Понятие научной рациональности: история и современность

Концепция социологической и психологической реконструкции и развития научного знания связана с именем и идеями Т. Куна, изложенными в его широко известной работе по истории науки и методологии "Структура научных революций" .

В этой работе исследуются социокультурные и психологические факторы в деятельности как отдельных ученых, так и исследовательских коллективов.

Кун считает, что развитие науки представляет собой процесс поочередной смены двух периодов - "нормальной науки" и "научных революций". Причем последние гораздо более редки в истории развития науки по сравнению с первыми. Социально-психологический характер концепции Куна определяется его пониманием научного сообщества, члены которого разделяют определенную парадигму, приверженность к которой обуславливается положением его в данной социальной организации науки, принципами, воспринятыми при его обучении и становлении как ученого, симпатиями, эстетическими мотивами и вкусами. Именно эти факторы, по Куну, и становятся основой научного сообщества.

Центральное место в концепции Куна занимает понятие парадигмы или совокупности наиболее общих идей и методологических установок в науке, признаваемых данным научным сообществом. Парадигма обладает двумя свойствами:

она принята научным сообществом как основа для дальнейшей работы;

она содержит переменные вопросы, то есть открывает простор для исследователей.

Парадигма - это начало всякой науки, она обеспечивает возможность целенаправленного отбора фактов и их интерпретации. Парадигма, по Куну, или "дисциплинарная матрица", как он ее предложил называть в дальнейшем, включает в свой состав четыре типа наиболее важных компонентов:

"символические обобщения" - те выражения, которые используются членами научной группы без сомнений и разногласий, которые могут быть облечены в логическую форму;

"метафизические части парадигм" типа: "теплота представляет собой кинетическую энергию частей, составляющих тело";

ценности, например, касающиеся предсказаний, количественные предсказания должны быть предпочтительнее качественных;

общепризнанные образцы.

Все эти компоненты парадигмы воспринимаются членами научного сообщества в процессе их обучения, роль которого в формировании научного сообщества подчеркивается Куном, и становятся основой их деятельности в периоды "нормальной науки".

В период "нормальной науки" ученые имеют дело с накоплением фактов, которые Кун делит на три типа:

клан фактов, которые особенно показательны для вскрытия сути вещей. Исследования в этом случае состоят в уточнении фактов и распознании их в более широком кругу ситуаций;

факты, которые хотя и не представляют большого интереса сами по себе, но могут непосредственно сопоставляться с предсказаниями парадигмальной теории;

3) эмпирическая работа, которая предпринимается для разработки парадигмальной теории.

Однако, научная деятельность в целом этим не исчерпывается. Развитие "нормальной науки" в рамках принятой парадигмы длится до тех пор, пока существующая парадигма не утрачивает способности решать научные проблемы. На одном из этапов развития "нормальной науки" непременно возникает несоответствие наблюдений и предсказаний парадигмы, возникают аномалии. Когда таких аномалий накапливается достаточно много, прекращается нормальное течение науки и наступает состояние кризиса, которое разрешается научной революцией, приводящей к ломке старой и созданию новой научной теории - парадигмы.

Кун считает, что выбор теории на роль новой парадигмы не является логической проблемой: "Ни с помощью логики, ни с помощью теории вероятности невозможно переубедить тех, кто отказывается войти в круг. Логические посылки и ценности, общие для двух лагерей при спорах о парадигмах, недостаточно широки для этого. Как в политических революциях, так и в выборе парадигмы нет инстанции более высокой, чем согласие соответствующего сообщества" . На роль парадигмы научное сообщество выбирает ту теорию, которая, как представляется, обеспечивает "нормальное" функционирование науки.

Смена основополагающих теорий выглядит для ученого как вступление в новый мир, в котором находятся совсем иные объекты, понятийные системы, обнаруживаются иные проблемы и задачи. "Парадигмы вообще не могут быть исправлены в рамках нормальной науки. Вместо этого... нормальная наука в конце концов приводит только к осознанию аномалий и к кризисам. А последние разрешаются не в результате размышления и интерпретации, а благодаря в какой-то степени неожиданному и неструктурному событию, подобно переключению гештальта. После этого события ученые часто говорят о "пелене, спавшей с глаз", или об "озарении", которое освещает ранее запутанную головоломку, тем самым приспосабливая ее компоненты к тому, чтобы увидеть их в новом ракурсе, впервые позволяющем достигнуть ее решения."

Таким образом, научная революция как смена парадигм не подлежит рационально-логическому объяснению, потому что суть дела в профессиональном самочувствии научного сообщества: либо сообщество обладает средствами решения головоломки, либо нет - тогда сообщество их создает.

Мнение о том, что новая парадигма включает старую как частный случай, Кун считает ошибочным. Кун выдвигает тезис о несоизмеримости парадигм. При изменении парадигмы меняется весь мир ученого, так как не существует объективного языка научного наблюдения. Восприятие ученого всегда будет подвержено влиянию парадигмы. По-видимому, наибольшая заслуга Т. Куна состоит в том, что он нашел новый подход к раскрытию природы науки и ее прогресса. В отличие от К. Поппера, который считает, что развитие науки можно объяснить, исходя только из логических правил, Кун вносит в эту проблему "человеческий" фактор, привлекая к ее решению новые исторические, социальные и психологические мотивы.

