Христианская философия

29

Содержание

Введение

1. Возникновение христианства, его сущность и философская специфика

2. Развитие античного идеализма в учении неоплатоников

3. Проблема соотношения религии и философии в учениях раннехристианских мыслителей-апологетов и их последователей

4. Проблема влияния античного философствования на формирование христианской догматики

Заключение

Список использованных источников

Введение

Христианство - великая мировая религия. В ходе своего исторического развития она распалась на три большие ветви:

Православие, католичество и протестантизм, каждая из которых, в свою очередь, имеет направления, течения и церкви. Несмотря на существенные различия между верующими этих течений и церквей, их всех объединяет вера в Иисуса Христа - Сына Божьего, пришедшего на Землю, принявшего страдания во имя искупления человеческого греха и вознесшегося на небо. На Земле более миллиарда последователей христианства. На основе христианства выросли современные европейская и американская цивилизация, более тысячи лет прошло с тех пор, как христианство его православной разновидности утвердилось в России. В общественной, государственной и культурной жизни нашей страны христианство играло и играет по сей день исключительную роль. Без знания основ христианства не возможно понять корни современной цивилизации, особенности историй многих стран мира, культуру разных эпох и народов, русскую культуру. Изучать христианство можно всю жизнь, т.к. оно представляет собой огромный богатейший мир, сокровищницу мудрости, красоты, источник глубоких чувств и переживаний.

Итак, зададимся вопросом - каковы причины возникновения христианства? Почему значительная часть истории и культурных традиций человечества за последние две тысячи лет восходит к событиям произошедшим в не самой значительной провинции Римской империи во времена позднего правления императора Тиберия и его последователей (Калигулы и т.д.)? Что в этом регионе и в этом временном интервале было такого особенного, почему имело такие далеко идущие последствия?

1. Возникновение христианства его сущность и философская специфика

В отличие от ранних религиозных систем, складывавшихся в процессе формирования древних очагов цивилизации на Ближнем Востоке, христианство появилось сравнительно поздно, в условиях уже развитого общества с острыми социальными, экономическими и политическими противоречиями. Появляющаяся в таких условиях новая религия, претендующая на широкое внимание и распространение, должна была откликнуться на запросы своего времени и предложить какие-то, пусть иллюзорные, но достаточно весомые в глазах миллионов людей пути и способы разрешения раздирающих общество противоречий, сглаживание их, направления их в иное русло. Новой религии следовало так же решительно отказаться от этнической ограниченности, свойственно ранним религиозным системам. Это было необходимое условие, т.к. в противном случае она не смогла бы овладеть умами людей, независимо от их происхождения и социального положения.

И, наконец, еще одно: новая религия должна была быть достаточно интеллектуально развитой и насыщенной, включая в себя все то, чего достигли уже существовавшие до нее религиозные системы обширного ближневосточно- средиземноморского региона.

Удовлетворить всем этим условиям было не просто. И все-таки вызов эпохи, потребности времени вели к тому, что на рубеже нашей эры в антично эллинистическом мире уже формировались системы, способные дать ответ на этот "вызов". Среди них стоит упомянуть занесенный из Персии митраизм, получивший широкое распространение в Римской империи и явно повлиявший на последующее формирование христианство. Видимо, при благоприятных условиях в такого рода систему мог вырасти и неоплатонизм, сложившийся на основе религиозного осмысления идеалистической философии Платона.

Ф. Энгельс называл платоника Филона Александрийского "отцом", а римского стоика Сенеку "дядей" христианства. Филон Александрийский (ок.30/25 г. до н.э. - 50г. н.э.) был главой иудейского-александрийской философской школы. Христианство позаимствовало у Филона учение о мировом духе и божественном слове - Логосе - посредником между Богом и человеком. Формирование самого понятия бога произошло не без влияния неоплатонической идеи об "едином", некоей божественной сущности, которая путем "эманации" (излияния) выделяет из себя мировой ум (мир идей), затем мировую душу, состоящую из отдельных душ людей и ангелов, и, наконец, чувственный материальный мир, погрязший в грехе.

Луций Анней Синека (4 г. до н.э. - 65 г.н.э.) учил своих последователей руководствоваться не страстями, а разумом, не стремиться к внешним почестям, покоряться судьбе, то есть стойко и мужественно переносить жизненные испытания. Стоики обосновывали идею равенства всех людей перед богом, подчеркивали бренность земного существования. Суть этики стоицизма выражена следующим высказывании Синеки : " Человек несчастен ровно на столько, на сколько он себе это представляет".

