"Чужое как свое", или физиология плагиата

Размещено на http://www.allbest.ru/

"Чужое как свое", или физиология плагиата

Физиологический очерк ставил своей целью изображение современного общества во всем его многообразии: экономической, социальной, бытовой и нравственной составляющих - и основывался на наблюдении действительности и ее точном («дагерротипном») изображении средствами литературы. Очерк подобного рода по определению бессюжетен, однако в нем «богато развернута социальная характеристика типа, его связей со средой» [2, с. 951-952]. Во французской литературе, эстетической «alma mater» жанра, физиологический очерк принято было рассматривать как «естественную историю нравов», что подчеркивало лежащую в его основе нравственную составляющую и позволяло рассматривать жанр в рамках нравоописательного направления журналистики, а позже - литературы. Вместе с тем это очерк сугубо бытовой, т.е. основанный на явлениях повседневности, составляющих основу и образующих ткань действительности, формирующуюся и функционирующую в различных ее сферах. Вышесказанное позволяет уточнить сущностные характеристики жанра и определить его как очерк нравоописательно-бытовой, позволяющий не только объять границы некоего явления и зафиксировать их в слове, т.е. выполнить эстетическую и художественную задачи, но и развернуть описание в сферу морали, выполнив тем самым задачу этического порядка.

Нижеследующие рассуждения представляют собой попытку рассмотреть и описать феномен плагиата в рамках физиологического очерка - жанра как будто забытого, но не утратившего ни своей актуальности, ни присущей ему продуктивности, основанных на свойственной ему этико-эстетической амбивалентности. Иными словами, представить плагиат как явление (к сожалению, весьма распространенное) преимущественно академического, а также художественного и, шире, общекультурного быта и нравов, разворачивая описание в процедурах герменевтического и сопоставительного анализа и соблюдая при этом верность действительности, фактологическую точность, академическую корректность и - по возможности - беспристрастность.

В разного рода словарях плагиат толкуется как «присвоение чужого авторства, выдача чужого произведения или изобретения за собственное»; «выдача чужого произведения за свое или незаконное опубликование чужого произведения под своим именем, присвоение авторства»; «выдача чужого произведения за свое или использование в своих трудах чужого произведения без ссылки на автора» [3, с. 511; 5, с. 380; 6, с. 130]. При всех (весьма, впрочем, незначительных) различиях вышеприведенных трактовок все они - и многие другие - сходятся в одном: плагиат есть присвоение чужого и выдача этого чужого за свое. То есть - кража. То есть - деяние, которое должно быть наказуемым в соответствии с определенным законодательством, в данном случае законом об авторском праве и / или интеллектуальной собственности. Весьма показательно, что латинский термин plagium (похищение), к которому восходит слово plagiatus (похищенный), в римском праве означал преступную продажу в рабство свободного человека и карался бичеванием. Представляется, что, со всеми необходимыми допущениями, незаконное присвоение чужого текста вполне сопоставимо с незаконной продажей свободного гражданина. На уровне фактологии в обоих случаях речь идет о противоправном деянии со злым умыслом, о причинении ущерба того или иного рода пострадавшей стороне; на уровне развернутой метафоры - о незаконном лишении исходного статуса, исходных связей по шкале принадлежности автору (в случае присвоения чужого текста) или миру свободных равноправных граждан (в случае лишения человека свободы), что и обусловило возможность переосмысления термина в указанном направлении.

История плагиата до сих пор не написана, в силу чего довольно трудно сказать, кто был первым плагиатором, т.е. кто первым в истории человеческой цивилизации выдал чужое произведение за свое. Историкам литературы хорошо известно, что уже античные авторы обвиняли собратьев по перу в присвоении чужих текстов, и далеко не всегда безосновательно; в истории науки, вероятно, плагиат сделался насущной проблемой несколько позже. В нынешнем значении слово стало употребляться в европейских языках в семнадцатом веке; русское слово «плагиат» восходит к французскому термину plagiat Iitteraire и первоначально, как явствует из исходного термина, также употреблялось лишь по отношению к художественным текстам.

В любом случае представление о краже как краже, как присвоении чужого неотделимо от представления о собственности, следовательно, плагиат как форма кражи возникает вместе с формированием оппозиции «мое - чужое» в сознании сообщества, что получило оформление и закрепление в уголовном праве. Другое дело, что отношение к плагиату в ходе культурно-исторического развития претерпевало существенные изменения в зависимости от специфики понимания природы интеллектуальной деятельности и собственности в противовес собственности сугубо имущественной. Однако по мере профессионализации труда ученого / художника отношение это приобретает все более определенные границы, а плагиат, в свою очередь, становится занятием поначалу осуждаемым, т.е., наказуемым с точки зрения нравственной, а впоследствии - подлежащим наказанию и с точки зрения юридической, что было закреплено в авторском праве и праве на интеллектуальную собственность.

