Движение

Движение

Пространство и время

Проблема пространства и времени возникает лишь на определенном уровне общественно-исторической практики и научного познания, когда последние своим предшествовавшим развитием подготовлены для рассмотрения явления в единстве с их объективными формами бытия.

История возникновения и развития представлений о пространстве и времени была и есть арена борьбы различных мнений, где более рельефно выражалась борьба двух партий в философии - материализма и идеализма. Основная концепция материализма, которая восходит к древним атомистам - Демокриту, Эпикуру и др., рассматривает пространство и время как объективные формы бытия материи. Однако сама эта общая линия материализма имела свои разновидности. Атомисты ввели понятие «пустого пространства», которое в то же время однородно и бесконечно. В понимании Аристотеля, пространство есть совокупность мест тел, время есть число движений и в отличие от движения течет равномерно. Декарт выдвигает идею о заполненном пространстве, а также идею о тождестве протяженности и пространства.

И. Ньютон вводит понятие абсолютного пространства и абсолютного времени, понимая под этим их объективное бытие независимо от материи, а также независимо друг от друга. Пространство как самостоятельное начало есть пустое «вместилище тел» и имеет три измерения. Оно абсолютно однородно, неподвижно, непрерывно и вечно. Пространство, по Ньютону, отличается от протяженности тел тем, что протяженность есть основное свойство тел, благодаря чему тела занимают определенные места в абсолютном однородном пространстве. Время тоже есть «пустое вместилище», только не тел, а событий. Оно также абсолютное, не связанное с материей самостоятельное начало, «чистая длительность» от прошлого к будущему.

Лейбниц, развивая дальше взгляды Аристотеля и Декарта, приходит к выводу, что пространство и время не могут существовать наряду с материей и независимо от нее, отвергает точку зрения об абсолютном пространстве и времени. В его понимании, пространство есть порядок расположения множества тел, а время - порядок сменяющих друг друга тел и их состояний.

Субъективные идеалисты (Беркли, Юм, Мах и их эпигоны сегодня) отвергают материалистические взгляды на пространство и время, в частности, точку зрения Ньютона об абсолютном пространстве и времени, отрицают объективное бытие последних, рассматривая их субъективистски, как порядок субъективных восприятий. Продолжая берклианско - юмистскую линию. Кант понимает пространство и время как непознаваемые формы созерцания. По Канту, вне нас мы не можем созерцать время, точно так же, как не можем созерцать пространство внутри нас. Пространство и время не есть эмпирические понятия, выводимые из внешнего опыта. Представления о пространстве и о времени не могут быть поэтому заимствованы из отношений внешних явлений посредством опыта: сам этот внешний опыт становится возможным прежде всего благодаря доопытному представлению о пространстве и о времени.

Кантианский априоризм пространства и времени, разумеется, не мог способствовать их познанию. Эйнштейн писал: «Я убежден, что философы оказали пагубное влияние на развитие научной мысли, перенеся некоторые фундаментальные понятия из области опыта, где они находятся под нашим контролем, на недосягаемые высоты априорности… Это в особенности справедливо по отношению к понятиям пространства и времени. Под давлением фактов физики были вынуждены низвергнуть их с Олимпа априорности для того, чтобы привести их в порядок и сделать пригодными для использования»¹.

Гегель справедливо критикует ньютоновское представление о времени как о чистой длительности, которая течет сама по себе, независимо от реальных вещей. Время не есть как бы ящик, в котором все помещено, как в потоке, увлекающем с собою в своем течении и поглощающем все, попадающее в него. Время есть лишь абстракция поглощения. Так как вещи конечны, то они находятся во времени, но вещи исчезают не потому, что они находятся во времени, а сами вещи представляют собой временное, их объективным определением является то, что они таковы. Процесс самих действительных вещей составляет, следовательно, время.

Гегель отмечает непосредственное единство пространства и времени, единство «здесь» и «теперь». Тем самым делается шаг к представлению о едином четырехмерном континууме, имеющем столь фундаментальное значение в специальной теории относительности.

Но Гегель делает еще один очень существенный шаг, устанавливая связь между пространством и временем, с одной стороны, материей и движением - с другой. В «Философии природы» он определяет материю как единство пространства и времени. Материя, пишет Гегель, есть истина пространства и времени. Точно так же как нет движения без материи, так не существует материи без движения. Материя представляет собою первую реальность.

Для Гегеля пространство и время - это не априорные формы созерцания, а объективные формы идеалистически трактуемого им бытия. Прежде всего, он считает, что эту проблему нельзя решить на эмпирическом уровне, что для ее решения познание должно восходить к разуму, к теоретическому мышлению, поскольку на эмпирическом уровне мы имеем дело не с понятием, а с представлением, которое в действительности есть не что иное, как поверхностный взгляд на пространство и время, создающий внешнюю кажимость, внешнее впечатление, что эти формы совершенно отделены друг от друга и от бытия. В определениях же разума пространство не есть ни пустота, ни порядок вещей, ни протяженность, а время не есть ни поток, увлекающий. все в своем течении, ни порядок событий. И то и другое есть моменты движения.

Разработка проблемы пространства и времени шла по двум линиям: по линии естествознания (в частности физики и математики) и по линии философии. Говоря о развитии естественнонаучного взгляда на проблему и о ее современном состоянии, следует указать на важную роль создания неэвклидовой геометрии Лобачевским, Бойаи и Риманом, открытия физических полей и в особенности теории относительности Эйнштейна. С другой стороны, также следует подчеркнуть не менее важную роль в выработке современного понятия пространства и времени развития философского мышления, в особенности материалистически осмысленных идей Гегеля о единстве непрерывности и прерывности пространства и времени, об их конечности и бесконечности, об их связях с движением и с материей и т.д.

