Смысл смерти: на стороне жизни

Смысл смерти: на стороне жизни

Небытие определяет сознание,

Но не дает себя осознать.

Вера Павлова

Смерть существует только в угоду жизни, состоя при ней на бессмертной службе.

Генри Миллер

Смерть велика,

При ней мы живы.

Райнер Мария Рильке

О смерти нельзя говорить отдельно от жизни, а о жизни отдельно от смерти: отдельно друг от друга то и другое смысла не имеет. Смерть -- это факт жизни (Ялом, 1999, с. 36).

Смысл смерти как личная проблема

Одна из самых сложных проблем - как вообще говорить и писать о смерти. Во-первых, когда используют слово «смерть» в разных контекстах, имеются в виду совершенно разные вещи и на это необходимо в первую очередь обращать внимание, прежде всего в терминах тройственной структуры сознания: чувственная ткань - значение - смысл (А.Н.Леонтьев, 1977). Понимание смерти нельзя прямо вывести из знания о смерти, из фактов и исследований, обобщенных в соответствующей обзорной литературе (напр. Арьес, 1992; Шенкао, 2003 и др.). Это «значения», информация, которую всем полезно иметь, но которая сама по себе не дает понимания этого феномена. Все мы на уровне знания (на уровне значений) имеем представление о том, что собой являет феномен смерти, но это знание не очень сильно влияет на нашу жизнь. Чтобы понятие смерти, а вместе с ним жизни, приобрело личностный смысл, должно произойти что-то еще, что не может произойти механически, автоматически, просто через накопление знаний. Здесь мы имеем дело с той ситуацией, которую описывал М.К.Мамардашвили (1996, с. 137-138), говоря о разрыве в процессе понимания. Настоящее понимание - это не просто механический перенос знаний из одного источника в другой. Настоящее понимание всегда представляет собой какую-то тайну, какое-то чудо, что само по себе чисто по причинным механизмам произойти не может. Любое настоящее понимание, любое настоящее осмысление никак, никем и ничем не может быть гарантировано. Необходима определенная активность, определенный режим сознания, что-то должно произойти в сознании человека понимающего, чтобы понимание осуществилось. Поэтому понимание смерти, которое включает в себя осознание её смысла, не выводимо из научного знания о смерти. Смерть -- это некоторая тайна, её нельзя разложить на составляющие и постичь рациональными способами. Смерть индивидуальна, она у каждого своя, и о понимании смерти можно говорить только тогда, когда наступает осознание реальности моей личной смерти.

Говоря про личностный смысл смерти, мы тем самым задаем вопрос об интенциональном контексте, в котором мы воспринимаем это явление. Две основных характеристики смысла любого явления -- это его контекстуальность и интенциональность (Леонтьев Д.А., 1999а). Смысл смерти зависит от того, в каком контексте мы воспринимаем смерть, и наоборот, смысл жизни зависит от того, в каком контексте мы воспринимаем жизнь; при этом смерть является едва ли не самым важным контекстом осмысления жизни. Интенциональность подразумевает, что мы относимся к явлению не просто как к некоторому тексту, структуре статичных связей, а рассматриваем его в движении, в какой-то направленности, в системе следствий, причин и т. д. По отношению к проблеме смерти это вопрос о том, какие следствия для жизни имеет смерть, точнее, её осознание, осмысление. Есть смерть как медицинский факт, есть смерть как знание, и есть смерть как понимание, как смысл, как психологический факт, не сводящийся к знанию.

Утверждение, что смерть имеет смысл, означает прежде всего то, что осознание смерти имеет определенные последствия для жизни. Античная софистика Эпикура: «когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет (см. Диоген, 1986, с.403), уводит от реальной проблемы. Она верна, только если под смертью понимать медицинский факт прекращения жизни, телесных функций. Пока мы есть, действительно нет прекращения телесных функций, однако есть что-то другое, имеющее отношение к смерти. Присутствует осознание границ жизни -- именно это является тем, что во многом определяет смысл жизни и ее ход. «Вещественность смерти разрушает человека, идея смерти спасает его» (Ялом, 1999, с. 36).

Философско-религиозные альтернативы: конец, начало или незначительный эпизод?

