Историософская концепция О. Шпенглера

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Введение

К середине 19 века в странах Европы сформировался взгляд на историю как на линейный поступательный процесс, характеризующийся прогрессом форм общественной, культурной или производственной жизни. История эволюционирует, как и биологические виды (работы К. Линнея и Ч. Дарвина приобретали все большую и большую популярность), и представляет собой движение от менее прогрессивного к более прогрессивному. Одним из самых ярких сторонников такого взгляда был К. Маркс, разработавший концепцию общественного прогресса как последовательной смены формаций. Историю создаёт сам человек, занятый удовлетворением своих материальных потребностей. Для него критерием поступательного развития общества является уровень производительности общественного труда. Прогресс производительности труда и средств производства приводит к революциям, смене одних общественно-экономических формаций другими (первобытно-общинную сменяет рабовладельческая, феодальную - капиталистическая, капиталистическую - коммунистическая формации).

Можно долго рассуждать о причинах, которые обусловили такое понимание европейцами своей истории: научно-технический прогресс, убежденность английских, немецких, французских колонизаторов в несомненном превосходстве своих цивилизаций над культурами завоеванных восточных и африканских народов, несомненная популярность работ К. Линнея и Ч. Дарвина… Нас сейчас более интересует то, что концепция линейного прогрессивного развития общества, усвоенная европейцами, с делением на эпохи (от древности до нового времени) была весьма уязвима для критики (хотя бы из-за условности деления на эпохи, исключительного европоцентризма, неопределенности критериев прогресса). И такая критика вскоре получила развитие.

В 1869 г. была опубликована работа Н. Я. Данилевского «Россия и Европа», где автор отрицает общечеловеческое развитие и выделил десять отдельных культурно-исторических типов (не считая российского, находившегося, по его мнению, в начале своего развития). А в 1922 г. О. Шпенглер завершил работу над вторым томом книги «Закат Европы».

Если работа русского автора, к сожалению, не стала сенсацией в научной и культурной жизни Европы, то только в 1921-1925 годах и только в Германии вышло 35 работ о Шпенглере и об этом его произведении.

Взгляд на мировую историю: «человечество» и «душа» культуры

В своем двухтомном труде, написанном с поистине немецкой дотошностью и, в то же время, с немецким воодушевлением, О. Шпенглер высказал несостоятельность теории единства всемирно-исторического процесса. Подобную мысль еще в начале ХVIII столетия высказывал и прочно обосновывал Вико, ее варьировали немецкий историк Рюккерт и уже упомянутый Н. Я. Данилевский, но никто еще не писал об этом, с одной стороны, с такой последовательностью, с другой стороны с таким жаром.

«Древний мир--Средние века--Новое время, - вот невероятно скудная и бессмысленная схема, безоговорочное господство которой над нашим историческим мышлением без конца мешало нам правильно воспринимать действительное место, ранг, гештальт, прежде всего срок жизни маленькой части мира, проявляющегося на почве Западной Европы со времен немецких императоров, в его отношении ко всеобщей истории высшего человечества. Будущим культурам покажется маловероятным, что эта проекция со всей ее простодушной прямолинейностью, ее вздорными пропорциями, становящаяся от столетия к столетию все более невозможной и совершенно не допускающая включения заново вступающих в свет нашего исторического сознания областей, ни разу не была-таки серьезно поколеблена в своей значимости. Ибо ставший с давних пор привычным среди исследователей истории протест против указанной схемы ровным счетом ничего не значит (с. 144). Что для культуры Запада существование Афин, Флоренции, Парижа важнее существования Лояна и Паталипутры -- это разумеется само собой. Но можно ли класть эти оценки в основание схемы всемирной истории?» (с. 174).

Порочный подход к истории, предполагающий перенесение европейских реалий на все остальные культуры, сложился, по мнению автора, по причине «прагматического» подхода к науке, являющегося «неким дубликатом замаскированного естествознания, из чего не делают тайны и приверженцы материалистического понимания истории» (с. 132).

