Трансперсональный опыт и наука

Размещено на http://www.allbest.ru/

Реферат

Трансперсональный опыт и наука

История и философия науки

Цветкова Ольга Евгеньевна

Магистратура. Музеология. I курс

Москва РГГУ 2012

В настоящем реферате делается попытка показать место, занимаемое таким явлением как трансперсональный опыт, среди предметов научного изучения.

Говоря о трансперсональном, будем опираться на определение Роджера Уолша и Фрэнсис Воон, авторов книги «Пути за пределы эго» (2006), формулируемое следующим образом: трансперсональными можно назвать переживания, в которых чувство самотождественности выходит за пределы индивидуальной, или личной самости, охватывая человечество в целом, жизнь, дух и космос.

В популярной литературе, а также в статьях научного характера часто можно натолкнуться на смешение понятий «трансперсональный» и «мистический». В свою очередь последний может пониматься как:

- обозначающий переживания единения или слияния с первоосновой мира (Бытия) (Бог, Абсолют и т.п.);

- обозначающий различного рода эзотерические ритуалы (мистерии);

- обозначающий различные формы оккультизма - магии, астрологии и т.д.

Однако понятие «мистический» перекликается с понятием «трансперсональный» лишь в той части, где речь идет о состояниях особого рода, которые описываются пережившими их людьми как расширение сознания или единение с первоосновой сущего.

Также оставим за рамками нашего рассмотрения измененные состояния сознания, поскольку они вызываются посредством намеренного внешнего воздействия.

Перечислим трансперсональные дисциплины, которые изучают трансперсональные переживания и связанные с ними явления:

Трансперсональная психология - это учение о трансперсональных переживаниях, их природе, разнообразных формах, причинах и следствиях, а также о тех проявлениях в областях психологии, философии, практической жизни, искусства, культуры, жизненного стиля, религии и т.д., которые вдохновляются ими или которые стремятся их вызвать, выразить, применить или понять.

Трансперсональная психиатрия - это область психиатрии, занимающаяся изучением трансперсональных переживаний и феноменов. Ее предметное поле то же, что и у трансперсональной психологии, с особым интересом к клиническим и биомедицинским аспектам трансперсональных явлений.

Трансперсональная антропология изучает межкультурные аспекты трансперсональных явлений и отношения между сознанием и культурой.

Трансперсональная социология занимается социальными аспектами и следствиями трансперсональных феноменов.

Трансперсональная экология изучает экологические аспекты, следствия и применения трансперсональных феноменов. Опыт таких состояний может быть полезным для укоренения коэволюционных процессов, направленных на осознание единства человека и Космоса и выводящих из антропологического и экологического кризиса (кризис ценностей, морали, культуры и др.), угрожающих биологическому существованию всего живого на планете.

Трансперсональное движение - это междисциплинарное движение, объединяющее и интегрирующее отдельные трансперсональные дисциплины.

Эти определения характеризуют направления исследования и задачи трансперсональных дисциплин. Важно отметить, однако, что они не исключают персонального, не ограничивают типологию расширения личности, не привязывают трансперсональные дисциплины к какому-либо определенному философскому подходу или мировоззрению, к конкретным методам исследования.

В связи с вышеперечисленным отметим, что трансперсональный опыт (не исключая опыт святых и мистиков всех религий) рядом ученых-медиков рассматривается как психопатология. В противовес этой позиции известный российский исследователь буддолог А.Е. Торчинов выдвигает следующее наблюдение, что «гуманистическая психология (прежде всего, А.Маслоу) показала психотерапевтическую ценность трансперсонального опыта и его положение «над», а не «под» обыденными психическими состояниями. Мы не должны забывать, - пишет Е.А. Торчинов, - что целые культуры (и прежде всего, такая великая, как индийская) не только включали психотехническую практику достижения трансперсональных состояний в свои фундаментальные основоположения, но и рассматривали трансперсональный опыт в его наиболее тонких формах в качестве своих высших ценностей, а группы людей, занятых психотехнической практикой изменения сознания, не только имели высокий социальный статус, но и внесли огромный вклад в разработку целых пластов цивилизаций, к которым принадлежали» Торчинов Е.А. Мистический (трансперсональный) опыт и метафизика (к постановке проблемы).

Проект типологии и классификации форм трансперсонального опыта предложил Е.А.Торчинов.

1. по применяемым методам (реально ни один из этих типов в чистом виде не встречается - это идеальные типы, - и можно отметить лишь преобладающую тенденцию);

а) "гностическими" - традиции, ориентирующиеся на созерцание, на сосредоточение сознания (джняна-йога (адвайта-веданта), отчасти йога буддизма Махаяны, чаньский или дзэнский буддизм, а также христианский мистицизм (апофатика).

б) "бхактическими" - традиции, использующие эмоциональное возбуждение, как правило связанное с любовным (эротическим в античном смысле слова) отношением к объекту созерцания (индийское бхакти, суфизм и аскетическое течение в восточно-христианском (Макарий Египетский, Симеон Новый Богослов) и католическом (св. Франциск, св. Тереза Авильская и др.) мистицизме).

в) "тантрическими" - традиции, активно применяющие методы психофизической регуляции, предполагающие включение в психотехнический процесс соматический фактор (специальные позы, дыхательные упражнения, сосредоточение на центрах тела, ритуальный танец и т.д.) (тантрическая йога в буддизме и индуизме, даосские формы психотехники, поздний исихазм).

2. по целям, которые ставятся в той или иной традиции при занятиях духовным деланием;

а) к полному растворению в безличном Абсолюте или к отождествлению с ним («гностическая» психотехника);

б) традиции, стремящиеся к соединению с Абсолютом (Богом) при сохранении индивидуальности, которая изменяется, преображается ("бхактическая" психотехника);

в) традиции, стремящиеся к успокоению, исчерпанию аффектов и аффективных состояний, к транквилизации (тхеравадинский буддизм, Махаяна школы йогачара) (преобладает "гностическое" созерцание);

г) традиции, стремящиеся к отделению психического или духовного от материального или физического (джайнизм, классические санкхья и йога) (преобладает "гностическое" созерцание).

