Особенности философского учения в России в XX веке

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

1. Социально-философские взгляды И.А. Ильина

В отечественной философии XX в. можно обнаружить существенное разнообразие тем и подходов. К началу XX в. в российском философском процессе были представлены практически все значительные течения западной философии.

Историками философии замечено, что проблема человека становилась предметом наиболее углубленных философских исследований и раздумий в переломные эпохи истории человечества - эпохи глубоких кризисов, социальных взрывов и научно-технических скачков. Именно тогда усиливался интерес к человеку, к поискам смысла жизни, истинных ценностей, Вечного и Абсолютного, всего того, что составляет основу жизни и из чего человек может черпать силы, утешение, надежду.

Попытки осмысления творчества И.А. Ильина были предприняты еще при жизни философа некоторыми мыслителями Русского зарубежья. Эти попытки были связаны с работой И.А. Ильина «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека» (1918).

Н.О. Лосский, анализируя подходы русских мыслителей к немецкой классической философии, отмечает, что «наиболее правильное истолкование гегелевской системы дано в книге И.А. Ильина «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека», в которой Ильин доказал ложность широко распространенного представления о философии Гегеля как о системе абстрактного панлогизма. До сих пор исследователи Гегеля обращаются к этой работой Ильина.

Начало самостоятельного творческого развития Ильина связано с публикацией его первой работы - статьи «Понятия права и силы» (1910). Хотя главной сферой научных интересов Ильина было право, он, подобно своему учителю П.И. Новгородцеву, старался рассматривать феномен права как выражение глубинных закономерностей духовного бытия человека. Это неизбежно вело к необходимости предварительного построения метафизики человеческого бытия, требовало философской трактовки права, выявление его взаимосвязей с другими составляющими духовной сферы. Именно поэтому пути пошел Ильин, и достаточно быстро чисто правовые проблемы отошли в его творчестве на второй план, а на первом оказались проблемы сущности человеческого бытия и исторического предназначения человека.

Крупная теоретическая работа - «Идея личности в учении Штирнера» - оказалась посвященной философу, главной заслугой которого было провозглашение абсолютного приоритета индивидуальности. В своей статье Ильин утверждает позитивное значение штирнеровской концепции человека, подчеркивая новые черты в трактовке личности у Штирнера. Прежде всего, это упор на практический, экзистенциальный аспект в понимании личности. Затем - утверждение равной значимости каждого человека.

Поиски онтологических оснований отмечены в статье «Кризис идеи субъекта в наукоучении Фихте Старшего». В определенном смысле ее можно считать непосредственным продолжением статьи о Штирнере. Значение Фихте в истории европейской философии, по Ильину, заключается в том, что он решительно порывает с традицией, в рамках которой человек понимался исключительно как всеобщий гносеологический субъект. По мнению Ильина, Фихте пересматривает традиционное для европейской философии понимание Бога. Кризис этого традиционного понимания связан с философией Канта, в которой идея Божества была поставлена в известном отношении наравне с идеей свободы и понятием вещи в себе и должна была поэтому разделить их участь».

Для того чтобы найти способ преодоления противоречия, Ильин в дальнейшем обратится к Гегелю, но, прежде всего он создает оригинальную концепцию «акта духовной очевидности», которая и станет центральным элементом всех его последующих философских построений.

Провозглашая свободное, личностно-творческое отношение к Богу, Ильин одновременно указывает и на опасность, которая может подстерегать на этом пути. Она заключается в возможности самообмана. Когда человек принимает за божественное откровение свои эмпирически обусловленные душевные проявления. Чтобы избежать этой опасности, необходимо, несмотря на личностную, иррациональную форму акта единения с Богом, все время помнить о его сверхличном рациональном содержании. Именно поэтому Ильин не отождествляет философию и религию, а все время говорит о религиозном смысле философии, утверждая приоритет философии главным образом рациональной сферы духа над религией как сферой, целиком иррациональной, требующей рационального «просветления».

