Социально-философская парадигма модернизации образования

Во-первых, исследованы те факторы в развитии культуры, которые связаны с разнообразным формотворчеством. Во-вторых, проделана вся предварительная работа по исследованию заведомо тупиковых линий в теоретическом исследовании культуры, а само наличие связи культуры с человеческой деятельностью становится все более явным. В-третьих, обозначена теоретическая опасность многих разновидностей редукционизма - опасность поглощения социального культурным и культурного социальным. Тем самым вновь ставится серьезный и вполне кантианский (вернее, неокантианский) вопрос о бытии трансцендентального субъекта.

Сказанное выше о буржуазном масскульте не означает, что советский неополитарный масскульт лучше. Подобно этому и культурологические построения на Западе во многом были аналогичны таким же исканиям в тогдашнем Советском Союзе. Культурологическая мысль в нашей стране развивалась по-особому. На нее оказывала воздействие особая религиоподобная идеологизированная разновидность парамарксистской доктрины и собственно марксоидная идеология. И потому культурологии выпала роль, с одной стороны, средства «легального» уклонения от марксоидной догматики в сторону любых других - в первую очередь религиозных - идеологий. С другой стороны, западные теоретические схемы воспроизводились и в рамках самой теории. Но все-таки оставалась невозможной честная научная полемика, и, значит, никакой культурологии как самостоятельной научной дисциплины сложиться не могло.

Трудна была судьба традиционной философской (кантианской по генеалогии) проблематики идеала в культуре, поскольку проблему социальных идеалов можно было рассматривать только в плане торжества коммунистических идеалов. «О подлинной науке в этих условиях, отмечает Ю.А. Муравьев, - просто не могло больше быть речи: соответствующая проблематика окончательно перекочевала, как уже было сказано, в подчинение епархии (читай: кафедр) научного коммунизма, где живая мысль (даже после их перехода - переименования - в нейтральную епархию политологии) если и билась, то лишь... в агонии».

И все-таки отечественная научная мысль сделала, по нашему мнению, ряд несомненных позитивных шагов к решению важных культурологических проблем. В ее рамках еще при «советской власти» множество определений культуры удалось свести к небольшому числу основных подходов. А исходным для отечественных специалистов стал так называемый деятельностный подход. Удачнее всего в связи с этим, по мнению диссертанта, резюмированы и классифицированы основные трактовки культуры в теоретических разработках наших специалистов в ряде работ Ю.А. Муравьева. Им предложено такое понимание соотношения основных трактовок культуры: (1) продукционистская: культура -совокупность материальных и духовных продуктов человеческой деятельности; (2)ценностная: культура - совокупность социально значимых человеческих ценностей; (3) собственно-деятельностная: культура есть подлинно человеческая суперорганическая (в отличие от животной -органической) деятельность; (4) «модусная»: культура есть специфически человеческий способ деятельности; (5) «креативистская»: культура есть социально значимая человеческая творческая деятельность;

(6) «персоналистская»: культура есть личностный срез человеческой истории; (7) «эмпирицистская»: культура есть система опыта, обеспечивающая воспроизводство человеческой деятельности. Последняя теория в более развитом виде предстала в последующих работах ряда авторов под именем экспериентной теории культуры.

Эта простая схема удачна, как представляется, именно в том отношении, что позволяет вписать в свой контекст множество промежуточных и эклектических культурологических концепций.

В принятой нами вслед за рядом авторов экспериентной культурорлогической концепции культура, как уже выше было сказано, понимается как социально значимый опыт деятельности, передаваемый из поколения в поколение средствами примера, показа и языка.

Органическая связь между понятиями «культура» и «деятельность» была обнаружена давно, но стала основой таксономизации дисциплин и подходов в культурологии сравнительно недавно.

В отечественной культурологии предпринимались попытки сближения и снятия противоположности двух сложившихся направлений в спорах о культуре на базе конкретизации понятия «творчество». Л.Н. Коган когда-то очень четко сформулировал проблему в книге «Цель и смысл жизни человека». Здесь он определял творчество как «нестандартизированную физическую или умственную деятельность человека, в процессе которой опредмечиваются его социальные силы и создаются лично или общественно значимые материальные или духовные ценности». По мнению автора, «такое определение творчества позволяет увидеть неполноту понимания культуры только как творческой деятельности. В этом разделяемом многими (в свое время и автором данной книги) определении культуры, бесспорно, содержится ценная и плодотворная мысль о неразрывной связи культуры и творчества... Однако творчество не может рассматриваться как синоним культуры хотя бы потому, что, во-первых, из культуры не может быть изъята нетворческая, стереотипная, репродуцирующая деятельность...; во-вторых, культура... не может быть сведена только к деятельности, в том числе и творческой, она есть и специфическое отношение между людьми по поводу обмена их социальными силами; и в-третьих, при критикуемом подходе не остается места для овеществленной в материальных и духовных ценностях предметной формы культуры» . Так был подведен итог тому теоретическому движению, которое осуществлялось в направлении сближения двух наиболее значимых борющихся концепций культуры, которые были здесь описаны. Но развитие теории культуры с этого момента оказывается необходимо связанным с углублением представления обо всем социальном целом, с развитием социальной философии и всей социальной науки.

Естественно возникает вопрос: не остались ли все эти разработки бесплодными для современной теории? Нам представляется, что на этот вопрос следует дать отрицательный ответ. В первую очередь потому, что минимизировано число подходов к культуре. И хотя их не удается выстроить в единую «вертикаль культуры», эмпирическая классификация стала возможной лишь благодаря этой предварительной работе. Но пользу таких процедур подвергают сомнению. Часто говорят из-за частого употребления по любому поводу слова «культур» об «инфляции» понятия культуры. Столь же часто культуру рассматривают, так сказать, «перечислительно», рядополагая разнопорядковые признаки ее: «В состав культуры входит множество социальных ожиданий, передаваемых людьми из поколения в поколение в процессе научения... Общество делится с личностью своим культурным наследием и модифицирует ее реакцию в процессе приспособления к групповой модели».