Книга Т. Куна породила множество дискуссий, как в советской, так и западной литературе. В критике понимания Куном "нормальной науки" выделяются три направления. Во-первых, это полное отрицание существования такого явления как "нормальная наука" в научной деятельности. Этой точки зрения придерживается Дж.Уоткинс. Он полагает, что наука не сдвинулась бы с места, если бы основной формой деятельности ученых была "нормальная наука". "По его мнению, такой скучной и негероической деятельности, как "нормальная наука", не существует вообще, из "нормальной науки" Куна не может вырасти революция."

Второе направление в критике "нормальной науки" представлено Карлом Поппером. Он, в отличие от Уоткинса, не отрицает существования в науке периода "нормального исследования", но полагает, что между "нормальной наукой" и научной революцией нет такой существенной разницы, на которую указывает Кун. По его мнению, "нормальная наука" Куна не только не является нормальной, но и представляет опасность для самого существования науки. "Нормальный" ученый в представлении Куна вызывает у Поппера чувство жалости: его плохо обучали, он не привык к критическому мышлению, из него сделали догматика, он жертва доктринерства. Поппер полагает, что хотя ученый и работает обычно в рамках какой-то теории, при желании он может выйти из этих рамок. Правда при этом он окажется в других рамках, но они будут лучше и шире."

Третье направление критики нормальной науки Куна предполагает, что нормальное исследование существует, но оно не является основным для науки в целом, оно так же не представляет такого зла, как считает Поппер. Вообще не следует приписывать нормальной науке слишком большого значения, ни положительного, ни отрицательного. С. Тулмин, например, полагает, что научные революции случаются в науке не так уж редко, и наука вообще не развивается лишь путем накопления знаний. "Научные революции совсем не являются "драматическими" перерывами в "нормальном" непрерывном функционировании науки. Вместо этого она становится "единицей измерения" внутри самого процесса научного развития. Для Тулмина революция менее революционна, а "нормальная наука" - менее кумулятивна, чем для Куна."74

Не меньшее возражение вызвало понимание Куном научных революций. Критика в этом направлении сводится прежде всего к обвинениям в иррационализме. Наиболее активным оппонентом Куна в этом направлении выступает последователь Карла Поппера И. Лакатос. Он утверждает, например, что Кун "исключает всякую возможность рациональной реконструкции знания", что с точки зрения Куна существует психология открытия, но не логика, что Кун нарисовал "в высшей степени оригинальную картину иррациональной замены одного рационального авторитета другим" . Как видно из изложенного обсуждения, критики Куна основное внимание уделили его пониманию "нормальной науки" и проблемы рационального, логического объяснения перехода от старых представлений к новым.

Решительную попытку спасти логическую традицию при анализе исторических изменений в науке предпринял ученик Поппера И. Лакатос. Вслед за К. Поппером И. Лакатос полагает, что основой теории научной рациональности (или методологической концепции) должен стать принцип критицизма. Этот принцип является универсальным принципом всякой научной деятельности; однако, при обращении к реальной истории науки становится ясно, что "рациональный критицизм" не должен сводиться к фанатическому требованию беспощадной фальсификации. Непредвзятое рассмотрение исторических перипетий научных идей и теорий сразу же сталкивается с тем фактом, что "догматический фальсификационизм" есть такая же утопия, как формалистические мечты о "евклидовой" рациональной науке.

"Контрпримеры" и "аномалии" отнюдь не всегда побуждают ученых расправляться со своими теориями; рациональное поведение исследователя заключает в себе целый ряд стратегий, общий смысл которых - идти вперед, не цепенея от отдельных неудач, если это движение обещает все новые эмпирические успехи и обещания сбываются. Лакатос очень остро ощутил существующий разрыв между "теоретической рациональностью", как ее понимает "критический рационализм", и практической рациональностью развивающейся науки и признал необходимость реформирования "критического рационализма" . Результатом усилий по решению этой задачи стала выработанная Лакатосом методологическая концепция "утонченного фальсификационизма" или методология научно-исследовательских программ. Эта теория получила выражение в его работе "Фальсификация и методология научных исследовательских программ".

Согласно Лакатосу, в науке образуются не просто цепочки сменяющих одна другую теорий, о которых пишет Поппер, но научные исследовательские программы, то есть совокупности теоретических построений определенной структуры.

"У всех исследовательских программ есть "твердое ядро". Отрицательная эвристика запрещает использовать modus tollens, когда речь идет об утверждениях, включенных в "твердое ядро". Вместо этого мы должны напрягать нашу изобретательность, чтобы прояснять, развивать уже имеющиеся или выдвигать новые "вспомогательные гипотезы", которые образуют "защитный пояс" вокруг этого ядра, modus tollens своим острием направляется именно на эти гипотезы. Защитный пояс должен выдержать главный удар со стороны проверок; защищая таким образом окостеневшее ядро, он должен приспосабливаться, переделываться или даже полностью заменяться, если этого требуют интересы обороны."

Поппер рассматривает только борьбу между теориями, Лакатос же учитывает не только борьбу опровержимых и конкурирующих теорий, составляющих "защитный пояс", но и борьбу между исследовательскими программами. Поэтому развитие науки Лакатос представляет не как чередование отдельных научных теорий, а как "историю рождения, жизни и гибели исследовательских программ" .

Однако и методология исследовательских программ Лакатоса не может объяснить, почему происходит смена программ. Лакатос признает, что объяснения логики и методологии здесь бессильны, но, в отличие от Куна, он верит, что логически можно "соизмерить" содержание программ, сравнивать их между собой и поэтому можно дать ученому вполне рациональный ориентир для того, чтобы выбрать -отказываться или нет от одной программы в пользу другой. По мнению Лакатоса, смена и падение устоявшихся взглядов, то есть научные революции, должны объясняться не "психологией толпы", как считает Кун.