Явное противоречие в выводах Ильина - в одном случае он говорит о «непобеждающем», а в другом - о «побеждающем» страдании - объясняется как раз тем, что победа божественной сущности в мире, есть и возможна, носит чисто исторический характер и «отходит в бесконечность». Страдание является «побеждающим», поскольку только через него Бог реализует себя в мире, но он, же является «непобеждающим», так как любой итог страдания всегда относителен и ведет не к успокоению и гармонии, а к новому страданию и новой борьбе.

Главным итогом всей концепции и главным ее пороком Ильин считает убеждение Толстого и толстовцев в том, что в мире вообще нет никого зла. В качестве зла у Толстого признается, по сути, только страдание человека, в качестве добра - отсутствие страдания. В противовес толстовским идеям Ильин выдвигает твердое убеждение в укоренении зла в мире, в его существенности. «Зло есть, прежде всего, душевная склонность человека, присущая каждому из нас: как бы некоторое живущее в нас страстное тяготение, всегда стремящееся к расширению своей власти и к полноте захвата». Наше духовное единство требует, чтобы мы совместными усилиями постарались «передать» злую душу, однако материальная изолированность людей чаще всего делает непосредственное духовное воздействие на злодея неэффективным или даже невозможным. Тогда остается единственное средство - физическое воздействие на его телесную природу, имеющее целью ограничить проявления злой воли, замкнуть злую душу в себе с тем, чтобы понудить ее к самостоятельному духовному усилию, ведущему к перерождению.

Являясь единственным носителем божественного начала мира, человек приобретает высочайшую ответственность, связанную с правом распоряжаться жизнью и смертью других людей. Это право одновременно оказывается и крайним воплощением внутренней противоречивости человеческого бытия. Реализуя это право, человек сталкивается с неразрешимой нравственной коллизией: путь к совершенству лежит через деяния, обрекающие его на личную неправедность, умаление личного нравственного совершенства. Обращаясь к поздним работам Ильина, написанным в 30-50-е годы, необходимо подчеркнуть глубокую взаимосвязь между новыми идеями, возникающими в трудах философа, и радикальными переменами в исторической ситуации. Начиная с книги «путь духовного обновления» (1935) происходит существенное изменение его философского мировоззрения. Создается впечатление, что духовное напряжение предшествующих лет стало непосильным для Ильина, и теперь он желает убедить себя и своих читателей в возможности «духовного обновления», в возможности благополучного разрешения главных проблем жизни. Перед нами возникает положительный идеал подлинно духовной, совершенной жизни. В достижимость, которой философ верит.

Идея ответственности человека за положение дел в мире отходит на второй план, и одновременно Ильин пересматривает обосновывающий эту идею принцип метафизического тождества человека и Бога, что в свою очередь, приводит к смещению акцентов в системе представлений, составляющих смысл концепции духовной очевидности. Пытаясь привести свои взгляды в согласие с православной догматикой, Ильин утверждает в центральной работе позднего периода своего творчества: «никакое приближение человека к Богу не может погасить и никогда не погасит нетождественность его с Господом. Поэтому в самую сущность религии входит ограниченность того единения с Богом, которое доступно человеку».

Ильину довелось испытать все перипетии той трагедии, что разыгралась в XX в. На подмостках европейской истории, и, в конце концов, он не смог сохранить веру в земные силы человека, в его земное предназначение. Он нашел спасительное решение всех проблем жизни в религиозной вере; нашел разрешение всех земных трагедий в учении о посмертном существовании. И хотя Ильин продолжает повторять, что смерть является критерием подлинности всех земных жизненных содержаний, этот тезис теперь уже имеет вторичное значение, так как земное совершенство оказывается ограниченным и несущественным по сравнению с совершенством, которое дарует смерть: «…каждый человек имеет определенную степень достижимого для него совершенства. Всю жизнь свою он созревает. Восходя к этой степени; всю свою жизнь он зреет к смерти. И земная смерть его наступает тогда, когда ему не надо подняться выше, когда ему больше нечего больше достигать, когда он созрел к смертному уходу».