Здание культуры, понимаемой как опыт деятельности, транслируемый из поколения в поколение, по общему строению может быть подразделено на три этажа. В его фундаменте лежит понятие социокультурной нормы, которое хотя и сродни соответствующему правовому понятию, но отличается от последнего во многих отношениях. Прежде всего моменты гипотезы и диспозиции в социокультурной норме не расчленены, а санкция отличается вариативностью и наличием особого типа культурной реакции - поощрительной.

Понятию норма на том же уровне прилежат некоторые другие: образец деятельности (паттерн), пример, ритуал, церемония, церемониал и некоторые другие. Важным понятием, цементирующим концептуальное здание культуры, представляется понятие «обычай», содержание которого составляет система социокультурных норм.

Центральным звеном и, вместе с тем, важнейшим культурологическим понятием философии и теории культуры является понятие традиции. По структуре традиция представляет собой систему обычаев. Однако в понятие традиция нельзя не включить представление о временных параметрах. Традиция существует на протяжении исторически значимого времени. Будучи реальным выражением бытия культуры как ее центральное звено, традиция бывает зачастую отождествляема с культурой вообще. Такое отождествление тем более естественно, что на протяжении большей части истории человечества последнее существовало в виде традиционного общества.

Однако вернемся к вопросу о статусе культурологии как науки. Если ограничиться феноменологически очевидными данными, понадобится слишком жестко ограничить рамки культурологии как науки и одновременно резко сузить ее задачи и возможности - она тогда окажется чем-то вроде вспомогательной дисциплины, от которой по мере развития науки отпадают все новые и новые области. В таком движении есть своя логика. Но стоит обратить внимание на то, что именно опыт лежит в основе

процессов, которые обычно связывают с опосредованием воздействия производственных отношений, общественного бытия на общественное сознание. Конкретнее представить эти основные и множество частных взаимосвязей данного порядка можно, только если будет раскрыта структура самого этого опыта и механизмы ее взаимодействия с факторами первичной детерминации исторического пути человечества.

Теперь, наконец, нам предстоит остановиться на таком прямо относящемся к нашей проблеме моменте, который связывает нас с «вертикалью культуры». Речь идет о введении понятия «уровень культуры». Результатом передачи опыта от поколения к поколению является возникновение культурных структур - «вертикальных» и «горизонтальных». Вертикальное измерение задается категорией «уровень культуры», горизонтальное характеризуется всем разнообразием культурных форм. Роль первичного детерминанта в отношении к культуре проявляется в том, что уровень культуры общества в конечном итоге определяется социально-экономическим строем, общественно-экономической формацией. Это измерение культуры, будучи главным, не единственно: в культуре одного уровня может наблюдаться огромное разнообразие культур. Преобразование культуры, сколь бы ни было оно медленно, происходит путем культурного «взрыва», в результате которого старая культура преодолевается. Преодоление это, однако, происходит только на основе старой культуры, чем и обеспечивается преемственность в культуре.

Логическое развертывание категориальной сети теории культуры, отражающее одновременно этапы исторического становления всего разнообразия культурных феноменов, характеризуется тремя главными ступенями, их следовало бы структурно обозначить как этажи культуры, чтобы не путать с общественно-экономическими формациями как ступенями всемирно-исторического развития. Вот, собственно, почему и возникает главная проблема эпистемологического анализа культуры, опять-таки в

форме кантовского вопроса о природе - нет, не культуры, а теории культуры: как возможна теория культуры. Здесь этот вопрос никак не отделить силой абстракции - безболезненно, без разрывов - от проблем эпистемологических и даже гносеологических, собственно теоретико-познавательных, сопряженных напрямую с материалистическим пониманием истории, с философией истории, с теорией исторического процесса.

В таком случае, однако, приходится принять во внимание серьезность антиномичной ситуации: если культурный детерминант - «вторичная детерминация» - становится предметом социально-экономической теории, теория культуры теряет право на существование, а культура остается в лучшем случае материалом для феноменологического описания того, что до поры до времени не может получить социально-экономического обоснования.

Итак, на первой ступени в качестве исходной выступает категория нормы. Понятие культурной нормы фиксирует наиболее устойчивые исходные моменты, связанные с трансляцией социального опыта в процедурах примера, показа и языковой символики. Категория нормы, подобно всем другим понятиям, общим для ряда гуманитарных дисциплин, неоднократно подвергалась полярным интерпретациям и стало даже несколько затасканным. «К сожалению, понятие "нормы" стало немодным в социологической теории, - отмечал Дж. Тернер, - главным образом, из-за его ассоциаций с функционализмом» .

Своеобразно соотнесены культурные нормы с социальными идеалами. Можно отметить, что организационные структуры выступают как средство действия общественных групп и человеческих общностей, как инструмент объективирования идей и взглядов, общественных целей и

идеалов, и, как любое другое средство или инструмент производственной деятельности, они относятся к экзистенциальной области общественной жизни, проявляют себя как структурный объективный уровень социальной системы, созданный людьми сознательно или стихийно, свободно или под давлением необходимости. Однако этот уровень, будучи раз созданным и структурированным, приобретает закономерный статус, и люди относятся к этому общественно-структурному уровню как к объективности.

