Взгляды и теории философа Ивана Александровича Ильина

Размещено на http://www.allbest.ru/

Иван Александрович Ильин многими воспринимается сегодня как главным образом решительный критик Л.Н.Толстого. Однако это мнение лишь частично дает представление о характере взглядов этого русского мыслителя. Его, безусловно блестящая, критика была представлена в работе "О сопротивлении злу силой", написанной в эмиграции и вышедшей в 1925 г. в Берлине. Но "погребение набальзамированного толстовства", по замыслу автора, выполняло лишь одну из поставленных задач - отрицательную. Гораздо большее внимание Ильин уделил задаче положительной: правильно поставить и разрешить проблему сопротивления злу. Поэтому основное содержание этой книги посвящено разработку самого учение о противлении злу и возможности духовно и нравственно оправданных средств сопротивления злу.

Необходимость сопротивления злу и определения его границ является одной из "вечных" нравственных проблем. Человечество должно было пройти долгий путь в истории пока сам вопрос о непротивлении злу силой мог возникнуть как практический вопрос в жизни многих людей. Л.Н.Толстой, выступивший с проповедью непротивления злу силой, конечно же, не был первым, кто сказал об этом. Насилие государственного аппарата над личностью, воинская повинность, бессмысленность русско-японской войны, огромное количество смертных казней после революционных событий 1905-1907 гг., - все это способствовало тому факту, что внимание Толстого было направлено на разоблачение официальной политики царизма и преследовало цель превращения казней и убийств на войне. Поэтому для него важнее всего было обозначить противоположность насилия и ненасилия. И большинство сторонников Толстого восприняло его доктрину не как отказ от сопротивления злу, а как возможность выразить протест против насилия, ежедневно совершавшегося в обществе.

Начало XX в. было временем грандиозной "ломки" в российской истории, предопределившей вектор ее развития в двадцатом столетии. Невиданные социальные потрясения привели к трагической массовой деформации нравственного сознания людей. Вслед за авторами сборников "Вехи" и "Из глубины", Ильин назвал это время "эпохой великой духовной смуты", во время которой в душе человека не остается ничего святого, или же происходит переворот, и ничтожное приобретает значение главного и руководящего. Вопрос о победе добра над злом был для Ильина вопросом "его личного бытия или небытия", так как он считал, что реальное, настоящее зло в лице коммунистического тоталитарного режима распространилось на огромном пространстве бывшей России и стремится ко все большему захвату территории и власти в мире через посредство Коминтерна и коммунистических партий. Острая критика толстовской теории непротивления была вызвана как раз тем, что, по мнению Ильина, толстовство как наиболее значительное заблуждение русской интеллигенции стало одной из дорог, облегчившей шествие революции по России и приведшей ее к разорению и гибели. Непротивленчество способствовало только самораспылению добра в мире и агрессивному распространению зла.

О важности и злободневности проблемы свидетельствует и широкая полемика, развернувшаяся вокруг книги Ильина "О сопротивлении злу силой", вовлекшая в свою орбиту и заставившая высказаться самых разных людей - русских мыслителей, находившихся, как и Ильин, в эмиграции, православных богословов, а также философов и идеологов из Советской России.

Проблему сопротивления злу силой Ильин рассматривает как одну из драматических проблем религиозного опыта человека на пути его духовного развития. Показывая недостаточность уговоров и убеждения в деле борьбы со злом, он обосновывает необходимость сопротивления злу внешними силовыми методами. Основной вопрос, который он ставит и пытается решить, двуедин: а) может ли человек, стремящийся к нравственному совершенству, бороться со злом силой и мечом? б) может ли человек, верящий в Бога и принимающий бремя жизни и свое место в мире, не бороться со злом силой?

Развивая учение о сопротивлении злу, Ильин начинает с расчищения почвы для верной, по его мнению, постановки проблемы. Он исследует и дает определения добра и зла, насилия и заставления, упрекая Толстого в нераскрытии этих основных понятий.

Определяя зло, Ильин остается в рамках традиции отечественной нравственной философии, представленной В.С.Соловьевым, Ф.М.Достоевским и др., согласно которой зло начинается там, где начинается произвол. Зло, по Соловьеву, это "не владеющее собой бытие... расплывающееся во внешности и кончающее реальным распадением"2. Телесность или душевные порывы сами по себе не являются злом. Они становятся им тогда, когда подчиняют себе духовность. Зло начинается там, где начинается человек и существует даже тогда, когда не обнаруживается во внешних поступках. Победить нужно именно плоть - "течение, стремящееся захватить и потопить в материальном процессе начатки духовной жизни"3.

