Синтез схоластики и гуманизма в произведении Данте "Божественная комедия"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Синтез схоластики и гуманизма в произведении Данте "Божественная комедия"

Поэма Данте пропитана средневековым мистицизмом и аллегориями. Ему кажется, что все плутают в сумрачном лесу заблуждений, как сам он в первой песни «Божественной Комедии», и всем загородили путь к свету те же символические звери: рысь - сладострастие, лев - гордыня, волчица - алчность. Последняя в особенности заполонила мир; может быть, явится когда-нибудь освободитель, святой, нестяжательный, который, как борзой пёс (Veltro), загонит её в недра ада; это будет спасением бедной Италии. Но пути личного спасения всем открыты; разум, самопознание, наука выводят человека к разумению истины, открываемой верою, к божественной благодати и любви.

Беатриче уже готова была стать символом деятельной благодати; но разум, наука представятся теперь не в схоластическом образе, а в образе Вергилия. Он водил своего Энея в царство теней; теперь он будет руководителем Данте, пока ему, язычнику, дозволено идти, чтобы сдать его на руки поэта Стация, которого в средние века считали христианином; тот поведёт его к Беатриче. Так к блужданию в тёмном лесу пристраивается хождение по трём загробным царствам. Связь между тем и другим мотивом несколько внешняя, воспитательная: странствования по обителям Ада, Чистилища и Рая - не выход из юдоли земных заблуждений, а назидание примерами тех, которые нашли этот выход, либо не нашли его, или остановились на полпути. В иносказательном смысле сюжет «Божественной Комедии» - человек, поскольку, поступая праведно или неправедно в силу своей свободной воли, он подлежит награждающему или карающему Правосудию; цель поэмы - «вывести людей из их бедственного состояния к состоянию блаженства». Так говорится в послании к Кан Гранде делла Скала, властителю Вероны, которому Данте будто бы посвятил последнюю часть своей комедии, толкуя её дословный и сокровенный аллегорический смысл. Послание это заподозрено как дантовское; но уже древнейшие комментаторы комедии, в числе их и сын Данте, пользовались им, хотя и не называя автора; так или иначе, но воззрения послания сложились в непосредственном соседстве с Данте, в кружке близких к нему людей.

Загробные видения и хождения - один из любимых сюжетов старого апокрифа и средневековой легенды. Они таинственно настраивали фантазию, пугали и манили грубым реализмом мучений и однообразной роскошью райских яств и сияющих хороводов. Эта литература знакома Данте, но он читал Вергилия, вдумался в аристотелевское распределение страстей, в церковную лествицу грехов и добродетелей - и его грешники, чающие и блаженные, расположились в стройной, логически продуманной системе; его психологическое чутьё подсказало ему соответствие преступления и праведного наказания, поэтический такт - реальные образы, далеко оставившие за собой обветшалые образы легендарных видений.

Программа «Божественной Комедии» охватывала всю жизнь и общие вопросы знания и давала на них ответы: это - поэтическая энциклопедии средневекового миросозерцания. На этом пьедестале вырос образ самого поэта, рано окружённый легендой, в таинственном свете его Комедии, которую сам он назвал священной поэмой, имея в виду её цели и задачи; название Божественной случайно и принадлежит позднейшему времени. Тотчас после его смерти являются и комментаторы, и подражания, спускающиеся до полународных форм «видений»; терцины комедии распевали уже в XIV в. на площадях. Комедия эта - просто книга Данте, el Dante. Боккаччо открывает ряд его публичных истолкователей. С тех пор его продолжают читать и объяснять; поднятие и падение итальянского народного самосознания выражалось такими же колебаниями в интересе, который Д. возбуждал в литературе. Вне Италии этот интерес совпадал с идеалистическими течениями общества, но отвечал и целям школьной эрудиции, и субъективной критики, видевшей в Комедии все, что ей угодно: в империалисте Д. - что-то в роде карбонара, в Д.-католике - ересиарха, протестанта, человека, томившегося сомнениями. Новейшая экзегеза обещает повернуть на единственно возможный путь, с любовью обращаясь к близким к Д. по времени комментаторам, жившим в полосе его миросозерцания или усвоившим его. Там, где Д. - поэт, он доступен каждому; но поэт смешан в нём с мыслителем, а он требует прежде всего суда себе равных, если мы хотим выделить из дебрей схоластики и аллегории, из-под «покрова загадочных стихов» скрытое в них поэтическое содержание

