Волевое начало в новом историческом сознании: Фридрих Ницше

Волевое начало в новом историческом сознании: Фридрих Ницше

С.И. Дудник

«Когда-нибудь все будет иметь свой конец -- далекий день, которого я уже не увижу, тогда откроют мои книги и у меня будут читатели. Я должен писать для них, для них я должен закончить мои основные идеи. Сейчас я не могу бороться -- у меня нет даже противника». Эти слова были написаны, когда Ницше принялся за работу над своей книгой «Воля к власти» (Wille zur Macht). Начиная с июля 1886 года, Ницше составил себе точный план написания этой книги. «Мне нужно собрать все мои силы -- здоровье, уединение, хорошее настроение…». Ницше выбирает Геную, где он прежде написал «Утреннюю зарю» и «Веселую науку» (Gaya Scienza), чтобы там уединиться для написания своей фундаментальной работы. Однако Корсика привлекает его больше: «Там был зачат Наполеон, и разве это место не предназначено для того, чтобы в нем предпринять переоценку всех ценностей? И для меня тоже настало время зарождения новых мыслей» [27]. «Наполеоновское» произведение должно быть составлено именно на Корсике и приводить всех в ужас.

Какова сущность того, что должно приводить в ужас и пугает даже самого Ницше? Приступая к переосмыслению всех устоявшихся ценностей, Ницше обнаруживает волю к власти как праоснову бытия всего сущего в целом. В сердце природы заложена завоевательная, жадная к собственному самоутверждению сила. Всякий поступок, который не соответствует вполне этой силе, свидетельствует о лживости устремления и слабости воли. Ницше ставит вопрос именно таким образом: человек достигает своей предельной величины только тогда, когда соединяет быстроту и утонченность ума с известной суровостью и прирожденными природными жестокими инстинктами. Ницше подчеркивает, что именно таким образом древние греки понимали свою добродетель и таков смысл древнеримской “virtu” (добродетели и мужества). То же самое можно сказать и о французских политиках XVIII века. Фридрих II, Наполеон и Бисмарк, как утверждает Ницше, поступают согласно максиме воли к власти: «Надо иметь мужество проповедовать психологическую обнаженность» [28]. Ницше крепко держится этой отрывочной и наводящей на него ужас истины. Он решает задачу определения природы самых сильных людей. Учителя -- идеал и пример жизни которых он теперь предпочитает -- Наполеон и Цезарь Борджа.

Тем не менее Ницше не едет на Корсику, он направляется в местечко Руту, неподалеку от Рапалло. Там он много читает, особое внимание уделяя современным авторам. Среди его книг: «Опыт морали вне обязательства и санкции», книги французских декадентов, Мопассана, Золя и др. Идея одна -- основать на экспансивных началах жизни новую мораль. В этой связи его интересует религиозно-философская мысль Достоевского, которую он оценивает не как явление слабости, а как волю к власти, волю противостоять господству и принуждению современного общества. Характеризуя общее состояние современной эпохи, Ницше говорил: «Европа никогда не была так богата людьми, идеями, вдохновением, никогда не была настолько подготовленной к осуществлению великих дел, как она является сейчас, и нужно вопреки всякой очевидности надеяться на все от этих масс, отвратительное рабское подчинение которых убивает всякую надежду» [29]. Подобное духовное состояние Европы Ницше определяет словом «нигилизм»: «Нигилизм стоит за дверями, этот самый жуткий из всех гостей» [30].

Если бытие определяется как воля к власти, к власти не ради смысла, а опять-таки ради власти, то все сущее в конечном счете превращается в материал для его последующей переделки и потребления. Всему назначается цена, с тем чтобы соотнести и контролировать его в мире практических потребностей человека. Все объявляется ценностью и служит для утверждения воли к власти. Как считает Ницше, все высшие ценности, правившие доселе жизнью и определявшие смысл человеческого бытия, потерпели крушение. Это значит, что они не могут уже служить усилению воли к могуществу. Человек современности стал сплошным противоречием, выражением изолганности мировоззрения: «христиане» века всеобщей воинской повинности, парламентаризма и идеологической культуры толкуют о «грехе», «искуплении», «потусторонности», «смерти на кресте». Три иллюзии, полагает Ницше, воздвигла себе человеческая надежда и мысль. И все они рухнули одна за другой. Во-первых, современная эпоха уверовала, что существуют определенные цели, поставленные мировому процессу, и строила целые ряды гипотез о смысле этих целей; но теперь она потеряла веру в цель вообще, и даже последняя из гипотез, выставленная пессизмом, выдававшим за цель уничтожение этого бесцельного мира, и она уже не находит себе «правдивых» душ. Современная эпоха верила в великое целое, благо которого требует самопожертвования отдельного человека; но этого целого она уже не видит теперь перед собой. Наконец, презрев этот реальный мир, не имеющий ни цели, ни целостности, современная эпоха начала создавать себе ряд фиктивных и измышляемых миров, видя в них «истину» бытия; но один за другим, полые внутри, падали эти миры; и тогда она потеряла веру в самую «истину» мира, веру в разум, благодаря которому воздвигались эти миры и благодаря которому сформировались метафизические системы немецкого идеализма.

