Анализ диалога Платона "Кратил"

Платон (427-347 гг. до н.э.)- величайший мыслитель Древней Греции, вечная загадка мировой культуры, создатель объективного идеализма, основатель первой в мире Академии, просуществовавшей почти тысячу лет, человек, чей образ стал символом и легендой. В творчестве Платона античная философия достигла своей кульминации. Среди философских учителей Платона были пифагорейцы, элеаты, Гераклит, Анаксагор, но наибольшее влияние на него оказал Сократ, как своим учением, так и образом жизни. Сократ совершил радикальную переориентацию философии с изучения природы на изучение человека, его души и нравственно мира. Он утверждал решительное превосходство невидимого мира души над миром чувственным, он преподал Платону образцы виртуозной диалектики, направленной на поиск точных определений и понятий.

КРАТИЛ (Kratylos) из Афин(2-я пол. 5 в. - нач. 4 в. до н.э.) - древнегреческий философ, ученик Гераклита и учитель Платона. У него Платон учился до встречи с Сократом. Об учении Кратила известно по его представлению в одноименном диалоге Платона «Кратил» и по некоторым упоминаниям у Аристотеля.

Гермоген, который приглашает Сократа вступить в беседу, - родовитый афинянин, брат самого богатого человека в Греции, Каллия, сын Гиппоника. Получивши половину отцовского наследства, он тем не менее впал в бедность. Он - верный слушатель Сократа.

Действующих лиц в диалоге три: Сократ, Кратил и Гермоген. Как большею частью бывает у Платона, он вводит в свои диалоги лиц вполне реальных, современников Сократа, его друзей, врагов, учеников и почитателей. Разговор проходит на тему правильности имен. В нем противопоставляется мнение Гермогена («Во всяком случае, по мне, Сократ, нет иной правильности имен, кроме этой: я могу называть любую вещь одним именем, какое я установил, ты же - другим, какое дал ты. То же самое я наблюдаю в городах- иногда одни и те же вещи в каждом городе называются особо, у одних эллинов не так, как у других эллинов, и у эллинов не так как у варваров»), ученика Протагора, об условности всех имен человеческого языка, их зависимости исключительно от произвола людей, от обычая и закона, и мнение Кратила («Имена у вещей от природы и не всякий- мастер имен, а только тот, кто обращает внимание на определенное каждой вещи природой имя и может воплотить этот образ в буквах и слогах»), ученика Гераклита, об их естественности, т. е. об их полном соответствии природе вещей, понимаемой как нечто совершенно текучее. Сократ берется разобраться в этом вопросе. Сократ выспрашивает спорящих, постигая истину в речи каждого из них, и находит разрешение противоречий, возникающих в споре Кратила и Гермогена, таким образом подвигая вперед общие знания. Сократ как бы соглашается с обеими точками зрения. Примиряющий обе стороны Сократ склонен в диалоге Платона согласиться, что представление через подобие преобладает над использованием произвольных знаков, но, несмотря на привлекательную силу подобия, он чувствует себя обязанным признать также условность, обычай, привычку. По мнению спорщиков, имя это наименьшая часть истинной речи. Сами вещи имеют некую собственную устойчивую сущность безотносительно к нам и независимо от нас, и не по прихоти нашего воображения их влечет то туда, то сюда, а они возникают сами по себе, соответственно своей сущности. Следовательно, действия производятся в соответствии со своей собственной природой, а не согласно нашему мнению. Говорить - одно из действий, давать имена тоже. Давать имена нужно, так как в соответствии с природой вещей следует их давать и получать, а не так как нам заблагорассудится. Имя есть некое орудие обучения и распределения сущностей. Закон нам дал имена, которые мы используем, а устанавливает их Творец имен («Не каждому человеку, Гермоген, дано устанавливать имена, но лишь такому, кого мы назвали бы творцом имен. Он же, видимо, и есть законодатель, а уж этот-то из мастеров реже всего объявляется среди людей»). Всякое орудие имеет своей целью то или иное употребление, и, как знание необходимо для употребления инструментов во всех ремеслах, так и в отношении имен необходимо соответствующее знание. А поскольку знающим может быть только тот, кто спрашивает и отвечает, то законодатель имен должен учиться у диалектика («Законодатель, видимо, должен делать имя под присмотром диалектика, если он намерен как следует установить имя»). Законодатель должен уметь воплощать в звуках и слогах имя, причем то самое, какое в каждом случае назначено от природы. Создавая и устанавливая всякие имена, он должен так же обращать внимание на то, что представляет собой имя так таковое, коль скоро он собирается стать полновластным учредителем имен. И если не каждый законодатель воплощает имя в одних и тех же слогах, то это не должно вызывать недоумения, ведь и не каждый кузнец воплощает одно и тоже оружие в одном и том же железе: он делает одно и тоже оружие для одной и той же цели. Он воссоздает один и тот же образ, пусть в разном железе. Так же и законодатель, пока он воссоздает образ имени, в каких бы то ни было слогах, то он будет ничуть не хуже чем где-либо еще. Имена у вещей от природы, и не всякий мастер имен, а только тот, кто обращает внимание на присущее каждой вещи от природы имя, и может воплотить это имя в буквах и слогах.