Возможно, такой системой могла стать какая- либо из восточных религий, в первую очередь иудаизм - при условии разрыва ограничивавших его возможности национальных рамок . Однако ни один из возможных "кандидатов" так и не преуспел в своем стремлении достичь всеобщего признания. Этот успех выпал на долю христианства - учение принципиально нового , но впитавшего в себя из концепций соперничавших с ним учений все то , что могло его обогатить и усилить.

Итак, христианство , как наднациональная "вселенская" религиозная система , возникла в условиях , когда почти весь ближневосточно-средиземноморский мир был объединен в рамках наднациональной Римской империи. Но первоначальные очаги этой религии возникли отнюдь не в центре этой могущественной империи : они появились на ее периферии , причем на восточной и юго-восточной периферии, в тех издревле освоенных человечеством очагов цивилизации, где пласты культурной традиции были особенно мощными и где всегда сосредоточивались центры пересечения различных идейный и культурных влияний. Это было влияние и иудейских сект, и греко-римской философии , и религий Востока.

На рубеже нашей эры иудаизм, как упоминалось , переживала глубокий кризис. Не смотря на то , что число иудеев , по подсчетам современных специалистов, исчислялось в ту пору несколькими миллионами (цифра весьма заметная для этой эпохи) и что солидные иудейские колонии распространялись уже по всему Средиземноморью, включая Египет и Малую Азию, конкретно историческая ситуация и реальное соотношение сил все более очевидно вели иудейское общество к кризису. Кризис усилился после подчинения Иудеи Риму. Светская власть династии Ирода не пользовалась авторитетом. Жрецы Иерусалимского храма и близкие к ним партии и группировки (фарисеи, саддукеи, зелоты) также теряли власть и влияние, чему способствовала и их явная зависимость от наместников Рима в Иудее. Не удивительно, что это состояние перманентного политического и социально-религиозного кризиса вело к оживлению эсхатологических пророчеств, активизация деятельности различного рода сект с их ожиданием мессии, который вот-вот придет и от имени великого Яхве спасет запутавшийся в противоречиях, но все же богоизбранный народ. Мессия (греческий эквивалент этого иудейского термина - христос) ждали почти все со дня на день.

Ожидание мессии является выражением не только религиозно-мифологической идеи. Социальный смысл и содержание мессианских чаяний заключаются в глубокой жажде перемен, в мечте о переустройстве мира. В то же время это является свидетельством отчаяния, вызванного сознанием невозможности только своими силами искоренить зло и социальную несправедливость на земле.

Столь напряженно ожидавшийся мессия просто не мог не появиться. И он появлялся, причем неоднократно. Все чаще то в одном, то в другом районе Иудеи, а то и вне ее, на периферии, среди евреев диаспоры , руководители отдельных сект, бродячие проповедники или экстравагантные странники объявляли себя мессиями, призванными спасти заплутавшихся иудеев.

Обычно власти болезненно реагировали на проповеди подобных деятелей. Все самозванцы сразу объявлялись лжемессиями, и их деятельность пресекалась. Это, однако, не могло приостановить процесс. На смену неудачникам приходили новые, и все повторялось снова. Иногда главы влиятельных сект оказывались достаточно могущественными, чтобы бросить вызов всесильному Риму. В результате следовавших за этим восстаний и войн (иудейские войны) Иудея как государство, а вместе с ней Иерусалим и Иерусалимский храм во 2 веке н.э. перестали существовать.

Тем не менее именно постоянные гонения на спорадически появлявшихся харизматических лидеров и пророков, чьи деятельность и проповеди в условиях кризиса становились все более заметными и созвучными общим ожиданиям, и привели в конечном счете к укреплению в умах поколений идеи о великом мессии, Христе, который пришел, не был узнан и понят, погиб (приняв на себя грехи людей) и, чудесным образом воскреснув, стал божественным спасителем человечества. Эта идея и была взята на вооружение в тех ранних иудео-христианских сектах, которые стали появляться как в самой Иудеи , так и в ближайших к ней районах расселения евреев диаспоры (Египет, Малая Азия и др.) на рубеже нашей эры.

Христианство целиком вписывается в одно слово - Христос. Но что это значит? Это жертва, которую совершил Христос ради рода человеческого. Это восприятие на себя всего естества человеческого, всего нашего повреждения, всего искажения, которое постигло Адама, а затем всех его потомков в силу отпадения от Бога. Христос за нас стал клятвою и грехом (см.: 2 Кор. 5, 21). В этом самое существенное, что отличает христианство от всех прочих религий.

