Содержание

Поэты, писатели, композиторы и художники романтической ориентации возвысили любовь до уровня всемогущей силы, правящей ходом мировой истории, ведь любовь действительно может стать смыслом жизни человека, оттеснить все другие дела. Поэтому мы так и стремимся ответить на вечный вопрос: что такое любовь?

В.С Соловьёв писал, что настоящая любовь, возможно, ещё не встречалась в человеческом опыте: «любовь для человека, есть пока то же, чем был разум для животных». Как бы грустно ни было, когда какие-то люди расстаются, это нас не удивляет - ведь чувства приедаются, притупляются, слабеют и исчезают. Одновременно мы считаем чудом, когда пары любят друг друга всю жизнь, с каждым днём всё больше и больше. Наверное, каждый хочет в жизни именно этого.

Существует безграничный мир искусства и литературы. Театр, кино, музыка, живопись, скульптура дают нам понимание любви, непосредственно формируют культуру любовного чувства, показывают, что любовь реальна, она существует, ей не страшны никакие горечи и преграды. Художественная литература, создавая живое, богатое, многостороннее её изображение, предлагает множество мудрых раздумий, глубоких суждений, метких афоризмов, которые, собранные вместе, могли бы составить целые тома:

«Любить красоту и совершенство легко. Для того же, чтобы воспринимать человека в его трогательном несовершенстве и нужны терпение и любовь». (Дмитрий Емец)

«Любовь -- это бесценный дар. Это единственная вещь, которую мы можем подарить и все же она у тебя остаётся». (Лев Николаевич Толстой)

Агностицизм объявляет любовь самой таинственной областью человеческих отношений: любовь не терпит прямого света и держится непониманием. Любовь - это тайна. Но вопрос в том, какому виду знания она подвластна, каковы пути, способы, методы ее исследования.

Такие научные дисциплины, как физиология, в том числе физиология высшей нервной деятельности, психология, социология, выявляют материальные основания любви, общественные условия ее возникновения и развития. Но в ее существе частные науки разобраться не могут. И этому есть причины. Любовь целостна и уникальна в каждом личном проявлении. Отдельные науки разнимают ее на части и вынуждены пренебречь индивидуальностью любовного чувства, признав его непознаваемым средствами науки. Представить же себе специальную науку о любви невозможно.

Но наука и познание не тождественны. Существует безграничная, живая область повседневного мышления. Почти каждый человек вносит свое в чувство любви, суждение о ней, своё о ней представление. Повседневные, обыденные чувства, мысли, поступки людей всех эпох и наций, всех классов и сословий, всех профессий и возрастов, испытавших чувство любви, составляют важнейший источник искусства, внося в понимание любви системность.

Но любовь - это не счастливая случайность или мимолетный эпизод, а искусство, которое требует от человека постоянного самосовершенствования, самоотверженности, готовности к поступку и самопожертвованию. Именно об этом говорит в своей книге «Искусство любви» известный философ Эрих Фромм. «Любовь - не сентиментальное чувство, испытать которое может всякий человек независимо от уровня достигнутой им зрелости. Все попытки любви обречены на неудачу, если человек не стремится более активно развивать свою личность в целом, чтобы достичь продуктивной ориентации; удовлетворение в любви не может быть достигнуто без способности любить своего ближнего, без истинной человечности, отваги, веры и дисциплины».

Составляющие любви

Культ любви зародился в древних цивилизациях Греции и Индии, где половое (эрос или кама) или социальное чувство (агапе) было культивировано до самодостаточно-прекрасного отношения (бхакти и эрос Платона).

Дальнейшее развитие культ любви получил в христианстве, где любовь превратилась в бескорыстную добродетель, связанную с верой и надеждой. Отсюда евангельский императив: «Возлюбите!», который теряет смысл, если мы сводим любовь к спонтанно возникшей симпатии.

Особенно стоит упомянуть развитие понятия любви в европейской куртуазной рыцарской субкультуре, связанной с культом Прекрасной Дамы, где окончательно сформировалось представление о любовной клятве. Отсюда любовь из простой симпатии превращается в решимость, требующую немалой силы воли для преодоления преград, появляющихся на пути любви.

Под влиянием христианства зародилось представление о единственной любви.

В философии экзистенциализма любовь превращается в проект становления совершенством в глазах другого. Отсюда идея подвига и «доказательства» любви.

Виды любви

В древнегреческом языке у слова «любовь» было несколько значений:

Агапэ -- бгЬрз -- возвышенная, в том числе божественная любовь. Древние греки так называли любовь мягкую, жертвенную, снисходящую к ближнему. Ранние христиане называли агапами «Трапезы Любви», которые они устраивали в память о Тайной вечере. Агапа упоминается, например, в Послании Иуды. Апостол Павел в свою очередь жественная любовь) Первом Послании Коринфянам выступает против практиковавшегося иногда разделения общины во время агап по образцу римского пира: знатные члены общины ели за одним столом с хозяином дома, в котором проводилось собрание, а остальным накрывали отдельно и кормили гораздо скуднее. По словам Павла, есть такую трапезу «не значит вкушать вечерю Господню». К II веку Евхаристия была перенесена на утро и перестала сопровождаться трапезой, хотя в некоторых общинах агапы сохранялись до III века. В свою очередь Чарльз Сандерс Пирс в своей философской системе утверждал, что «агапэ» представляет собой творящую энергию эволюции природы.

