Две капли воды с листа осеннего лотоса

Две капли воды с листа осеннего лотоса

Е.А. Трофимова

Осенней порой хорошо взойти с красавицей на башню и оттуда любоваться вместе с нею ясной луной или же плыть вдвоем с ней в лодке по водам, срывая цветы лотоса.

Вэй Юн. Книга женских прелестей [1]

Вырви свое желание, как вырывают рукой осенний лотос.

Дхаммапада. Глава о пути [2]

Вышеприведенные высказывания Вэй Юна и одной строфы из «Дхаммапады» мгновенно высвечивают нам два на первый взгляд противоположных подхода к теме желания, которая всегда была если не фундаментальна, то жизненно актуальна для такого непростого явления, как восточная философия. Здесь на перекрестках путей, стран и тысячелетий выковывалась невиданная культура чувственности, изысканные приемы культивирования желаний, прикрытые шелковыми палатинами и сладостно журчащими струями фонтанов вблизи прудов, заросших лотосами… Не случайно именно с этим прекрасным цветком на Востоке связывали лучшие помыслы и надежды на спасение: всем известны прекрасные пруды с лотосами в окрестностях Капилавасту (Непал) -- на родине Будды Шакьямуни…

В настоящее время наши желания стали объектом манипулирования агрессивного маркетинга и масс-медиа: чужие и чуждые нам желания выдаются за наши (мои) собственные -- происходит глубокое внедрение в само естество человека. Особенно чутко и болезненно на это реагируют дети, когда просят родителей купить им что-либо «из рекламы». Навязать желание неестественного, и даже неестественное желание как будто бы становится задачей масс-медиа. Реклама, масс-медиа начинают играть антигуманную роль в современном цивилизационном процессе, возбуждая непомерные желания, переходящие в тяжкие требы -- потребности, зачастую угнетающие человека. Потребительско-техногенная цивилизация имеет дело с нескончаемостью желаний. Эрих Фромм констатировал, что неограниченное удовлетворение всех желаний не есть путь к счастью и благоденствию, а есть момент смерти и агонии. Ныне человечество на грани глобальной экологической и антропологической катастрофы. Ныне мы свидетели невиданного количества гуманитарных катастроф, многие из которых совершаются по вине «развитых» стран. Стратегия эгоистического потребительства приходит к противоречию с возобновляемыми и невозобновляемыми ресурсами биосферы.

Проблемой являются не желания как таковые, но отношение к ним человека, а это уже проблема философская. Желание не выступает в качестве самостоятельной категории, но, как будто, требует чего-то иного, на что оно направлено. Это иное наполняет его неким содержанием.

Желания различаются также и по их носителю, субъекту: и здесь мы видим желания личные и коллективные.

Подобно лотосу человек живет в разных мирах и соприкасается с разными стихиями: «Как лотос живет корнями в грязи, проростает через воду и расцветает над поверхностью воды белыми, голубыми и красными цветами, человек движется от иллюзий и заблуждений к духовному свету, причем вода, где растет лотос, означает изменчивый мир иллюзий» [3].

Египетский лотос (Nymphaea lotus) -- священный цветок древних египтян, в цветке которого ежедневно рождался бог солнца Ра, а также символ Гора и атрибут возрождающегося Осириса, -- рос на мелководье Нила. Е.П. Блаватская, понимающая все углубляющийся всемирный смысл лотоса как производительных сил духовной и физической Природы и ее богов, приводит следующие слова со ссылкой на некий манускрипт: «Созревший цветок Лотоса, носитель семени воспроизведения, соединен подобно плаценте с матерью Землею, или чревом Изиды, через воду чрева, то есть, воды реки Нила, посредством длинного… стебля-пуповины. Ничто не может быть яснее этого символа и, чтоб еще более подчеркнуть имеющееся в виду значение, в нем изображается иногда дитя, сидящее в цветке или выходящее из него» [4]. В этих словах многозначность сокровенного символа, вобравшего в себя таинство животворящей природы, вечное чудо новорожденного, материнскую тайну творения, поэтапное пробуждение и развертывание потенциальных возможностей на границе миров…