2. Философское творчество Э.В. Ильенкова (концепция личности, проблема развития способности мыслить)

«Человек сегодня, действительно, самая важная и острая проблема, начиная с вопроса о том, что же такое человек, в чем его природа, какая грань отделяет его от «не человека», и, кончая вопросом о том, нужно ли защищать и спасать человека… Проблематика человека с новой, нередко необычной стороны становится центральной для многих дисциплин…». Исследование проблематики человека требует обращения как к философско-антропологической традиции в целом, так и реконструкции определенных философских воззрений, коррелирующих с запросами практики конкретных социокультурных систем. В рамках историко-философской традиции исследования природы, сущности человека обращение к персоналии советского философа Э.В. Ильенкова может представляться не бесспорным. Философское творчество мыслителя вызывает сегодня серьезный исследовательский интерес, обращенный, прежде всего, к методологической (диалектическая логика) и онтогносеологической (проблемы идеального, мышления, творческого воображения, др.) компонентам его наследия. Но можно с достаточной долей уверенности утверждать, что проблема человека, его сущности, аксиологических параметров бытия является отнюдь не вторичной, но центрирует воззрения философа. Такой вывод основывается как на анализе собственно философского наследия Э.В. Ильенкова, так и историко-философских предпосылок его творчества.

Проблема «личностного развития индивида», его «внутренних источников» была «предметом интенсивнейших размышлений Э.В. Ильенкова в течение всей его жизни».

Впрочем, чтобы судить о предметном наполнении и ценностной ориентации философского творчества мыслителя, следует обратиться к его собственному наследию. «Меня увлекал мир человеческой мысли, сознания…», - говорил о себе Э.В. Ильенков. Во фронтовых дневниках он пишет о «жизнях человеческих», которые, как звуки, могут теряться «в общем звучании», но «из которых каждая богата всем богатством Вселенной…». Так еще в юности складывается установка постижения загадки универсального, мыслящего и страдающего человеческого существа. В многообразном наследии советского философа немало собственно антропологических работ; особое место в нем принадлежит книге «Об идолах и идеалах», имплицитно включающей основную проблематику философской антропологии. Эта книга, по сути, положила начало исследованию проблемы человека в советской философии 60-70-х гг. В более поздних работах Ильенков пишет о необходимости создать философскую теорию личности человек на основе марксистской методологии, обозначая ее как «материалистическую психологию». Даже предварительный анализ библиографии трудов философа позволяет выделить значительную часть наследия, посвященную проблеме человека, таким ее аспектам, как сущность, природа человека, биосоциальное в человеке, мышление и деятельность, свобода человека, проблема отчуждения и его преодоления, формирование личности.

Понятие сущности человека в философии Э.В. Ильенкова теоретико-методологически фундируется наиболее близкими ему концептуальными построениями Б. Спинозы, Г. Гегеля, особенно, К. Маркса, реализовавшими диалектическую методологию в ее определенных исторических формах. В трудах Б. Спинозы советский философ акцентирует концепты «модуса субстанции - великого природного целого», человека как «мыслящего тела», эксплицируя смыслы целостности человеческого бытия, специфики человека, которая определяется активным мыслительным взаимодействием с природой-субстанцией в соответствии с универсальными законами, наконец, свободы человека как «познанной необходимости». Подобные сущностные характеристики человека и определяют его высшую ценность в бытии; «именно человек… есть для человека высший и самый интересный предмет в универсуме», - пишет Э.В. Ильенков.

Для Э.В. Ильенкова важно, что «человеческая сущность», по Гегелю, не тождественна «единичной человеческой личности», но конституируется в процессе исторически закономерного прогрессивного развития общественного целого, «всеобщей человеческой культуры». «Все то, что в человеке является человеческим, есть продукт всеобщего развития».