Более общее определение зла как противодуховной вражды Ильин дает на основе определения добра посредством выделения двух его существенных признаков - одухотворения и любви. Одухотворение - это, по Ильину, добровольное и самодеятельное обращение к объективному совершенству. Если жизнь человека внутренне осмысленна, и он воспринимает ее как служение высшим, объективным ценностям, которые он выбирает ради них самих, то это задает духовное измерение его жизни. Духовное полностью противоположно плотскому, противоположно произволу. Поиск и устремленность человека к истине, красоте и добру делают его одухотворенным и сообщают ему силу очевидности. Обретение очевидности, то есть некоторого прояснения или проясненности в распознавании добра и зла способствует выстраиванию и выравниванию ценностной системы человека. Это очень важный момент, связанный со всей его жизнью и особенно с поведением в различных конфликтных ситуациях. Часто очень важно увидеть все в "истинном свете" - как оно есть, - и правильное решение сразу находится. Многие проблемы и конфликты возникают из-за неправильного восприятия ситуации или партнера и его намерений, из-за невидения реальных нужд другого или даже своих собственных. Обрести очевидность в таком случае, значит наполовину решить проблему, так как это позволит увидеть направления необходимого приложения сил. Обретение полной очевидности Ильин связывает с Богопознанием. Но сама искренняя устремленность и поиск истины, добра и красоты и служение им с необходимостью, по мнению Ильина, приводят человека к Богопознанию. Поэтому одухотворение составляет важнейший элемент добра, противодуховность же присуща злу.

Другой "дар", получаемый в результате Богопознания, по Ильину, есть любовь. Любовь - это сила, принимающая и устанавливающая живое тождество между любящим и любимым. При этом тот, кто любит или принимает, увеличивает до беспредельности свой объем и глубину, то есть раскрывает свое сердце, смещая туда другого. Тот, к кому обращаются с любовным приятием получает при этом чувства прощенности, примиренности, достоинства, силы и свободы.

Ильин отмечает, что одухотворение и любовь должны выступать в единстве, лишь тогда они составляют существенное содержание добра. Неодухотворенная любовь, по мнению Ильина, слепа, пристрастна и своекорыстна. Он выделяет два основных вида любви: мирскую и духовную. Мирская любовь - это любовь принимающая, проистекающая из того, что кому-то с кем-то хорошо и приятно. Эта любовь, говорящая всему "да". Ее основная задача заключается в том, чтобы оградить предмет своей любви от страданий. Эта любовь принимает всего человека и зачастую предоставляет простор для разворачивания не самых лучших качеств человека. Ей противостоит духовная любовь. Поскольку любовь - сила объединяющая и принимающая, то абсолютно цельной и полной может быть только любовь к полноте совершенства - к Богу. Только полюбив Бога, то есть узрев достойный предмет любви, человек может действительно любить других, так как он за всеми несовершенствами обычного человека сможет увидеть его божественную природу. Это же будет любовь к подлинно прекрасному и достойному в человеке - "любовь к совершенству любимого или к любимому в его совершенстве".

Духовная любовь заключается в том, чтобы всегда и всем желать духовного совершенства. Она может говорить "нет" и понимает, что страдания человека - это цена его духовности. В.С.Соловьев тоже писал о роли страданий в нравственном и духовном развитии человека, закрывающих ему путь вниз, кладущих предел его животным проявлениям, хотя и необязательно вызывающих бурное духовное развитие. Это один из пунктов расхождения Ильина с Толстым. Последний обвиняется Ильиным в недооценивании роли страданий, инициирующих духовное возвышение человека. Толстой заменил страдание состраданием, жалостью к человеку, отождествил страдание со злом, и избавление всех от страданий считал главной целью человека. Самое страшное в умиленной жалости Толстого, по мнению Ильина, есть то, что само это состояние сострадания и жаления чрезвычайно приятно. В результате этого формируется просто нежелание видеть что-либо неприятное. Ильин называет это избирательностью личного опыта. Последователи Толстого просто отворачиваются от зла, делая вид, что никакого такого страшного зла нет, а есть только безвредные для чужого духа заблуждения и ошибки, слабости, страсти, грехи и падения, бедствия, и потому бороться не с чем. В отличие от Соловьева, рассматривавшего жалость в качестве одной из основ нравственности как она обнаруживается в отношениях между людьми, Ильин считал, что жалость противодуховна, так как ведет к искажению очевидности.

Однако поскольку человек все-таки не является чисто духовным существом, но еще душевным и телесным, то наверное при отношении к человеку недостаточно одной только духовной любви, так как чтобы измениться, духовно возвыситься, человеку нужно не только одно страдание, но и уверенность в том, что его любят, то есть принимают всего, и через эту любовь прощают ему его несовершенство. Именно это дает ему силу вынести страдания и вырасти духовно. Духовная любовь в земных условиях должна сосуществовать с мирской любовью с ее жалостью и состраданием к живому человеку (хотя бы эта жалость и была вызвана осознанием несовершенств человека, его слепоты и невежества, и хотя бы это была только жалость к его страдающей животности).