Отношениям между идеалами и нормами, таким образом, присуща особая функциональность в диалектике общественного бытия и общественного сознания людей: идеалы выступают квинтэссенцией духовной жизни, а нормы - первичным условием формального институирования и оптимизации функциональности организационных структур ... на уровне всех сфер общественной жизни. Идеалы - это концентрированное выражение идеологической рациональности (конституированной эмпирическим или теоретическим путем), а нормы выступают продолжением этой рациональности (духовной) на уровне организационной рациональности, которая, в свою очередь, объективируется в практической рациональности.

На второй ступени в категориальном аппарате теории культуры мы впервые встречаемся с центральной теоретико-культурной категорией -категорией «традиция». В этой категории фиксируются моменты стабильности, устойчивости в существовании каждой конкретной культуры - то, что делает культуру каждый раз тождественной себе. В традиции опыт приобретает интегральный смысл. По сути дела, отказ от традиций и есть смена культурных ориентиров, смена культур. Недостаточная разработанность категории «традиция» в культурологическом плане служит серьезным препятствием для построения общей теории культуры.

Главное содержание процесса существования культуры фиксируется в понятии «идеал», которое и отражает содержание основных динамических характеристик культуры как вторичного детерминанта всего социального развития. Стабилизация социума, в которой находит отражение относительная тождественность себе каждой социальной общности, связана с накоплением количественных изменений внутри социально значимого опыта. Эти изменения суть «идейно-образная» подготовка культурного взрыва, под которым понимается здесь не только отбрасывание традиций, скачок, перерыв постепенности в культурном развитии, но в первую очередь смена общественных идеалов. Характеризуя здесь идеал как высшее выражение социальных потребностей, сложившееся в представление о конечных реальных или утопичных целях социального развития («...Термином "социальные идеалы" обозначаются идеалы, присущие таким верованиям, которые связаны не с восприятием реальности, а с ценностями и оценками, с определением хорошего и плохого, полезного и вредного, Добра и Зла. Эти идеалы, оставаясь неосознанными, навязывают нашим действиям те или иные нормы, структурируют наше восприятие вещей. Мы оказываемся приверженцами тех или иных идеалов, даже и не догадываясь, что это идеалы.»). Необходимо в дальнейшем показать, как именно они функционируют в социуме - первоначально отнюдь не в качестве идеи, понятия, а лишь в качестве общего представления. Такое представление есть структурно артикулированное единство социальных знания (разума), воли и чувства. Идеал - всегда именно единство всех этих моментов. Идеал - сознательно творимый идеологами (учеными, философами, художниками, моралистами) образ будущей человеческой деятельности в любой из ее сфер. Политические, религиозные, правовые деятели функционируют на основе уже действующих социальных идеалов. Так, идеологи Великой французской революции разработали стройную систему взглядов, которую разделяли, пропагандировали и воплощали в деятельности руководители, трибуны, вожди революции. В этом факте находит выражение то обстоятельство, что культурная детерминация оказывается по существу и личностной.

По структуре идеал - имеющее исторический характер единство познавательных, этических и эстетических явлений. Каждой составляющей этого триединства присуща в свою очередь относительная самостоятельность, которая стирает зачастую в глазах наблюдателя моменты единства. Из-за этого момент единства приходится каждый раз усматривать заново, открывать его внутри специализированной деятельности, что выглядит как процедура обретения смысла. Теоретически трудность такой высшей духовной деятельности - открытия, выявления единства - усугубляется тем, что каждой из названных сфер присущи свои внутренние диалектические закономерности. Как было мной показано, в сфере познания и его высшего выражения - науки - главное противоречие - это противоречие истины и заблуждения. В теоретической деятельности, в этом бесспорном царстве логики основные достижения делаются на почве отступления от этой логики путем создания «новой логики». Поэтому научное творчество никогда не сводится ни к дедуцированию того, что изначально содержалось в посылках, ни к экстраполяциям эмпирических обобщений.

Примерно такую картину можно обнаружить и при анализе соотношения главных этических категорий. В социальной диалектике добра и зла находит проявление динамика общественной воли. Проблема добра и зла во всей сложности ставит вопрос о свободе, а выявление критериев свободы заставляет обратиться к области научной и эстетической, поскольку поведение оценивается непременно также и по законам красоты. Сами же законы красоты, сообразно с которыми функционирует художественно-творческая сфера, - суть проявления диалектики прекрасного и безобразного, внутренним существом которой является диалектика идеального и реального. Диалектика идеала предполагает относительность красоты. Тем не менее, когда разум отказывается служить в эстетической сфере, а моральные критерии становятся в этой области неприменимыми, -сама красота с неизбежностью разрушается.

Идеал всегда синтетичен, и потому неправомерно в наши дни говорить об особом эстетическом, или научном, или нравственном идеале: с теоретической точки зрения это абсолютно одно и то же. Но таков идеал лишь «в идеале». Действительность же, реальное функционирование идеала всегда рано или поздно обнаруживает противоречие внутри идеала -противоречие, отражающее глубинные социальные конфликты. Именно в таком распадающемся идеале и выявляется противоречие ранее слитых воедино компонентов. По-разному складывается судьба составляющих социального идеала, в котором намечаются перерастающие в конфликт точки напряжения между наукой и искусством, искусством и нравственностью, моралью и наукой и т.д. Однако процесс разложения социального идеала сопровождается формированием нового идеала, в котором каждая третья составляющая выступает для первых двух в роли третейского судьи: взаимоотношения, скажем, науки и искусства, возникшие противоречия между тем и другим, подлежат оценке и разрешению с позиций моральных критериев; противоречия морали и науки преображаются и тем приближаются к разрешению - эстетическими средствами и т.д. Можно сформулировать, таким образом, своего рода закон компенсаторности во взаимоотношениях познания (бытового, научного, философского), искусства и нравственности. Культурная история человечества содержит немало примеров того, как на практике действует этот закон. Все мы знаем, как часты в истории ситуации, при которых безукоризненно, казалось бы, рациональное поведение, вдобавок, вполне оправданное с позиций самой строгой морали - выглядит почему-то некрасиво. Это тревожит. Это вызывает взрывы социальных эмоций. Пока, наконец, не выяснится, что поведение с самого начала было и нерациональным, и аморальным...