Попытки немецкой классической философии, начиная с И. Канта, спасти смысл мира, связав его с рационалистическим морализмом, неизбежно должны были при наступившем разочаровании в метафизике привести к потере всякой жизненной почвы под ногами, к обращению к «темной» основе жизни, к так называемой «гипофизике». Это общее и коренное разочарование порождает житейский пессизм и беспочвенность, своего рода всеобщий апофеоз без-основности, охвативший всю Европу. Ценности этого мира, подчеркивает Ницше, как построенные на потусторонних и сверхчувственных предпосылках, лежащих вне жизни, и могли только привести к осуждению жизни и свойственной ей волевой энергии.

Итак, налицо только осуждающие оценки и суждения: бытие, мир, деятельность потеряли смысл, жизнь изолгана. Жизнь в своей глубине есть творчество, а цели и ценности для такого творчества еще не произведены. Не переставая продлевать непрерывный процесс жизни, человечество в какой-то момент оказалось перед лицом «Ничто». Однако феномен нигилизма, подчеркивает Ницше, стал симптомом прежде всего физиологического упадка. В европейском нигилизме, который есть кризис жизни, сказалось отсутствие высшего типа человека, того редкого типа, творческая мощь которого и неисчерпаемая плодотворность поддерживали в прошлом в человечестве веру в свое особое предназначение. Низший тип человека («стадо», «масса», «общество»), отказавшись от свободы самостояния, возвел свои материальные потребности в ранг глобальных и метафизических ценностей и тем самым перестал соответствовать волевому началу бытийности. Низший тип человека захвачен миром идеальных проектов, которые ему навязываются в качестве «руководств к действию». Жизнь как таковая вульгаризируется, упрощается, поскольку властвует именно масса (См.: В. Райх. Психология массы). Властвующая масса взывает к тиранам и тиранизирует исключения, так что всякая исключительная личность теряет веру в себя и обращается к нигилизму.

Однако сам по себе нигилизм, согласно Ницше, может быть показателем повышенной мощи духа. Активный нигилизм, направленный на разрушение -- это предтеча нового строительства. Именно в этом смысле Ницше называл себя первым нигилистом, до конца исчерпавшим это направление. Поэтому его огорчало то, что прежняя тюбингенская традиция философствования воспринимала его исключительно как представителя нигилизма, отрицающего бытие как сознание. Однако творчество Ницше не сводится исключительно к разрушению метафизической традиции. Следуя основным положениям работы Шеллинга «О сущности человеческой свободы», он переводит ее в новое измерение воли как праосновы бытия и в связи с этим утверждает и разрабатывает культ нового человека, способного осилить все не-человеческое, с тем чтобы присутствовать и осуществлять себя в условиях господства воли к власти. Ницше писал: «Силе преклоняются на коленях, по старой привычке рабов и, тем не менее, когда нужно определить степень почитаемости, то обращаются к степени разумного начала в силе; надо измерить, в какой степени самая сила подчинена какому-нибудь высшему началу и обращена в его средство и служебное оружие. Но подобных мерил еще существует слишком мало, может быть, глаз и оценка гения считается даже богохульством. Таким образом все самое прекрасное погружено, может быть, в вечную темноту, тотчас же вслед за рождением. Я говорю здесь о расцвете той силы, которую гений обращает не на свои произведения, а на самого себя, как на творческое произведение, иначе говоря, на обуздание себя, на очищение своей фантазии, на внесение порядка и выбора среди прилива идей и проблем. Великий человек остается невидимым, как далекая звезда, в том, что является наиболее замечательным в победе над силой, которая остается без свидетелей, не прославленной, не воспетой…» [31].

Согласно Ницше, на первый план выдвинулась задача фундаментальной переоценки устоявшихся ценностей. Прежде всего нужно подвергнуть решительной критике все прошлое философии, дабы раз и навсегда покончить со старыми ценностями и расчистить дорогу для переоценки всех ценностей. Философия искони была направлена против жизни, против всех тех чувств и инстинктов, которые возвеличивали жизнь и мирились с жизнью, против всякого искания смысла жизни в самой жизни. Ее главными врагами были приемлющие этот мир и становящиеся на его защиту. Все усилия метафизики были направлены на построение такого мира, который стоял бы по возможности в наиболее резком противоречии с миром действительности и воли. «Философия, -- замечает Ницше, -- была доселе великой школой клеветы» [32]. В подобном контексте Сократ для него выступает как представитель отвлеченной и умозрительной добродетели и справедливости. Своим вкрадчивым и злохитрым мышлением он разрушал великую народно-религиозную трагическую мысль греков. Вместо трагедии на первое место он поставил логику и стремление к рассудочной и сознательной «истине», направив их на борьбу с инстинктами и страстями, т.е. с основными элементами жизни. Именно Сократ отождествил мораль с логикой, разум с добродетелью и с блаженством и тем лишил моральные ценности их природного характера, положив начало искажению и обеднению «природного человека», т.е. волевого и властного. Платон продолжил дело Сократа, придав его философии окончательную форму на долгие века. Вплоть до наших дней Платон определил значение и характер враждебного жизни трансцендентного идеализма. Он перенес последние цели (causa finalis) нашей воли за пределы жизни и создал фикцию «истинного мира». Из философов последних столетий к врагам всего жизненного Ницше относит Канта с его идеей «категорического императива». Для Ницше кантовский императив -- формула общеобязательного, безличного морального закона. Эта формула равенства -- опаснейшая формула для жизни, которая, по сути дела, есть неравенство и борьба, и даже война всех против всех, сильных против слабых. Ведь жизнь восходит к высшим типам путем предельной дифференциации.

