Добро и зло в произведениях Ф. Ницше

39

Министерство образования и науки Российской Федерации

Федеральное агентство по образованию

ГОУ ВПО «Уральский государственный педагогический университет»

Кафедра философии

Добро и зло в произведениях Фридриха Ницше

Курсовая работа

Исполнитель:

Мария Борисовна Мухорина

заочного отделения

Научный руководитель:

Ольга Романовна Сигнаевская

кандидат философских наук,

доцент кафедры философии

Екатеринбург

2009

ОГЛАВЛЕНИЕ

Оглавление

ГЛАВА I Двойственность источника понятия «добра» и «зла»

ГЛАВА II Теория «сверхчеловека» в философии Ф. Ницше

Заключение

Список литературы

ВЕДЕНИЕ

Фридрих Вильгельм Ницше, явившись одним из величайших немецких философов не только девятнадцатого века, но и за всю историю философии, оставил после себя яркий след, воплощённый в уникальных трудах, трактовка которых по-прежнему вызывает массу споров. Некоторые называют его чудовищем, другие же гением, но нет таких людей, которые бы при изучении творчества Ницше, остались, к нему равнодушны.

Разность в понимании зависит от личных качеств людей, а за лаконичностью, меткостью и резкостью суждений скрываются очень глубокие и точно изложенные мысли, рассказывающие нам о духовных исканиях Ницше, о непрерывной, мучительной, направленной на поиск истины работе мысли этого человека.

Многогранная и противоречивая философия Фридриха Ницше может быть истолкована лишь в неразрывной связи с осторожной патологией его болезненного гения.

Ницше очень любит говорить парадоксами, желая шокировать рядового читателя. Например, он делает это, употребляя слова "добро" и "зло" в обычных им значениях, а потом заявляет, что предпочитает зло добру.

Он на самом деле стремится изменить понятия читателей о добре и зле, но при этом стремится, за исключением отдельных моментов, представить дело так, будто он восхваляет зло и порицает добро.

Тема, выбранная мной, актуальна в сегодняшнем мире «хаоса», так как умение мыслить, осознавать, анализировать - это то чего не хватает многим людям, в современном обществе, которых захлестнула эра машин и техники, вследствие чего человечество теряет духовную составляющую жизни.

Еще со времен древности к этой теме обращалось множество философов, такие как Демокрит, Аристотель, Платон и, конечно же, Ф.Ницше.

Объектом: является философия Ф.Ницше, предметом: понимания «добра и «зла» в философии Фридриха Ницше.

Цель работы: исследование понятий «добра» и «зла» в произведениях Ф. Ницше.

Для рассмотрения данной цели, можно выделить следующие задачи:

В работе рассматриваются следующие вопросы:

ь рассмотреть двойственность источников «добра» и «зла» в философии Ф. Ницше;

ь рассмотреть теорию «сверхчеловека» в контексте переоценка ценностей;

ь изучить теорию «сверхчеловека».

Методы:

o Культурно-исторический

o Антропологочиский подход

ГЛАВА I Двойственность источника понятия «добра» и «зла»

Тот, кто борется с чудовищами, должен следить за собой, чтобы самому не обратиться в чудовище. Попробуй подолгу смотреть в пропасть, и она заглянет тебе в глаза.

Ф. Ницше

"По ту сторону добра и зла"

В мае 1878 г. была опубликована книга Ницше «Человеческое, слишком человеческое» с подзаголовком «Книга для свободных умов». В ней автор публично и без особых церемоний порвал с прошлым и его ценностями. Работу над книгой Ницше начал в Сорренто, куда он вынужден был переехать осенью 1876 г., прервав по состоянию здоровья университетские лекции и взяв годичный отпуск. 1-ый том вышел в свет в мае 1878 г. в издательстве Э. Шмейцнера в Хемнице. Одна из версий случившегося усматривает причину поворота в воздействии на Ницше его «злого демона» - философа и психолога Пауля Рэ (1849 - 1901), с которым Ницше тесно сдружился, живя в Сорренто.

Несомненно, дружба с Рэ сыграла известную роль в переломе ницшевского мировоззрения, но Ницше уже до этого знакомства явно охладел к вагнерианству и метафизике немецкого идеализма. В Пауле Рэ он нашел не вдохновителя, а единомышленника.

В этом произведении видим едва ли не постоянный незаметный призыв к перевороту всех привычных оценок и ценимых привычек. Как? Все это только - человеческое, слишком человеческое? К этому вздоху приводит чтение произведения.

Читатель испытывает некоторого рода пугливость и недоверие, его немало искушает и поощряет к защите худших вещей мысль: а что, если это - только наилучшим образом оклеветанные вещи?

В произведении Ницше показывает своё отношение к различным отраслям жизни. Он выискивает её укромные закоулки, «в которых жизнь развита менее всего», что бы приложить там свои усилия и свои добродетели.

В одной части философ выделяет отдельную проблему и рассматривает её. Он показывает её сущность, её значимость, повергая нас в воспоминания из собственной жизни.

А как же я отношусь к этому? Почему я раньше над этим не задумывался? И мы читаем, задавая эти вопросы, размышляем, а дальше соглашаемся или не соглашаемся с его идеями. Чаще первое, потому что на каждую идею у Ницше имеются достаточные основания и доказательства. Так как примеру, надежду Ницше называет худшим из зол, потому что она удлиняет мучение людей: «чтобы человек, сколько бы его ни мучили иные бедствия, не бросал жизни, а всегда вновь давал бы себя мучить».

В жизни не существует абсолютных истин. Как и нет идеального эталона, которым можно было бы измерить и сказать: «Да, этот человек поступает плохо!». Зато, есть огромное количество вещей, на которые можно посмотреть с нескольких противоположных сторон. Наше главное преступление против преступников состоит в том, что мы относимся к ним отрицательно. Благо в реальной жизни есть закон, он и является критерием справедливости, но это уже другой вопрос.