Опираясь на эти достижения познания в целом, можно дать более полные дефиниции этих категорий. Пространство есть категория, выражающая объем материального явления, его протяженность в длину, ширину, высоту, его внешнюю форму, порядок расположения тел, предметов, явлений относительно друг друга, их рядоположенность. Оно их объективное, естественное и вечное условие, способ их существования. Любое явление всегда существует в пространстве, т.е. имеет пространственную характеристику или определенность. Эти свойства пространства являются важнейшими элементами организации, образования явлений.

Время есть категория, выражающая последовательность развертывания материальных процессов, порядок следования явлений друг за другом, длительность процессов, развитие явлений, которые существуют не только в пространстве, но и во времени, не только расположены относительно друг друга, находятся в определенном месте, но и существуют в определенное время, в определенной последовательности. Эти свойства времени есть объективные свойства материальных тел и являются также важнейшими элементами их организации, необходимым, вечным способом, условием их существования.

Эти характеристики пространства и времени указывают на их тождество и различие: они одновременно тождественны и различны. Это обстоятельство дает основание говорить о единой форме бытия материи: пространстве-времени, о четырехмерном пространственно-временном континууме, который представляет собой не просто сумму, механическое соединение пространства и времени, а их синтез, целостную систему, т.е. такое их объединение, в котором каждое из них объективно невозможно и немыслимо без другого и без материи. Естественнонаучным доказательством этого факта являлась теория относительности, со времени создания которой пространство само по себе и время само по себе низводятся до роли теней и лишь некоторый вид соединения обоих должен еще сохранить самостоятельность^**Сам Эйнштейн следующим образом характеризовал сущность своей теории: раньше считали, что если каким-нибудь чудом все материальные вещи исчезли бы вдруг, то пространство и время остались бы. Согласно же теории относительности вместе с вещами исчезли бы пространство и время..

Однако глубокая взаимосвязь пространства и времени не уничтожает их качественного различия. Пространство - трехмерно, а время одномерно;» хотя изменение находит свое отражение не только во времени, но и в пространстве, пространственная сторона изменения выражает количественное изменение, а временная сторона изменения выражает качественное изменение, развитие - возникновение нового и отмирание старого. Время, как говорил Энгельс, главное условие всякого развития. О качественном различии пространства и времени говорил и А. Эйнштейн: «Неразделимость четырехмерного континуума событий, - писал он, - совсем не означает эквивалентности пространственных координат временной координате. Наоборот, мы должны помнить, что временная координата определена физически совершенно иначе, чем пространственные координаты»².

Тождество и различие категорий, пространства и времени есть доказательство гибкости, подвижности категорий диалектики. Однако эту гибкость нельзя понимать субъективно, абстрактно, поскольку тождество не устраняет их различия, не ликвидирует их качественной определенности, их специфики, а различие не устраняет их тождества.

Познание искажается, когда тождество и различие этих категорий понимают абсолютно, абстрактно. То же самое нужно оказать и о следующих крайностях: одни понимают пространство-время только абсолютным, другие - только относительным, а не единство того и другого. Поскольку пространство и время - вечные, постоянные и необходимые условия бытия материи, то в этом смысле можно и нужно говорить об их абсолютности. Но, разумеется, отнюдь не в смысле ньютоновской концепции, рассматривавшей их как оторванные друг от друга и от материи, раз навсегда данные пустые «вместилища», а в их диалектико-материалистической интерпретации.

Не отрицая абсолютности пространства и времени в указанном смысле, теория относительности вместе с тем устанавливает их относительность, доказывает, что их свойства не являются раз навсегда данными, неизменными, оторванными от движения и материи, а изменяются в зависимости от условий движущейся материи (например, длина тела, находящегося в системе отсчета, движущейся со скоростью близкой к скорости света относительно другой неподвижной системе отсчета, разная для наблюдателей, находящихся соответственно в первой и во второй системах отсчета. Относительно второго наблюдателя имеет место сокращение линейных размеров тела в направлении движения), что в различных материальных условиях пространственные формы, протяженность явлений, длительность времени и т.д. бывают разными.

Согласно частной (специальной) теории относительности пространственные отношения и временные промежутки различны в различных системах отсчета. Одновременность явлений в одной системе отсчета есть неодновременность в другой системе отсчета. Вместе с тем эта относительность заключает в себе абсолютность пространства и времени, поскольку пространственно-временной интервал между событиями при переходе от одной системы отсчета к другой остается неизменным, абсолютным. Иными словами, если пространственные отношения и временные промежутки, взятые отдельно, изменяются относительно, в зависимости от движения, то пространство-время, как единая форма бытия материи, не изменяется, является абсолютным. Следовательно, пространство и время одновременно и абсолютны и относительны. В этом единстве их истина: не «или», а «и». Вместе с тем это единство отражает тождество и различие пространства и времени, единство их изменчивости и устойчивости, непрерывности и прерывности.

Дальнейшим развитием частной теории относительности, углублением связи между пространственно-временными отношениями и их материальным содержанием было создание общей теории относительности (или теории тяготения). Было установлено, что в очень сильном гравитационном поле время замедляется, а пространство «искривляется», и это «искривление» тем больше, чем сильнее напряженность поля тяготения. «Кривизна» пространства, зависящая от распределения и свойств движущихся материальных масс - источника гравитационного поля - отражается не в эвклидовой геометрии, а в римановой. До создания общей теории относительности собственно не было научной теории тяготения. Закон тяготения Ньютона был всего-навсего моментом единой научной теорией тяготения.