Эрос -- Эсщт -- романтическая любовь -- страсть, физическое влечение. Стихийная и страстная самоотдача, восторженная влюбленность. В древнегреческой мифологии Эрос это бог любви, безотлучный спутник и помощник Афродиты, олицетворение любовного влечения, обеспечивающего продолжение жизни на земле. Эрос это главным образом половая любовь. Отсюда эротикэ -- искусство любви - и название произведения римского поэта Левия «Эротопайнион» -- «Любовная забава», аналогичная поэме Овидия «Искусство любви». Правда любовь-страсть может быть направлена и на другое. Геродот писал о спартанском царе Павсании, что тот имел страсть стать тираном. Однако любовная страсть, как всякая страсть, редка и непродолжительна. У Платона и в платонизме эрос - побудительная сила духовного восхождения, в обыденном словоупотреблении платоническая любовь - любовь, свободная от чувственного влечения.

Филия -- цйлЯб -- любовь-дружба, приязнь одного человека к другому. Это слово обозначает не только «дружбу», но и «дружественность», «расположение», «притяжение», «влечение», «любовь». Существительное «филия» имеет свой глагол -- «филион» -- «сближать -- дружу -- люблю». Есть различные виды этой любви. Любовь к отцу -- «филопатор», любовь к матери -- «филоматор», любовь к детям -- «филопайс», любовь к брату -- «филадельфия». В философии Эмпедокла филия -- это космическая сила притягивания, противоположная силе вражды.

Сторге -- уфпсгЮ -- семейная, родственная любовь, привязанность. Древние греки так называли любовь, которую испытывают родители по отношению к детям. В социальной психологии термин «сторге» используется для обозначения любви, развившейся из дружбы. Дружба эта может продолжаться даже после того, как любовные отношения закончатся. Зачастую влюбленные не могут точно сказать, когда возникла любовь. Такие пары ценят обязательства. Они хранят верность друг другу, чтобы не потерять доверие партнера. Секс для них имеет второстепенное значение. Сторге -- это близость, дружеские отношения партнеров, взаимопонимание, но такая любовь иногда становится скучной, в отношениях не хватает страсти.

Наряду со значениями, существует и несколько видов любви, которые Э.Фромм называет “объектами”: братская любовь, материнская любовь, эротическая любовь, любовь к себе и любовь к Богу.

Под братской любовью Фромм понимает любовь между равными, которая основывается на чувстве, что все мы - одно. «Любовь начинает проявляться только когда мы любим тех, кого не можем использовать в своих целях», - пишет Фромм.

Материнская любовь, по Фромму, - это любовь к беспомощному существу.

Эротическая любовь - эрос, любовь между мужчиной и женщиной.

О любви к себе Фромм говорит как о чувстве, не испытывая которого, невозможно любить кого-то другого.

Любовь к Богу Фромм трактует как связующую нить человеческой души, как основу всех видов любви, способных в ней уместиться, как прародительницу родительской и эротической любви. Он говорит о ее сложной структуре и взаимосвязях со всеми гранями человеческого сознания.

Абсолютно полная любовь органически включает в себя все эти виды. Лишь эротическая любовь по природе своей исключительна, уникальна, а не всеобща, поэтому недоступна и желанна всеми людьми. Поэтому всего ее часто путают с бурным переживанием “влюбленности”, внезапного крушения барьеров, существовавших до этого момента между двумя чужими людьми. В этом случае нельзя путать понятия «любовь» “влюбленность” и “страсть”. Влюбленность чаще всего - чувство “я-центрическое”, чувство для себя. Она может быть горячее любви, может жечь человека сильнее, но она не настолько проникает в его душевные глубины и поэтому меньше меняет его и, конечно, быстрее гаснет.

Тема любви в философии и культуре

О любви сказаны миллионы слов и написаны горы книг. И все же для каждого нового поколения, вступающего в жизнь, философия любви - это тайна за семью печатями, крепость, которую надо покорить самому, пройдя нелегкий путь обретения и потерь. А прошлый опыт - тот самый ориентир, который поможет преодолевать сомнения и познавать великое таинство этого вечного как мир и столь же загадочного слова - любовь.

Уже давно люди спрашивали себя, когда возникла любовь -- вынес ли ее человек из животного царства, или она появилась позднее. Многие считают, что любовь родилась позже своих собратьев -- ненависти, зависти, дружелюбия, материнского чувства. Пещерные люди, которые жили ордой, групповым браком, наверно, не знали никакой любви. Исследователи древности говорят, что ее не было даже тогда, когда стало возникать единобрачие. Исходя из работ таких исследователей -- Моргана и Бахофена,-- Энгельс писал: «До средних веков не могло быть и речи об индивидуальной половой любви. Само собой разумеется, что физическая красота, дружеские отношения, одинаковые склонности, пробуждали у людей различного пола стремление к половой связи, что как для мужчин, так и для женщин не было совершенно безразлично, с кем они вступали в эти интимнейшие отношения. Но от этого до современной половой любви еще бесконечно далеко».