Методы "тантрической" психотехники могут применяться при доктринальных установках практически всех видов.

3. по характеру достигаемых трансперсональных переживаний, о чем можно судить опосредованно по сохранившимся описаниям.

а) традиции, психотехника которых приводит к разного рода расширению сознания ("космическое сознание", "сознание всего сущего" и т.п.) (различные направления психотехники буддизма Махаяны, индуизма, даосизма, суфизма и христианства)

б) традиции, приводящие прежде всего к переживаниям покоя, транквилизации сознания (тхеравадинский и йогачаринский буддизм);

в) традиции, предполагающие переживание самопребывания, автономности индивидуального духовного начала в его обособленности от других субъектов и материи (джайнизм, санкхья-йога).

Последние два типа переживаний достаточно редки.

Приведенная типология полезна при изучении трансперсонального опыта. Не менее востребованным в этой связи будет выявление признаков трансперсонального опыта. Приведем признаки, выделенные религоведом и исследователем В.Э. Жиготой.

«Этот опыт очень многообразен по глубине, интенсивности, продолжительности, особенностям знаний о реальности, которые он приносит. Но всё же, если попытаться объединить основные, наиболее характерные признаки этого опыта, мы получим следующее.

1. Импульсом, причинным фактором, вызывающим [такой] опыт? обычно служит глубинный поиск внутренней гармонии, мировоззренческих и духовно-нравственных ориентиров внутренней жизни, либо данная от природы духовная и интеллектуальная утончённость. А чаще всего то и другое вместе.

2. Часто опыту непосредственно предшествует соприкосновение с явлениями, которые умиротворяют и возвышают сознание человека -- например, высокое искусство, созерцание красоты природы, религиозная настроенность на соприкосновение с Высшей Реальностью, самоотверженная деятельность во благо других людей, но также и высокая степень отчаяния, например, в попытке найти смысл жизни или в предельных для психики обстоятельствах, как-то: военные действия, гибель людей и т.п.

3. Опыт обычно возникает спонтанно… Но даже, когда ему предшествовали какие-либо специальные духовные практики, как длительные молитвы или медитации, человек, практически всегда, остаётся во время этого опыта предельно пассивным в смысле действия интеллекта, он как бы пассивно созерцает глубины Бытия, открывающуюся ему иную Реальность, разительно отличающуюся от мира физического.

4. Опыт является обычно недлительным -- от нескольких минут до получаса (хотя в исключительных случаях он может длиться и до нескольких суток и, вероятно, более).

5. В то же время, несмотря на кратковременность, опыт является предельно интенсивным эмоциональным, чувственным опытом. Человека, согласно многочисленным свидетельствам, охватывает предельно интенсивное чувство блаженства, восторга и одновременно какого-то неземного покоя, всенаполняющей радости и беспредельной, ничем не ограниченной, всеобъемлющей любви, это чувство слияния с чем-то несравнимо более обширным, блаженным, чем конечный человеческий разум, слияния со всей Вселенной и всем, что её наполняет, как это было бы слияние с самим собой, но истинным, сущностным Собой. В связи с этим зачастую в этом состоянии возникает мысль, что в физическом теле невозможно перенести столь могущественные чувства и что, следовательно, это состояние перехода в иной мир.

6. Вместе с тем этот опыт является также предельно интенсивным познавательным опытом. Порой за считанные мгновения человеку открываются Истины космического масштаба, сугубо интеллектуальное постижение которых или требовало бы десятилетий познания или, скорее всего, вообще было бы невозможно. Прежде всего это касается следующего: человеку -- на каком-то глубинном, высшем уровне его сознания -- становится совершенно ясно, что весь окружающий мир, всё Мироздание является живой, одухотворённой субстанцией, что сущность человеческого духа теснейшими узами связана с этой живой энергийной субстанцией, которая в то же время является субстанциальным, энергетическим, тонкоматериальным основанием любого индивидуального сознания и любой индивидуальной жизни. И что человеческая жизнь не ограничена пределами однократной физической жизни, но сородна Вечности и Беспредельности, из которой она изошла.

7. При этом опыт обладает такой убедительностью, такой внутренней достоверностью, что никакие костры разного рода инквизиций, никакая наука… не способны переубедить человека в тех знаниях, которые обретаются в результате этого опыта.

8. Далее: этот опыт обладает мощным энергетическим фоном. Человек либо видит как бы внутренним взором всеобъемлющий Космический Огонь или Свет, либо видит интенсивное огневидное либо световидное свечение вокруг себя, вокруг или внутри окружающих предметов. Также зачастую люди, окружающие его, видят световые явления вокруг этого человека. Всё это говорит о том, что реальность этого плана бытия, привычная для обычного человека, приходит как бы в тесное взаимодействие с реальностью более высоких измерений, более высоковибрационных, более энергийных. С философской точки зрения, это можно охарактеризовать следующим образом: в этот момент Бытие -- как Абсолютная Реальность Космоса -- и знание о Бытии, отражённое в ограниченном человеческом сознании, переживают себя как единство.

9. Далее: ввиду всего вышесказанного, естественно, что опыт переживается как предельно ценностный опыт, зачастую как опыт второго рождения, рождения в истинное Бытие. Это онтологическое, бытийное Рождение часто определяют как переход из тьмы неведения в Свет Знания. Знания, дающего не только рациональное понимание, но и живое, чувственное переживание места и роли человека во Вселенной и, соответственно, представление о должном образе жизни и образе мышления.

10. И далее о следствиях этого опыта, что представляется крайне важным для установления критериев его истинности... В результате этого опыта, по крайней мере наиболее интенсивных форм его проявления, человек обычно уже не может вести прежний образ жизни, смотреть на мир по-прежнему. Он перерождается как бы изнутри. Он становится гораздо более чутким к болям, страданиям других людей, гораздо более сострадательным, любящим, самоотверженным, человечным, толерантным. Он чувствует свою сопричастность ко всему живому, даже если оно и недостаточно совершенно в своих временных, ограниченных формах жизни. Его повседневное мышление становится гораздо более широким, всеобъемлющим, космичным. Он чувствует себя причастным к Высшей Реальности. <…> Часто он выражает эти знания и соответствующие духовно-нравственные установки на языке художественной, философской, религиозной, научной культуры. То есть через соответствующие культурные языки, которые доминируют в данный момент в том или ином обществе. И тогда этот опыт уже внедряется в ту или иную локальную сферу культуры, и через эту доминирующую сферу оказывает воздействие на культуру в целом» Жигота В.Э. Творчество Е.И. Рерих и Н.К. Рериха: циклическое выявление импульса космической эволюции /// Живая Этика как творческий импульс космической эволюции: Материалы Международн. науч.-обществ. конф. 2011. М.: МЦР, Мастер-Банк, 2012. С. 127-129..