И частная теория относительности, и общая, как, впрочем, всякая научная теория, продолжает совершенствоваться, развиваться, обогащаться. Но так или иначе теория относительности как итог, вывод является важным завоеванием науки XX в., представляет собой продукт более зрелой практики и соответствующего ей теоретического мышления.

Тем не менее это важнейшее завоевание современной науки до сих пор встречает разного рода возражения. Существующие мнения по этой проблеме можно разделить на две группы: мистико-метафизические взгляды и мнения, представляющие собой обсуждения современных проблем развития теории относительности.

Говоря о второй группе мнений, достаточно напомнить старую, но вечно новую истину: наука не может развиваться без борьбы мнений, без снятия достигнутого ею уровня. В частности, существуют различные точки зрения почти по всем вопросам общей теории относительности, среди которых важное место занимают вопросы об энергии гравитационного поля, о гравитационных волнах и др. В связи с развитием квантовой физики делаются попытки углубления и дальнейшего развития как теории относительности в целом, так и общей теории относительности в особенности и т.д. Но все это уже естественный путь развития науки, собственное ее движение.

Теория относительности есть продукт мышления на современном теоретическом уровне развития, и она не была бы возможна на эмпирическом уровне физики, а следовательно, ее нельзя понять на этом уровне.

В современной физике серьезные трудности возникают в связи с тем, что она экстраполирует на исследование процессов микромира свои старые представления о пространстве и времени, полученные из опыта изучения макромира на эмпирическом уровне. Достаточно сказать, что при подобной экстраполяции физики нередко приходят к выводу, что пространство и время не универсальные формы бытия материи, а имеют лишь макроскопический характер, что микромир существует вне пространства и времени и т.д., т.е. приходят к мистицизму.

Из истории развития физики непреложно напрашивается вывод, что существуют качественно различные уровни объективного мира и соответствующие им качественно различные пространственно-временные формы, исследование которых возможно на соответствующих уровнях познания. При этом в высшей степени важное методологическое значение приобретает правильное понимание отношения этих различных уровней познания пространства-времени.

Истина заключается в том, что следует исходить из тождества и различия разных уровней познания пространства-времени. Тождество состоит в том, что на любом уровне пространственно-временных форм объективной действительности и их познания нечто может существовать только в пространстве и времени - будь это элементарная частица или макротело. В этом смысле пространство и время универсальны, всеобщие формы бытия материи. Различие состоит в том, что поскольку существуют различные уровни объективной действительности и соответствующие им различные пространственно-временные уровни, формы, изучение которых возможно также на различных уровнях познания, то, следовательно, в научном отношении несостоятельно механическое перенесение знания одного уровня на знание другого уровня, безразлично, идет ли речь об экстраполяции знаний о пространстве и времени макромира на микромир или знаний о микромире на макромир.

Современный позитивизм в вопросе о пространстве и времени в сущности ничем не отличается от кантианско-махистского их понимания. Так, М. Шлик считает, что пространство и время представляют только формы нашей интуиции и не могут быть приписаны «вещам в себе». В понимании Р. Карнапа, вопросы о пространстве и времени «являются только псевдовопросами об объектах». Одна из современных разновидностей позитивизма - операционализм также отвергает объективное бытие пространства и времени. П.У. Бриджмен считает, что всякие понятия, в том числе понятия пространства и времени, есть синонимы соответствующего ряда операций, не выражающих никакого объективного бытия. Объективное бытие пространства и времени отрицается и иррационалистической философией Бергсона и его последователей - Ж. Маритена, Карра и других, а также экзистенциалистами, в частности, Хайдеггером.

Эти идеалистические интерпретации пространства и времени так или иначе направлены против достижений современной науки, являются попыткой подорвать ее завоевания, в частности - теорию относительности. К этому ведут и различные антинаучные, в сущности теологические, теории и теорийки о начале и конце мира, отрицающие бесконечность мира во времени и безграничность его в пространстве.

В понимании экзистенциалистов, нельзя говорить о бесконечности, вечности времени и пространства, поскольку индивидуальное существование субъекта конечно. По мнению философствующего математика Уайттэкера, мир имеет начало и конец потому, что он сотворен. Согласно теории Лемэтра, мир был начат единственным квантом и начало мира имело место намного раньше начала пространства и времени. О сотворении мира твердят разного рода космологические, в сущности индетерминистские теории (Г. Бонди. Р. Каин и др.), на позициях теорий гибели материи стоит и А. Эддингтон. Французский философ Ф. Алъкье считает, что наша собственная слабость заставляет нас очень часто верить, будто природа вечна. Повседневный опыт нас учит, что все явления происходят во времени, и вечность субъекта может быть выдвинута только как внешняя наличной реальности, как трансцендентная ей. Ее нельзя схватить как вещь.

Гносеологическим источником как экзистенционалистских, так и мистико-религиозных теорий о начале и конце мира является та же эмпирическая метка, которая наносится на действительность, и с помощью которой хотят, но, разумеется, не могут познать необходимости, бесконечности. Эмпирик, исходя из повседневного опыта и наблюдений, видит, что явления преходящи, возникают, развиваются, исчезают. Выдавая это свое знание за знание всей материи, он приходит к выводу о неизменной гибели последней, не замечая того, что «исчезновение» данной конечной формы есть не что иное, как ее превращение в другое, есть развитие, процесс, в котором осуществляется вечность и бесконечность материи.