Непосредственная проблема данного диалога - можно ли понять сущность вещи, если знаешь ее имя, иначе говоря, могут ли имена быть орудиями познания вещей. Тема эта для современников и предшественников Сократа - атомистов и софистов - чрезвычайно актуальна. Ведь они впервые заговорили о происхождении имен, или самого языка, впервые стали заниматься синонимикой, семантикой и этимологией, т.е. пытались установить систему имен, их смысл, их образование, связали развитие истории человека с его потребностью к общению посредством слова.

Имена, даваемые людьми, могут быть правильными и неправильными. Но неправильность имени не зависит от правильности или неправильности (уродства) самого предмета, так как уродливый предмет может быть назван абсолютно правильно («Когда от коня рождается подобие быка, то не по родителю, конечно, следует давать ему наименование, но по роду, к которому оно принадлежит»). Точно также неправильность имени не зависит от звукового состава имени и от разных частных значений. Правильность наименования предмета зависит от правильности интерпретации этого предмета, она не есть результат представления предмета в нашем сознании. Правильность имен, даже если иметь в виду их происхождение, никак не сводится к простому звукоподражанию, например, звук "р" сам по себе указывает на резкое движение или на раскатистость, порыв, твердость, непреклонность, а звук "л" на мягкое движение, гладкости, податливости. И Сократ говорит о том, что начала, из которых нужно составлять имена есть не что иное, как звуки. («Имена могли бы стать чему-то подобными, если бы не существовало начал, содержащих какую-то исконную правильность, из которых составляются имена для тех вещей, которым они подражают»). Но хотя слова и подражают вещам, подражание в именах совершенно специфическое, не такое, как в музыке, по отношению к слышимому голосу или в живописи по отношению цвету и краскам, поскольку имя вещи - есть, прежде всего, подражание сущности этой вещи. Подражать голосам овец или петухов не значит именовать эти голоса, так как для наименования требуется не просто воспроизведение, но сознательное воспроизведение сущности. Следовательно, выражение чего-либо с помощью физических приемов должно передавать тот самый предмет, который надо выразить. « Когда мы перечисляем буквы, мы обычно произносим их названия, а не самые буквы.» Сократ говорит о том, что только четыре буквы произносятся просто, остальные обставляются другими гласными и согласными, так и получаются имена букв. «И пока имя выражает вложенный в него смысл, оно остается правильным для того, что оно выражает». Прибавления не мешают выражать природу этой буквы, как того хотел законодатель.