В других религиях основатель являлся не кем иным, как проповедником учения нового или старого и давно забытого. Поэтому во всех других религиях основатель не имеет того исключительного значения, какое имеет Господь Иисус Христос в христианстве. Там основатель - учитель, провозвестник Бога, возвещающий путь спасения. И не более. Учитель - только труба Бога, главное же - то учение, которое он передает от Бога. Поэтому основатель в других религиях всегда находится на втором плане по отношению к возвещаемому им учению, основываемой им религии. Существо религии от него не зависит, он, так сказать, заменим. Религия нисколько не пострадала бы, если бы ее возвестил другой учитель или пророк. Например, буддизм спокойно мог бы существовать, если бы было доказано, что Будды никогда не было, а был другой его основатель. Ислам спокойно мог бы существовать, если бы вместо Мухаммеда оказался кто-то другой. Это касается всех религий, потому что функции основателей этих религий заключались в их учении, которое они предлагали людям. Учение составляло существо их служения.

А христианство мог бы основать, например, святой Иоанн Креститель? Он мог бы сказать о нравственном учении, о некоторых истинах веры, но не было бы самого главного - Жертвы! Без Крестной Жертвы Богочеловека Иисуса Христа нет христианства! Можно понять теперь, почему весь огонь отрицательной критики был направлен на упразднение Христа как реально существовавшей личности! Если Его не было, если не было Того, Кто пострадал за нас. Кто принял смерть крестную - христианство рассыпается тут же. Идеологи атеизма это прекрасно понимали.

Итак, если мы хотим выразить существо христианства не просто одним словом - Христос, то скажем так: оно состоит в Кресте Христовом и Его Воскресении, через которые человечество наконец получило возможность нового рождения, возможность возрождения, восстановления того падшего образа Божия, носителями которого мы являемся. Поскольку по так называемой естественной природе мы не способны к единению с Богом, ибо ничто поврежденное не может быть причастно Богу, то для единения с Богом, для осуществления Богочеловечества необходимо соответствующее воссоздание человеческой природы. Христос восстановил ее в Самом Себе и дал возможность сделать подобное каждому из людей. Другой важнейший аспект, составляющий существо христианства, - это правильное духовное устроение человека. И здесь христианство предлагает то, что принципиально отличает его от учения всех других религий. Во первых, учение о Боге, во-вторых, понимание существа и цели духовной жизни человека, далее - учение о Воскресении и многое другое.

Итак, первое, что присуще только христианству, а не другим религиям, - это утверждение, что Бог есть любовь. В других религиях то высшее, чего достигло религиозное сознание в естественном порядке, есть представление о Боге как о праведном, милостивом судии, справедливом, но не более. Христианство утверждает нечто особенное: что Бог есть любовь и только любовь. К сожалению, это христианское понимание Бога с трудом находит себе путь к сознанию и сердцу человека. Бог-любовь никак не воспринимается «ветхим» человеческим сознанием. Тем более что образ Бога-судии встречается и в Евангелии, и в посланиях апостольских, и в святоотеческих творениях. Но какова специфика употребления этого образа? Он имеет исключительно назидательно-пастырский характер и относится, по слову святителя Иоанна Златоуста, «к разумению людей более грубых». Как только же вопрос касается изложения существа понимания Бога, мы видим совершенно другую картину. Утверждается с полной определенностью: Бог есть любовь и только любовь. Он неподвластен никаким чувствам: гневу, страданию, наказанию, мести и т.д. Эта мысль присуща всему Преданию нашей Церкви. Вот хотя бы три авторитетных высказывания. Преподобный Антоний Великий: «Бог благ и бесстрастен и неизменен. Если кто, признавая благосклонным и истинным то, что Бог не изменяется, недоумевает, однако, как Он, будучи таков, о добрых радуется, злых отвращается, на грешников гневается, а когда они каются, является милостив к ним, то на сие надо сказать, что Бог не радуется и не гневается, ибо радость и гнев суть страсти. Нелепо думать, чтобы Божеству было хорошо или худо из-за дел человеческих. Бог благ и только благое творит. Вредить же никому не вредит, пребывая всегда одинаковым.

А мы, когда бываем добры, то вступаем в общение с Богом по сходству с Ним, а когда становимся злыми, то отделяемся от Бога по несходству с Ним. Живя добродетельно, мы бываем Божиими, а делаясь злыми, становимся отверженными от Него. А сие значит не то, что Он гнев имел на нас, но то, что грехи наши не попускают Богу воссиять в нас, с демонами же мучителями соединяют. Если потом молитвами и благотворениями снискиваем мы разрешение во грехах, то это не то значит, что Бога мы ублажили или переменили, но что посредством таких действий и обращения нашего к Богу уврачевав сущее в нас зло, опять соделываемся мы способными вкушать Божию благость. Так что сказать: «Бог отвращается от злых» есть то же, что сказать: «Солнце скрывается от лишенных зрения».

