Патристика и схоластика как направления средневековой философии

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ВОЗДУШНОГО ТРАНСПОРТА ИРКУТСКИЙ ФИЛИАЛ

ФЕДЕРАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО БЮДЖЕТНОГО

ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО УЧРЕЖДЕНИЯ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

«МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

ГРАЖДАНСКОЙ АВИАЦИИ» (МГТУ ГА)

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

ПО ДИСЦИПЛИНЕ ФИЛОСОФИЯ

Тема: Патристика и схоластика как направления средневековой философии

Выполнил:

Хондока З.М.

Проверил:

Новокшонова Е. А.

Иркутск 2017

Содержание

1. Патристика - философское направление раннего Средневековья

2. Особенности средневековой схоластики

3. Спор об универсалиях в средневековой философии

Список литературы

1. Патристика - философское направление раннего Средневековья

Патристику второй половины IV -- первой трети V в. можно в определенном смысле назвать классической. В указанный период, совпадающий со временем окончательной победы церкви над язычеством и превращения ее во влиятельную, если не основную политическую силу греко-римского общества, формируется тот мировоззренческий стандарт, по которому, будут мерить себя христианские идеологи средних веков. Формирование этого стандарта более всего связано с именами семи так называемых учителей церкви: Афанасия Александрийского, Василия Кесарийского, Григория Назианзина и Григория Нисского -- на греческом Востоке и Амвросия Медиоланского, Иеронима Стридонского и Аврелия Августина -- на латинском Западе. К латинским «учителям» добавляют кроме названных Григория Великого, жившего полтора века спустя,-- добавляют скорее всего для равновесия с четверкой греческой, ибо папа Григорий I, прозванный Великим, не только был далек от названных выше «учителей» в смысле философской или даже теологической культуры, но и не внес по сравнению сними фактически ничего существенно нового ни в философию, ни в теологию; влияние его литературных или скорее полулитературных трудов ограничивается почти исключительно узкими рамками первоначального «темного» средневековья.

Напротив, влияние вышеназванной семерки на протяжении всего средневековья было громадным. Их труды были классическими и как бы каноническими. На них ссылались как на высшие после Писания авторитеты в области теологии, к ним обращались для подтверждения собственных мировоззренческих, этических, гносеологических идей. То, что средневековые богословы считали доктринальной ортодоксией или ортодоксальной доктриной церкви, во многом совпадало с теологическими воззрениями «учителей». В частности, средневековая церковь унаследовала именно их трактовку Никейского символа -- конфессиональной основы христианской веры. Доверяя им в этом центральном пункте, средневековые теологи нередко слепо верили им и в частностях, копируя их и подражая им почти наравне с Библией.

Эти экзегеты Писания сами становились для теологов предметом экзегетики. То, что «сказал св. Августин», «сказал св. Василий», вызывало множество разных толкований. В ходе подобной экзегетики теологи нередко обращались и к собственно философским темам, затронутым «учителями». Одной из важнейших характеристик патристики IV--VI вв. является усвоение ею большого числа неоплатонических идей мы знаем, что платонизм в разных формах всегда оказывал значительное влияние на христианскую мысль. Однако до IV в. это влияние все же уступало влиянию стоицизма. Древний платонизм был слишком академичным, слишком «светским», да и слишком политеистичным, чтобы стать мировоззренческой базой становящегося христианства.

Неоплатонизм III в. в лице своего родоначальника Плотина не отказался ни от политеизма, ни от мифологизма, но в то же время подчинил их более высокому принципу и даже растворил в понятии Единого. Поскольку Плотин часто отождествлял свое Единое с высшим божеством, с логическим и генетическим началом всего сущего, с абсолютным совершенством и благом, с началом, трансцендирующим само бытие и мышление, его система легко могла быть истолкована как монотеизм. Все другие олимпийские боги, о которых говорит Плотин в «Эннеадах», в сравнении с Единым суть боги только по названию: они лишены самодостаточности, блаженны только по причастности к высшему благу, а не сами по себе, ограниченны и в самом своем существовании зависимы от Единого. Если мы вспомним уже знакомые нам христианские представления о божестве как существе всесовершенном, то легко увидим, что только Единое в системе Плотина могло соответствовать этим представлениям. Полагание этого высшего начала именно единым особенно импонировало монотеистам-христианам. Кроме того, Плотин подробно развил учение об эманации Единого: об извечном переходе скрытой сущности Единого (первая ипостась -- Единое в себе) в форму потенции или в потенцию форм (вторая ипостась -- Нус-Ум) и далее из формы потенции в форму энергии (третья ипостась -- Душа). Это учение представляло все три ипостаси: Единое в себе, Ум и Душу -- различными ступенями самораскрытия того же самого начала -- Единого и было созвучно христианской доктрине троичности лиц божества. Правда, ипостаси Плотина связаны отношением субординации: Единое в себе выше Ума, который есть уже единство многого, а Ум выше Души, которая есть единство изменяемого многого. Но этот субординационизм при учете вневременного характера эманации и единосущности всех трех ипостасей мог легко быть переделан в координационизм, в учение о трех видах Единого, в которых оно извечно себя показывает и раскрывает. Как раз в этом направлении и перерабатывали потом наследие Плотина христианские идеологи. Разумеется, в процессе такой переработки они должны были элиминировать и пантеизм Плотина, что могло быть достигнуто путем отрыва