Для описания того, как соизмерить или сравнить две конкурирующие программы, Лакатос вводит представление о "сдвиге проблем". "Исследовательская программа считается прогрессирующей тогда, когда ее теоретический рост предвосхищает ее эмпирический рост, то есть когда она с некоторым успехом может предсказывать новые факты ("прогрессивный сдвиг проблемы"). Программа регрессирует, если ее теоретический рост отстает от ее эмпирического роста, то есть когда она дает только запоздалые объяснения либо случайных открытий, либо фактов, предвосхищаемых и открываемых конкурирующей программой ("регрессивный сдвиг проблемы"). Если исследовательская программа прогрессивно объясняет больше, нежели конкурирующая, то она "вытесняет" ее и эта конкурирующая программа может быть устранена (или, если угодно "отложена")."

Лакатос считает, что, безусловно, следует сохранять "жесткое ядро" научно-исследовательской программы, пока происходит "прогрессивный сдвиг" проблем. Но даже в случае "регрессивного сдвига" не следует торопиться с отказом от программы, так как, в принципе, существует возможность найти внутренние источники развития для стагнирующей программы, благодаря которым она начнет неожиданно развиваться даже опережая ту программу, которая до недавних пор одерживала над нею верх. "Нет ничего такого, что можно было бы назвать решающими экспериментами, по крайней мере, если понимать под ними такие эксперименты, которые способны немедленно опрокидывать исследовательскую программу. Сгоряча ученый может утверждать, что его эксперимент разгромил программу... Но если ученый из "побежденного" лагеря несколько лет спустя предлагает научное объяснение якобы "решающего эксперимента" в рамках якобы разгромленной программы (или в соответствие с ней), почетный титул может быть снят и "решающий эксперимент" может превратиться из поражения программы в ее новую победу."

Таким образом, из рассмотрения вышеизложенной концепции "исследовательских программ" Лакатоса видно, что научные революции, как он их понимает, не играют слишком уж существенной роли еще и потому, что в науке почти никогда не бывает периодов безраздельного господства какой-либо одной "программы", а сосуществуют и соперничают различные программы, теории и идеи. Одни их них на некоторое время становятся доминирующими, другие оттесняются на задний план, третьи - перерабатываются и реконструируются.

Поэтому если революции и происходят, то это не слишком уж сотрясает основы науки: многие ученые продолжают заниматься своим делом, даже не обратив особого внимания на совершившийся переворот. Великое и малое, эпохальный сдвиг или незначительное изменение - все эти оценки совершаются лишь ретроспективно при методологической, "метанаучной" рефлексии. По мнению Лакатоса, история науки является "пробным камнем" любой логико-методологической концепции, ее решительным и бескомпромиссным судьей.

В добавление ко всему, сказанному выше, следует отметить, что перестройка оснований исследования означает изменение самой стратегии научного поиска. Однако всякая новая стратегия утверждается не сразу, а в длительной борьбе с прежними установками и традиционными видениями реальности.

Процесс утверждения в науке ее новых оснований определен не только предсказанием новых фактов и генерацией конкретных теоретических моделей, но и причинами социокультурного характера. Новые познавательные установки и генерированные ими знания должны быть вписаны в культуру соответствующей исторической эпохи и согласованы с лежащими в ее фундаменте ценностями и мировоззренческими структурами.

Перестройка оснований науки в период научной революции с этой точки зрения представляет собой выбор особых направлений роста знаний, обеспечивающих как расширение диапазона исследования объектов, так и определенную скоррелированность динамики знания с ценностями и мировоззренческими установками соответствующей исторической эпохи. В период научной революции имеются несколько возможных путей роста знания, которые, однако, не все реализуются в действительной истории науки. Поэтому "можно выделить два аспекта нелинейности роста знаний. Первый из них связан с конкуренцией исследовательских программ в рамках отдельно взятой отрасли науки. Победа одной и вырождение другой программы направляют развитие этой отрасли науки по определенному руслу, но вместе с тем закрывают какие-то иные пути ее возможного развития."

В общей форме можно констатировать, что тип научного мышления, складывающийся в культуре некоторой исторической эпохи, всегда скоррелирован с характером общения и деятельности людей данной эпохи, обусловлен контекстом ее культуры. Факторы социальной детерминации познания воздействуют на соперничество исследовательских программ, активизируя одни пути их развертывания и притормаживая другие. В результате "селективной работы" этих факторов в рамках каждой научной дисциплины реализуются лишь некоторые из потенциально возможных путей научного развития, а остальные остаются нереализованными тенденциями.

"Второй аспект нелинейности роста научного знания связан со взаимодействием научных дисциплин, обусловленным в свою очередь особенностями как исследуемых объектов, так и социокультурной среды, внутри которой развивается наука." Возникновение новых отраслей знания, смена лидеров науки, революции, связанные с преобразованиями картин исследуемой реальности и нормативов научной деятельности в отдельных ее отраслях, могут оказывать существенное воздействие на другие отрасли знания, изменяя их видение реальности, их идеалы и нормы исследования. Все эти процессы взаимодействия наук опосредуются различными феноменами культуры и сами оказывают на них активное обратное воздействие.

Развитие науки (как, впрочем, и любой другой процесс развития) осуществляется как превращение возможности в действительность, но не все возможности реализуются в ее истории. При прогнозировании таких процессов всегда строят дерево возможностей, учитывают различные варианты и направления развития. Представления о жестко детерминированном развитии науки возникают только при ретроспективном рассмотрении, когда мы анализируем историю, уже зная конечный результат, и восстанавливаем логику движения идей, приводящих к этому результату.