Многие философы, психологи, ученые считают, что во время античности любви не было, а был один только телесный эрос, простое половое влечение.

Гегель писал, что в искусстве античности любовь не встречается «в такой субъективной глубине и интимности чувства», как позднее. «Она вообще выступает в этом искусстве как подчиненный для изображения момент или же только в аспекте чувственного наслаждения». В одах Сапфо, говорит Гегель, больше виден изнурительный жар крови, чем «глубокое истинное чувство субъективного настроения». У Анакреона тоже нет индивидуального влечения, и «бесконечная важность обладать именно этой девушкой и никакой другой... остается в стороне...».

Трагедия древних, по мнению Гегеля, «также не знает страсти любви в её романтическом значении». И в скульптуре, например в Венере Медицейской, «совершенно отсутствует выражение внутреннего чувства, как его требует романтическое искусство».

Не верится, что в древности не было настоящей любви. О ней то и дело говорится уже в самых древних мифах Греции, а в классическую эпоху, почти двадцать пять веков назад, появились даже теории духовной любви -- Сократа, Платона и Аристотеля. А греческие боги любви? В свите богини любви Афродиты было много богов -- покровителей любви: один из них олицетворял собой начало и конец любви (у Эроса была стрела, рождающая любовь, и стрела, гасящая ее), другой -- плотские вожделения (Гимэрот), третий -- ответную любовь (Антэрот), четвертый -- страстное желание (Поф), пятый -- любовные уговоры (богиня Пейто), шестой -- брак (Гименей), седьмой -- роды (Илифия).

Если говорить об эросе, то слово это больше подходит к народам, которые вышли на дорогу цивилизации раньше греков: к египтянам, шумерам, аккадам. Хотя от них до нас дошло очень мало литературных памятников, всё же есть некоторые сведения об их любви. Из любовной лирики Древнего Египта уцелело, например, всего около пятидесяти стихов и фрагментов.

При древних храмах жили жрицы любви, их почитали, а любовь обожествлялась как таинственная сила. И характер этой любви хорошо виден по истории жрицы любви Шамхат и дикого человека Энкй-ду, укротить которого её послали. Вот как говорится об этом в поэме:

Раскрыла Шамхат груди, свой срам обнажила. Увидел Энкиду -- забыл, где родился! Не смущаясь, приняла его дыханье... Наслажденье дала ему, дело женщин, Ласки его были ей приятны.

Конечно, это еще простой эрос, телесный, лишенный духовности. Но уже и в те времена людям ясно было, что этот эрос не просто животное чувство,-- он очеловечивает человека. Сказание о Гильгамеше, может быть, первая в мире поэма, где об этом говорится прямо.

Также четыре тысячелетия назад у египтян уже был культ Хатор -- богини любви и веселья. В ее честь пели тогда гимны, в которых ее называют Прекрасной, Золотой, Владычицей звезд.

Но чуть позднее -- около тридцати пяти веков назад -- в Древнем Египте возникла любовная лирика, искусная и изощренная в своих высших взлетах. И любовь, которая в ней отразилась, не была простым эросом,-- в ней были уже духовные чувства, «вечные», во многом похожие на нынешние.

Рождение любви видно и в других областях духовной культуры Египта. В те же времена -- примерно три с половиной тысячи лет назад -- египтяне создают знаменитый скульптурный портрет -- голову Нефертити. В ней запечатлелся такой высокий эстетический уровень, такая высота духа, при которой уже вполне возможна любовь. Любовь Эхнатона к Нефертити вообще была, пожалуй, первой известной нам из истории великой любовью. В сотнях надписей, в десятках скульптур и надгробий фараон возглашал свою любовь к Нефертити, и легенды об этой любви передавались из поколения в поколение.

Интересно, что любовь появляется во времена, когда женщина попадает под господство мужчины. Можно было бы подумать, что любовь возникла в истории как психологическое возмещение за женское рабство: подчинив женщину, мужчина сам попал к ней в плен. Но это внешний подход -- и очень однолинейный. Рождение любви -- как и других духовных чувств -- зависело не от одной причины, а от многих, и было только одним звеном в цепи общего развития человека.

У рождения любви было много и других пружин -- и прежде всего духовное усложнение человека, рождение в нем новых идеалов, подъем на новые ступени этического и эстетического развития.

Но самое неожиданное состоит в том, что это было, видимо, второе рождение любви. Впрочем, говорить об этом можно пока больше предположительно, чем утвердительно. Думать так позволяют свидетельства, которые дошли до нас от первобытных времен -- песни, фрагменты первобытной музыки и живописи, обычаи тех племен Индии, Америки, Африки, в которых женщины занимают матриархально высокое положение.