Как же мы делаем кого-либо виновным и ответственным? Этот процесс протекает в следующих главных фазах. Сперва, отдельные действия люди задают как хорошие или дурные совершенно независимо от их мотивов, а исключительно в силу их полезных или вредных последствии.

Но вскоре общество забывает о происхождении этих ограничений и мнит, что самим поступкам, без отношения к их следствиям, присуще качество «хороших» и «плохих». Ницше называет это такой же ошибкой, как и то, что под словом камень мы понимаем, как предмет твердый сам по себе, или дерево, как зеленое само по себе.

То, что на самом деле есть следствие, принимается за причину. Затем качество «хорошего» или «дурного» вкладывают в мотивы.

Дальше предикат «добра» или «зла» приписывают уже не отдельному мотиву, а всему существу человека, из которого исходит мотив, как растение произрастает из почвы. Так постепенно человека делают ответственным сперва за результаты его действий, затем за его поступки, затем за его мотивы и, наконец, за его существо.

«Но в заключение обнаруживается, что и это существо не может быть ответственно, поскольку оно всецело есть необходимое следствие и произрастает из элементов и влияний прошедших и настоящих условий; что, следовательно, человек не ответствен, ни за что -- ни за свое существо, ни за свои мотивы, ни за свои поступки, ни за результаты своих действий. Таким образом, познается, что история моральных чувств есть история заблуждения - заблуждения об ответственности, которое, в свою очередь, покоится на заблуждении о свободе воли». Следовательно, никто не ответственен за свои дела. Так как вина не наказывается, даже если бы вообще существовала вина: она лежит на воспитателях, родителях, на окружающей среде, а не на преступнике - имеются в виду побудительные причины. Что же Ницше подразумевает под причинами? Так он считает, что не ошибешься, если исключительные поступки будешь объяснять тщеславием, посредственные -- привычкой и мелкие -- страхом. Судить -- значит быть несправедливым, даже когда личность судит сама себя. «Указанное положение ясно, как солнечный свет, -- и все же тут каждый предпочтет вернуться в тень и в неправду -- из страха перед последствиями».

Раскалятся ли наши страсти до максимума, и будут ли они управлять нашими действиями, зависит от того, испытал ли человек в течение жизни потрясения и неизгладимые впечатления или нет, например впечатление от убийства несправедливо осужденного отца, неверности жены.

Никто не знает, куда могут привести эти обстоятельства, сострадание, негодование, -- никто не знает степени своей возбудимости.

Жалкие мелкие условия делают человека жалким не количеством переживаний, а их качеством, которое определят низость и значительность человека в «добре» и «зле».

Так же Ницше проанализировал связь падения нравственности с ростом свободы человека. Он полагал, что свободный человек «хочет во всем зависеть от самого себя, а не от какой-либо традиции». Последнюю он считал «высшим авторитетом, которому повинуются не оттого, что он велит нам полезное, а оттого, что он вообще велит». А отсюда следовало еще пока не высказанное, но уже прочерченное отношение к морали как к чему-то относительному, так как поступок, нарушающий сложившуюся традицию, всегда выглядит безнравственным, даже и в том случае, если в его основе лежат мотивы, сами положившие начало традиции. «Зверь в нас должен быть обманут; мораль есть вынужденная ложь, без которой он растерзал бы нас. Без заблуждений, которые лежат в основе моральных допущений, человек остался бы зверем. Теперь же он признал себя чем-то высшим и поставил над собой строгие законы». Соблюдение морали даже не всегда является желательным для общества, а точнее полезным. Так, например, добродушие более энергичный двигатель культуры, чем прославленные обнаружения морали, такие как сострадание, милосердие и самопожертвование. Так, сострадания необходимо избегать не потому, что оно является для слабых утешением, а в силу свойства сострадания показывать страдающим, что, несмотря на всю их слабость, у них, по крайней мере, есть еще одна сила - причинять боль.

Несчастный получает своеобразное удовольствие от этого чувства превосходства, ведь он все еще достаточно значителен, чтобы причинять миру страдания. Примерно три четверти всех вопросов и ответов при общении направлены на причинение собеседнику боли. Именно поэтому так много людей жаждут общества: оно дает им сознание их силы.

Так же неверно распространенное мнение, что характер, имеющий неоспоримое влияние на поступки и мотивы человека, неизменен.

Напротив, это утверждение означает лишь то, что в течение жизни человека, относительно краткой по продолжительности, воздействующие мотивы, события, поступки других не могут задевать достаточно глубоко, чтобы стереть запечатлевшиеся черты многих тысячелетий. Но если мы вообразим себе человека многотысячелетнего возраста, то в нем можно было бы увидеть даже абсолютно изменчивый характер, так что из него постепенно развивалось бы множество различных индивидов. Краткость человеческой жизни склоняет ко многим ошибочным утверждениям о свойствах человека.

Мораль - индивидуалистическая система Ницше, отвергающая все моральные ценности старых систем и выдвигающая идеологическую мощную красоту сверхчеловека. Наряду с общечеловеческими элементами мораль включает исторически преходящие нормы, принципы, идеалы. Отдельное практическое нравственное наставление, нравоучение.

Нравственность, особая форма общественного сознания и вид общественных отношений (моральные отношения); один из основных способов регуляции действий человека в обществе с помощью норм. В отличие от простого обычая или традиции нравственные нормы получают идейное обоснование в виде идеалов добра и зла, должного, справедливости. В отличие от права исполнение требований морали санкционируется лишь формами духовного воздействия.

Ницше поднимает вопрос: почему же мы называем безнравственным человека, который причиняет нам вред? Ведь мы не обвиняем природу в безнравственности, когда она ниспосылает нам грозу и заставляет нас промокнуть до нитки.