Яркими примера трансперсонального опыта могут служить дневниковые записи В.И. Вернадского, авторское предисловие Ф. Капры и поэма В. Соловьева «Три свидания» (см. Приложение 1, Приложение 2, Приложение 3), анализируя которые можно найти им место в предложенной Е.А. Торчиновым классификации и обнаружить выделенные В.Э. Жиготой признаки. Оба прозаических отрывка тяготеют к «гностическому» методу, и в отношении обоих ученых можно говорить об опыте «космического сознания». Поэма Соловьева относится к «бхактичскому» типу.

В настоящее время, спустя почти полвека со времени основания известными философами, психологами и психотерапевтами А. Маслоу, С. Грофом, А. Уотсом, М. Мерфи и др. нового научного направления - трансперсональной психологии (США, конец 1960-х гг.), не возникает сомнений не только в необходимости тщательного изучения сферы трансперсонального опыта, но и очевидна значимость этих исследований для человечества и планеты. Современный эволюционный этап человечества - это становление глобальной цивилизации, где доминирующей становится интеграция всех сторон человеческой деятельности в контексте единого процесса революционных изменений. Качественно новое состояние мира ставит человечество перед необходимостью активного и осознанного соучастия в формировании новой планетарной цивилизации. В ином случае вероятность ее деградации резко возрастает. Происходящие процессы выдвигают человека в качестве ключевой фигуры нового века. Сохранение специфики и уникальности всего того, что было накоплено человечеством в ходе своей долгой истории - залог выживания общечеловеческих ценностей в изменившемся мире. В связи с этим ознакомление с основными духовно-религиозными и научными подходами, сделавшими вклад в трансперсональную парадигму, осознание ценности каждого из них разрушает стремление к поиску “истины в последней инстанции” и значительно раздвигает рамки научного познания, а также способствует формированию творческого, гибкого мышления.

трансперсональный опыт психотехника

Литература

1. В.И. Вернадский. Из дневника (февраль - март 1920) // Прометей. М., 1988. Т. 15. С. 112-119.

2. Торчинов Е.А. Религии мира: опыт запредельного. Психотехника и трансперсональные состояния СПб: Центp "Петеpбypгское Востоковедение", 1998.

3. Капра Ф. Дао физики. М.; К.: Гелиос; София, 2002. С. 16-18.

4. Уолш Р., Воон Ф. Пути за пределы эго. М., 2006.

5. Шапошникова Л.В. Великое путешествие. В 3 кн. Кн. 3: Вселенная Мастера. М.: МЦР; Мастер-Банк, 2005. С. 251 -395.

6. Торчинов Е.А. Мистический (трансперсональный) опыт и метафизика (к постановке проблемы)

7. Жигота В.Э. Творчество Е.И. Рерих и Н.К. Рериха: циклическое выявление импульса космической эволюции /// Живая Этика как творческий импульс космической эволюции: Материалы Международн. науч.-обществ. конф. 2011. М.: МЦР, Мастер-Банк, 2012. С. 127-129

Приложение 1

В.И. Вернадский. Из дневника (февраль - март 1920.) (Прометей. М., 1988. Т. 15. С. 112-119).

«Мне хочется записать странное состояние, пережитое мной во время болезни. В мечтах и фантазиях, в мыслях и образах мне интенсивно пришлось коснуться многих глубочайших вопросов жизни и пережить как бы картину моей будущей жизни до смерти. Это не был вещий сон, т.к. я не спал - не терял сознания окружающего. Это было интенсивное переживание мыслью и духом чего-то чуждого окружающему, далекого от происходящего. Это было до такой степени интенсивно и ярко, что я совершенно не помню своей болезни и выношу из своего лежания красивые образы и создания моей мысли, счастливые переживания научного вдохновения. Помню, что среди физических страданий (во время впрыскивания физиологического раствора и после) я быстро переходил к тем мыслям и картинам, которые меня целиком охватывали. Я не только мыслил и не только слагал картины и события, я, больше того, почти что видел их (а м[ожет] б[ыть] и видел) и, во всяком случае, чувствовал - например, чувствовал движение света и людей или красивые черты природы на берегу океана, приборы и людей. А вместе с тем я бодрствовал.

Я хочу записать, что помню, хотя помню не все. То же советуют мне близкие, которым я кое-что рассказывал. И сам я не уверен, говоря откровенно, что все это плод моей больной фантазии, не имеющей реального основания, что в этом переживании нет чего-нибудь вещего, вроде вещих снов, о которых нам несомненно говорят исторические документы. Вероятно, есть такие подъемы человеческого духа, которые достигают того, что необычно в нашей обыденной изоднодневности.

<…> Я ясно стал сознавать, что мне суждено сказать человечеству новое в том учении о живом веществе, которое я создаю, и что это есть мое призвание, моя обязанность, наложенная на меня, которую я должен проводить в жизнь - как пророк, чувствующий внутри себя голос, призывающий его к деятельности, я почувствовал в себе демона Сократа. Сейчас я сознаю, что это учение может оказать такое же влияние, как книга Дарвина, и, в таком случае, я, нисколько не меняясь в своей сущности, попадаю в первые ряды мировых ученых. Как все случайно и условно. Любопытно, что сознание, что в своей работе над живым веществом я создал новое учение и что оно представляет другую сторону - другой аспект - эволюционного учения, стало мне ясным только после моей болезни, теперь.