Специфика философско-антропологических поисков Э.В. Ильенкова заключается в том, что проблема человека решается в контексте соотношения бытия и мышления, имманентности мышления бытию. (Человек есть «мыслящее тело» - весьма уместная здесь формула). Причем мышление интерпретируется как целостный личностный феномен, интегративно реализующий собственно когнитивный, нравственный и эстетический аспекты. Человек есть личностно-мыслящий субъект, некая «точка отсчета» в пространстве мышления; мыслящий субъект делает самого себя предметом мышления-творчества, творчески преобразующей, мыслительно-практической деятельности. Наиболее полно такая интерпретация сущности человека репрезентирована в работе Э.В. Ильенкова «Учитесь мыслить смолоду» (1977г.).

Диалектико-логический метод восхождения от абстрактного к конкретному предполагает дальнейшее развертывание, экспликацию сущностных параметров человеческого бытия. Прежде всего, это утверждение неразрывной связи, диалектически противоречивого единства сущности и существования человека. Существование есть «абстрактно частичное осуществление конкретной сущности», единичная, непосредственно индивидуальная реализация сущности человека. С другой стороны, самореализация индивидуальности определяет всеобщее бытие, универсум культуры. Такой подход позволяет сохранить статус понятия сущности человека, вместе с тем, исследовать не некий «абстракт» единичности или всеобщности, ноиндивидуально-конкретное бытие в мире, анализировать личностные и социальные коллизии человеческого бытия, разорванность и отчужденность бытия современного человека, эксплицировать тенденции социоантропологического развития, к чему специально обращался Э.В. Ильенков. Единство сущности и существования определяет универсальность человеческого бытия, всеобщую способность к деятельности в соответствии с фундаментальными параметрами любых природных, социальных, культурных предметов, моделями любой культуры и миром человека в целом. Универсум как целое коррелирует с целостностью природы человека - это еще одна фундаментальная характеристика человеческого бытия по Э.В. Ильенкову. Человек есть «одушевленное тело», в единстве органической и неорганической телесности, «коллективное тело», скрепленное «культурно-историческими узами».

Э.В. Ильенков всегда говорит именно о мышлении, а не о «сознании», «представлении» или, например, «фантазии». Речь-то у него идет непременно о существе мыслящем, а не грезящем или, например, мнящем .
Что же касается «головы» каждого отдельного человека, то в ней по традиции всегда можно обнаружить много всего и всякого… Философию же эта самая голова интересует именно как орган МЫСЛИ человечески-деятельностного существа.

Это, однако, не исключает ведь возможности того, что голова может стать органом не только мысли, но и «НЕДО - мыслия». Имея в виду это обстоятельство, вся классическая философия (от Сократа, Платона и Гегеля до Аристотеля, Фейербаха и Маркса) четко и строго различает такие понятия как «сознание» и «мышление».

Иначе говоря, мышление обязательно есть сознание, но вот сознание-то далеко не обязательно и не всегда есть мышление. Поэтому принцип тождества «мышления и бытия» никоим образом не равнозначен принципу тождества «сознания и бытия». А ведь на этом упорно настаивают оппоненты Э.В. Ильенкова, пытаясь обратить против него знаменитые аргументы В.И. Ленина, употребленные последним, собственно, против субъективного идеализма в социологии своей собственной партии, эпохи возобладавшего меньшевизма.

Соотношение мышления и сознания, понятия и представления - тема, проходящая красной нитью через все философское творчество Эвальда Ильенкова.

С позиций Э.В. Ильенкова «представление» - это есть такая форма идеального воспроизведения внешней человеку вещи, которая одинаково хорошо вмещает в себя как «понимание» этой вещи, так и «не - понимание» её. Иными словами, в представлении идеально воспроизводится и закрепляется в слове как внутренняя, так и внешняя форма предмета, внешней вещи. Процесс же «фильтрации», отделения необходимой формы от случайной, и есть ни что иное, как собственно процесс МЫШЛЕНИЯ, т.е. идеального воссоздания предмета в форме ПОНЯТИЯ.