Современные этнографы считают, что матриархата как всеобщей ступени в жизни человечества не было. Но, возможно, матриархальные нравы правили жизнью хотя бы некоторых народов. Судя по обычаям, которые сохранились у таких народов, женщины и мужчины были у них социально равны и между ними было гораздо больше дружественной близости, чем соперничества. Психологический уровень людей был достаточно высок, душевные их отношения глубоки, и в этом теплом климате вполне могли появиться первые признаки любви.

Еще в доклассические времена многие поэты Греции писали о любви как о главной радости жизни. Так говорил о ней и современник Сапфо Алкей и Мимнерм в своих песнях к прекрасной флейтистке Нано, и Феогнид в своих элегиях.

И уже тогда стало осознаваться раздвоение любви, ее деление на плотскую и, духовную. В V в. до н. э философы стали говорить о двух Афродитах: Афродите Пандемос (Всенародной) -- божестве грубой чувственной любви и Афродите Урании (дочери Урана) -- богине любви возвышенной, утонченной. А в сократических теориях о любви говорилось как о школе мудрости, важной части добродетель, помощнике разума.

Новую ступень в понимании любви запечатлевают римские поэты I в. до н. э.: Катулл, Тибулл, Проперций, Овидий, Гораций, Вергилий. Любовь достигает у них огромных высот, утончается, приобретает новые свойства, которых не было раньше. Это высшие точки тогдашней любви, пропущенной через сердце художника и поэтому опоэтизированной, рафинированой. Любовь в жизни обычно ниже по своему уровню, чем в лирике. Говоря о своих чувствах стихами, поэт уже одним этим дает им другое звучание, облагораживает, угончает их, делает более богатыми -- делает другими. И кроме того, любовь в искусстве -- это вершина горы. В нем запечатлелись высшие взлеты чувства, и особенно ярко видно это в поэзии.

Титаническая ненасытность -- особое свойство античной любви, и о нем много рассказывают нам и мифы и стихи древних. Именно с такой ненасытностью любили в мифах и Зевс, и Посейдон, и Аполлон, другие боги. Любовные подвиги совершал и Равана, старший царь ракшасов из индийской мифологии: у него были сотни жен, и он каждый день посещал их всех. И здесь любовь титанична, чрезмерна, полна буйного изобилия.

Любовь означает незаменимость. Если говорить с позиции мужчины, то любимая женщина -- не просто одна из женщин, а Женщина, ведь в ней сосредоточился и воплотился весь женский род. Но только для любящего. Гегель считал, что любовь это снятие дурной бесконечности, бессмысленного повторения в сексуальных отношениях между разными полами. Трагедия Дон Жуана как раз и состояла в том, что он не смог, полюбив, сиять дурную бесконечность своих авантюрных увлечений.

Христианский мыслитель Аврелий Августин выделял три формы любви -- любовь человека к Богу, любовь к ближнему и любовь Бога к человеку. Первая выражается как стремление человека к совершенству на пути к Богу и связана с человеком, его природой, дающей возможность думать, решать. Она начинается как желание любить Бога, однако без нужной ясности о предмете любви. Поэтому сначала надо найти истинный предмет любви и путь к нему, что внесет беспокойство в сердце, поставит вопрос. В результате исканий человеку надо достичь правильного направления любви и возвышенной любви к Богу, а не низменной любви к сотворенному миру. Истинная -- первая, ибо человек любит все во имя Бога, любит самое любовь к Богу. Вторая -- ложна, ибо направлена на преходящее, тленное. Важно не потерять правильного направления, меры (самый большой грех -- самолюбие, выражающееся в высокомерии, заносчивости). Истинная любовь может быть только к Богу, ибо любимо непреходящее, вечное. Любя Бога, не согрешишь («люби и делай то, что хочешь»), именно так можно преодолеть властвующие в этом мире страх, заботы, потери, смерть. Человеку необходимо не только знать, что Бог -- высшее благо, но прежде всего любить его. Это означает, что вся любовь к людям, вещам в этом мире истинна только тогда, когда она во имя Бога, а не во имя человека. Самолюбие человеку необходимо, но оно принимается с тем условием, что больше себя любишь Бога. Кто любит Бога, тот любит и себя.

Любовь к ближнему -- вторая форма любви, принятая в христианстве. Она возможна потому, что «ближний» -- это подобие Бога. Она объединяет естественно и без исключения всех людей в единое целое.

Третья форма -- любовь Бога к созданию. Бог не только любит, он сам есть любовь, таинство которой заключено в учении о триединстве. В таком аспекте любовь в своей изначальной глубине непостижима и недоступна человеку. Но любовь Бога прорывается наружу как творение и избавление человека от грехов. Бог не только создает вселенную в первом акте своей любви, но и реставрирует мир «падших», восстанавливает в нем истинный порядок.

