Характеристика русской философии

Вл. Соловьев различает три способа познания: эмпирический, рациональный и мистический. Эмпирическое познание - это познание опытное. В нем главную роль играют органы чувств. Рациональное познание осуществляется разумом. Наконец, мистическое познание - это внутреннее познание, осуществляемое с помощью веры. Под термином "вера" Вл. Соловьев понимает не только лишь субъективное убеждение, а интуицию, или непосредственное познание, т.е. познание, не требующее логических шагов. Истина всеединая в том смысле, что она есть результат совместного действия органов чувств, разума и интуиции. Истина рациональна по своей форме, но одновременно она не мертва, не является сухой и застывшей - какой бы она была, если бы целиком сводилась к рациональности. Жизненность ей придают чувственный опыт и интуиция. Заблуждение возникает вследствие разрывов между эмпирическим, рациональным и мистическим (интуитивным) познанием или вследствие абсолютизации одного из них. Другой причиной заблуждений является придание абсолютного значения тому, что по своей сути. Принцип всеединства применительно к познанию тем самым означает постоянное обобщение, поиск все более общих теорий, способных включить в себя ранее известные.

Всеединство является также принципом отношения трех ценностей, фундаментальных для всякой классической философской системы, - истины, блага и красоты. Их соединяет понятие любви.

Вселенская теократия Принцип всеединства находит свое продолжение в учение Вл. Соловьев о вселенской теократии. Теократия (букв "боговластие"), по замыслу философа, должна объединить все христианские народы прежде всего в единство духовное. Предполагалось, что во главе нового духовного объединения станет Папа Римский. Папа стал бы главой духовной власти всех христиан. Светскую власть объединенных народов возглавил бы российский император. Наконец, еще одна "ветвь власти" (говоря теперешним языком) должна была принадлежать пророкам - людям, которые в силу своих интеллектуальных и нравственных качеств пользуются особым уважением и авторитетом. Их миссия "теоретическая" и "пропагандистская". Вселенская теократия призвана противостоять опасности нигилизма и грубого материализма. Эта опасность остро ощущалась Вл. Соловьевым на протяжении всей жизни.

Учение о Софии Учение о Софии ярко выражает своеобразие философии Вл. Соловьева. София - не только понятие, но и образ, придающий философским взглядам русского мыслителя романтическую приподнятость и поэтическую возвышенность. В образе Софии наглядно обнаруживается особое, утонченно-трепетное, отношение Вл. Соловьева к миру, характерное также для его философии.

Учение о Софии - типичное метафизическое учение, т.е. представляет собой умозрительную гипотезу, которая не может быть ни доказана, ни опровергнута методами естественных наук. В условиях все большего распространения научного ("положительного") мировоззрения, отвергающего метафизические сущности, Вл. Соловьев смело идет по стопам Платона - основателя метафизики. София и есть вечная женственность - образ красоты, хрупкости, порождающего начала и в то же время - двойственности, переменчивости и безразличия. Это обобщенный образ земного мира - мира противоречивого и обманчивого и одновременно одушевленного и прекрасного. В образе Софии нашли свое отражение различные идеи и представления, известные в истории мысли. Вл. Соловьев синтезировал идею дальности (двойственности) Платона, понятие Души мира неоплатоников, христианское учение о Премудрости Божьей, представления о познании средневековых мистиков, образ беспорочной красоты Девы Марии (Матери Божьей).

Вл. Соловьеву принадлежит заслуга в постановке и разработке проблемы, которую с тех пор принято обобщенно обозначать словосочетанием "русская идея", она как бы является конкретным выражением принципа всеединства.

Вл. Соловьев считал, что каждая нация, объединенная в соответствующее государственное единство, призвана выполнять в составе человечества определенную миссию, или роль. Под нацией он понимал не этнос, а совокупность народов, объединенных в одном государстве. Миссия, или роль, нации в составе мирового целого есть ее национальная клея. Каждая нация должна обрести свою идею, в противном случае существование нации не оправдано. Национальная идея - это определенное задание, данное Богом; это долг народа, объединенного в государстве, перед Богом. Одновременно это вклад, который нация призвана внести в копилку общечеловеческих достижений. Национальная миссия тем более высока и значительна, чем более она способствует достижению всечеловеческого единства на христианских основаниях.

Таким образом, "русская идея" в понимании Вл. Соловьева - это миссия России в составе мирового сообщества. Она выступает долгом или моральным обязательством, а не вытекает непосредственно из материальных условий существования России. Анализ исторического пути России позволит определить те моменты истории, в которые она вносила наибольший вклад в развитие христианской цивилизации. Именно эти моменты дадут возможность определить миссию России в будущем: "Что Россия должна сделать во имя христианского начала и во благо христианского мира".

Основной идеей его религиозной философии была идея Софии -- Душа Мира. Речь идёт о мистическом космическом существе, объединяющем Бога с земным миром. София представляет собой вечную женственность в Боге и, одновременно, замысел Бога о мире. Этот образ встречается в Библии, но Соловьёву он был открыт в мистическом видении. Реализация Софии возможна трояким способом: в теософии формируется представление о ней, в теургии она обретается, а в теократии она воплощается.

Теософия -- дословно Божественная мудрость. Она представляет собой синтез научных открытий и откровений христианской религии в рамках цельного знания. Вера не противоречит разуму, а дополняет его. Соловьёв признает идею эволюции, но считает её попыткой преодоления грехопадения через прорыв к Богу. Эволюция проходит пять этапов или «царств»: минеральное, растительное, животное, человеческое и божье.

Теургия -- дословно боготворчество. Соловьёв решительно выступал против моральной нейтральности науки. Теургия -- это очистительная практика, без которой невозможно обретение истины. В её основе лежит культивирование христианской любви как отречение от самоутверждения ради единства с другими.

Теократия -- дословно власть Бога, то, что Чаадаев называл совершенным строем. В основе подобного государства должны лежать духовные принципы, и оно должно иметь не национальный, а вселенский характер. По мысли Соловьёва, первым шагом к теократии должно было послужить объединение русской монархии с католической церковью.