Гермоген считает, что правильность имен - это не что иное как договор и соглашение («Ни разу меня не убедили, будто правильность имени ни есть что-то другое, нежели договор и соглашение»). Это распространенный среди софистов взгляд, что главное в вопросе о именах- это договоренность, как назвать вещь. Правильность имени от природы не существует- это результат соглашения. «Ни одно имя никому не врожденно от природы, оно зависит от закона и обычая тех, кто привык что-либо так называть». То есть правильность имен во всем относительна, условна и субъективна. «Какое имя кто чему-либо установит, то и будет правильным. Правда, если он потом установит другое, а тем, прежним, именем больше не станет это называть, то новое имя буде ничуть не менее правильным, нежели старое; ведь когда мы меняем имена слугам, то вновь данное имя не бывает же менее правильным, чем данное прежде. Разнообразие наименований одного и того же предмета действительно существует повсюду, но, если из этого делать вывод о всеобщей безразличной текучести имен, все окажется смешанным, не будет ничего ни доброго, ни злого; следовательно, вещи сами по себе имеют основу своей сущности, она непреложна и становящиеся, объективно существующие вещи с ней срослись. Это иллюстрируется при помощи примеров рассечения вещей, их сжигания. Поскольку наименование вещей тоже есть одно из наших действий, оно должно сообразоваться с их специфической природой, а не с нашим субъективным мнением; и если для сверления нужен бурав, а для тканья - челнок, то для речи тоже необходимо орудие - имя, разделяющее сущность в целях обучения наподобие челнока, разделяющего основу при тканье. Итак, имя- разновидность орудийности. У всякого орудия есть свой способ применения: ткацкий челнок разбирает уток и основу, бурав сверлит. По Платону имя - орудие образования, культуры, обучения и распределения сущностей, как челнок- орудие распределения нити.

Кратил же говорит, что существует правильность имен, присущая каждой вещи от природы, и вовсе не та, произносимая вслух, частица нашей речи, которой некоторые из нас договорились называть каждую вещь, есть имя, но определенная правильность имен прирожденна и эллинам, и варварам, всем одна и та же. Он считает, что имена даются ради обучения. «Это искусство и существуют люди, владеющие им» Он говорит, что все имена установлены правильно, «по крайней мере те, что действительно суть имена». Он говорит, что если в живописи, это пожалуй, и возможно - неправильно распределять изображения, то в именах - никак, но распределение должно всегда непременно здесь быть правильным. Он считает, что имена учат. «Кто знает имена, тот знает и вещи. Когда кто-то знает имя, каково оно,- а оно таково же как и вещь,- то он будет знать и вещь, если только она оказывается подобной имени, так что это искусство одинаково для всех взаимоподобных вещей». Кратил думает, что необходимо, чтобы имена устанавливал знающий учредитель. В противном случае, это не имена. Самые первые имена, по его мнению, установила вещам какая-то сила, высшая, не человеческая, так что они непременно должны быть правильными.

Отвергая мнение софистов и исходя из Гомера, собеседники делят все имена на божественные и человеческие, причем первые целиком соответствуют своему предмету, вторые же - то более, то менее, и это касается не только имен богов, но и имен героев, как то показывают имена Астианакт и Гектор. Они считают, что имена богов истинные. («Пока мы в здравом уме, для нас существует только один способ, по крайней мере наилучший: сказать, что о богах мы ничего не знаем, - ни о них, ни об их именах, как бы там каждого не звали. Ясно ведь, что они-то уж называют себя истинными именами. Есть, правда и второй способ - поступить так, как в молитвах: ведь существует для нас закон - какие и когда богам угодны наименования и мы так обращаемся к ним в молитвах, будто никаких других имен не знаем, и, я полагаю, это заведено прекрасно. Так что, если хочешь, давай рассмотрим эти имена, как бы предупредив сначала богов, что о них мы ни в коем случае не будем рассуждать, поскольку не считаем себя достойными это делать, но будем рассуждать о людях и выяснять, какое представление о богах те имели, когда устанавливали для них имена. Ведь это не возбраняется»).