<…> Любопытно, что можно найти здесь и правильное мне указание в отношении научного мышления. Во время этих мечтаний и фантазий я находил новое в научной области. Во время болезни я продиктовал кое-что Наташе. Там много нового и еще больше такого, что может быть проверено на опыте и наблюдении. Это уже и для строгого ученого реальное из реального. И отчего оно реально только вырванное из целого?

Хочу еще отметить, что мысль образами и картинами, целыми рассказами - обычная форма моих молчаливых прогулок или сидений.

В двух областях шла эта работа моего сознания во время болезни. Во-первых, в области религиозно-философской, во-вторых, в области моей будущей судьбы в связи с научным моим призванием. Кажется, в начале и затем в конце брали верх религиозно-философские переживания. Но они менее ярко сохранились в моей памяти, хотя казались мне очень ярко выражавшими мое понимание истины. На них я первых и остановлюсь <…>

К религиозно-философским концепциям я в течение этих мечтаний вернулся еще раз, но я изложу немногое из того, что помню, в конце записи, когда буду говорить о будто бы предстоящей мне написать книге “Диалог перед смертью”. Теперь же мне хочется сделать несколько странных замечаний как ученому. Путь фантазии (как и сны) капризен, и уловить все причины возникновения тех или иных идей, проявляющихся при этом, так же трудно, как уловить их в сложных событиях жизни. Однако они все-таки, вероятно, есть или, по крайней мере, мы можем найти их, подойти к этим явлениям с точки зрения ученого <…>

Главную часть мечтаний составляло, однако, мое построение моей жизни как научного работника и, в частности, проведение в человечество новых идей и нужной научной работы в связи с учением о живом веществе. В сущности, и здесь - особенно в начале болезни - проходили и ставились две идеи: одна о новой мировой организации научной работы, другая - о соответствующей ей постановке исследований в области учения о живом веществе. В конце концов, однако, мысль сосредоточилась около этой последней, т.к. именно к ней как будто должна была устремиться вся работа моей личности. Основной целью моей жизни рисовалось мне создание нового огромного института для изучения живого вещества и проведение его в жизнь, управление им. Этот институт, международный по своему характеру, т.е. по темам и составу работников, должен был являться типом тех новых могучих учреждений для научной исследовательской работы, которые в будущем должны совершенно изменить весь строй человеческой жизни, структуру человеческого общества. Мои старые идеи, которые неизменно все развивались у меня за долгие годы моей ученой и профессорской деятельности и выразились в 1915-1917 гг. в попытках объединения и организации научной работы в России и в постановке на очередь дня роста и охвата научными учреждениями Азии, явно сейчас потеряли реальную основу в крушении России. Не по силам будет изможденной и обедневшей России совершение этой мировой работы, которая казалась столь близкой в случае ее победы в мировой войне. Мне ясно стало в этих фантастических переживаниях, что роль эта перешла к англичанам и Америке.

И в начале эти построения будущего шли по этому пути моих размышлений последних лет, попыток международных организаций, причем крупную роль в этих организациях должны были играть инженеры. Однако очень скоро картины этого рода - предварительные совещания немногих на яхте, где-то в море, международные съезды и т.д. - отошли от меня. Мне как-то ясно стало, что эту форму работы для мировой организации нельзя совместить со своей собственной научной работой; одна организаторская работа меня никогда не удовлетворяла, как бы широка они ни была, например когда я был товарищем министра народного просвещения России, ведавшем очень самостоятельно делами высшего образования и науки в России. Я перешел к организации исследовательского института живого вещества. В представлениях о том, как я добивался этого, мною строились целые картины свиданий и переживаний, заседаний и споров с знакомыми и вымышленными фигурами, подобно тому, как это бывает во сне или в тех фантастических рассказах и сказках, которые строишь себе иногда - лично я часто перед и после сна и во время прогулок.

Приехав в Лондон с Наташей, я устраивал возможность прожить для своей работы, работая в Британском музее. Я писал, Наташа переводила. Устроило возможность пережить эти месяцы Королевское Общество, которое дало мне помещение и возможность лабораторной работы, после того как мой доклад и с изложением главных результатов моего труда о живом веществе встретил горячее сочувствие в Комиссии Королевского Общества. Одновременно с этим я пробивался в Лондоне, обрабатывая научный каталог коллекции силикатов Британского музея…

Я изложил свою теорию и систематику силикатов на английском языке, причем сделал обративший внимание доклад в Английском химическом обществе. Составление каталога силикатов дало мне некоторый заработок и связи. Выступив в Королевском Обществе с просьбой о поддержке, я одновременно поднял вопрос о необходимости ввести геохимическое изучение и химические исследования живого вещества в прикладных морских биологических лабораториях и с этой целью поднял эти вопросы перед Английской морской биологической ассоциацией, причем удалось возбудить интерес к этим вопросам среди химиков и биологов, и я явился консультантом морской биологической экспедиции в Плимуте, где исследование химии рыб сразу дало интересные результаты, а мой доклад с общими соображениями этим путем выдвинул вопросы и перед английскими биологами. К этому времени я получил известие от М.И. Бессмертной о ее результатах над нахождением металлов. Ее результаты и результаты в Плимуте дали возможность мне возбудить перед Королевским обществом вопрос о создании научной организации здесь в Лондоне для исследования живого вещества; были получены средства на помощников <…> и поставлены продолжения киевских работ в Фарадеевской лаборатории или какой-то другой. По приглашению Британской Ассоциации я выступил с огромным успехом на ее заседании с общим докладом (о свойствах живого вещества) и с изложением экспериментальных результатов в Киеве, Плимуте, Лондоне (о нахождении и значении металлов в живом веществе). Этот доклад, где я указал на необходимость и важность создания Института живого вещества, вызвал интерес и в Америке. Все это создало известную атмосферу около моей книги, а когда она через несколько месяцев после - через год почти после моего приезда в Лондон - вышла в свет, она имела огромный успех. И в результате в Америке создали Комитет для организации Института живого вещества и сбора средств. Издание книги дало и материальную независимость. Она вышла одновременно и на русском языке и была быстро переведена на другие языки. Я стал известностью.