Кроме того, бессмысленно подходить к изучению истории только с позиций анализа политических событий: «Современные историки полагают, что делают больше, чем требуется, когда они привлекают религиозные, социальные и в случае необходимости даже историко-художественные подробности, чтобы «проиллюстрировать» политический дух какой-либо эпохи. Но они забывают решающее--решающее в той мере, в какой зримая история есть выражение, знак, обретшая форму душевность» (с. 132).

Поэтому история, по мнению Шпенглера, - это не существование безликого и неопределенного «человечества», а возникновение, расцвет и гибель многочисленных неповторимых культур. Каждой культуре отведено определенное время от зарождения до упадка - около тысячи лет, после чего, исчерпывая свои внутренние творческие возможности, культура мертвеет и переходит в фазу цивилизации, для которой характерно господство техники, политики, иррелигиозность и массовость культуры.

Например, греческая культура умерла, перейдя в римскую цивилизацию. Греческой души не стало, остался римский интеллект. «Римляне были варварами, но варварами, не предшествующими великому подъему, а замыкающими его… Бездушные, далекие от философии, лишенные искусства, с расовыми инстинктами, доходящими, до зверства, бесцеремонно считающиеся лишь с реальными успехами, стоят они между эллинской культурой и пустотой. Их направленная только на практическое фантазия--они обладали сакральным правом, регулирующим отношения между богами и людьми, как между частными лицами, и ни одним доподлинно римским сказанием о богах--представляет собою черту характера, которая вообще не встречается в Афинах. Греческая душа и римский интеллект --вот что это такое. Так различаются культура и цивилизация. И это можно сказать не только об античности. Все снова и снова всплывает этот тип крепких умом, но совершенно неметафизических людей. В их руках духовная и материальная участь каждой поздней эпохи…» (с. 163)

О. Шпенглер выделяет в мировой истории разнообразные культуры, отличающиеся собственными «душами». К числу «великих культур», вполне реализовавших свои потенции, Шпенглер относит китайскую, вавилонскую, египетскую, индийскую, античную, византийско-арабскую, западную, культуру майя, рождающаяся русско-сибрская культура. Уникальность каждой культуры обеспечивается своеобразием её «души»: в основе античной культуры лежит «аполлоновская» душа, арабской -- «магическая», западной -- «фаустовская». шпенглер исторический цивилизация

Слово «душа» подчёркивает, что эта первооснова не сводима к разуму. Именно поэтому так трудно постигнуть внутренний мир представителей другой культуры, понять, что чувствуют другие люди. Душа культуры находит внешнее выражение в искусстве, мышлении и деятельности. Такие внешние проявления, как искусство и особенности народной жизни, меняющиеся по ходу развития культуры, - это как бы выражение лица или «физиогномика» культуры. Душа культуры имеет также некоторый первичный символ, в концентрированном виде выражающий суть данной культуры.

Историческими псевдоморфозами Шпенглер называл «случаи, когда чуждая древняя культура довлеет над краем с такой силой, что культура юная, для которой край этот -- её родной, не в состоянии задышать полной грудью и не только что не доходит до складывания чистых, собственных форм, но не достигает даже полного развития своего самосознания». К числу исторических псевдоморфозов Шпенглер относит арабскую культуру и Петровскую Русь Освальд Шпенглер. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Том 2: Всемирно-исторические перспективы. Перевод с немецкого и примечания Маханькова И. И. М.:"Мысль", 1998. -- с.194 -- 201.

Впрочем, не только типологизация и «морфологизация» культур составляли цель О. Шпенглера, писавшего свой труд, по меткому замечанию Ф. А. Степуна, «с чувством одержимости своим открытием» (Степун, с. 7).

«Закат Европы» и будущее мира

Основная цель О. Шпенглера - не только выделить культуры и показать стадии их развития, от рождения до смерти, но и провести аналогию, которая, возможно, наиболее важна для понимания истинного значения исторических событий.