И сам даёт ответ: «Потому что здесь мы принимаем произвольно действующую свободную волю, там же -- необходимость. Но это различение ошибочно». Даже намеренное нанесение вреда общество не при всех условиях называет безнравственным. Например, мы сознательно наказываем преступника и причиняем ему страдания, чтобы защитить себя самих и общество точно, так как без колебаний убиваем комара просто потому, что его жужжание нас раздражает. Получается, что при необходимой самообороне мораль допускает намеренное нанесение вреда. Но, используя этот подход, удается оправдать все злые действия, совершаемые людьми против людей. А так не гуманно. Поэтому, «Сократ и Платон правы: что бы человек ни делал, он всегда поступает хорошо, т. е. делает то, что кажется ему хорошим (полезным), смотря по развитию его интеллекта, по степени его разумности». Но убеждения настолько глубоко въелись в нас, что, даже соглашаясь с этим утверждением, мы мысленно оправдываем себя, а наше мнение о поступках других людей не изменяется.

Человеку доставляет удовольствие испытывать и демонстрировать свою силу на другом и приобретать радостное чувство собственного превосходства. Поэтому злоба имеет своею целью не страдание другого человека, а наше собственное наслаждение, например наслаждение чувством мести. Состоит ли безнравственное в том, чтобы получать удовольствие от страдания других? Но мы наслаждаемся бросанием камней, ломанием ветвей, убийством дикого животного, и только для того, чтобы сознавать свою силу. «Знание того, что другой страдает от нас, должно здесь обусловливать безнравственность того самого дела, в отношении которого мы в других случаях чувствуем себя безответственными?

Но если бы мы этого не знали, то мы не имели бы и наслаждения от собственного превосходства -- наслаждения, которое только и узнается по страданию другого, как когда мы дразним кого-либо». Получение удовольствия как таковое не хорошо и не дурно.

Кто же сказал, что нельзя причинять страдания другим, чтобы таким образом получать удовольствие от самого себя? Просто это выполняется из соотношения вреда и пользы, то есть, имея в виду последствия. Ведь за это возможна месть потерпевшего, либо кара государства. И только эти соображения могли дать основание отказаться от таких действий. Точно так и сострадание не имеет своей целью удовлетворение другого человека. Оно скрывает в себе как минимум два элемента личного удовольствия, если не больше, и, таким образом, «является самонаслаждением: во-первых, удовольствие от эмоции -- таково сострадание в трагедии -- и, во-вторых, поскольку оно влечёт к действию, удовольствие удовлетворения от обнаружения силы. Если к тому же страдающая личность нам особенно близка, то, практикуя сострадание, мы освобождаем себя самих от страдания». Поэтому не стоит высоко ставить сострадание в иерархии моральных чувств. Это будет не справедливо, безнравственно.

Двойственен и источник понятия добра и зла. У Ницше он содержится, во-первых, в душе господствующих родов и каст. И, называется хорошим тот, кто бывает истинно благодарным и истинно мстительным, то есть тот, кто в состоянии отплачивать добром за добро и злом за зло. А дурным - кто бессилен и не может совершать возмездия. И в зависимости от своих личных качеств человек принадлежит к общине или бессильной толпе. Хорошие суть касты, дурные -- масса, подобная пыли. Добро и зло означают в течение известного времени то же, что знатность и ничтожность, господин и раб. Даже врага не считают дурным: он способен к возмездию. Считается дурным не тот, кто причиняет нам вред, а только тот, кто возбуждает презрение и отвращение.

В общине хороших добро наследуется, и дурной не может вырасти из столь хорошей почвы. Но если кто-либо из хороших делает нечто недостойное, то пытаются выкрутиться, чаще всего, списывая вину на Бога. Во-вторых, источник добра и зла содержится в душе бессильных. «Здесь всякий иной человек считается враждебным, бессовестным, насилующим, жестоким, хитрым, будь он знатного или низкого происхождения. «Злой» есть здесь эпитет каждого человека и даже каждого допускаемого живого существа, например Бога; человеческое, божественное равносильно дьявольскому, злому. Признаки благости, сострадания, готовности помочь воспринимаются боязливо, как козни, как преддверие ужасного исхода, как обман и хитрость -- словом, как утончённая злоба». Если человек так настроен, то не может быть речи о полноценном общении, а в лучшем случае может возникнуть, лишь его грубейшая форма. И поэтому везде, где преобладает такое понимание добра и зла, близка гибель отдельных людей.

Так же двойственность заключается в том, что два человека могут совсем не понимать друг друга в вопросах зла и добра. Так Ницше приводит пример на различном понимании добродетели.

«Кто изведал безнравственное в соединении с наслаждением -- как человек, имевший сластолюбивую юность, -- тот воображает, что добродетель должна быть связана со страданием. Кого, напротив, сильно терзали его страсти и пороки, тот мечтает найти в добродетели покой и душевное счастье. Поэтому возможно, что два добродетельных человека совсем не понимают друг друга».

Каков же, например, источник того факта, что в большинстве случаев люди в ежедневной жизни говорят правду? Во всяком случае, не потому, что Бог запретил лгать. А потому, что это удобнее: ведь ложь требует изобретения, памяти и умения обманывать. Так как чтобы поддерживать одну ложь, необходимо выдумывать двадцать других.

И еще потому, что в простых отношениях значительно выгоднее сказать прямо: я хочу того-то, или я сделал то-то. Здесь принуждение и авторитет действуют на простых людей намного эффективнее, чем хитрость.

Даже по отношению к добру Ницше призывает людей быть сдержанными. «Доброта и любовь, как целебнейшие травы и силы в общении между людьми, суть столь драгоценные находки, что хотелось бы пожелать, чтобы при употреблении этих бальзамических средств люди были как можно более экономны». Но одновременно с этим философ сам понимает невозможность осуществления данного наставления. «Экономия доброты есть мечта самых дерзостных утопистов».

Тому, кто хочет стать мудрым, приносит большую пользу то, что когда-то в течение определенного времени он разделял представление о коренной злобе и испорченности человека. Это представление ложно, как и обратное. Но в продолжение целых эпох оно обладало господством, и корни его оставили свои разветвления в нас и в нашем мире. Чтобы понять нас, надо понять его. Но чтобы затем подняться выше, мы должны перешагнуть через него.