Культурные процессы, характеризующие так называемое традиционное общество, не затрагивали высших этажей культуры: взаимодействия, взаимовлияния, поглощения одной культурой другой происходили не как собственно культурные процессы, а как простые следствия этнических и социально-исторических процессов. Именно такие исторические ситуации и предполагают, как об этом выше было упомянуто, применение категории «культура», поскольку здесь имеет место деление по иным основаниям, чем социально-историческая типология на основе учения об общественно-экономических формациях. В случае, когда один этнос находился в систематических контактах с другим этносом, нетрудно было заметить изменения в обычаях, сходство в нормах и традициях. Эти влияния, трансформации, «следы» одной культуры в другой, будучи выявлены и систематизированы, давали ключ к истории формирования этноса, позволяли составить представление о пройденном им историческом пути.

Несколько иначе обстоит дело тогда, когда в результате тех или иных исторических событий один народ оказывается не просто «рядоположен» другому, проживая по соседству, а подчинен другому, или даже порабощен им. Культурный уровень этих народов и длительность пребывания в подобного рода социально-исторической ситуации определяет характер и степень взаимных влияний в очень широком диапазоне. Крайние случаи -когда культура порабощенного народа оказывается полностью уничтоженной (нередко даже бесследно!), а сам народ поэтому - целиком ассимилированным, или когда, наоборот, победивший народ ассимилирует культуру побежденного, сохраняя исконную лишь в качестве пережитков. Между этими крайностями - разнообразие всех цветов и оттенков взаимодействия.

Часто пытаются классифицировать подобного рода взаимовлияния, как бы они, вообще говоря, ни назывались. Одна из таких попыток принадлежит, в частности, социальному антропологу М. Дуглас, которая все взаимодействия «форм жизни» сводит к четырем: индифферентность, неприятие, приятие и приспособление.

Сам тезис об отсутствии «высших этажей» в традиционной культуре должен восприниматься с осторожностью, ибо по мере развития форм человеческой деятельности, несомненно, складывалась иерархия целей деятельности, причем каждый раз самая высокая, крайняя цель деятельности, не утерявшая конкретно-чувственного характера, играла роль социального идеала, а следовательно, и была таким становящимся идеалом в действительности. Таким образом, следует различать, строго говоря, три стадии в формировании высших этажей культуры, связанных с появлением высших социальных целей деятельности: стадию формирования социального идеала, стадию функционирования первичного (стихийно возникшего) социального идеала и стадию вторичного (возникшего в результате процесса смены) социального идеала. Мишель Бертран очень четко обозначила эти различия, предположив: «... существует, по-видимому, основополагающее различие между осознанными и неосознанными идеалами, между теми идеалами, которые без нашего ведома структурируют наши действия - они полностью включены в нас и становятся как бы нашей второй природой - и теми идеалами, которые мы ставим перед собой как цель, которой нужно достичь: между теми идеалами, которые уже существуют и как бы само собой разумеются, и теми, которые мы строим сами».

И тогда два принципиально различных состояния культуры по отношению к экономике: встроенная в экономику и противостоящая ей - в свою очередь будут развернуты во времени и представлены как три этапа. На первом этапе, длившемся в истории человечества вплоть до позднего Средневековья нормы экономического поведения были частью культурных норм. Зародившийся капитализм сначала потребовал приспособления культурных норм к экономическим требованиям (эти процессы, по сути, и лежат в основе появления норм протестантской этики, изученных М. Вебером), а затем привел к их более или менее выраженной конфронтации. Момент осознания человечеством своего единства знаменует собой так или иначе начало третьего этапа: либо человечество погибнет, либо найдет способ регулирования отношений истины и культуры, «выгоды» и этики, рационального и нормативного etc.

Уже это одно позволяет разъяснить некое недоразумение, преследующее теоретиков культуры, а именно, отнесение к культуре только высших ее этажей. Реальной основой этих недоразумений оказывается действительное различие в бытии, функционировании и механизмах культурного развития на его высших ступенях. Это абсолютизированное своеобразие - один из главных источников упоминавшегося выше креативизма. Ведь и в самом деле - лишь в тех случаях, когда речь идет о процессах, имманентных данной культуре, таких, в которых имеют место элементы своего рода «саморазвития» культуры, теоретик культуры вправе видеть поле применения своих исследовательских усилий. Это значит, что в центре внимания теоретика-культуролога не процессы влияния, а процессы порождения: теория культуры - своего рода «порождающая грамматика» всех знаний о культуре, по крайней мере, в интенции. И потому, строго говоря, можно считать лишь условностью деление рассуждения об идеале на разделы о структуре и динамике: все, что до сих пор говорилось об идеале, поневоле касалось жизни, а не только статики идеала, ибо «статика идеала» - противоречивое словосочетание.