Святитель Григорий Нисский: «Ибо что неблагочестиво почитать естество Божие подверженным какой-либо страсти удовольствия, или милости, или гнева, этого никто не будет отрицать, даже из мало внимательных в познании истины Сущего. Но хотя и говорится, что Бог веселится о рабах Своих и гневается яростью на падший народ, потому что Он милует (см.: Исх. 33, 19), но в каждом, думаю, из таковых изречений общепризнанное слово громогласно учит нас, что посредством наших свойств провидение Божие приспособляется к нашей немощи, чтобы наклонные ко греху по страху наказания удерживали себя от зла, увлеченные прежде грехом не отчаивались в возвращении через покаяние, взирая на Его милость».

Святитель Иоанн Златоуст: «Когда ты слышишь слова «ярость» и «гнев» в отношении к Богу, то не разумей под ними ничего человеческого: это слова снисхождения. Божество чуждо всего подобного, говорится же так для того, чтобы приблизить предмет к разумению людей более грубых».
Таких цитат можно привести сколько угодно. Все они говорят о том же, что и апостол Иаков: «В искушении никто не говори: Бог меня искушает; потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью» (Иак. 1, 13-14).

Это - совершенно новое, уникальное в истории человечества понимание Бога. Поистине, только Откровение Божие могло дать такое учение о Боге, ибо нигде в естественных религиях мы не находим такого. В естественных религиях это было немыслимо. И хотя две тысячи лет существует христианство, даже среди христиан это малоприемлемо. Ветхий, страстный человек, господствующий в нашей душе, ищет земной правды, карающей злодеев и награждающей праведников, и потому величайшее откровение Божие о том, что Бог есть любовь и только любовь, никак не принимается человеческим сознанием. По любви и только по любви, а не для «удовлетворения» так называемой Правде Божией, не для «выкупа» Бог послал и Сына Своего Единородного.

Вторая особенность христианства (в настоящее время правильнее говорить - Православия) касается существа духовной жизни человека. Христианство всецело устремлено на исцеление души, а не на заработок блаженства и рая. Преподобный Симеон Новый Богослов указывает: «Тщательное исполнение заповедей Христовых научает человека (т.е. открывает человеку) его немощи». Обратим внимание, что подчеркивается преподобным Симеоном: исполнение заповедей делает человека не чудотворцем, пророком, учителем, не достойным всяких наград, даров, сверхъестественных сил - что является главнейшим следствием «исполнения» заповедей во всех религиях и даже целью. Нет. Христианский путь ведет человека совсем к иному - к тому, чтобы человек увидел глубочайшую поврежденность человеческого существа, ради исцеления которой воплотился Бог Слово и без познания которой человек в принципе неспособен ни к правильной духовной жизни, ни к принятию Христа Спасителя.

Насколько несходно христианство с другими религиями! До чего близоруки те, которые говорят об общем религиозном сознании, о том, что все религии ведут к одной и той же цели, что все они имеют единую сущность. Как наивно звучит все это! Только человек, совершенно не понимающий христианства, может говорить об этом.

В христианстве «дела» открывают человеку его истинное состояние - состояние глубочайшего повреждения и падения: с какой стороны ни прикоснись ко мне - я весь болен. Только в сознании этой немощи у человека возникает правильная духовная сила. Тогда становится человек силен, когда Бог входит в него. Апостол Петр каким сильным себя чувствовал? И что? Апостол Павел что о себе пишет? «Трикраты молил Бога». Результат: «Сила моя в немощи совершается». Оказывается, только через познание себя, какой я есть на самом деле, в человека входит Господь, и тогда действительно человек приобретает силу: «Если и небо упадет на меня, не содрогнется душа моя», - говорил авва Агафон. А что же обетовано человеку? Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Бог обещает ввести нас не в рай, а в самое небо, и не Царство райское возвещает, а Царство Небесное». Преподобный Макарий Египетский пишет: «Венцы и диадемы, которые получат христиане, не суть создания». Не что-то тварное получает обновленный человек, он получает Самого Бога! Обожение - так именуется наш идеал. Оно есть теснейшее единение человека с Богом, есть полнота раскрытия человеческой личности, есть то состояние человека, когда он становится поистине сыном Божиим, Богом по благодати. Какая колоссальная разница между христианством и другими религиями!

Может быть, самым важным, о чем говорит христианство и что отличает его от других религий и без чего христианству невозможно быть, является его величайший догмат, выраженный в главнейшем христианском празднике, Пасхе, - догмат Воскресения. Христианство говорит не просто о том, что христианская душа соединяется с Богом, что душа будет испытывать те или иные состояния. Нет, оно утверждает, что человек - это душа и тело, это единое духовно-телесное существо, и обожение присуще не только душе, но душе и телу. В обновленном человеке все изменяется, не только душа, ум, чувства, но и само тело.