Но были возможны и такие направления, которые могли бы реализоваться при других поворотах исторического развития цивилизации, но они оказались "закрытыми" в уже осуществившейся реальной истории науки.

В эпоху научных революций, когда осуществляется перестройка оснований науки, культура как бы отбирает из нескольких потенциально возможных линий будущей истории науки те, которые наилучшим образом соответствуют фундаментальным ценностям и мировоззренческим структурам, доминирующим в данной культуре.

Из всего выше изложенного можно констатировать, что рациональность ученого в рамках его профессиональной деятельности характеризуется апелляцией к доводам разума и опыта, логической и методологической упорядоченностью научного мышления, регулятивным воздействием на научное мышление идеалов, норм и стандартов, заложенных в "дисциплинарной матрице", имеющей как внутреннюю, так и внешнюю историческую и социокультурную обусловленность.

Другим важным вопросом, связанным с научной рациональностью, является вопрос о соответствии целей и средств в научном исследовании. Для рациональной деятельности является характерным соответствие выбираемых средств поставленным целям. Но что является целью науки?

Ответов на этот вопрос может существовать столько же, сколько существует различных трактовок природы научного познания. Создание какой-либо абсолютистской, окончательной модели научной рациональности вряд ли возможно. Скорее всего, сама научная рациональность является своего рода исторически эволюционирующим идеалом, к которому наука должна стремиться, но который в ней никогда не реализуется полностью.

3. Научная рациональность в контексте философских оснований науки

Осознание многообразия форм существования научной рациональности, сопровождавшее философское осмысление научных революция XX столетия, в современной философии науки основывается на понятиях идеалов и типов рациональности. Рассматриваются различные исторические типы рациональности. Классический и неклассический идеалы рациональности рассмотрел М.К. Мамардашвили, включив в это рассмотрение философию, психологию и физику. Американский философ X. Патнем констатировал принципиальные трудности с классическим идеалом безличностного знания, анализируя ситуации в квантовой механике и современной логике. B.C. Степин сформулировал и исследовал признаки классического, неклассического и постнеклассического типов рациональности, имевших место на разных этапах развития науки .

В настоящее время человечество является свидетелем глобальной научной революции, связанной со становлением постнеклассическои науки, с изменениями в научной рациональности, вызванными этой революцией. Современная наука дисциплинарно организована. Она состоит из различных областей знаний, взаимодействующих между собой и, вместе с тем, имеющих относительную самостоятельность. Это позволяет рассматривать науку как сложную самоорганизующуюся систему, которая в своем развитии порождает все новые, относительно автономные подсистемы и новые связи, управляющие их взаимодействием.

Преодоление негативизма в отношении научной рациональности и методологии научного познания возможно при всестороннем осмыслении закономерности формирования и функционирования научной рациональности. Такой подход обеспечивает анализ этой рациональности с позиций концепции "оснований науки". Активно разрабатывающий и пропагандирующий эту концепцию B.C. Степин считает, что "эти основания науки организуют все разнородные знания в некоторую ценность, определяют стратегию научного поиска и во многом обеспечивают включение его результатов в культуру соответствующей эпохи

В развитии науки можно выделить такие периоды, когда преобразовывались все компоненты ее оснований. Смена научных картин мира сопровождалась коренным изменением нормативных структур исследования, а также философских оснований науки. Эти периоды правомерно рассматривать как глобальные революции, которые могут приводить к изменению типа научной рациональности.

В истории естествознания можно обнаружить четыре такие революции. Первой из них была революция XVII в., ознаменовавшая собой становление классического естествознания. Его возникновение было неразрывно связано с формированием особой системы идеалов и норм исследования, в которых, с одной стороны, выражались установки классической науки, а с другой - осуществлялась их конкретизация с учетом доминанты механики в системе научного знания данной эпохи. "Математические начала натуральной философии" Ньютона определили развитие механики на протяжении последующего столетия, сделав механику самодостаточной наукой, все основные положения которой считались установленными.

Уже в девятисотые годы Э. Мах писал: "Принципов Ньютона достаточно, чтобы без привлечения какого-нибудь нового принципа рассмотреть каждый практически возможный случай механики. Если при этом возникают затруднения, то это всегда затруднения математического (формального), но никогда не принципиального характера" . Однако "у Ньютона механика была не просто самодостаточна сама по себе, именно на ней и было основано его описание окружающего мира".

Через все классическое естествознание проходит идея, согласно которой объективность и предметность научного знания достигаются только тогда, когда из описания и объяснения исключается все, что относится к субъекту и процедурам его познавательной деятельности. Это классическое понимание позиции субъекта было удачно выражено французским физиком Л. Бриллюеном в такой фразе: "от того, что я только посмотрю, ничего не изменится". Устойчивые макроскопические тела, с которыми в основном имеет дело классическая физика, оправдывают эту установку.

Время было несущественным элементом, оно носило обратимый характер, то есть состояния объектов в прошлом, настоящем и будущем были практически неразличимы. Иначе говоря, "мир устроен просто и подчиняется обратимым во времени фундаментальным законам" . Все эти принципы были конкретным выражением неэволюционной парадигмы классической физики. Процессы и явления, которые не укладывались в эту схему, рассматривались как исключение из правил и считалось, что ими можно было пренебречь.

Процедуры познавательной деятельности субъекта принимались как раз навсегда данные и неизменные. Идеалом было построение абсолютно истинной картины природы. Главное внимание уделялось поиску очевидных, наглядных, вытекающих из опыта онтологических принципов, на базе которых можно строить теории, объясняющие и предсказывающие опытные факты.

