластов); о грехопадении -- как об отчуждении существования от сущности; об искуплении -- как об осуществлении во Христе Нового Бытия, воссоединяющего существование с сущностью; о спасении -- как об “эссенциализации”, исполнении в человеке его глубинной сущности и т. д.

В 30-е годы ХХ века проблема использования теологией языка секулярной культуры получила в протестантской теологии название «демифологизации христианства». Главным идеологом «демифологизации» (и автором самого термина) был Рудольф Бультман (1884 - 1976). Бультман видел одну из причин упадка современного христианства в том, что мыслящий человек нашего времени, даже если он готов принять Христа как Спасителя, не может, оставаясь искренним перед самим собой, буквально воспринимать мифологические обстоятельства истории спасения: непорочное зачатие, воплощение Логоса, воскресение умершего и т.д. Поэтому Бультман предпринял попытку истолковать спасение, принесённое Христом, без использования мифологических терминов. Бультман воспринимал Новый Завет с позиции исторического критицизма и считал, что подлинно экзистенциальный смысл Нового Завета искажен тем, что он представлен в терминах донаучной космологии.

Евангелия “скрывают”, полагал Бультман, что человек поставлен между двумя возможностями существования -- аутентичного и неаутентичного. В своей аутентичности человек поставлен лицом к лицу с границей человеческого существования и главным образом -- собственной смертностью; неаутентичное же существование предполагает, что человек “прячется” от “страха” и “заботы” и потому становится их жертвой. Резкие возражения теологов-традиционалистов (например, К. Барта) Бультману доходили до обвинений в том, что он превращает Христа просто в … предшественника Хайдеггера! На это Бультман возражал, что выбор между неаутентичным и аутентичным существованием -- это не рациональный выбор, а Откровение. Здесь, возможно, Бультман оправдывал супранатурализм, который в других случаях он отвергал. Либо же он просто считал, что сам выбор между аутентичным и неаутентичным существованием недоступен “рациональному” человеку в его неаутентичном существовании. Но все же утверждение, что христианская жажда благодати -- это всего лишь замаскированный выбор между аутентичным и неаутентичным существованием представляется более чем сомнительным. Бультмановские ссылки на Бога порой представляются чем-то совершенно внешним по отношению к основным понятиям его доктрины.

Пожалуй, можно сказать, что для Бультмана (и для Тиллиха) хайдеггерова «фундаментальная онтология» важна именно потому, что она допускает возможность перехода от неподлинного существования к подлинному. Однако само содержание понятия «подлинное существование» у Бультмана отлично от хайдеггеровского: Бультман «подлинным» считает «эсхатологическое существование», т.е. «жизнь в вере». Там, где у Хайдеггера - решимость принять неизбежность смерти, у Бультмана - призыв к вере и ответная решимость «избрать будущее», т.е. экзистенциальный вариант христианской сотериологии.

Соглашаясь с Бультманом относительно невозможности буквального понимания Библии, Тиллих, тем не менее, резко возражал против демифологизации, понимаемой в смысле полного отказа от использования религиозных символов и мифов. Он был убеждён, что язык символов и мифов - это специфический язык религии, без которого она не может существовать. Религиозные символы не конструируются произвольно, они выражают реальность, которую невозможно выразить никаким другим языком. Поэтому нужно не избегать их (как это делал Бультман), а пытаться выявить их глубинный смысл. В качестве примера можно привести трактовку, которую даёт Тиллих мифу о грехопадении. Грехопадение Тиллих трактует как «переход от сущности к существованию» но при этом термины «грехопадение» и «грех» им не отвергаются, о чём говорилось в параграфе 2 Главы III «Переход от сущности к существованию».

Тиллих, как и Бультман, считал, что любое высказывание о Боге имеет принципиально символическую природу, а единственным несимволическим утверждением о Боге является утверждение, что всё, говоримое нами о Боге, символично. Если философия мыслит понятиями, то теология - символами. Символ Тиллих понимает как единство божественной и экзистенциальной областей. В отличие от Бультмана, Тиллих полагал, что символ соучаствует в той реальности, которую символизирует. Символ может быть переинтерпретирован только в другой символ, а не в понятие (как у Бультмана). Для Бультмана же миф и символ лишены онтологического измерения, они не приближают, не открывают, но скрывают истину, а потому должны быть рационализированы.

Для Тиллиха миф и символ являются языком «Предельной заботы» и не могут быть устранены. Однако Тиллих не приемлет и того полюса, который противоположен идее «демифологизации», то есть буквализма в понимании текста Писания (характерного, в частности, для неоортодоксии Карла Барта).

Даёт ли тиллихова онтологическая интерпретация библейского мифа какое-то новое его понимание? И да, и нет. Непостижимое остаётся непостижимым, в каких бы терминах мы его ни описывали. Но эта интерпретация позволяет использовать для характеристики бытия человека в условиях существования весь опыт, накопленный современной культурой (философией, психологией, литературой, искусством) и наполнить такие библейские понятия как «грех», «безверие», «падение», «благодать» и т. д. новым, более близким современному человеку смыслом.