Христианство говорит о воскресении как факте, который последует вследствие Воскресения Христова. Каждый Христов не может не воскреснуть! Вспомните, насколько вызывающе прозвучала проповедь апостола Павла в ареопаге о Воскресении. Мудрецы восприняли ее как сказку, фантазию. Но христианство утверждает это в качестве одного из центральных своих догматов. Весть о Воскресении пронизывает все христианское сознание на протяжении всех 2000 лет. Величайшие святые, достигшие озарения Божия и просвещения ума, утверждали со всей силой и категоричностью эту истину. Она уникальна в истории религиозного сознания человечества.

Христианство есть религия, которая не вне нас и которую мы можем созерцать как некий умозрительный объект, рассматривая сходство и различия между ним и другими объектами. Христианство по природе присуще человеку. Но христианином человек становится только тогда, когда увидит, что не может избавиться от мучающих его страстей, грехов. Помните, у Данте в «Аде»: «Так завистью пылала кровь моя, что, если было хорошо другому, ты видел бы, как зеленею я». Вот оно, мученье. Любая страсть приносит человеку страдания. И лишь когда он приступает к христианской жизни, тогда начинает видеть, что такое грех, что такое страсть, какой это ужас, начинает видеть необходимость Бога Спасителя.

В человеческом сознании постоянно идет борьба между ветхим и новым человеком. Какого Бога выберет человек: Бога Христа или бога антихриста? Один Бог спасет и исцелит меня, даст возможность стать истинным сыном Божиим в единении с Сыном Словом воплощенным. Другой лживо обещает мне все блага земные на миг времени. Что изберешь, человек?

Но в любом случае помни, что не розовые очки и не «мудрость» страуса, зарывающего голову в песок при неизбежной опасности, спасет тебя от мира страстей (т.е. страданий), живущих в душе, но лишь мужественный и честный взгляд на самого себя, на свои так называемые силы и осознание своей глубокой духовной нищеты откроет тебе истинное спасение и истинного Спасителя - Христа, в котором заключено все твое благо вечной жизни.

2. Развитие античного идеализма в учении неоплатоников

Платон пришел к выводу, что знание базируется не на ощущении, не на мнении, а на самом себе/ Путь к нему лежит через рассмотрение общих начал и отношений. Обычно люди полагают, что непосредственно смотрят на тот или иной предмет действительности. На самом же деле человек может видеть что-то только в свете соответствующего эйдоса (идеи). Идеи -- самосущее бытие, в явлениях они только присутствуют, все видимое, слышимое, осязаемое -- лишь отражение идей, их тень.

Более того, материя сама начинает существовать через «подражание, участие» в бытии идей. Иными словами, истинно существует только идеальное бытие, непреходящее, сконцентрированное в едином или благе -- единой сущности, обладающей подлинным смыслом и значением.

Психологически учение Платон очень ярко представлено знаменитым мифом о пещере, где метафорически представлено новое определение сущности истины и одновременно излагается вопрос об отношении между бытием и знанием, о причастности идей, сущности и истины к сущему, идеального -- к материальному. Кажется не излишним привлечь внимание к такому, казалось бы общеизвестному фрагменту. Символ пещеры аллегорически представляет преобразование человека, переворот всей его сущности, в результате которого происходит его приобщение. Одновременно такая трактовка оказывается новаторской в отношении основных черт истины, методов и средств ее достижения, которые раскрываются и работают в ходе переворота основной человеческой сущности.

Определение сущности истины Платоном не ставится в зависимость от выяснения сущности явленной человеку эмпирической реальности из полноты ее имманентного содержания и перемещается на сущность эйдоса. Возникает новая трактовка характера истины, которая уже не может быть чем-то добываемым в процессе обычного эмпирического познания, а требует переселения в идеальный мир. Правильно видеть -- значит правильно мыслить, познавать, усматривать за отдельными явлениями прежде всего их общее, иными словами, фиксировать в познании не само чувственно сущее, охотящееся за видом в поисках какой-либо определенности, а его эйдос, который ради реализации своего видового существа преследует текучую чувственность.

Истина и сущность тождественны идее (эйдосу). Как таковые они меняют свое местопребывание. Отныне их основная стихия -- идеальное. С одной стороны, идея соединяет познание и познаваемое. Она есть то общее, благодаря чему познаваемое приобретает вид, а познание -- способность видеть. С другой стороны, между познанием и познаваемым возникает пропасть.