В эпоху Возрождения тема любви расцвела в обстановке общего острого интереса ко всему земному и человеческому, освобождающемуся из-под контроля церкви. Лю6овь возвратила себе статус жизненной философской категории, который она имела в античности у Эмпедокла и Платона. Под пером Дж. Бруно любовь превращается во всепроникающую космическую силу, которая делает человека непобедимым, человеком овладевает горячее желание быть причастным к божественной, в смысле ее величия, Природе, пребывать в той интеллектуальной «любви к Богу», о которой флорентинец Л. Эбрео писал в своих «Диалогах о любви» (1549) и понятие которой заимствовал впоследствии Б. Спиноза.

Космической силой стала любовь и в творчестве немецкого мистика-пантеиста эпохи Возрождения Якоба Бёме (1575--1624), который объявляет любовь и гнев существенными свойствами божества и движущей пружиной человеческой истории, где они превращаются соответственно в добро и зло. Принимая учение о творении мира богом, Бёме придал ему в высшей степени своеобразный характер: бог изначально имел в себе и любовь и раздор и «саморазделился» на существующие в природе вещи. Таким путем возник и Адам -- первый человек, который, однако, наоборот, представлял собой будто бы нераздельность мужского и женского начал, он был «девическим мужчиной» и «мужской девой» одновременно. Охваченный любовной тоской, Адам совершил акт двойного грехопадения. В результате этого любовь утратила единство с мудростью, то есть потеряла то совершенство любви, которым она обладала в божественном лоне. Начало новому соединению любви с мудростью положил акт искупления Христом грехов человеческого рода. Будущее любви -- в ее соединении с разумом, в распространении среди людей разумной любви. Схема эта воодушевлялась мыслью о достижимости людьми совершенства как в познании тайн мира, так и в любви, которая есть «всё». Идея человека - андрогина была известна еще с эпохи античности, она была и у Платона, а потом появлялась в философии любви не раз, например у Н. А. Бердяева.

Рене Декарт в трактате «Страсти души» (1649) утверждает, что «любовь есть волнение души, вызванное движением «духов», которое побуждает душу добровольно соединиться с предметами, которые кажутся ей близкими, а ненависть есть волнение, вызванное духами. Декарт для себя проводил различие между видами «соединения», но в своем трактате стремился продемонстрировать максимальную объективность и беспристрастность.

Определение любви Спинозы, построенное в духе абстрактных и педантичных составляющих его философской системы, недалеко ушло от формализма соображений Декарта, но направленность конкретизации этого определения иная. В общем виде «любовь есть удовольствие, сопровождаемое идеей внешней причины. Идеал Спинозы -- это человек, не уничтоживший свои телесные страсти, но сумевший ввести их в разумное русло и подчинивший их таким аффектам, которые все более обогащают душу и делают её обладателя целеустремленной и стойкой личностью. Высший среди этих аффектов -- «интеллектуальная любовь к богу» -- любознательность, пытливость, горячая увлеченность делом познания «бога» -- бесконечной и неисчерпаемой Природы. Это воодушевленная самоотверженность ученого, посвятившего свою жизнь научным исследованиям. В исследовательской деятельности человек находит для своих потенций наибольшее выражение, он достигает единения с универсумом, и это возвышает его над преходящими житейскими радостями и страданиями, поселяя, в его душе ликующее чувство приобщения к вечности.

Третий, после Декарта и Спинозы, великий новатор XVII в. Лейбниц перенес центр тяжести на столь прославлявшуюся в древности Цицероном филия, которая в лучших своих образцах развивает в характере людей черты жертвенной и бескорыстной самоотверженности. В своей работе «Об аффектах» он упрекает Декарта, что тот недостаточно ясно отграничил бескорыстное и светлое чувство любви от эгоистического и темного тяготения к наслаждениям. Подлинная любовь означает стремление к совершенству, и оно заложено в самых сокровенных глубинах нашего «я», развиваясь тем сильнее, чем более совершенен объект нашей любви или хотя бы кажется нам таким. Для возрастания и распространения любви необходимы знание и действие в их единстве -- познание общих идеалов человеческого рода (в этом его мысли схожи с высказываниями Фромма) и деятельность ради укрепления дружбы и гармонии между людьми. Но жертвенности и беззаветности самоотдачи в подлинной дружбе противоречат столь же естественно укорененная в людях сила самосохранения, любовь к самим себе. Как эти два стремления согласуются между собой, зависит от особенностей каждого конкретного лица, в принципе же они должны быть соединены через то волнующее и сладкое чувство, которое овладевает нами, когда мы видим успехи и счастье тех лиц, к которым мы особенно тепло расположены.

Арнольд Хейнлинк в своем труде «Любовь» (1665 г.) разделяет ее на два подвида -- чувственную и действенную. Чувственная любовь это еще не сама нравственность, а награда за нее (можно принимать, а можно её и не принимать). Она выражается как телесная и чувственная любовь, то есть страсть и желание (так же душа связана с телом), сама по себе она не плоха и не хороша, и, так же как духовная любовь, есть подтверждение того, что наши действия находятся в зависимости от разума и высшего закона нравственности. Действенная любовь как целенаправленное, твердое желание к действию выражается в трех формах. Первая -- любовь-уважение -- формирует нравственность как готовность действовать по велению разума. Вторая -- любовь-доброжелательность -- не может быть преступной, плохой, ибо является одной из черт Бога. Третья -- любовь-стремление -- характеризует деятельность как нравственную наиболее глубоко.