Платон в своем диалоге тратит много времени на лингвистику, показывая как и откуда происходят те или иные слова.

Гермоген. Времена года, Сократ . А также два слова: "годы" и "лета".

Сократ. "Времена года" нужно произносить по-аттически, как и встарь, если хочешь знать вероятное их значение. Они так называются по праву, ибо как бы отгораживают зиму от лета, время бурь от времени, когда земля дает плоды. А "годы" и "лета", думаю, есть нечто единое. Ведь это то, что всё рождающееся и возникающее, каждое в свой черед, выводит на свет и через самое себя выявляет до конца. И как прежде мы говорили, что, разделив на две части имя Зевса, одни звали его Дзеном, а другие Дием, так же и здесь: то говорят "годы" , подчеркивая этим значение "само в себе", то "лета", оттеняя значение "выявлять", а в целом это слово означает "самовыявление". Но произносится оно двояко, хотя и остается единым, так что возникают два имени: "годы" и "лета".

Сократ. А самое это слово "расцветать", мне кажется, означает прирост новых сил, как если бы что-то быстро, внезапно расцвело. Имя это как бы подражает сочетанию слов "бежать" и "прыгать". Однако не замечаешь ли ты, что я как бы соскальзываю с пути, когда касаюсь более легкого. У нас же осталось много трудных, важных имен.

С современной точки зрения лингвистика Платона кажется смехотворной и совершенно фантастической, состоящей из умопомрачительных этимологий, разнообразных и изощренных, хотя и проводимых с небывалым воодушевлением и даже каким-то восторгом, - об этом восторге сам Платон говорит в диалоге не раз, несмотря на свое же собственное желание соблюдать в этих вопросах меру. Вероятно, эта псевдонаучная лингвистика и была одной из причин крайне малой популярности диалога «Кратил». Широкой публике все эти бесконечные этимологии совершенно не нужны, так как ей достаточно было бы каких-нибудь трех-четырех примеров; что же касается ученых-лингвистов, то и те часто разводят руками и не знают, что делать, когда начинают читать в диалоге все эти фантастические толкования огромного количества имен и слов. Это и привело к тому, что «Кратил» допускает много разных трактовок и композиция его может быть представлена весьма разнообразно.

Из речи Сократа следует, что правильность достигается правильностью употребления вещи, то есть имена должны давать правило их употребления, следовательно, имя - модель действия с вещью. Принципы моделирования позволяют разрешить спор между Кратилом и Гермогеном. Модель всегда отражает сущность вещи, потому что она не тождественна вещи по природе, следовательно, прав Кратил. Поскольку же модель не тождественна вещи, то у вещи много имен, даваемых в сознательно, по общественному уговору, следовательно, прав Гермоген.

Как кажется мне, ни Кратил, ни Гермоген не правы полностью, хотя в чем-то разделяю точки зрения обоих философов. Их точки зрения далеко не идеальны и возникает много нерешенных вопросов. Согласиться с версией Гермогена нельзя полностью. За ней последовала бы полная неразбериха. Непонятно бы было, где «лошадь», а где «человек». Люди стали бы придумывать имена, как кому захочется. Не было бы того единства в речи. С точки зрения Картила непонятно, откуда берутся изначальные имена. Он объясняет это тем, что они даны какими-то силами свыше, не человеческими, поэтому они непременно должны быть правильными. Думая, о правильности имен, я склоняюсь к точке зрения Кратила, что все слова имеют природную сущность, все имена являются производными от других. Ведь почти все слова можно разложить на составляющие, где каждая из них имеет свое значение. Из чего сразу понятен смысл новых слов. Можно сделать вывод, что к первоначальным именам прибавляются новые слоги, слова и т.д., в результате чего получаются новые имена. Возникает вопрос, откуда взялись первоначальные слова, которые уже нельзя разложить. Вот тут я соглашусь с точкой зрения Гермогена, что имена это результат соглашения и договора. Первые имена, как мне кажется, появились как раз таким способом.