Отрицая прежние ценности, приведшие к упадку жизни, Ницше стремится открыть и определить новые моральные ценности, которые должны занять место повергнутых. Осуществляя эту задачу, он набрасывает план своей будущей книги о воле к власти: 1) первая тема -- европейский нигилизм; 2) вторая тема -- критика высших ценностей; 3) третья тема -- принцип новой оценки; 4) четвертая тема -- дисциплина и подбор. В другом месте, уточняя мотивы своего произведения, Ницше поясняет: «Третья книга: гипотеза законодателя. Связать заново беспорядочные силы таким образом, чтобы, сталкиваясь между собой, они больше не уничтожали друг друга; быть внимательным к реальному возрастанию этой силы» [33]. Это возрастание есть признак порядка, признак естественной иерархии. «Я отвергаю, -- пишет Ницше, -- идеализацию мягкости, которую называют добром, и поношение энергии, называемое злом, но существует история человеческого сознания, а знают ли моралисты о ее существовании? Эта история открывает нам множество других моральных ценностей, других способов быть добрым, других средств быть злым, она дает многочисленные оттенки чести и бесчестия. Здесь реальность обманчива и инициатива свободна: надо искать, надо измышлять» [34].

В центр своего исследования ценностей Ницше полагает разницу между двумя моралями: одной, продиктованной господами, другой -- рабами, надеясь, что путем чисто филологического изыскания станет ясен смысл таких слов, как «добро» и «зло». Bonus, buonus, говорит Ницше, происходит от duonus, что значит воинственный; malus происходит от древнегреческого melas, что значит черный. Эллины, будучи белокурыми, определяли этим словом обычные поступки своих рабов и подданных из покоренных ими племен «черных людей». Вопрос о новых ценностях в горизонте нового определения низкого и благородного оказывается одним из сложнейших для Ницше вопросов. Он пишет: «Все науки заранее должны приготовить задачу философа будущего, состоящую в том, чтобы разрешить проблему ценностей и установить иерархию ценностей» [35]. По мере того как для мира обесцениваются прежние высшие ценности, сам мир все же не перестает существовать: именно этот, лишившийся ценностей, мир неизбежно будет настаивать на полагании новых ценностей. Коль скоро прежние высшие ценности рухнули, то новое полагание ценностей неминуемо становится по отношению к ним «переоценкой всех ценностей». «Нет» прежним ценностям проистекает из «да» новым ценностям. Для того чтобы обеспечить безусловность нового «да», предотвратив возврат и возможность компромисса с прежними ценностями, т.е. для того чтобы обосновать утверждение новых ценностей как движение против старых, Ницше новое полагание ценностей продолжает именовать «нигилизмом», но таким нигилизмом, через посредство которого обесценивание завершается приходом к новым ценностям, единственно теперь задающим меру истинности и ложности всего сущего.

В другом случае Ницше нигилизм отождествляет с пессимизмом. При этом имеется в виду пессимизм силы, а не слабости, трагическая мудрость жизни. Пессимизм силы не строит себе иллюзий, видит опасности, не желает ничего затушевывать; он есть незамутненный, здоровый взгляд на вещи. Он требует ясного осознания тех условий и сил, которые, несмотря ни на что, все же позволяют совладать с исторической ситуацией и обеспечивают успех. Осознание принципов мира в пессимистическом духе есть условие для ответа на вопрос об источнике нового полагания ценностей. «Проблема, -- говорит Ницше, -- заключается в том, чтобы возможно больше утилизировать человека и чтобы по мере возможности приблизить его к машине, которая, как известно, никогда не ошибается; для этого его надо вооружить добродетелями машины, его надо научить переносить огорчения, находить в тоске какое-то высшее обаяние; надо, чтобы приятные чувства ушли на задний план. Машинальная форма существования, рассматриваемая как наиболее благородная, наиболее возвышенная, должна обожать сама себя. Высокая культура должна зародиться на обширной почве, опираясь на благоденствующую и прочно консолидированную посредственность. Единственной целью еще очень на много лет должно быть умаление человека, так как сначала надо построить широкое основание, на котором бы могло возвыситься сильное человечество. Умаление европейского человека это великий процесс, которого нельзя остановить, но который надо еще более ускорить. Активная сила дает возможность надеяться на пришествие более сильной расы, которая в изобилии будет обладать теми самыми качествами, которых именно не хватает настоящему человечеству (воля, уверенность в себе, ответственность, способность поставить себе прямую цель)» [36].