В заключение этого раздела диссертации несколько слов, касающихся важной для данной работы темы культурной вертикали. Как явствует из сказанного, автор разделяет общие теоретические установки в понимании культуры, которые выдвинуты Ю.И. Семеновым и Ю.А. Муравьевым. Однако между подходом этих двух авторов к теоретико-культурной проблематике существуют и различия, степень важности которых следовало бы оценить точнее. Тем более, что каждый из упомянутых подходов влечет за собой определенного рода теоретическую метафорику, к которой авторы прибегают отнюдь не случайно. Понимая культуру как социально-значимый опыт, авторы расходятся в трактовке механизмов действия культуры на социум. Для Ю.И. Семенова здесь имеет место сочетание «вертикальных» и «горизонтальных» воздействий, причем социально-экономические воздействия играют роль вертикали, тогда как культура - своего рода культурная горизонталь. «Таким образом, - писал в одной из недавних работ, посвященных проблеме культуры Ю.И. Семенов, - существует двоякое детерминирование новой надстройки: (1)"вертикальное", синхронное, базисное, социально-экономическое и (2) "горизонтальное", диахронное, культурное. Возникающая социально-экономическая структура определяет, какой будет социальная сущность новой культуры, характер ранее существовавшей культуры определяет внешнее проявление и форму новой культуры. Происходит не замещение старой культуры новой, а постепенная трансформация первой во вторую. Поэтому при всех самых глубоких социально-экономических преобразованиях культурная специфика обычно сохраняется. И прежде всего, остается язык. Тем самым продолжает существовать и этнос.

...Радикально изменились люди, но эти изменения состояли в основном в коренном преобразовании их социальной сущности. Что же касается их культурной специфичности, их этничности, то она в главном и основном сохранилась» .

Позиция Ю.А. Муравьева иная. С его точки зрения, существование общества - двояко детерминированный процесс, в котором культура -социально значимый опыт - выступает как вторичный детерминант общественного развития. Не пассивный «фактор», условие, а детерминант, хотя и вторичный. Значит, оба детерминанта должны друг другу противостоять, составляя стороны диалектического противоречия. На одной социальной вертикали сталкиваются две противоположные силы. Не отрицая эвристической ценности в метафоре Ю.И. Семенова, следует, по-видимому, считаться с тем, что на высших этапах общественного развития происходит именно столкновение этих противоположных сил. Недаром в наши дни говорят об уничтожении того, что называют «этничностью», в результате влияния факторов социально-экономического развития. Другое дело, что внутри самой культуры правомерно выделение вертикального и горизонтального измерений. Выбор в пользу метафорики Ю.А. Муравьева в данном случае импонирует автору еще и в силу исследовательских предпочтений: как уже не раз было сказано, идея данного исследования в том, чтобы на основе представлений о модернизации культуры и образования выстроить своеобразную культурную вертикаль в противоположность мультикультуралистам, признающими лишь «культурную горизонталь». В этих условиях уступка мультикультурализму представляется неприемлемой.

3. Минимизация и медиокризация образования: пусть не панацея - лекарство действенное...

Этот раздел, занимая центральное место в диссертации, содержит в себе все основные концептуальные нововведения, уже обозначенные с необходимой точностью во введении.

Предлагая его как рабочий - то есть такой, который, не исчерпывая суть обнаруживаемого явления, тем не менее обозначает его, -автор подчеркивает, что это содержание термина соотнесено не с культурой, а с требованиями к культурному (и образовательному) уровню, минимально допустимому при том или ином социальном статусе и образовательном цензе. Автор настаивает, однако, на том, что структурировать по уровням современное образование - неизбежно означает минимизировать требования к образовательному стандарту. По мысли автора, минимизация образования (и, прежде всего, высшего) в современном мире и в России происходит неизбежно, представляя собой объективный процесс - составную часть комплекса сложных общесоциальных феноменов, обозначаемых ныне термином «глобализация». Рискуя афористической формой огрубить позицию и неправомерно сгладить важные нюансы, можно было бы сказать: минимизация культуры - сторона и проявление процессов глобализации.

Таков первый тезис данного раздела.

Выдвинув на первый план исследование понятия «минимизация культурного стандарта», мы полагаем, что наступил исторический момент, когда в условиях все большего социального расслоения и переструктурирования социума невозможно более мириться с социальным лицемерием, той самой политикой страуса, при которой государство делает вид, будто обеспечивает условия получения высшего и среднего образования, а массы выпускников средних и высших учебных заведений убеждены, что их знания отвечают единому государственному (а то и мировому!) стандарту и, таким образом, вполне всерьез принимают ничего не обеспечивающие бумажки, гордо именуемые дипломами о среднем специальном, высшем образовании и проч. Сохранение такого положения вещей, пытаемся мы показать, подводит социум к опасному пределу, и именно осознание этой опасности заставляет заново проанализировать все социокультурные реалии современного общества.

С этих позиций автор оценивает все своеобразие нынешнего кризиса в системе трансляции культуры, и одновременно раскрывает пути реализации таких культурно-образовательных мер, которые позволили бы с минимальными потерями выйти из критической для всей культурной жизни ситуации, внушающей справедливые опасения как ученым, так и практикам в области разработки социальных стратегий. Всю совокупность таких мер автор называет довольно условным термином «минимизация культуры» или синонимичным ему термином «минимизация образования», поскольку различия системы культуры и системы образования в данном контексте не существенны.

На этой основе может быть предложен ряд мер по типу требований экзаменов «кандидатского минимума», которые позволят

дифференцировать требования к высшему и среднему специальному образованию в соответствии с рекомендуемой культурными программами ЮНЕСКО децентрализацией культуры и которые одновременно дадут возможность осмыслить реалии современных образовательных процессов с позиций социальной философии. Социальная стратегия минимизации и медиокризации образования и культуры - один из главных путей, на которых только и можно преодолеть как ограниченности зависимого развития, так и следствия вековой культурной отсталости³⁸. Таков второй тезис, отстаиваемый в этом тексте. Однако доводы, которые выдвигаются в защиту того и другого тезисов частично совпадают, в силу чего можно частично объединить и демонстрационные процедуры.