«Средство для познания мертвых форм--математический закон. Средство для понимания живых форм -- аналогия. Таким образом различаются полярность и периодичность мира. Сознание того, что число форм всемирно-исторических явлений ограниченно, что века, эпохи, обстоятельства, личности повторяются по типу, всегда присутствовало. Едва ли когда-либо обсуждали поведение Наполеона, не косясь при этом на Цезаря и Александра, причем первое сопоставление, как мы увидим, было морфологически недопустимым, а второе-- правильным. Сам Наполеон находил родственным свое положение с положением Карла Великого…» (с. 35).

Аналогии позволяют провести параллель не только между Наполеоном Бонапартом и Александром Великим, но и между судьбой европейской и античной культур (ибо каждая культура проходит одинаковые стадии). На этом основании и можно говорить о будущем культуры: «В этой книге впервые делается попытка предопределить историю. Речь идет о том,чтобы проследить судьбу культуры, именно, единственной культуры, которая нынче на этой планете находится в процессе завершения, западноев-ропейско-американской культуры, в ее еще не истекших стадиях. Возможность решить задачу такого исполинского масштаба, по-видимому, не попадала до сегодняшнего дня в поле зрения, а если это и случалось, то не было средств для ее разработки или они использовались недостаточным образом,» - говорит автор.

Настоящее современной автору эпохи - это аналог позднеримской эпохи. «Переход от культуры к цивилизации происходит в античности в IV веке, на Западе --в XIX веке» (с. 163)

Европейская культура (как и любая культура) была яркой, самобытной, ее «душа» привнесла в мир стремление к бесконечности ( его проявление - в готических соборах, исчислении бесконечно малых величин, музыке Баха, политике империализма, изобретении радио...), ощущение особенной ценности своего Я (его мятежная душа стремится преодолеть мир своей волей, подобно Фаусту Гёте), стремление к активной борьбе, волевой устремленности. Европейский человек привнес динамику в картину мира. Он вечно спешит, стремясь достигнуть как можно большего.

Но каждой культуре отмерен определённый срок развития (около тысячелетия). Каждая из них проходит в своём развитии стадии детства, юности, зрелости и старости. В конце концов, культура становится цивилизацией, и именно это сейчас происходит в истории Европы.

Переход от культуры к цивилизации означает переход от творческих порывов к бесплодию, от развития к «окоченению». Люди стремятся уже не к возвышенным идеалам, а к утилитарным целям и благоустройству жизни. Характерно, что вместо мировоззренческих проблем люди обращаются к проблемам питания, гигиены. Вопросы, например, алкоголизма, вегетарианства обсуждаются с религиозной серьёзностью, являясь высшими из проблем, до которых может вознестись человек, принадлежащий к поколениям цивилизации, что соответствует жалкому кругозору представителей этих поколений. Ещё сохраняются произведения искусства, научные достижения, материальные предметы, культурные символы, но, тем не менее, цивилизация напоминает засохшее дерево в лесу.

Культура жива до тех пор, пока она сохраняет связь с человеческими душами. Душа культуры живёт не сама по себе, а лишь в душах людей. Если культура перестаёт отзываться в человеческих душах, она уже уподобилась засохшему дереву или мумии. Когда материальное благоустройство жизни поглощает человека целиком, то на культуру уже не остаётся душевных сил.

Национальные чувства в эпоху цивилизации уступают место космополитизму. Особую роль приобретает мировой город. Если в провинции национальные чувства какое-то время ещё сохраняются, то в мировом городе чувство родины, чувство общности утрачивается. А именно чувство общности, ощущение «Мы» Шпенглер считал признаком, отличающим народ от населения, от массы. Таким образом, в мировом городе народ уступает место массе. Масса неспособна к пониманию культурной традиции, и опирается на первобытные человеческие инстинкты. В то же время уходят на второй план потребности отцовства и материнства. Женщина уже не стремится иметь много детей, и мужчина уже выбирает не мать будущих детей, а «спутницу жизни». В итоге происходит сокращение численности населения. Оно охватывает сначала мегаполисы, потом провинциальные города, а затем и сельскую местность, из которой наиболее активная часть населения ранее переселялась в города. Наступает «обезлюдивание». В конце концов, сохраняются лишь ограниченные люди, «примитивная кровь», в населении не остаётся сильных элементов, способных оказывать влияние на будущее. Поворот от культуры к цивилизации характеризуется, таким образом, не только исчерпанием возможностей искусства, философии, общественных форм и т.д., но и чисто физически выражается в бездетности и «расовой смерти», то есть гибели наций, превращения их в население.

