Опыт эстетической аналитики социокультурного ритма в истории: различие и повторение

Опыт эстетической аналитики социокультурного ритма в истории: различие и повторение

Автор:

Т.А. Акиндинова

Культура рассматривается здесь как жизненное пространство, которое разворачивается в историческом времени в соответствии с пониманием человеком самого себя -- своего отношения к миру знаемому и незнаемому, материальному и идеальному, к природе и Богу. Каждая историческая культура в этом смысле -- вариант ответа на фундаментальный вопрос бытия, каждая имеет свою историческую истину, и ни одна не может претендовать на исчерпывающее решение. Возникновение, смена, взаимодействие различных культур, возвращение к забытому и вновь открытому культурному наследию, вероятно, имеет некоторый внутренний ритм, не поддающийся прямой экспликации, но мы попытаемся обнаружить какие-то его приметы, хотя бы на самых главных, поворотных моментах движения в истории -- в поиске и нахождении граней общего или универсального смысла человеческой жизни.

В фокусе нашего анализа оказывается эстетика как грань, одновременно разделяющая и соединяющая целостность философского знания и искусство, в котором отражено единство культуры того или иного исторического периода. Эстетика предстает, таким образом, как сфера целостного осмысления человеком своего бытия в единстве рационального и эмоционального отношения к миру, отливающегося во взаимосвязанные формы материальной и духовной культуры. Искусство -- ее эпицентр, порождающий чувство -- любовь к человеку.

Среди древних восточных культур для нашей цели достаточно будет представить их своеобразие в Египте, Индии и Китае. Мифология древнего Египта -- родина световой религии и эстетики света, включая в предметы культового поклонения ряд животных (быка, змею, сокола и пр.), красоту (нефер) усматривала только в человеческом облике богов, осененном божественным светом Солнца (Ра). Ритуально-магический смысл искусства оказывался определенным центральной идеей египетской мифологии: культа мертвых -- воскресением человека во плоти после суда Осириса для блаженной жизни на полях Иалу. Ради сохранения тела (Сах) осуществляется бальзамирование (предполагающее интенсивное развитие комплекса знаний по химии, медицине и т.п.), изготавливается саркофаг и пирамида. Возвращению души Ба и оживлению служит реализм изображений в статуэтках (в пирамиде) и сфинксах (аллее), вплоть до Фаюмского портрета. Храмы при пирамидах предназначаются для называния имени Рен и поддержания духа -- копии Ка. Ах и Шуит символизированы в просветленности тела как его красота. Результирующим эффектом целостности духа и действия обряда в синтезе искусства становится чувство радостного ожидания, открытости грядущей блаженной жизни. Изображение человека в доверительной готовности к встрече с богами (Осирисом, Гором).являет образ протоэкзистенциальной коммуникации и прообраз любви человека к человеку перед лицом высших сил.

Если в древнем Египте красота окружает человека сиянием солнечного света Ра, т.е. извне, то в древней Индии красоту сообщает свет внутри человеческого сердца. Светом сердца символизированы в ней истина и благо. Брахман непостижим, но его можно достигнуть в прекрасном созерцании внутреннего Я -- Атмане. Погружение в свет Брахмана дает освобождение от круговорота рождений и смерти. Растворенность телесного в божественном свете -- красоте делает ценным в искусстве не статические образы, а динамические. Символу культуры Египта -- пирамиде противополагается танец (Шивы Натараджи) как синтез музыкальных и зрительных элементов при доминанте зрения в чтении языка жестов. Чувство, рождаемое древнеиндийским искусством, выражает свободную игру духа, его могущество и самодостаточность. Любовь лишена той зависимости, с которой посягают на дух потребности тела, а в образе Кришны насыщается чисто духовным смыслом -- как доступный для всех людей праведный путь жизни.

Эстетика древнего Китая свое оригинальное выражение получила не столько в русле конфуцианства, сколько под влиянием даосизма. Дао -- промежуточное звено между бытием и небытием, формой и неформой, есть форма без формы, имея функцию порождения мира. Вещь поэтому, принадлежа бытию, содержит в себе частицу небытия как свой смысл. Небытие -- начало всех начал -- истинно и прекрасно, его образ пустота, которая изображается через пейзаж (портрет) соотношение инь и ян, согласно закону дао. Пейзаж приобретает эзотерическую функцию, поскольку его созерцание аналогично видению иконы и вызывает состояние просветленности. Перенос этого отношения на эстетическое созерцание природы становится истоком отказа от насилия над природой, диалога-любви с ней человека.

Сосредоточенность древнеиндийской и древнекитайской культуры на самоуглубленность в недеянии, сделали более значимым влияние на античную культуру Греции и Рима, завершавшую стадию эволюции мифологических культур, цивилизации Египта, ориентированной на развитие науки и техники для освоения и преобразования природы.