Да и сам Толстой все-таки признавал, что не простое знание нового смысла жизни, а только мучения могут заставить человека изменить свою жизнь. Мучения, рождающиеся из несоответствия сознания человека и его реальной жизни. В какой-то момент человек делает шаг к прекращению страданий и меняет свою жизнь. Но далеко не всегда и не все могут поступить так. Интересен в этом смысле один факт из духовной биографии Толстого. Его духовное развитие, как он это чувствовал, требовало от него уйти из дома, оставить всех и все и вести жизнь монаха или старца. Особенно остро это желание возникло у него в 1884 г. Но именно в это же время он стал осознавать свою ответственность за судьбу своих близких, с которыми он уже был тесно связан. Его жена не смогла его понять, и он не бросил ее, не ушел из дома. Именно это мучительное для него положение, которое нельзя было исправить простой переменой жизни позволило ему увидеть, как дело истины может сталкиваться с делом любви, и как увлечение одним только служением может привести человека к глубокому кризису. Толстой вовремя сумел изменить свою позицию и осознать неразрывность истины и любви в деле духовного развития.

Ильин пошел гораздо дальше Толстого в разработке соотношения волевого воздействия на других и насилия. Для этого ему потребовалась специальная понятийная и лексическая (терминологическая) проработка этой проблематики, на основе которой стали возможны существенно более тонкие дистинкции. Самым широким видом волевого воздействия, по Ильину, является заставление. Посредством его человека вынуждают сделать что-либо или же пресекают его деятельность. Заставление приходится использовать тогда, когда обращение к духовному видению, то есть прояснению истинного положения вещей, или любовному приятию не дает ожидаемых результатов. Если никакие уговоры и убеждения не срабатывают, остается обращение к волевой силе. Воздействие такого рода на мотивы поведения представляет собой психическое заставление, а непосредственно на человеческое тело - заставление физическое. Заставление может быть направлено как на других, так и на себя. Психическое заставление, или понуждение заключается в стремлении пробудить посредством внешних средств само-мотивацию личности. Физическое самозаставление Ильин обозначал термином "принуждение".

Целью любого заставления является совершение другим лицом или самим собою каких-либо поступков. Другое лицо может совершить требуемые поступки, но они зачастую не могут быть рассмотрены как подлинные деяния, так как подлинность поступка определяется самостоятельностью действий и суверенностью мотивов. Физическое принуждение, считал Ильин, не способно заставить человека совершить такой поступок. Оно только может помешать совершению злодеяния, не дать злой воле вылиться в злой поступок. Поэтому для обозначения физического заставления других Ильин использовал термин "физическое понуждение". Целью любой принудительной изоляции преступника остается изменение его души, чтобы она свободно, независимо от кого-либо не желала творить зло.

Ильин прекрасно понимал ограниченность любого волевого воздействия на человека. Воля не может породить любовь и веру. Запрет, принуждение, угроза и страх могут вынудить человека только к лицемерной "любви" и лицемерной "вере". Он указывал на необходимость осознания того, что внешнее давление может вызвать только внешнее подчинение. И без личного включения понуждаемого никак нельзя подействовать на его духовные силы. Высшая же, духовная сила властвует над низшей и может либо вызвать ее к жизни, либо остановить изнутри. Внешняя сила физического принуждения и сила духа - абсолютно гетерогенны, чужеродны друг другу. Это разные силы и принадлежат они разным сферам. Такого же мнения придерживался и В.С.Соловьев, считавший, что духовные цели (а именно внутреннее расположение нашей воли к добру самому по себе и осознание истины, то есть внутреннее согласие нашего ума с истиной) никак не могут быть достигнуты внешним заставлением. Последней, крайней формой волевого воздействия на человека является физическое пресечение, которое в крайней своей форме может заключаться и в физическом устранении злодея или казни преступника.

"Заставление", по Ильину является родовым понятием по отношению к понятию "насилие". Насильник относится к своей жертве как к средству для удовлетворения своего интереса или похоти, а не как к цели самой по себе. Он как бы говорит своей жертве: "Ты не автономный дух, а подчиненная мне одухотворенная вещь, ты во власти моего произвола"5. Но не всякое применение силы к "несогласному" есть насилие: "Насильник нападает, пресекающий отражает. Насильник требует покорности себе самому; понудитель требует повиновения духу и его законам. Насильник презирает духовное начало в человеке; понудитель чтит его и обороняет". Насилие - это заставление, исходящее из злой души или направленное на зло. Насилие всегда противолюбовно и противодуховно. Оно может быть как психологическим, так и физическим, применяемым как по отношению к другим, так и по отношению к себе. Ильин считал большой духовной ошибкой, когда всякое заставление приравнивается к насилию. Он сохранял термин "насилие" для обозначения предосудительного заставления. Ильин отмечал, что как раз Толстой и его школа считали всякое заставление, то есть действие, противоречащее воле другого, насилием. Таким образом из всей богатой сферы волевого заставления Толстой и его последователи, по мнению Ильина, выделяли только самопринуждение (насилие над своим телом) в целях нравственного совершенствования, которое они одобряли, и физическое насилие над другими, которое они отвергали.