Правила работы человеческой головы, осуществляющей такую фильтрацию, и носят в научной гносеологии наименование «восхождения от абстрактного к конкретному».

Для того, что бы в составе «сознания» данного индивида отделить друг от друга его «представления» о предмете от «понятий» о нем, следует посмотреть, то ли он делает, что говорит, и, наоборот, то ли он говорит, что делает?

Мышление о предмете тем и отличается от только «сознания» о нем, что, будучи идеальным способом воспроизведения имманентной (всеобщей) определенности внешних вещей, оно является именно «универсальной» (на чем всегда Э.В. Ильенков и настаивал!), а не какой-либо «особенной» способностью человека. А универсальное существо тем и отличается от любого «не-универсального» существа, что может действовать не только «по форме», но и «по материи» вещей. То есть, может овладевать ими не только «на словах», но и «на деле».

Замена «мышления» на «сознание» ведет к заведомой подмене принципа тождества мышления и бытия на принцип «тождества бытия и сознания». Человек, который вздумал бы последовательно провести эту понятийную трансформацию в самой жизни, постоянно путал бы свои «мысли» о действительности со своими «представлениями», «мнениями» и «фантазиями» о ней. Заодно покидается и почва собственно философии, пределы её предмета, ибо такой «философ» соотносит не столько духовную жизнь людей с жизнью материальной, сколько «сознание общественное» с сознанием «индивидуальным», ориентируясь, при этом, не на «суть дела», а на «общественное мнение» и общепринятые предрассудки. А тот, кто постоянно это делает, в конце концов, не только путает действительные представления с недействительными, но и путает «представления о действительности» - с нею же самой.

3. А. Зиновьев: размышления о судьбе России и русских

То, что А.А. Зиновьев занимает совершенно особое место в истории русской философии, бесспорно, однако он занимает особое место и в русской истории -- как в ней в целом, так и в ее советском отрезке.

«Русский эксперимент» (1995) -- так называется один из «социологических романов» А.А. Зиновьева. Под экспериментом имеется в виду опыт построения коммунистического общества. Вот в рамках этого коллективно-социального эксперимента Зиновьев и ставил свой собственный, лично-социальный, опыт реализации «государства в одном лице», описанный им подробно в «Русской судьбе, исповеди отщепенца» (1999 г.). Если учесть, что коммунистический, советский эксперимент XX в. был элементом, составной частью почти тысячелетнего русского эксперимента жизни-выживания на огромных пространствах в суровых, бедных субстанцией природных (к северу от 45-й, а то и 50-й параллели) и исторических условиях, то эксперимент Зиновьева оказывается встроен и в этот макроэксперимент, отражает целый ряд его черт, соответствуя или положительно, или отрицательно. В зиновьевской судьбе нашел отражение и тот факт, что советский эксперимент по многим показателям стал вершиной, высшей точкой русского исторического эксперимента. Хотя не всеми высотами следует восхищаться, высоты бывают и зияющие, как это объяснил нам Зиновьев в середине 1970-х годов, в самый разгар так называемого «застоя», когда проедание прошлого, а отчасти и будущего на полтора-два десятилетия обеспечило один из самых спокойных, стабильных периодов не только советской, но и русской истории. Зиновьев и его русская судьба -- эксперимент в русской истории -- по ее логике и вопреки ей.

Правда Зиновьева -- это правда фронтовика-победителя, который честно отвоевал, «отработал» войну, защищая ту самую страну, которую -- таков результат -- уничтожили перестройка и постперестройка. Именно такие люди сломали хребет гитлеровской машине, став антисталинистами (но не антисоветчиками), и не только «смело входили в чужие столицы», но и без страха возвращались в свою.