Тогда мы познаем, что не существует греха в метафизическом смысле, но что в том же смысле не существует и добродетели; что вся эта область нравственных представлений находится в постоянном колебании и что существуют более высокие и более глубокие понятия о добре и зле, о нравственном и безнравственном. Кто не хочет от вещей ничего, кроме их познания, тот легко приобретает душевный покой и будет ошибаться (или грешить, как это называет мир) разве из неведения, но вряд ли из-за своих вожделений. Его единственная, вполне владеющая им цель -- всегда как можно лучше познавать -- сделает его холодным и смягчит его задатки.

Кроме того, он освободился от множества мучительных представлений, он уже ничего не ощущает при словах «наказание ада», «греховность», неспособность к «добру», он узнаёт в них лишь туманные тени ложного жизнепонимания.

Как же проводится граница между хорошим и плохим? Ницше осуждает принцип, по которому такое разделение происходит в обыденной жизни. Здесь быть моральным, нравственным, этичным - это повиноваться исторически сложившемуся правилу поведения, вошедшему в обиход в результате многократного повторения в течение длительного времени, то есть, обычаю. При этом не имеет значения, подчиняются ли ему насильно, по примеру остальных, либо по собственному желанию, -- существенно только, что это вообще исполняют. «Хорошим» называют всякого, кто как бы по прирожденному, унаследованному инстинкту, т. е. легко и охотно, делает то, что считается нравственным (например, мстит, если мщение, как у греков в более раннюю эпоху, принадлежит к добрым нравам). Его называют хорошим, потому что он хорош «для чего-нибудь»; но так как благожелательность, сострадание и т. п. при всех изменениях нравов всегда ощущались как «хорошее для чего-нибудь», т. е. как полезное, то теперь называют «хорошим» преимущественно благожелательного, любвеобильного человека.

Быть дурным -- значит быть «ненравственным» (безнравственным), чинить безнравье, восставать против обычая, всё равно, разумен ли он или глуп; но нанесение вреда ближнему ощущалось всеми нравственными законами преимущественно как нечто вредное, так что теперь при слове «злой» мы главным образом думаем об умышленном нанесении вреда ближнему». Поэтому в отношении эгоистического и неэгоистическое у людей складывается понимание добра и зла, разницы между нравственным и безнравственным. Так же совершенно безразлично то, как возникла традиция.

А ведь она возникла вне отношения к добру и злу, а прежде всего в интересах сохранения общества, нации, человечества. Но всякая традиция, чем древнее её происхождение, становится более почитаемой. Её почитание переходит от поколения к поколению и накапливается, традиция под конец становится священной и возбуждает благоговение. Но при таком подходе забывается главное - обычай может возникнуть в результате неверно истолкованного случая.

Все злые деяния содержат в своём фундаменте инстинкт самосохранения или, еще точнее, стремление к удовольствию и к предупреждению страдания индивида. Но, даже будучи так мотивированы, они не являются сущностью злых поступков. «Причинение страданий само по себе» не существует, кроме как в мозгу философа, и столь же мало существует «причинение удовольствия само по себе». «В догосударственном состоянии мы убиваем существо -- будь то обезьяна или человек, -- которое срывает на наших глазах плод с дерева, когда мы голодны и сами стремимся к дереву, -- как бы мы это сделали с животными еще и теперь при путешествии по пустынным местностям.» Мы видим, как якобы злые действия, которые возмущают нас больше всего, связаны с заблуждением, что субъект, который совершает их против нас, по своему усмотрению мог это зло нам причинять либо не причинять.

Такое понимание, вызванное эмоциями, возбуждает ненависть, жажду мести, всю озлобленность воображения. Тогда как на животное мы гневаемся гораздо меньше, потому что рассматриваем его как бессознательное существо. Таким же образом человек ради обеспечения своего существования с помощью устрашения окружающих может вести себя сурово и жестоко в отношении других существ. Так поступает могущественный человек, первоначальный основатель государства, который подчиняет себе более слабых индивидов.

Точно так чтобы расчистить почву для нравственности общество подчиняет отдельных людей общему правилу, тем самым, способствуя устранению их разобщенность. Получается, что нравственности предшествует принуждение, и даже она сама еще некоторое время существует как принуждение, которому подчиняются, дабы избежать наказания. Со временем это принуждение превращается в обычай, еще позднее становиться добровольным повиновением и, наконец, почти привычкой. В результате преобразования нравственность, как все издавна уложившееся и естественное, связывается с удовольствием -- и называется добродетелью.

Таким образом, Ницше приходит к тому, что стать по-настоящему свободным умом значит, прочувствовав и испытав все человеческое, подняться над ним и обратиться в сверхчеловека.

Но, как и в случае с "Человеческим, слишком человеческим", книгой, которую Ницше адресовал "свободным умам", которых он сам же и выдумал, эти его книги не для сверхчеловека, ибо нет еще сверхчеловека, да они и не нужны будущему сверхчеловеку. Они призваны разбудить того, в ком есть способность увидеть и преодолеть нищету человеческого, они указывают читателю желанный образ сверхчеловека, образ его мыслей и действий, образ его бытия в мире, его отношений с миром и с самим собой. А также путь становления сверхчеловека.

Образ человека, идущего по пути становления сверхчеловека. В сущности, этот путь намечен автором в "Человеческом...". "Сверхчеловек - смысл земли". "Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором". "Поистине, человек - это грязный поток.

Надо быть морем, чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым... сверхчеловек - это море, где может потонуть ваше великое презрение". Самое высокое, что может пережить человек, учит Ницше - это "час великого презрения". Презрения к самому себе, к своим слабостям и порокам, к своей несправедливости, к "жалкому довольству собою", называемому добродетелью. "Но где же та молния, что лизнет вас своим языком? Где-то безумие, что надо привить вам? Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он - эта молния, он это безумие!"