В свою очередь Стендаль в знаменитом трактате «О любви» (1822) указывает на четыре формы любви: любовь-страсть, любовь-желание, физическую любовь и любовь-честолюбие.

Отсюда можно сделать вывод, что никто и никогда ещё не имел одинакового, стандартного, универсального для всех понятия и суждения о любви. Для каждого она - что-то особенное, неповторимое, желанное, и просто необходимое для жизни. Любовь это универсалия культуры субъектного ряда, фиксирующая в своем содержании глубокое индивидуально-избирательное интимное чувство, векторно направленное на свой предмет и объективирующееся в самодостаточном стремлении к нему.

Феномен любви как нравственной ценности

Для носителя любви она выступает в качестве максимальной ценности и важнейшей детерминанты жизненной стратегии, задавая специфическую сферу автономии: нельзя произвольно ни вызвать, ни прекратить любовь, ни переадресовать ее на другой предмет. Атрибутивным аспектом любви является особый эмоциональный ореол ее носителя, выражающийся в душевном подъеме и радостной окрашенности мировосприятия. Она является сложным комплексным феноменом, поскольку возникает в пространстве соприкосновения противоположных начал: индивидуального и общесоциального, телесного и духовного, сугубо интимного и универсально значимого, важного.

Такой пограничный характер феномена любви породил в истории культуры многочисленные типологии ее форм, построенные на основании различных критериев. Так, древнекитайская типология любви, основанная на критерии ее предмета, включает в себя широкий спектр видов любви от эротической влюбленности, чадолюбия и патриотизма до меломании и «любви к небу, усеянному звездами». Классической типологией любви по критерию формы её проявления является уже прежде упомянутая мной античная типология, различающая такие виды любви, как филия, сторге, агапе и эрос.

Из всех типологий любви, предложенных в историко-филофской и культурной традиции, наибольшую роль в развитии европейского самосознания сыграло дихотомическое разделение любви на земную (грешную) и небесную (праведную и святую). Такое разделение характерно именно для западной культурной традиции и наложило на нее неизгладимый отпечаток.

Исходно европейская культура в своей трактовке любви не отличалась от других культурных традиций: она мыслилась как особая мировая сила, играющая важнейшую роль в организации мироздания.

Проблема возникновения мира разрешается в креационных мифах посредством сюжета об изначальной (или возникшей из изначального Хаоса) божественной брачной паре, прародителях вселенной. Богиня-мать в данном случае, как правило, отождествляется с землей (реже - с морем), супруг - с небом: Гея и Уран в древнегреческой мифологии, Герд и Фрейер в скандинавской. Сакральный брак неба и земли интерпретируется как порождение оформленного мира (пространства между ними). Богиня (древнеиндийская Лакшми, древнегреческая Афродита) возникает как персонификация этого процесса. Так, возникновение Афродиты из пены морской связывает ее с водной стихией, т.е. женскими силами плодородия и созидания; отнесенность же к мужскому началу (море вспенивается от крови оскопленного Урана) делает Афродиту причастной к животворной мужской силе. Афродита олицетворяет сам процесс сакрального брака, т.е. творения мира. В античном пантеоне она не просто персонификация любви, но и как креационная сила.

Эрос в архаической мифологической традиции трактуется в качестве одной из космических протопотенций (наряду с Хаосом и Геей) и персонифицирует тот важный момент созидания, который мы сегодня назвали бы целеполаганием. Более поздняя мифологическая традиция делает Эроса сыном Афродиты, аналогично тому, как Кама, трактуемый в ведийской мифологии как «саморожденный», в более поздней традиции выступает как сын Лакшми. Подобно Эросу, он олицетворяет векторный аспект любви как творчества (стремление, влечение, желание).

Раздвоенность образа Эроса и Камы соответствует расслоению базовой мифологемы Афродиты и Лакшми. Как в Древней Греции, наряду с богиней любви, возникшей в акте космогенеза, фигурирует и другая Афродита - дочь Зевса и Дионы, так же и в Древней Индии Лакшми, с одной стороны, всплывает из первозданного океана на цветке лотоса, а с другой - появляется гораздо позднее как дочь Бхригу и Кхьяти.

Такой семантический сдвиг связан с интерпретацией мифологическим сознанием такого феномена, как время. Для его архаической трактовки было характерно разделение времени сакрального (отраженного в креационных мифах), и профанного, события которого проецируются на время сакральное. Это проецирование обусловлено рассмотрением мирового процесса как цепи сменяющих друг друга эпох: пройдя круг, мир оказывается перед лицом катастрофы, и поддержание сложившегося миропорядка требует реконструкции креационного акта. Такие реконструкции (сакральные даты календарных праздников) регулярно возвращают вектор из прошлого в будущее к мифологическому времени креационного акта. Таким образом, космический брак неба и земли периодически воспроизводится в календарную дату, а значит вновь и вновь возрождаются все его атрибуты и персонификации - в том числе и богиня любви.