Идея как сущностная истина сущего, видообразующее общее, своим онтологическим статусом радикально отличается от того, что является. Однако большинству людей трудно отказаться от чувственно переживаемой жизни в обмен на проблематическое «нечто», никоим образом не подтверждаемое чувственным опытом, очевидностью. Участь большинства, придерживающегося устоявшегося житейского опыта, -- пещерные зрелища теней. Поэтому Платон считает крайне важным подорвать веру в действительность и основательность предметного мира, разрушить соответствующие ценностные ориентации, подвести человека к сознанию того, что истина -- все же нечто большее, чем только правильность в описании видимого, что необходимое для подлинного знания единство принципиально недостижимо в области разобщенных и текучих чувственных восприятий. Задача философии -- устремить духовную деятельность человека на абсолютные ценности идеального бытия. Этому препятствует неразумная, вожделеющая, смыкающаяся с телом часть души, делающая человека рабом. Поэтому Платон изображает Сократа радующимся близкой смерти, ибо она избавит его от тела, которое «не только доставляет нам тысячи хлопот -- ему необходимо пропитание -- но вдобавок подвержено недугам…, по вине тела у нас нет досуга для философии». Соответственно определяя философию, он говорит: «Те, кто подлинно предан философии, заняты, по сути вещей, только одним -- умиранием и смертью» (Федон 66 a), которая избавляет душу от телесного гнета, но не от самой жизни, ибо душа бессмертна.

Так впервые возникла система трансцендентно ориентированного этического идеализма, согласно которому абсолютные ценности (и высшая ценность -- благо/добро) принадлежат некоему иному бытию, по сути своей онтологически параллельному реальностям земной жизни. На передний план выступила тенденция к девальвации существования. Внутренний смысл бытия человека состоит в том, чтобы быть максимально включенным духовную сферу.

Этим аспектом платонизм был, вероятно, наиболее привлекателен для христианства, так как вслед за Сократом, но более последовательно подводил сознание к идее актуальности идеального плана бытия как всеобъемлющей, абсолютной реальности.

Итак, задача философии, по Платону, состоит в том, чтобы помогать постигать высшую мудрость и с ее помощью созерцать истинное, вечное, прекрасное бытие. К такому созерцанию способны лишь те, кто умеет погружаться в экстатическое состояние познания-восхождения, кто искренне любит идею и стремится к ней. Но тут возникают сложности.

С точки зрения разума иррациональный элемент является источником заблуждений. Но по Платону, иррациональный элемент образует в познании ту сферу, которая является тем источником высшего, безусловного познания -- постижения. В этом плане диалектика как метод разумного познания оказывается все же недостаточной для восхождения к высшей истине.

Диалектика (в узком смысле) есть искусство обнаруживать и изобличать противоречия в различных мнениях относительно вещей, которые сами парадоксальны; она не раскрывает полное содержание усматриваемой истины, а только побуждает мысль направиться от мнимого знания к действительному. Задача рационально-диалектического познавательного метода состоит в том, чтобы с помощью суждений о противоречивых ситуациях получить непротиворечивое знание, возвыситься над противоположными высказываниями, поскольку таковые относятся к заблуждению и лжи, совпадающими с чувственным бытием. В сверхчувственном же, составляющем сферу абсолютной истины, в мире идей противоположности отсутствуют, а следовательно отсутствуют и противоречия. В этой сфере диалектика разума бессильна. Определение Платоном философствования как упражнения в умирании и смерти выражало поэтому его требование в интересах высшего познания-восхождения освободиться от эмпирического, преодолеть дискурсивное понимание мира, возвыситься до интуитивно-экстатического постижения истинных сущностей (идей).

Неоплатонизм -- вот второй феномен, вклад которого в христианскую мысль можно наиболее отчетливо проследить. Разумеется, в процессе своей переработки христианские мыслители как бы растворили пантеизм Плотина посредством отрыва его онтологии от натурфилософии и приведением этой онтологии к форме чистой теологии. После такого преобразования даже учение об эманации могло быть продуктивно использовано в богословии.

Эманация, как вневременное, вечное истечение Первоединого с порождением Ума могла быть так истолкована как порождение Отцом Сына (в Троице).

Соответственно учению об эманации Души из Единого при посредстве Ума в соответствие было поставлено исхождение Святого Духа. Настроения Иоаннова Пролога, понятые как отождествление Сына (Христа) с Логосомтолько облегчили усвоение христианством схем Плотина. Ведь Плотин учил также и о многом другом, сродственном христианским идеям, но не получившем сразу подобной популярности и систематической разработки, например о восхождении к Единому, о свободе и предопределении, о нематериальности души. У Плотина и его учеников философия также переплеталась с теологией. Совокупность таких факторов помогает понять, почему в период основных богословских контроверз по выработке канонического типа христианского богословия и мировоззрения, учителя церкви перенимали у неоплатоников как методы спора, так и идеи.

