Человек и его взаимодействие с природой

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Министерство образования Российской Федерации

Магнитогорский Государственный Университет

Реферат

На тему: "Человек и его взаимодействие с природой"

Выполнил: студент 25 группы Глазунов С.В.

Руководитель: Кобелева И.В.

Магнитогорск, 2003 г.

План

Введение

1. Природа и человек. Возникновение человека

2. Природное и социальное в человеке

3. Природа, человек и современный научно-технический прогресс: возникновение кризиса в отношениях человека и природы

Список литературы

Введение

Мы восхищаемся красотой дикой природы не меньше, чем красотой искусно разбитых цветников и парков. Мы любуемся дикими животными, которых раньше люди только боялись; мы, наконец, чувствуем ответственность за сохранение природы. Поэтому, говоря о природе, мы должны принимать во внимание весь широкий диапазон отношений, в которых она выступает перед человеком. Тайна человеческого отношения к природе не определяется, следовательно, одними лишь производственными процессами, одними лишь утилитарными и меркантильными интересами.

Человеческое отношение к природе включает, помимо всего прочего, понимание глубин человеческой души. Каждое истолкование природы, возникавшее в истории, отражало определенную ступень в развитии культуры и лежащих в ее основе общественных отношений. Поэтому обсуждение философского смысла природы требует анализа взаимосвязи не только природы и производства, но и учета эстетических, нравственных и социальных отношений и оценок природы.

1. Природа и человек. Возникновение человека

По отношению к понятию «природа» подобной противоположностью является понятие «культура». Под культурой понимается нечто освоенное, возделанное, преобразованное человеком; под природой же - то, что противостоит человеку, существуя по своим собственным, независимым от него основаниям и законам. Культура, стало быть, выступает как преобразованная человеком природа, а деятельность человека в этом смысле можно истолковать как превращение природного, естественного в культурное, искусственное. И в этом преобразовании природы заключена самая суть человеческого способа существования в мире.

Человек, стало быть, в своей деятельности противопоставляет себя природе. Одновременно с этим, однако, он является частью и порождением великой «матери-природы». «Человек, - писал Маркс, - живет природой. Это значит, что природа есть его тело, с которым человек должен оставаться в процессе постоянного общения, чтобы не умереть. Что физическая и духовная жизнь человека неразрывно связана с природой, означает не что иное, как то, что природа неразрывно связана с самой собой, ибо человек есть часть природы».

Природа для человека - не только естественное условие его существования и не только поле для его преобразовательной деятельности. На почве этого основного отношения возникают и развиваются и другие формы отношения человека к природе. Это - познавательное отношение, которое в современном обществе реализуется прежде всего в форме естественных наук (наук о природе); это также и различные типы оценочного отношения к природе, которые выражаются с помощью понятий блага, красоты и им подобных. Наконец, в современном мире впервые в своей истории человек вынужден брать на себя ответственность за сохранение той части природы, которая включена в орбиту его практической деятельности и которая по мере развития производительных сил общества становится все более обширной.

Итак, человек, человеческое общество и культура одновременно и противостоят природе, и включены в нее. Такие внутренне противоречивые взаимоотношения человека и природы являются источником различных позиций человека по отношению к природе, возникающих в истории человеческой мысли.

Природа может восприниматься как нечто уступающее культуре, нечто неоформленное, неорганизованное, неразумное и потому более низкое, чем культура. Такое отношение порождает позицию, обосновывающую необходимость подчинения природы человеку, господства над ней. Но возможна и другая позиция, когда природа, напротив, понимается как образец совершенства, как нечто более высокое, превосходящее и культуру, и человека. Согласно этой позиции, человеку надлежит учиться у природы, подчиняться ей. Возможно, даже, понимание природы как царства слепых, стихийных сил, как хаоса, неподконтрольного человеческому разумению. Но природа может восприниматься и как царство, в котором господствуют разумные законы, торжествует естественная необходимость и нет места капризу и своеволию, столь частым во взаимоотношениях между людьми и в их поведении...

Таковы самые крайние, полярные точки в воззрениях человека на природу. И каждая из них, а также из множества возможных промежуточных позиций находила реальное воплощение в ходе развития человеческой мысли и практических форм взаимодействия общества с природой. Более того, их отголоски бывают достаточно отчетливо различимы и сегодня, когда вопрос о взаимоотношениях общества и природы, о том, на каких началах строятся и должны строиться эти взаимоотношения, стал одним из ключевых вопросов для человечества.

Принято различать естественную и искусственную окружающую среду. Естественная окружающая среда охватывает гео- и биосферу, то есть те материальные системы, которые возникли и существуют вне и независимо от человека, но вместе с тем могут со временем стать объектами его деятельности. В связи с развитием космической технологии и космоплавания в число таких объектов следует отнести также и определенную часть Солнечной системы. Следовательно, она представляет собой развивающуюся систему, и ее нельзя, как это делали раньше, сводить к географической среде. Последняя, охватывая лишь поверхность Земли, составляет важную, но не единственную подсистему естественной среды обитания человека.