Режим защищался от таких, как Зиновьев, от тех, кто своим антисталинизмом и самостоянием сделали возможными десталинизацию, так называемую «оттепель» и «шестидесятничество». Зиновьев -- оттуда, из того, что условно можно назвать «первым советским Сопротивлением» режиму. Историческими опорами этого Сопротивления стали Победа и Война -- главное дело жизни этого поколения.

В послесоветской Российской Федерации правда Зиновьева -- это правда миллионов советских и постсоветских людей, которых «герои» нашего -- перестроечного и особенно постперестроечного -- времени выпотрошили, отобрав деньги, как Лиса Алиса и Кот Базилио у доверчивого деревянного Буратино, заманив его на Поле Чудес в Стране Дураков. В нашем последнем случае -- на Поле Чудес очередного обещанного Светлого Будущего, только уже не коммунистического, а капиталистического, либерального и демократического.

Неудивительно, что эти выпотрошенные в 1992 и 1996 гг. неудачники по постсоветской жизни голосовали за КПРФ, за коммунистов-неудачников. В этом смысле правда Зиновьева -- это правда тех, над кем вот-вот сомкнутся или уже сомкнулись волны прогресса.

Правда Зиновьева -- это правда несытых или локализованных -- тех, кого все больше локализуют во все более глобализирующемся мире. Подобный посыл в целом напоминает большевистский подход к рабочему классу и особенно к крестьянству как якобы не сознающим своей выгоды -- в будущем, ради которого надо потерпеть и пострадать, кстати, в том самом коммунистическом рае, на который пришелся «полет юности» Зиновьева, который он критиковал до начала 80-х годов и которому после его гибели слагал нечто похожее на посмертные оды -- не всегда несправедливые, хотя далеко не всегда объективные.

Зиновьев не призывал к общественному перевороту, т.е. к слому советского жизнеустройства. Исходя из того, что хороших систем нет, что везде есть верхи и низы, и используя оруэлловское словцо, всегда в проигрыше, он стремился сформулировать принципы жизни индивида в конкретном, «данном нам в ощущениях» режиме, принципы социального, а не только интеллектуального ухода в себя.

С точки зрения стратегии жизни и выживания при коммунистическом порядке вообще и для одиночки особенно «программа Зиновьева» исключительно важна. Зиновьев смотрел на социальные процессы с позиций не элитария, а трудящегося, наемного работника как физического, так и умственного труда.

Зиновьев выступает как последовательный критик любой системы социального господства, эксплуатации, угнетения. Он -- критик неравенства, сложившегося в советской системе. Он -- критик капитализма. Антикапитализм, антиклассовость Зиновьева, впрочем, очень соответствуют важным тенденциям русской истории, ее глубинным течениям, отражают их -- и русскую жизнь в целом. Суть в том, что Россия -- принципиально неклассовая, антиклассовая страна. У нас никогда не было классов в строгом смысле этого слова. Киевская Русь никогда не была феодальной. То было поздневарварское общество, почти поголовно вооруженное население которого -- плохой объект для любой эксплуатации классового типа. Это прекрасно понимали дореволюционные историки. К факторам, тормозившим, а то и блокировавшим классовый вариант социально-антагонистического развития России, относятся также скудость ресурсов и вообще бедность вещественной субстанции, а также огромная военная составляющая общественных расходов.

Зиновьев писал, что наиболее чудовищные в истории социума рождаются как результат осуществления самых светлых утопических проектов. Все так, но -- ушел Советский Союз, и что мы видим в мире? Всем стало лучше? Наступили мир и покой? Восторжествовали права человека, именем которых Запад противостоял «империи Зла»?

Драма Зиновьева -- это драма советского общества, драма советской истории, которая в значительной степени и определяла развитие и направление его душевного перелома.