Среди христианских богословов всегда были сторонники откровенного иррационализма, делавшие упор на мистику, но их попытки построить систематическую богословскую систему на антиинтеллектуализме не имели успеха. Единомышленники радикального Тертуллиана, призывавшего идти в Иерусалим минуя Афины, то есть искать спасения пренебрегая греческой мудростью, оставались в меньшинстве. Определенно преобладание тенденции, полагавшей, что эллинское философское мышление уже сказало о Боге то, что провозглашает христианство, только менее ясно и достоверно, чем новая религия. Мы знакомы уже с очень выпуклой позицией Климента Александрийского в этой связи. На новом этапе нельзя пройти мимо фигуры Оригена Александрийского, великого христианского философа, впервые предпринявшего попытку систематического объяснения христианства в эллинистических (неоплатонических) философских категориях.

Неоплатоническая ориентация Оригена наиболее явно проявляется в его учении о сотворении мира, изложенном в III кн. Его труда «О началах». Само название книги, -- как пишет прот. И. Мейендорф, -- своей неоднозначностью отражает двойное намерение -- построить философскую систему, объяснить первопричины бытия и одновременно соотнести свое учение с библейским. Ориген пытается примирить библейскую идею о начале тварного мира с платоническим признанием реальности только вечных идей. Для платоника важно то, что существует вечно, он не интересуется тем, что происходит во времени, так как время есть лишь тень вечности. Напротив, для еврейского образа мысли история, а тем самым и время являются основой реальности.

Отправной точкой рассуждений Оригена о видимом, эмпирическом мире служит утверждение разнообразия и неравенства, царящих в нем. Для неоплатоника неравенство и разнообразие есть признак несовершенства, которых Бог не творил. Бог не сотворил людей, животных и прочие тела одних прекрасными, а других безобразными, полезными и бесполезными. Причина этого наглядного положения дел, по Оригену, заключается не в Боге, не в первотвари, а в ее свободе. Причиной разнообразия окружающего мира является падение. Справедливый Бог сотворил вполне равные тела. Как неоплатоник Ориген связывает совершенство с понятиями духовности и сферичности. Изначальное совершенство разумных существ он описывает, во- первых, как бестелесность, а во-вторых, пользуясь неоплатонической аллегорией, как сферичность, шарообразность (О началах - кн.1, гл. 5, §3).

Их жизнь состояла в свободном созерцании сущности Бога и в наслаждении Его любовью. Постепенно этим существам наскучило (!) созерцать божественную сущность. Обладая свободой они начали отвлекаться, и в этом состояло грехопадение, в результате которого существа утратили духовную природу, облеклись телами и приобрели различные «имена». Так возник физический мир с его разнообразием и неравенством (О началах - кн.1, гл. 5, §3; гл. 7, §3).

Как неоплатоник, Ориген верил в вечность всего существующего. Так, сам Бог никогда не «стал» творцом, а всегда им был. Поэтому и существующий мир вечен в своем идеальном, а не эмпирическом бытии. Логическим следствием отсюда и будет представление о будущем всеобщем восстановлении всего падшего в творении, о собирании погрязшего в несовершенстве в удалении от Бога мира к Творцу. За это учение об апокатастасисе Оригена было легче всего идеологически преследовать и анафематствовать, что и случилось, но не могло отменить глубины его эллинистическо-христианского синтеза, равного которому по глубине органического усвоения неоплатонизма христианским мировоззрением нет в истории.

3. Проблема соотношения религии и философии в учениях раннехристианских мыслителей-апологетов и их последователей

Сам Новый Завет, как первоисточник христианского мировоззрения, вовсе не вовлекает античную философию в предмет своего рассмотрения. В фундаменталистских кругах иногда склонны приписывать новозаветному богословию антифилософскую направленность, но такое толкование не выдержано. Часто упоминаемый текст Кол. 2:8 концентрирует свое внимание на увлечении местных верующих малоазийскими герметическими культами. Слово«философия» здесь не коннотирует с представлением о греческой (эллинистической) академической традиции. Кажется, что говорить о влиянии античной философии на новозаветное богословие не приходится. Новый Завет является документом изначально пророческого, харизматического содержания. Редактура, приведшая новозаветные тексты к каноническому виду не затронула основных апостольских интенций и не внесла здесь принципиально нового в смысле философской рефлексии.