В 1880-е В. Соловьев написал и опубликовал ряд работ, в которых пропагандировал идею воссоединения Западной и Восточной Церквей под главенством Римского Папы, за что подвергся критике славянофилов и консерваторов. Важнейшая из них -- Россия и Вселенская Церковь, 1889, Париж

Владимир Соловьёв -- один из самых заметных русских поэтов 1880--1890-х годов, автор проникнутой его взглядами философской лирики («Всё, кружась, исчезает во мгле // Неподвижно лишь солнце Любви», «Милый друг, иль ты не видишь, // Что всё видимое нами // Только отблеск, только тени // От незримого очами?», «Панмонголизм! хоть имя дико, // но мне ласкает слух оно…»), поэмы «Три свидания». Считается одним из предтеч русского символизма 1900-х годов, во многом на него ориентировались Александр Блок и Вячеслав Иванов. Интересно, что когда в 1894--1895 Валерий Брюсов выступил со сборниками «Русские символисты», Соловьёв выступил со злыми и меткими пародиями на их стиль. Чувство юмора и сатиры вообще развито в поэзии Соловьёва, проникая даже в «Три свидания»; он автор многочисленных эпиграмм и шуточных пьес.

ФИЛОСОФИЯ «ВСЕЕДИНСТВА» ВЛ. СОЛОВЬЕВА

Философская теория всеединства восходит к античности, к таким изречениям древнегреческих философов V-VI вв. до н.э., как: «И из всего одно, и из одного -- все» (Гераклит); «Все едино, единое же есть Бог» (Ксенофан); «Во всем есть часть всего» (Анаксагор) и др. Продолжившись затем в христианской теологии Запада, эта теория стала одной из ведущих в русской религиозной философии XIX--XX вв. и, в частности, питалась славянофильской идеей «соборности», т.е. идеей единства всех русских людей под знаком веры. Иной смысловой акцент в понимании всеединства делает В. Соловьёв. Понятие это мыслится им в конечном счете в связи с проблемами практического разума, моральной философии -- проблемами человеческой свободы, добра, социальной справедливости, гармонизации общественных отношений и т.п. В статье, посвященной Н.Г. Чернышевскому, В.С. Соловьёв так резюмирует свою важнейшую философскую интуицию: «Итак, у истории (а, следовательно, и у всего мирового процесса) есть цель, которую мы, несомненно, знаем, -- цель всеобъемлющая и вместе с тем достаточно определенная… Это идеал «всеобщей солидарности», осуществление «истинного всеединства». И далее: «Я называю истинным, или положительным, всеединством такое, в котором единое существует не за счет всех или в ущерб им, а в пользу всех. Ложное отрицательное единство подавляет или поглощает входящие в него элементы и само оказывается, таким образом, пустотою; истинное единство сохраняет и усиливает свои элементы, осуществляясь в них как полнота бытия». Эта обобщающая формулировка понятия всеединства является и весьма точным пояснением смысла русского слова «соборность». Соборность означает, что человек не отделен от всецелого, не противопоставлен бытию, которое в глубинной своей основе совпадает с наивысшим благом, моральным добром. Зло же предстает, как отсутствие способности человека чувствовать свою живую сопричастность бытию, соотнесенность с человеком собирательным, или обществом. «Механическая атомарность» индивида, «отчужденность», «эгоизм» и т.п. -- это все то, что противостоит положительному всеединству.

В. Соловьеву принадлежит заслуга глубокой разработки понятия всеединства применительно к русской культуре и ее религиозным взаимоотношениям с культурой Запада, которые Соловьев призывал всячески развивать. Уже после его смерти, на рубеже первого и второго десятилетия нашего века в России сложилась целая школа его последователей, в которую вошли такие известные философы, как князья Е.Н. и С.Н. Трубецкие, С.Н. Булгаков, П.А. Флоренский, составившие славу русской немарксистской философии.

Сам В.С. Соловьев так сформулировал суть теории всеединства: «Всеединство, по самому понятию своему, требует полного равноправия, равноценности и равноправности между единым и всем, между целым и частями, между общим и единичным». При этом философ призывает различать два вида всеединства -- истинное и ложное: «Я называю истинным или положительным всеединством такое, в котором единое существует не за счет всех или в ущерб им, а в пользу всех. Ложное, отрицательное единство подавляет или поглощает входящие в него элементы и само оказывается, таким образом, пустотою; истинное единство сохраняет и усиливает свои элементы, осуществляясь в них как полнота бытия». Нетрудно заметить, что принцип всеединства как воплощение некоей божественной воли повсеместно проявляет себя в окружающей вселенной и в частности в природе, общественной жизни и теории познания (гносеологии).

Так, Соловьев следующим образом объясняет одно из его проявлений в природе: «Сама индивидуальная жизнь животного организма уже содержит в себе хотя бы ограниченное подобие всеединства, поскольку здесь осуществляется почти полная солидарность и взаимосвязь всех частных органов и элементов в единстве живого тела». Действительно, признание биологической взаимозависимости и равновесия как применительно к отдельному живому существу, так и ко всей природе, в свете нынешних экологических проблем становится одним из главнейших условий нашего существования. Философия всеединства легко применима и к жизни общества. «Как бы то ни было... -- пишет Соловьев, -- требуется, прежде всего, чтобы мы относились к социальной и всемирной среде как к действительно живому существу, с которым мы, никогда не сливаясь до безразличия, находимся в самом тесном и полном взаимодействии». В этой связи философ призывал человеческую личность не «подчиняться» общественной среде и не «господствовать» над нею, а быть с нею «в любовном взаимодействии», «служить для нее деятельным, оплодотворяющим началом движения» не только в интересах какой-то группы, собственного народа, но и всего человечества. В самом деле, в общественной жизни России своего времени Соловьев был поборником социальной гармонии, резко критиковал ее нарушения со стороны государства и официальной церкви, выступал против национализма, классовой непримиримости и любых видов разобщения людей. Кстати, слово «борьба», столь милое нашим революционерам, почти не не употребляется в его сочинениях, а если и употребляется, то главным образом как синоним слова «вражда».