Суть диалектико-материалистического понимания конечного и бесконечного состоит в том, что конечное и бесконечное, не есть нечто рядоположенное, не существуют рядом, изолированно друг от друга (как это понимает метафизика), а представляют собой тождество противоположностей, противоречие, которое можно постичь только разумом. Бесконечное слагается из одних только конечных вещей, есть без конца развертывающийся процесс. Природа самого конечного состоит в том, чтобы выходить за свои пределы, отрицать свое отрицание и становиться бесконечным. «Природа самого конечного состоит в том, чтобы превосходить себя, отрицать свое отрицание и становиться бесконечным. Бесконечное, стало быть, не стоит над конечным, как нечто само по себе готовое»³. Конечное и бесконечное нераздельны, едины суть. Бесконечность заключена в конечном, а конечное - в бесконечном. И Гегель справедливо критикует метафизический взгляд на эти категории, отрывающий их друг от друга. Комментируя эту критику, В.И. Ленин пишет: «Дурная бесконечность» - бесконечность, качественно противоположная конечности, не связанная с ней, отгороженная от нее, как будто конечное было по сю сторону, а бесконечное по ту сторону, как будто бесконечное стоит над конечным, вне его»…⁴ Единство конечного и бесконечного состоит в их взаимопревращении, переходе конечного в бесконечное и наоборот. Конечное конечно лить в соотношении с долженствованием или с бесконечным, а бесконечное бесконечно лишь в соотношении с конечным. Они неразделимы и вместе с тем суть безоговорочно другие в отношении друг друга; каждое из них имеет в нем самом свое другое. Следовательно, единство конечного и бесконечного не есть их внешнее сопоставление, а каждое есть в себе самом это единство и каждое есть лишь снятие себя самого.

Рассудок проявляет свое бессилие, когда конечное и бесконечное представляет как две рядоположенные, абсолютно самостоятельные реальности, сосуществующие друг возле друга. Такое представление о бесконечности и конечности, правда, вполне доступно и наглядно, но оно вместе с тем и не касается ни действительной конечности, ни действительной бесконечности. Между тем в самой действительности нет конечности и бесконечности, существующих изолированно друг от друга. Бесконечное и конечное не две сущности, а стороны одного, они есть тождество противоположностей, бесконечное конечно, и конечное бесконечно; каждое из них содержит в себе свое другое, бесконечное просвечивает себя через конечное, пребывает в нем в форме законов, которые вечны и бесконечны.

Нередко бесконечность понимают, как не имеющее конца, предела деление материи вглубь, внутрь. Так понимают, например, «неисчерпаемость электрона». Однако неисчерпаемость электрона не есть бесконечность его деления и не имеет никакого отношения к его делимости, во-первых, потому, что она не связана только с одним направлением, упрощением или усложнением: во-вторых, она есть его бесконечные модификации, его превращение во все другое, есть его пребывание во всем другом, и в то же время воплощение, включение в себя другого, т.е. конечное в бесконечном, бесконечное в конечном. Только в плане всеобщности связей, единства многообразия можно говорить о связи неисчерпаемости электрона с бесконечностью.

Вместо того, чтобы с помощью разума открывать конечное в бесконечном, бесконечное в конечном, пытаются эмпирически представить, чувственно схватить множество миров, галактик и т.д. Но подобная попытка приводит не только к отрыву конечного и бесконечного друг от друга, но и к практическому отрицанию бесконечного, ибо представить, охватить возможно только конечное. Между тем познание всеобщего, необходимости и есть не что иное как познание бесконечного, пребывающего и развертывающего себя в конечных вещах.

Движение и покой

Еще более бессильным и беспомощным оказывается эмпирическое наблюдение в доказательстве истинности движения. Вся история развития философии и естествознания подтверждает ту истину, что на эмпирическом уровне невозможно постичь сущность движения. Вместе с тем, история возникновения и развития представлений о движении есть история поиска ответа на вопрос - что такое движение, а следовательно, история подготовления его теоретического выражения.

На уровне обыденного наблюдения и опыта еще древние философы могли легко установить, что «все течет», «все изменяется», «в одну и ту же реку нельзя войти дважды», что в природе происходит вечное возникновение и уничтожение и т.д. Более того. Гераклит высказал гениальную догадку о том, что источником движения является борьба противоположностей. Тем не менее, все эти представления не есть теоретическое выражение движения, не есть постижение его сущности.

Невозможность постичь движение путем чувственного созерцания нашла свое выражение еще в античной философии, в частности, у Парменида и в апориях Зенона Элейского. Своими парадоксами-апориями, доставившими немало хлопот не только философам прошлого, но и философам наших дней, Зенон подвергал сомнению истинность существовавших тогда представлений о движении и доказывал невозможность постижения сущности движения путем обыденного наблюдения и чувственного восприятия. Наблюдение и чувства, по Зенону, обманчивы, недостоверны и не дают истинного знания о прерывности, множественности движения. Так, смысл апории «Дихотомия» состоит в следующем: движущееся тело, прежде чем пройти весь путь, должно сначала пройти его половину, а чтобы пройти половину, должно пройти 1/4, 1/8 и т.д. - без конца. То же самое говорится в апории «Ахилл и черепаха»: быстроногий Ахилл никогда не догонит черепахи, ибо пока он дойдет до точки, где находилась черепаха, последняя уползет дальше и т.д. - до бесконечности. Этот принцип лежит в основе и других апорий. Апории Зенона вызывали разного рода суждения относительно их истинности, правомерности, а так же относительно возможностей теоретического познания пространства, времени, движения.