Человек смертен, и как отмечал М.Булгаков, «внезапно смертен». Какие из этого следствия вытекают для жизни? Они во многом зависят от общего мировоззрения, прежде всего от того, воспринимается ли смерть как конец или как не конец, а лишь промежуточный финиш, как это представлено в различных вариантах идеи о бессмертии души, о переселении душ и т.д. (метемпсихоз, реинкарнация). В этой мировоззренческой парадигме жизнь не является единственной, на смерти жизнь не кончается, поэтому смерть не играет принципиальной, критической роли. Это лишь одна из вех земного пути, но не его конец. Белый цвет траура в Китае символизирует именно это: смерть ассоциируется не с концом, а с началом какого-то иного существования.

Этот иной, нефинальный взгляд на смерть можно хорошо проиллюстрировать двумя литературными источниками. Первый - это новелла Дж.Сэллинджера «Тедди» (Сэллинджер, 1991, с. 580-604), в которой выпукло выражено абсолютно нейтральное отношение к смерти человека, который осознал свою цепочку перевоплощений: какая разница, «ты ведь просто бросаешь свое тело ко всем шутам… И всё.» (с.600). Здесь смерть не задает границ жизни, само понятие жизни оказывается расширенным, и смысл смерти оказывается совершенно иной. Вторая иллюстрация - новелла Исаака Башевиса Зингера «Йохида и Йохид» (Зингер, 1991, с. 286-293), где жизнь и смерть инвертируются. Начинается она с фразы: «В замке, где дожидаются своей участи души, осужденные на изгнание в ад, то есть на Землю, как его еще называют, томилась душа женского пола, Йохида» (с. 286). Жизнью называется существование там, «по ту сторону». Ссылка на Землю ? это смерть. Поскольку эта душа дебоширила, нарушала правила, богохульствовала, судьи приговорили Йохиду к изгнанию на маленькую планету Земля и ничего ей не оставили, кроме страха смерти. Смерть ? это и есть изгнание на Землю. «Несчастье это обычно случалось с душами низменными, пустыми, не ведающими любви. Что происходит с умершей душой -- этого Йохида не знала, да и не очень интересовалась. …. Снаружи … душа сразу же принималась гнить, покрывалась коростой и струпьями. Потом могильщик опускал её в могилу, которая называется: лоно. Там она превращалась в опухоль, фунгус, паразитическое образование, называемое: дитя. Затем наступали муки Исхода -- рождения, роста, работы. Если верить мудрым книгам, то смерть -- не конец, не последний приют бытия. Душа очищается в смерти и опять возвращается в родные пенаты» (с. 287). Смерть длится несколько десятилетий, лишь самые закоренелые из преступников остаются в мертвых сто лет. Смерть это, можно сказать, «карантин перед новой жизнью». «На Земле тоже могут быть деяния добрые и деяния злые», ? наставляет одна душа другую ? «самое большое преступление - это кого-нибудь оживить…. Подобно тому, как здесь жизнь под охраной закона, там под охраной закона смерть» (с. 289).

В западной культуре, хотя идея бессмертия души и ее потустороннего существования после смерти тела является неотъемлемой частью христианской догматики, однако «вторая попытка» уже невозможна. Принимаем ли мы атеистическую позицию, согласно которой смерть задает границы жизни, или христианскую идею спасения души после смерти, -- в обоих случаях смерть выступает как граница, либо абсолютная, за которой нет ничего, либо относительная, которая тем не менее окончательно завершает земной путь человека.

Опыт смерти в жизни

Один из вопросов, к обсуждению которого вновь и вновь возвращаются в этой связи: если бы жизнь была бесконечной, обладала бы она смыслом или нет. В. Франкл (1990; 2004), склонявшийся к отрицательному ответу, приводил в пример концлагерь, где скорее выживали те, у кого был смысл жизни, было ради чего жить. Те, у кого такого смысла не было, умирали очень быстро, пусть даже они обладали более крепким здоровьем. Г.Л. Тульчинский (2003) утверждает, что «сама мысль об индивидуальном бессмертии человека просто несовместима с идеей смысла жизни…. Поступки бессмертного существа, имеющего «достаточное время» в будущем (да и имевшего его в прошлом) для своего совершенствования, не могут подпадать под оценки с позиций добра, гуманности и т.д. Его существование лишено ценностей, идеалов, ответственности, оно внеморально» (с. 393). К противоположному мнению склонялся И. Ялом (1999), отмечавший, что, возможно, если бы жизнь была бесконечной, она все равно имела бы смысл, каждый момент этой жизни был бы насыщен смыслом, можно было бы ценить и осмысливать то, что есть, то, что происходит здесь и сейчас. Косвенно поддерживают точку зрения Ялома эмпирические данные работы с тестом смысложизненных ориентаций (Леонтьев Д.А., 1992), из факторной структуры которого вытекает, что осмысленность жизни могут придавать как ориентация в будущее и осмысление прошлого, так и переживание настоящего.