Важно отметить, что в данном типе рациональности, в отличие от древнегреческого и средневекового отношения к миру, человек становится субъектом. В XVII-XVIII столетиях идеалы и нормативы исследования сплавлялись с целым рядом конкретизирующих положений, которые выражали установки механического понимания природы. Объяснение истолковывалось как поиск механических причин и субстанций - носителей сил, которые детерминируют наблюдаемые явления. В понимание обоснования включалась идея редукции знания о природе к фундаментальным принципам и представлениям механики. В соответствии с этими установками строилась и развивалась механическая картина природы, которая выступала одновременно и как картина реальности, применительно к сфере физического знания, и как общенаучная картина мира.

Наконец, идеалы, нормы и онтологические принципы естествознания XVII-XVIII столетий опирались на специфическую систему философских оснований, в которых доминирующую роль играли идеи механицизма. В качестве эпистемологической составляющей этой системы выступали представления о познании как наблюдении и экспериментировании с объектами природы, которые раскрывают тайны своего бытия познающему разуму. Причем сам разум наделялся статусом суверенности. В идеале он трактовался как дистанцированный от вещей, как бы со стороны наблюдающий и исследующий их, не детерминированный никакими предпосылками, кроме свойств и характеристик изучаемых объектов. "С самого начала классическое мышление имело в виду божественный интеллект, по образу и подобию которого был создан интеллект человеческий.

Система эпистемологических идей соединялась с особыми представлениями об изучаемых объектах. Они рассматривались преимущественно в качестве малых (простых) систем (механических устройств) и соответственно этому применялась "категориальная сетка", определяющая понимание и познание природы. Малая система характеризуется относительно небольшим количеством элементов, их силовыми взаимодействиями и жестко детерминированными связями. Для их освоения достаточно полагать, что свойства целого полностью определяются состоянием и свойствами его частей, вещь представлять как относительно устойчивое тело, а процесс как перемещение тел в пространстве с течением времени, причинность трактовать в лапласовском смысле. Соответствующие смыслы как раз и выделялись в категориях "вещь", "процесс", "часть", "целое", "причинность", "пространство", "время" и т.д., которые образовали онтологическую составляющую философских оснований естествознания XVII-XVIII вв. По словам П.П. Гайденко "из природы было полностью устранено и отнесено к сфере духа то, что полагает предел механическому движению, не знающему "предела", "конца", "цели". Эта категориальная матрица обеспечила успех механики и предопределила редукцию к ее представлениям всех других областей естественно-научного исследования.

Радикальные перемены в этой целостной и относительно устойчивой системе оснований естествознания произошли в конце XVIII - первой половине XIX в. Их можно расценить как вторую глобальную научную революцию, определившую переход к новому состоянию естествознания - дисциплинарно организованной науке.

В это время механическая картина мира утратила статус общенаучной. В биологии, химии и других областях знания сформировались специфические картины реальности, нередуцируемые к механической.

Одновременно произошла дифференциация дисциплинарных идеалов и норм исследования. Например, в биологии и геологии возникли идеалы эволюционного объяснения, в то время как физика продолжала строить свои знания, абстрагируясь от идеи развития. Но и в ней, с разработкой теории поля, начали постепенно размываться ранее доминировавшие нормы механического объяснения. Все эти изменения затрагивали главным образом третий слой организации идеалов и норм исследования, выражающий специфику изучаемых объектов. Что же касается общих познавательных установок классической науки, то они еще сохранились в данный исторический период.

Соответственно особенностям дисциплинарной организации науки, видоизменились ее философские основания. Они стали гетерогенными, включив довольно широкий спектр смыслов тех основных категориальных схем, в соответствии с которыми осваиваются объекты (от сохранения в определенных пределах механицистской традиции до включения в понимание "вещи", "состояния", "процесса" и других идей развития). В эпистемологии центральной стала проблема соотношения разнообразных методов науки, синтеза знаний и классификации наук. Выдвижение ее на передний план было связано с утратой прежней целостности научной картины мира, а также с появлением специфики нормативных структур в различных областях научного исследования. Поиск путей единства науки, проблема дифференциации и интеграции знания превратились в одну из фундаментальных философских проблем, сохранив свою остроту на протяжении всего последующего развития науки.

Первая и вторая глобальные научные революции в естествознании протекали как формирование и развитие классической науки и ее стиля мышления.

При этом каждый этап характеризуется особым состоянием научной деятельности, направленной на постоянный рост объективно-истинного знания. Можно схематично представить эту деятельность как отношения "субъект-средства-объект", обратившись к рис.1 (включая в понимание субъекта ценностноцелевые структуры деятельности, знания и навыки применения методов и средств).

Из представленных выше рассуждений можно сделать вывод, что классический тип научной рациональности, центрируя внимание на объекте, стремится при теоретическом объяснении и описании элиминировать все, что относится к субъекту, средствам и операциям его деятельности. Такая элиминация рассматривается как необходимое условие получения объективно-истинного знания о мире. Цели и ценности науки, определяющие стратегии исследования и способы фрагментации мира, на этом этапе определены доминирующими в культуре мировоззренческими установками и ценностными ориентациями. Но классическая наука не осмысливает их.