Всем хорошо известна эпиграмма Пушкина:

«Движения нет. сказал мудрец брадатый,

другой смолчал, и стал пред ним ходить».

Второй мудрец опроверг первого простым фактом хождения. Ложно мнение, будто метафизики отрицали движение. Никто ни в истории философии, ни в истории естествознания и социологии не отрицал движение. Речь шла о другом: как им разить движение в логике понятий.

К сожалению, и сейчас находятся философы, которые считают, что будто Зенон отрицает движение, что будто он «основоположник» метафизического метода в философии. Такое мнение (откуда не весть.) проникло, как ни странно, и в нашу литературу. Так. например, в «Истории философии» говорится, что «в целом подход Зенона к явлениям был антидиалектическим» (т. I. стр. 91). Однако Зенон вовсе не метафизик, а «изобретатель диалектики» (Аристотель), «у Зенона мы точно… находим истинно объективную диалектику» (Гегель). Великая заслуга Зенона состоит как раз в том, что он впервые поставил вопрос о том. как выразить движение «в логике понятий». Аристотель пытается разрешить апории Зенона, по поводу которых он высказывает ряд глубоких мыслей. Так, на аргумент Зенона «Дихотомия» Аристотель ответил: пространство и время бесконечно делимы. На аргумент «Ахилл не догонит черепахи» Аристотель отвечает: догонит, если ему позволят перейти границу. На аргумент «Летящая стрела покоится» Аристотель отвечает: ошибка от допущения, будто время состоит из отдельных «теперь» и т.д.

Далее Аристотель обосновывает значение познания движения для познания действительности, доказывает, что «незнание движения необходимо влечет за собой незнание природы» и вместе с тем пытается дать логическое выражение движения. В его понимании, движение есть активная деятельность формы, есть процесс превращения материи в форму, возможности - в действительность. Конкретизируя свое представление о движении, он различает шесть его видов: возникновение, уничтожение, изменение но качеству, увеличение, уменьшение, перемещение. Несмотря на эти отдельные, рациональные моменты в понимании движения, Аристотель не мог, разумеется, на современном ему уровне познания разработать научную теорию движения.

Что касается метафизического материализма вплоть до Фейербаха, то он вовсе и не ставил вопроса о выражении движения в логике понятий и ограничивался выражением в чувственном созерцании механического движения. Сказанное, разумеется, не означает, что этот материализм совсем не исследовал вопросов, связанных с движением. Он. напротив, продолжает и развивает лучшие традиции античных. материалистов. Обосновывая свой материалистический взгляд на природу в борьбе против схоластики и идеализма, он на первый план выдвигает вопросы о первичности материи и вторичности сознания, доказывает единство материи и ее свойств, объективное бытие ее форм - пространства, времени, движения.

Так, Ф. Бэкон, в отличие от Аристотеля, не лишает материю внутренней активности, а рассматривает ее как активное, деятельное начало, порождающее многообразие своих объективных форм, сил. Материя одарена известными определенными свойствами и устроена так, чтобы всякий вид силы, качества, содержания, действия и естественного движения мог быть последствием и ее произведением. Бэкон рассматривает движение как внутреннее состояние материи, изначально присущее ей. Он его ищет в самой материи, а не вне ее, доказывая их неразрывное единство. Более того, понимая движение как внутреннюю способность материи, как ее первое и самое важное прирожденное свойство, Бэкон считает, что, кроме. механического, существует еще 19 видов движения. Он пытается не сводить все изменения материи к одним механическим отношениям, как это делают поздние материалисты-механисты, а видит в материи способность к всестороннему развитию. Очевидна прогрессивная роль учения Бэкона о движении. Однако перенесенный Бэконом из естествознания в философию метафизический способ мышления не мог не наложить своего отпечатка на истолкование им понятия движения. В философии Бэкона элементы диалектики остались в зародыше, в то же время получил свое закономерное развитие метафизический способ рассмотрения вопросов, в том числе и вопроса движении.

Более последовательный метафизический, в сущности механический, взгляд на движение разрабатывают послебэконовские материалисты, которые движение понимают только как простое перемещение тел. И такое понимание движения было, безусловно, необходимым, закономерным этапом в его познании. Тем не менее старый материализм недостаточно исследовал собственно логические формы - философские категории, в которых только и можно выразить движение. Это объясняется отчасти метафизичностью этого материализма, отчасти характером и формами его борьбы против идеализма.

Разумеется, это опять-таки не значит, что старый материализм отрицал роль и значение мышления. Но он отрицал диалектический противоречивый характер мышления. Его основная беда, само собой разумеется, состоит и том, что он не умеет применять диалектику к теории отражения, к процессу и развитию познания. Это выражалось в том, что он, с одной стороны, считал мышление простым продолжением ощущений, не видел в процессе познания скачка, решающего поворота от ощущений к мышлению, нередко считая разум шестым чувством (Дидро). С другой стороны, познание рассматривал вне развития, догматически, каждое положение науки выдавал за абсолютную истину.

Отрицая диалектический характер мышления и решающую роль практики, как источника активности мышления, метафизический материализм не понял преобразующей роли мышления, которое активно воздействует через практику на мир. Поэтому и случилось так, что вопрос об активной роли мышления, о его формах - логических категориях, более подробно разрабатывали идеалисты, но, разумеется, абстрактно, в мистифицированном: виде.