Фридрих Ницше попытался пройти путь к сверхчеловеку. Итогом было безумие. Степень погружения в проблему превзошла меру личной выносливости. "Кто нападает на свое время, нападает лишь на себя". Разрушение традиционных ценностей обернулось саморазрушением.

Но ведь не в этом суть сверхчеловека Ницше. Его сверхчеловек безжалостен, прежде всего, и более всего к себе, он сомневается и подвергает пересмотру имеющиеся у него ценности и установления, лишающие его внутренней духовной свободы и радости творческой жизни. "В человеке тварь и творец соединены воедино". Нужно помнить, что философия Фридриха Ницше - это уникальный и всей жизнью осуществленный эксперимент по разрушению внутри себя "твари" и взращивания "творца", прозванного "сверхчеловеком".

Человек имеет цель внутри себя; его цель - это жизнь. Вот эта идея абсолютной ценности человеческой жизни по существу явилась тем лозунгом, который объединяет все творчество Ницше. С этим лозунгом связан и ницшеанский идеал человека - сверхчеловек. Этот идеал, по замыслу Ницше может быть реализован лишь при условии, если человечество возвратится к истокам своей истории, когда бал жизни будут править люди высшей расы - "хозяева", люди, представляющие собой совершенство, прежде всего в биологическом отношении. Они не будут отягощены ни бытовыми, ни социальными, ни религиозными ограничениями и предрассудками и потому будут абсолютно свободны.

Биологически обусловленным, считает Ницше, является все, что в человеческом общежитии считается добром, что составляет для людей ценность, включая и ценность моральную. Соответственно, нет и быть не может объективно обусловленной морали. Каждый имеет такую мораль, которая в наибольшей мере соответствует требованиям его жизни: мораль одного оправдывает все, к чему он стремится; мораль другого делает его умиротворенным; мораль третьего призывает к мщению врагам и т.д. Люди даже могут не осознавать, каков на самом деле источник их моральных убеждений и представлений, но это не меняет дела. Всякий имеет тот тип морали, который больше всего соответствует его природе.

Наиболее существенное различие между людьми, по мнению Ницше, состоит в том, что некоторые из них от природы слабы, другие сильны опять-таки по природе. Соответственно различается и их мораль. Сильные, ценят личное достоинство, решительность, настойчивость, самоуверенность, несгибаемую волю и неистощимую энергию в достижении поставленной цели. Слабые, ценят то, что в большей мере выражается в их слабости - сострадательность, мягкосердечие, альтруизм, и рассудительность.

Некогда хозяева господствовали в жизни. У них была своя мораль, свои понятия и представления о добре и зле. Но со временем их одолели рабы, но победили они не силой, а числом. Добром стало признаваться то, что в большей мере соответствует их интересам; мягкосердечие, любовь к ближнему, покорность, доброта - все эти и им подобные качества возвышены до уровня добродетели. В эпоху после восстания рабов господствующей стало и продолжает оставаться рабская мораль. В оценке господствующей морали Ницше хотел занять беспристрастную, научно обоснованную, натуралистическую поэзию. Он отмечал, что все идет так, как и должно идти в условиях, когда рабы приемлют мораль рабов. Одно тут плохо: даже хозяева начинают подчиняться этой морали.

Однако Ницше не мог удержаться на этой объективной, беспристрастной позиции, так как ощущал себя принадлежащим к расе хозяев и признавал их мораль не только более высокой, но и единственно достойной этого названия. Релятивистская этика с ее тезисом: "каждый имеет тот тип морали, который подходит ему" оказывается только внешней видимостью. В ее основании лежит этика абсолютизма, согласно которой правильной является только одна мораль - мораль хозяев.

Если попытаться суммировать различные разрозненные оценки, данные Ницше господствующей морали, то, вероятность их можно свести к некоторому общему знаменателю и выразить в виде следующих трех претензий. Господствующая мораль, по мнению Ницше, своим основанием имеет предположение, во-первых, о всеобщем равенстве; во-вторых, о свободе - каждый должен быть свободен в той мере, в какой он не посягает на свободу других; в-третьих, об абсолютности моральной ценности, которая якобы не требует никаких доказательств, поскольку она не средство, а цель.

Основанная на этих предположениях мораль вполне закономерно включает в себя принципы справедливости, альтруизма или любви к ближнему, сострадания, милосердия, превосходства духовных ценностей над материальными, преимущество общественного блага перед личным и т.п.

Собственная моральная позиция Ницше, позиция хозяина почти прямо противоположна господствующей в обществе морали. Ее краеугольными камнями служат: во-первых, ценность жизни в ее биологическом смысле - только жизнь имеет абсолютную ценность и порождает все то, что имеет ценность; во-вторых, свобода сильного - свобода принадлежит только тому, кто имеет достаточно силы, чтобы завоевать и отстоять ее; в-третьих, неравенство - люди не равны, они лишь лучше или хуже, в зависимости от того, сколько жизненной силы заключено в каждом из них. Естественно, этим устоям соответствуют и принципы морали. Справедливость, в том виде, как ее понимает господствующая мораль, есть ложь.

Истинная справедливость, считает Ницше, основана отнюдь не на равенстве - каждый имеет столько, сколько заслуживает, а заслуги его измеряются количеством жизни. Равенство - это признак упадка.

Ложным является и принцип полезности - назначение жизни состоит не в увеличении добра. Сама жизнь есть высшее и величайшее добро, и только это имеет значение. Ложью является и принцип альтруизма: если и может у кого-либо быть великая цель, то она наверняка важнее благополучия ближнего. Дело не в любви к ближнему; уважения и поклонения достойны лишь лучшие, а лучшие - это наиболее сильные. Кроме того, альтруизм есть не что иное, как эгоизм, но только эгоизм слабого. Не видит Ницше каких-либо достоинств и у принципа милосердия - оно есть пустая трата энергии на слабых и вырождающихся. Требованием жизни является не спасение и даже не помощь слабым. Лозунгом, достойным подлинной жизни, должен быть: "Падающего подтолкни!".