Изживают себя и государственные институты, которые так важны для цивилизации (гораздо более, чем для культуры): «Пробуждается, наконец, ощущение того, что всеобщее избирательное право вообще никакого действительного права не содержит даже в отношении выбора между партиями, потому что выросшие на его почве властные образования с помощью денег господствуют над всеми духовными средствами воздействия, направляя по собственному усмотрению мнение отдельного…

Либеральное буржуазное чувство гордится упразднением цензуры, этого последнего ограничителя, между тем как диктатор прессы погоняет рабскую толпу своих читателей бичом своих передовиц, телеграмм и иллюстраций. С помощью газеты демократия полностью вытеснила книгу из духовной жизни народных масс. Книжный мир с его изобилием точек зрения, принуждающим мышление к выбору и критике, сделался по преимуществу достоянием лишь узких кругов. Народ читает одну, «свою» газету… Публичная истина момента, которая лишь и имеет значение в фактичном мире действий и успехов, является сегодня продуктом прессы. Истинно то, чего желает она. Ее командиры создают, преобразуют, подменяют истины. Три недели работы прессы -- и весь мир познал истину...

Пресса сегодня - это армия, тщательно организованная по родам войск, с журналистами-офицерами и читателями-солдатами. Однако здесь то же, что и во всякой армии: солдат слепо повинуется и цели войны и план операции меняются без его ведома. Читатель не знает, да и не должен ничего знать о том, что с ним проделывают, и он не должен знать о том, какую роль при этом играет. Более чудовищной сатиры на свободу мысли нельзя себе представить. Некогда запрещалось иметь смелость мыслить самостоятельно; теперь это разрешено, однако способность к тому утрачена. Всяк желает думать лишь то, что должен думать, и воспринимает это как свою свободу...

И вот еще одна сторона этой поздней свободы: всякому позволено говорить что хочет; однако пресса также свободна выбирать, обращать ей внимание на это или нет. Она способна приговорить к смерти всякую «истину», если не возьмет на себя сообщение ее миру -- поистине жуткая цензура молчания, которая тем более всесильна, что рабская толпа читателей газет ее наличия абсолютно не замечает…

Это конец демократии. Как английская королевская власть в XIX в., так парламент в XX в. неспешно становятся пышным и пустым спектаклем. Как в первом случае -- скипетр и корону, так во втором -- права народа с великими церемониями проносят перед толпой, соблюдая их тем скрупулезнее, чем меньше они значат на деле. Однако уже сегодня власть перемещается из парламентов в частные круги, и выборы у нас с той же неуклонностью, как в Риме, вырождаются в комедию. Деньги организуют весь их ход в интересах тех, у кого они имеются, и проведение выборов становится заранее оговоренной игрой, поставленной как народное самоопределение…» (с. *Цит. по: Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т.2. Всемирно-исторические перспективы / Пер. с нем. и примеч. И.И. Маханькова. -- М.: Мысль, 1998. -- 606 с.)

В эту эпоху, по мнению О. Шпенглера, искусство, литература и абстрактная философская мысль исчерпали свои возможности. Тем не менее, цивилизация умирает не одномоментно, гибель фаустовского общества может растянуться на 200-300 лет, поэтому на долю европейцев осталось ещё много свершений. Поэтому Шпенглер предлагал отречься от культурных претензий и сосредоточиться на физических и математических теориях, на развитии техники, на технической эстетике. Но, в любом случае, европейская культура умерла, за ней умирает европейская цивилизация. "Умирая, античный мир не знал, что он умирает, и потому наслаждался каждым предсмертным днем, как подарком богов. Но наш дар -- дар предвидения своей неизбежной судьбы. Мы будем умирать сознательно, сопровождая каждую стадию своего разложения острым взором опытного врача".