Такова схема первых успехов. В течение болезненных мечтаний на этой почве шли разнообразные более мелкие картины, иногда очень яркие и полные подробностей: новые дружеские связи, сношения с Россией и Америкой и т.д., например указания на то, что для выработки приборов (о которых дальше) я нашел главного помощника в Плимуте среди химиков, а среди переписки, вызванной изданием “Мыслей о живом веществе с геохимической точки зрения”, среди немецких зоологов нашел друга, который явился одним из главных помощников и организаторов биологической части будущего института в Америке. Все это ярко и очевидно, все это художественные создания той формы охвата явлений, в какие вылилось мое сознание, а не сущности этим процессом открываемого.

После выхода книги, потребовавшего нового издания, я немедленно принялся за написание курса минералогии, который переводила Наташа и в котором я как бы переносил в мировое научное сознание всю ту работу, которую я проделал во время долгих лет московской университетской деятельности. Я подводил итоги своей жизненной работе и, кроме того, считал издание этой книги, которая должна была внести в мировую культуру результаты русской культурной работы, для себя обязательным и с этой точки зрения. Книга, изданная в двух томах, имела тоже большой успех, особенно в Америке, а затем я непрерывно до 80-летнего возраста ее изменял, дополнял и перерабатывал. Одновременно вышло русское оригинальное издание, и она была переведена на другие языки.

В промежуток между изданием двух томов первого издания я отправился на несколько месяцев в США по приглашению образовавшегося там Комитета для создания Института живого вещества, собравшего большие средства, и прочел ряд лекций с большим успехом, особенно в Балтиморе, пропагандируя идею о необходимости изучения живого вещества. В лекциях - около 8-10 - я развивал части учения, не затронутые в моих “Мыслях”, как бы заменяя этим большой труд, начатый в Шишаках, рукопись которого была доставлена мне из Киева. Скажу сразу, что этот труд как будто был мной оставлен, кроме второго тома (биогеохимическая история химических элементов, которая была мной позже издана), - а остальное вошло в “Мысли” и отдельные очерки и речи. Среди американских речей имела успех особенно одна, о ближайших задачах и целях Института живого вещества и необходимости его создания в Америке, вызвавшая приток денежных пожертвований, позволивший довести нужный капитал до нескольких десятков миллионов долларов (до 70!). В конце концов, уже во время этой поездки, было выбрано место для создания Института, и началась выработка его плана.

Место было выбрано на берегу моря, Атлантического океана, аналогично морским биологическим станциям в Южных Штатах С. Америки. К постройке и организации Института было приступлено немедленно. Основы его организации были мною продиктованы Наташе - я их здесь оставляю. При Институте площадь земли с лесом, которая является неприкосновенной для сохранения нетронутой культурой природы.

После возвращения в Европу, в Лондон, и издания 2-го тома “Минералогии” отправился в европейскую поездку - в Берлин, Петроград, Москву, Киев, Прагу, Мюнхен, Париж, Лондон, как бы прощаясь с Европой и заканчивая свои дела, подбирая сотрудников, вырабатывая и подбирая инструменты. В России я прочел три речи с новыми разъяснениями учения о живом веществе, причем речь в Петрограде - “О будущности человечества” - позволила коснуться глубоких вопросов философского характера, к которым я вернулся в конце жизни. Я сейчас не мог найти слов для логического выражения ее содержания - но во время болезни я переживал это содержание. Исходя из идеи автотрофности человечества, как результата мирового геологического процесса, идущего с неизбежной необходимостью во времени, и непроходимой пропастью между живым и мертвым - я пытался подходить к научному изучению сознания и резко выступал против его смешения с материей. Мне не удалось в Петрограде выяснить эти мои переживания - но мне казалось, что я еще раз в Америке после десятилетия Института с большой глубиной и успехом [дал] изложение этих вопросов. Об этом позже. Во время поездки, среди встреч и прощаний с друзьями, среди всяких успехов в отношении научных достижений, я энергично подбирал сотрудников, выговорив себе право самостоятельного решения этого подбора, не стесняясь национальностью и приглашая много немцев и славян. В Институте до 50-70 постоянных научных сотрудников.

Во время этой поездки я как бы прощался с друзьями и вел хорошие беседы с Сергеем Ферсманом в Петрограде, как будто с Иваном, хотя фигура Ивана как будто в тумане.

Вернувшись в Лондон, я в течение ряда месяцев заканчивал свою работу - второй том каталога силикатов Британского музея, в котором дал полную монографию этой главнейшей группы минералов и издал на английском языке (и русском) основы геохимии.

Постройка Института шла усиленным темпом. Мы переехали туда, когда все было готово, месяца за два до официального открытия. Я видел каким-то внутренним зрением весь Институт - огромное здание, расположенное недалеко от океана. Кругом дома для научного персонала и служащих среди парка и цветов. Для директора отдельный дом недалеко от Института. В Институте огромная библиотека. Его организацию в общих чертах я продиктовал Наташе. Неясно и спорно было для меня объединение его с геохимическим институтом, необходимость которого неизбежно вытекала по ходу работ института живого вещества.

Когда мы переехали - все было готово; там уже был весь штат, организовавший соответственные отделения - из старых сотрудников и друзей. Во главе отделов стояли лица разных национальностей.

Я ясно себе представил торжество открытия; прибыло много гостей; пароход из Европы (и русские). Удивительно ярко и несколько раз рисовалось мне действие двух больших приборов, разлагавших организмы в количестве десятков тысяч кило… Описания и принципы приборов продиктовал Наташе. Первая проба была сделана над морскими крабами (какими-то колючими) и сразу дала результаты (будто бы открытие в значительном количестве галлия). По идее работа этих приборов - одного для сухопутных, другого для морских организмов, должна идти непрерывно, и штат химиков по специальностям работал так, как работают астрономы. Материал накапливался десятками лет.

Я не буду здесь касаться тех научных тем, которые здесь подымались, ясно было, что множество вопросов химического характера могут быть разрешены этим путем. В течение немногих лет были получены числа состава семейств и групп организмов, подобранных по известному порядку, и в конце концов работа Института сразу поставила ряд новых задач для физиологии и биологии организмов, стала существенно влиять на ее приложение - в области медицины, техники, агрохимии. К сожалению, я запомнил только часть мелькавших передо мной открытий и новых явлений, и их я продиктовал Наташе. Поразительно, как быстро исчезают из сознания эти, освещающие, как молнии, темноту, создания интуиции и как много их помещается в единицу времени. Ясно одно - что здесь область бесконечно великая нового.