Плотиновой онтологии от натурфилософии (которые у самого Плотина неразрывно связаны) и приведением этой онтологии к форме чистой теологии, т. е. превращением Плотинова учения о «божественности бытия» в учение о «бытии божества». После такого преобразования даже учение об эманации, имевшее у Плотина пантеистический смысл, могло быть поставлено на службу христианской теологии. Эманация как вневременное, вечное истечение субстанции Первоединого вовне с порождением второй ипостаси -- Ума могла быть теперь истолкована как единосущностное порождение ипостасью бога-Отца ипостаси бога-Сына. Аналогичным образом порождение христианской третьей ипостаси-святого Духа могло быть объяснено как истечение (эманация) божественной сущности Отца и Сына через посредство Сына вовне, что соответствовало бы учению Плотина об эманации мировой Души из Единого через посредство Ума-Нуса. Отождествление уже ранним христианством Сына с Логосом, т. е. с божественным разумом, еще более стимулировало усвоение христианством Плотиновой схемы.

В учении Плотина содержались и многие другие идеи, родственные христианству и в то же время более тщательно разработанные Плотином в сравнении с его христианскими предшественниками: например, учение о восхождении к Единому, о божественном озарении, о свободе и предопределении, о нематериальности души и многие другие. При этом в учении Плотина и его учеников философские и теологические идеи часто сливались в одно целое. Все это объясняет тот факт, что в период, когда в нескончаемых доктринальных спорах формировался канонический тип христианской теологии и христианского мировоззрения вообще, учителя церкви постоянно обращались за помощью к Плотину и его последователям, заимствуя у неоплатоников не только способы аргументации, но нередко и сами идеи.

Взгляды Августина Аврелия

К концу IV в., т. е. ко времени окончательной победы христианства над язычеством в греко-римском мире, указанная переориентация в основном уже совершилась. Определился новый универсум рассуждения, с новыми темами и проблемами, стилем мышления, идеями и языком, и это был уже не античный, а средневековый универсум -- пространство, в котором в течение столетий вращалась мысль средневекового человека. Первым на Западе, кто вступил в этот универсум был Августин. Он же представил латинскому миру всеобъемлющее мировоззрение, которое, хотя и в редуцированном виде, стало собственным мировоззрением западного средневековья по меньшей мере до XIII в. Его мысль была тем образцом, первообразом, по которому мерили свои суждения средневековые философствующие теологи, пользовавшиеся, как мы уже говорили, своего рода иконографическим методом. В XIII в., в период возникновения великих средневековых систем Фомы Аквинского и Дунса Скота, Августин не потерял полностью своего значения классического образца. Дуне Скот в своих опровержениях Фомы более 800 раз ссылается на авторитет Августина. А сам Фома в одной только «Сумме теологии» цитирует Августина более 2000 раз. Авторитет Августина, который на какое-то время, казалось, затмился авторитетом вознесенного аверроистами и Фомой Аристотеля, в XIV в. вновь обретает силу в школе Оккама.

Религиозно-философская система Августина, с одной стороны, представляет результат усвоения некоторых основоположных принципов платонизма и неоплатонизма, приемлемых для христианского вероучения и использованных для его философского углубления, а с другой -- результат отвержения и преодоления тех принципов, которые для него совершенно неприемлемы. От философов эллинистическо-римской эпохи Августин перенял практическо-этическую установку как главную цель философского знания, но он изменил эту установку в соответствии с положениями и задачами христианства. Провозглашая стремление к счастью основным содержанием человеческой жизни, он усматривал это счастье в познании человеком бога и в уяснении своей полнейшей зависимости от него. «Любовь к себе, доведенная до презрения к себе как греховному существу, суть любовь к Богу, и любовь к себе, доведенная до презрения к Богу - порок». Религиозное мировоззрение Августина насквозь теоцентрично. Бог как исходный и конечный пункт человеческих суждений и действий непрестанно выступает во всех частях его философского учения.

По образцу Плотина Августин превращает божественное бытие в нематериальный абсолют, противопоставленный миру и человеку. Но в противоположность Плотину и его последователям богослов ликвидирует всякие предпосылки, которые могут привести к выводам пантеизма, к мысли о единстве бога и мира. Главную из таких предпосылок - учение об эманации, посредством которой мир последовательно излучается богом, он заменяет креационистской установкой христианства. А эта установка означала наличие сугубого дуализма бога и мира. Он утверждал супранатуралистическое, сверхприродное бытие бога, который абсолютно не зависит от природы и человека. Природа же и человек, напротив, полностью зависят от бога.

В противоположность неоплатонизму, рассматривавшему абсолют как безличное единство, Августин истолковывал бога как личность, сотворившую конечный мир и человека, исходя из своей добровольной склонности. В одном месте своего главного произведения «О граде божьем» он специально подчеркивает отличие так понимаемого бога от слепой фортуны, игравшей огромную роль в античном языческом мировоззрении. Многократно подчеркивая личностное начало в боге, христианский философ связывает его, прежде всего, с наличием воли в божественном интеллекте.

Креационизм Августина, перерастая в фатализм - полную и непосредственную зависимость природы и человека от бога, приводил к концепции «непрерывного творения», согласно которой бог ни на один миг не оставляет своего попечения над миром. Религиозно-фаталистическое воззрение на мир, являющееся одной из определяющих черт августинизма, приводит к иpрационалистическому истолкованию действительности. Она представляется переполненной чудесами, т. е. непостижимыми для человеческого ума событиями и явлениями, за которыми скрывается воля всемогущего творца. Все вещи и все существа появились, согласно Августину, в результате божественного творчества. Среди этих существ прежде всего были созданы такие бесплотные существа, как ангелы и человеческие души -- сразу в законченном виде.