Определяя насилие, Толстой писал: "Насиловать - значит делать то, чего не хочет тот, над которым совершается насилие". Насилие у Толстого - прямая противоположность любви, по "логике" которой нужно делать то, чего хочет другой. Таким образом, если, например, гедоник хочет только получения наслаждения, то насилием он будет считать все, что не доставляет наслаждения, а эмпирик, желающий или хотящий вывести все из непосредственных чувственных данных, насилием будет считать все, что невыводимо из опыта. Если вспомнить ильинское разделение ценностей на те, которые человек считает значимыми для себя и те, которые он осознает как объективные и значимые для всех, то насилие для гедоника и эмпирика это то, что противоречит "своим" ценностям. В этом случае очень трудно найти объективные критерии насилия: практически любое действие, не вписывающееся в класс желательных для данного человека будет считаться насилием. ильин зло волевой насилие

Но сам Толстой в работе "Царство Божие внутри нас" писал: "Христианство говорит: живи сообразно твоей природе (подразумевая божественную природу), не подчиняя ее ничему, ни своей, ни чужой животной природе, и ты достигнешь того самого, к чему стремишься"8. Поэтому его слова о хотении надо, по-видимому, понимать в смысле того, чего хочет божественная природа человека, но не его животная часть. Это хотение уже детерминируется вторым рядом ценностей, объективно значимых для всех. Таким образом, делал вывод Ильин, более верное понимание "насилия", по Толстому будет, наверное, таким: насиловать, значит делать то, чего не хочет божественная природа того, над которым совершается насилие. И тогда понимание любви как содействия тому, чего хочет опять же божественная природа человека, не будет вызывать недоумения как любви потакающей.

Это очень важное уточнение, разъясняющее неправомерность весьма распространенного понимания насилия как деяния, противоречащего воле другого. Часто утверждение распоясавшегося человека, которого хотят приструнить, что над ним совершается насилие, приводит в замешательство того, кто хочет его остановить. Ильин считал, что сама негативная и аффективная окрашенность термина "насилие" не позволила Толстому, чрезмерно на нем сконцентрированному и ослепленному его негативностью, более детально исследовать этот предмет. Толстой не смог увидеть его сложности и в результате отождествил всякое заставление с насилием и злом, а призыв бороться со злом силой понял как намерение победить зло - злом.

Ильин не употреблял термина "ненасилие", но его учение о сопротивляющейся злу силе можно рассматривать как учение о ненасильственно сопротивляющейся силе. Ибо, когда мы говорим о главных чертах ненасилия, то мы, во-первых, говорим об отказе от разрушительной силы насилия, и, во-вторых, о замене ее созидательной и миротворческой силой правды и любви. Обретение человеком очевидности в результате усилий, совершаемых им для своего духовного развития, есть не что иное, как получение силы истины или силы правды, ведущей за собой людей. А открытие в своем сердце бесконечного источника любви придает мужество в борьбе за справедливость и порождает стремление в каждом человеке утвердить его достоинство.

Философские построения Ильина не только вскрывают глубинную сущность предмета, но и позволяют сделать многие практические выводы. Кто прежде всего является насильником для меня? Тот, кто использует меня как средство для удовлетворения своей похоти или интереса. Тот, кто использует мое тело, мои психические и умственные способности, не сообразуясь с тем, насколько эти мои затраты служат целям моего собственного существования и самоосуществления. Насильник тот, кто нарушает одну из главных нравственных заповедей, сформулированную Кантом, говорящую о необходимости отношения к человеку еще и как к цели.

Насильник не признает вечных ценностей человечества - истины, красоты, добра. Он не признает существования Бога или законосообразности всего сущего. Он творит произвол, считая себя центром вселенной. Насильственно он поступает тогда, когда исходит из собственного или коллективного эгоизма. Такое отношение к другому сразу задает насильственный характер взаимоотношений. Чтобы изменить это отношение на ненасильственное, следует, во-первых, не отождествлять другого человека с функцией, а попытаться воспринимать другого как личность; и во-вторых, воспринимать другого как обладающего равной со нами ценностью. Такое восприятие уже задает ненасильственный тон любому взаимодействию.

Если говорить о нравственном отношении как отношении к человеку как к цели, то Ильин показывает, что человек может осуществиться как цель только тогда, когда он идет по пути служения добру через бесконечное расширение своей очевидности и любовности. И все, что мешает ему идти по этому пути есть насилие. Насилие намеренно искажает истину, сужает горизонты человека, ослепляет его. (В этом смысле насильником является даже тот, кто провоцирует мой гнев, из-за которого я могу совершить безрассудные и аффективные действия, достойные сожаления). А ненасилие расширяет очевидность человека и повышает его сознательность. Поэтому, когда мы решаем конфликты, или участвуем в переговорах (а это происходит всю жизнь), то ненасильственным будет все, что способствует прояснению истины, прояснению понимания ее всеми сторонами, а также понимание истинных намерений оппонента.