В результате наложения оформляющейся линейной временней схемы на этот циклический процесс повторяющиеся события сакральных циклов выстраиваются в хронологическую последовательность. В рамках античной философии происходит дальнейшее расслоение образа Афродиты, т.е. дифференциация понятия «любовь».

Важнейшую роль сыграла в этом процессе философская концепция Платона. Основными компонентами креационного процесса выступают «то, что рождается, то, внутри чего совершается рождение, и то, по образу чего возрастает рождающееся. Воспринимающее начало можно уподобить матери, образец - отцу, а промежуточную природу - ребенку» («Тимей»). Однако, мировоззренческие акценты позднеэпической культуры обусловили доминирование в креационной структуре мужского начала: креационный акт стал пониматься как деятельность, субъектом которой выступает мужское начало (активное, целеполагающее). Отцовский принцип выступает у Платона носителем цели генезиса, идеи будущего продукта, ибо оформляет вещи по своему образу и подобию.

Мир идей-образцов тождественен с небом постольку, поскольку относится к мужскому началу; доминирование идеальных образцов над земными вещами выражает не идеалистические, но лишь патриархальные взгляды. Постичь мир совершенных идей, пребывая среди сотворенных подобий, можно лишь посредством приобщения к тем телесным предметам, где образы воплощены наиболее адекватно. Подняться до царства нетленных образцов может лишь влекомый Эросом.

Платон строит свою знаменитую лестницу любви и красоты: от единичного прекрасного тела - к прекрасным телам вообще - затем к красоте души - затем к наукам и т.д. - «до самого прекрасного вверх» («Пир»). Платоном поставлена последняя точка в семантическом расслоении понятия любовь: ту, что ведёт человека по первым, доступным большинству, ступеням означенного восхождения, он называет Афродитой Пандемос (Всенародной); поднимающую же на вершину упомянутой лестницы, к самой идее прекрасного, - Афродитой Уранией (Небесной).

Аналогичные философские модели могут быть обнаружены и в других культурных традициях, как, например, полная семантическая параллель платонизму в учении о бхакти («Бхагавад-марга»). Однако, семантическая раздвоенность образа Лакшми в философском умозрении не породила в восточной культуре двух взаимоисключающих трактовок любви.

В европейской культуре это тоже произошло не в хронологических рамках классической античности: эстетический идеал калокагатии (др.-греч. кблпкбгбиЯб, от др.-греч. кбл?т кб? ?гбиьт -- «прекрасный и хороший», «красивый и добрый» -- в древнегреческой культуре -- гармоническое сочетание физических (внешних) и нравственных (душевных, внутренних) достоинств, совершенство человеческой личности как идеал воспитания человека), характерный для классического полиса, задавал установку на изначальное единство и имманентную гармонию тела и духа.

Грек любил и не терзался вопросом о ее природе и сущности. Греческий роман -- это всегда история преодоления сугубо внешних препятствий.

Оформление двух взаимоисключающих аксиологических трактовок любви в европейской культуре правомерно связывать с эволюцией неоплатонизма. Согласно Плотину, «всякая душа - Афродита», а поскольку речь идет о божественном восхождении, душа мыслится именно как Урания, небесная. Пандемос же, оказавшись отлученной от божественного восхождения, приобрела аксиологически негативную семантику: «при восхождении души к Богу она имеет небесный эрос… здесь же она становится низменной подобно блуднице» (Плотин), семантическая раздвоенность образа любви дополняется раздвоением аксиологическим, что радикально трансформирует платоновскую лестницу любви и красоты: эрос ведет по ней человека вниз.

Понятийные структуры неоплатоников послужили фактически готовым инструментом для выражения идей христианской аскезы. Фома Аквинский окончательно расставляет «точки над i», считая чувственную любовь несовместимой с добродетелью. Христианской ортодоксией жестко противопоставлена возвышенная жертвенная любовь к Господу (небесная) и любовь земная, рассматриваемая лишь в аспекте греховности. Эта антитеза серьезно сказалась на дальнейшем развитии европейской культуры, задав попытки ее преодоления в качестве важнейшей доминанты эволюции европейского искусства, европейской морали и европейской философии.

Все многообразные стратегические модели разрешения данной проблемы, предложенные европейской культурной традицией, могут быть объединены в четыре большие группы:

1. Модели, декларативно постулирующие гармоническое единство тела и духа и восполняющие концептуальную недостаточность пафосностью своего претворения в жизнь. К таким моделям может быть отнесена ренессансная парадигма истолкования любви, прокламировавшая тезис о безгрешии плоти в качестве аксиомы.