Таким образом, философ христианства, используя идею неоплатоников о бестелесности человеческих душ, вместе с тем в противоположность сохранявшемуся у них воззрению языческой мифологии об извечном существовании душ распространяет и на них основоположный религиозно-монотеистический принцип креационизма. Все остальные вещи и явления природного мира необходимо связаны с материей, которую он в духе многовековой идеалистической традиции считал абсолютно бесформенным и пассивным субстратом. Творение как материи, так и всех телесных вещей происходит одновременно. При этом четыре традиционных элемента древних - земля, вода, воздух и огонь, - как и небесные светила, подобно ангелам и человеческим душам, были созданы в раз и навсегда законченном виде.

Отсюда совершенно очевидно, что христианско-августиновский креационизм приводит к крайне метафизическим, антидиалектическим воззрениям, исключавшим идею эволюции (скрывавшуюся в неоплатоновской концепции эманации). Но и для этого воззрения ясно, что в природе есть такие существа, которые растут и развиваются в течение значительной части своей жизни. Таковы растения, животные, людские тела.

Божественное существо Августин представляет в соответствии с догматом триединства, установленным Никейским собором. Опираясь на Евангелие от Иоанна, он рассматривает его вторую ипостась, бога-сына, или логос-слово, как самосознание бога-отца и как-то «да будет», в результате которого и появился мир. Но бог произнес эти сокровенные слова, руководствуясь не только своей доброй волей. Творя бесконечное многообразие вещей и явлений природы, он исходил и из тех совершенных прототипов, или идей, которые заключены в его уме.

Августин окончательно христианизировал платонизм: идеи из самостоятельных, бестелесных и неизменных родов бытия превращались в предвечные мысли бога-творца. С точки зрения августиновско-христианского платонизма все вещи, отягченные материей и в силу этого приближающиеся к небытию, представляют собой весьма несовершенные копии божественных идей. Все существует как бы в двух планах: в плане предвечных мыслей-идей божественного ума и в плане материальных вещей как их несовершенных подобий. В этой связи Августин в особенности подчеркивает вечность и неизменность, присущие идеям и составляющие два важнейших атрибута божественного существа. Дуализм сверхприродного бога и мира природы и выступает, прежде всего, как противоположность между вечным и неизменным верховным бытием, и непрерывно изменяющимся миром преходящих вещей.

Философ осознавал всю трудность проблемы времени. Для философа было несомненным то, что время составляет меру движения и изменения, присущих всем конкретным, «сотворенным» вещам. Оно не существовало до вещей, до творения мира, а появилось в результате божественного творчества одновременно с ним. Сотворив преходящие вещи, бог создал и меру их изменения. Для метафизическо-антидиалектического мировоззрения Августина чрезвычайно характерно сведение как прошедшего, так и будущего к настоящему. Будучи источником времени, бог не переживает никакого «предтем» и никакого «потом», ибо в мире его мыслей-идей все есть раз и навсегда. В этом мире все существует, поэтому как застывшее, постоянное «теперь» («nuns stans»).

Статичная вечность неотделима от божественного существа. Августиновское противопоставление абсолютной вечности бога и постоянной изменяемости материально-человеческого мира стало одной из основ христианского мировоззрения. Это противопоставление, как и сами категории вечности и времени, отнюдь не являются здесь эмпирическими понятиями. Как и перед некоторыми из предшествующих христианских философов, перед Августином встала нелегкая задача снять с верховного бога-творца ответственность за зло, царящее в созданном им мире. Это была первостепенная задача, если учесть, сколь влиятельным было манихейское движение, захватившее одно время и будущего идеолога западнохристианской церкви.

Дематериализация человеческого духа и денатурализация человека, характерная для религиозной философии, начиная с Филона, достигает у Августина своей кульминации. Даже органический мир он лишает одушевленности, решительно отличаясь здесь не только от стоиков (которые распространяли сферу одушевленности и на неорганический мир), но и от Аристотеля. Душой, по Августину, обладает только человек, ибо только он изо всех земных существ в какой-то степени напоминает бога. Человеческая душа - это разумная душа. В столь фантастической форме была сформулирована идея индивидуальности, духовной неповторимости каждого человека.

Августин постоянно трактует душу как нематериальную сущность, как самостоятельную духовную субстанцию, не имеющую ничего общего с телесно-биологическими функциями человека, основными функциями которой являются: мысль, память и воля. Благодаря деятельности памяти события, переполняющие человеческую жизнь, не исчезают в небытии, а сохраняются как бы в огромном вместилище, не имеющем, однако, никакого пространственного расположения. А это, по Августину, свидетельствует именно о нематериальности души, ибо бестелесны хранимые ею образы, получаемые с помощью органов чувств, не говоря уже о хранящихся в ней абстрактных понятиях - математических, этических и других. Августин определяет душу как «разумную субстанцию, приспособленную для управления телом».