Любое ненасильственное действие имеет целью повышение уровня сознательности как оппонента, так и самого субъекта ненасилия. Это расширение сознательности напрямую вытекает из обретенной очевидности, так как постижение истинного положения вещей позволяет увидеть многие, доселе скрытые связи и более глубоко отследить последствия, вытекающие из того или иного решения или поступка. Поэтому расширение сознательности связано с повышением ответственности за себя и за других, даже если они не понимают этого. Поэтому последствия каждого принимаемого решения должны быть соотнесены не только с удовлетворением интересов всех сторон, но и с задачами собственного развития каждой из стороны, а также с тем, чтобы эти интересы способствовали гармонизации человеческих отношений. Насилием, по Ильину, являться то, что способствует разрушению согласия, солидарности и единства между людьми. Насилие - выражение вражды. Иными словами, ненасилие предполагает принятие другого, отождествление с другим, заботу о другом. Таким образом, ненасилие означает любовь. Но относиться к другому с любовью, значит прощать другого. Наоборот, при насилии сообщаемым чувством будет обиженность: обида и обвинение другого разобщают людей, отчуждают их друг от друга. Любовь означает также примиренность, т.е. внимание к тому, в чем мы похожи и что нас соединяет, а не к тому, что нас разделяет. При насильственном отношении доминируют отчужденность и враждебность - неприятие другого как "чужого" через сознательное преувеличение того, что является различным в нас или того, что разделяет нас. Любовь требует соблюдать достоинство другого, демонстрируя, что я принимаю другого как такового и не придаю значения его недостаткам. При насилии другой оказывается униженным. В то время, как любовь дарует свободу, насилие делает человека - жертву насилия - зависимым от насильника (будь то индивид или социальный институт).

Четкая проработка базовых понятий позволила Ильину достаточно глубоко погрузиться в исследуемый предмет. Отвечая на вопрос, почему надо сопротивляться злу, Ильин обращался к самой природе зла. Он считал, что злое начало едино и агрессивно, лукаво и многообразно. Если не противопоставить злу силу - силу любви, силу духа или физическую силу, то скоро все люди будут поглощены им. Говоря, что злое начало едино, Ильин имел в виду всеобщую связанность людей в добре и зле. Он считал, что все люди связаны незримыми нитями, и чья-то дурная мысль может подтолкнуть другого человека к совершению дурного поступка, и поэтому каждый человек находясь в положении вольного или невольного соучастника зла, является ответственным за все зло, царящее в мире. Поэтому, чтобы действительно прекратить насилие в мире, каждый человек должен приостановить насилие в себе самом: над своим телом, душой и мыслями. Для этого требуется личное, внутреннее усилие - ведь за чистоту своих чувств и мыслей каждый отвечает только перед собой. И глубинное осознание факта единой природы зла, заставляет задуматься над тем, что любой "обычный" человек, не злодей вовсе, простой несдержанностью или раздражительностью посылает деструктивные импульсы, питающие мировое зло, и прямо способствует увеличению насилия в мире. Ильин здесь солидарен с Толстым: главнейшая борьба со злом должна осуществляться внутри самого человека. Переставая подпитывать зло, мы обессиливаем его.

Агрессивность зла заключается в его стремлении к распространению и вовлечению все большего количества людей в свою орбиту. Каждое злодеяние является как бы пробным камнем для всех воспринимающих его. Оно заставляет людей высказаться за или против зла. Уклониться от этого нельзя, так как уклонение есть лишь скрытая форма его поддержки. Злодеяние требует от большинства людей непосильного, порой, героизма конкретных решительных поступков; неспособность ответить злодею отравляет душу человека сознанием собственного предательства. Поэтому пресекающий внешнее зло помогает всем другим людям не подпасть под его влияние. Люди отличаются друг от друга степенью моральной и духовной зрелости. Есть, по Ильину, люди не окрепшие в добре, но и не закоренелые злодеи - для них любое свободное злодеяние будет соблазном. Есть люди слабые, которых можно подчинить посредством страха, принуждая поддерживать насилие. Есть люди недалекие, глупые, готовые поверить, что "черное" - это "белое", и наоборот. Именно агрессивность зла и необходимость для него выливаться во внешние поступки делает недостаточным только внутреннее сопротивление ему и объясняет необходимость внешней борьбы со злом.

Когда речь идет о внутреннем или духовном сопротивлении злу, с его необходимостью согласны все - мыслители, философы, религиозные практики. Проблема возникает тогда, когда встает вопрос о внешней борьбе со злом, и именно физическом понуждении и пресечении. Здесь речь идет о духовной и нравственной допустимости физического понуждения и пресечения. Именно в этом вопросе сторонники активного сопротивления злу занимают позицию, абсолютно противоположную примиренчеству и попустительству, выразителем которых, по мнению Ильина, был Толстой и его последователи.