Достоверный ответ на этот вопрос невозможен, поскольку можно лишь умозрительно пытаться представлять себе жизнь, лишенную естественных границ. Можно определенно утверждать лишь, что в этом случае отношение к жизни, вопросы смысла, ответственности и др., были бы совсем иными, однако утверждение о том, что такая жизнь была бы полностью лишена смысла, ценностей и ответственности представляется недостаточно обоснованным. Ведь даже в условиях бессмертия, неограниченного времени, которым человек располагает, проблема выбора и ответственности за него не исчезает, как не устраняются из такой жизни и ситуации «слишком поздно» (Мамардашвили, 1995). Бессмертный человек не может успеть все, потому что процессы, в которых он участвует, в том числе объединения людей, виды деятельности и чувства имеют конечное время существования и отложив что-то, он не может быть уверен, что рано или поздно сможет к этому вернуться. В еще большей степени это относится к отношениям между людьми. Таким образом, даже в условиях бессмертия сохраняется неизбежность выбора и негарантированность обретения желаемого, а стало быть, не исчезают вопросы смысла, ответственности и морали, хотя конечно, они приняли бы совершенно иной вид, изменились бы до неузнаваемости.

Если, однако, вернуться к той реальности, в которой мы живем -- реальности конечного существования, -- безусловно, присутствие в ней неустранимой смерти решающим образом определяет наше отношение к жизни. «Жизнь и смерть взаимозависимы; они существуют одновременно, а не последовательно; смерть, непрерывно проникая в пределы жизни, оказывает огромное воздействие на наш опыт и поведение» (Ялом, 1999, с.35). Вывод о позитивной роли смерти как условия, дающего нам возможность жить аутентичной жизнью, который делает И.Ялом (там же, с.37), опираясь как на философские идеи, так и на обширный клинический материал, не противоречит позитивной ориентации на максимально полноценную жизнь; напротив, без зрелой интеграции идеи смерти этот уровень жизни вряд ли доступен нам.

Столкновение с опытом смерти становится тем толчком, который влияет на жизнь до смерти, перестраивает взгляды человека на жизнь. Опыт близкой смерти, непосредственного ощущения близости границы, нашел многообразное преломление в литературе и в кино в сюжетах о том, как меняет жизнь человека осознание того, что ему отмерено совсем немного. Психологические исследования, посвященные подобным переживаниям, немногочисленны, но весьма убедительны. Недавно было выполнено исследование А.П.Попогребского (1998) на группе больных инфарктом миокарда, выздоравливающих после реанимации. Отношение к жизни у больных, перенесших инфаркт, отличается от отношения к жизни госпитализированных больных с другими соматическими заболеваниями. Во-первых, по методике предельных смыслов (Леонтьев Д.А., 1999б), повысилась степень разветвленности и связности мировоззренческих представлений. У людей начинает структурироваться мировоззрение в духе известного закона Клапареда: осознание возникает, когда мы наталкиваемся на препятствие. Соответственно, осознание, осмысление жизни в целом также катализируют ситуации, заставляющие нас осознавать, что жизни что-то угрожает, может её в любой момент прервать. Во-вторых, у перенесших инфаркт по сравнению с контрольной выборкой значимо повышен индекс децентрации -- количество мировоззренческих категорий, в которых субъектом выступает не «Я», а другие. Это означает, что в картину мира человека начинают включаться другие люди, она становится менее эгоцентричной. По данным методики ценностного спектра, основанной на списке бытийных ценностей А.Маслоу (Леонтьев Д.А., 1997), люди, перенесшие инфаркт, начинают чаще пользоваться ценностными категориями «порядок» и «целостность» и реже используют категории «легкость» и «самодостаточность». Прямых значимых изменений осмысленности жизни нет, но значимо отличаются от контрольной группы два частных показателя теста смысложизненных ориентаций: цели в жизни и управляемость жизни (Леонтьев Д.А., 1992). У больных, перенесших инфаркт, возникает потребность более ответственно структурировать свое будущее, внести в него цели. Налицо повышение ответственности за свою жизнь. Значения шкалы «управляемость жизни», отражающей убеждения о том, что человек может контролировать жизнь, напротив, значимо снижены. Иными словами, люди, перенесшие инфаркт, в меньшей степени верят, что жизнь подвластна сознательному управлению, но при этом у них парадоксальным образом увеличилась интенсивность целеполагания в будущем.