Можно сказать, что Сёрен Кьеркегор и неоортодокс Карл Барт творчески использовали новые формы мышления, чтобы выразить истину традиционных христианских догматов, а Рудольф Бультман и Пауль Тиллих использовали язык европейской классической философии, чтобы выразить “экзистенциальную ситуацию”, что существенно отличается от традиционной религиозной веры. Конечно же, проблема современной интерпретации христианства -- это не просто проблема терминологии. Она требует глубокого осмысления всех основных понятий и религиозных символов, таких как природа, жизнь, разум, дух, душа, время и вечность, религия, откровение, грех, спасение, Бог, Царство Божье, вечная жизнь и т.д.

Параграф 3. «Теономная культура». Попытка синтеза.

В этом параграфе анализируется одна из ключевых тем творчества Пауля Тиллиха -- место христианства в культуре и экзистенциальном опыте современного человека. Этой теме посвящены многочисленные исследования не только на Западе, но и в России. См. работы О.Я. Зоткиной, С.В. Лёзова, С.С.Пименова, М.А. Сиверцева, Т.Ю.Сидориной и др. Здесь автор диссертации вовсе не ставит задачу осуществить фундаментальный анализ такой огромной проблемы или прийти к новым (в сравнении с названными исследователями) выводам. Дело в том, что философия культуры для Тиллиха - это метафизика, открывающая путь для истолкования в свете Безусловного любого жизненного явления, которое всегда есть единство временного и вечного, явления и сущности, конкретного и универсального. Именно философия культуры даёт возможность для оценки любых конкретно-исторических явлений в свете Безусловного - соответственно, именно через неё учение Тиллиха оказывается действенным в столь многих областях человеческого знания, будь то изобразительное искусство, литература, театр, психология, психиатрия, социология, педагогика, медицина и др. Собственно говоря, о философии культуры речь уже шла в главе «Жизненный путь и искания», в параграфах «Мужество быть» и «Демифологизация…».

К позиции Пауля Тиллиха близка позиция другого представителя неоортодоксальной теологии, жившего в США, - Ричарда Нибура (1894 - 1962), который, в отличие от Карла Барта, стремился привести религию и культуру к универсальному синтезу.

Развитие мысли Тиллих показало, что он так же, как и Нибур, в конечном счёте «примиряет» либерализм и неоортодоксию. Он предпринимает попытку рационального обоснования необходимости «предельного синтеза», следствием и выражением которого должна стать наука «теология культуры». «Теология культуры», по мысли Тиллиха, призвана выявить конкретный религиозный опыт, находящийся в основе культуры и во всех её проявлениях; религия рассматривается здесь как субстанция культуры, а не как одна из её областей.

Идея единства религии и культуры, стремление преодолеть их разрыв, гибельный для обеих, была одним из сильнейших стимулов всего творчества Тиллиха. Трагедия современной культуры, по его мнению, в том, что сакральное и светское в ней взаимоотчуждены. Ведь все, считает Тиллих, что мы называем культурой, несет в себе отношение человека к Безусловному, его Предельную заботу, -- т. е. религиозный опыт. Но в реальной земной истории либо религия внешним образом подчиняет себе культуру (гетерономия), либо культура обособляется, замыкаясь в себе самой и теряя смысловую основу (автономия). В качестве идеала Тиллих выдвигает принцип гармонии автономии и гетерономии -- теономную культуру.

При стремлении понять любую культуру, полагает Тиллих, необходимо увидеть те глубинные внутренние, большей частью невысказываемые предпочтения, те «паттерны», которые присутствуют «априори» и на которых базируется само здание культуры. Факт постоянного возвращения к проблеме отношения между религией и культурой, теологией и философией в истории человеческой мысли для Тиллиха свидетельствует о двух важнейших моментах: о невозможности их сведения воедино, об их неустранимой конфликтности, но также и о невозможности их разведения. Главными побудительными мотивами человеческого творчества всегда является религиозность. Человек - неисправимо религиозное существо, считает Тиллих, хотя формы его религиозной самореализации могут быть демоническими и разрушительными.

Анализируя ситуацию трагической расколотости и отчуждения, в которой оказался человек ХХ столетия, Тиллих показал, что она онтологична в христианском смысле, несмотря на то, что на поверхности, как кажется, христианство почти “закрашено” повседневностью. Тиллих своим исследованием “стер” эти случайные черты и обнаружил христианство как основу и путь современной культуры. В опыте современного человека присутствует элемент безусловного, который человек способен осознать даже в бездне отсутствия смысла.

В Заключении излагается и анализируется основное содержание работы, формулируются общие выводы о значении философской и теологической концепции Тиллиха, даётся оценка его творчеству в контексте и перспективе развития философской и теологической мысли.

Размещено на Allbest.ru