Толстой останавливался там, где должна была начинаться борьба с внешним злом. Он считал, что волевую энергию можно направлять только внутрь себя, но не вовне. Из себя же можно испускать только энергию любви - жаления и сострадания. Толстой был прав в том смысле, что гораздо эффективнее концентрировать свое внимание на увеличении добра и любовности по отношению к другим, чем на борьбе с их недостатками и злом, потому что, чем более сострадательным и милосердным будет становиться человек, тем меньше в его душе будет оставаться места для насилия и зла. Это очень продуктивный и действительно ненасильственный путь. Но Толстой при этом объявляет самым страшным злом вражду, а добром, соответственно, любую примиренность. Ильин же считает, что внешняя вражда не является самым страшным злом, которое лукаво и многолико. Отождествление зла с внешней враждой, по мнению Ильина, представляет задачу одоления зла слишком упрощенно. Еще В.С.Соловьев писал, что мир не является безусловным добром, что возможен и дурной мир. Это - мирской мир, основанный на смешении или внешнем соединении того, что внутренне враждует между собой. Это мир внешний, который сам по себе не является подлинным благом, а становится таковым только в связи с внутренним перерождением человечества. Пример такого дурного мира Соловьев показал в "Повести об антихристе". Этот "новый человек" принес всем мир, соединил всех благами. Он даже написал трактат "Открытый путь к вселенскому миру и благоденствию". Антихрист принес мир всеобщей сытости, который не требовал ни от кого жертвы во имя истины (он судил судом милости, а не правды), или возвышения над своим "я". "Он верил в добро, Бога, мессию, но любил он только одного себя"9. Конечно, даже достижение внешнего "отрицательного" мира как мира без вражды, особенно в современных условиях, неизмеримо лучше прямых военных действий. И первая задача любой миротворческой акции - это прекращение открытой вражды. Но отличие ненасильственного активного сопротивления злу от примиренчества как раз и заключается в том, характер примиренности может быть различным. Если примиренчество согласно на внешний, отрицательный мир, то ненасилие стремится не просто к отказу от враждебности, но построению мира любви. Это - положительный мир, основанный на любви и доброжелательстве, рожденный сознанием различия добра и зла, истины и лжи, являющийся органическим единством мира внутреннего и внешнего. Ильин здесь целиком поддерживал Соловьева и не принимал позицию примиренчества.

Другим заблуждением Толстого, по мнению Ильина, было фактическое допущение попустительства злодеянию, что можно рассматривать как форму соучастия ему. Толстой отказывался от любых форм силового физического воздействия на другого человека, даже если этот другой был отъявленным злодеем и мотивировал это тем, что люди никогда не могут сойтись в том, что есть зло: для одного это будет одно, для другого - другое. Так же невозможно, по Толстому, воздействовать на тело другого, так как соединение данной души с данным телом - это Божье дело, а не человеческое, значит и лишение жизни тоже должно идти от Бога, а не от человека. Подвергая критике подобный взгляд, Ильин указывал на то, что "тело человека не выше его души и не священнее его духа; оно совсем не есть неприкосновенное святилище злобы или неприступное убежище порочных страстей. Тело злодея есть его орудие, его орган; оно не отдельно от него; он в нем присутствует, он в него влит и через него изливает себя в мире. Его тело есть территория его злобы, и эта духовно опустошенная территория отнюдь не экстерриториальна для чужого духа. Благоговейный трепет перед телом злодея, не трепещущего перед лицом Божиим, противоестественен". Толстой как будто отвлекался от того, что человек - существо не только духовно-душевное, но и физическое. А ведь последнее как раз и требовало физических средств борьбы со злом в человеке. То, что зло обнаруживается в поступках человека, требует именно силового, телесного противодействия. Сам вопрос о физическом понуждении и пресечении ставится только тогда, когда все остальные средства оказались бессильны, чтобы удержать данного человека от злодеяния, когда это остается практически единственно действенным средством в данной ситуации. Уповать на Бога тогда, когда ты сам можешь остановить руку злодея, по меньшей мере, нечестиво, то есть безнравственно, считал Соловьев. Ильин же говорил о неизбежности принятия духовного компромисса человеком, решившим осуществить физическое пресечение зла. Как может такой человек сохранить свое нравственное совершенство и может ли он, стремясь соблюсти его, отказаться от пресечения зла?

В рассмотрении данной проблемы Ильин выделял два уровня: теоретический и практический. Он исходил из способности морального сознания совместить высочайшую требовательность к человеку с терпимостью и трезвостью, когда дело доходит до конкретных результатов и жизненных ожиданий. Очевидно, что реальный человек не идеален и действует не в идеальных условиях, и потому нельзя считать, что кто-то уже обладает нравственным совершенством и может "запачкать" руки неправедным деянием. Вопрос можно ставить лишь о наименьшем зле и наименьшей неправедности.

Что касается теоретического рассмотрения проблемы, то Ильин признавал, что убийство любого человека ни с какой стороны не может быть названо нравственным поступком. Трагизм ситуации и заключается, по мнению Ильина, в том, что из нее нет идеального исхода и абсолютно нравственного ответа на вопрос, должен ли религиозный, нравственно совершенствующийся человек применять силу в борьбе с агрессивным внешним злом или нет. Ответ на этот вопрос - дело самой личности, и он будет определяться степенью ее зрелости и сознательности, так как на практике пресечение зла - это всегда исключительное деяние. Бывают ситуации, в которых вообще нет праведного исхода. К такого рода ситуациям Ильин и относит физическое пресечение зла.