Ницше пытается открыть существование социального класса, нации, расы или части человечества, которые давали бы надежду на появление более благородного человека. Рассматривая данную проблему, он говорит о современном европейце: «Может ли сильная человеческая раса от него освободиться? Раса с классическими вкусами? Классический вкус -- это желание упрощенности, акцентировки, мужество психологического обнажения… Чтобы возвыситься над этим хаосом и придти к подобной организованности, надо быть приневоленным необходимостью. Надо не иметь выбора: либо исчезнуть, либо возложить на себя известную обязанность. Властная раса может иметь только ужасное и жестокое происхождение. Проблема: где варвары ХХ века? Ясно, что они могут появиться и взять на себя дело только после потрясающих социальных кризисов; это будут элементы, способные на самое продолжительное существование по отношению к самим себе и гарантированные в смысле обладания самой «упорной волей»» [37]. Но если современный европейский человек демонстрирует упадок воли, возможно ли усмотреть в современной Европе элементы, предназначенные к этой победе? В этой связи Ницше говорит: «Самые благоприятные преграды и лучшие средства против современности: во-первых: 1) Обязательная военная служба, с настоящими войнами, которые прекратили бы всякие шутки. 2)Национальная узость, которая упрощает и концентрирует». И далее: «Поддержка военного государства -- это последнее средство, которое нам осталось или для поддержания великих традиций, или для создания высшего типа человека, сильного типа. Все обстоятельства, которые поддерживают неприязнь, расстояние между государствами, находят себе таким образом оправдание…» [38]. Ницше указывает на границы двух значительных и здоровых группировок, которые он рассматривает как организованные и дисциплинированные силы, предназначенные к тому, чтобы открыть трагическую эру в Европе: «Партия мира, ничуть не сентиментальная, которая запрещает и себе, и своим членам вести войну; она запрещает также своим членам обращаться к судам; она возбуждает против себя пререкания, гонения; по крайней мере, на время она становится партией угнетаемых; вскоре же она превратится в великую партию, свободную от чувства злобы и мести. Партия войны, которая с той же логичностью и строгостью к самой себе действует в обратном порядке» [39] (см.: Освальд Шпенглер «Закат Европы»).

Социальный переворот и производящие его классы имеют своим условием волевое начало, которое господствует и правит в бытии всего сущего. Волить, согласно Ницше, значит хотеть стать господином. Воля пребывает даже в воле слуги. Она присутствует у него не в том смысле, что благодаря ей слуга способен выйти из роли слуги и сам сделаться господином. Суть дела прежде всего состоит в том, что слуга как слуга всегда хочет, чтобы был некто стоящий ниже его, кому он мог бы отдавать приказания. Тогда он, будучи слугой, все равно является господином. Быть слугой, оказывается, также означает хотеть быть господином. Властная воля -- это не какое-то произвольное и случайное желание и не просто неопределенное стремление к чему-то, но воля сама в себе есть приказание. Сущность же приказывания состоит в том, что отдающий приказания -- господин. Он -- господин, потому что со знанием распоряжается возможностями действования. В то же время ожидающий приказания выше самого себя, поскольку он, повинуясь, рискует самим собой. Приказывать, повелевать не то же самое, что раздавать команды налево и направо. Приказывать -- значит сознательно преодолевать самого себя, -- приказывать труднее, чем подчиняться. Волить -- значит собираться в кулак. Лишь тому, кто не может слушаться самого себя и рисковать самим собой, приходиться особо приказывать. К тому, чего волит воля, она не стремиться как к такому, чего у нее еще нет. То, чего воля волит, у нее уже есть в самом акте воления. Ибо воля, превышая саму себя, приводит себя в подчинение себя, т. е. волит саму себя. Акцентируя этот момент, Ницше пишет: «Вообще волить -- это то же, что хотеть стать сильнее, хотеть расти» [40]. «Сильнее» здесь значит -- «больше власти», а «больше власти» значит «власть и власть». Сущность власти в том состоит, чтобы стать господином на уже достигнутой ступени власти. В этой связи Ницше подчеркивает, что власть остается властью лишь до тех пор, пока она остается постоянным возрастанием власти.