Схематично данный тип научной деятельности может быть представлен следующим образом:

Классический тип научной рациональности дал человечеству жесткую схему формулировки научных утверждений. Суть ее в следующем: если справедлив данный комплекс условий, то будет то-то. Характер предсказаний может формулироваться двояко. Предсказания могут иметь точно определенный, однозначный характер (динамические закономерности). Предсказания могут носить не достоверный, а лишь вероятностный характер (статистические закономерности). Статистические и динамические закономерности - два основных класса закономерностей, получивших в современной физике (можно сказать, и в современной науке) наиболее развитые формы своего теоретического выражения, а вместе с тем и математического воплощения. Для исследования и выражения динамических закономерностей (их часто называют закономерностями жесткой детерминации) используются обычно методы классического математического анализа, особенно методы теории дифференциальных уравнений. Основы математического аппарата классической механики были заложены в работах Ж.Л. Лагранжа "Аналитическая механика" (1788) и П.С. Лапласа "Система мира" (1795-96) и "Небесная механика"(1799). Изложенные в них методы используются также в познании и выражении статистических закономерностей. Однако решающую роль здесь играют методы теории вероятностей , которая устанавливает четкие, строгие закономерности для тех явлений, где изначально никаких законов вроде бы нет. В настоящее время теория вероятности - это фундамент не только классической физики, но и квантовой механики.

Отработанная логическая схема формулировки научных утверждений позволяет их проверять на "истинность-ложность". Если такой проверки осуществить нельзя, то утверждение будет бессмысленным. И наука должна от них освобождаться. Условия, при которых справедливо то или иное научное утверждение, должны формулироваться предельно точно и полно. Обязательно их разъяснение и в научной, и в учебной литературе.

Материальное экспериментирование с исследуемыми объектами по схеме "что будет с объектом, если он будет находиться в таких-то условиях" создает запас решений. Это является выходом и в практику, и в область создания теоретических условий проникновения в неизвестные области реальности.

На основании этой нормы в науке ставят и обратные задачи: какие надо создать условия, чтобы проходил такой-то процесс. Например, при каких условиях термоядерная реакция может стать управляемой. Необходимо подчеркнуть, что эта норма должна присутствовать во всех типах научной рациональности. Однако, практическое осуществление ее чрезвычайно сложно. Это вызвано тем, что комплекс условий, при которых справедливо то или иное научное утверждение, достаточно полно устанавливается лишь тогда, когда анализируемое утверждение уже начинают рассматривать как частный случай более общего. Иного пути решения данной проблемы научное сообщество не знает. Необходимо учитывать, что данная норма, давая науке практически безграничный простор для формулировки проблем и задач, таит в себе возможность наступления в науке системного кризиса. Действительно, с одной стороны, уже в эпоху Возрождения было осознано, что научный метод включает в себя экспериментальное (опытное) и теоретическое начала. Последнее воплощается прежде всего в математике.

Развитие теоретического начала научного метода сопровождалось выработкой мощных орудий исследования. "Теория,- пишет Л. де Бройль,- также должна иметь свои инструменты для того, чтобы получить возможность формулировать свои концепции в строгой форме и строго вывести из них предположения, которые можно было бы точно сравнить с результатами эксперимента; но эти инструменты являются главным образом инструментами интеллектуального порядка, матаматическими инструментами, если можно так сказать, которые теория постепенно получила благодаря развитию арифметики, геометрии и анализа и которые не перестают множиться и совершенствоваться.

Постепенное овладение началами научного метода в эпоху Возрождения привело естествознание к разработке первых научных теорий как относительно целостных концептуальных систем. Таковыми явились, прежде всего, классическая механика Ньютона, затем классическая термодинамика, классическая электродинамика и т.д. В физико-математическом естествознании разработка теорий - это результат настойчивого применения математики и кропотливого развития эксперимента.

Но вот теория, например, классическая механика Ньютона, создана, а математика продолжает развиваться. Ее наработки позволяют со временем созданную на основе определенных экспериментальных данных теорию сформулировать на языке математики без обращения к опыту. Например, ввести произвольную функцию, зависящую от времени, наложить на нее ряд математических условий, использовать уже созданный в классической механике понятийный аппарат и его математическое представление и, выполняя определенные математические манипуляции, получить фундаментальные утверждения классической механики Ньютона. Такая деятельность для многих кажется весьма привлекательной. Она порождает убежденность, что человек занимается фундаментальными проблемами, возвышает его в собственных глазах. Коллеги, как правило, в таких ситуациях найти ошибку не могут, ибо ее просто здесь нет. Но прироста нового знания такая деятельность тоже не дает. Непосредственно же цели науки - это описание, объяснение и предсказание процессов и явлений действительности на основе открываемых законов.

С другой стороны, что такое системный кризис в науке? Н.Н. Моисеев отмечает: "Кризис системы, или системный кризис, - такие словосочетания достаточно употребительны, когда они относятся к большим системам самой различной природы... Однако, содержание этого понятия обычно не расшифровывается и понимать его можно в самой разнообразной тональности".

Поэтому необходимо объяснить смысл, вкладываемый нами в понятие "системный кризис науки", которое является основополагающим для идеи перехода от одного типа научной рациональности к другому. Итак, речь идет о большой системе "наука". Она имеет вполне определенный набор целей. Это прежде всего получение нового знания о действительности. Эту систему назовем системой А. Для того, чтобы она могла достичь своих целей или хотя бы следовать по пути их достижения, необходима некоторая подсистема Б, иначе говоря, аппарат управления наукой. Любой аппарат составляют люди, и перед каждым тоже ставятся определенные цели, выполнение которых необходимо для достижения целей системы А. Но у каждого человека, кто бы он ни был и чем бы он ни занимался, есть и некоторые собственные цели, которые, возможно, четко и не сформулированы.Но они объективно существуют и влияют на поведение их обладателя и на качество его деятельности, направленное на достижение системой А ее целей.