Нравственно и духовно совершенствующийся человек вынужден иногда совершать неправедные поступки. Он берет бремя внешней борьбы со злом на свои плечи, ответственность за свой поступок и даже, может быть, вину за него. Пресечение зла таким человеком не становится отпадением от совершенства по причине личной слабости человека. Это отступление от совершенства происходит по объективной необходимости и является проявлением личной силы. Такой поступок, по мнению Ильина, требует духовного компромисса. Этот компромисс не заключается в принятии какого-то лично выгодного решения. Это "бескорыстное принятие своей личной неправедности в борьбе со злодеем". Ильин указывал на то, что перед "лицом сущего злодея совесть зовет человека к таким свершениям, которые доступны только Божеству и Его всемогуществу, и для которых ни мысль, ни язык человека не имеют ни понятий, ни слов". Человек, попавший в такие обстоятельства, как бы добровольно отказывается от своего счастья жить в согласии с требованиями совести и нравственными идеалами. Этот поступок героичен, так как требует от человека невероятного духовного напряжения. Такой человек не уходит и не прячется от конфликта. Он идет навстречу трагичности своего положения и изживает ее. Напряжение духа также связано не только с убийством злодея, но и с необходимостью пронести через жизнь совершенное дело, не отрекаясь от его необходимости, но и не идеализируя его нравственного содержания. Человек берет на себя неправедность, но не для себя, а во имя Бога. И он совершает свой - человеческий - поступок.

Пресечение зла, в особенности с помощью физической силы, предъявляет к человеку очень высокие требования. Говоря об этом, Ильин имел в виду в первую очередь людей, обладающих государственной властью, но не только их. Сопротивляться злу может "каждый", кто ощущает в своей душе призвание к этому и присутствует при действительном злодеянии - противоправном, противолюбовном, противодуховном.

Пресекающий зло должен обладать определенной духовной зрелостью для распознавания зла. Он должен уметь разглядеть его за всеми масками и трюками. Человек, призванный пресечь зло - это человек подлинно любящий добро. Вопрос о победе добра над злом существует для него не абстрактно, но конкретизирован до личной практической задачи. Поэтому помимо живой любви ко всему сущему ему необходима способность к практическому действию. Мировой процесс воспринимается таким человеком как арена борьбы между добром и злом, где он участвует на стороне сил добра. Тот, кто сознательно убирает свою волю из мира (это относится к Толстому, монахам, старцам) тот не вправе, по мнению Ильина, ставить и решать эту проблему, так как для этих людей она просто не существует.

Такой человек может пресечь зло и даже пойти ради этого на убийство, реализуя свою внутреннюю правду. Он не застрахован от ошибки, и он может быть осужден или даже казнен. Согласно Евангелию тот, кто судит другого, должен быть готов к тому, что его будут судить той же мерой. И поднявший меч на другого сам может погибнуть от меча. За свою истину и правоту осуществляющий пресечение готов отдать самое дорогое что у него есть - свою жизнь. Л.Н.Толстой, не принимавший сопротивления злу силой, здесь сходился с Ильиным, так как за свою правду непротивления он, даже будучи вынужденным дать отпор злодею, тоже соглашался отдать самое дорогое - собственную жизнь, предложив убить себя вместо жертвы.

Ильин называл насилием заставление, исходящее из злой души или направленное на зло. Заставление же, исходящее из доброй воли и направленное к возрастанию добра - ненасильственно. Но чтобы воля борющегося оставалась чистой и доброй, по мнению Ильина, должна вестись непрекращаемая работа над своим духовным очищением. Под религиозно-нравственным очищением Ильин понимал постоянный пересмотр своих состояний, мотивации и приобщение к божественной любви. Бороться за чистоту своей доброй воли, ее сознательных и бессознательных мотивов - задача любого человека.

Ильин считал, что основной формой очищения должно стать выверение как целей, так и средств борьбы с наивысшим, доступным человеку пониманием истины, добра и справедливости. Причем очищению следует подвергать себя как до борьбы со злом, так и после. До начала борьбы очищение совершается для борьбы: чтобы осуществилось верное восприятие зла и сопротивление велось из преданности Божьему делу, а не из жадности или ненависти и мести. Оно требуется также и для того, чтобы обеспечить борьбу с действительным, а не мнимым злом. После выхода из борьбы очищение необходимо и для себя, и для продолжения борьбы. Во-первых, необходимо избавить себя самого от душевного осадка и тлетворного отпечатка борьбы (кровожадности, мести и т.д.), которые, оставаясь в душе будут усиливать собственные недостатки человека. Но больше всего оно необходимо, чтобы оградить душу от очерствления и ожесточения, которые неизменно поселяются в душе осуществляющего пресечение из отрицательной любви. Молитва должна возвращать человека к духовному равновесию и полноте любви, даровать ему успокоение и силу, необходимые для новой борьбы и подвигов. Ильин указывал на очищение души как на основное условие победы над злом. "Владеть силой и мечом может только тот, кто владеет собой, своими страстями и видением". Так как иначе меч и сила овладеют человеком и он сам превратится в орудие зла.