В связи с подымаемыми здесь вопросами в разных отделах Института все время шла непрерывная работа над отдельным задачами, причем уже в течение ближайших лет выяснилось, что миллионные затраты окупались новыми источниками богатства благодаря открытию руд неотделимых раньше элементов (йод, редкие земли и т.д.), новыми их приложениями (удобрения, новые средства от болезней). Огромную область нового дало изучение автотрофных организмов 2-го рода, явившегося одной из ступенек создания Института, и связанная с новыми местами микробиология. Об этих организмах, особенно в связи с автотрофностью человечества, я много думал, и многое стало мне ясным - но я не все запомнил и лишь кое-что записал через Наташу. Но работа сделана, и забытье, вероятно, выплывет позже в сознании моем. Как есть мысли, догадки, достижения интуиции, которые промелькнут и, если не будут зафиксированы, исчезнут навсегда! Весьма возможно, так как область познания и созерцания бесконечна.

Помимо любопытнейших вопросов химического характера, одновременно велись работы и в другом направлении. Прежде всего над весом организмов, причем пришлось вырабатывать методы и приемы. Этот вопрос вырешен. Затем над количеством живого вещества в разных площадях земной поверхности. Тут встретилось много неожиданного и получились интересные приложения к жизни в смысле подъема урожайности и полей и морей. Луг, лес, поле были изучены с точки зрения количества жизни в разных местах. При помощи частных средств через несколько лет, когда авторитет Института стал высок, была снаряжена специальная экспедиция в девственные места Ю. Америки и для океана произведен учет скопления Саргассова моря в сравнении с обычными океаническими скоплениями живого вещества. В обработке материалов Саргассова моря я принимал деятельное участие, когда мне было уже за 70 лет.

В чем состояла работа в области признания энергии, вносимой живым веществом, я почему-то почти ничего не помню, какие из этих сторон работы Института стали передо мной в своих новых достижениях.

Внимание было обращено на энергетический учет сознания (работы человечества), и результаты этой работы, сравнимые с таким же учетом автотрофных организмов 2-го рода, составляли предмет моей речи в день первого десятилетия Института. Выдвигались и энергия светящихся организмов, и энергетический анализ разных групп строения живого вещества по классам (автотрофность 1-го и 2-го родов, паразиты, травоядные, клещи, сапрофиты и т.д.) в разных сгущениях и т.д.

Жизнь шла в непрерывной работе. Институт много издавал, и много работ моих тут было помещено. В новых открытиях и среди новых вопросов шла вся моя жизнь, постоянно стремясь вперед. А вопросов и задач все более крупных являлось все больше. В свободное время по окончании работ я читал по философии, общим вопросам и великих поэтов. Почему-то не раз мне представлялось, что углубился в испанскую литературу, как новую, так и старую. Здесь я набрасывал мысли для последнего сочинения “Размышления перед смертью”.

Очень редко выезжал в Америку. Благодаря изданию книги, в частности “Минералогии”, и содержанию в качестве директора Института я имел возможность располагать значительными средствами, которые я, например, тратил на подбор книг по истории науки (после смерти - в Киевскую библиотеку) и приобретение минералов (для Петроградской Академии и силикаты - в Британский музей). Книги по минералогии и геологии по-прежнему передавал в Геологический музей Академии наук.

Рисовались и частности прогулок, экскурсий, дружеских разговоров, приезда детей, друзей и т.д. - но, мне кажется, это все те поэтические надстройки, которые всегда в такой форме переживания создаются фантазией.

Так шла жизнь почти до конца. Я как будто стал во главе Института, когда мне было 61-63 года, и оставался им до 80-84, когда ушел из него и поселился доживать свою жизнь в особом переданном мне здании с садом, не очень далеко. Здесь я всецело ушел в разработку того сочинения, которое должно было выйти после моей смерти, где я в форме отдельных отрывков (maximes) пытался высказать и свои заветные мысли по поводу пережитого, передуманного и перечитанного, и свои философские и религиозные размышления. Частию это были те наброски, которые я делал в часы досуга и стороннего чтения, частию вновь написанные. Ярко пробегали в моей голове во время болезни некоторые из этих мыслей, которые казались мне очень важными и обычно фиксировались в моем сознании краткими сентенциями и какими-то невыраженными словами, но прочувствованными моим внутренним чувством, моим «я» и очень мне тогда ясными впечатлениями. Сейчас я почти ничего из этого не помню, и мне как-то не хочется делать усилий для того, чтобы заставить себя вспоминать. К некоторым из этих, закрытых мне теперь, но бывших, а может быть, и сейчас бессознательно для меня живущих мыслей, у меня есть какое-то внутреннее не то стыдливое, не то священное чувство уважения, и мне не хочется их касаться, а хочется их ждать, ждать того нового порыва вдохновения, когда они появляются все целиком и когда они будут понемногу выявляться в моей жизни. Такие состояния в гораздо меньшей степени мне приходилось переживать и раньше. Я помню, однако, что некоторые из этих мыслей имели характер гимнов (которых я никогда не пробовал раньше писать) и в одной из мыслей я касался, в переживаниях мне думалось очень глубоко, выяснения жизни и связанного с ней творчества, как слияния с Вечным Духом, в котором слагаются или который слагается из таких стремящихся к исканию истины человеческих сознаний, в том числе и моего. Выразить ясно я это не могу, и то, что я только что написал, меня не удовлетворяет, но я не хочу глубже вдумываться в эту формулировку, по причине только что указанной.

Умер я между 83-85 годами, почти до конца или до конца работая над “Размышлениями”. Я писал их по-русски и очень заботился, чтобы одновременно вышел точный английский перевод.

Заботу об издании этой книги я завещал нескольким лицам с тем, чтобы был образован Комитет, который бы весь возможный доход русских и английских изданий, всех последующих изданий и переводов употребил на помощь людям - безвозвратную, - но непременно личную помощь, личную в том смысле, как это делают некоторые христианские общины, стараясь поставить людей вновь на ноги или же сгладить им жизнь, если положение их безнадежное. Помощь должна была идти без различия национальности и веры, и каждый раз сумма должна быть истрачена: не ожидая больших несчастий, давать тем, про кого известно.