«Бытие власти!» -- такова сущность воли. Ницше принимает такую постановку вопроса. Мир представляет из себя вечное и абсолютное становление, в котором нет ни пребывающей, ни становящейся субстанции, ни конечной цели, к которой бы стремилась эволюция. Действительный мир -- это хаос, в котором нет ни единства, ни порядка, ни логики, ни целесообразности. Во многом мысль Ницше созвучна мысли его предшественника А. Шопенгауэра, программное сочинение которого так и называлось «Мир как воля и представление». Ведь именно воля привносит порядок в хаос, являясь «достаточным основанием» мира представления. Воля -- это отнюдь не конечное стремление, поскольку возрастание власти бесконечно и остановиться на известной ступени власти означает потерю и ослабление власти. Всякое конечное стремление, равно как и становление в объективном мире, являются производными от воли к власти. Они лишены всякого смысла, о них нельзя сказать, что они разумны или, напротив, неразумны, добродетельны или беспощадны, моральны или безнравственны. Они в высшей степени безразличны и аморальны и не преследуют никакой цели. Более того, они не подчинены необходимости и не детерминированы никаким смыслом. Они не покорствуют никакому закону и не следуют никакому правилу. Поэтому стремление и становление как таковые, по сути дела, не доступны никакому разумному пониманию и истолкованию. Человеческая мысль не может охватить их. Все, что можно сказать о них, так это то, что они, в конечном счете, являются результатом состязания между энергиями, другими словами, между соперничающими волями, подавляющими друг друга непрестанно борющимися за превосходство друг над другом.

В противовес стремлению и процессу становления власть вечно находится на пути к самой себе, не теряя саму себя из виду. Тезис Ницше о «вечном возвращении к тому же самому» говорит о том, что воля к власти присуща всякому становлению и представляет бытийную основу всего сущего в целом. Воля к власти -- это наиболее элементарный факт, не допускающий никакого дальнейшего объяснения. Воля к власти оказывается основополагающей чертой всего действительного и действенного. Согласно Ницше, сущность воли к власти как основополагающую черту времени нельзя установить посредством психологического, социологического или какого-либо другого рода наблюдения. Такое наблюдение говорит в пользу исторического прогресса человечества; однако человечество, заключает Ницше, продвигалось и продвигается до сих пор не столько к прогрессу, сколько к дегенерации и декадансу. То же самое можно сказать и о всей природе в целом. «Все животное и растительное царство не развивается от низшего к высшему, -- но все в нем идет вперед одновременно, спутанно, вперемежку и друг на друга». Идея прогресса вообще есть «идея современная, то есть ложная» [41]. В случае с психологией последняя обретает свою истинную сущность, т.е. способность полагать свой предмет и познавать его, лишь через посредство воли к власти. Согласно этому принципу психология определяется Ницше как «морфология и эволюционное учение о воле к власти» [42]. Понятая через призму воли к власти психология выясняет следующее: чтобы воля стала возрастать, она должна иметь перспективы и возможности, которые укажут путь возрастанию власти. Постигаемый таким образом верховный принцип возрастания власти гласит: нет самосохранению или постоянству энергии; сила стремится не к устойчивости, а к росту; всякий атом силы и всякое специфическое тело желает распространить свою власть на пространство во всем его объеме. Наталкиваясь на такое же усилие со стороны других атомов и тел и вступая в некоторое соглашение с теми, которые обладают достаточными для такого объединения средствами, они совместно предпринимают дальнейшую борьбу за власть, и так до бесконечности. Таким образом возникают системы сил, правящие центры, сохраняющие свою устойчивость на более или менее долгое время. Само человеческое тело -- одна из таких сложных группировок систем сил, непрестанно борющаяся за возрастание власти. Ницше поясняет: «Вообще волить -- то же самое, что хотеть статьсильнее, хотеть расти, -- а для всего этого еще и хотеть средств» [43]. Мир как таковой есть совокупность действий каждой из сил на целое всех остальных сил и систем сил. «Где ни находил я живое, -- говорит Ницше, -- везде я находил волю к власти: даже и в воле услужающего я находил волю господствовать» [44].

В противоположность Канту Ницше не признает, что пространство и время суть сугубо субъективные, т.е. сугубо человеческие, формы восприятия всего являющегося, так или иначе раскрывающегося человеку. Так как сумма сил, т.е. возможностей проявления воли к власти ограничена, а время, в котором проявляется эта воля, бесконечно, то через громадные промежутки времени должны наступать в мироздании все те же комбинации сил, все те же констелляции основных элементов, и картина жизни будет повторяться в вечности бесчисленное число раз. Этой идее Ницше придавал громадное значение. Она отмечена во всех планах его последней работы. «Вечное возвращение» есть «религия религий». «Слабый ищет в жизни смысла, цели, задачи, предустановленного порядка; сильному она должна служить материалом для творчества его воли. Сильный любит нелепость жизни и радостно приемлет свою судьбу» [45]. Необходимо, подчеркивает Ницше, решительным актом воли принять эту жизнь, как она дана, со всеми ее страданиями и муками, со всей ее бессмыслицей. С этой точки зрения идея «вечного возвращения» есть конкретное выражение пафоса приятия жизни, категорический императив, поставленный нашей воле, устремление не к данной и сущей цели, но к заданному нами себе идеалу непрестанного возрастания власти.