Путешествие в себя

Сергеев Кирилл Викторович в работе « «Божественная Комедия», как философский текст», утверждает что поэма является, по существу, философским текстом, принадлежащим к жанру «эсхатологической истории».

Понятие «эсхатологическая история» содержит в себе фундаментальную двойственность. С одной стороны, эсхатологическая история есть изложение конечной судьбы мира и человечества, как то мы видим в Апокалипсисе Иоанна Богослова, и в целом ряде структурно сходных профетических текстах. В этом своем аспекте эсхатологическая история примыкает к корпусу историко-философских дисциплин, обсуждающих эволюцию социального макрокосма, и может рассматриваться как направление историософии. С другой стороны, «эсхатологическая история может излагать «конечную судьбу» конкретного человека, фиксируя индивидуальный опыт путешествия в иной мир для обретения некоего знания. Традиционно тексты такого типа рассматривались европейской наукой либо как мистические, либо как ритуальные, то есть связанные с областью религии или мифологии. Между тем, основываясь на анализе значительного числа текстов, принадлежащих к этому направлению эсхатологической истории, можно утверждать, что перед нами - фиксация опыта философской авторефлексии, то есть попытка позитивного описания «путешествия» вглубь своего внутреннего мира, что, бесспорно, трансформирует проблему изучения таких текстов в проблему истории философии. Указанный тип эсхатологической истории мы можем определить как описание «путешествия в себя». Понятие это нами заимствовано из персидской философской традиции, в частности, из послания Гусейни Саадата к Махмуду Шабустари. Используя это понятие, мы будем отличать эсхатологическую историю «в широком смысле» как общий термин, обозначающий тексты, обсуждающие судьбу мира и человечества, от эсхатологической истории «в узком смысле» как попытки описания индивидуальной философской рефлексии внутреннего мира, то есть о том, о чём мы в дальнейшем будем говорить как о «путешествии в себя».

Средневековые представления в «Божественной комедии»

Само название «Комедия» восходит к чисто средневековым смыслам: в тогдашних поэтиках трагедией называлось всякое произведение с печальным началом и благополучным, счастлиым концом, а не драматургическая специфика жанра с установкой на смеховое восприятие. Эпитет же «Божественная» утвердился за поэмой уже после смерти Данте не раньше 16 в. как выражение ее поэтического совершенства, а вовсе не религиозного содержания.

«Божественная комедия» отличается четкой и продуманной композицией: она разделена на три части («кантики»), каждая из которых изображает одну из трех частей загробного мира, согласно католическому учению, - ад, чистилище или рай. Каждая часть состоит из 33 песен, а к первой кантике добавлена еще одна песнь-пролог, так что всего получается 100 песен при троичном членении: вся поэма написана трехстрочными строфами - терцинами.

Это господство в композиционной и смысловой структуре поэмы числа 3 восходит к христианской идее о троице и мистическом значении числа 3. На этом числе основана вся архитектоника загробного мира «Божественной комедии», продуманная поэтом до мелочей. Символизация на этом не заканчивается: каждая песнь заканчивается одним и тем же словом «звезды»; имя Христа рифмуется только с самим собой; в аду имя Христа нигде не упоминается, как и имя Марии, и т.д.