Требование всеединства для отечественной культуры и для самого существования нашего государства является определяющим. Именно истинное всеединство, когда «единое существует не за счет всех или в ущерб им, а в пользу всех», должно было сплотить российские народы в дружную семью; его-то и добивались соратники Соловьева применительно к Российской империи. Что же касается ложного единства, которое «подавляет или поглощает входящие в него элементы» (сословия, классы и народы), то за примером ходить недалеко: такое единство стало идеалом и звериной практикой большевизма и сталинизма, что привело к деградации культуры и распаду некогда могучего государства.

В известной работе «Русская идея» (1888) Соловьев, прежде всего, стремился ответить на вопрос: каков смысл существования России во всемирной истории? Рассматривая человечество как «великое собирательное существо», «социальный организм», живые члены которого представляют собой различные нации, Соловьев считал, что специфическая функция России в этом организме -- способствовать осуществлению в мировом масштабе идеи теократии -- некоего «вселенского христианства», свободного от односторонности и религиозного догматизма, как Востока, так и Запада. Исходя из представления о Церкви как о «живом теле Христа», для которого все люди равны и «нет ни эллина, ни иудея», Соловьев выводил необходимость органического всемирного братства народов, объединенных верой и исключающего любые проявления и национализма, и космополитизма. Видя в, национализме коллективный эгоизм, а в космополитизме -- отречение народа от собственной, данной ему Богом души, Соловьев в то же время говорил, что «национальные различия должны пребыть до конца веков», хотя высший смысл существования наций «не лежит в них самих, но в человечестве». Если перевести мысли русского философа на язык современной геополитики, то всемирно-историческая миссия России состоит в том, чтобы бескорыстно поставить на службу многочисленным евразийским народам свою высокую материальную и духовную культуру, весь свой государственный опыт, не требуя ничего взамен, уважая их самобытность и тем самым, способствуя сохранению истинного, а не ложного, единства огромной страны, ныне, по выражению того же Соловьева, раздираемой «эпидемическим безумием национализма». Призывая в духе христианства любить все другие народы как свой собственный, Соловьев учил, что ниспосланная свыше миссия любой великой державы заключается не в ее исключительности и господстве, а в том, чтобы служить другим, более слабым народам, а следовательно, и всему человечеству.

Вопрос о применении принципа всеединства в гносеологии (теории познания) на первый взгляд кажется чисто философским и не имеющим прямого отношения к культуроведению. Однако, как мы увидим далее, от того, каким образом человек стремится познавать мир, во многом зависит судьба отдельных обществ и человечества в целом. В. Соловьев обосновывал и развивал мысль о том, что наиболее полное и адекватное представление о мире («истинное», «цельное» знание о нем) возможно лишь на путях органического синтеза (единства) таких форм общественного сознания, как религия, философия и эмпирическая наука. В совокупности они образуют «свободную теософию» -- мыслительную деятельность, которой себя и посвятил Соловьев. В этой триаде богословия, философии и научного знания высшей формой, по мнению «всеединцев», была вера, откровение, ниспосланные Богом, хотя сам Соловьев и выступал против «слепой веры», не подкрепленной данными науки. Вера не враждует со знанием, напротив, сплошь и рядом сливается с ним, переходит в него. Выступая не против разума, а в союзе с ним, она -- «особое ясновидение сердца». «Точные знания, метафизика и религия должны находиться в некотором гармоническом отношении между собой, установление такой гармонии и составляет задачу философии каждого времени», -- утверждал С.Н. Булгаков. По словам В. Соловьева, к истине -- цели «свободной теософии» -- можно идти, отправляясь от ее любой составной части. Сам он пришел к идее всеединства через философию, С.Н. Булгаков -- руководствуясь преимущественно верой, а П.А. Флоренский, особенно в последние годы жизни, тесно связывал свои теософские идеи с точными науками, в частности, предвосхитив семиотику.

Стремление к гармонии, органическому синтезу между религией философией и опытной наукой имеет огромное значение не только для судеб любой национальной культуры, но и для человеческой цивилизации в целом. В первом случае оно способствует сглаживанию искусственного и гибельного противостояния между духовенством и творческой интеллигенцией, между «физиками» и «лириками», в конечном счете, между «элитой» и «народом», разлад между которыми чреват революцией и гибелью культурных ценностей; во втором случае -- позволяет нейтрализовать разрушительные последствия «чистой» науки, современной технократии, часто лишенных духовных тормозов и уже сейчас ведущих человечество к гибели. Стоит только вообразить, что было бы с нами, если бы научные гении типа Эйнштейна и Сахарова были бы одновременно и бездушными политиками-нигилистами типа Гитлера или Сталина! С этой точки зрения философия всеединства и в наше время представляется весьма актуальной. В тесной связи с религиозным характером учения В. Соловьева находится и преобладание в нем нравственного начала, хотя он и его последователи много внимания уделяли как практическим научным изысканиям, так и вопросам эстетики. Подобно Паскалю и Канту, с его «категорическим императивом», Соловьев был убежден, что каждая душа «по природе -- христианка». Лучше всего христианское мироощущение Соловьева было выражено им в таких строках: Смерть и время царят на земле, Ты владыками их не зови. Все, кружась, исчезает во мгле, Неподвижно лишь солнце любви. По Соловьеву, три «кита», на которых покоится наша нравственность, -- это свойственные человеку от природы чувства стыда, жалости и благоговения. При этом под чувством стыда Соловьев понимал, прежде всего, человеческую совесть, которая стоит выше ума и делает человека венцом творения. Несомненно, что совестливый человек «человечнее» умного, который может быть и злым и вредным, опасным для других людей. Первые два чувства хорошо известны и не требуют особых пояснений, хотя совестливость и жалость, кажется, сдают свои позиции в условиях современной цивилизации с ее культом прагматизма и гедонизма и изощренными орудиями массового уничтожения (ГУЛАГ, душегубки, разные формы геноцида). А благоговение, как его понимает В. Соловьев, всегда выступало и выступает как главнейшее условие существования любой национальной культуры. «Я не могу не -Чувствовать благодарности и благоговения, -- пишет он, -- к тем людям, которые своими трудами и подвигами вывели мой народ из дикого состояния и довели его до той степени культуры, на которой он теперь находится». Иными словами, любой подлинно культурный человек не может не ощущать своего неоплатного долга перед предками за завещанные ими духовные и материальные богатства, обязан сохранять и приумножать их и, в свою очередь, передавать потомкам культурную эстафету, повинуясь тому внутреннему велению к добру, которое Кант называл «категорическим императивом». Лучше всего об этом сказал великий Пушкин:

«Чувства дивно близки нам --

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

Животворящая святыня!