Что придет на смену европейскому миру, фаустовской душе? Об этом философ говорит весьма неопределенно: «Возникает надежда на спасение, которое придет откуда-то со стороны, упование, связываемое с тоном чести и рыцарственности, внутреннего аристократизма, самоотверженности и долга».

Такие черты О. Шпенглер видит в только ещё формирующейся «русско-сибирской» культуре. Подробного описания этой новой культуры Шпенглер не даёт, но явно глубоко понимает ее и восхищается ею. Долгое время русская культура переживала неестественное состояние «исторического псевдоморфоза», что задержало ее развитие: «Русскому народу была навязана искусственная и неподлинная история, постижение духа которой прарусскоcтью -- вещь абсолютно невозможная. Были заведены поздние искусства и науки, просвещение, социальная этика, материализм мировой столицы, хотя в это предвремя религия -- единственный язык, на котором человек способен был понять себя и мир...Общество было западным по духу, а простой народ нес душу края в себе. Между двумя этими мирами не существовало никакого понимания, никакой связи, никакого прощения»

Состояние «псевдоморфоз» продолжается и в современном автору мире, русскому человеку был навязан большевизм: «Толстой -- это Русь прошлая, а Достоевский -- будущая. Толстой связан с Западом всем своим нутром. Он -- великий выразитель петровского духа, несмотря даже на то, что он его отрицает… Это есть неизменно западное отрицание. Также и гильотина была законной дочерью Версаля. Это толстовская клокочущая ненависть вещает против Европы, от которой он не в состоянии освободиться. Он ненавидит ее в себе, он ненавидит себя. Это делает Толстого отцом большевизма...Толстой -- событие внутри европейской цивилизации. Он стоит посередине между Петром Великим и большевизмом. Все они русской земли в упор не видят...»

Истинный же русский, за чьей мистической обращенностью внутрь себя будущее - это тот кем был и о ком писал Достоевский. Снова позволим себе обширную цитату: «Достоевского не причислишь ни к кому, кроме как к апостолам первого христианства. Достоевский -- это святой, а Толстой всего лишь революционер...Подлинный русский -- это ученик Достоевского, хотя он его и не читает. Он сам -- часть Достоевского. Если бы большевики, которые усматривают в Христе ровню себе, просто социального революционера, не были так духовно узки, они узнали бы в Достоевском настоящего своего врага. То, что придало этой революции ее размах, была не ненависть интеллигенции. То был народ, который без ненависти, лишь из стремления исцелиться от болезни, уничтожил западный мир руками его же подонков, а затем отправит следом и их самих -- тою же дорогой; народ, тоскующий по своей собственной жизненной форме, по своей собственной религии, по своей собственной будущей истории. Христианство Толстого было недоразумением. Он говорил о Христе, а в виду имел Маркса…»

Восхищает философа русский мир «чья всецело мистическая внутренняя жизнь воспринимает мышление деньгами как грех. Здесь сегодня, как в Сирии во времена Иисуса, простираются один поверх другого два экономических мира: один верхний, чужой, цивилизованный, проникший с Запада, к которому, как подонки, принадлежит весь западный и нерусский большевизм; и другой -- не ведающий городов, живущий в глубине среди одного лишь «добра», не подсчитывающий, а желающий лишь обмениваться своими непосредственными потребностями. К лозунгам, оказывающимся на поверхности, надо относиться как к голосам, в которых простому русскому, занятому всецело своей душой, слышится воля Божья…»

Современный Шпенглеру мир, по мнению мыслителя, видит, как «Глубинной Русью создается сегодня пока еще не имеющая духовенства, построенная на Евангелии Иоанна третья разновидность христианства, которая бесконечно ближе к магической, чем фаустовская, и потому основывается на новой символике крещения... Христианство Достоевского принадлежит будущему тысячелетию…» (мы же отметим, что интересно, как Шпенглер говорит о русском духовенстве: его, по мнению автора, просто нет. Позволим себе предположить, что для западного римо-католического взгляда, в какой-то мере, и для взгляда протестантского, русское священство и впрямь выглядит аморфно и не совсем явственно отличается от мирян. В этом философ, как видим, тоже усматривает новизну (а, следовательно, и юность!) русской культуры).