Как свидетельствуют ботанические справочники, существует два вида семейства лотосовых (Nelumbo naceae). Священный лотос Индии -- лотос орехоносный (Nelumbo nucifera). В отличие от водяной лилии, кувшинки египтян, у него есть крупные, округлые, до 0,5 м в поперечнике надводные листья. Именно с этим цветком древние религии связывали явление в мир Брахмы (вишнуиты верили, что Брахма рождается из лотоса, вырастающего из пупа Вишну). В образе прекрасного лотоса является Вишну его будущая супруга Лакшми -- богиня счастья и красоты. Именно этот цветок становится символом поэтапного раскрытия, воплощения, саморазвертывания потенциальных возможностей вселенной и человека и прочно связывается с образом космического Колеса, а значит и именем Будды. По мнению Е.П. Блаватской: «Цветок Лотоса, изображенный, как ростущий из пупка Вишну, Бога, покоящегося в Водах Пространства на Змие Беспредельности, есть самый изобразительный из всех символов. Это Вселенная, выявляющаяся из Центрального Солнца, из Точки вечно-скрытого Зародыша» [5]. Цветок лотоса являет нам удивительный образ гармонии микрокосма и макрокосма, обозначая идею духовно-нравственного пробуждения и своеобразного роста, развертывания.

Особый интерес представляют для философии древние космогонические гимны, для которых характерен стиль вопросов без ответа, сомнений, раздумий. Авторы Ригведийских гимнов (риши) не стремились свести все космогонические теории воедино, они их перечисляют, как будто бы подчеркивая неразрешимость самой проблемы. В знаменитом космогоническом гимне Х,129 поставлен вопрос о первоначале мира, первооснове всего сущего. В первичном состоянии сущее представляло собой нечто Единое, аморфное, нерасчлененное. Единое дышало без дуновения, само собою. Первым импульсом, положившим начало миру различий, миру противоположностей было желание:

И началось (тогда) с желания -- оно

Было первым семенем мысли.

Связку сущего и несущего

Отыскали, восприемля в сердце, прозорливые мудрецы [6].

Желание выступает в ригведийском гимне в качестве величайшей тайны Мироздания, зерном динамики всего мира. Желание творит космос, мир, вселенную, наделяя их движением, импульсом, дыханием. Желание -- энергия, исток и мысли, и космического творчества. Желание -- признак самосознания и зародыш духа. По мнению С. Радхакришнана, желание больше, чем мысль: «Оно означает интеллектуальное возбуждение, чувство недостаточности, а также деятельное усилие. Это связь, скрепляющая существующее с несуществующим» [7]. Мысль индийского доктора философии можно было бы продолжить, отметив, что желание есть связь проявленного и непроявленного, воплощенного и невоплощенного…

Есть разные трактовки Космогонического гимна (Насадия). Является ли он свидетельством наивного реализма древних ариев или их веры в Абсолют и Высшее сознание? В символических философских текстах восточной философии сознание и самосознание предстают перед нами в разнообразных модусах и состояниях. При работе с такими текстами следует отказаться от традиционного для классической западной рационалистической философии метода подхода к самосознанию, как «прозрачной» очевидности, целиком поддающейся рефлективной процедуре. Классический способ описания мира содержит, по мнению М. Мамардашвили и А. Пятигорского, договоренность о том, что, если речь идет об объекте, то он не сознание, а если речь идет о сознании, то оно не объект [8]. Совершенно очевидно, что древние риши, как и другие создатели древних текстов, таких договоренностей не придерживались. Поэтому и гимн Насадия, по-видимому можно трактовать в разных модусах: и как пробуждение мира, и как пробуждение самосознания. А, может быть, как-то иначе?

Кто видел это на высшем небе,

Тот поистине знает. А если не знает? [9].