Земля была б без них мертва»...

Подобно своим великим предшественникам и современникам, от французских энциклопедистов до Л.Г. Моргана и Э.Б. Тайлора, стремящихся уловить динамику развития человеческого общества, В. Соловьев был эволюционистом, т.е. защищал идею поступательного движения культуры. Однако понимание прогресса, как и философия всеединства в целом, носили у него религиозно-мистический характер. Человек, утверждал он, действительно движется от «природного» к «духовному», от звероподобного существа к некоему идеалу, и этим идеалом является сам Бог. Первым «богочеловеком» был Христос, ставший живым ориентиром нашего восхождения к Абсолюту. В. Соловьев называл такой процесс «творческой эволюцией», конечная цель которой -- превращение человека только «разумного» в человека «духовного», объединенного в «богочеловечестве». Достигнуть этого можно, лишь борясь с «биологизацией» жизни, со звериным стремлением людей к удовлетворению только своих похотей и прихотей, убивающих как человеческую душу, так и окружающую природу. Выступая против того, что в наши дни получило название «потребительство», и призывая к осознанному ограничению безмерно растущих человеческих потребностей, Соловьев утверждал, что цель христианского аскетизма, т.е. борьбы против всякого рода излишеств, -- не ослабление плоти, а «усиление духа для преображения плоти». В соответствии с этим и христианский универсализм имеет целью не уничтожение природных особенностей каждой нации, а, напротив, усиление национального духа через очищение его от всякой эгоистической закваски. Говоря о месте В. Соловьева в русской культуре, нельзя не отметить его выдающегося вклада не только в философию и богословие, но и в нашу литературную критику и художественную словесность. Им написаны многочисленные работы о Пушкине, Лермонтове, Достоевском, Толстом, Фете, Тютчеве и других писателях, оставлено значительное стихотворное наследство, многочисленные переводы и обширная переписка. Его известное стихотворение стало чем-то вроде поэтического манифеста русского символизма, духовным отцом которого он по праву считается:

«Милый друг, иль ты не видишь,

Что все видимое нами --

Только отблеск, только тени

От незримого очами?»

6. Русская философия XX в.: Бердяев, Шестов, Франк, Флоренский, Ленин

Ценность личности и личной судьбы в русской философии XX в. была противопоставлена господствовавшей все предыдущее столетие ценности социальности. Значительную роль в русском религиозно-философском сознании сыграли проблемы, поставленные «антихристианством» Ф. Ницше. Одной из ее ведущих тем стало осмысление уроков национальной катастрофы 1917 г. и путей возрождения России.

В ЭМИГРАЦИИ расцветает творчество многих русских мыслителей (Н. Бердяев, Л. Шестов, И. Ильин и др.), однако эмигрантская философия фактически завершает свое существование с уходом из жизни в 1940-- 1950-е гг. основных ее представителей.

Наиболее существенная черта всей русской философии, особенно в XX в., -- ее онтологизм: истинное метафизическое бытие как бытие Бога; сознание, по самой своей природе находящееся внутри бытия Бога; познание истины как «внутреннее соединение с истинно сущим» на фундаменте веры; жизнь как связь между Я и бытием Бога. Со временем в русской философии усилилась экзистенциальная трактовка бытия и познания. «Прорыв в бытие» через трагические жизненные потрясения рассматривался в качестве средства преодоления всего земного, небожественного, человеческого (Бердяев, Шестов). Ориентации философии на прояснение глубоко выстраданного опыта и «некабинетный» стиль философствования способствовал неблагоприятный общественный климат России начала XX в. Русская философия выдвинула на передний план концепцию мистического познания, выразившегося в Непостижимом Франка.

Ясного выражения онтологизм русской философии достиг в опирающейся на принципы имяславия символической онтологии П. Флоренского. Результатом этого стала ориентация русской философии на обоснование путей утверждения Царства Божия на земле. Опасность этой идеи была осознана русскими мыслителями слишком поздно. Поэтому не случайно столь широкое распространение различного рода утопических проектов как чисто религиозного (Федоров), так и богоборческого плана (различные версии марксизма). Религиозно-теоретическое сознание весьма редко ориентировалось на размеренность, порядок, законченность начатого дела и в противоположность этому провоцировало надежду на чудо, необычайный эксперимент, фантастический прожект. Обоснование подобных упований обычно сочеталось с обличением буржуазности и мещанства западной цивилизации. Это, в частности, выразилось в очень раннем противопоставлении в русской мысли культуры и цивилизации.

Кроме онтологизма, другая черта, присущая не только русской философии, но и русскому менталитету в целом, -- это религиозная этика коллективного человечества (общинность), или «мы-философия». Идея единого (органичного) целого, внутри которого индивид может найти не только свое истинное Я, но и вообще решение всех проблем, доминирует в большинстве русских философских доктрин.

Для русской философии также характерны напряженные размышления о смысле жизни, ориентированном на спасение души как условие спасения мира. При этом в русской философии усиливается тенденция к персонализму (Бердяев, Шестов, М. Бахтин), гарантирующему права и свободы человека без атомизации общества (отношения между личностью и обществом рассматриваются на основе религиозного принципа Троицы -- «неслиянно и нераздельно»).