К. Маркс выделял в естественной среде обитания человека две группы явлений: естественные источники средств жизни (дикие растения, плоды, животные и т. д.) и естественные богатства, являющиеся предметами труда (уголь, нефть, энергия падающей воды, ветра и т. д.). На ранних этапах развития общества наибольший интерес для людей представляли явления первой группы, однако в дальнейшем, по мере развития производительных сил, этот интерес переместился ко второй группе, ставшей одним из важнейших условий развития производства, а следовательно, и всего общества. Характер взаимодействия человека, с естественной средой обитания определяется, следовательно, не одной лишь природной компонентой, но и уровнем развития производства. Важнейшим результатом этого производства является создание искусственной среды обитания, «вторая природа». Она включает в себя не только неодушевленные предметы созданные человеком и не существующие в природе, но и живые организмы: растения, животные, выведенные или созданные человеком благодаря генной инженерии. Однако искусственная среда обитания не сводится к данной вещественной основе. Человек может жить и действовать лишь в системе определенных общественных отношений. Эти общественные отношения осуществляются в определенных материальных условиях, в том числе искусственно созданных человеком, и вместе с последними и образуют искусственную среду обитания человека.

Искусственная среда обитания постепенно и неотвратимо наступает на естественную и, так сказать, поглощает ее. Однако естественная среда обитания представляет собой не только материальные условия жизнедеятельности человека и исходный объект производства, но и объект определенного эстетического и нравственного отношения. Или, если напомнить слова Маркса, с природой неразрывно связана не только физическая, но и духовная жизнь человека. Мы восхищаемся красотой дикой природы не меньше, чем красотой искусно разбитых цветников и парков. Мы любуемся дикими животными, которых раньше люди только боялись; мы, наконец, чувствуем ответственность за сохранение природы. Поэтому, говоря о природе, мы должны принимать во внимание весь широкий диапазон отношений, в которых она выступает перед человеком.

На протяжении средневековья господствовала теистическая концепция происхождения человека. На место теистической концепции происхождения человека в Новое время пришли концепции, разрабатываемые в рамках деятельностной парадигмы. Последние предполагают комплексный подход, включающий обычно такие факторы, как труд, язык, сознание, те или иные формы общности, регулирования брачных отношений, нравственность. Несмотря на то, что указанные концепции претендуют на научность и могут продемонстрировать явные достижения в объяснении происхождения человека, антропосоциогенез и до сего времени во многом представляется загадочным. По мнению известного специалиста в этой области Б. Поршнева, не только дилетантам, но и специалистам проблема начала человеческой истории кажется лежащей почти под носом. Но протянутая рука хватает пустоту. Не только разгадки, но и загадки еще скрыты в предрассветном тумане. Поэтому они нередко сочетаются с теистическими и даже инопланетными подходами, предполагающими вторжение разума из космоса.

Укажем на ряд загадок, которые и до сего времени не разгаданы до конца. В соответствии с эволюционной теорией, считается, что человек произошел от обезьяны. Однако ряд разработчиков этой концепции в лице Геккеля, Фохта сформулировали в 1863 г. одно из затруднений, назвав его проблемой «недостающего звена», иными словами, морфологически определенной формы между нашими обезьяноподобными предками и современным человеком разумным. Спустя сто лет это недостающее звено так и не было найдено, что и было зафиксировано теистически ориентированным философом, палеонтологом и антропологом Тейяром де Шарденом.

Чтобы конкретно сориентироваться в длительности этого процесса, пишет Тейяр де Шарден, мысленно перенесемся в мир конца третичного периода. От Южной Африки до Южной Америки через Европу и Азию- раздольные степи и густые леса. И среди этой бесконечной зелени мириады антилоп и зебровидных лошадей, разнообразные стада хоботных, олени со всевозможными рогами, тигры, волки, лисицы, барсуки, совершенно похожие на нынешних. Эта природа настолько похожа на нашу, что мы усилием волн убеждаем себя в том, что нигде не поднимается дым лагеря или деревни. И вдруг, спустя «планетарный миг», примерно тысячу лет, мы обнаруживаем человека. Что же случилось между последними слоями плиоцена, где еще нет человека, и следующим уровнем, где ошеломленный геолог находит первые обтесанные кварциты? - задается вопросом Тейяр де Шарден. И отвечает: поистине человек самый таинственный и сбивающий с толку объект науки. Он вошел бесшумно и шел столь тихо, что когда мы замечаем его по нестирающимся следам каменных орудий, выдающих его присутствие, он уже покрывает весь Старый Свет - от Мыса Доброй Надежды до Пекина. Безусловно он уже говорит и живет группами. Уже добывает огонь. «Первый человек» является и может быть только как множество людей.

Если, говорит французский мыслитель, мы бы сфотографировали прошлое отрезок за отрезком в попытке запечатлеть у человеческого рода этот переход, то не сумели бы получить каких-либо результатов. По той простой причине, что феномен возник внутри. Таким образом, по мысли Тейяра де Шардена, «парадокс человека» состоит в том, что переход осуществился не через морфологические изменения, а внутри, и потому не оставил заметных следов. Этот подход разделяют многие философы. Суть перехода от обезьяны к человеку, считает украинский философ В. П. Иванов, состоит не в возникновении особой, эмпирически фиксированной формы, «обезьяночеловека», а в уходе вовнутрь, в самость, в субъективации внешних проявлений жизнедеятельности. В результате расчленяется прежде единый процесс объективных закономерностей, «проклевывается» особая сфера бытия «для себя» в объективном бытии. Объяснение отсутствия эмпирически фиксируемого «промежуточного звена» представляется убедительным. Однако остается загадкой, почему развитие ушло во внутрь и было столь интенсивным, что спустя «планетарный миг» проявило себя во вне одновременно на всей территории Старого Света каменными орудиями, групповой организацией, речью и использованием огня.