При всей своей оригинальности поэма Данте имеет различные средневековые источники. Фабула поэмы воспроизводит схему популярного в средневековой литературе жанра «видений» или «хождений по мукам» - о тайнах загробного мира. Тема загробных «видений» разрабатывалась в аналогичном направлении в средневековой литературе и за пределами Западной Европы (древнерусский апокриф «Хождение Богородицы по мукам», XII в., мусульманское предание о видении Магомета, созерцавшего в пророческом сне мучения грешников в аду и райское блаженство праведников. У арабского поэта-мистика XII в. Абенараби есть сочинение, в котором даны картины ада и рая, похожие на дантевские, и их параллельное независимое возникновение (ибо Данте не знал арабского языка, а на известные ему языки Абенараби переведен не был) свидетельствует об общей тенденции в эволюции данных представлений в различных удаленных друг от друга регионах.

В своей поэме Данте отразил и средневековые представления об аде и рае, времени и вечности, грехе и наказании.

Как отмечает С. Аверинцев: «Систематизированная «модель» ада в «Божественной комедии» со всеми ее компонентами - четкой последовательностью девяти кругов, дающей «опрокинутый», негативный образ небесной иерархии, обстоятельной классификацией разрядов грешников, логико-аллегорической связью между образом вины и образом кары, наглядной детализацией картин отчаяния мучимых и палаческой грубостью бесов - представляет собой гениальное поэтическое обобщение и преобразование средневековых представлений об аде».

Идея средневекового дуализма, резко расчленявшего мир на полярные пары противоположностей, группирующихся по вертикальной оси (верх: небо, Бог, добро, дух; низ - земное, дьявол, зло, материя) выражена у Данте в фигуральном образе восхождения-нисхождения. «Не только устройство потустороннего мира, в котором материя и зло концентрируются в нижних пластах ада, а дух и добро венчают райские высоты, но и всякое движение, изображаемое в «Комедии», вертикализировано: кручи и провалы адской бездны, падение тел, влекомых тяжестью грехов, жесты и взгляды, самый словарь Данте - все привлекает внимание к категориям «верха» и «низа», к полярным переходам от возвышенного к низменному - определяющих координат средневековой картины мира»

С наибольшей силой Данте выразил и средневековое восприятие времени. «Контраст времени скоропреходящей земной жизни человека и вечности, - отмечает А.Я. Гуревич, - и восхождение от первой ко второй определяет «пространственно-временной континуум» «Комедии». Вся история рода человеческого предстает в ней как синхронная. Время стоит, оно все - и настоящее, и прошедшее, и будущее - в современности…». По выражению О. Мандельштама, история понимается Данте «как единый синхронистический акт». Земная история, которой живет Данте, воздействует на изображаемый им потусторонний мир, образуя специфическую форму пространства-времени. Образы и идеи, наполняющие «вертикальный мир» поэмы, по выражению М. Бахтина, движимы стремлением вырваться из него и «выйти на продуктивную историческую горизонталь». Отсюда - предельная напряженность всего Дантова мира. Конфликт времен, пересечение времени и вечности выражает ведущую идею «Комедии». Образно говоря, «Божественная комедия» превращает время в трагедийное воплощение вечности, в то же время устанавливая с нею сложную диалектическую связь.

Тут превалирует средневековое однозначно отрицательное отношение к врагу рода человеческого. Люцифер Данте, наполовину вмерзший в лед (символ холода нелюбви), являет уродливую пародию на образы небес: три его лица - насмешка над троицей, из них красное - гнев как противоположность любви, бледно-желтое - бессилие или леность как противоположность всемогуществу, черное - невежество как противоположность всеведению; 6 крыл нетопыря соответствуют шести крыльям херувима.

Не удивительно, что дантов Люцифер не нравился Шатобриану и другим романтикам. В нем нет ничего общего с гордым Сатаной Мильтона, с философствующим Мефистофелем Гете, с непокорным Демоном Лермонтова. Люцифер в «Божественной комедии» бунтовщик, безнадежно проигравший свое дело. Он стал частью космического целого, подчиненным высшим непререкаемым законам.