Фокус древнегреческой эстетики -- проблема бытия: сначала -- космоса как прекрасно организованного живого тела, затем -- человека как тела, наделенного душой, наконец -- эйдоса, как причины материального мира. Красота не должна таить в себе небытия, она может быть только сущим. Искусство (техне) через мимесис дает образ становящегося возможного бытия в единстве общего и единичного как индивидуум. Художник -- творец, поскольку мимесис -- аналогия энтелехии -- осуществление потенциального бытия в предметный мир прекрасного космоса. Так онтологичность, космологизм древнегреческой культуры предполагает ее пластичность: созидание, рождение бытия в конкретной совокупности индивидуальных тел и вещей, подчиненной законам Нуса и пронизанной мировой душой. Творческая активность человека прежде всего в скульптуре и архитектуре представляет главную ценность -- радость творения через преодоление страдания и трагизма бытия.

Культура античного Рима наследовала сущностные черты эллинской: ориентацию на пластичность, активность, индивидуальность. Но на эллинистической стадии они обретают иное измерение, обусловленное разрастанием в культуре Рима и давлением на человека элементов цивилизации (государства, права, техники). Греческое строение храма по аналогии с пластикой человеческого тела уступает место строительству города, в котором доминирует внерелигиозная архитектура (колизей, триумфальная арка, виллы, термы), символизирующая мощь римской империи, подчиненность индивида государству. В скульптуре изображение богов уступает место портрету, в котором жизнь человека выражена уже не всем обликом, а лишь лицом: в глазах его открывается внутренний мир. Тело города теснит тело человека, загоняя всю его активность в глубины души. Радость творения пластических форм бытия в преодолении трагизма жизни и вечного становления у грека преобразуется у римлянина в чувство внутреннего освобождения от давления государственной организованности и погружения в глубины индивидуальной души: преодоление страдания происходит в творчестве духовных состояний. На этот период приходится расцвет лирики.

Рождение в Риме на закате античности чувства хрупкости, конечности индивидуального бытия, стойкость в жизни к смерти знаменовали утверждение экзистенциальной коммуникации, предвосхищенной в Греции Сократом. Однако, эта экзистенциальная коммуникация теряет религиозное основание, имевшее место у египтян, и становится глубоко пессимистичной. Главная проблема духовной жизни древнего Рима заключалась теперь в том, что открытие духовного космоса в душе человека требовало кардинально нового религиозного обоснования, которое могла принести только идея Бога как идеального первоначала -- Творца сущего мыслью и словом и милосердного -- Спасителя. Поэтому только древнеримская культура, завершавшая историю древнего («доосевого») мира, имела своим итогом возникновение духовной почвы для принятия монотеизма, причем именно в варианте христианства.

Новые теоцентричные культуры, пришедшие на смену мифологическим, обретшие духовный смысл в иудаизме, христианстве, исламе имели ряд фундаментальных общих принципов (ретроспективность, авторитаризм, каноничность и др.). Сравнительно с политеизмом в них неизмеримо возрос нравственный пафос, и проповеди Моисея сохраняют свое значение равно как для иудеев, так для христиан и мусульман. Главной ценностью провозглашена любовь к Богу, а значит и к человеку, в Него уверовавшему. Однако кардинальное отличие христианской культуры, ее динамизм и направленность развития оказались предопределенными персонализом: верой в Христа как Божественную личность. В силу отсутствия примера Божественности личностного усилия иудейская и мусульманская культуры упрочили свой традиционализм. И в той, и в другой храмы не имеют изображения Бога -- незримого, слово которого звучит в храме для иудея и становится истоком музыки, или начертано на стенах мусульманского храма для молчаливого чтения, что делает возможным чрезвычайный расцвет орнаментики.

Только в христианстве личность существует как безусловная ценность (хотя на ранней его стадии латентно), и потому оно находит в римском стоицизме подготовленную почву. В христианском храме, построенном из обломков языческой архитектуры Рима, центральное место занимает (по примеру «нерукотворного лика») изображение человеческого облика Христа (мозаика, скульптура), и после утверждения иконопочитания Вселенским собором в VIII веке достигает художественных высот в готической скульптуре и православной иконописи. Установление Григорием Великим канона христианского хорала в VII веке послужило основой для интенсивного развития музыки в вариантах интерпретаций от одноголосного пения до органума.

Средневековая культура «безмолвствующего большинства», разделившись в XI веке на православную и католическую, в первой из них консервировало общие черты раннего христианства, а во второй, дополнив символ веры «еретическим» «филиокве», провозгласило «подражание Христу» в единстве его духовно-телесной природы, провозгласив главным праздником Рождество, и тем самым освятив нарастание значимости личностного начала (как сущностно отличного в христианстве от иудаизма и ислама) во всех формах культуры.