Книга будто бы имела успех, хотя она была очень пестрая - частию легкая и доступная, частию туманная, местами, так как мысль не всегда выливается в ясную форму; как будто из-за этого я кое-где переходил к образам (гимны) <…>

Неужели действительно охватившие меня во время болезни состояния позволили почувствовать предсмертное состояние сознательно умирающего человека, когда выступают перед ним основные элементы его земной жизни?

Любопытно, что, сколько помню, ни разу во время болезни и посейчас область этих переживаний не переходила в сны и я мог засыпать и могу засыпать только тогда, когда замирают образы, связанные с этим построением моей жизни.

Наташа все время помогала мне в работе. После издания “Геохимии” она вначале неизменно помогала мне, а затем занялась нашей библиотекой и семейным архивом (перевез частию из России), который давал материал для работы. Когда я ушел от управления Институтом и начал работу над “Размышлениями перед смертью” - общение на почве этой работы было вначале мне очень ясно… Мне казалось, что ее смерть была близка по времени с моей - раньше или позже, неясно…

Я записываю эти подробности по желанию Ниночки. Но, мне кажется, они являются чисто фантастическими построениями, связанными с той формой, в какую вылилась эта странная работа моего сознания. Но, может быть, и в этой форме есть отблески прозрений в будущее?»

Приложение 2

Ф. Капра. Дао физики (М.; К.: Гелиос; София, 2002. С. 16-18)

«Пять лет назад я испытал незабываемое ощущение, которое привело меня к написанию этой книги. Однажды летом я сидел на берегу океана и, прислушиваясь к ритму своего дыхания, смотрел, как волны набегают на берег и отступают назад,--и внезапно мне открылось, что все, что окружает меня, участвует в грандиозном космическом танце. Будучи физиком, я знал, что песок, камни, вода и воздух вокруг меня состоят из вибрирующих молекул и атомов, а последние--из частиц, при взаимодействии которых появляются и исчезают другие частицы. Кроме того, я знал, что атмосферу Земли постоянно бомбардируют потоки космических лучей--частиц с высокой энергией, претерпевающих многочисленные превращения при прохождении через воздух. Все это было известно мне благодаря моим исследованиям в области физики высоких энергий, но до этого момента я воспринимал эту информацию только в виде графиков, диаграмм и математических теорий. Когда я сидел на берегу, в моем сознании всплыли ранее приобретенные знания; я "увидел" каскады энергии из открытого космоса, в которых с ритмической пульсацией возникали и исчезали частицы; "увидел", как атомы различных элементов и моего собственного тела участвуют в космическом танце энергии; я почувствовал ритм этого танца и "услышал" его звучание, и в этот момент я УЗНАЛ, что это и есть танец Шивы -Владыки Танца, почитаемого индуистами.

Я долго изучал теоретическую физику и несколько лет занимался исследованиями. Одновременно с этим я заинтересовался восточным мистицизмом, и вскоре стал обнаруживать параллели с современной физикой. Особенно меня заинтересовали дзэнские задачи, напомнившие мне о парадоксах квантовой теории. Тем не менее, сначала объединение этих двух направлений было просто интеллектуальным упражнением. Мне всегда было сложно преодолевать пропасть между рациональным, аналитическим мышлением и медитативным переживанием мистического откровения.

В начале своего пути я, благодаря использованию "растений силы", узнал, как выглядит свободное течение потока сознания, как духовные прозрения приходят сами по себе, без всяких усилий с нашей стороны поднимаясь из глубин сознания. Я помню первое свое ощущение такого рода. Следуя за десятилетиями привычного дискретного аналитического мышления, оно было настолько ошеломляющим, что я, разрыдавшись, изливал подобно Кастанеде, потоки своих впечатлений на листе бумаги.

Позже пришло ощущение Танца Шивы, которое я попытался запечатлеть на фотомонтаже. Оно приходило и возвращалось вновь, помогая мне постепенно осознать, что современная физика дает начало последовательному взгляду на мир, не противоречащему древней восточной мудрости. Я вел записи на протяжении нескольких лет и, прежде чем собрать все свои впечатления в этой книге, написал несколько статей об обнаруженных мною параллелях.

Книга адресована читателям, интересующимся восточными мистическими учениями и не обязательно обладающими познаниями в области физики. Я старался описывать понятия и теории современной физики, не злоупотребляя математическими построениями и специальными терминами, хотя, возможно, некоторые абзацы неспециалисту придется перечесть два раза. Все технические термины поясняются при первом употреблении.

Я выражаю надежду, что среди моих читателей будут также физики, интересующиеся философскими аспектами своей науки и до сих пор не знакомые с восточной философией. Они найдут в восточном мистицизме последовательное и стройное философское обоснование наших наиболее передовых теорий о строении физического мира.

Что касается содержания книги, читатель, возможно, почувствует неравномерность в описании концепций мистицизма и физики. По мере чтения его понимание физической проблематики будет неуклонно расти, однако сопоставимого продвижения в области мистицизма может и не произойти. Это неизбежно, поскольку мистицизм -- это ощущения и представления, которые нельзя приобрести за счет чтения книг на эту тему. Глубокое понимание любой мистической традиции может быть достигнуто лишь в том случае, если мы приняли решение активно погрузиться в ее среду. Я могу только надеяться, что моя книга убедит читателя в том, что подобное погружение чрезвычайно плодотворно.

По мере написания этой книги росло и мое собственное понимание восточной философии. Этим я обязан двум людям, родившимся на Востоке -- Фирозу Мехта, который помог мне понять многие аспекты индийского мистицизма, и моему учителю тайцзи Лю Сю-ци, который познакомил меня с живой даосской традицией.

Невозможно перечислить имена всех тех ученых, студентов, деятелей искусства и просто друзей, беседы с которыми предоставили мне возможность сформулировать свои идеи. Мне кажется, что следовало бы, тем не менее, выразить особую признательность Грэхэму Александру, Джонатану Эшмору, Стрэтфорду Кэлдэкотту, Лин Гэмблз, Соне Ныобай, Рэю Риверсу, Джоэль Шерк, Джорджу Сударшану и Райану Томасу.