Так, Лейбницу принадлежат глубокие мысли об активности идеального - монады, которая имеет в себе деятельную силу, не знающий покоя принцип деятельности. Кант пытается преодолеть узость эмпирического, формально-логического уровня представлений о движении, выдвигая антиномии разума. Однако, как справедливо замечает Гегель, антиномии Канта дают познанию не больше, чем апории Зенона, поскольку в. основе как антиномии, так и апорий лежит один и тот же принцип.

Весьма плодотворным в истории философии оказалось учение Гегеля о движении. В.И. Ленин приводит следующие его мысли: «Сущность времени и пространства есть движение, потому что оно общее; понять его значит высказать его сущность в форме понятия. Движение как понятие, как мысль высказывается в виде единства отрицательности и непрерывности; но ни непрерывность, ни точечность сами по себе нельзя полагать в качестве их сущности». И комментирует: «Верно!». «Понять значит выразить в форме понятий». Движение есть сущность времени и пространства. Два основных понятия выражают эту сущность: (бесконечная) непрерывность (Kontinuitat) и «пунктуальность» (= отрицание непрерывности, прерывность). Движение есть единство непрерывности (времени и пространства) и прерывности (времени и пространства). Движение есть противоречие, есть единство противоречий».

Разрабатывая диалектику как теорию движения, развития, Гегель тем самым создал все необходимые предпосылки для диалектико-материалистического решения проблемы. В понимании Гегеля, движение есть «жизненность», «деятельность», есть непрестанный процесс. Движение есть самодвижение, самопроизвольное, спонтанейное, внутренне - необходимое движение, есть импульс к «движению» и к «деятельности».

Развитие познания движения в домарксистской философии, в особенности гегелевская диалектика, с одной стороны, развитие общественно-исторической практики - с другой, с необходимостью подготовили создание Марксом и Энгельсом подлинной науки о движении, т.е. материалистической диалектики. Тем самым был положен колец односторонности, механицизму и мистицизму в теории развития. «В наше время, - писал В.И. Ленин, - идея развития, эволюции, вошла почти всецело в общественное сознание… Однако эта идея в той формулировке, которую дали Маркс и Энгельс, опираясь на Гегеля, гораздо более всестороння, гораздо богаче содержанием, чем ходячая идея эволюции».

Три основных положения выражают марксистское понимание движения. Во-первых, движение есть объективная форма бытия материи, высший ее атрибут, коренной способ ее существования, ее процесс, ее превращение. Во-вторых, движение есть противоречие, есть самодвижение, развитие. В-третьих, познать, выразить сущность движения возможно только на научно-теоретическом, а не на эмпирическом уровне. Следовательно, дело не столько в признании движения, сколько в умении выразить его в логике понятий.

Категория движения выражает все происходящие в мире изменения, процессы. Многообразию явлений действительности соответствует и множество видов движения. Точнее было бы сказать, что каждому материальному и идеальному образованию внутренне присуще особое движение, поскольку последнее не есть нечто внешнее по отношению к своему объекту, но является его внутренней жизнедеятельностью. Но множество движений мы сокращаем и обобщаем по общему существенному определению, выражаем в понятии той или иной формы движения и тем самым избавляем себя от повторений. Так, понятием механической формы движения мы выражаем все пространственные перемещения тел относительно друг друга; физической - все процессы, происходящие с участием четырех типов физических взаимодействий, химической - все химические процессы; биологической-все процессы жизни; общественной - все социальные процессы. Вместе с том все эти формы движения неразрывно взаимосвязаны, что доказывается их взаимопревращаемостью и повторением низших форм в высших. Причем высшая форма не сводится к низшим, а подчиняет их себе для своего существования и развития, является высшим единством, связывающим в себе в единое целое низшие формы, без которых она невозможна. Вместе с тем, познание возводит единичные формы движения во всеобщее, которое сняло в себе каждую индивидуальную форму и которое выражает собою движение вообще, движение как изменение вообще.

Внутренняя необходимая связь между каждой из форм движения и соответствующей сферой материальных и идеальных объектов указывает на неразрывное единство материи и движения, на то, что движение есть форма, способ бытия материи, выражение ее объективного состояния, является ее изменением, внутренним импульсом.

Хотя эти истины самоочевидны, тем не менее, и сегодня находятся естествоиспытатели, «которые пытаются их «опровергать» путем односторонней интерпретации достижений наук. Одной из форм проявления этого является основанное на извращении сути закона сохранения и превращения энергии «учение» о «тепловой смерти» Вселенной. Сторонники этой нелепости полагают, что со временем вся энергия должна превратиться в теплоту и равномерно рассеяться в мировом пространстве, что приведет будто в свою очередь к термодинамическому равновесию, к прекращению всех процессов, к утрате способности энергии превращаться из одной формы в другую. Но еще Энгельс в свое время вскрыл всю научную несостоятельность такого вывода и разъяснил, что неуничтожаемость движения надо понимать не только в количественном - как его сохранение, но и в качественном смысле - как его способность к превращению. Именно непонимание того, что движение (энергия) неуничтожимо не только в количественном, но и в качественном отношении порождает неизбежную мистику.

Тот же самый рассудок, неспособный выразить целое в синтезе его сторон, всесторонне, выражает его односторонне.

Другой формой выражения того же содержания является так называемый энергетизм, изобретенный Оствальдом в начале нашего века и развиваемый ныне Гейзенбергом и др. В понимании Оствальда, энергия порождает и материальное и духовное, не являясь ни тем, ни другим. Суть энергетизма, следовательно, - отрыв материи от энергии, от движения, мистификация и материи, и движения (энергии).