Ад в системе мироздания обладает специальной функцией изоляции и - в последних своих глубинах - аннигиляции греха и грешников.

В трех устах троеликого Демона казнятся самые гнусные, по мнению Данте, предатели: Иуда, Брут, Кассий. Центр мироздания, совпадающий с центром земли, скован льдами. Зло - в сосредоточии тяжести вселенной. Величайший грех есть вместе с тем и величайшее безобразие, окаменение, неподвижность, обморок сознания.

Второе существенное отличие состояло в том, что задача средневековых «видений» заключалась в том, чтобы отвлечь человека от мирской суеты, показать ему греховность земной жизни и побудить обратиться мыслями к загробной жизни. У Данте же форма «видений» использована с целью наиболее полного отражения реальной земной жизни. Он творит суд над человеческими пороками и преступлениями не ради отрицания земной жизни как таковой, а во имя ее исправления, чтобы заставить людей жить более правильно. Он не уводит человека от действительности, а наоборот, погружает в нее.

В отличие от средневековых «видений», ставивших целью обратить человека от мирской суеты к загробным мыслям, Данте использует форму «видений» для наиболее полного отражения реальной земной жизни и прежде всего для суда над человеческими пороками и преступлениями во имя не отрицания земной жизни, а ее исправления.

Третье отличие состоит в пронизывающем всю поэму жизнеутверждающем начале, оптимизме, телесной насыщенности (материальности) сцен и образов.

По сути, всю «Комедию» сформировало стремление к абсолютной гармонии и вера в то, что она практически достижима. Отсюда глубинный оптимистический смысл сверхматериальной, математически четкой геометрии ада, который заключался в том, что строгая геометрическая пропорциональность «Комедии» и самого Ада, господствующая в них символика чисел суть отражение веры, представления и стремления к мировой абсолютной гармонии, слиянию с Богом (в дантевском «Раю», к примеру, тоже истаивает бытийность тел, но там она растворяется в божественном свете соединения, который, преодолевая телесную непроницаемость и смешивая свои лучи, выражает вовне это взаимопроникновение душ).

Данте показывает целую галерею живых людей, наделенных различными страстями, причем едва ли не первый в западноевропейской литратуре делает предметом поэзии именно изображение страстей, материализованных в облике грешников.

Одними-двумя штрихами Данте обрисовывает глубоко отличные друг от друга образы, отличающиеся реальностью как бытовой, так и исторической, поскольку оперирует поэт с материалом, взятым из живой итальянской действительности.

Материализация затрагивает и духовный аспект. Так, все грехи, наказуемые в аду, влекут за собой форму кары, аллегорически изображающую душевное состояние людей, подверженных данному пороку: сладострастные осуждены вечно кружиться в адском вихре их страсти; гневливые погружены в смрадное болото, где ожесточенно борются друг с другом; тираны барахтаются в кипящей крови; ростовщики сгибаются под тяжестью навешанных на шеи тяжелых кошельков; у колдунов и прорицателей головы вывернуты назад; на лицемеров надеты свинцовые мантии, позолоченные сверху; изменники и предатели подвергнуты различным пыткам холода, символизирующим их холодное сердце. Тяга к материализации проявляется и в сохранении в большинстве кругах неизменным телесного облика грешников. Исключения, влекущие за собой не просто потерю целости и бытийности (то есть способности к перемещению, осознанию и существованию в пусть и чуждой непривычной среде), а потерю самого человеческого вида, относятся к наиболее тяжким грехам: таков Лес самоубийц: «Когда душа, ожесточась, порвет / Самоуправно оболочку тела, / Минос ее в седьмую бездну шлет, / Ей не дается точного предела» (в Судный день самоубийцы не наденут тела, которое сбросили сами). Таково смешивание воров со змеями в 7 круге Щелей: «Все бывшее в одну смесилось муть; / И жуткий образ медленной походкой, / Ничто и двое, продолжал свой путь». Однако при всем том сама материальность их неискоренима (пусть и в образе ядовитого леса или смеси человеческого и змеиного тел).