То же и в случае с принципом общественного блага - только великие индивидуальности имеют ценность. Что касается массы, то она может представлять интерес или как копия великого, или как сила, сопротивляющаяся ему, или как орудие в его руках.

Кроме всего прочего, господствующая мораль, считает Ницше, базируется на ложной психологии, а это значит, она не почитает и не может почитать природных инстинктов, обрекая тем самым людей на следование принципам, несовместимым с их природой. Она говорит об альтруистических поступках, свободе воли, моральном порядке, но на деле ничего подобного нет и быть не может. Есть только ложь, но наибольший вред господствующей морали состоит в том, что она культивирует посредственность и тем самым разрушает единственное ценное - жизнь.

Своей главной заслугой Ницше считает то, что он предпринял и осуществил переоценку всех ценностей: все то, что обычно признается ценным, на самом деле не имеет ничего общего с подлинной ценностью.

Нужно все поставить на свои места - на место ценностей мнимых поставить истинные ценности. В этой переоценке ценностей, по существу своему составляющей собственно философию Ницше, он стремится встать по другую сторону «добра» и «зла». Обычная мораль, сколько бы ни была она развитой и сложной, всегда заключена в рамки, противоположные стороны которой составляют представление о «добре» и «зле». Их пределами исчерпываются все формы существующих моральных отношений. Что касается Ницше, то согласно его мнению мораль, ограниченная этими рамками есть ложь. Подлинный человек должен строить всю свою жизнь в пространстве, границы которого пролегают не там, где находится добро и зло господствующей морали.

Речь идет не об отдельных поступках, противоречащих требованиям общественной морали, не о преступниках в обычном смысле, а о морали как системе взглядов, представлений, предписаний и требований. С этой точки зрения то, что провозглашает Ницше, так сказать, сдвинуты, поставлены на непривычное место эти самые рамки. Точнее говоря, у него принят иной критерий добра и зла.

Следовательно, по сравнению с предшествующей традицией позиция Ницше характеризуется тем, что если вся европейская философская традиция претендовала на создание или перестройку этики, не посягая при этом на самое мораль, то Ницше претендует на создание не только новой или обновленной системы этики, но и новой морали.

Провозглашенная Ницше мораль своим фундаментом имеет жизнь как первую и абсолютную ценность. Соответственно ее движущий механизм включает не только размышление и осмысление, сколько инстинктивные реакции. Инстинкты этого рода в наибольшей мере развиты у Сверхчеловека - созданного философией Ницше идеала человека. Его еще нет в реальности. Залогом его появления служат те единицы, вроде самого Ницше, которые живут своей жизнью.

Ницше заставляет читателя быть господином над собой и господином над собственными добродетелями. Прежде добродетели были господами человека, но они могут быть только орудиями владельца наряду с другими орудиями. «Ты должен был приобрести власть над своими «за» и «против» и научиться выдвигать и снова прятать их, смотря по твоей высшей цели. Ты должен был научиться понимать начало перспективы во всякой оценке -- отклонение, искажение и кажущуюся телеологию горизонтов и все, что относится к перспективе, и даже частицу глупости в отношении к противоположным ценностям, и весь интеллектуальный ущерб, которым приходится расплачиваться за каждое «за» и каждое «против»».

В учении Ницше, как в любом серьезном нравственно-философском исследовании, есть много ценного для нашего времени. Прежде всего, это яркая критика низменности чувств. Никто до и после Ницше с такой прозорливостью не смог предвидеть всю опасность общества «маленьких» людей. Это, кроме того, неприятие социальной системы, построенной на безмерном подчинении какой-либо одной идеологии, где обесценено главное - личность, ее индивидуальность и неповторимость. Это идея возвышения человека, преодоление всего мелочного, обыденного, незначительного для жизни. Многие категории нравственного учения Ницше вошли в философско-этическую науку и в наш обыденный язык: "переоценка ценностей", "сверхчеловек"; "человеческое, слишком человеческое"; мораль "по ту сторону добра и зла".

ГЛАВА II Теория «сверхчеловека» в философии Ф. Ницше

Фридрих Ницше открывает первый трактат памфлета критикой взглядов, присущих английскому психологу Полу Ри и его коллегам, задаваясь вопросом, что именно обуславливает суждения последних о происхождении сил, имеющих решающее значение для развития личности. Философ отмечает, что его незримым оппонентам совершенно чужд исторический дух, что и подталкивает искать корни понятий добра и зла там, где менее всего это желала бы видеть интеллектуальная гордость человека "Первоначально - декретируют они - неэгоистические поступки хвалили и называли "добром" те, кому они оказывались, следовательно, кому они были полезны; впоследствии забыли источник этой похвалы и стали считать добрым неэгоистические поступки вообще, как будто они были чем-то хорошим, так как они обычно превозносились, как нечто хорошее".

Ницше утверждает, что, во-первых, теория эта ищет и помещает очаг возникновения понятия "добро" на неверном месте, что суждение "добро" ведёт своё начало не от тех, кому оказывается добро. Напротив, сами "добрые", то есть знатные, могучие, высокопоставленные и благородно мыслящие считали и выставляли себя самих и свои поступки, как доброе, как нечто высшего сорта, в противоположность низкому, низменно мыслящему, пошлому и плебейскому. Из этого чувства расстояния они впервые извлекли себе право создавать ценности, чеканить названия ценностей, и никакого дела до полезности им не было. Таким образом, источником контраста "хорошего" и "дурного" является чувство знатности и расстояния, продолжительное и преобладающее общее и основное чувство высшего господствующего рода по отношению к низшему роду. Такого рода происхождение доказывает, что слово "добро" первоначально не было связано с "неэгоистическим" поступком.

И напротив, именно при падении аристократических оценок человеческой совести постепенно навязывался весь тот контраст "эгоистического" и "неэгоистического" этот, по терминологии Ницше стадный инстинкт, получивший тогда распространение.