Философское творчество Н.А. Бердяева продолжалось около 50 лет. «Я философски мыслил всю жизнь, каждый день, с утра до вечера и даже ночью». Это был его «способ жить». Проблематика менялась мало -- свобода, личность, творчество. Его труды, в которых своеобразие и оригинальность русской философской мысли нашли яркое и полное выражение, получили широкую известность во всем мире. Отстаивая свою «изначальную свободу», он порвал с дворянской средой, став социал-демократом. Но его личность бунтовала против любой среды, направления, партии. И неслучайно в начале XX в. Бердяев оказался одним из лидеров «нового религиозного сознания» (неохристианства), которое дополняло христианство «всеми богатствами мира, всеми ценностями культуры, всей полнотой жизни» (половой, общественной, научной, художественной и т. д.). Неохристианство наследовало от католичества культ, от православия -- мистическое созерцание, от протестантизма -- свободу совести и личное начало.

Колоссальное значение для Бердяева имело написание самой значительной доэмигрантской книги «Смысл творчества. Опыт оправдания человека» (1916). В ней он открывает тайну творчества, как ответ человека Богу-Творцу. Стремясь обновить христианство, Бердяев обратился к главному противоречию его двухтысячелетнего исторического существования: «Христианство без человеческого творчества и человеческое творчество без христианства». Бог ждет от человека творческого духовного развития. И явление Богочеловечества произойдет на пути не только святости, но и пророчества, т. е. религиозной свободы и творчества. При этом Бердяев сближал судьбы пророка и светской гениальной личности.

Апофеоз человека, его свободы и творчества требовал от Бердяева определенной отстраненности от ортодоксальных христианских трактовок. «Парадоксальную этику», или этику творчества, Бердяев понимал как третью ступень в эволюции этики. Первая ступень -- этика закона (Ветхий Завет), которая проходит мимо личности и учит страху Божию. Вторая -- этика искупления (Новый Завет), которая освобождает личность от «закона» и земного мира. Евангельская мораль вырастает от благодатной силы Иисуса Христа и естественно перетекает в третью -- этику творчества. Творческое горение личности побеждает «похоть и злые страсти», страх и «закон», всякую несвободу. Этика творчества означает, что человек больше не боится наказания Божия, не боится ада, не ищет спасения только в добрых делах, а оправдывается главным образом своим богоподобным творчеством.

ЛИЧНОСТЬ может выходить за свои пределы двумя путями -- в царство «обыденщины» (объективация) или в царство свободы (дух, творчество, Бог). Первый путь -- утрата себя, рабство у мира. Он -- антиперсоналистичен. Второй -- раскрытие себя во всей благодатной полноте. Вспоминая мечтавшего о «воскрешении умерших предков» Н.Ф. Федорова, Бердяев верил, что рабство у жизни, истории, смерти одолимо «активностью всех творческих сил человека», родственной общностью творцов. И эта активность приблизит второе пришествие Христа (конец истории), а вместе с ним и царство свободы, Царство Божие.

По сути, при всей своей обращенности к истории и социуму, философия Бердяева глубоко личностна, т. е. ее движение -- не К истине, а ОТ личной истины. В основе последней -- проблемы свободы, связанного с ней и спасающего человека творчества, а также личности, которая «более таинственна, чем мир», сама является «целым миром», причем по-настоящему истинным и духовным, в отличие от внешнего мира. Философия, в понимании Бердяева, -- это «обнаружение первореальности самого субъекта». Свое учение он связывал с типом экзистенциальной философии, относя к ее представителям не Хайдеггера и Ясперса, а Августина, Паскаля, Кьеркегора, Ницше. Наиболее своеобразная часть русской философии, по его мнению, тоже связана с этим типом (Достоевский, Шестов). И весь смысл, истину, путь и жизнь он усматривал в одном: когда через свободу и творчество «Бог рождается в человеке и человек рождается в Боге».

ФИЛОСОФСКО-БОГОСЛОВСКОЕ ТВОРЧЕСТВО П.А. Флоренского можно условно разделить на два периода. Первый представлен книгой «Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи», состоящей из 12 писем, дополненных приложениями и примечаниями. Это своеобразный путевой дневник, который соединяет в себе рассказ о пройденном автором духовном пути (письма 1 -- 4) и достигнутом «месте назначения» (письма 5 -- 12). Путь складывается из трех этапов: логистики (анализ понятий истины и достоверности); пробабилизма (когда рассматриваются свойства истины, но нет уверенности в том, что она существует); подвижничества (переход в сферу религиозной жизни и православной церкви, где истина и достоверность обретаются как реальность не теоретическая, а жизненная). В результате автор приходит к «месту назначения» -- христианской метафизике.

Христианская метафизика строится на основе двух концепций: Софии премудрости Божией и всеединства. Ядро концепции Софии -- описание связи мира (сотворенного) и Бога. Поскольку Бог сотворил людей, то каждый человек как личность любит своего Творца. Однако и в Боге его творения существовали изначально -- как «идеальные личности». Именно они являются носителями смысла бытия и всеобщей любви. В «единстве в любви» их неразрывная связь друг с другом и с Богом. Но так как любовь -- способность живого и личного начала, то это единство -- не механическое собрание, а живое «многоединое существо», совершенная личность. Ей Флоренский и дал имя Софии. Поэтому софиология есть одновременно и метафизика христианской любви. София сама -- личность, но при этом содержит в себе все многообразие других отдельных личностей как своих самостоятельных частей. Принцип существования Софии, тождество частей целому -- принцип, характеризующий всеединство. Таким образом, «Столп и утверждение истины» -- рассказ о сложном пути автора от безрелигиозного состояния, через религиозное обращение, к укоренению в церкви.