Многие полагают, исследуя философию «воли к власти», что Ницше без всякого основания посчитал возможным приписать себе и выдать за свое личное и капитальное открытие старую, неоднократно высказанную мысль (о «вечном возвращении» говорили Пифагор, Платон, Аристотель, стоики, Лукреций). Другие указывают на научную необходимость «вечного возвращения», совсем не обоснованную у Ницше и допускают возможность серьезных математических и механических возражений (Зиммель и др.). Однако сам Ницше в идее «вечного возвращения» продумывал сущность того человечества, которое волей к власти определяется к перенятию господства над миром. «Вечное возвращение» есть поэтому идея по существу своему религиозная. Она может быть понята до конца как ведущий «догмат» «религии вечности» Ницше.

Идея «вечного возвращения» неотделима от другой идеи Ницше -- идеи «сверхчеловека». Сущность эпохи в образе «сверхчеловека» входит в фазу своего завершения и окончательного раскрытия. Под «сверхчеловеком» Ницше понимает вовсе не некую отдельную особь, в которой способности и намерения всем известного обычного человека гигантски умножены и возвышены. «Сверхчеловек» -- это и не та людская разновидность, что возникает лишь на путях развертывания философии жизни Ницше. «Сверхчеловек» -- это тот, кто самой бытийностью всего сущего, т.е. волей к власти, поставлен перед задачей перенять господство над миром; тогда как «прежний» человек в своем внутреннем существе вообще еще не подготовлен к бытию, которое между тем начинает властно править во всем сущем. В поставленной так задаче о себе властно заявляет и правит необходимость того, чтобы человек поднимался над «прежним» человеком -- не из любопытства и не ради простого произвола, но исключительно ради бытия как такового. Но тогда возникает вопрос: какова сущность сверхчеловека? В понимании Ницше идея сверхчеловека -- не охранная грамота для буйствующего и слепого произвола. Это есть закон длинной цепи величайших самоопределений, в течение которых человек постепенно созревает для бытия-как-воли. Отживающий вместе с эпохой «человек» потому именуется «прежним», что его сущность хотя и определена волей к власти как основополагающей чертой времени, однако он все еще не постиг и не перенял волю к власти в качестве такой основополагающей черты. Поднимающийся над прежним человеком сверхчеловек вбирает волю к власти в свое собственное воление. На осознание этой новой реальности человека и направлена прежде всего «переоценка ценностей», провозглашенная Ницше. Вместе с тем Ницше мыслил свое дело и как освобождение зарождающейся сверхчеловеческой жизни от губительных иллюзий, отвращающих взор человека от подлинной сути его бытия. Так формула общеобязательного, безличного морального закона, ценности сверхчувственного мира, утратившие для жизни силу действенности, не пробуждающие и не несущие на себе жизнь, суть опаснейшая угроза для его жизни, которая по существу есть неравенство и борьба, достижение высшего антропологического типа путем высшей дифференциации. Об этом свидетельствуют такие слова Ницше, как: «У нас искусство -- для того, чтобы мы не погибали от истины» [46]. «Но истина не считается высшей мерой ценности, тем более наивысшей властью» [47]. Один из разделов «Сумерек кумиров» озаглавлен следующим образом: «Как «истинный» мир стал в конце концов басней. История одного заблуждения». Здесь в сжатой форме излагается краткий смысл отрицания за истиной абсолютной ценности. Более того, данное изложение претендует на то, чтобы выразить весь смысл истории философии. «1. Истинный мир доступен мудрецу, благочестивому, добродетельному, -- он в нем живет, он сам есть этот мир. (Старейшая форма этой идеи, относительно разумная, простая, убедительная. Описательная форма положения: «я, Платон, есть истина».) 2. Истинный мир здесь пока недоступен, но обетование его дано мудрецу, благочестивому, добродетельному («грешнику, принесшему покаяние») (Шаг вперед идеи: она становится тоньше, замысловатее, непостижимее, -- она становится женщиной, становится христианкой…) 3. Истинный мир недостижим, недоказуем, не может быть обещан, но уже как мысль он утешение, обязательство, императив. (То же солнце, в сущности, но видимое сквозь туман и скепсис; идея стала возвышенной, бледной, северной, кенигсбергской) 4. Итак, истинный мир недостижим? Как бы то ни было, но -- он не достигнут. А как недостигнутый он и неведом. Следовательно, в нем не может быть и ничего утешительного, искупляющего, обязывающего: к чему могло бы нас обязать нечто неведомое? (Серое утро. Первый зевок разума. Петушиный крик позитивизма.) 5. «Истинный мир» -- идея, ни на что более не нужная, даже ни к чему более не обязывающая, -- идея, ставшая бесполезной, лишней, следовательно, идея опровергнутая, так отделаемся же от нее! (Белый день; завтрак; возвращение здравого смысла и веселости; краска стыда на лице Платона; чертовский шум всех свободных духом.) 6. От истинного мира мы отделались: какой же мир еще остался? Может быть, мир кажущийся?.. Но нет! Вместе с истинным миром мы отделались и от мира кажущегося! (Полдень; минута кратчайшей тени; конец дольше всего длившегося заблуждения; высшая точка человечества; incipit Zarathustra.)» [48].