Однако эта реалистичность в описаниях резко контрастирует с глубокой символичностью и аллегоричностью поэмы. Данный контраст усугубляется по мере опускания в пропасти ада.

Спуск в ад - это спуск в царство бездуховной материи, лежащей много ниже материальности обыденной жизни. Чем ближе в «Комедии» к Сатане, тем менее человечными становятся по своей сути грешники. Фр. Де Санктис так пишет об этом: «Человеческий облик исчезает: вместо него - карикатура, непристойно исковерканные тела… Человек и животные начала в них перемешаны, и самая глубокая идея, заложенная в «Злых Щелях», состоит как раз в этом перевоплощении человека в животное и животного в человека…».

«Само распределение казней, - пишет И.Н. Голенищев-Кутузов, - в которых самые тяжкие размещены ниже от поверхности земли, указывает на то, что Данте наиболее легкими пороками считал те, которые происходят от невоздержанности, как сладострастие, обжорство, гнев, и самыми тяжкими - обман и предательство. В первых еще бушуют страсти, им свойственны человеческие чувства, они находятся в состоянии вечного движения. Гневные, погруженные в Стигийское болото, еще не совсем утратили человеческий облик. В граде Дите грешники лежат в каменных гробах, но восстают и предрекают будущее, сохранив всю страстность живых. Античные кентавры терзают обитателей верхних кругов; они превращаются в деревья, источающие кровь, шествуют под вечным огненным дождем, но способны мыслью переноситься в прошлое, рассказывать о своей земной судьбе. В самой нижней из адских бездн нет ни огня, ни движения, все оледенело под ветром, порожденным шестью крыльями Люцифера, превратилось в безжизненную материю, где тускло брезжет сознание. Над вечной мерзлотой звучит лишь голос мести, вечный, безнадежный - голос графа Уголино…».

Противоречия между средневековой и ренессансной мировоззренческой и художественной системами наблюдаются также в трактовке назначения и функций ада. Даже там человек у Данте является прежде всего личностью, со своим голосом, историей, мнением, судьбой.

В аду Данте торжествует справедливость. Данте чтит высшее правосудие, обрекшее грешников на мучения в преисподней, но в то же время там царит свобода воли в праве на собственную оценку, реакцию на приговор, на личное отношение к грешникам. Данте приносит в ад собственную человеческую индивидуальность, и именно она преобразует средневековый комический стиль, принятый до того в описании адских сцен и обитателей ада в соответствии с эстетической системой средневековой смеховой культуры. У Данте комизм адских сцен особого рода: поэт сознательно стремился к абсолютному комизму, исключающему всякий юмор, и отсутствие у него снисходительности и мягкости к обитателям ада не отрицает его способности к обладанию комическим даром. Поразительно другое. Не покушаясь на высшую справедливость, Данте изображает ад и его обитателей, опираясь на личный жизненный опыт и руководствуясь собственными чувствами, даже если они идут вразрез с нормами средневековой морали. То есть его ад - это не аллегории, а переживания событий; а символы суть психологические характеры.

Описание Ада у Данте пронизано эмоциональной сопричастностью, направленной на то, чтобы ощутить греховность, а не абстрактность ада. Потому-то каждому греху дается фигуральное выражение.

Удивительно, что Данте сопереживанием возвращает человечность самым страшным грешникам. Способность сострадать грешникам даже в кругу предателей - самого страшного, по мнению Данте, греха - видоизменяет комический стиль даже в самых глубинах преисподней - там, где отрицающий человека комизм должен был бы, казалось, достигнуть своей абсолютности.