Вопрос о сверхвозможностях мозга обсуждает Н. П. Бехтерева, крупный специалист в области физиологии психической деятельности. Она отмечает, что требования, которые предъявляют земные условия к мозгу, во много раз ниже, чем его возможности. В объяснении его сверхвозможностей она склоняется к инопланетарной версии происхождения человека. Однако и в этом объяснении мы наталкиваемся на трудность, которую формулирует сама Бехтерева: «Где та планета, на которой исходные требования к мозгу на много порядков выше, чем здесь?» Действительно, такой планеты мы не знаем и, более того, в науке все более крепнет убеждение, что мы одиноки во Вселенной. Остается только согласиться с исходным тезисом Н. П. Бехтеревой: «В нашей эволюции многое непонятно».

В XIX в., особенно после создания Ч. Дарвиным эволюционной теории, получила распространение трудовая теория происхождения человека. Нам она известна в ее марксистском варианте, однако, не сводится к ней. Все сторонники этой теории считают, что именно труд, начинающийся с изготовления труда, создал человека. В ходе трудовой деятельности рука становится все более гибкой и свободной. Одновременно развивается мозг, достигается все более тесное сплочение людей и возникает потребность что-то сказать друг другу. Таким образом, орудийная деятельность, сплочение в общество, речь и мышление есть решающие факторы превращения обезьяны в человека. Затем добавляются регулирование брачных отношений, нравственность и другие моменты становления и существования человека.

Но, почему наши животные предки начали трудиться и почему трудовая активность превратила, в конечном счете, обезьяну в человека? В популярной литературе часто можно найти такой ответ: для того, чтобы поддерживать свое существование, люди должны есть, пить, защищаться от холода и т. п., а это вынудило их к производству материальных благ. Однако в природе животные, включая наших животных предков, не производят, не испытывают никакой потребности в производстве и вполне способны поддерживать свое существование. Но даже и тогда, когда животные в ряде случаев осуществляют орудийную деятельность, это не способствует преодолению ими границ животного мира.

По-видимому, если мы выводим мышление из труда, а не труд из мышления, у нас нет достаточных данных для того, чтобы дать объяснение переходу (тем более, в течение короткого периода тысячи лет) от инстинктообразных к целеполагающим формам труда. Но коль скоро труд в его ставших формах возник, мы действительно получаем возможность объяснить ход антропосоциогенеза. Причем дело не столько в том, что труд, по-видимому, сыграл действительно решающую роль в возникновении принципиально новой формы наследования, открывшей безграничные возможности становления человека. Речь идет о сдвиге с генетических форм наследования на социальные. человек природа естественный окружающий

Животные, как было сказано выше, в ряде случаев осуществляют орудийную деятельность, содержащую в себе элементы целеполагания, известного под именем «ручного интеллекта» или «практического мышления» (А. Н. Леонтьев). Однако это не влечет последствий, которые обнаруживаются у человека. Опыт не аккумулируется, передача его от поколения к поколению не осуществляется, развитие животных не происходит. Существенной чертой антропосоциогенеза является именно то, что изготовляемые человеком орудия труда аккумулируют в себе способы деятельности с ними. Это достигается тем, что в процессе изготовления предмету придается целесообразная форма. Распредмечивание этих форм осуществляется как развитие человеческих способностей.

Поскольку же человек в одном из своих определений есть совокупность способностей и влечений, их приобретение и совершенствование есть развитие человека, составляющее содержание антропосоциогенеза. Однако следует иметь в виду, что опредмечивание и, соответственно, распредмечивание не может быть сведено только к изменению формы предмета. Собственно целесообразность опредмечивается только тогда, когда применяемые человеком предметы опосредованы системой общественных отношений. Без включения в систему общественных отношений социальное наследование невозможно. Сама же система общественных отношений, в свою очередь, невозможна без общественных предметов. Последние есть форма, в которой реализуются социальные связи, знаки социальных значений. Адсорбция же социальных значений осуществляется не столько в веществе природы и даже измененной форме его, сколько в сгущенных вокруг них общественных отношениях.

Общественные предметы, писал О. Г. Дробницкий, это как бы призрачная оболочка природной вещи. Мы ее не видим глазом или в окуляр микроскопа, не осязаем пальцами, не можем взвесить на руке или весах, услышать ухом или при помощи стетоскопа, пробовать на вкус или обонять. И в то же время «вне общественных отношений, вне форм, способов деятельности все опадает». Перед нами лишь машины, представляющие причудливые нагромождения металла, книги - увесистые «кирпичи», в которых начертано черным по белому, деньги - «радужные бумажки», поступки- телодвижения, мысли - не более чем электрохимические процессы в мозгу - все это лишь материально-природный субстрат, телесный носитель того, что называется машинами, зданиями, книгами, деньгами, мыслями, поступками. Антропосоциогенез и есть непрерывный процесс становления такой живой, постоянно пульсирующей системы, конденсирующие в себе способы деятельности с ними, способы отношений людей к миру, друг к другу и самим себе.