Ницше пишет, что, во-вторых, помимо исторической неприемлемости рассматриваемой гипотезы происхождения оценки "добра", она страдает психологическим внутренним противоречием. Предполагается, что источником похвалы неэгоистического поступка была его полезность, и что это было забыто. Но как возможно подобное забвение? Может быть, в определённое время прекратилась полезность подобных поступков? Напротив, мы можем наблюдать совершенно противоположное, поскольку полезность эта была всегда обыденным явлением, таким, которое подчёркивалось и подчёркивается непрерывно снова; следовательно, оно не только не могло исчезнуть из сознания, не только не могло быть позабыто, но должно было всё резче запечатлеваться в сознании. Ницше считает, что на правильный путь его вывел вопрос, что собственно обозначают в этимологическом отношении выражения "добро" на разных языках, и так как философ был также незаурядным филологом, ему не составило большого труда провести лингвистический анализ данного выражения: "Я нашёл, что все они указывают на одинаковое превращение понятия, что всюду основным понятием является "знатный", "благородный" в сословном смысле, из которого развивается с необходимостью понятие "добро" в смысле "душевно-знатного", "благородного", "душевно-высокопоставленного". Развитие это идёт всегда параллельно с другим, которое "пошлое", "плебейское", "низкое", в конце концов, превращается в понятие "дурное"". Не углубляясь в данное исследование, можем привести два красноречивых примера.

Немецкое слово "schlecht" (дурно), тождественное со словом "schlicht" (простой), первоначально обозначало безо всякого оскорбительного смысла простого человека, простолюдина в противоположность знатному.

Приблизительно ко времени тридцатилетней войны, то есть довольно поздно, смысл этого слова превращается в современный. Можем также сравнить в русском языке старинное обозначение простолюдина словом "подлый" и современное понятие "подлый". Такое позднее открытие явления "превращения понятий" Ницше объясняет задерживающим влиянием, которое оказывал демократический предрассудок на все вопросы происхождения. Ницше отмечает также, что часто в тех словах и корнях, которые обозначают "добро", ещё просвечивают главные оттенки, на основании которых знатные именно и считали себя людьми высшего ранга: "Они называют себя, например, "истинными"; прежде всего греческая знать. Созданное слово по своему корню обозначает такого, который существует, который обладает реальностью, кто истин; затем истинный в субъективном смысле, правдивый". Далее Ницше приводит несколько аналогичных примеров из греческого, латинского, галльского и немецкого языков: "Немецкое "Gut" (добрый, хороший) не обозначает ли "den Gottlichen" (божественного), человека божественного происхождения? Не тождественно ли оно с именем народа (первоначальным дворянством)?".

Тот случай, когда высшая каста является в то же время и жреческой, не представляет исключения из правила, что понятие о политическом превосходстве всегда переходит в понятие о духовном преимуществе. Здесь, например, впервые в качестве классового различия появляются понятия "чистый" и "нечистый" и из этих понятий также впоследствии развивается понятие "хороший" и "дурной", уже не в классовом смысле.

Ницше считает, что противоречия оценок в случае жреческой аристократии приняли опасный внутренний и острый характер, что благодаря ним, в конце концов, между людьми была создана огромная пропасть: "У духовенства всё становится опаснее; не только целебные средства и искусства, но и высокомерие, месть, остроумие, распутство, любовь, властолюбие, добродетель, болезнь.

Можно сказать, что на почве этой в самой сущности опасной формы существования человека, формы священнической, человек вообще стал более интересным животным, что только здесь человеческая душа в высшем смысле достигла глубины и стала злою - а это ведь две основные формы превосходства человека над остальными животными!..".

Далее Ницше отмечает, что бессильные внесли в человеческую историю тот дух, который явился причиной переоценки изначальных понятий. Аристократическое уравнение ценностей (хороший, знатный, могучий, счастливый, любимый Богом) было вывернуто наизнанку, по мнению философа, с принятием христианских понятий, а корни этих понятий Ницше усматривает в монотеистической концепции иудаизма, "…а именно: " только одни несчастные - хорошие; бедные, бессильные, низкие - одни хорошие, только страждущие, терпящие лишения, больные, уродливые благочестивы, блаженные, только для них блаженство.

Ницше ставит вопрос: не был ли Иисус из Назарета - воплощённое евангелие любви, Спаситель, несущий бедным, больным, грешникам блаженство и победу - не был ли именно Он искушением, в самой жуткой и непреодолимой форме, искушением и окольным путём к тем иудейским ценностям и новшествам идеала. Разве не на обходном пути Спасителя, этого кажущегося противника и разрушителя Израиля, иудеи достигли последней цели своей высшей жажды мести - радикальной переоценки нравственных ценностей своих врагов и победителей?

Ницше вопрошает: "Не было ли чёрным, тайным искусством истинно великой политики мести, дальнозоркой, подпольной, медленной и предусмотрительной мести то обстоятельство, что сам Израиль вынужден был объявить перед всем миром смертным врагом и распять на кресте орудие своей мести, чтобы все противники Израиля могли бы безбоязненно идти на эту приманку.

Можно ли изобрести что-либо равное, столь же увлекательное, чарующее, оглушающее подобно губительной силе этого символа "святого креста", этого ужасного парадокса "бога на кресте", этой мистерии невообразимой, последней, крайней жестокости и самораспятия бога для спасения человека. Несомненно, одно, что до сих пор Израиль своей местью и переоценкой всех ценностей торжествовал постоянно над всеми другими идеалами, над всеми идеалами более возвышенными".

Здесь мне хотелось бы приостановить освещение работы немецкого философа и изложить свою точку зрения на поставленные им вопросы. При всём моём уважении к Фридриху Ницше я не могу согласиться с его взглядом на христианство, на личность Спасителя.