Августиновская концепция абсолютного божественного управления миром, совершенно непостижимого для человеческого ума, для которого события, происходящие в нем, представляются почти непрерывной цепью чудес, основывается именно на понятии свободы человеческой воли. Но в божественной деятельности она осуществлена абсолютно, а в человеческой всё же ограничена этим божественным фактором. Преобладание иррационально-волевых факторов над факторами рационально-логическими в сфере самого познания выражается в превосходстве веры над разумом. Такое превосходство проявляется, прежде всего, в преобладающей силе религиозного авторитета по сравнению с человеческим разумом. Веру в божественный авторитет, зафиксированный в Священном писании, Августин провозглашал основой и главным источником человеческих знаний. Грех, совершенный Адамом и Евой и передавшийся всему человечеству, неисправимо исказил людской разум, серьезно ослабил его силу. С тех пор человеческий ум с необходимостью должен искать себе опору в божественном откровении. Согласно известной формуле Августина (провозглашенной в одном из его писем) - «Верь, чтобы понимать», - вера должна предшествовать пониманию.

Предыдущие «отцы церкви» содержание веры, божественного откровения искали лишь в Библии. Августин же провозгласил, что авторитет церкви как единственной и никогда не ошибающейся толковательницы его составляет последнюю инстанцию всякой истины. Августин не ограничивался простым провозглашением теологической формулы о превосходстве веры над разумом. Он стремился дать ей философское обоснование. Исходя из того, что человеческое познание черпается из двух источников: личного опыта и знаний, полученных от других людей, философ акцентировал внимание на втором источнике, более значительном и богатом, называя его верой. Но он делает неправомерный вывод, отождествляя веру в то, что человек узнает от других людей, с религиозной верой в освященные церковью авторитеты. Общий итог августиновского решения проблемы соотношения веры и разума состоит в принижении разума, который без помощи христианского откровения неспособен обосновать, в сущности, ни одной истины. Лишение разума самостоятельности в процессе познания характерно для всего его учения. Теологически обосновал Августин также разграничение науки (scientia) и мудрости (sapientia). Знание, перерастающее в науку, - это разумное познание объективного мира, познание, позволяющее нам пользоваться вещами.

Мудрость же - это познание вечных божественных дел и духовных. Человек обязан подчинять науку мудрости, ибо в спасении души - его высшее назначение. Эта концепция Августина отразила весьма характерные особенности гибнувшей античной культуры, превращавшейся в культуру средневекового, феодального общества. Наука не занимала тогда первостепенного места в системе производства, в общественной жизни. Она даже отступила с тех позиций в общественно-философском сознании, которые занимала в период расцвета античной культуры. С другой стороны, прогресс личности чрезвычайно заострил и углубил моральную проблематику, которая с необходимостью приняла религиозно-монотеистическую форму. Решительно выступая за подчинение науки мудрости, христианский философ отразил этот противоречивый период духовного развития средиземноморского человечества, шедшего по пути к феодализму, варваризацию интеллектуальной деятельности и углубление морального самосознания.

Вместе с тем в этом своем учении о подчинении науки мудрости теоретик раннего христианства набросал программу подчинения научно-философского знания интересам христианского вероучения, осуществление которой стало важнейшей чертой духовной культуры феодального общества в странах Западной Европы в эпоху феодализма. Ведь вся совокупность «мудрости» дана в Священном писании и в церковном предании.

2. Особенности средневековой схоластики

1. Близость к теологии

Главная отличительная особенность схоластики состоит в том, что она сознательно рассматривает себя как науку, поставленную на службу теологии.

Начиная примерно с XI в. в средневековых университетах возрос интерес к проблемам логики, которая в ту эпоху носила название диалектики и предмет которой составляла работа над понятиями. Стремление к рационалистическому обоснованию христианской догматики привело к тому, что диалектика превратилась в одну из главных философских дисциплин. Схоластической диалектике противостояли различные мистические течения, а в XV--XVI вв. эта оппозиция получает оформление в виде гуманистической светской культуры, с одной стороны, и неоплатонической натурфилософии - с другой.

2. Отношение к природе в Средние века

В Средние века формируется новое воззрение на природу. Последняя не есть теперь нечто самостоятельное, как это по большей части было в античности. Учение о божественном всемогуществе лишает природу самостоятельности, поскольку Бог не только творит природу, но и может действовать вопреки естественному ходу вещей, т. е. творить чудеса.

В христианском вероучении внутренне связаны между собой догмат о творении, вера в чудо и убеждение в том, что природа «сама для себя недостаточна» (выражение Августина) и что человек призван быть ее господином, «повелевать стихиями». В силу всего этого в Средние века меняется отношение к природе. Во-первых, она перестает быть важнейшим предметом познания, как это было в античности; основное внимание теперь сосредоточивается на познании Бога и человеческой души. Если даже и возникает интерес к природным явлениям, то они выступают главным образом в качестве символов, указывающих на другую, высшую реальность и отсылающих к ней; а это - реальность религиозно-нравственная. Ни одно явление, ни одна природная вещь не открывают здесь сами себя, каждая указывает на потусторонний эмпирической данности смысл, каждая есть некий символ (и урок). Мир дан средневековому человеку не только во благо, но и в поучение. патристика религиозный денатурализация схоластика

Понятно, что такого рода символическое истолкование природы мало способствовало ее научному познанию, и только в эпоху позднего Средневековья усиливается интерес к природе как таковой, что и дает толчок развитию таких наук, как астрономия, физика, биология.