Н.Н. Моисеев в указанной статье подчеркивает, что никогда или почти никогда не бывает так, чтобы интересы системы Б полностью совпадали с интересами системы А. Может случиться так, что собственные цели системы Б окажутся превалирующими над ее обязанностями. Другими словами, при определенных условиях аппарат управления пожелает работать на себя! И даже вообще может начать игнорировать цели системы Б, то есть свое истинное назначение. Вот такая ситуация и называется системным кризисом.

Всякая задача, относящаяся к природе, должна быть сформулирована корректно. Корректно должны формулироваться и научные проблемы. В связи с этим В.А. Любичанковский отмечает, что "если при заданном комплексе условий траектория движения макротела не определена однозначно или значения ее некоторых характеристик строго не определены, то с точки зрения механики Галилея-Ньютона механическая задача считается некорректно поставленной . Итак, корректность постановки задачи задается в широком смысле типом научной рациональности, в узком - теми теориями, которые позволяют ее решить. Это означает, что в общем виде перечислить необходимые и достаточные условия корректности постановки любой задачи в принципе нельзя. Это же относится и к проблемам науки. Кроме того, то, что считается корректно сформулированной задачей с точки зрения одного типа научной рациональности, с точки зрения другого типа может быть некорректным.

Так, с точки зрения классического типа естественнонаучной рациональности считалось, что объяснить явление - это значит создать его механическую модель. Поэтому корректно сформулированными, например, являлись задачи поиска механических моделей эфира, электромагнитных явлений. Неклассическая естественнонаучная рациональность отказалась от понимания объяснения явления как обязательного создания его механической модели. И сразу указанные выше задачи перестали иметь статус корректно сформулированных. Анализ проблем и задач на корректность их постановки часто связан с рассмотрением ситуаций, в которых ученые на тот момент не могут дать выверенных прогнозов и рекомендаций. Здесь полезен анализ ситуаций, которые неизбежно ведут к некорректности постановки проблем и формулировки задач. Рассмотрим некоторые из них, сформулированные еще классической наукой и используемые и по сей день:

Логические перескоки в объяснении тех или иных явлений. Так, невозможно правильно ответить на вопросы, что будет с явлением, как им управлять, если предварительно не изучена его природа.

Рассмотрение в качестве определяющего при анализе конкретного явления того, что лучше изучено или того, что наиболее легко поддается управлению.

Неполнота исходной информации для анализа. В каждой конкретной ситуации есть обязательный минимум данных, не располагая которыми, анализ ситуации проводить в принципе нельзя, иначе он будет ошибочным. Конечно, нельзя забывать, что есть специальные методы исследования ситуаций при наличии неполной информации. Ими необходимо умело пользоваться, особенно при анализе природных явлений. Но они имеют значительные ограничения.

Подмена действительных фактов науки уже интерпретированными фактами. В случае такой замены совершенно необоснованно налагаются запреты на другие возможные объяснения действительно истинных научных фактов.

Из данного анализа виден "системный кризис", имевший место в классической науке. В результате новых открытий старая, классическая формулировка задач являлась уже некорректной. В процессе всех революционных преобразований в науке появлялись идеалы и нормы новой, неклассической науки. Они характеризовались отказом от прямолинейного онтологизма и пониманием относительной истинности теорий и картины природы ("картины мира"), выработанной на том или ином этапе развития естествознания. В противовес идеалу единственно истинной теории, "фотографирующей" исследуемые объекты, допускалась истинность нескольких отличающихся друг от друга конкретных теоретических описаний одной и той же реальности, поскольку в каждом из них может содержаться момент объективно-истинного знания.

В связи с данными преобразованиями имела место третья глобальная научная революция, сопровождаемая преобразованием стиля мышления, сформированного классической наукой, и становлением нового, неклассического естествознания. Она охватывает период с конца XIX до середины XX столетия. В эту эпоху произошла своеобразная цепная реакция революционных перемен в различных областях знания: в физике (открытие делимости атома, становление релятивистской и квантовой теории), в космологии (концепция нестационарной Вселенной), в химии (квантовая химия), в биологии (становление генетики). Возникли кибернетика и теория систем, сыгравшие важнейшую роль в развитии современной научной картины мира.

Процесс формирования неклассического типа рациональности явился "исторической возможностью, которая смогла радикально преобразовать фундаментальные аспекты нашего мира" Осмысливались корреляции между онтологическими постулатами науки и характеристиками метода, посредством которого осваивался объект. В связи с этим принимались такие типы объяснения и описания, которые в явном виде содержали ссылки на средства и операции познавательной деятельности.

Наиболее ярким образцом такого подхода выступали идеалы и нормы объяснения, описания и доказательности знаний, утвердившиеся в квантово-релятивистской физике. Если в классической физике идеал объяснения и описания предполагал характеристику объекта "самого по себе", без указания на средства его исследования, то в квантово-релятивистской физике в качестве необходимого условия объективности объяснения и описания выдвигалось требование четкой фиксации особенностей средств наблюдения, которые взаимодействуют с объектом (классический способ объяснения и описания может быть представлен как идеализация, рациональные моменты которой обобщаются в рамках нового подхода). Так, релятивистская физика разрушила идеал привилегированной пространственно-временной позиции в системе отсчета, ассоциируемой в классической механике с абсолютным пространством и временем. Квантовая механика продемонстрировала принципиальную невозможность бесконечного уточнения пространственно-временного положения физического объекта.