Конечной целью всех стремлений человека, согласно Ницше, является не польза, и не удовольствие, и не истина как таковая, а исключительно жизнь. На языке Ницше воля к власти, становление, жизнь и бытие в самом широком смысле -- все это одно и то же. В пределах становления жизнь, т.е. все живое, складывается в соответствующие центры воли к власти. Такие центры -- образования, осуществляющие господство и власть. В качестве таковых Ницше подразумевает искусство, государство, религию, науку, гражданское общество. Поэтому он говорит: «Ценность -- это, по существу, точка зрения увеличения или убывания этих центров господства (увеличение или убывание относительно их функции господствования)» [49]. И далее: «Ценности и их изменение пропорциональны росту власти у полагающего ценности» [50]. Таким образом нет безусловно истинной ценности, и нет безусловно ценной истины. Соответственно мораль, поскольку она есть здоровое жизненное явление, всегда инстинктивна, и истина есть только одно из звеньев в системе средств к осуществлению новых ценностей, поставляемых к осуществлению волей к власти.

Приступая к работе над книгой «Воля к власти» уже после создания образа Заратустры, Ницше подошел к систематическому изложению всех оснований своих зрелых воззрений на жизнь и поставленные ею цели, предпослав этому изложению новую и углубленную критику тех ценностей, которые долгие века властвовали над человечеством и определяли его духовное бытие. Еще в «Веселой науке» Ницше подверг исторической критике господствующие ценности, блокирующие волю как бытийное измерение всякого сущего. В качестве главнейшей из них он считал христианского Бога. В «Веселой науке» (афоризм 343) говорится о смерти этого Бога: «Величайшее из событий новейшего времени -- «Бог мертв». Вера в христианского Бога сделалась неправдоподобной, -- оно начинает отбрасывать теперь свою тень на Европу» [51]. Мысль о смерти Бога и о смерти богов была знакома уже раннему Ницше. В одной из записей, относящихся ко времени работы над первым своим сочинением «Рождение трагедии», записано: «Верую в издревле германское: всем Богам должно будет умереть». Еще раньше до него молодой Гегель писал о «чувстве, на которое опирается вся религия нового времени, о чувстве: сам Бог мертв…». Ницше смело заявляет о том, что боги умерли, теперь должен жить «сверхчеловек». Вот его слова: «Безумец…, что среди бела дня зажег фонарь, отправился на площадь и там без передышки кричал: «Ищу Бога! Ищу Бога!» А там как раз толпилось много неверующих, которые, заслышав его крики, принялись громко хохотать: Он что -- потерялся? А безумец ринулся в самую толпу, пронзая их своим взглядом. «Куда подевался Бог? -- вскричал он. -- Сейчас я вам скажу! Мы его убили - вы и я! Все мы его убийцы!» [52]

Можно было бы предположить, что эти слова -- «Бог мертв» -- выражают мнение атеиста Ницше, чисто личное и потому одностороннее, -- тогда нетрудно опровергнуть его ссылкой на то, что в наше время очень многие посещают храмы, перенося свои беды и тяготы на основе христианской веры в Бога. Однако остается вопрос, правда ли, что приведенные слова Ницше -- лишь экзальтированный взгляд мыслителя, о котором не преминут напомнить, что напоследок он сошел с ума? Иными словами, не содержат ли выражения о смерти Бога неких предельных формулировок метафизического значения?

Поскольку Ницше бытийность всего сущего постигает как волю к власти, его мышление движется в направлении ценностей, вопрос о ценности для него является основным и ведущим. Положение о том, что Бог мертв, как и сама истина суть образы господства воли к власти. Само учение о воле к власти Ницше называет «принципом нового ценностного полагания». Этот принцип постигается им в смысле подлинного завершения нигилизма, где нигилизм есть не просто обесценивание высших ценностей, но и выступает как форма преодоления всякого нигилизма, поскольку воля к власти мыслится им как источник и мера нового полагания ценностей. Новые ценности непосредственно начинают определять человеческое представление и равным образом вдохновлять человеческие поступки и дела. Человеческое поднимается в иное измерение событий -- таково главное открытие философии жизни Ницше. В «Веселой науке» безумец о людском деянии, об убийстве людьми Бога, т.е. о деянии, вследствие которого обесценился весь прежний сверхчувственный мир, говорит следующее: «Никогда еще не свершалось деяние столь великое -- благодаря ему кто бы ни родился после нас, он вступит в историю более возвышенную, нежели все бывшее в прошлом» [53]. С осознанием того, что «Бог мертв» и что лишь господствующий утверждает «справедливость», начинается осознание радикальной переоценки прежних высших ценностей. С таким осознанием сам человек переходит в иную историю, в историю высшую, поскольку в ней принцип всякого ценностного полагания -- воля к власти -- особым образом постигнут и воспринят как действенность и реальность всего действительного.