3. Человек - образ и подобие Бога

На вопрос: что такое человек? - средневековые мыслители давали не менее многочисленные и разнообразные ответы, чем философы античности или Нового времени. Однако две предпосылки этих ответов, как правило, оставались общими. Первая - это библейское определение сущности человека как «образа и подобия Божьего» - откровение, не подлежащее сомнению. Вторая - разработанное Платоном, Аристотелем и их последователями понимание человека как «разумного животного». Исходя из этого понимания, средневековые философы ставили такие примерно вопросы: чего в человеке больше - разумного начала или начала животного? какое из них существенное его свойство, а без какого он может обойтись, оставаясь человеком? что такое разум и что такое жизнь (животность)? Главное же определение человека как образа и подобия Бога тоже порождало вопрос: какие же именно свойства Бога составляют сущность человеческой природы? - ведь ясно, что человеку нельзя приписать ни бесконечность, ни безначальность, ни всемогущество.

Первое, что отличает антропологию уже самых ранних средневековых философов от античной, языческой, - это крайне двойственная оценка человека. Человек не только занимает отныне первое место во всей природе как ее царь - в этом смысле человека высоко ставили и некоторые древнегреческие философы, - но и в качестве образа и подобия Бога он выходит за пределы природы вообще, становится как бы над нею. И в этом существенное отличие от античной антропологии, две основные тенденции которой - платонизм и аристотелизм - не выносят человека из системы других существ, в сущности, даже не дают ему абсолютного первенства ни в одной системе. Для средневековых философов между человеком и всей остальной Вселенной лежит непроходимая пропасть. Человек - пришелец из другого мира (который можно назвать небесным царством, духовным миром, раем, небом) и должен опять туда вернуться. Хотя он, согласно Библии, сам сделан из земли и воды, хотя он растет и питается, как растения, чувствует и двигается, как животное, - он сродни не только им, но и Богу. Именно в рамках христианской традиции сложились представления, ставшие затем штампами: человек - царь природы, венец творения и т. п.

Однако же человек - это не только владыка всего сущего, занимающий первое место во всей природе. Это - лишь одна сторона истины- У того же Григория Нисского сразу после панегирика царственному великолепию человека, облаченного в пурпур добродетелей, золото разума и наделенного высочайшим божественным даром - свободной волей, следует сокрушенный, горестный плач о человеке, в силу грехопадения опустившемся ниже любого скота, находящемся в самом позорном рабстве у своих страстей и влечений: ведь чем выше положение, тем страшнее падение. Налицо трагическая расколотость человека, заложенная в самой его природе. Как ее преодолеть, как достичь спасения человека?

4. Проблема души и тела

Согласно христианскому вероучению, Сын Божий - Логос, или Иисус Христос, воплотился в человека, чтобы своей смертью на кресте искупить грехи человеческого рода и таким образом даровать людям спасение.

Идея боговоплощения была чужда не только древней языческой культуре, но и другим монотеистическим религиям - иудаизму и исламу. До христианства везде господствовало представление о принципиальном различии, несовместимости божественного и человеческого, а потому не могло возникнуть мысли о возможности слияния этих двух начал. И в самом христианстве, где Бог мыслится вознесенным над миром, а потому отделенным от природы гораздо радикальнее, чем греческие боги, вселение Бога в человеческое тело - вещь крайне парадоксальная. Не случайно же в религии откровения, какой является христианство, вера ставится выше знания: парадоксы, для ума непостижимые, требуется принять на веру.

Другим догматом, определившим христианскую антропологию, был догмат воскресения во плоти. В отличие от прежних, языческих верований в бессмертие человеческой души, которая после смерти тела переселяется в другие тела (вспомним Платона), средневековое сознание убеждено в том, что человек - когда исполнятся времена - воскреснет целиком, в своем телесном облике, ибо, согласно христианскому учению, душа не может существовать вне тела. Догматы боговоплощения и воскресения во плоти тесно между собой связаны. Именно эти догматы легли в основу средневекового понимания проблемы соотношения души и тела.

По природе душа должна повиноваться духу, а тело - душе. Но в силу двойственности души низшая ее часть нередко берет верх над высшей, побуждая человека следовать влечениям и страстям. По мере того как это входит в привычку, человек оказывается греховным существом, переворачивающим природный порядок, созданный Творцом: он подчиняет высшее низшему, и таким путем в мир приходит зло. Следовательно, зло исходит не от Бога и не от самой природы, не от тела, оно исходит от человека, а точнее, от злоупотребления свободой, этим божественным даром.

Возникает вопрос: если тело в средневековой философии и теологии не есть само по себе начало зла, то откуда же появляется известный всем средневековый аскетизм, особенно характерный для монашества? Нет ли тут противоречия? И чем отличается средневековый монашеский аскетизм от тех типов аскетизма, которые были характерны для философских школ античности, особенно для стоиков? Ведь призыв к воздержанности и умеренности - общий мотив практически-нравственной философии греков.

Аскетизм Средневековья имеет своей целью не отказ от плоти как таковой (не случайно в Средние века самоубийство считалось смертным грехом, что отличало христианскую этику, в частности, от стоической), а воспитание плоти с целью подчинить ее высшему - духовному началу.

5. Проблема разума и воли. Свобода воли

Личный характер христианского Бога не позволяет мыслить его в терминах необходимости: Бог имеет свободную волю. Соответственно и в человеке воля выступает на первый план, а потому в средневековой философии переосмысливается греческая антропология и характерный для античности рационализм в этике. Если в античности центр тяжести этики был в знании, то в Средние века он - в вере, а значит, перенесен из разума в волю.