В отличие от средневековых «видений», дававших самое общее схематическое изображение грешников, Данте конкретизирует и индивидуализирует их образы и грехи, доводя до чистого реализма. «Загробный мир не противопоставляется реальной жизни, а продолжает ее, отражает существующие в ней отношения. В дантевском аду бушуют, как и на земле, политические страсти», - пишет С. Мокульский.

Самая идея загробного возмездия получает у Данте политическую окраску. Поэтому, помимо морально-религиозного смысла и аллегорий, сближающих комедию с литературой раннего средневековья, многие образы и ситуации имеют политический смысл (так, дремучий лес - олицетворение земного существования человека и одновременно символ анархии, царящей в Италии; Вергилий - земная мудрость и символ гиббелинской идеи всемирной монархии; три царства загробного мира символизируют земной мир, преображенный в согласии с идеей строгой справедливости). Все это придает комедии светский отпечаток.

В дантологии ведутся споры, к какому периоду отнеси творчество Данте - к Средним векам или ко времени Ренессанса. Вероятно, точнее будет сказать, что поэт стоял на рубеже двух эпох. На примере его творчества можно рассмотреть, как Данте совмещает элементы и того и другого времени. С эпохой Возрождения Данте связывает интерес к конкретной личности, к человеку. Для поэта характерен больше антропоцентризм нового времени, чем теоцентризм Средних веков. Общаясь в загробном мире с умершими, Данте не остается равнодушным ни к одной душе. Другим элементом эпохи Возрождения можно назвать реализм Данте, с которым он описывает обитателей загробного мира и их судеб. Также поэт, одним из первых, уделил большое внимание и реалистическим описаниям окружающего мира, природы, что явилось значительным шагом в развитии средневековой литературы и перехода ее к литературе Возрождения.

Человек Нового времени проявляется в Данте, когда он испытывает дуалистические чувства к грешникам. Он понимает их вину и при этом с радостью общается с Брунетто Латини, который мучается в Аду; сочувствует трагедии Франчески и Паоло и т.д. Помимо этого, Данте совмещает в себе рационализм и свободу мысли присущую поэту. В «Божественной комедии» это проявляется даже в ее структуре - точной и четкой (3 части по 33 песни в каждой Ренессанс - это движение за обновление, возрождение античных традиций в науке, философии и культуре. Поэтому интерес Данте к античности, включение греческих и римских героев и сюжетов в повествование - это еще один признак прогрессивности его поэзии. До него средневековая литература не баловала таким изобилием античных мифов и исторических фактов читателей. Следует также добавить, что Данте можно отнести и к так называемому возрожденческому типу человека, то есть человеку, который содержит в себе универсальную систему знаний. А ведь Данте был и поэтом, и общественным деятелем, он, как видно из «Божественной комедии», обладал уникальными знаниями по астрономии, астрологии, физике и математике. Однако Данте не успел расстаться со средневековыми методами повествования. Например, его «Комедия» перегружена аллегориями, которые, вероятно, были понятны его современникам, а нам дают обширную почву для трактовки их. В произведении много католической символики (например: грифон - символ Христа, орел - символ евангелиста Иоанна). Многие ситуации можно понять как буквально, так и иносказательно. Причем иносказательно в нескольких смыслах (в частности, сцена в лесу, в котором заблудился Данте: это просто дремучий лес, лес его душевных колебаний, это хаос в политической жизни Италии). Большое внимание к теологии так же является атрибутом средних веков. Таким образом, очень трудно точно наметить принадлежность Данте к конкретному времени. Об этом А.Ф. Лосев пишет так: «При всей связи Данте со средневековым мировоззрением, его художественные образы настолько индивидуальны и неповторимы, настолько единичны и в то же время пронизаны одной и всеобщей идеей, что конце концов невозможно даже поставить вопрос о том…средние ли это века или уже начало Ренессанса…».

средневековый божественный комедия схоластика

Размещено на Allbest.ru