Напрашивается вывод, что как раз осознание неполной контролируемости жизни в результате столкновения со смертью сильнее всего стимулирует ответственность за неё. «Смерть при всей своей разрушительности выступает мощным стимулом сознательного, осмысленного отношения к жизни» (Тульчинский, 2003, с. 394). Смысл смерти как психологической реальности, данной нам в переживании -- в ответственности за жизнь.

На стороне жизни

Смысл смерти зависит прежде всего от того, как мы воспринимаем жизнь до смерти. Если мы воспринимаем жизнь просто как биомедицинскую категорию: «все мы там будем», «человек -- это песчинка», иными словами, если отношение к своей жизни не носит индивидуальной печати авторства, то человек воспринимает смерть как нечто абсолютно фатальное и старается в максимальной степени уйти от мыслей о ней. «Возможно, наиболее распространенной формой неудачного противостояния небытию в наши дни является конформизм. При конформизме индивид позволяет включить себя в море коллективных реакций и установок, … чему также сопутствуют потеря самосознания, потенциала и того, что характеризует этого человека как уникальное существо. Индивид на время избегает страха, связанного с небытием, но ценой потери собственных сил и смысла существования» (Мэй, 2001, с. 154). Понимание не помогает, а мешает чувствовать себя сравнительно комфортно.

Но человек отличается от всех прочих живых существ тем, что у него есть выбор: подчиняться природным или замещающим их социальным процессам либо идти своим одиноким путем нахождения собственной идентичности, построения своего индивидуального отношения к жизни и смерти -- путем развития индивидуальности (Фромм, 2001; Maddi , 1971). Осознание масштаба человека -- песчинки в безграничном космосе, -- казалось бы, должно неизбежно приводить к унынию, фатализму, но достоинство человека проявляется в том, чтобы находить самые разные способы преодоления. Смысл жизни человека заключается в нахождении способов преодоления этого положения через то, что Виктор Франкл (1990) называл «упрямством духа». Выходя в трансцендентное пространство духовного самоопределения, обретая в нем способность конструировать целые миры, взаимодействуя с культурой и другими людьми в поле смыслов, человек преодолевает сам себя. Уровень духовного существования - это уровень содержаний. В психике животных нет содержаний. Мы же живем в едином поле содержаний; можно сказать, что душа - это и есть содержание. Если наши телесные оболочки и психические структуры отделены друг от друга жесткими границами (тело, психические функции, диспозиции и потребности всегда принадлежат конкретному человеку), то на уровне смыслов, ценностей и других содержаний человек оказывается разомкнут в мир взаимодействия с другими людьми и с человечеством в целом. Это уникальная ситуация человека, которая на этом уровне дает возможность выйти из положения песчинки.

Перед человеком открываются две альтернативы, которые можно обозначить как жизнь на стороне жизни и жизнь на стороне смерти . Это разделение перекликается с идеями Фрейда о влечении к жизни и к смерти (Фрейд, 1920/1989) и с идеями Фромма о биофилии и некрофилии (Фромм, 1993), но не совпадает с ними. Быть на стороне жизни -- не значит отрицать реальность смерти. Т.Грининг говорил о том, что существуют три разных способа отношения к экзистенциальным проблемам: упрощенно-оптимистический, упрощенно-пессимистический и диалектический. Упрощенно-оптимистическая реакция ? культ жизни и чувственности. Противоположный, упрощенно-пессимистический вариант ? пессимистическая одержимость смертью, фатализм, капитуляция, даже движение к смерти, суицидальные тенденции, подверженность несчастным случаям, отрицание и игнорирование здоровья. Экзистенциалистский диалектический вариант предполагает преодоление этих крайностей, принятие и того, и другого. Это радость принятия жизни со всеми её фазами и стадиями, зная при этом, что они образуют некоторую историю, у которой есть свой конец, во всяком случае, у той жизни, о которой мы знаем. Это признание и принятие факта смерти и эфемерности телесного существования. Это значит не бояться, не впадать в депрессию, но осознавать и выбирать жизнь перед лицом смерти ( Greening , 1992). C мерть выступает как фон, по отношению к которому жизнь является фигурой. Такое диалектическое отношение и можно обозначить как жизнь на стороне жизни.