И, наконец, я бесконечно обязан миссис Паули Бауэр-Иннхоф за ее щедрую финансовую поддержку в те моменты, когда в этом была наибольшая необходимость.

Фритьоф Капра Лондон, декабрь 1974 г».

Приложение 3

Владимир Соловьёв Три свидания (Москва -- Лондон -- Египет. 1862--1875--1876)

Поэма

Заранее над смертью торжествуя

И цепь времён любовью одолев,

Подруга вечная, тебя не назову я,

Но ты почуешь трепетный напев../

Не веруя обманчивому миру,

Под грубою корою вещества

Я осязал нетленную порфиру

И узнавал сиянье Божества...

Не трижды ль ты далась живому взгляду --

Не мысленным движением, о нет! --

В предвестие, иль в помощь, иль в награду

На зов души твой образ был ответ.

И в первый раз,-- о, как давно то было! --

Тому минуло тридцать шесть годов,

Как детская душа нежданно ощутила

Тоску любви с тревогой смутных снов.

Мне девять лет, она... ей девять тоже.

«Был майский день в Москве», как молвил Фет.

Признался я. Молчание. О, Боже

Соперник есть. А! он мне даст ответ.

Дуэль, дуэль! Обедня в Вознесенье.

Душа кипит в потоке страстных мук.

Житейское... отложим... попеченье --

Тянулся, замирал и замер звук.

Алтарь открыт... Но где ж священник, дьякон?

И где толпа молящихся людей?

Страстей поток, -- бесследно вдруг иссяк он.

Лазурь кругом, лазурь в душе моей.

Пронизана лазурью золотистой,

В руке держа цветок нездешних стран,

Стояла ты с улыбкою лучистой,

Кивнула мне и скрылася в туман.

И детская любовь чужой мне стала,

Душа моя -- к житейскому слепа...

И немка-бонна грустно повторяла:

«Володинька -- ах! слишком он глупа!»

Прошли года. Доцентом и магистром

Я мчуся за границу в первый раз.

Берлин, Ганновер, Кёльн -- в движенье быстром

Мелькнули вдруг и скрылися из глаз.

Не света центр, Париж, не край испанский,

Не яркий блеск восточной пестроты --

Моей мечтою был Музей Британский,

И он не обманул моей мечты.

Забуду ль вас, блаженные полгода?

Не призраки минутной красоты,

Не быт людей, не страсти, не природа --

Всей, всей душой одна владела ты.

Пусть там снуют людские мириады

Под грохот огнедышащих машин,

Пусть зиждутся бездушные громады, --

Святая тишина, я здесь один.

Ну, разумеется, cum grano salis!

Я одинок был, но не мизантроп;

В уединении и люди попадались,

Из коих мне теперь назвать кого б?

Жаль, в свой размер вложить я не сумею

Их имена, не чуждые молвы...

Скажу: два-три британских чудодея

Да два иль три доцента из Москвы.

Всё ж больше я один в читальном зале;

И верьте иль не верьте -- видит Бог,

Что тайные мне силы выбирали

Всё, что о ней читать я только мог.

Когда же прихоти греховные внушали

Мне книгу взять «из оперы другой» --

Такие тут истории бывали,

Что я в смущенье уходил домой.

И вот однажды -- к осени то было --

Я ей сказал: «О Божества расцвет!

Ты здесь, я чую,-- что же не явила

Себя глазам моим ты с детских лет?»

И только я помыслил это слово --

Вдруг золотой лазурью всё полно,

И предо мной она сияет снова --

Одно её лицо -- оно одно.

И то мгновенье долгим счастьем стало,

К земным делам опять душа слепа,

И если речь «серьезный» слух встречала,

Она была невнятна и глупа.

Я ей сказал: «Твоё лицо явилось,

Но всю тебя хочу я увидать.

Чем для ребенка ты не поскупилась,

В том -- юноше нельзя же отказать!»

«В Египте будь!» -- внутри раздался голос.

В Париж -- и к югу пар меня несет.

С рассудком чувство даже не боролось:

Рассудок промолчал, как идиот.

На Льон, Турин, Пьяченцу и Анкону,

На Фермо, Бари, Бриндизи -- и вот

По синему трепещущему лону

Уж мчит меня британский пароход.

Кредит и кров мне предложил в Каире

Отель «Аббат» -- его уж нет, увы!

Уютный, скромный, лучший в целом мире...

Там были русские, и даже из Москвы.

Всех тешил генерал -- десятый номер, --

Кавказскую он помнил старину...

Его назвать не грех -- давно он помер,

И лихом я его не помяну.

То Ростислав Фаддеев был известный,

В отставке воин и владел пером.

Назвать кокотку иль собор поместный --

Ресурсов тьма была сокрыта в нём.

Мы дважды в день сходились за табльдотом;

Он весело и много говорил,

Не лез в карман за скользким анекдотом

И философствовал по мере сил.

Я ждал меж тем заветного свиданья,

И вот однажды, в тихий час ночной,

Как ветерка прохладное дыханье:

«В пустыне я -- иди туда за мной».

Идти пешком (из Лондона в Сахару

Не возят даром молодых людей, --

В моем кармане -- хоть кататься шару,

И я живу в кредит уж много дней)

Бог весть куда, без денег, без припасов,

И я в один прекрасный день пошёл --

Как дядя Влас, что написал Некрасов.

(Ну, как-никак, а рифму я нашёл).

Смеялась, верно, ты, как средь пустыни

В цилиндре высочайшем и в пальто,

За чёрта принятый, в здоровом бедуине

Я дрожь испуга вызвал и за то

Чуть не убит,-- как шумно, по-арабски

Совет держали шейхи двух родов,

Что делать им со мной, как после рабски

Скрутили руки и без лишних слов

Подальше отвели, преблагородно

Мне руки развязали -- и ушли.

Смеюсь с тобой: богам и людям сродно

Смеяться бедам, раз они прошли.

Тем временем немая ночь на землю