В. Гейзенберг, продолжая эту линию, элементарные частицы объявляет различными формами энергии. «Мы теперь знаем, - пишет он, - что действительно существует только одна основная субстанция, из которой состоит все существующее. Если давать этой субстанции наименование, то ее можно назвать не иначе как «энергия»… материя в собственном смысле состоит ни этих форм энергии»⁷.

Идеалистические выводы ныне делаются и из достижений современной квантовой механики, в частности, и из объективной реальности взаимопревращения элементарных частиц, из взаимопревращения поля и вещества. Например, из закона взаимосвязи и количественной пропорциональности массы и энергии, установленного теорией относительности, Рассел делает идеалистический вывод о превращении массы, понимаемой им как материя, в энергию. По его мнению, теория относительности и квантовая теория будто «привели к замене старого понятия «массы» понятием «энергия»⁸.

Превращение вещества в свет рассматривается современными «энергетиками» как превращение материи в «чистую нематериальную энергию», а обратное превращение света в вещество - как порождение энергией материи. Электроны и другие материальные частицы, пишет, например, Джинс, могут превращаться в нематериальное излучение и обратно. На деле же здесь имеет место взаимосвязь свойств материи: массы - меры инерции тел и энергии - меры движения. «Идеалист, - писал В.И. Ленин, - и не подумает отрицать того, что мир есть движение, именно: движение моих мыслей, представлений, ощущений. Вопрос о том, что движется, идеалист отвергнет и сочтет нелепым: происходит смена моих ощущений, исчезают и проявляются представления, и только. Вне меня ничего нет. «Движется» - и баста».

Таким образом, старые, давно отвергнутые наукой теории и теорийки сведения материи к движению, аннигиляции материи, отрыва ее от движения и т.д., возрождаются вновь и вновь, и каждый раз на фоне новых и новейших достижений естествознания.

Еще более парадоксальной является для метафизики противоречивая сущность движения. Метафизик по своей природе абсолютно не способен понять, что движение есть противоречие, есть тождество противоположностей. Как сказано выше, движение есть единство непрерывности и прерывности пространства и времени. Это положение в своей дальнейшей модификации выражается в понятии единства абсолютного движения, изменчивости и относительного покоя равновесия, устойчивости. На эмпирическом уровне, разумеется, теоретическое выражение движения невозможно, так как рассудок и тут имеет дело с «либо-либо»: либо одно, либо другое, либо движение, либо покой, либо изменчивость, либо устойчивость, а что сверх того, то от лукавого. Как писал Ф. Энгельс, для метафизика твердым орешком и горькой пилюлей является тот факт, что движение должно находить свою меру в своей противоположности, в покое. Ведь это - вопиющее противоречие, а всякое противоречие, по его мнению, есть бессмыслица. Для диалектического же понимания выразить движение в его противоположности, в покое, не представляет решительно никакого затруднения. Для него вся эта противоположность является только относительной; абсолютного покоя, безусловного равновесия не существует. Отдельное движение стремится к равновесию, совокупное движение снова устраняет равновесие.

Покой не есть существующая рядом с движением какая-то внешняя реальность, внешняя движению противоположность, не «антипод движения», а является самим движением, со стороны его устойчивости, конечности. Следовательно, покой - внутренне необходимый момент движения, внутренняя противоположность абсолютного движения. Когда познание делит движение на абсолютное движение и относительный покой, т.е. как бы разделяет единое движение на эти его две стороны, то это не значит, что в самом объективном движении эти стороны также могут существовать, как и в познании, раздельно. Но именно так представляет себе дело метафизик, который застревает на эмпирическом, рассудочном уровне и не понимает того, что в действительности не существует никакого абсолютного движения без покоя и никакого покоя без него. Одинаково односторонни, а значит ошибочны как абсолютизация устойчивости, покоя, так и абсолютизация изменчивости. Концепцию о том, что в мире нет ничего тождественного, устойчивого, развивал, в частности, А. Бергсон, по мнению, которого истинная реальность, есть «чистая изменчивость», исключающая всякую устойчивость, сохранение, изменчивость дает самой себе, она и есть сама вещь»¹¹.

Истинную природу движения как такового можно выразить только как тождество противоположностей. А для этого следует восходить от рассудка к разуму, к теоретическому, диалектическому выражению этой природы в понятии. Эта внутренняя противоречивость движения есть доказательство того, что движение есть самодвижение, есть восхождение, развитие, поступательность. В этой связи не лишне будет выразить свое отношение к двум четко различаемым в литературе понятиям: «движение» и «развитие». Одни авторы доказывают, что развитие есть частный случай движения; другие считают, что развитие есть высший тип движения; третьи - развитие более сложное движение; четвертые - движение более широкое понятие, чем развитие, и т.д. и т.п. Разумеется, каждый автор «аргументирует» свою точку зрения, «ищет и находит» факты, примеры в самой действительности для подкрепления своей позиции. Так или иначе, твердо установились отличные друг от друга две категории: «движение» и «развитие». Эти категории соответственно выражают двоякого рода изменения: одни явления движутся, другие - развиваются.

Однако согласиться с таким механическим делением процессов действительности невозможно, прежде всего потому, что в действительности не существует отдельно диалектики движения и отдельно диалектики развития, а существует одна диалектика, которая всегда есть теория развития. Чем же вызвано деление изменений в действительности на два рода? Чем объяснить «твердое убеждение», решительно проводящее различие между движением и развитием?