Изменились идеалы и нормы доказательности и обоснования знания. В отличие от классических образцов, обоснование теорий в квантово-релятивистской физике предполагало экспликацию при изложении теории операциональной основы вводимой системы понятий (принцип наблюдаемости) и выяснение связей между новой и предшествующими ей теориями (принцип соответствия) [см. также принципы анализа ситуаций 1-4, изложенные выше].

Новая система познавательных идеалов и норм обеспечивала значительное расширение поля исследуемых объектов, открывая пути к освоению сложных саморегулирующихся систем. В отличие от малых (простых) систем такие объекты характеризуются уровневои организацией, наличием относительно автономных и вариабельных подсистем, массовым стохастическим взаимодействием их элементов, существованием управляющего уровня и обратных связей, обеспечивающих целостность системы.

Именно включение таких объектов в процесс научного исследования вызвало резкие перестройки в картинах реальности ведущих областей естествознания. Процессы интеграции этих картин и развитие общенаучной картины мира стали осуществляться на базе представлений о природе как сложной динамической системе. Этому способствовало открытие специфики законов микро-, макро- и мегамира в физике и космологии, интенсивное исследование механизмов наследственности в тесной связи с изучением надорганизменных уровней организации жизни, обнаружение кибернетикой общих законов управления и обратной связи. Тем самым создавались предпосылки для построения целостной картины природы, в которой прослеживалась иерархическая организованность Вселенной как сложного динамического единства. Картины реальности, вырабатываемые в отдельных науках, на этом этапе еще сохраняли свою самостоятельность, но каждая из них участвовала в формировании представлений, которые затем включались в общенаучную картину мира. Кант писал, что высшая задача науки - "проникнуть в самую глубь природы сообразно всем возможным принципам единства, из которых главное составляет единство целей" Общенаучная картина мира, в свою очередь, рассматривалась не как точный и окончательный портрет природы, а как постоянно уточняемая и развивающаяся система относительно истинного знания о мире.

Однако, данный переход от классического к неклассическому естествознанию был связан и с кризисом установок классического рационализма, формированием в различных сферах духовной культуры нового понимания рациональности, когда сознание, постигающее действительность, постоянно наталкивается на ситуации своей погруженности в саму эту действительность, ощущая свою зависимость от социальных обстоятельств, которые во многом определяют установки познания, его ценностные и целевые ориентации. Все эти радикальные сдвиги в представлениях о мире и процедурах его исследования сопровождались формированием новых философских оснований науки.

Здесь следует отметить, что еще в конце XVIII века "Кант увидел в механистическом подходе к человеку угрозу нравственности, свободе и попытался спасти последнюю, разделив сферы теоретического и практического применения разума, то есть науку и нравственность. В науке понятию цели, по Канту, нет места, тогда как в мире свободы она есть первейшая из категорий: человек как нравственное существо, полагающее начало новых причинных рядов, - это, по Канту, есть цель сама по себе." Таким образом, сфера целесообразного перемещается к субъекту, к человеческой деятельности.

Идея исторической изменчивости научного знания, относительной истинности вырабатываемых в науке онтологических принципов соединялась с новыми представлениями об активности субъекта познания. Он рассматривался уже не как дистанцированный от изучаемого мира, а как находящийся внутри него, детерминированный им. Возникло понимание того обстоятельства, что ответы природы на наши вопросы определяются не только устройством самой природы, но и способом нашей постановки вопросов, который зависит от исторического развития средств и методов познавательной деятельности. На этой основе вырастало новое понимание категорий истины, объективности, факта, теории, объяснения и т.п. М.К. Мамардашвили отмечал: "Не классическая проблема онтологии ума (или, соответственно, рациональности) уходит своими корнями в те изменения в ней, которые возникают... в связи с задачей введения сознательных и жизненных явлений в научную картину мира".

Радикально видоизменялась и "онтологическая подсистема" философских оснований науки. Развитие квантово-релятивистской физики, биологии и кибернетики было связано с включением новых смыслов в категории части и целого, причинности, случайности и необходимости, вещи, процесса, состояния и др. Эта "категориальная сетка" вводила новый образ объекта, который представал как сложная система. Представления о соотношении части и целого применительно к таким системам включали идеи несводимости состояний целого к сумме состояний его частей. Важную роль при описании динамики системы начали играть категории случайности, потенциально возможного и действительного. Причинность не может быть сведена только к ее лапласовской формулировке - возникло понятие "вероятностной причинности", которое расширило смысл традиционного понимания данной категории.

Новым содержанием наполнилась категория объекта: он рассматривался уже не как себетождественная вещь (тело), а как процесс, воспроизводящий некоторые устойчивые состояния и изменчивый в ряде других характеристик.

Все описанные перестройки оснований науки, характеризовавшие глобальные революции в естествознании, были вызваны не только его экспансией в новые предметные области и обнаружением новых типов объектов, но и изменениями места и функций науки в общественной жизни.

Из представленных выше рассуждений можно сделать вывод, что неклассический тип научной рациональности учитывает "связи между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности. Экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира." Субъект познания рассматривается уже в непосредственной связи со средствами познавательной деятельности.

Обратившись снова к схеме, представленной на рис.1, неклассический тип научной деятельности можно схематично изобразить следующим образом:

Рис. 4

В современную эпоху человечество является свидетелем новых радикальных изменений в основаниях науки. Эти изменения можно охарактеризовать как четвертую глобальную научную революцию, в ходе которой рождается новая, постнеклассическая наука.