Убийство другого - это крайний случай в силовом одолении зла. В обычной жизни человек сталкивается с необходимостью давать отпор внешнему злу, как правило, на уровне психического взаимодействия, и довольно редко физического. Если мы отвлечемся от сферы противоправной, преступной, и обратимся к нашей повседневной жизни, то проблема определения необходимой меры воздействия с достаточной остротой присутствует и здесь. Эту меру нельзя определить заранее какими-нибудь абстрактными принципами. Она обретается в самом процессе жизни. Вся жизнь человека - это последовательность выборов, частично осуществляемых сознательно, частично - бессознательно. И если человек уже задумывается над тем, чтобы сделать свою жизнь ненасильственной, то он заинтересован в том, чтобы каждый его выбор был сознательным, и был выбором в пользу добра, истины и любви. И для такого человека очень важным будет принятие ильинского алгоритма очищения, даже если этот человек является прагматически мыслящей личностью, не принимающей религиозных обоснований своих действий.

Учение Ильина о противлении злу в сущности представляет собой учение о насилии и ненасилии, так как это учение о силе, которой может быть задано то или иное направление и цель. Одна и та же энергия может быть по-разному организована, и от человека зависит насколько он может преобразовать хаотические, деструктивные импульсы борьбы со злом в упорядоченные, созидающие силы ненасилия. Уже Соловьев писал о возможности превращения одного вида душевной энергии (внешней или экстенсивной) в другой вид энергии (внутренней или интенсивной), с помощью которой только и может человек исцелить себя и спасти общество и природу. Для таких людей основными вопросами становятся вопросы методические, ответы на которое позволили бы сделать себя более совершенным инструментом для преобразования этих энергий. "Что следует сделать со своими телесными, душевными и духовными способностями для того, чтобы испытать и увидеть в исследуемой области духовный предмет? Какой комбинации душевно-духовных сил, при каком направлении их дается в этой области духовный предмет? Как можно здесь узнать и проверить, что предмет действительно взят? Какие могут быть признаки того, что опыт состоялся, что очевидность пережита? Как воспитать в себе верный, неошибочный или, если угодно, нормальный духовный опыт в обращении к истине и понятию, к праву и государству, к добру и злу, к художественности и красоте; в обращении к божественному и Богу?". Решением этих вопросов из века в век занимались религиозные практики - монахи, святые, они исследовали закономерности нравственного и духовного развития человека и разрабатывали конкретные пути, приводящие к получению откровения, или Богопознанию. Именно оно дает видение истины и способность любви к людям (даже к врагам) и к всему мирозданию. Ведь заставить себя любить радостным сердцем того, кого считаешь врагом, к чему призывает Толстой, практически невозможно. Рассудочно я могу принудить себя не ненавидеть врагов, уважать, ценить людей, но не любить. Если я действительно принуждаю себя к любви, то и любить я буду, по Толстому, - без вдохновения добра, вдохновения свободных и безмерных порывов любви - любовью сентиментальной, безвольной, беспредметной. По Ильину же, в любом человеке, даже враге, я могу любить его дух и духовность, а не просто жалеть его страдающую животность. По отношению к отпетому злодею моя любовь принимает форму отрицательного благожелательства. Это будет любовь скорбящего сердца. Но и такую любовь нельзя вызвать в своем сердце чисто рассудочно: согласно христианству, только любовь к Богу открывает человеку его связанность со всем бытием мира ". Без этого любовь ко всем будет только благожелательством, но не подлинной любовью. Может быть, процесс Богопознания, дарующий очевидность и любовь, не всегда осознается человеком именно как процесс непосредственного Богообщения, судить об этом он может по результатам - по обновлению всего его существа, по полноте и осмысленности его нового существования.

Путь ненасилия - это путь духовного восхождения личности. И логика пути духовного восхождения неразрывно связана с принятием ненасилия как образа жизни. Трудности с пониманием и осмыслением ненасилия частично связаны с самим термином "ненасилие" как отрицанием насилия. Часто трудно себе четко представить ненасильственное поведение вне ситуации агрессии и насилия. Как я могу быть ненасильственным постоянно, в течении своей повседневной жизни? Характеристики сопротивляющейся злу силы позволяют представить ее как ненасильственную в полном смысле этого слова. Ильин задает именно это позитивное содержание ненасилия. Все, что способствует увеличению добра, любви, очевидности в моей жизни или жизни других людей, что способствует самоосуществлению, то есть выполнению внутренних, экзистенциальных задач моей жизни или жизни других людей - будет ненасильственным. Все же, что направлено против этого, в чем бы оно ни выражалось (в психическом или физическом воздействии, или же в воздействии на сознание) будет насильственным. Имея это представление о насилии и ненасилии можно более эффективно и бесстрашно использовать заставление для помощи близким, способствуя их развитию. Но, с другой стороны, определять меру воздействия все равно придется самому человеку. И для того, чтобы эта мера все больше приближалась к "золотой середине", человеку необходима работа над собой - прежде всего для преодоления собственного эгоизма. Ему необходимо добросовестно "выполнять работу жизни, и, лучше всю работу жизни", не прячась и не убегая от жизни, а изживая ее, делая личное усилие для решения ее проблем, и приобретая необходимый опыт на этом пути. Только через преодоление склонности к насилию в себе самом человек сможет успешно преобразовывать общественную жизнь на принципах ненасилия.

Размещено на Allbest.ru