Идея призрачной предметности, образующей новый пласт бытия, содержит в себе интенции, далеко выводящие за пределы трудовой концепции антропосоциогенеза, например, к концепции Э. Кассирера, определяющего человека не столько как рациональное животное, сколько как животное символическое. Человек, пишет он, живет не только в физическом, но и символическом мире, нити которого сплетаются в символическую сеть. Весь человеческий прогресс утончает и, одновременно, укрепляет эту сеть. От этой концепции отталкивается крупнейший американский философ и культуролог Л. Мэмфорд, критически проанализировавший трудовую теорию становления человека и предложивший существенно иную концепцию антропосоциогенеза.

По мнению Л. Мэмфорда, прошлый век - век постоянной переоценки роли орудий и машин. В течение этого периода господствовало определение человека как животного, использующего орудия труда. В результате простая находка фрагмента черепа рядом с грубо обработанными булыжниками признается вполне достаточной для идентификации существа как проточеловека. Несмотря на заметные анатомические отличия и от более ранних человекообразных обезьян и от людей, и несмотря на отсутствие в течение последнего миллиона лет заметного усовершенствования технологии обтесывания камней, Мэмфорд обращает внимание на важный факт: вовлечение в производство моторно-сенсорных координации не требовало и не вызывало какой-либо значительной остроты мысли. Иными словами, способность к изготовлению орудий труда не требовало и не создавало развитого черепно-мозгового аппарата у древних людей. У многих насекомых, птиц, млекопитающих, говорит он, появились более радикальные новшества, чем у предков человека: сложные гнезда, домики, бобровые плотины, геометрические ульи, урбаноидные муравейники и термитники. Это свидетельствует о том, что если технического умения было, бы достаточно для определения активности человеческого интеллекта, то человек долгое время рассматривался бы как безнадежный неудачник по сравнению с многими другими видами.

По мнению американского мыслителя, преимущество человека состояло не в том, что на каком-то этапе он стал использовать орудия, а в том, что он изначально обладал одним всецелевым орудием-- собственным, движимым умом телом, являлся использующим главным образом свой ум самосовершенствующимся животным. В этом процессе самотрансформация техника в узком смысле служила лишь вспомогательным средством, но не главным агентом, ибо техника никогда не была отделена от большой культурной целостности и еще менее господствовала над всеми остальными институтами. Даже стандартизация образцов и алгоритмичность процессов, по большей части проистекали из ритуальной точности церемоний, специализации в обрядовых службах, религиозного механического запоминания и другим формам культурной деятельности вплоть до игры, мифа и фантазии. Однако проблематика антропосоциогенеза на этих подходах не кончается.

2. Природное и социальное в человеке

Не трудно видеть, что в подпочве разных пониманий сути антропосоциогенеза таится вопрос о соотношении биологического и социального в человеке, или, говоря иначе, вопрос о природе человека. В философской литературе сложились две позиции по этому вопросу. Согласно одной, природа человека всецело социальна. Согласно другой, она не только социальна, но и биологически нагружена. При этом речь не идет о том, что жизнедеятельность человека имеет и биологические детерминанты, определяющие зависимость человека от набора генов, баланса вырабатываемых гормонов, обмена веществ и бесконечного множества других факторов.

Существование этих факторов признают все. Речь идет о том, существуют ли биологически запрограммированные протосоциальные схемы поведения человека. Вопрос этот очень сложный и запутанный. Сторонники и того и другого подходов черпают доводы из серьезных источников. Сторонники первого, утверждая, что человек рождается с единственной способностью, «способностью приобретать человеческие способности» (выражение А. Н. Леонтьева) ссылаются на эксперимент, поставленный самой природой и продолженный человеком.

Речь идет о слепоглухонемых детях (родившихся или ставших такими, в самом раннем детстве) из специальной школы в Загорске. До школы они были даже не животные, а растения. У них были оборваны все важнейшие каналы связи с миром, причем еще до того момента, как они могли освоить хотя бы малую часть культурного содержания, необходимого для становления человека. Само же по себе это содержание не формировалось. У них отсутствовал даже исследовательский рефлекс, якобы открытый И. П. Павловым. Они могли умереть, даже если пища была рядом. И только в школе, с использованием специальных методик, основанных на концепции предметной деятельности, их постепенно приучали к орудийной деятельности, начиная с приема пищи и кончая сложными навыками письма. С разбивкой по операциям их учили произносить членораздельные звуки, затем говорить, затем читать и писать с помощью азбуки Бройля. В результате формировались люди, хотя и продолжавшие оставаться слепыми и глухими, но во всех других отношениях вполне нормальные, что подтверждается тем, что четверо из них окончили психологический факультет Московского университета.