В этой новой истории человек волит господство над всей сферой сущего в качестве возможного материала тотального объективирования. Именно поэтому метафизика воли Ницше есть такое же выражение сущностного полагания ценностей, как и метафизика труда Маркса. Характерно, что если для Ницше религия и истина оказываются оружием рабов и черни, а в самом христианстве находит свое выражение «ненависть» черни, «прежнего» человека к благородным, в бытии которых сосредоточена и собрана вся воля мира и воля которых не ограничена волей несуществующего Бога, то для марксизма религия и общечеловеческая истина являются оружием господствующих классов в их борьбе против масс. Согласно Ницше, иудейско-христианская традиция основывается на мести, а символ креста является изощренным выражением мстительного духа Израиля, причем эта традиция тождественна «восстанию рабов в морали» [54], согласно же Марксу, религия есть «опиум народа» [55]; Ленин же назовет религию «духовной сивухой». По словам Ницше, первоначальной почвой христианства были «низшие сословия, подонки античного мира» [56]. И далее: «Анархист и христианин одного происхождения… Сравним христианина и анархиста: их цель, их инстинкт ведет только к разрушению… Христианин и анархист: оба dйcadents, оба -- инстинкт смертельной ненависти против всего, что возвышается, что велико, что имеет прочность…» [57]. В «Веселой науке» Ницше риторически вопрошает: «Что прежде всего перенимают нынче дикари у европейцев? Водку и христианство, европейские наркотики. -- А от чего они скорее всего погибнут? -- От европейских наркотиков» [58]. Согласно Марксу, «…человеческая сущность не обладает истинной действительностью и потому получает иллюзорное осуществление в боге» [59]. Энгельс говорит о том, что «всякая религия является не чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни, -- отражением, в котором земные силы принимают формы неземных» [60]. В другом месте он говорит: «Фантастические образы, в которых первоначально отражались только таинственные силы природы, приобретают теперь также и общественные атрибуты и становятся представителями исторических сил. На дальнейшей ступени развития вся совокупность природных и общественных атрибутов множества богов переносится на одного всемогущего бога…» [61].

Подобное оперирование ценностями осуществляется Ницше и марксизмом в горизонте отрицания истины и бытия. Сам Ницше понимал свою философию как введение к началу новой эпохи. Свое время он оценивал как начало такой эпохи, чьи сдвиги не будут поддаваться сравнению с прежде известными. Исчезновение и обесценивание прежних ценностей воспринимается уже не как голое уничтожение, ущерб или утрата, но приветствуется как освобождение, поощряется как решительное приобретение и понимается как завершение (слова М. Хайдеггера о том, что ныне состояние войны и состояние мира потеряли всякий смысл). Нигилизм как отрицание истины и бытия, включая и бытие Бога, есть приходящая к господству мысль относительно глобальной переоценки всех ценностей, т.е. уничтожение и разрушение прежних ценностей, низведение сущего до голого ничто и бесперспективность человеческой истории имеют своей оборотной стороной решимость изменить вид и направленность полагания ценностей, определение их сути. В этом смысле вся прежняя традиция оценки не просто обесценивается -- лишается корней сама потребность в ценностях прежнего рода. Поэтому искоренение прежних потребностей всего надежнее произойдет путем воспитания растущей к ним нечувствительности и утверждения «диктатуры» маргинального мышления. Его назначение в том, чтобы «взращивать» новые ценностные потребности и изгладить из памяти прежнюю историю посредством переписывания ее основных моментов.

Ценностное мышление -- всегда мышление властное. Полагаемые новые ценности только тогда явно могут быть условиями власти, когда они сами имеют черты власти для осознанного исполнения воли к власти. В связи с этим Ницше писал: «Ценность есть высший квант власти, который может вобрать в себя человек -- человек: не человечество. Человечество гораздо скорее еще средство, чем цель. Дело идет о типе: человечество просто подопытный материал, чудовищный избыток неудачников: руины» [62]. Теперь речь идет уже об утверждении нового антропологического типа, способного осуществить переоценку всех ценностей. В новых условиях, открытых метафизикой воли Ницше, истина как бытие есть «последнее облачко испаряющейся реальности» [63]. Соответственно и предшествующее развитие метафизики как вопрошания о бытии и истине ставится под вопрос: «Сознательное мышление, именно мышление философское, есть наиболее бессильный, а потому относительно более спокойный и ровный вид размышления: так что именно философ легче всего может быть приведен к ошибочному суждению о природе нашего познания» [64]. «Философу, ввиду аскетического идеала улыбается optium условий высшей и смелой отвлеченной мысли; аскетическим идеалом он не отрицает существования; наоборот, им он утверждает свое существование и только свое существование, и это, по всей вероятности, в такой степени, что он не далек от дерзновенной мысли -- pereat mundus, fiat philosophia, fiat philosophus, fiam» [65], т.е. пусть гибнет мир, да будет философия, да будет философ. Да будет. Говоря словами одного из героев «Записок из подполья» Достоевского, чтоб свету провалиться иль мне чай не пить. Этим, как полагает Ницше, в современную эпоху определяется сущность высших человеческих стремлений.

Примечания

[27] Цит. по кн.: Галеви Д. Жизнь Фридриха Ницше. Рига, 1994. С. 236.