Первое, что надлежит иметь в виду при рассмотрении столь важной и актуальной темы - двоякий расклад культурологической проблематики применительно к социальной сфере. Первый аспект связан с тем, что культура - часть социальной сферы и испытывает потому на себе все беды от социально-экономических преобразований, и в первую очередь, от глобализации, модернизации, вестернизации в мире.

Второй аспект состоит в том, что культура оказывает воздействие на социум вообще и на так называемую социальную сферу, в частности. Отсюда - аналогии в развитии культуры. Хороший пример - аналогичная нашей роль интеллигенции в современном мире.

Не следует ни на минуту забывать также при этом, что мы будем исходить из экспериентного понимания культуры и его ценности для исследования социальной сферы - следствия положения о двоякой детерминированности социума. Конечно, зависимость культуры от экономики - основа рассмотрения социальной роли культуры. Российский опыт учит: неисчислим вред завышенных ожиданий от сферы культуры.

Тем не менее, некоторые ожидания были не беспочвенны. Ныне можно сказать, что Россия опоздала с модернизацией. Вступление России на путь зависимого развития и стабилизация на этом пути стало совершившимся фактом (см. раздел первый настоящей главы). Политические реалии породили очевидные культурные следствия. Демократическая культура умерла, а в политическом спектре крайне опасно отсутствие «крайне левых».

Что делать? Где выход? Сгусток - культура, религия, идеология -становится клубком неразрешимых на первый взгляд противоречий. Российское сознание опутывают специфические идеологические иллюзии, социальные символы и мифы (их обычно изучали безотносительно к реальности политики в сфере культуры - и зря: то и другое имеет решающее значение в идеологической сфере. Один из таких мифов -«Умом Россию не понять...».

Россия - лишь один фрагмент мирового культурного сообщества, и она подчиняется всеобщим законам. Нужно лишь их раскрыть. Дело за малым... В том-то и беда, что общие законы можно установить, лишь отвлекаясь от единичной культурной почвы, сколь бы значимой она ни была.

Обратимся поэтому к мировым и международным культурным материалам, представленным в докладах ЮНЕСКО: именно они претендуют (и справедливо!) на создание абриса мирового культурного развития в его решающих чертах.

Основной особенностью данного доклада по сравнению с предыдущими и последующими можно было бы, по-видимому, считать гораздо более высокую ступень теоретичности: в предшествующих (да и в недавних последующих) годичных докладах явственно преобладает эмпиризм и непосредственно элементарная интерпретация статистических данных.

Вторая существенная черта - наличие большего пространства для маневра: в данном докладе, хотя и с рядом вполне объяснимых оговорок, допускаются не вполне согласованные, частные мнения, а потому оригинальные, смелые обобщения, а не пресные результаты долгих согласований. Мнения от этого не становятся менее взвешенными, но свобода их высказывания, безусловно, выгодно отличает данный выпуск годичного доклада, поскольку этот доклад способен вызвать у компетентного и заинтересованного читателя желание продумывать самостоятельно представленный материал. Не все рекомендации экспертов можно здесь принять, но все они заслуживают пристального внимания как сколок с современного состояния теоретической мысли, касающейся этой проблематики.

В наших условиях особенно трудно не согласиться с тем, что от финансовых вливаний «в культуру» зависит ее состояние и уровень. Возражая, однако, обыденному представлению о том, что уровень развития культуры той или иной страны строго однозначно определяется уровнем ее экономического развития, количеством инвестиций в учреждения культуры и степенью развития культурной инфраструктуры, экономист из Массачусетского университета Дж. Мохен Рео (Rao) признает, конечно, что политико-экономические воздействия на культуру непосредственно ощутимы, но в то же время подчеркивает, что «связь между экономикой и

культурой - это не улица с односторонним движением» : ведь культурные различия неизбежно приводят к положению, при котором одни культуры будут влиять на другие, а результатом, несомненно, будут процессы локальных и глобальных экономических изменений.

Эта центральная для всей объемистой книги идея получает буквально тысячи подтверждений на ее страницах. «Наиболее важный вывод, вытекающий из всех этих исследований, - подчеркивает тот же автор, -состоит не в том, что экономические силы не имеют значения, а в том, что преобразующая мощь экономических сил может быть в большей или меньшей мере ограничена специфическими факторами каждого контекста, то есть культурно-историческими факторами, которые определены верованиями, нормами и другими поведенческими характеристиками». В век глобализации, считает Дж. Мохем Рео, вопросы развития культуры оказывают не меньшее воздействие, чем другие жизненно важные вопросы нашего общего будущего. Однако этого признания мало: необходимо еще объяснить, почему это так. И при этом ограничиться простой констатацией на социологическом материале заведомо не удастся: потребуется ответ на теоретическом, теоретико-культурном уровне. К числу первых приходящих в голову ответов - признание большой креативной роли культуры, то есть одновременно роли культуры в творческой деятельности и роли творчества в культуре.