Закономерным этапом в осуществлении этой тенденции стало в схоластике выражение христианского миросозерцания Фомой Аквинским в категориях Аристотеля, поскольку именно у последнего исходным понятием философии был «индивидуум», а в поэзии Данте провозглашена Божественность любви к земной женщине. Эпоха Возрождения античности оказалась, таким образом, следствием исторической трансформации христианства в католицизме. После рассмотрения Фомой совершенства природы в качестве доказательств (апостериори) бытия Бога, лишь следующим шагом стал пантеизм (Н. Кузанского, Бруно), наконец, Галилея, в концепции «двух книг» представившего религиозное обоснование необходимости научного естествознания. Отношение к Сократу Эразма Роттердамского как аналогу Христа вынесло нравственное содержание христианства за догматически-обрядовые рамки религии и придало духовную глубину гуманизму. Готическое единство архитектуры и скульптуры в ренессансном храме дополняется иконописью, в которой религиозные персонажи и сюжеты изображаются на фоне природы не мистифицированной, а вполне реальной, с объемами и светотенью. Эта иконопись содержала импульс к появлению портрета и пейзажа. Даже гипертрофированные формы телесности, как в живописи (Рубенс), так и в литературе (Рабле), тем не менее подлежат оценке с христианской точки зрения. Поэтому Ренессанс как фаза эволюции христианства (обновление его античной культурой) имел своей гранью и следствием эпоху Реформации. Ренессансная ценность творческой индивидуальности, преимущественно в искусстве, распространилась затем за его пределы, обосновывая права личностного проявления представителей всех сословий в различных видах деятельности.

Лютер, провозгласив «спасение личной верой», и, допустив мирскую аскезу наряду с монашеской, по существу, осуществил нравственно-религиозное освящение любого труда, что нашло отражение в обосновании Ф. Бэконом научно-технического прогресса, а в педагогике Д. Локка преломилось в кодекс честного ведения дел джентльменом в этику бизнеса. В результате лютеранской реформы в музыке полифония оттесняется гомофонией, которая создает предпосылки для возникновения оперы и симфонии как светских музыкальных жанров.

В живописи появляется жанр -- семейные, бытовые сюжеты. Реформация в целом усилила демократические настроения, поставив на повестку дня необходимость обоснования прав каждого гражданина на частный интерес в предпринимательстве, на участие в избрании государственного управления, на собственную точку зрения в науке, морали, искусстве. Завершением этой культурной эпохи становится формирование гражданского общества в двух вариантах: конституционная монархия и республика, которые продолжают свое существование до конца XX века, в направлении к действительному осуществлению принципа равенства каждого гражданина перед законом. Новое время стало периодом интенсивного развития, как науки и техники, так и искусства в полемике исторически сменявшихся стилей барокко и классицизма, романтизма и реализма, натурализма и модернизма в различных видах и художественных жанрах, поскольку они становились языком творческого выражения индивидуальности и духовной свободы личности. Во второй половине XX века к текстам, написанным при посредстве всего комплекса «языков» культуры относятся поэтому уже не только литература, музыка, изобразительное искусство, театр, кино, мода, но и городская среда, включая промышленные ее части.

Исследование текстов искусства и философии в контексте всей истории культуры явилось симптомом перехода модернизма в стадию постмодернизма. Эклектическое соединение разнородных тенденций прошлого и настоящего -- «цитирование» по игровому принципу, достигающее апогея артистизма, приводит к образованию парадоксальной парадигмы творчества, стирающей различия между теоретиком и художником, мастером и дилетантом. Смещение в игре основных смыслов требует каждый раз заново личностно разрешать культурные дихотомии. Принципиальная антитоталитарность, антинормативность, отказ от любого рода насилия, включая власть языка, свидетельствуют о том, что постмодернизм, являясь современным итогом эволюции культуры, заданной исторической трансформацией христианства (через католицизм и протестантизм), с его фундаментальными ценностями безграничной творческой свободы личности, деятельной любви, на рубеже XXI века в определенной мере истощил свои ресурсы, пополненные христианским возрождением античности (испытавшей вместе с ним воздействие культуры древнего Египта). Обращение к ценностям созерцания, а не активного преобразования мира, восприятие личности не как константного субъекта, а как монады, бесконечно изменяющейся во взаимодействии с другими, любовь к человеку, исключающая притязание на обладание и принимающая его в непрерывном становлении стало реальностью художественной культуры и философии в Западной Европе XX века. Постмодерн обнаруживает себя поэтому подготовленной почвой для новой фазы обновления христианской культуры ценностями восточных культур «осевого времени» буддизма, чань, дзэн.