Иллюстрацией такого отношения может служить уникальный случай из биографии Виктора Франкла, написанной на основе его собственных личных записей-воспоминаний ( Laengle , 1998). В один из вечеров своего пребывания в нацистском концлагере в годы II мировой войны Франкл вместе со многими солагерниками был определен в ежедневный эшелон, который на следующий день должен был везти людей на смерть в газовых камерах. В книге описаны переживания Франкла на протяжении этой последней ночи, которая ему оставалась. Был выбор: лагерь был огражден проволокой под напряжением, и всегда был вариант самоубийства, бросившись на эту проволоку. Франкл тоже продумывал такой вариант, он говорил, что у него вдруг возникло неожиданное ощущение простоты, легкости, как будто все решено и проблемы исчезли, как будто я досматриваю фильм глазами стороннего наблюдателя. «Я пришел к такому выводу, -- вспоминал Франкл, -- может ли мне кто-то гарантировать на 100%, что я погибну, может ли кто-то гарантировать смерть? Нет, никто не может дать полной гарантии. Жизнь всегда сохраняет самые разные возможности, поэтому моя ответственность заключается в том, чтобы быть открытым тем возможностям, которые дает жизнь, не упрощать смерти задачу». И Франкл стал ждать утра. Утром эшелон не пришел, это был единственный случай за всю войну и никто так и не узнал, почему это произошло.

Вывод из этой истории заключается в том, что человек оказывается не только внезапно смертен, но существует и обратное: выживание тоже может быть внезапным и неожиданным. Это связано с общей неопределенностью нашей жизни и смерти, которая имеет, таким образом, не только негативную, но и позитивную сторону. Быть на стороне жизни -- значит полностью осознавать реальность смерти и при этом быть готовым к максимальному использованию всех возможностей. Другую, правда не жизненную, а художественную иллюстрацию такого отношения представляет фильм Р.Бениньи «Жизнь прекрасна» -- иллюстрацию «упрямства духа», ответственного, глубоко осмысленного поддержания жизни перед лицом смерти.

Наиболее ярким проявлением жизни на стороне смерти выступает, конечно, суицид -- активное утверждение смерти, вкладывание всей жизни в это утверждение. Проблема суицида заслуживает отдельного рассмотрения, как и связанная с ней проблематика саморазрушающего поведения и более нетрадиционная проблематика психологического самоомертвления. (Смерть -- когда жив и не знаешь того», писал Рильке; см. об этом подробнее Бордуков, 2004).

Главным выводом из уже сказанного выступает развенчание мифа о том, что экзистенциализм в философии и психологии -- это глубоко пессимистическое мировоззрение, фиксирующееся на наиболее трагичных и «темных» аспектах нашего существования. На самом деле экзистенциалистская позиция выходит за рамки простой дихотомии «оптимизм--пессимизм»; было бы одинаково неправильно отождествлять ее и с той, и с другой. Принадлежащая Виктору Франклу формулировка «трагический оптимизм» более глубока и объемна, хотя вряд ли и ее можно считать вполне точной.

Известный журналист Семен Новопрудский сформулировал даже подобие идеологии «партии смерти» -- «самой честной из всех возможных партий». Эта партия дает лишь одно обещание и гарантирует его выполнение: что все мы умрем, независимо от занимаемых постов. Поэтому необходимо дорожить каждым днем своей жизни. Партия смерти говорит: жизнь одна и прожить ее надо радостно. Единственной целью партии смерти является жизнь. Жизнь -- это забота самого человека, а не каких-либо государственных или общественных структур. В основе такой жизни лежат один разум и два чувства -- юмора и собственного достоинства (Новопрудский, 2003).