Помимо главного -- концепций Софии и всеединства -- в «Столпе...» развивается ряд других направлений. Выдвинуто оригинальное, хотя и спорное учение об антиномиях (противоречиях разума). Продуктивны идеи о связи познания с любовью как его необходимой предпосылкой и движущей силой. В целом концепцию Флоренского отличают большая самостоятельность и отчетливость основных понятий. Публикация книги в 1914 г. подвела итог первому периоду творчества Флоренского. Философским символизмом можно назвать второй период творчества Флоренского. Концепцию, в основу которой положен символ, сам автор называл конкретной метафизикой. Он исходил из того, что реальность имеет две взаимосвязанные сферы: эмпирическую (чувственную) и духовную. Первая -- сфера явлений, вторая -- смыслов этих явлений. Каждому эмпирическому явлению присущ свой смысл, а смысл, в свою очередь, всегда выражен в определенном явлении. Это неразрывное двуединство явления и смысла и есть символ. До этого момента концепция символа Флоренского развивалась достаточно традиционно. Но следующий весьма оригинальный шаг в понимании символа требует особого внимания. Обе стороны символа представляют собой, по Флоренскому, «неразличимое тождество». Это «неразличимое тождество» автор понимал буквально математически, т. е. как точное соответствие. Поэтому не только мир чувственный, но и мир духовный оказываются пространственными, не только явления, но и их смысл пребывают в пространстве. Однако пространство духовного мира -- особое. Суть его состоит в том, что находящиеся в нем смыслы следуют таким законам, которые в точности обратны законам природы. Например, в этом пространстве следствие предшествует причине. Однако оба мира совмещаются, образуя единый двусторонний мир, в котором каждый предмет -- тоже двусторонний (так как он одновременно и явление, и его смысл). Поэтому он может созерцаться как физическим, так и духовным зрением. Эмпирический мир -- падший, греховный. Поэтому эмпирические явления лишь ущербно выражают смысл, а человек лишь ущербно видит смысл явлений. Духовная задача человека -- преодолеть эту ущербность. Силой такого преодоления наделена церковь, которая с помощью религиозного культа исцеляет, «освящает» греховный мир. Философия культа -- важнейший раздел конкретной метафизики Флоренского. Однако и эмпирический мир представляет собой символическую реальность. Поэтому другая задача конкретной метафизики -- распознание и изучение символов в каждой из конкретных сфер реальности. Чтобы найти в греховном мире духовную сторону, открыть истинный смысл в явлении, требуется его точный и всесторонний анализ. Необходимо проводить «конкретные обследования», до конца проникающие в саму материю. Такие обследования нужны для всех сфер реальности.

Замысел конкретной метафизики Флоренского предстает, таким образом, как грандиозный проект синтеза всех разделов знаний.

Льва Шестова часто называют «моноидеистом», т. е. мыслителем одной идеи. Сквозная идея его философии -- развенчание разума и обращение человека к безусловной вере в Бога. Она связана, вероятнее всего, с напряженными поисками тех истин, которые не равнодушны к жизни и судьбе «случайного» человека, не фильтруют реальность, не подавляют свободу человека, мира и Бога.

Шестов искал истины не разумные, приспособительные к этому миру, а истины спасающие. Для раннего периода его творчества характерен в основном процесс разрушения «почвы» («утоптанного поля современной мысли»). При этом воспевалась жизнь «как она есть», т. е. с добром и злом, и шли поиски (под влиянием Ницше и своевольно понятной Библии) Бога, который «выше сострадания, выше добра».

Поздний период ознаменовался работой над «Sola fide -- Только верою», изучением религиозно-мистического опыта и идей Сократа, Платона, Плотина, Августина Блаженного, Лютера и др.

К старым методам скепсиса и парадокса, «подкопа» под общеизвестное, «странствования» по душам великих философов, богословов и писателей добавился прежде малозаметный мистико-познавательный метод: толкование мистических озарений мыслителей, их касания запредельного, «иных миров». Если прежде главным было соприкосновение человека с трагедиями и ужасами жизни (Гамлет с тенью убитого отца, Достоевский с имитацией расстрела, Ницше с его болезнью и судьбой «жертвенного животного»), то теперь стало не менее важным то, «когда человек соприкасается с дыханием Божиим». Шестов перешел от «философии трагедии» к поискам философии своевольно понимаемого библейского откровения. «Судьбы человеческие решаются на весах Иова», а не умозрения, добра, науки.

Напряженный поиск своей новой философии Шестов называл также «самым важным» (определение философии у Плотина), «борьбой о невозможном» (невозможно, но желанно воскрешение казненного Сократа или Джордано Бруно). Точно так же писатель понимал и «экзистенциальную философию» близкого ему С. Кьеркегора, у которого понятие «повторение» означало повторение навсегда утраченного, повторение того, что никогда не может повториться. Реальность своей «борьбы о невозможном» Шестов все чаще видел во «втором измерении мышления» человека, или в вере. Личной, абсолютно беспочвенной и неразумной вере - доверии к Богу.

Переживание чудесности книг Ветхого и Нового Заветов и чудесности всего в мире: души и жизни, живой природы, творений человеческого духа, явлений живого Бога -- характерно для Шестова. Иное название для этой, по сути, тотальной чудесности и таинственности сущего -- «беспочвенность», или великая дерзновенная свобода. Таинственно все: и «легкое дуновение ветерка», и снежинка, и кипарис, и тигр, но более всего таинственен и велик человек.

В человеке есть и нетайна («общий всем» разум и добро, привязанность к земному), и тайна («демон» Сократа, подсказывавший лучшие истины; «безумие» Иова; «подполье» человеческой души). Двойственностью отличается и человек в разные периоды жизни (Лютер в монашестве и откровении и Лютер -- проповедник своих открытий). Двойственность и вера -- личная и общая, и истина, доставляемая откровением и разумом. Поздний Шестов заговорил, усиленно работая над проблемой смерти, и о двух силах, действующих в человеке: центростремительной (забота об устройстве в нашем мире) и центробежной (непонятный «подкоп» подо все и движение навстречу смерти). Тайна каждого человека, согласно Шестову, столь велика, что, по сути, предопределена (кем-то или чем-то) до его рождения.