Во-первых, я считаю, что Церковь, Вера и Бог - явления глубоко различные по своей сущности. Церковь - это организация, институт, учреждённый самими людьми, подверженный влиянию политических и социальных факторов. За время своего существования христианская церковь, как католическая, протестантская, так и ортодоксальная, неоднократно реформировалась, динамически изменяя свои каноны и устои. Эти реформы, несомненно, инициировались людьми, хоть и считающимися пастырями рода человеческого, посредниками между человеком и Богом. И среди священнослужителей, представителей "жреческой аристократии", как именует их Ницше, во все времена было немало личностей властолюбивых, тщеславных, высокомерных, то есть проявляющих те же человеческие качества, что и простые миряне. Это не в коей мере не умаляет достоинства тех отцов церкви, которые искренне и самозабвенно, не преследуя никакой для себя выгоды стремились приблизиться к Богу, познать счастье в любви к ближнему и всепрощении.

Вера же в Бога - явление субъективное, чувство, исходящее из глубины души верующего человека.

Является ли Вера потребностью человека или необходимостью, неважно, но она, ни в коей мере не зависит, ни от церкви, учреждённой самими людьми, ни даже от объективной реальности существования самого Бога, ведь, как известно, существование Его недоказуемо. Поэтому нельзя переносить суждение о том, что противоречие оценок нравственных понятий представителями касты священнослужителей сказалось на переоценке изначальных, аристократических ценностей, на веру в Бога, на религию, которую данные личности представляют.

Во-вторых, среди последователей христианского учения во все времена, с тех пор, как христианство стало государственной религией Великой Римской империи и до наших дней, было немало людей знатных, благородного происхождения, которые имели огромное влияние на человеческое общество и которые употребляли это влияние на совершение благодеяний чисто христианских. Именно таких людей я считаю, ярчайшими представителями христианской общины всех времён и народов и думаю, что они от этого ничуть не умаляли достоинство своего происхождения и могущества, наоборот, их нравственные качества могли служить примером, как для аристократов, так и для простолюдинов. Известно также, что и среди ортодоксальных иудеев с древних времён и по сей день можно назвать множество тех, кто пользуется влиянием и властью, кто богат и могущественен, поэтому трудно согласиться с мнением философа, что именно от них происходит мнение "бедные, слабые и бессильные - хорошие; богатые, знатные, сильные - дурные".

В третьих, Заповеди Христовы хоть и имеют грани соприкосновения с заповедями Ветхого Завета, но и в корне отличаются от них.

Я имею в виду вторые пять заповедей, устанавливающих норму взаимоотношений между людьми.

Заповеди Нового Завета гласят о любви к ближнему, об уважении к его личности, о бескорыстии по отношению к любому человеку, они призывают к неотмщению обид, в то время как заповеди Моисея завещают помогать человеку своего рода, своего племени, и провозглашают как закон: "Око за око, зуб за зуб"! Разумеется, нельзя проводить прямые аналогии между ценностями христианскими и ветхозаветными. Кроме того, Спаситель не утверждал, что богатство и могущество, равно как и высокое происхождение являются помехой на пути к спасению души, и даже знаменитая фраза "Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в рай" не говорит об этом буквально. И в Новом Завете мы можем найти примеры того, что среди последователей Христа ещё при жизни его были люди обеспеченные, пускай и простого происхождения. Не к полному отказу от жизни земной и переоценке изначальных аристократических ценностей призывал Спаситель, а к борьбе с очерствелостью души, корыстностью, мстительной жестокостью и злобой.

Раскрывая суть введённого понятия восстания рабов в морали, Ницше пишет, что оно начинается с того, что жажда мести становится творческой и порождает ценности. Мораль рабов для своего возникновения всегда нуждается первоначально во враждебном и внешнем мире, она нуждается во внешнем раздражении, чтобы вообще действовать - деятельность её в основе своей является реакцией.

При оценке благородных имеет место быть обратное явление: она действует и вырастает независимо, она ищет своё противоположение только для того, чтобы ещё благодарнее, ещё радостнее сказать себе самой - да. Её отрицательное понятие "низкое", "пошлое", "скверное" является только последующим, бледным изображением контраста по отношению к их положительному, насквозь пропитанному жизнью и страстью, основному понятию "Мы благородные, мы добрые, мы прекрасные, мы счастливые"!

Если способ оценки благородных ошибочен и не соответствует действительности, то это относится к той области, которая им недостаточно известна, узнать которую они упорно противятся: иногда они ошибаются в оценке презираемой ими среды, человека, толпы народа.

С другой стороны можно видеть, что эффект презрения, взгляда свысока, взгляда превосходства, даже если он извращает образ презираемого, далеко уступает тому извращению, какое позволяют себе по отношению к своим противникам скрытая ненависть, месть бессильного.

Это является полной противоположностью понятия "счастья" на ступени бессильных, угнетённых, исполненных ядовитыми и враждебными чувствами, у которых понятие "счастья" выступает в своих существенных чертах, как наркоз, оглушение, покой, тишина, успокоение духа, отдых тела, одним словом, пассивно. В то время как человек благородный живёт с доверием, он откровенен и даже подчёркивает свою откровенность, человек жажды мести не честен, не откровенен и не прям сам с собою. Душа, ум его любят закоулки, тайные дороги и задние двери, всё скрытое нравится ему, как его мир, его безопасность, его утеха; он умеет молчать, не забывать, ждать, предварительно унижаться и смиряться.

С другой стороны она вовсе не имеет места в тех бесчисленных случаях, когда это имеет место у всех слабых и бессильных. Неумение долгое время серьёзно относиться к своим врагам, своим неудачам, даже к своим дурным поступкам - это признак сильных, совершенных натур, в которых имеется избыток пластической, образовательной, исцеляющей и позволяющей забыть силы. Именно такой человек одним движением сбрасывает с себя много бесов, которые внедряются в другого; только в данном случае и возможна настоящая "любовь к своим врагам" Здесь Ницше подразумевает известную христианскую заповедь: "Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас". Как много уважения проявляет благородный человек по отношению к своим врагам!