Верно, что экзистенциалистское мировоззрение уделяет самое пристальное внимание смерти, как и другим неотъемлемым ограничениям, присущим нашей жизни и нашим возможностям. Однако из этого рассмотрения не вытекают неизбежно трагические или абсурдистские выводы, а позицию тех авторов, кто к этим выводам приходит, неправомерно распространять на экзистенциалистское мировоззрение вообще. Известно, что отношение к своей смерти у наиболее просветленных и продвинутых людей было как раз весьма далеко от отчаяния, страха и трагизма, это было отношение принятия, примирения и нахождения позитивного смысла в собственной смерти. Экзистенциалистская позиция настраивает на поиск как раз такого позитивного смысла, на преодоление разрыва и противопоставления смерти и жизни, на жизнь на стороне жизни, но с признанием и примирением с реальностью своей смерти, а не в безнадежной попытке изгнания ее из жизни.

Литература

Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М.: Прогресс-Академия, 1992.

Бордуков О.В. Проблема смерти в экзистенциализме // 2 Всероссийская научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии: Материалы сообщений / под ред. Д.А.Леонтьева. -- М.: Смысл, 2004. С. 136-141.

Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. 2, испр. изд. М.: Мысль, 1986.

Зингер И.Б. Шоша. Роман. Рассказы. М.: Текст; РИК «Культура», 1991.

Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. 2-е изд. М.: Политиздат, 1977.

Леонтьев Д.А. Тест смысложизненных ориентаций. М.: Смысл, 1992.

Леонтьев Д.А. Методика ценностного спектра и ее возможности в исследовании субъективной реальности // Методы психологии: ежегодник РПО. Т. 3. Вып. 2. Ростов-на-Дону, 1997. С. 163--166.

Леонтьев Д.А. Психология смысла. М.: Смысл, 1999 (а)

Леонтьев Д.А. Методика предельных смыслов (методическое руководство). М.: Смысл, 1999 (б).

Мамардашвили М.К. Лекции о Прусте (психологическая топология пути). М .: Ad Marginem, 1995. -- 547 с .

Мамардашвили М.К. Необходимость себя. М.: Лабиринт, 1996.

Мэй Р. Вклад экзистенциальной психотерапии // Экзистенциальная психология. Экзистенция. М.: ЭКСМО, 2001. -- С. 141--200.

Новопрудский С. Партия Новопрудского // Известия, 2003, 13 августа, с. 2.

Попогребский А.П. Влияние инфаркта миокарда на смысловую сферу человека // Психол. журн., № 5. 1998. Т. 19. С. 113--118.

Сэллинджер Дж. Над пропастью во ржи. Повести. Рассказы. М.: Правда, 1991.

Тульчинский Г.Л. Танатология // Проективный философский словарь: новые термины и понятия / под ред. Г.Л. Тульчинского, М.Н. Эпштейна. СПб.: Алетейя, 2003. - С. 392-397.

Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.

Франкл В. Сказать жизни «Да»: психолог в концлагере. М.: Смысл, 2004.

Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия (1920) //Фрейд З. Психология бессознательного. М.,1989, с.382-424.

Фромм Э. Человек для самого себя // Фромм Э. Психоанализ и этика. М.: Республика, 1998. - С. 17-190.

Фромм Э. Искусство любить. СПб.: Азбука, 2001.

Шенкао М.А. Смерть как социокультурный феномен. Киев: Ника-центр, 2003.

Ялом И. Экзистенциальная психотерапия. М.: НФ Класс, 1999.

Frankl V. Der Wille zum Sinn. 2 Aufl. Bern : Huber, 1982.

Greening T. Existential challenges and responces // The Humanistic Psychologist, 1992, vol. 20, N 1, pp.111-115.

Laengle A. Viktor Frankl: Ein Portraet. Muenchen; Zuerich: Piper, 1998.

Lukas E. Zur Validierung der Logotherapie // Frankl V.E. Der Wille zum Sinn. 3. erw. Aufl. Bern : Huber, 1982. S. 275--308.

Maddi S.R. The search for meaning // The Nebraska symposium on motivation 1970 / W.J.Arnold, M.H.Page (Eds.). Lincoln : University of Nebraska press, 1971. P. 137--186.