Он даже предполагал, что, возможно, одни люди произошли от согрешившего Адама (согласно Библии), а другие -- от внегрешной обезьяны (согласно Дарвину). Один человек рождается предопределенным к позитивизму, и ему предстоит лишь одна жизнь, а другой -- к глубокой религиозной вере, и ему жить вечно. Метафизические (сверхчувственные) миры индивидов столь различны и множественны, предполагает Шестов, что Платон от своего лучшего ученика и друга Аристотеля отличается больше, чем человек от кипариса, «даже от пня или скалы». Резкая метафизическая индивидуализация каждого человека у Шестова созвучна С. Кьеркегору, Ф.М. Достоевскому, экзистенциалистам, персоналистам.

Этические суждения Шестова вначале созвучны имморализму Ф. Ницше. Однако позднее имморализм русского философа оказался теологическим (вера бесконечно выше морали). Но он всегда признавал необходимость добра и порядочности в обычных отношениях.

Блестящий философ, психолог, языковед, историк философии, Густав Шпет был ревностным сторонником философии как строгой науки, чуждой туманной мудрости. Шпет считал, что философия проходит три ступени: мудрости, метафизики и строгой науки. В философии заложены две формы развития: отрицательная (линия Канта), идентифицирующая себя как «научную философию», и положительная (линия Платона, Лейбница, Гегеля), ориентированная на знание основ бытия самосознания. К первой форме, согласно Г.Г. Шпету, могут быть предъявлены две претензии: а) уход от конкретной данности живой жизни, засилье абстракций; б) уход в частные направления: физицизм, психологизм, социологизм и т. п. Кант и «научная философия» не смогли преодолеть метафизику -- выйти на уровень «точной науки», с трудом и постепенно добывающей свои истины. Осталась та же дилемма: или отражение природы, или предписывание ей законов. Попытки поиска «третьей возможости» приводили к эклектизму, потому что она указывалась «после», а не «до» названного разделения. В решении дилеммы Шпет видел большую заслугу диалектической философии Гегеля.

Формы культурного сознания выражаются в понятии. Понятие первично дано не в восприятии вещи, а в усвоении знака социального общения. Понятие улавливается людьми как конкретное единство текучего смысла. Сознание получает «общность», с точки зрения Шпета, путем не «обобщения», а «общения». Следовательно, любую познавательную ситуацию следует рассматривать в контексте социальных связей познаваемого и познающего. Высшее знание дает «основная философия», т. е. философия как точное знание, а не мораль, проповедь или мировоззрение. Исходя из этого, Шпет полагал, что национальная специфика философии лежит не в плоскости получаемых ответов (они одни и те же), а в самой постановке вопросов: их подборе и модификациях, вписанных в конкретный социокультурный контекст. В этом ключе оригинальным в русской философии Шпет находит лишь введение темы России славянофилами.

Философия Бердяева, Булгакова, Ильина, Флоренского, Франка, Шестова, Шпета и русского космизма составила ядро русской философской мысли XX в. досоветского и начала советского периода. Последний отмечен лишь немногими именами. Современный этап развития духовной культуры России характеризует возрождение философской традиции, созвучной переходному характеру мировой истории.

Из жизни великих...

Божественное Непостижимое, по Франку, не есть непознаваемое. О существовании Непостижимого известно до всякого познания. К постижению бытия Бога не ведет вообще никакой внешний путь. Когда человек внешним образом познает что-либо лишь с помощью разума, он получает только внешнее знакомство с действительностью. Это знакомство ограничено данным моментом восприятия. Подлинное познание - мистично. Однако разум при мистическом познании не исключается: он включается в систему всеохватывающего интуитивно-эмоционального (сердечного) познания мира. Разум - необходимая, но не высшая форма постижения. Таким образом, должно наличествовать внутреннее свидетельство бытия (Бога). Это внутреннее свидетельство, что показали еще славянофилы в концепции «живознания», есть вера. Вера - первичная и совершенно непосредственная очевидность, мистическое проникновение в самое бытие.

Религиозно не стремление к Богу, а бытие в Боге составляет фундаментальную основу переживания мира. Поэтому «интуиция всеединства есть первая основа всякого знания» (Франк). Возможность включения человека в структуру всеединства задается интуицией Софии. Тема Софии (Мудрость - своеобразная «четвертая ипостась» Триединого Бога) особенно глубоко проработана С. Булгаковым.

Николай Александрович Бердяев (1874-1948) - крупнейший русский философ, публицист, историк русской мысли - родился в Киеве в знатной аристократической семье. Уже в 14 лет, читая Канта, Гегеля, Шопенгауэра, осознал свою судьбу как философское творчество. Пережив увлечение марксизмом, Бердяев эволюционировал от идеализма неокантианства к религиозной философии. Он - инициатор подготовки и автор знаменитого сборника «Вехи», в котором по-новому освещалась проблема интеллигенции в России, ее историческая роль и религиозно-духовное призвание.

В начале XX в. Бердяев находился в центре основных событий и начинаний русского культурного Ренессанса. Он активный участник религиозно-философских обществ и собраний того времени.

Объективация (с лат. - «предмет») - одно из основных понятий философии Бердяева, описывающее глубину отчуждения объективированного мира от духа и свободной личности. Объективации присущи: 1) отчужденность мира от человека; 2) поглощение личного безличным, общим; 3) власть необходимости, внешней причинности над человеческой свободой; 4) уничтожение оригинальности индивида и «приспособление к массивности мира и истории, к среднему человеку». Противостоит объективации общение в симпатии и любви, преодоление отчуждения, неповторимость жизни, «духовное восстание» ради внутренней свободы творчества.

Бердяев, рассуждая о творчестве, писал: «Глубокий кризис искусства чувствуется также в живописи последних дней, в кубизме, в футуризме. Кубизм Пикассо - влияние очень значительное и волнующее. В картинах Пикассо чувствуется настоящая жуть распластования, дематериализации, декристаллизации мира, распыление плоти мира, срывание всех покровов.

Сергей Николаевич Булгаков (1871-1944) -русский религиозный философ, богослов, экономист - окончил юридический факультет Московского университета (1896). Профессор политэкономии в Киеве (1901-1906) и Москве (1906- 1918). Депутат II Государственной думы. В 1918 г. принял священнический сан. В 1919 г. переехал в Крым, где преподавал политэкономию и богословие. С 1923 г. С.Н. Булгаков жил в эмиграции.