Человек в Средние века больше не чувствует себя органической частью космоса - он как бы вырван из космической, природной жизни и поставлен над нею. По замыслу он выше космоса и должен быть господином природы, но в силу своего грехопадения он не властен даже над собой и полностью зависит от божественного милосердия. У него нет даже того твердого статуса - быть выше всех животных, какой ему давала языческая античность. Двойственность положения человека - важнейшая черта средневековой антропологии. И отношение человека к высшей реальности совсем иное, чем у античных философов: личный Бог предполагает и личное к себе отношение. А отсюда - изменившееся значение внутренней жизни человека; она становится теперь предметом внимания даже более пристального. Для античного грека, даже прошедшего школу Сократа («познай самого себя»), душа человека соотнесена либо с космической жизнью, и тогда она есть «микрокосмос», либо же с жизнью общественного целого, и тогда человек предстает как общественное животное, наделенное разумом. Отсюда античные аналогии между космической-природной и душевной жизнью или между душой человека и социумом. Августин же вслед за апостолом Павлом открывает «внутреннего человека», целиком обращенного к надкосмическому Творцу. Глубины души такого человека скрыты даже от него самого, они, согласно средневековой философии, доступны только Богу.

Но в то же время постижение этих глубин необходимо для человеческого спасения, потому что таким путем открываются тайные греховные помыслы, от которых необходимо очиститься. По этой причине приобретает важное значение правдивая исповедь. Внимание к внутренней душевной жизни, соотнесенной не столько с внешним - природным или социальным - миром, сколько с трансцендентным Творцом, порождает у человека обостренное чувство своего я, которого в такой мере не знала античная культура. В философском плане это приводит к открытию самосознания как особой реальности - субъективной, но при этом более достоверной и открытой человеку, чем любая внешняя реальность.

Наше знание о собственном существовании, т. е. наше самосознание, по убеждению Августина, обладает абсолютной достоверностью, в нем невозможно усомниться. Именно через «внутреннего человека» в себе мы получаем знание о собственном существовании; для этого знания мы не нуждаемся во внешних чувствах и в каких бы то ни было объективных свидетельствах, которые подтверждали бы свидетельство самосознания. Так в Средние века начался процесс формирования понятия Я, ставшего отправным пунктом в рационализме Нового времени.

6. Память и история. Сакральность исторического бытия

В период раннего Средневековья можно заметить острый интерес к проблеме истории, нехарактерный в такой мере для античного сознания. Хотя в Древней Греции были такие выдающиеся историки, как Геродот и Фукидид, хотя для Древнего Рима историческое повествование о временах давнопрошедших, так же, как и о событиях текущих, было одной из важнейших форм самосознания народа, однако история здесь еще не рассматривалась как реальность онтологическая: бытие у древних языческих народов прочно связывалось именно с природой, космосом, но не с историей. В Средние века на место «священного космоса» древних встает «священная история». Важнейшее с христианской точки зрения мировое событие - а именно воплощение Бога Сына в человека Иисуса - есть событие историческое, и оно должно быть понято исходя из всей предшествующей истории рода человеческого, как она была представлена в Ветхом Завете. Более того, ожидаемое христианами спасение верующих, которое произойдет, когда «свершатся времена», погибнет испорченный, греховный мир и наступит тысячелетнее царство праведников на земле, тоже мыслится как событие историческое. Ожидание конца истории, т. е. эсхатологическая установка средневекового мышления (эсхатология, от греч. «eschatos» - последний, конечный), приковывало внимание философов к постижению смысла истории, которая теперь превращалась как бы в подлинное бытие, в отличие от реальности природной, трактуемой, как мы уже знаем, преимущественно символически, т. е. опять-таки сквозь призму «священной истории».

Интерес к истории как подлинной сакральной (священной) реальности, соединенный с пристальным вниманием к жизни человеческой души, к «внутреннему человеку», дал толчок к анализу памяти - способности, которая составляет антропологическую основу исторического знания. И не случайно у Августина мы находим первую и наиболее фундаментальную попытку рассмотреть человеческую память, дав с ее помощью новое - нехарактерное для античной философии - понимание времени. Если у греческих философов время рассматривалось сквозь призму жизни космоса и прежде всего связывалось с движением небесных светил, то Августин доказывает, что время - это достояние самой человеческой души. А поэтому даже если бы не было вообще космоса и его движений, но оставалась душа, то было бы и время. Условием возможности времени, по Августину, является строение нашей души, в которой можно заметить три разные установки: ожидание, устремленное к будущему, внимание, прикованное к настоящему, и память, направленную на прошлое.

Человек, понятый сквозь призму внутреннего времени, предстает не просто как природное, но прежде всего, как историческое существо. Однако в Средние века возможность такого понимания еще не реализуется полностью, поскольку сама история здесь включена в рамки «священных событий» и потому предстает как отражение некоторых сверхвременных, надисторических реальностей. И только в эпоху Возрождения появляются попытки освободить «мирскую» историю от ее «священной» оболочки, рассмотреть ее как реальность самостоятельную.