Большую роль в формировании в социологии нового теоретического взгляда на общественную жизнь сыграла деятельность главы современной социологической мысли Франции Алена Турена (Touraine) - одного из сторонников теории социальных изменений, соавтора известной социально-философской концепции постиндустриального общества. Поскольку и все разновидности теории социальных изменений приобрели в последнее время значительное влияние, а взгляды самого А. Турена - широкую известность не только во Франции, но и далеко за ее пределами, будет небезынтересно сравнить эту концепцию с теми, которые ранее уже фигурировали на этих страницах и были оценены как постмарксистские или трансмарксистские. Реконструкцию представлений об общественной жизни А. Турен доводит до стадии, на которой «стали смотреть на общественную жизнь с точки зрения культуры, независимо от того, идет ли речь о науке или о нравах»

Свой взгляд на глобальные социокультурные процессы А. Турен выразил через ряд апорий, антиномий, диалектических противоречий. Такой подход, по мнению А. Турена, обусловлен самими переменами в социокультурной реальности, которые носят именно антиномичный характер. Новая индустрия создает языки, образы, представления, меняющие взгляд людей на мир и на самих себя, и происходят эти перемены с небывалой скоростью. С одной стороны, человек перестает создавать свою культурную среду, поскольку это задача особого рода культурной индустрии - в частности, в образовании, здравоохранении, обеспечении информационных процессов. С другой стороны, оказывается, что обновление культуры осуществляется в результате появления не только новых вещей, но и новых культурных ролей у старых традиционных представлений - культурных ресурсов каждой страны, способных войти в глобальную экономическую систему. Разрешение контроверз личного и коллективного опыта невозможно без обращения к политической воле, силе государства, обеспечивающего одновременно универсальность человеческих прав и частных человеческих интересов и ценностей. Но в том-то и дело, что без теоретического анализа эти противоречия решаются лишь с помощью средств, находящихся на службе политической воли, что связано с неизбежными злоупотреблениями со стороны носителей этой воли. Как минимизировать вредные для социума последствия этого? Реальное содержание утверждению универсальных прав (именно так формулируется на теоретическом языке Турена поставленный выше вопрос) можно придать тремя путями. Во-первых, «во имя Бога, Разума или Истории», что связано с риском укрепления социального неравенства и культурными репрессиями. Во-вторых, с помощью утверждения универсальной ценности отдельной частной культуры, что связано с отказом от культурного плюрализма. В-третьих, путем расширения идеи гражданских прав до идеи социальных и культурных прав. Именно этим третьим путем, разумеется, советует идти А. Турен, одновременно предлагая варианты стратегии для движения по этому пути.

Подобно тому, как в XIX веке центральной проблемой было угнетение рабочего класса, в наши дни главная проблема, считает А. Турен, - сочетание культурного плюрализма с причастностью каждого -соответственно, всех стран - технико-экономическому миру. Может быть предложено три ответа на этот вызов. Первый - эстетический, основанный на художественном интересе, расширившемся на все страны после преобладания художественного интереса к античности, древнему Египту, Востоку и т.д. Второй ответ сводится к поиску универсально применимых принципов во всех культурах - то, что представлено во всех экуменических движениях. Третий ответ предполагает обращение к модернизации третьего мира по капиталистическому образцу с учетом постмодернистской позиции с ее радикальной деконструкцией всех универсалистских принципов. Ответ самого Турена неоднозначен и сложен, но его общий смысл состоит в поиске разрешения контроверзы технического мира и мира «культурных идентичностей» на почве достижения индивидом личностной «когеренции», поскольку именно индивид-личность - место встречи самоидентичности и причастности технико-экономическому миру.

Подробно разбирая проблемы культурной идентичности, выбора и препятствий к его осуществлению, А. Турен подводит читателя к рассмотрению культурных возможностей личности в современном мире. Этой теме посвящен доклад Роберта Бонофски (Bonofsky) из Гавайского университета, для которого культура - творческая сила для усвоения индивидом социальных перемен и приспособления к ним. Здесь, следовательно, реализуется позитивный заряд, на самом деле существующий в рассмотренной выше креативистской концепции культуры.

В докладе, посвященном остро актуальной проблеме культурных прав бедных стран, Хенрик Магга (Magga) подчеркивает решительный и важный для современного мира вывод, направленный также и против культурного изоляционизма: «право на самоопределение - отнюдь не синоним права на отделение» (р. 76 ff.), - вывод, с которым солидаризируются также в своем докладе Генриетта Расмуссен (Rassmussen) и Ингер Сьорслеф (Sjoerslev).

Значительную часть докладов составляет культурно-экологическая -инвайронментальная - проблематика, что одновременно связывается с культурными проблемами городов и процессами глобализации. Так, на повестку дня ставится осмысление современного мира как глобальной системы городов, и именно такой вид принимает ныне идея «единого мира».

Наконец, нельзя обойти вниманием новые подходы, с точностью электронных весов обозначенные Докладом, к традиционной международной теме культурной демократии и проблем толерантности в странах, регионах и у отдельных народов и/или этнических групп. Здесь особенно выделяется доклад «Культура и демократия» польского политолога и социолога Адама Пжеворского (Przeworski), проиллюстрированный наводящей на многие размышления диаграммой со «шкалой толерантности».

Вообще наглядное представление результатов исследований, сопряженное с классически продуманной методологией составления индикаторов культурного развития и культурных индексов - наиболее сильная сторона документов Всемирной комиссии по культуре и развитию. Многочисленные диаграммы рисуют культурную ситуацию в мире лучше всяких вербальных изложений. На этот раз в докладе к каждой главе добавлены «желтые страницы» - развороты с краткими сообщениями pendant основному тексту главы.

К числу явных пробелов в работе группы экспертов в целом можно отнести недостаточное внимание к проблеме мультикультурализма, тем более, что здесь встречаются мысли об универсальной значимости мультикультурализма в современной реальности, как он понимался до сих пор в западной культурологической мысли. Если учесть, что именно ЮНЕСКО стояла у истоков идей мультикультурализма, то подобные заявления не могут не восприниматься как убийственная самокритика самого концептуального ядра идеологии этой авторитетнейшей международной организации.