Ряд работ Булгаков посвятил анализу судьбы России. Он усматривал исток ее трагедии в кризисе византийского православия, которое не было и не могло быть воспринято народом и выродилось в обрядоверие. Путь возрождения России, согласно мысли Булгакова, - покаяние и внутреннее религиозное преображение человека.

Павел Александрович Флоренский (1882-1937) уже в студенческие годы начал писать, наряду с математическими, и философские труды. В 1911 г. защитил магистерскую диссертацию, в основу которой положена его первая фундаментальная книга «Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи». В 1911 г. Флоренский был рукоположен в сан священника, то стало одним из ключевых событий его биографии. С 1911 по 1917 г. -редактор «Богословского вестника» Московской духовной академии. Флоренский участвовал в работах по знаменитому плану ГОЭЛРО; с 1921 г. занимал ответственные должности в системе ВСНХ; с 1927 г. являлся одним из редакторов «Технической энциклопедии».

Флоренский дважды подвергался арестам (1928 и 933). Последний арест окончился трагически - в 937 г., предположительно под Ленинградом, отец Павел был расстрелян.

Понятие символа (от греч. «знак, примета») широчайше используется в религии, эстетике, искусстве. В противоположность этому общая философская теория символа совсем небогата. Ее основу составляют построения Гегеля и в особенности Шеллинга, создававшиеся под непосредственным влиянием миросозерцания Гете. В качестве основного, классического определения утвердилась формула Шеллинга: «Синтез того и другого (схематического и аллегорического способов изображения), где ни общее не обозначает особенного, ни особенное не обозначает общего, но где то и другое абсолютно едины, есть символ».

Лев Шестов (наст, имя Лев Исаакович Шварцман, 1866-1938)-выдающийся русский философ-иррационалист, литератор, близкий идеям религиозного экзистенциализма и персонализма.

«Библейская философия» (она же Библия, а иногда даже «иудаизм»), в понимании Шестова, «много глубже и проникновеннее современной философии». А душа ее в том, что «Бог создал человека по своему образу и подобию и, создавши, благословил его».

На первое десятилетие XX в. приходятся знакомства с Н.А. Бердяевым, С.Н. Булгаковым, В.В. Розановым и другими философами. С 1910 по 1914 г. Шестов занимается античными и средневековыми философами, а также весьма близким ему М. Лютером.

В поздних произведениях Шестова встречаются фрагменты, созвучные апофатическому (отрицательному) богословию Дионисия Ареопагита; православному исихазму (греч. «эсихиа» - безмолвие); мистике иудаизма, греческих философов и др. В последние годы жизни мыслитель увлекся индийской религиозно-мистической философией и говорил своему ученику Б. Фондану о том, что «сила умозрения у них больше, чем в греческой философии».

Густав Густавович Шпет (1879-1937) - русский философ и искусствовед - в начальный период увлекался психологией, разделяя в целом неокантианские установки (см. Неокантианство), но достаточно быстро пришел к осознанию неприемлемости для себя этой методологической позиции. Шпет был не только слушателем, но и учеником и другом, Э. Гуссерля. Считается, что Шпет являлся ведущим представителем феноменологии в России, однако уже в работе «Явление и смысл» заложены все предпосылки последующего «герменевтического поворота» (см. Герменевтика), а также поздних культурно-исторических анализов.

7. Русский космизм

Еще несколько лет назад понятие русского космизма брали неизменно в кавычки как приблизительное образование, условность. Сейчас русский космизм окреп в своих правах, обрел законное место в отечественном культурном наследии. Однако объем и содержание этого понятия и стоящего за ним течения философии остаются весьма расплывчатыми. Под космизмом часто понимают целый поток русской, а то и мировой культуры, включающий в себя не только философов и ученых, но и писателей, художников, представителей других творческих профессий. Ведь связь человека и космоса была предметом изучения уже первых древнегреческих мудрецов. Так в космисты недолго записать, скажем, Гераклита с его вечноживущим космосом, который не создавали ни боги, ни люди и который живет сам по себе.

Но ведь не случайно говорится именно о русском космизме. Именно в нашей стране начиная с середины прошлого века, зародилось, а в ХХ веке широко развернулось уникальное космическое направление научно-философской мысли. Среди множества ученых и мыслителей, отдавших дань этому направлению, мы должны в первую очередь выделить Н.Ф.Федорова, К.Э.Циолковского и В.И.Вернадского. Конечно, этими именами плеяда русских космистов далеко не исчерпывается. Так, в русской религиозной философии конца XIX - начала XX вв. (В.С.Соловьев, П.А.Флоренский, С.Н.Булгаков, Н.А.Бердяев) также выделяется линия, близкая идеям русского космизма, обращенная, по словам Н.А.Бердяева, “к активности человека в природе и обществе”.

Чтобы избежать произвольного толкования термина “русский космизм” и, следовательно, чрезмерного расширения числа последователей этого направления, следует выделить главное в космизме. По мнению современного специалиста по русскому космизму, автору многих работ, посвященных жизни и творчеству Н.Ф.Федорова, С.Г.Семеновой принципиально новой чертой русского космизма является идея активной эволюции, т.е. необходимости нового сознательного этапа развития мира, когда человечество направляет его в ту сторону, в какую диктует ему разум и нравственное чувство. Поэтому С.Г.Семенова предлагает определять это направление философии не столько космическим, сколько активно-эволюционным.

Человек для русских космистов - существо еще промежуточное, находящееся в процессе роста, далеко не совершенное, но вместе с тем призванное изменить не только окружающий мир, но и собственную природу. Космическая экспансия человечества - только одна из частей этой грандиозной программы. В русском космизме соединились в единое целое мысли о преобразовании как макрокосма ( Земли, биосферы, космоса ), так и микрокосма ( человека, как биологического отражения макрокосма ). Недаром такое важное место в русском космизме занимают рассуждения о продолжении болезней и смерти и, как логическое следствие, - о достижении бессмертия. Вера в человека, гуманизм - одна из ярчайших черт русского космизма.