Следует оговориться: речь не идет о так называемых «вечных темах», «бродячих сюжетах» или «идеях, носящихся в воздухе». Все они суть феномены, основанные на общности культурно-исторического развития, специфике творческого сознания и цикличности истории культуры, приводящих к возникновению сходных идей и / или появлению сходных произведений, принадлежащих разным авторам. Речь не идет и об откровенных подражаниях и переделках чужих произведений, что, как правило, оговаривается на уровне названия (заголовка и / или подзаголовка) или собственно текста. Речь идет о явлении, которое позволительно метафорически определить как «умысел злонамерения» - о намеренном и, следовательно, вполне осознанном присвоении чужого и попытке выдать это чужое за свое. Представляется, что именно осознанность и намеренность очерчивают границы феномена плагиата, отделяя его от явлений иного порядка; иными словами, плагиат возможен лишь на уровне сложившегося зрелого сознания и лишь как результат экспликации вовне вполне определенной интенции. На уровне наивного сознания (например, сознания ребенка или дикаря) корректнее говорить о стихийном заимствовании, основанном на свойственном этому типу сознания понимании справедливости как распределения поровну - достаточно вспомнить известное речение литературного героя: «Если из многого взять немножко, это не кража, а просто дележка». В этом смысле использование чужого текста без ссылки на автора просто потому, что плагиатору текст «очень понравился» или «лучше все равно не ска - жешь», следует рассматривать не только как показатель нравственного уровня соответствующего сообщества и / или плагиатора, но и как достаточно тревожное свидетельство все более распространяющегося в современной академической и творческой среде детского либо дикарского типа сознания у взрослых и внешне как будто вполне цивилизованных людей.

Уровни и формы плагиата

В самом общем виде уровни плагиата, выделяемые на основании того, что присваивается, сводимы к пяти основным модификациям, в более или менее равной степени приложимым к сферам как интеллектуальной (академической) жизни, так и жизни творческой (художественной), и представленным ниже в режиме «от общего - к частному»:

1) уровень идеи (концепции) замысла;

2) уровень структуры (организации) текста;

3) уровень названия;

4) уровень материала, на котором основан текст;

5) уровень терминологии.

Очевидно, что на первом уровне плагиат научный будет существенно отличаться от плагиата художественного: в первом случае заимствование чужой идеи (концепции) следует, безусловно, считать плагиатом; во втором - использование одной и той же фабулы, типа, приема или персонажа плагиатом не является, поскольку в тексте литературном предметом плагиата становится не собственно идея, а ее оформление. Уровни структуры и терминологии значимы лишь для текста научного; уровень материала - для текстов научного и художественного, но не в равной мере и на основании различных механизмов. Заимствование материала, введенного в научный оборот другим исследователем, без ссылки на него, следует без каких-либо оговорок признать плагиатом; писатель (художник слова) «заимствует» материал из действительности, осмысливая и организуя его по-своему, в силу чего речь, вероятно, нужно вести не столько о заимствовании в строгом смысле слова, сколько об использовании предоставляемого действительностью материала для его художественной обработки. Следовательно, при оценке явления (плагиат - не плагиат) в первом случае следует руководствоваться критерием строго фактологическим, во втором - критериями эстетическим и художественным; однако определяющая роль в обоих случаях принадлежит критерию нравственному. На уровне названия в приложении к обоим типам текстов необходимо различать заимствование как присвоение от заимствования как приема, когда название чужого текста намеренно используется как историко-культурная цитата или аллюзия, отсылающая читателя к известным научным или художественным текстам и таким образом задающая семантику и семиотику вновь создаваемого текста, а также ракурс читательского восприятия. Однако в этом случае заимствуемое название необходимо брать в кавычки и / или сопровождать объясняющим расширением.