Философско-теологическая концепция Фомы Аквинского

Фома был профессором теологии, но он прекрасно понимал проблемы, возникавшие в результате расширения поля интеллектуальной деятельности, обусловленного появлением переводов греческих, иудейских и мусульманских сочинений. То, что он последовательно пытался синтезировать нехристианскую мысль и христианскую веру, в каком-то смысле верно; однако такая оценка может ввести в заблуждение. Если, например, Фома столь полно опирался на Аристотеля и так широко использовал его идеи, то это объяснялось его убеждением, что философия Аристотеля в основном истинна и, будучи таковой, является мощным инструментом в построении общего христианского мировоззрения. Что бы мы ни думали об аргументах Аристотеля в той или иной области знания, мы не можем понять позицию Фомы, если не осознаем того факта, что он был движим не просто соображениями целесообразности и выгоды. Его главная цель состояла не в таком истолковании и адаптации философской системы, которые, выхолостив ее содержание, позволили бы примирить ее с христианской верой. Конечно, чтобы осуществить последовательный синтез, он должен был переосмыслить некоторые идеи. Например, едва ли можно было удовлетвориться тем, чтобы просто совместить мысль о высочайшем достоинстве и деятельности человека, содержащуюся в аристотелевской "Этике", с христианским представлением о человеке и его деятельности. Фома был убежден, однако, что телеологическая этика Аристотеля в целом вполне здрава и ход мысли этого греческого философа образует философский остов или, если угодно, философский фундамент христианской этики. Он действительно стремился интерпретировать Аристотеля в духе благожелательности, как это можно было бы определить с точки зрения теолога. Но если он думал, что Аристотель был в чем-то не прав, то говорил об этом прямо. Самое главное было в том, что Фома считал Аристотеля "Философом", поскольку видел в его учении воплощение философской истины. Веря, что христианство ничего не потеряет, но только выиграет, если будет черпать истину из всех возможных источников, и особенно из философии, он, естественно, пытался не только продемонстрировать согласие философии с христианской верой, но и использовать философию, в истинности которой был убежден, для систематического развития самой теологии. В 1878 г. его учение было объявлено официальной философией католицизма, а со второй половины XIX в оно становится основой неотомизма, являющегося одним из мощных течений в современной религиозно-философской мысли.

В своих трудах он (опираясь на труды Аристотеля) рассматривает бытие как возможное и как действительное Бытие - это существование единичных вещей, что и есть субстанция. Материя - это возможность, а форма - действительность. Используя идеи Аристотеля о форме и материи, он подчиняет им учение о религии. Он утверждает, что материальное без формы не существует, а форма зависит от высшей формы - Бога. Бог же - существо духовное. Только для телесного мира необходимо соединение формы с материей. Но материя пассивна, активность ей дает форма. Отстаивая идею божественного творения мира, Фома Аквинский утверждал также, что сама эта идея означает возможность для творца совершить и обратный процесс. Это значит, что мир имеет не только начало во времени, но и конец. Отсюда следовал его вывод о незначительности, т.е. ничтожности всего материального. Фома предложил свои пять доказательств существования бога, которыми пользуется и современная католическая церковь:

1) Все, что движется, движимо кем-то, следовательно, есть и перводвигатель всего - Бог;

2) Все, что существует, имеет причину, следовательно, есть и первопричина всего - Бог;

3) Случайное зависит от необходимого, следовательно, первоначальной необходимостью является Бог;

4) Все, что существует, имеет различные степени качества, следовательно, должно быть высшее качество - Бог;

5) Все в мире имеет цель, или смысл - значит, существует разумное начало, которое направляет все к цели - Бог.

В споре номиналистов и реалистов философ отстаивал позицию умеренного реализма, полагая, что универсалии имеют троякое существование: они существуют до вещей (в уме Бога), в вещах (как в творениях Бога) и после вещей (в словах человеческого языка).

Рассматривая проблему соотношения веры и знания, религии и науки Фома разрабатывает учение о двойственности истины. Отдавая первенство религиозной истине (истине откровения), он в то же время признавал большую значимость научных истин (истин разума), призванных объяснить сотворенный мир и тем самым помочь в познании самого Творца. Концепция двойственной истины открывает новый этап в развитии философии - начало освобождения ее от религиозного контроля.

Рассматривая проблемы общества, Фома рассматривает государство как божественное установление, главная цель которого в том, чтобы поддерживать в обществе мир, порядок и добродетель. Он выделял пять форм государственного устройства, лучшей из которых считал монархию. Однако, полагал он, если монарх становится тираном, то народ имеет право свергнуть его. Но это возможно только с церковного благословения тогда, когда деятельность монарха противоречит целям и интересам церкви.

3. Спор об универсалиях в средневековой философии

На протяжении всех четырех веков господства схоластики в центре внимания философов и богословов был важный спор, получивший название «спора об универсалиях. У Аристотеля есть трактат под названием «Категории». Категории - это наиболее общие понятия, такие как бытие, время, движение, обладание. Порфирий, ученик Плотина, неоплатоник, написал Введение к «Категориям» Аристотеля, где попытался понять: а какова природа категорий? Порфирий знал, безусловно, что Аристотель резко возражал против платоновского учения об идеях. Нет никаких идей! Как позже будут говорить отцы Церкви: «Нет сущности без ипостаси». Сущность находится в самом теле, в самом предмете. И Порфирий ставит вопрос: а как быть с наиболее общими понятиями, с категориями? Ведь бытие, время, движение - это же не есть некая сущность, это же не предметы. Порфирий напишет, что, прочитав работу «Категории», он не нашел у Аристотеля ответа. Может быть, категории обладают бытием умопостигаемым, как идеи Платона, может быть, категории существуют в самих вещах. Если я утверждаю, что могу познать Бога, значит, в Боге есть соответствующее понятие, которое, разумеется, обладает самым общим бытием, потому что Бог - это Истина, Бог - это Бытие. Бог - это самое общее, что только может быть. Поэтому, наверное, в Боге и содержатся эти наиболее общие понятия, если мы говорим о возможности познания Бога. Такая позиция получила название реализма: общие понятия существуют реально, потому что наиболее реальным бытием обладает именно Бог. Но некоторые стали возражать: «Но Бог вообще-то непознаваем.