2. Модели, пытающиеся органично вписать в христианское мировоззрение идею одухотворенности земной любви. К таковым можно отнести позднее францисканство (в частности, его провансальскую «книжную школу»), где феномен красоты рассматривался как свечение божественной благодати Творца в творении (своеобразный «перевод» платоновского эстетизма на язык теологии).

3. Периферические (по отношению к ортодоксии) модели, пытающиеся с помощью сложных семиотических построений «легализовать» феномен телесности, задав ему особую, символическую интерпретацию. Сюда относятся: трактовка эротического вектора любви как принципиально асимптотичного и незавершенного (куртуазная концепция «amor-entrave»), погружение эротических сюжетов в особое игровое пространство (поэзия трубадуров), корреляция любви и ратной славы (любовь как награда за подвиг в северофранцузском рыцарском романе «артуровского цикла»), культивируемые в поэзии спекулятивные формы эротической лирики (монастырская литература Овидианского возрождения), а главное - сопряжение любви со стремлением к знанию истины и к истинному знанию (повсеместно - от ортодоксальных мистиков до сожженного ортодоксами Бруно).

4. Особое место среди рассматриваемых попыток преодолеть разорванность представлений о любви в европейском менталитете (и разорванность самого этого менталитета) занимают модели, предлагающие отказаться от попыток такого преодоления. Подобная позиция может, показаться экстравагантной, но на деле она базируется на мужестве не закрывать глаза на наличие упомянутой разорванности, не уповать идиллически на беспроблемное исчезновение аксиологического дуализма в интерпретации любви, а пытаться выстроить стиль и образ жизни в условиях конфликтного миросозерцания. Формы таких моделей различны: от интеллектуалистских концепций философов типа Декарта до страстных воззваний пламенных проповедников типа Савонаролы.

Ни одна из названных программ не решает в полной мере задачи создания непротиворечивой и нетравмирующей концепции любви как целостного феномена.

Проблема противостояния телесного и духовного аспектов любви дает о себе знать и в рамках философии ХХ в. С одной стороны, в ХХ в. широкое развитие получает натуралистическая традиция интерпретации любви: пансексуализм классического психоанализа, концепция невротизма Райха, теория «биологической недостаточности» человека Гелена, трактовка Плеснером телесности как сферы реализации человеческой сущности, трактовка эроса как фундаментального феномена (наряду с властью, игрой и смертью) в феноменологической антропологии Э. Финка, концепция нейрофизиологического детерминизма Рорти. Однако, столь же ярко представлены в философии ХХ в. и альтернативные концепции, которые продолжают традицию трансцендентализма в интерпретации любви.

Так, в концепции Тиллиха, любовь оценивается как связующее звено между сакральной и профанной историей: «вспышка» сакральной истории в профанную, открывающая подлинный смысл повседневных событий, требует кайроса, выдающегося, масштабного деяния, обнажающего сакральную подоплеку повседневной событийности. Большой кайрос - это грандиозный и радикальный исторический поворот; малый кайрос - это такое отношение человека к человеку, в котором сквозь ткань профанного отчетливо светится сакральная основа, по своему значению и роли в истории он равнозначен большому кайросу.

Аналогично, в рамках тенденции аджорнаменто любовь рассматривается как личностно-созидающяя сила («новая антропология» Гвардини, «философия интегральности» М.Ф. Шакка). Сюда же примыкает и концепция Шелера, в понимании которого является тем инструментом, с помощью которого возможно постижение глубинных надвитальных ценностей, отличающих личность от так называемого «эмпирического индивида».

Современная философия постмодерна предлагает радикально новую стратегию интерпретации любви. Прежде всего, она включает в себя программу декогнитизации любви, основной пафос которой заключается в отказе от классических парадигм «любовь к знанию» и «знания посредством любви» (П.Слотердайк).

Радикально новую ориентацию получает в постмодернизме и семиотический подход к феномену любви. Структурный психоанализ выявил языковую артикулированность бессознательной сферы, что было оценено в качестве обоснования символической природы желания (Лакан). На этой основе в постмодернизме оформляется философия «новой телесности»: «телесность текста» (Барт), «мышление интенсивностей» (Лиотар), «игра сингулярностей» (Батай). В рамках философии «новой телесности» бессознательное оказывается естественным, но не органическим, а желание телесным, но вне физиологии. В терминологии А. Шеридана, если классика была культурой аппетита, то постмодерн - культура неутоленности. Контуры новой парадигмы интерпретации любви очерчиваются в современней философии постмодернизма на стыке таких тенденций, как постмодернистское переосмысление феномена взаимопонимания в контексте субъект-субъектных отношений, новая трактовка дискурса как средства коммуникации, синтетическая тенденция в развитии экзистенциальной и психоаналитических программ в современной философии (концепция «бытия-друг-с-другом» как нераздельного и неслиянного у Бинсвангера), разработка игровых моделей человеческого существования в современной антропологической феноменологии (от Хейзинги и Ф. Финка к Р. Кайюа), развитие постструктуралистской концепции эстетических поведенческих практик («история сексуальности» Фуко).

Свобода и необходимость любви