Герои книги «Живи» суть инвалиды от рождения (безногий, безрукий и слепой) или же люди, сброшенные на самое дно общества и не имеющие шансов выкарабкаться на поверхность, добиться жизненного успеха. Но книга не ограничивается описанием только специфической жизни инвалидов и неудачников: просто выбор таких героев позволяет резче описать нормальные условия жизни современного общества, порождающие уродство, несправедливость, несчастье. Положение таких героев вынуждает их к постановке и обсуждению проблем, от которых уклоняются мыслители нормального общества или которые обсуждаются ими совсем не в реалистическом духе.

А героев «Искушения» больше всего волнует проблема, которая и для Александра Зиновьева была главной проблемой всей его жизни: как жить в условиях коммунистического общества, если оно вызывает у тебя протест, но ты не видишь возможности изменения его к лучшему и даже не знаешь, в чем это «лучшее» должно заключаться, если ты не можешь или не хочешь быть таким, как другие, если ты хочешь сохраниться в качестве нравственной личности. Тот идеал личности, который в той или иной форме и мере разделяют герои, не соответствует условиям коммунистического общества. Герои терпят жизненный крах, но это не значит, что автор призывает читателей отказаться от борьбы за этот идеал личности, вовсе нет: Александр Зиновьев хочет лишь показать, что коммунистическое общество еще в начале своего исторического пути, что борьба за его идеал личности по-настоящему еще только начинается, что нужно историческое время, чтобы отдельные исключительные одиночки смогли приблизиться к нему.

Зиновьев знал свой народ, знал ему цену, и не имел на сей счет никаких иллюзий.

Реальный советский народ -- он проявлялся в реальных советских коллективах с определенными отношениями между членами коллектива и между коллективом в целом и его отдельными человечками-винтиками. Реальный советский народ -- это социальная среда из разнообразных объединений людей, служившая оплотом социального строя и образовывавшая механизм власти общества над индивидами. Зиновьев явился первым в истории социальных исследований, кто детальнейшим образом исследовал этот феномен социальной структуры коммунистического общества.

Зиновьев сыграл огромную роль в борьбе за прояснение советской истории, ее сути и смысла. Общий подход -- честный и без иллюзий взгляд на наше прошлое и настоящее и стремление найти адекватный нашей реальности научный язык. Лучшее социальное средство реализации такого подхода -- позиция «Я-система» в одном лице. Тоже предложено Зиновьевым.

В одном из последнем своем интервью Зиновьев подытожил свои жизненные размышления на тему русского народа: «Русский народ огромный и уникальный. От решения человека каждого зависит судьба страны».

Литература

философский личностный ильин зиновьев

1. Ильенков Э.В., Что же такое личность? // С чего начинается личность. Ильенков Э.В М., 1983.

2. Науменко Л.К. «Эвальд Ильенков и мировая философия» / Науменко Л.К. - Вопросы философии. 2005. №5.

3. Введение в русскую философию./Лазарев В.В., Абрамов А.И., Авдеева Л.Р. и др.: Учебное пособие. - М.: Интер-пракс, 1995. - 304с.

4. Евлампиев И.И. История русской философии: Учебное пособие для вузов/ И.И. Евлампиев. - М.: Высш. шк., 2002. - 520с.

5. Замалеев А.Ф. Курс истории русской философии. / Замалеев А.Ф. - М.: Наука, 1995. - 370с.

6. Лосский Н.О. История русской философии. / Лосский Н.О. - М.: Высш. Школа, 1991. - 63с.

7. Сербиненко, В.В. Русская философия: Курс лекций: Учебное пособие по дисциплине «Философия» для студентов вузов, обучающихся по нефилос. Специальностям и направлениям / В.В. Сербиненко. - М.: РГГУ: Омега-Л, 2005. - 580с.

8. Тезисы доклада на научной конференции «Россия в III тысячелетии…./ Молчанов В.В. Екатеринбург, Изд-во АМБ, 2003, 120с.

Размещено на Allbest.ru