В «Шатапатха-Брахмане», в сказании о Всемирном потопе особым смыслом (и это понятно) наделяется желание иметь потомство: «Он жил, молясь и постясь, желая иметь потомство. Для этого он совершил жертвоприношение пака: ложкой бросил он в воду топленое масло, кислое молоко, сметану и творог. Через год из (всего) этого возникла женщина. Она появилась плотной, с нее постоянно капало молоко…» [10]. По этому поводу оставила нам интересный поворот мысли Е.П. Блаватская: «У браминов, которые никогда не соединяли естественные производительные функции человека с элементом «первородного греха», -- иметь сына есть священная обязанность. Брамин, в былые времена, окончив свою миссию человеческого создателя, удалялся в джунгли и проводил остаток дней своих в религиозном созерцании. Он исполнил свой долг перед природой, как смертный и ее сотрудник, и отныне отдавал все свои помыслы духовной и бессмертной части себя самого…» [11].

Первые космические желания даны как заклинания: «Он пожелал: “Я хочу родиться из этих вод”». За желанием следует грандиозное творение первоначал, первосущего, образование классов и родов предметов: «Я хочу породить эту (землю) из этих вод, возвышаясь над ними!» [12]. Для воплощения желания следует прилагать усилия, предаваться тапасу. Весь мир создан желаниями космического пра-человека -- пуруши или креативными возжеланиями божества. В «Шатапатхе -- брахмане» субъектом желания является сама мысль, ищущая атман, предающаяся тапасу, желающая обрести четкий облик. Тридцать шесть лучей своего атмана различает речь как самооформившаяся мысль. Существенную роль здесь играет желание проявленного воплощения, желание «стать явным, более ясно выраженным, с более четким обликом» [13]. Усилие -- тапас -- основной механизм самопорождения.

Важную ритуально-символическую роль играют пожелания во время жертвоприношения: «Поистине они, эти пять божеств, совершали жертвоприношение, исполняющее желания. С каким желанием совершали они жертвоприношение, то желание их и исполнялось. Поистине, с каким желанием совершают это жертвоприношение, то желание и исполняется» [14].

В «Араньяках» появляется тема устремления, вытекающая из понимания человека как связи миров: «Этот человек -- море, он возвышается над всеми мирами. Чего бы он не достиг, он стремится стать выше их» [15]. Посвященный, Брахман «ведет за собой все желанное» [16]. В «Чхандогья-упанишаде» мы, по -- видимому, сталкиваемся с одной из самых ранних классификаций желания: они подразделяются на божественные и человеческие. Задается вертикаль в исследовании и понимании темы желания. Желание не загоняется в сферу сугубо вещную и чувственную, но получает размерность надмирности. В чем исток желания, каковы его метаморфозы, где оно укоренено? Возжигается ли оно в темных и тягучих глубинах подсознательного или сквозь него все-таки пробивается свет внутреннего светильника? Впрочем, наличие просветленных желаний, их фиксация не является проблемой. Проблемой для личности является умение высветлить, трансмутировать желания мрачные, темные, нездоровые, неприглядные, постыдные и недостойные.

Но все ли лотосы должны быть сорваны? Может быть, можно оставить хотя бы зеленую лужайку? Покрытый листьями пруд? Небесное лотосовое озеро, в котором каждый цветок -- воплощение души земного человека? Привычка руководствоваться в жизни желаниями или отказом от их выполнения свидетельствовала о том или ином пути, образе жизни, к которому человек был предназначен по факту рождения или в результате свободного выбора.

Глубины желаний свидетельствуют о естестве и жизненности. Не желает только мертвый и находящийся в глубокой депрессии. Нельзя не видеть гендерно-возрастного характера желания: желания младенца, ребенка, подростка, взрослого и старика не могут не различаться в чем-то существенном, ровно как и желания бомжа и нового русского. Детское творчество, игра типа «Загадай желание!» отражают эвдемонистическую направленность народного миросозерцания, глубоко верящего, что жизнь прекрасна, когда хоть часть помысленных желаний выполняется. И в то же время народная мораль никогда не мирилась с леностью, праздностью, откровенным гедонизмом: «Делу время, потехе -- час».