Это объясняется рядом обстоятельств. Во-первых, историей возникновения и становления представлений о движении и развитии. Как показано выше, домарксистский материализм все изменения, все формы движения сводил к механическому перемещению, но поскольку последнее не есть развитие, то стремление отличить диалектику от механицизма породило иллюзию об отличии развития от движения. Во-вторых, сведением диалектики к «сумме примеров». Если философ только доказывает истинность диалектики, то он при этом вовсе не интересуется самой логикой движения, т.е. движением в собственных определениях, логики, диалектики как теории познания. Поэтому, изучая, скажем, механическое движение, он приходит неизбежно к выводу, что оно вовсе не есть развитие, следовательно, движение не есть развитие. В-третьих, твердо укоренившимся мнением о том, что метафизика признавала движение, но отрицала развитие. Следовательно, чтобы не уподобляться метафизике, надо отличать развитие от движения.

Между тем проводимое отличие между движением и развитием касается лишь внешности, внешней формы, способа выражения одного и того же содержания. Аргумент: метафизика признает движение и отрицает развитие - вовсе не аргумент, ибо дело не в этом, а в другом: кто как понимает движение, развитие.

Далее, аргумент: механическое движение не есть развитие, следовательно, движение и развитие разные вещи, также не выдерживает научной критики, так как в самой действительности не существует никакого чистого механического движения. Последнее всегда есть перемещение определенного тела, вещи, где есть структура, элементы, стороны, диалектические взаимопревращения которых составляют закон их жизни. Если мы в абстракции вычленяем механическое движение из других его форм (что является, безусловно, единственно возможным путем его познания), то это не значит, что оно и в действительности существует в таком чистом виде. Однако рассудок так и поступает, что и порождает указанное недоразумение. Вместе с тем, механическое движение всегда наличествует во всех высших формах движения, хотя и как побочная форма. Но безусловно то, что без него невозможны никакие диалектические изменения, никакое движение, развитие.

Классификация наук, разработанная впервые Ф. Энгельсом, указывает на то, что те или иные формы движения изучаются соответствующими частными науками. Следовательно, философия не должна подменять эти частные науки, а должна, опираясь на их достижения, исследовать движение в логическом плане, в плане теории познания. Это значит, что она движение не должна сводить к той или иной отдельной его форме, а должна исследовать как изменение. вообще, как процесс, как всеобщее свойство материи. А это и есть развитие.

Может возникнуть вопрос: если оба термина - движение и развитие - выражают одно и то же содержание, то разве недостаточно одного из них? Нет, недостаточно. Синонимы упразднять не следует. Иначе придем к обеднению языка, а следовательно, и познания. Они очень необходимы для более глубокого и всестороннего выражения понятия всеобщего свойства материи - изменения, движения, развития.

Более того, движение, развитие конкретизируется, обогащается такими понятиями, как поступательность, прогресс, регресс, восхождение.

Поступательность есть единство прогресса и регресса. При рассмотрении конечной системы в ее изолированности можно установить, что одно явление есть прогресс, а другое - регресс. И это находится в полном соответствии с определениями рассудка. Однако, вне проделов конечного, при возведении единичного во всеобщее, конечного в бесконечное такое деление вступает в конфликт с разумом, поскольку согласно определениям разума прогресс в одном и том же отношении есть регресс, а регресс есть прогресс; прогресс «является вместе с тем и регрессом, ибо он закрепляет одностороннее развитие и исключает возможность развития во многих других направлениях».

Движение, развитие конкретизируется также и через обобщение, восхождение. Движение, рассматриваемое как поступательность, развертывает себя как непрерывно - прерывное возрастание обобщения, вбирающего в себя свой путь через обобщение. Образно говоря, движение, развитие подобно снежному кому, который непрерывно катится вперед, через свои конечные формы, через отрицание последних, уносит с собой вперед все приобретенное, обогащается, конкретизируется, становясь все более всесторонним и полнокровным.

Высшим результатом этого прогресса является общественная форма движения. В этой форме движение как бы возвращается к исходному - к механическому, физическому и т.д., но на высшей основе, поскольку ее сущность заключается в целесообразной деятельности по преобразованию природы, т.е. в производстве тех же вещей и процессов, которые производит природа, но с тем принципиальным отличием, что вещи, произведенные обществом, во-первых, являются продуктом труда - целесообразной деятельности людей; во-вторых, продукты труда заключают в себе общественные отношения, в них содержатся отношения людей друг к другу; в-третьих, общество посредством орудий труда производит продукцию в несравненно более короткие, сжатые сроки, чем природа. Общественная форма движения как особый тип движения своим естественно - историческим развитием неизбежно порождает коммунизм, как высший свой результат, который выступает как необходимое развитие действительности в форме свободы. Коммунизм есть свобода, есть творчество миллионов, которое будучи освобожденным от пут прежних обществ, развивается всесторонне, полнокровно, интенсивно, целенаправленно.

Рассмотрение движения не может быть истинным и полным, если не выражать его в определениях Логики. Поскольку предмет есть процесс, возникает, развивается, меняет свои свойства, качества и т.д., проходит в своей эволюции различные уровни, состояния, то его теоретическое выражение должно быть подвижным, процессом углубления мысли в предмете и по предмету, согласно с ним, непрерывно совпадая с ним, «осваиваясь» с ним, овладевая им, т.е. оно должно пройти тот же путь, те же уровни и состояния, что и предмет.

Объективное возникновение, развитие, усложнение, восхождение предмета до полной зрелости является объективной основой движения познания также по восходящей линии, бесконечного процесса раскрытия новых сторон, отношений, бесконечного процесса углубления познания. Поскольку предмет носит исторический характер, то его познание может быть истинным тогда, когда оно имеет исторический характер. В этой связи во весь рост встает вопрос о диалектике истории предмета.