Сторонники второго подхода ссылаются на данные современной социобиологин, усиленно развивающейся с 1975 г., когда ее основоположник Э. Уилсон опубликовал книгу «Социобиология: Новый синтез». Согласно социобиологии, большинство стереотипных форм человеческого поведения свойственно и млекопитающим, а более специфических форм - поведению приматов. Среди этих стереотипных форм Э. Уилсон выделяет взаимный альтруизм, защиту определенного местообитания, агрессивность, следование отработанным эволюцией формам сексуального поведения, непотизм (семейственность), что в данном случае означает приверженность не только родственным, но и внутрипопуляционным образованиям, наконец, социализацию с помощью отработанных эволюцией способов и механизмов и др. При этом нужно иметь ввиду, что когда речь идет об альтруизме, защите местообитания, непотизме и прочих названных формах человеческого поведения, соответствующие термины употребляются метафорически.

Если, к примеру, какие-то действия именуются альтруистическими, это не значит, что каждому соответствующему действию предшествует сознательное намерение, основывающееся на различении добра и зла. Когда биологи говорят об альтруизме, пишет исследователь этого направления Майкл Рьюз, они подразумевают социальное взаимодействие, которое расширяет эволюционные возможности там, где они сопровождаются повышением репродуктивного успеха. Признавая решающее влияние Культурной эволюции, социобиологи стараются обратить внимание на то, что на формы, и каких мы мыслим и действуем, оказывает тонкое, на структурном уровне, влияние и наша биология. Но они отнюдь не утверждают, пишет М. Рьюз, что биология наполняет нас врожденными идеями, которые, якобы, приводят к ясному пониманию того, что «Бог существует» или «2 + 2 = 4».

Социобиология ведет речь, как мы видим, о единой природе человека, в корпусе которой она находит место и биологическим влияниям. Однако существуют и экстремистские «теории», согласно которым природа каждой человеческой расы различна, существуют низшие и высшие расы, отличающиеся друг от друга многими признаками, начиная от строения головы и лица и кончая умственными способностями. Последняя по времени «теория» такого рода развита американскими социологами Чарльзом Мерреем и Ричардом Херистейном в книге «Изгиб колокола» (1994 г.)

Они соглашаются с утверждением, сделанным за четверть века до выхода книги, согласно которому между белыми и черными зияет пропасть в пятнадцать пунктов «коэффициента умственного развития». Если у огромного 125 миллионного среднего класса американцев он находится в пределах нормы, то примерно четверть населения страны (62,5 млн. человек) имеет этот коэффициент низкий или очень низкий, и черных среди них подавляющее большинство. Отсюда сделаны выводы о необходимости резкого пересмотра социальных программ помощи негритянскому населению, которое, якобы, развращают его пособиями, способствуют увеличению лиц с низким уровнем умственного развития и криминализации негритянской общины.

Книга вызвала весьма оживленное обсуждение, в ходе которого, как явствует из статьи в журнале «ньюс энд уорлд рипорт», опубликованной в начале 1995 г., выяснилось, что она была подготовлена по заказу расистской организации и, самое главное, в ней не опровергнуто традиционное объяснение нищеты, рождения внебрачных детей и преступности неравными общественными условиями, социальными аномалиями и недостатком образования. В то же время были указаны факты, которые действительно опровергают утверждение авторов книги. Один из них - «эффект Флинна», названный по имени Джеймса Флинна, который еще в 30-х гг. выяснил, что интеллектуальный уровень населения США повышается каждое десятилетие на три единицы, и за этот период вырос на пятнадцать единиц, что было бы невозможно, если бы его определяли гены.

Другой - «эффект айнн», племени, проживающего на Хоккайдо. Его представители демонстрируют интеллектуальный уровень ниже, чем японцы, но легко изживают это отставание, как только переселяются в страны Запада, что тоже было бы невозможно при генетической предрасположенности к отставанию. К тому же оказалось, что, согласно исследованиям американского ученого Кавалли-Сфорса, генетическое разнообразие внутри одного народа часто бывает более значительным, чем различия между отдельными народами, а так называемые расовые различия говорят лишь о различной степени приспосабливаемости тех или иных народов к климатическим условиям. Так, впрочем, и должно быть, если вспомнить, что человек появляется сразу как «множество людей, иначе говоря, как человечество, на огромных просторах Старого Света». Всем сказанным, однако, проблема природы человека не исчерпывается.

3. Природа, человек и современный научно-технический прогресс: возникновение кризиса в отношениях человека и природы

Современный мир - это «технизированное» пространство и «технологизированное» время. Исчезни сегодня техника - исчезнет и человек. Мы живем и действуем не в первозданном мире природы, а в «техносфере».

Привлекательны и актуальны идеи о периодизации развития техники, высказанные американским философом и социологом Льюисом Мамфордом. Он полагал, что точкой отсчета современной (а не древней) техники можно считать начало второго тысячелетия нашей эры. Опираясь на опыт европейской истории, Л. Мамфорд выделяет три технических эпохи (11, с. 517).

Первая «эотехническая» (1000-1750 гг.) имеет в основе технологию «воды и дерева». Вторая «палеотехническая» (от второй половины XVIII в. до середины XX в.) опирается на комплекс «угля и железа». И, наконец, третья, «неотехническая» (ныне длящаяся) использует комплекс «электричества и сплавов». Как видим, в основу периодизации положен используемый в технике основной вид энергии и то «вещество», которое занимает центральное место в создании технических устройств.