Тема желания проходит через знаменитую «Дхаммападу», составленную, как говорит традиция, из изречений самого Будды. Двадцать четвертая глава «Дхаммапады» называется «Глава о желании». Дхаммапада, глубины которой неизречимы, говорит об освобождении от страсти, ненависти и невежества. Дхаммапада нанизывает мудрость веков на «парные строфы»: серьезность и легкомыслие, мир и вражда, добро и зло, болезнь и здоровье, чистота и скверна. Склонность, привязанность, страсть, желание -- все это истоки печали и страха. Поток, увлекающий все на своем пути, затягивает в свои водовороты сети, камни, упавшие деревья, разоренные кладбища, создавая опасность для жизни скота и людей: «У кого сильны тридцать шесть потоков, устремленных к удовольствиям, и мысли направлены на страсть, того, отклонившегося от правильных взглядов, уносят потоки» [17]. Жизнь немудрого, непросветленного человека подобна такому дико несущемуся потоку, наполненному грехами, вожделениями, страстью и заблуждением. Поэтому отказ от желаний -- одно из непременных условий освобождения от уз земли: «Возбужденные страстью попадают в поток, как паук в сотканную им самим паутину. Мудрые же, уничтожив поток, отказавшись от всех зол, странствуют без желаний» [18]. Буддизм практикует свободу от всех и всяческих привязанностей. С помощью чего в нас внедряются желания и распускаются в нас, словно вьющиеся растения? С помощью пяти чувств и памяти. Интересно, что и привязанность к небесной жизни рассматривается как привязанность к миру, лишенному форм.

Многочисленные литературно-художественные приемы сравнения человека с формами растительного мира: с лианой, лотосом, деревом; с миром животных: человек то уподобляется вечно скачущему зайцу, то попавшему в собственную сеть пауку, -- не случайны. В этом -- глубинное убеждение в космическом родстве всего сущего и ведическое верование в вечный круг метаморфоз. Желание беспечно живучего человека растет как малува, как плодовитая трава бирана, вожделеющий человек скачет как обезьяна в лесу или бегает как перепуганный заяц: «Кто в этом мире побеждает это несчастное, трудно победимое желание, у того исчезают печали, как капли воды с листа лотоса» [19]. Беспечность, заносчивость, всматривание в чужие грехи, постоянное раздражение способствуют увеличению желания. Желание непобедимо, «если не искоренена склонность к желанию» [20].

Елена Петровна Блаватская выделяет особо три желания: честолюбие, желание жить и желание утех. Именно от этих желаний следовало бы избавиться в первую очередь. Однако теософская традиция, провозгласившая, что «Нет религии выше истины» и напряженно возводящая красочные мосты между Востоком и Западом, не может не понимать, что земной странник не может уйти за пределы сферы желаний: «Природа должна приносить цветы, пока она Природа, человеческий дух сразу утратил бы свое равновесие в этой форме существования, если бы не продолжал желать». Стать безразличным ко всему -- жизненное уродство. Е.П. Блаватская рекомендует своим ученикам возвести своеобразную лестницу из цепи желаний: «Овладевайте новой цепью желаний, более чистых, широких, благородных, и тогда твердою стопою ступите на лестницу. Только на последней и высочайшей ступени лестницы, у самого входа в Божественную жизнь, возможно удержать то, что не имеет ни материи, ни существования». Основательница теософского движения возжигает огни нового вселенского мирочувствования: «овладевайте желанием найти свет мира внутри себя самих». Интересная рекомендация -- научиться желать недостижимого. Однако, казалось бы, и у этого, на первый взгляд, парадоксального требования, есть свое теософско-оккультное объяснение: «Зная, что цель ваша такого высокого характера, что она не даст вам ни сознательного успеха, ни утех, что никогда не достигните вы через нее в вашем временном личном Я какого-либо места отдохновения или приятной деятельности, вы урезаете всю силу и могущество желаний низшей астральной природы» [21].