Заключение

Книга «Закат Европы» в 1920-х гг.была событием, не утратившим своего значения по сей день. Она сразу же приобрела столь большую известность, что привлекла внимание как учёных, так и широких слоёв образованного западноевропейского общества к проблемам взлётов и закатов культур. Аналогичные концепции Дж. Вико и Г. Риккерта к тому времени оставались в стороне от широкого общественного внимания, были известны лишь относительно узкому кругу специалистов. С теориями же Н.Я. Данилевского и Н.И. Хлебникова в Западной Европе были практически незнакомы. Оставались пока ещё невостребованными и идеи арабского мыслителя XIV века Ибн Хальдуна. Господствовали в основном всемирно-исторические концепции линейного движения общества от низших стадий к высшим (Г. Гегель, О. Конт, К. Маркс, Ф. Энгельс, Л.Г. Морган). «Общим местом» считалось и признание за Европой особой, исключительной роли в мировой истории, и рассмотрение других культур как «отсталых», которые должны приобщиться к европейской цивилизации. Но именно книга Шпенглера, вышедшая в Германии сразу после её поражения в Первой мировой войне, когда в обществе было «разлито» ощущение упадка и гибели традиционных ценностей, сделало идею круговорота культур и равной ценности разных культур необычайно популярной. В различных странах стали появляться как научные, так и публицистические статьи и книги, оценивающие происходящие общественные процессы именно под этим углом зрения Впоследствии, идея множественности культур (цивилизаций) и их циклического изменения была развита в работах А. Тойнби, П.А. Сорокина, Л.Н. Гумилёва, Ф. Бэгби, К. Квигли, С. Хантингтона, Ортеги-и-Гассета. В 60-е гг. ХХ века концепцию сменяемости социокультурных циклов независимо от Шпенглера, тогда малоизвестного в советской науке, разрабатывал белорусский философ и культуролог Николай Крюковский (1923-2013).

Предугадал ли Освальд Шпенглер судьбу Европы (ведь именно это было целью его работы)? В 20-е годы прошлого века, когда его «Закат Европы» был необычайно популярен, европейцы попытались круто изменить свою судьбу. Результатом этого эксперимента было появление традиционалистских, авторитарных режимов самого разного толка. Демократия «англо-саксонского» типа сохранялась в нетронутом виде в Великобритании, отчасти в странах Бенилюкса и Скандинавии, возможно, Франции. Другие страны погрузились в «корпоративно-фашистскую туманность» с элементами расизма или без таковых. Русская культура, за которой философ видел поистине достойное, рыцарское будущее, на долгие десятилетия оказалась в состоянии большевистского «псевдоморфоза», сменив его, по всей видимости, на «псевдоморфоз» прозападный. Тем не менее, так же актуальны мысли об особенной русской исторической миссии и культурном пути. Совсем новым фактором истории европейского мира стали исламские общества (мы имеем в виду широкое значение этого слова: и мусульманские страны, и национально-религиозные общины, проживающие в нынешней Европе).

Не делая политических обобщений, тем более не дерзая «истинным созерцанием» постигнуть сущность «души», приходящей на смену европейской, заметим лишь, что европейская культура, скорее всего, действительно исчерпала себя. Но европейская цивилизация, согласно Шпенглеру, имеет еще несколько десятков лет в запасе, ее история пока не закончена. Закончится ли она нашествием новых варваров? Или новая эпоха наступит с расцветом русской культуры? Сам Шпенглер не дает абсолютно однозначного ответа. И, тем не менее, в его гениальном труде обнаруживается куда больше черт провидца, чем обычного европейского ученого

Список литературы

Степун Ф. А. Освальд Шпенглер и закат Европы / Освальд Шпенглер и закат Европы. - М.: «Берег», 1922. - С. 5-32.

Шпенглер О. Закат Европы. - Новосибирск: ВО «Наука» 1993. - 592 с.

Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т.2. Всемирно-исторические перспективы / Пер. с нем. и примеч. И.И. Маханькова. -- М.: Мысль, 1998. -- 606 с.

Размещено на Allbest.ru