Впечатляющую схему этапов технического развития предложил отечественный исследователь Г. Ф. Сунягин. По предложенной им исторической типологии этапы изменения техники заданы определенным типом труда. Древнейшая техника с ее «разрушительным» характером (в рамках охоты и собирательства) отражает «присваивающий» способ отношения к природе. Земледельческая практика, утвердившаяся в ходе неолитической революции, выявила моменты конструктивности, собственно технические черты. Однако наиболее полно качественные грани в истории техники обнаружились с появлением машинного производства. По его мнению, выразительную роль в воссоздании «технизированного» воззрения на мир сыграли такие технические новшества позднего европейского средневековья, как часы, стекло и книгопечатание (7, с. 89).

Часы позволили выйти из природных циклов, из органического времени. Они дали возможность человеку «сгустить» время, подчинить его ритмам собственной деятельности, позволили осознать его необратимость. С тех пор время стало «богатством», а его нехватка - «бедствием». «Не хватает времени» - эта жалоба слышна повсюду и поныне.

Стекло привело к осознанию однородности пространства. Произошла его «десакрализация», снятие с него покрывала «священности». Возникли предпосылки для утверждения обычного зрительного опыта как основы видения реальности, помимо символических ассоциаций.

Печатный станок изменил всю систему коммуникации, унифицировал знаково обозначенную реальность, положил начало тому, что в нашем столетии назвали «Галактикой Гуттенберга».

Приведенная типология интересна в том отношении, что она оказывает технические новшества как факты, способствующие масштабным изменениям в человеческой ментальности и всей системе общественных отношений от экономики до высших идеологий. Любая периодизация технической истории, конечно, не исчерпывается приведенными примерами. «История техники» как жанр насчитывает немало названий и содержит в себе множество оригинальных авторских суждений. Пишут о естественной истории машин, выделяя машинную «анатомию» (строение механизмов), «генетику» (преемственность структуры), «физиологию» (принципы движения).

Один из крупнейших физиков XX в. Макс Борн прибегнул к смелому образу, стремясь показать главные рубежи развития техники. По его мнению, высказанному в книге «Моя жизнь и взгляды», законно считать, что одним из решающих факторов истории является тот вид энергии, которым человечество располагает в данный момент. В этом свете вся история человечества распадается на два - и только два - великих периода: первый - от Адама до наших дней, второй - с появлением атомной энергии, отныне и на все будущие времена. Переход от первого периода ко второму знаменуется Окончанием потребления солнечной энергии и началом использования ее чисто земных источников (11, с. 525).

Многие авторы фиксируют «самодвижение» техники с ее устремленностью от ручных орудий к полностью автоматизированным, компьютеризированным системам. Важно подчеркнуть одно: нет человека и общества вне техносферы, техника исторична, не стоит на месте, обновляется. Технические инновации выступают как катализатор, бродило, импульс коренных изменений во всей системе человеческой жизни.

Отношение человека к миру техники неоднозначно. Так, до наших дней дошли идеи недоверия, враждебности к технике технофобии. В древнем Китае были старцы-мудрецы, предпочитавшие носить воду из реки в бадейке, а не пользоваться техническим приспособлением - колесом для водочерпания. Они мотивировали свои действия тем, что, используя технику, попадаешь от нее в зависимость, утрачиваешь свободу действий. Дескать, техника, конечно, облегчает жизнь и делает ее комфортнее, но плата за это непомерна - человеческое «я» порабощается.

История знала и луддитов, разрушителей станков, появившихся в конце XVIII-начале XIX вв., и современных неолуддитов, обвиняющих бездушную машинерию наших дней, превращающую каждого в безмолвную деталь социального механизма, целиком зависящую от производительной и бытовой техники, не могущей жить вне и помимо нее.

Мыслители разных направлений не раз высказывали и продолжают высказывать опасение о возможном выходе техники из-под контроля людей. От Аристотеля до Мохандаса Карамчанда Ганди подобных опасений высказано немало. Еще в 30-е гг. нашего века Освальд Шпенглер в книге «Человек и техника» утверждал, что человек, властелин мира, сам стал рабом машин. Техника вовлекает всех нас, помимо нашего желания, в свой бег, подчиняет собственному ритму. И в этой бешеной гонке человек, считающий себя властелином, будет загнан насмерть. «Бунт машин» - расхожая тема в современном масскульте.

Когда-то в 1846 г. английская писательница Мэри Шелли создала образ Франкенштейна, искусственного чудища, восставшего против создавших его людей. С тех пор этот неомифологический образ не покидает страниц печати, кинолент и экранов телевизоров. Он стал нарицательным для подогрева технофобии во всех ее формах (11, с. 527).