Легче всего было бы отделаться в описании такого издания случайно вырванными цитатами и общими фразами. Однако настало, по-видимому, время, когда богатство представленного докладом культурного облика планеты должно получить освещение в переводе полного текста на главные языки мира и в серии последующих аналитических публикаций, которыми будет провоцирована культурная работа мирового сообщества, поскольку сознание государственных деятелей наших дней в своей основе характеризуется не только низким уровнем политической культуры, но и низкой культурой вообще - общей культурой, - в силу чего неоценима чисто просветительская роль таких годичных докладов ЮНЕСКО, с тактом и деликатностью бьющих в одну точку, из которой в результате культурного взрыва разбегаются «расширяющиеся вселенные».

Культура формирует способ нашего видения мира. Поэтому она способна и призвана привести к изменениям установок, необходимых для того, чтобы укрепить мир и поддержать развитие, которое, как мы знаем, единственно возможный способ существования жизни на планете Земля. Сегодня эта цель остается по-прежнему актуальной. Глобальный кризис, охвативший человечество в канун XXI века и лишь углубившийся с началом нового столетия, отмечен ростом насилия, разрушением окружающей среды, близорукостью принимаемых политических решений. Культура - одно из важнейших средств для выхода из этого кризиса.

Когда мы говорим о культуре в глобальном аспекте, мы рассматриваем ее как жизненность (средство существования) как индивидов, так и всех людей вообще. «Живая культура» - всегда по определению такое взаимодействие с другими, которое включает создание, смешение, заимствование и воссоздание людьми значений, дающих им возможность самоидентификации. ЮНЕСКО способствует и преумножает то, что в ее уставе названо «животворным различием культур».

Что же такое исследования различных мировых культур в необыкновенно увеличивающем взаимозависимости мире, подвергающемся чрезвычайно быстрым переменам? Ведь именно однообразие форм рассматривается обычно как неизбежный результат процессов глобализации, которыми так жестко характеризуется конец столетия. Но мы фиксируем также и тенденцию к фрагментаризации, расщеплению, которая также свойственна народам, - тенденция, которая отъединяет народы друг от друга. Очевидно, что мы не можем позволить себе лишиться какого бы то ни было множества культурных миров, и что их выживание зависит от их мирного и творческого сосуществования. Это будет занимать наше внимание при переходе в данном разделе к культурологическому анализу глобализации.

Сложные системы, как известно, черпают свою силу в разнообразии: генетическом разнообразии биологических видов, биологическом разнообразии видов в экологических системах, культурном разнообразии в человеческих сообществах. Каждая культура устанавливает единый способ истолкования мира или отношения к миру - столь сложные, что единственная надежда познать его или вообще иметь с ней дело состоит в том, чтобы подходить к ней с учетом сколь только возможно большего количества перспектив - то есть по возможности всесторонности рассмотрения. Задача состоит в том, чтобы обеспечить условия, при которых народы будут пользоваться свободой самовыражения в своей собственной культуре, а также иметь возможность познавать и понимать другие культуры. В обоих случаях это может быть осуществлено только благодаря действенному и позитивному отношению - уважению к различиям между всеми культурами, ценности которых признаны и терпимы другими. Именно эти цели мы все разделяем - начиная с индивидуального и кончая правительственным или международным уровнем. Но успех такого предприятия зависит от характера нашего общего будущего, которое мы создаем - прежде всего процессами воспитания, образования - в конечном счете просвещения в самом общем значении слова.

Никогда не было и не будет другого способа для того, чтобы способствовать процветанию группового или личностного самоопределения, чем поощрение (в самом широком смысле) взаимного уважения. По намерениям тех, кто задумал и подписал Устав ЮНЕСКО 1945 года, довод в пользу развития средств коммуникации состоял в том, чтобы способствовать «взаимопознанию и взаимопониманию народов». Обеспечивая «свободный поток идей, выраженных в словах и образах», ЮНЕСКО надеется уничтожить «подозрительность и недоверие между народами мира, из-за чего их различия столь часто ввергали их в войны», положив тем самым еще один камень в основание пути к миру. Дальнейшее развитие покажет, насколько реальны планы ЮНЕСКО, в этом отношении сходные с уже рассматривавшимися здесь планами Римского клуба, и сколь велик в них момент утопизма. Так или иначе приходится считаться с тем, что здесь налицо сложная диалектика общественного развития, и средствами рассмотрения и понимания ее должны быть диалектические познавательные процедуры и диалектическая методология вообще.

Особое значение рассматриваемого Доклада обусловлено тем, что он по своей генеральной идее междисциплинарен: правительства и общественность постоянно подчеркивают необходимость исходить из точек зрения различных специализированных дисциплинарных полей. Поскольку существует именно новое гибридное поле, впервые очерченное в «Нашем творческом разнообразии», обзор состояния искусства, как это можно было бы представить, в настоящее время все-таки невозможен, ибо не разработаны в достаточной мере инструменты сравнения. Как мы вскоре убедимся, таково же и положение в системе образования, что, собственно, и подвигло на попытки создать системы оценок уровня причастности культуре - конкретное воплощение идеи минимизации и медиокризации культуры.

В частности, количественные индикаторы и показатели культуры и развития должны сочетаться с более точными статистическими категориями и методологиями так, чтобы дать возможность правительствам располагать необходимыми данными в этой области. Данные из многих сфер все-таки должны быть объединены и, что особенно важно, - должны быть отмечены и поименованы - должны получить имена - новые феномены.

К началу прошлого столетия большинство населения жило в деревнях, что решающим образом влияло на культуру, поскольку люди могли не встретиться с «чужаками» ни разу за всю свою жизнь. Сегодня, в течение нашего столетия люди сталкиваются с представителями других культур каждый день. Образами «других культур» или «культур других» полны телевизионные и киноэкраны, на рабочих местах, на улицах и в магазинах люди встречают продавцов, мигрантов, рабочих и беженцев постоянно, обычно в городах. На протяжении столетия культурные взаимодействия усиливались, складываясь драматично.