Консервация в православии раннехристианских установлений, претворившись в формулировании постулатов соборности, противостояния мира горнего и дольнего, «подражание Христу» только в духе и признании главным праздником Пасху и др., сделало направленность развития этого варианта христианской культуры существенно отличным от западноевропейского, прежде всего в том, что были сохранены ориентация исключительно на духовные ценности в пренебрежении к материальным и безусловный приоритет общинного над личностным. До реформы Петра I традиционная православная культура в России пренебрегала совершенством материальных условий жизни и резко ограничивала возможности индивидуального проявления личности в духовной жизни, практически исключая инициативу в науке и искусстве. ХVIII и ХIХ века, став эпохой Просвещения также и в России, вслед за западноевропейским светским искусством открыли путь к достижению художественных высот во всех существовавших стилях (классицизме и барокко, сентиментализме, романтизме, реализме, модерне). Наука получила, еще при Петре, практическую направленность, что за два века сделало Россию конкурентоспособной в развитии техники и промышленности, Причем, если XVIII век еще был отмечен подражательностью, то в XIX столетии Россия в области науки и искусства стала вровень Западной Европе, а в начале XX века начала ее во многом опережать. Сама возможность органического синтеза русской культуры с западноевропейской свидетельствовала, что единый духовный исток -- вера в учение Христа делает различия между ними христианскими конфессиями второстепенными, что, напротив, использование православным сознанием (ортодоксией христианства) новацией в западной христианской мысли (в католичестве и протестантизме) чрезвычайно плодотворно. Можно сказать, что начало христианской культуры обогатило себя возможностями своего будущего имманентного развития.

Роковая проблема рубежа веков заключалась в том, что плоды названного синтеза взрастали только в довольно узком кругу европейски образованных лиц. В этом смысле социокультурная ситуация в России перекликалась с исторической реальностью Италии эпохи Возрождения, когда культурной элите при дворе Медичи противостояло народное движение во Флоренции, возглавленное Савонаролой. В России для массового сознания сохраняло силу православие, в котором светское искусство и научно-технический прогресс не имеют внутреннего обоснования и воспринимаются как чуждое («дьявольское») русскому духу. Более того, начавшая приживаться на русской почве западноевропейская культура не получает внутри православного сознания религиозно-нравственных критериев (аналогичных протестантизму) и бизнес приобретает аморальный характер, а духовные поиски подчеркнуто индивидуалистичны, что усиливает их неприятие широкими народными слоями. Революция в феврале 1917 года представляла собой закономерный культурный феномен как стадия имманентной эволюции христианской культуры в варианте православия (со сдвигом по фазе относительно католицизма и протестантизма). Октябрь же 1917 года произвел культурную контрреволюцию: возврату к исконному православному сознанию, предполагавшему единство общинности (соборности) с самодержавием (диктатурой вождя) под маской коммунистической идеологии -- возникновению религии без Бога.

Подавление обществом (общностью) личности, политическая цензура скоро обнаружили свою бесперспективность в формировании культуры, ориентированной на научно-технический прогресс (соответственно, западноевропейское образование). Замыкание этого результата с гуманитарной традицией -- дореволюционного искусства и философии, знакомство с зарубежной культурой имели своим необходимым следствием крушение тоталитарного сознания, а значит, устремление к идеалу свободы личности, прав человека. Крах социализма был предрешен. Сегодня снова идет речь о формировании гражданского общества, где бизнес генетически связан с этикой, т.е. о культуре, в которой и материальный пласт имеет нравственное обоснование для широких масс в религии. Его, однако, невозможно взять из западного христианства, т.к. это оборачивается отречением от исторической православной традиции, также как и из самого православия, пока оно гнушается выйти за стены храма для участия в мирских делах. Поэтому разрешение современного кризиса в русской культуре, вероятно, следует ожидать там, где его видели священники и философы второй половины XIX и XX веков (Бухарев, В. Соловьев, С. Булгаков, А. Мень) -- в реформе православия, которое по своему содержанию приблизится к осмыслению проблем современного общества и в духовной, и в материальной культуре. Христианское единство России с западными цивилизациями предполагает поэтому переживание и ею своеобразной эпохи Возрождения и Реформации, языки культуры которой начали формироваться в искусстве и философии начала XX века.

Если попытаться назвать некоторую формулу ритма истории мировой культуры, то вряд ли это можно сделать, не прибегая к метафоре, и если последнюю заимствовать из эстетической сферы, то, может быть, фигура социокультурного ритма ближе всего искусству фуги, в которой происходит бесконечное варьирование разными голосами-- подражающими друг другу, контрастными по принципуконтрапункта, не совпадающими по фазе -- в общем единой темы, вращающейся вокруг трактовки существа человека в мире. Сменяют друг друга интерпретации оппозиций «Божественное -- природное», «духовное -- материальное», «личностное -- коллективное», «рациональное -- чувственное», «деятельное -- созерцательное… И только движение в целом имеет ценность постижения истинного смысла.