Механизация и моторизация проникают в нашу жизнь, делают подчас человека своеобразным гибридом организма и технического устройства. Стоит, например, оценить воздействие современных транспортных систем. По данным известной книга рекордов Гиннеса, в 1991 г. в мире было произведено 46 с половиной миллионов автомобилей, в том числе почти 35 миллионов легковых моделей. Это обстоятельство накладывает специфический рисунок на повседневный ход жизни, психологию людей. Автомобиль во многих странах - показатель уровня престижности, вожделенная цель, символ успеха. Автомобильная промышленность и транспортная система становятся одним из основных потребителей нефтяных ресурсов, цветных и черных металлов, занимая главенствующее положение в индустриальной системе. Их интересы во многом формируют внутреннюю и международную политики, финансовые отношения, быт и нравы. Предполагается, что к концу нашего столетия по дорогам планеты будет курсировать до 300 миллионов собственных автомобилей, т. е. по одному на каждые пять человек, находящихся в продуктивном возрасте.

Вторжение техники во все сферы человеческого бытия от глобальных до сугубо интимных, иной раз порождает безудержную апологию техники, своеобразную идеологию и психологию техницизма. Трубадуры подобных идей с восторгом переносят на человечество и личность характеристики, присущие машинам и механизмам. Старый тезис материалистов XVIII в. «человек есть машина», облекается в модную электронно-кибернетическую, компьютеризированную терминологию. Широко пропагандируется идея о том, что человек и человечество так же, как и механизмы обладают системным свойством, могут быть промерены техническими параметрами и представлены в технологических показателях.

К чему приводит одностороннее «технизированное» рассмотрение человеческих проблем, можно судить по той релятивистской концепции отношения к телесно-природной структуре человека, которая выражена в концепции киборгизации. Согласно этой концепции, в будущем человек должен будет отказаться от своего тела. Современных людей сменят «киборги» (кибернетические организмы), где живое плюс техническое дадут какой-то новый сплав. Такое упоение техническими перспективами, на наш взгляд, опасно и антигуманно. Без тела нет человека. Разумеется, включение в человеческую телесность искусственных органов (различных протезов, кардиостимуляторов и т. д.) - вещь разумная и необходимая. Но и она не может переходить тот рубеж, за которым конкретная личность перестает быть сама собой. Телесная организация человека, вышедшая не чересчур совершенной из горнила эволюции, тем не менее, не может быть радикально вытеснена никакими техническими приспособлениями. Современная фантастика буквально переполнена проигрыванием подобных ситуаций и показом их разрушительности для бытия людей.

Для техницизма характерно стремление любые проблемы (мировоззренческие, нравственные, политические, педагогические и т. п.) разрешать по образцу алгоритмов технического знания, о чем красноречиво свидетельствует выражение «это только дело техники».

Технический и технологический фетишизм в наши дни отнюдь не редкость. Им сильно заражена техническая интеллигенция, он проникает в сферу хозяйственной и политической элиты. Техницизм, связанный с абсолютизацией техники, утверждает ее автономность и самодостаточность, полагает, что можно решить любые социальные коллизии, минуя человека как активного субъекта истории, пренебрегая характером наличных общественных отношений.

Техника демонична, мир - это мегамашина, - таковы исходные тезисы техницизма как образа мыслей -- согласия с самоподчинением технике.

Нам должна быть чужда технологическая мифология, стремление все и вся «машинизировать». Человек и человечество - это не машина, не техническая система. Не человечество технично, а техника человечна. Она воплощает и выражает в себе то, что извлечено человечеством из мира, то, что утверждает в мире его собственную мощь и разум.

Конечно, утверждение на планете техносферы, возникновение «окультуренной» природы, несущей на себе печать ума и воли людей, не могут не порождать новых острых проблем. Сейчас уже становится ясным, что приспособление человека к той среде, которую он приспособил к своему образу жизнедеятельности - весьма непростой процесс. Стремительное развитие техносферы опережает эволюционно сложившиеся приспособительные, адаптивные возможности человека. Затруднения в состыковании психофизиологических потенций человека с требованиями современной техники и технологии зафиксированы повсеместно и теоретически и практически. Забывать этого нельзя.

Развитие техники, как отмечалось в мировой философии (Ж. Эллюль) подчас порождает ситуацию абсурда. Так, например, стремительное распространение коммуникационных технических сетей (телефон, радиотелефон, компьютерные сети) опережает возможность их значимого и ответственного наполнения. Могучие технические средств? распространяют банальности, забиваются мелочной, пустой, бессодержательной информацией. Многие технические инновации (изобретения, конструкторские разработки) подчас опережают свое время, оказываются экономически невыгодны. Массовое количество технических приспособлений, их внедрение в производство и быт опережают интеллектуальный (и особенно нравственный) уровень массового сознания. Возникает необходимость включения в технические системы ограничителей, обеспечивающих безопасность того, что англичане называют «фул пруф» (защита от дурака). Забитость техникой всего потока жизни умножает катастрофы, аварии, трагические происшествия.

И все же технический прогресс при всей его жесткости неостановим. И если где-либо можно говорить о видимом действительном прогрессе (восхождении от простого к сложному, от низшего к высшему), то это в области роста и развития техники.

Рост техники приводит к унижению природы, что в свою очередь, привело к возникновению глобальной экологической катастрофы. Экологическая ориентация сознания человекам становится доминантой времени. Надо «передвинуть стрелки» наших - устремлений, найти приемлемый баланс между человеческими поползновениями и самодостаточностью и достоинством «геохоры», той тонкой оболочки планеты Земля, в рамках которой творится история всех и биография каждого из нас. Экология должна стать первой парадигмой политики, главной определяющей экономических усилий, предметом первостепенного внимания идеологов и. теоретиков. Есть мудрая индийская пословица, которая гласит: «Когда Вы убьете последнего зверя и отравите последний ручей, тогда Вы поймете, что деньгами питаться нельзя».