Любые понятия относятся к миру тварному. И применять эти понятия к познанию Бога было бы неправильно. Любые понятия возникают только в нашем уме, а реально существуют только материальные предметы, единичные. Бог не относится к нашему миру - Он абсолютно трансцендентен. И Он абсолютно прост - к Нему нельзя применять эти понятия. Понятия применимы только к нашему миру. В схоластике такая позиция получила название номинализм.

Но его номинализм умеренный, он утверждает, что все-таки понятия существуют - хотя и в уме человека, как имена (имя по-латыни «nomen», отсюда и «номинализм»). Умеренный номинализм отличают от крайнего номинализма Росцелина, одного из учителей Абеляра. Росцелин утверждал, что существуют только единичные предметы, понятие - это тоже предмет. Например, слово, написанное на бумаге, вот эта самая совокупность чернильных пятнышек, - это и есть понятие. Колебание воздуха, которое называется моими звуками, - это и есть понятие. Заглохли колебания воздуха, стерлось письмо на бумаге - исчезло и понятие. Концепция Росцелина была всеми признана как глупая. И Церковь ее осудила, потому что, если нет понятия общего, тогда можно даже говорить, что нет Единой Троицы - Ее ничего не объединяет. Поэтому Росцелин был обвинен в ереси тритеизма - троебожия и осужден, а философы просто отреклись от его учения как от глупости, потому что очевидно и любому человеку сразу видно, что понятия, в нашем уме по крайней мере, есть. Но и позиция Петра Абеляра также вызвала большие сомнения у католической церкви. Особенно если учесть, что спор об универсалиях касался еще одной проблемы: не только богопознания, но и спасения человека, жизни в Церкви. В ХII веке, когда жил Петр Абеляр, восторжествовала концепция реализма, но возник и другой ее вариант - умеренного реализма, а позиция, поддержанная Ансельмом Кентерберийским и Гильомом из Шампо, получила название «крайнего реализма». Крайнего, потому что учит, что универсалии существуют только в Божественном уме. Но если это так, то возникает вопрос: а почему предметы отличаются друг от друга? Этим вопросом Абеляр атаковал Гильома из Шампо, тоже своего учителя: отказавшись от примитивного номинализма Росцелина, он пришел к Гильому из Шампо - приверженцу крайнего реализма. Действительно, почему я отличаюсь от другого человека, если у нас с ним одна и та же сущность в Боге? Гильом из Шампо отвечал: «Отличия - случайные свойства». «Ничего себе случайные свойства! Я ведь уникальная личность! А тут - случайное совпадение!» - негодовал Абеляр. И ушел от него, а потом выдвинул свою номиналистическую концепцию.

Знаменитая в ХII веке Шартрская школа предложила умеренный вариант учения, избегающий как крайностей номинализма, так и крайнего реализма, - оно ближе к Аристотелю и получило название «умеренного реализма». Бог прост, в Боге нет общих понятий, Он непознаваем, но, с другой стороны, нельзя говорить, что никаких сущностей в предметах нет, что они, эти сущности, есть только в моем уме. Нет, в предмете, конечно, сущности есть, как и говорил Аристотель. Поэтому концепция умеренного реализма утверждает: общее понятие существует реально, но не в Боге, а в самих вещах.

В XIII веке Фома Аквинский наводит порядок, говоря, что правы все. Безусловно, Бог, перед тем как сотворить мир, имел в Своем уме всё знание о будущем мире - эти общие понятия в Его уме существовали. Сотворив мир, Бог дал каждому предмету его сущность, и теперь общие понятия существуют не только в Божественном уме, но и в самих вещах. А потом Бог сотворил человека, дав ему разум, дав ему способность эти предметы познавать, нарекать имена этим предметам. Поэтому с появлением человека универсалии начинают существовать в человеческом уме. Так что универсалии существуют трояким образом: до вещей - в уме Бога, потом - в самих вещах, потом - в уме человека. Итак, по Фоме Аквинскому, правы все. Кстати, неотомизм, наиболее распространенная философская школа в Католической церкви, до сих пор придерживается именно этой точки зрения, которая, казалось бы, должна была удовлетворить всех.

Но не тут-то было. Некоторые оппоненты Фомы Аквинского, например, Иоанн Дунс Скот, возражали, говоря: «Почему Фома утверждает, что Бог знает только общие понятия? Это ограничивает Божественное всемогущество. Выходит, Бог не знает меня лично? Он знает только человека вообще? Нет!!! В Боге есть знания о каждом предмете, о том, что представляет собой этот каждый предмет. В Боге существуют не сущности, а “чтойности”, “этовости”». Иоанн Дунс Скот возрождал номинализм, но в своеобразной форме. Уильям Оккам, который жил в начале XIV века, предложил еще один вариант, согласно которому вообще-то между философией и богословием ничего общего нет. Оккам сказал, что есть два метода познания, соответствующие двум объектам. Бога нужно познавать только верой. Мир нужно познавать только разумом. 400 лет существования схоластики, 400 лет попыток философии помочь богословию ни к чему не привели. Так и не появилось никаких общих теорий, удовлетворявших всех. Кто-то согласен с Ансельмом, кто-то с Фомой, кто-то с Иоанном Дунсом Скотом, кто-то даже с Абеляром.

Список литературы

1) Клопстон Ф. Ч. История средневековой философии. М., 1997

2) Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. М., 1975

3) Электронная библиотека, Формирование средневековой философии.

Размещено на Allbest.ru