Освобождение от желаний имеет и еще одну сторону, на которую обратил внимание русский философ, исследователь заветных дум Скрябина И.И. Лапшин, подчеркнувший, вслед за композитором, что мир есть результат творчества художника, результат свободного хотения: должен ли мир отвечать моим хотениям полностью и целиком? Ведь положительный ответ на такой вопрос приведет к вечному ощущению довольства, неистребимой, враждебной самому духу творчества самодостаточности: «Мне не останется ничего желать. И в этом положении я буду находиться вечно. Можно ли себе представить что-нибудь ужаснее этого оцепенения в довольстве? И неужели самое ужасное из страданий, неужели все пытки цивилизации не лучше, не менее мучительны, чем это вечное ощущение довольства?» [22].

Тема желания волновала людей Серебряного века, живущих в художественно-эстетической среде эпохи модерна. Именно модерн смог подчеркнуть резкую непредсказуемость и необузданность органической стихии «жизненного порыва»: волна, захлест, скручивание, метаморфоза, каприз, преображение…

Желание выступает как жало жизненности: оно текуче, подвижно, но и требовательно-настоятельно. В этом последнем своем качестве желание могло бы стать основой для перерождения. Здесь есть по крайней мере два пути: желание может переродиться в навязчивое состояние, в страсть или стать основой для вхождение в поле устремленностей.

В учении Живой Этики мы сталкиваемся с идеей преобразования цепи желаний, с учением о поэтапном, напряженном выстраивании этой иерархической лестницы. Глубоко чувствуя повсеместное потрясение нравственности, семья Рерихов конкретизировала и во многом развила идеи Е.П. Блаватской. Движение, по-движничество, по-двиг подобны вечно несущемуся в стремнине потоку жизни. В учении Живой Этики затхлости, замороженности желаний противопоставлено движение устремленности: «Говорят, йог не имеет желаний, но зато он полон стремлений. Желание не действенно, ибо оно порождает ожидание. Но ожидание есть матерь неподвижности. Стремление же есть родитель движения, которое ведет к вознесению духа. Говорят, йог не знает любви, но он полон сострадания. Люди знают любовь лишь как замыкающие узы, но сострадание не знает границ…» (Агни Йога, 210) [23]. Как преобразовать, трансмутировать суетные бренные желания в несущие нас вверх по лестнице устремленности? Рерихи говорят об укреплении сердечных желаний, таких, например, как желание помощи ближнему или желание лучше исполнить поручение. При этом коллективные желания способны поддержать и укрепить устремленность, заставить прорасти «зародыш энтузиазма». Именно горячие сердечные желания начинают приближаться к крайней степени устремленности: к устремлению к сути бытия и стремлению к самосовершенствованию. С этого этапа начинает действовать закон «космического магнита», о котором говорится неоднократно в разных отношениях: «Человек может не иметь возможности к немедленному внешнему движению, но зато его внутреннее решение устремлено к исканию истины и совершенствованию. Человек стремлением создает в себе своего рода магнит, который привлечет и внешние возможности» [24].

В первом томе «Добротолюбия», так всколыхнувшего русское общество в конце 19 века после перевода на русский язык греческой «Филокалии», есть много размышлений о желаниях и страстях, отцы церкви делятся друг с другом опытом своей борьбы со страстями и греховными желаниями. Как не уничтожить свою веру, свою индивидуальность своими собственными желаниями? Желания близки к страстям, страсть ненасытима. Страсти лишают нас божественного достоинства. Как отсечь грубые ненасытные страсти? Воля и устремленность.

Св. Иоанн Кассиан посвящает много страниц своего труда борьбе с восемью главнейшими страстями. Со многими страстями помогает справиться «желание царства небесного» [25]. В «Словах блаженного Аввы Исайи» есть слово «Об уме по естеству», где говорится: «Есть в нас желание, сообразное с природой (желание Бога и божественного), без которого и любовь к Богу не может состояться. Ради его Даниил назван мужем желаний» [26]. У этого равновесного и гармоничного состояния здесь на Земле два пути: падение и возвышение, то есть приведение к естественному порядку: «Взвесим желания наши и стремления и приведем их в правильный естественный чин и порядок, чтоб обрести милость в день искушения грядущего на всю вселенную» [27].