В свою очередь, многообразие форм плагиата, определяемых в зависимости от механизма, т.е. того, каким образом происходит присвоение, возможно свести к четырем основным типам:

1) прямое заимствование и присвоение чужой собственности, к которому можно отнести так называемое псевдоцитирование (весьма распространенный прием цитирования без кавычек и ссылок на аутентичного автора), заимствование идеи, названия (иногда с незначительными синтаксическими модификациями), материала (особенно архивного, введенного в научный оборот другими исследователями, без ссылок на них или в естественных науках - материала, полученного опытным путем);

2) контаминация или «склеивание» своего текста из фрагментов чужих без существенных изменений, которые позволяли бы считать полученный в результате столь механической процедуры «новый» текст авторским, и без ссылок на аутентичного автора / авторов, - прием, получивший в современном английском языке весьма выразительное название «cut and paste»;

3) реферирование (пересказ «своими словами» с незначительными сокращениями, заменами и синтаксическими перестановками);

4) наконец, так называемое «соавторство», возникающее без ведома автора исходного текста посредством простого присоединения своего имени при переиздании текста либо добавления к чужому тексту какого-либо незначительного фрагмента (например, приложения практического характера) и не имеющее ничего общего с истинным соавторством, основанном на обоюдной интенции и выраженном обеими сторонами стремлении к добровольному сотрудничеству.

Одним из самых сложных и плохо поддающихся формализации следует считать вопрос о границах плагиата, особенно в случае с текстами художественными, когда механизм заимствования может использоваться в сугубо стилистических целях (приемы скрытой цитации, аллюзии, прямой стилизации и т.п.). Более того, некоторые направления современной литературы эстетически и «технически» основаны на бесконечном ряде псевдоцитат, не предполагающих ссылок на аутентичного автора, но рассчитанных на безошибочное узнавание читателем, за счет чего и создается определенный эстетический эффект. Вполне очевидно, что подобная текучесть и неопределенность (неопределимость?) границ способствует распространению плагиата и весьма осложняет задачу его выявления и наказания, что, в свою очередь, имеет результатом не только количественный рост «плагиат-литературы», но и весьма опасный нравственный поворот сознания в направлении «все дозволено и ничто не наказуемо». По горько ироническому и весьма актуально звучащему утверждению Жюля Жирардена, «плагиат - основа каждой литературы, за исключением самой первой, о которой, впрочем, ничего не известно».

Плагиат, как явствует из вышесказанного, есть явление далеко не новое, однако в эпоху глобализации и «всемирной паутины» он поистине приобрел характер бедствия. Причины достаточно просты и более чем очевидны. Во-первых - «человеческое, слишком человеческое»: исходно свойственное природе человека желание присвоить чужое, при отсутствии ограничений внутреннего и внешнего порядка превращающееся в легко реализуемое намерение и вследствие этого с течением времени воспринимаемое как норма. Во-вторых, сама амбивалентная природа феномена, в сочетании с человеческой природой и спецификой творческого сознания делающая искушение слишком сильным, чтобы ему можно было противостоять. В-третьих, причины социального порядка и специфика академического и художественного быта последних десятилетий (это особенно справедливо по отношению к т. н. постсоветскому пространству, на котором плагиат в этот период разросся до чудовищных размеров).

Позволю себе пространную автоцитату. «Возможно ли противостоять бедствию? Вероятно, возможно, если выступать против него «единым фронтом», - если защищать себя станет не только тот, кто сделался жертвой плагиата, но и академическое сообщество в целом. Инструментов защиты более чем достаточно: письма в редакции соответствующих изданий и академических / творческих институций, отказ рецензировать и / или оппонировать основанные на плагиате научные работы и литературные произведения, предание каждого случая плагиата широкой огласке, в пределе - создание атмосферы нетерпимости к профессиональной нечистоплотности в научной / творческой среде и в общественном мнении (именно так обстоит дело в западном академическом сообществе, в силу чего плагиат распространен в нем не столь широко). Но все вышеперечисленное суть регуляторы, в основании которых лежит страх, который, как известно, плохой советчик; фундаментом же, как представляется, должны бы стать человеческая и профессиональная совесть каждого и понимание того, что без уважения к себе и к ближнему и без соблюдения основных заповедей человеческое сообщество как таковое обречено на весьма незавидное будущее» [1, с. 72].

Если в соответствии с избранными для данной статьи жанровыми и методологическими параметрами перевести цитированный пассаж в регистр менее эмоциональный и более беспристрастно-констатирующе академический, возможно говорить о регуляторных механизмах двух типов: внешних - правовых и внутренних - нравственных. При этом, коль скоро право, как известно, исторически вырастает из морали, вторые будут иметь определяющее значение; иными словами, самые справедливые законы, призванные защищать авторское право и наказывать плагиаторов, останутся законами de jure до тех пор, пока в социуме и в совокупном сознании сообщества не будет нравственной основы для того, чтобы они превратились в законы de facto.