В чем же суть экологической угрозы? В том, что растущее давление антропогенных факторов на биосферу может привести к полному разрыву естественных циклов воспроизводства биологических ресурсов, самоочищения почвы, вод, атмосферы. Это порождает «коллапс» -- резкое и стремительное ухудшение экологической обстановки, что может повлечь за собой скоротечную гибель населения планеты. О грядущих деструктивных процессах говорят уже достаточно давно. Приводилось и приводится множество зловещих фактов, цифр, оценок. Не говорят, а уже кричат об уменьшении количества кислорода в атмосфере, нарастании «парникового эффекта», расползании озоновых дыр, безостановочном загрязнении природных вод. Подсчитано, что не менее 1 миллиарда. 200 миллионов человек живут, испытывая острую нехватку питьевой воды. Биологи фиксируют, что ежедневно в результате деятельности человека мир теряет 150 видов животных и растений. Станислав Лем указал еще на одно печальное обстоятельство: в XXI в. вымрут практически все дикие животные. Интенсивное сельское хозяйство - источник питания человечества - истощает почвы в 20-40 раз быстрее, чем они могут естественно восстановиться. .

Угроза реальна, и не надо отворачиваться от нее, «прятать голову под подушку». Наше грядущее прежде всего зависит от того, как будут согласованы, «стратегия человека» и «стратегия природы». Экологический кризис наших дней -- не временное затруднение, не досадное препятствие, которое можно легко отодвинуть. Это сотрясение глубинных основ человеческого бытия, эрозия и разрушение экологической ниши нашего существования.

К сожалению, эта идея еще не осознана всерьез политиками, не понята массовым сознанием и не стала четко обозначенной задачей социальной и личной практики. Экологический императив, видимо, еще не сформулирован теоретиками так убедительно, чтобы стать регулятивом реальной жизнедеятельности.

В мире резко обозначилась нехватка сельскохозяйственных земель. Считают, что к концу века в одной лишь Индии будет 44 миллиона безземельных хозяйств. С 1984 года мировое производство зерна ежегодно возрастало лишь на один процент -- в два раза медленнее, чем рост населения. Эта цифра производит удручающее впечатление. Все это создает ситуацию, при которой затраты на прирост производства мирового валового продукта (от горючего до хлеба насущного, от цемента до сплавов и композитов) будут превышать цену, которое общество в состоянии заплатить за этот прирост.

Возникает многополярность, на первый план выходит то противостояние, которое условно можно было бы обозначить «Север-Юг». С одной стороны, относительно небольшая группа высокоразвитых стран с устойчивой политической системой, осваивавших новейшую информационно-компьютерную технологию, с высоким уровнем благосостояния, с другой -- основная масса стран, живущих в рамках индустриальной, а то и предындустриальной технологии. Здесь массовая бедность, бурный рост народонаселения, нестабильность внутренней, жизни. О характере противостояния «Золотого» миллиарда и четырех миллиардов остального мирового населения можно судить по таким данным. В 1992 г. 20% наиболее богатых стран получали 83% мирового дохода, а на долю остальных оставалось всего 17%, при этом на долю их беднейшей части -- всего лишь 1,4%.

«Сытый север» и «Голодный юг». Юг, который не может обеспечить своих жителей не только едой и кровом, но и духовной пищей. Индия дает миру 1/3 всех неграмотных, Китай -- четвертую часть, США и Канада тратят на образование в расчете на душу населения в 90 раз больше, чем многие африканские страны. От этого соотношения никуда не уйдешь. На Конференции ООН, посвященной окружающей среде и перспективам мирового развития (июнь 1992) премьер-министр Норвегии Гру Харлем Брундланд заявила следующее: «Человеческая история достигла водораздела, за которым изменение политики становится неизбежным. Более миллиарда человек, не могущих удовлетворить основные потребности, наши собственные дети и внуки и сама планета Земля требуют революции».

Список литературы

1. Авдеев Р. Ф. Философия информационной цивилизации. М., 1994.

2. Введение в философию. В 2 т. М., 1989. Т. 2.

3. Давидович В., Аболина Р. Кто ты человечество. - М., 1975.

4. Иваницкий Г.Р. Новый старт или последний финиш // Вестник РАН. Том. 70. 2000. №3. - С. 203 - 214.

5. Князев В. П. Человек и технология. Киев, 1990.

6. Социология: Курс лекций / Под ред. А.В. Миронова и др. - М., 1996.

7. Спиркин А.Г. Основы философии: Учебное пособие для вузов. - М., 1988.

8. Тавризян Г. М. Техника. Культура. Человек. М., 1988.

9. Философия: Курс лекций: Учеб. Пособие для студентов вузов / Под ред. В.Л. Калашникова. - М., 1997.

10. Философия: курс лекций / Под ред. В. П. Кохановского. - Ростов-на-Дону, 1998.

11. Фролов С.С. Основы социологии. - М., 1997.

Размещено на Allbest.ru