В обстановке, когда христианство оставалось в Империи religio illicita, зародилась ранняя апологетика. Целью апологетов было, прежде всего, продемонстрировать языческому обществу приемлемость христианства с культурной точки зрения. Это было трудной задачей, так как христианам приходилось сталкиваться с нападками по многим направлениям. Их обвиняли в варварстве, за то, что они почитали боговдохновенными никому неизвестные и противоречивые еврейские писания. В этой связи апологеты стремились найти вечный смысл ветхозаветной истории. Нужно было также найти параллели между греческой философией и христианской мыслью, но одновременно представить греческую философию предшественницей христианства, а его, в свою очередь, -- откровением того, что предшествующая философия лишь предчувствовала. Таково было понимание взаимосвязи христианства и античной философии в среде апологетов II-IV вв.

На новом уровне понял место философии в христианском мировоззрении Климент Александрийский (150-251? гг.). Климент являет нам лицо типичного христианского интеллектуала, которых во множестве представит дальнейшая история. Не будучи связан жесткими догматическими категориями, которые на рубеже II и III вв. еще не были разработаны, Климент, в своих попытках обосновать христианство в категориях современного ему знания зачастую делает собственно христианство, как учение, и комплекс воззрений эллинистической философии просто таки двумя сторонами одной медали. В его понимании часть истин христианского учения содержатся в язычестве, и между философией и Евангелием нет полной противоположности -- обе стремятся к достижению высшей истины. Стремясь обратить греков в христианство Климент проводит мысль, что как для евреев закон Моисея был «детоводителем» ко Христу, так для греков -- философия.

Климент стоит у начала мощнейшей струи определенного понимания рассматриваемого вопроса. В соответствии с ней разум, понимаемый в качестве общего корня бытия как Бога, так и человека, сообщающий миру единство, предписывающий проверять любые суждения им же установленными критериями, придерживаться системы доказательств, а также уверенность в том, что мышление, основанное на нем, в состоянии добывать истину о предмете веры, составили основу схоластической методологии христианского богословия.

4. Проблема влияния античного философствования на формирование христианской догматики

Христианство не имело бы возможности стать вселенской религией, не начни оно говорить на языке Академии. Образованный грек не мог понять, почему христиане уделяют такое внимание совершенно незначительным эпизодам библейской истории, венчавшимся абсурдным по греческим понятиям Воскресением из мертвых, в которое уважающий себя философ верить не мог.

Новый Завет дважды указывает на такой конфликт. Первый раз в описании речи апостола Павла а Афинском Ареопаге, когда эпикурейцы и стоики слушали его то тех пор, пока он не дошел до проповеди Воскресения Христа. Это привело к насмешкам слушателей, склонных обсуждать общие проблемы

Другое указание, уже чисто идейное содержится в апостольском послании: «Иудеи требуют чудес, и эллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для иудеев соблазн, а для эллинов безумие». Однако удивительным образом нашлась взаимоприемлемая форма, обеспечившая христианскую коммуникацию в античном мире. Главное, что не произошла утеря собственно христианского содержания. Вскоре по возникновении христианство вступило в кризис самоидентичности, из которого вышло тем, которое мы знаем по великому зданию западноевропейской цивилизации. В частности, продолжилась философия, которая обрела в рамках новой религии место, позволившее ей творчески развиваться. Обобщим те основные формообразующие вклады, которыми античная философия подготовила почву для собственного продолжения в христианском мире.

Выдвинутая Сократом формула нравственного самоусовершенствования, особенно в связи с ее евангельскими параллелями сделалась в христианстве практически основным моральным императивом. «…Все внешние человеческие дела, все способы внешнего устроения и упорядочения жизни опираются на внутреннее дело -- на осмысление жизни через духовное делание, через взращивание в себе сил добра и правды, через достойное вживание человека в первоисточник жизни -- Бога». Весьма продуктивной в религиозном смысле оказывается сократический путь! Любой Человек, лишенный жизненного счастья, может надеяться, что не все потеряно, что праведность и долготерпение будут вознаграждены. Сократовский принцип преодоления зла и социальной несправедливости путем облагораживания мыслей и морального облика людей превратилась в христианстве центральный принцип вероисповедных наставлений и катехизации.

Христианское богословие не только переняло намеченную Платоном характеристику оппозиции абсолютизированной им безусловности идеального становящемуся материальному бытию, но и значительно усилило его. Мыслители прошедшего века, как и богословы прошедших эпох, находят у Платона элементы христианства, открывают «сродство» между Платоном, его «видением вечного, образцового, идеального небесного мира» и «Христовым откровением», ссылаясь при этом на «основоположную христианскую истину о духе, который дышит где хочет».

Различны пути восприятия платонизма, что хорошо видно на примере анализа аристотелианской его критики. Согласно А.Ф. Лосеву, Аристотель, как сторонник формально-логического метода не понял диалектической модельно-порождающей природы идей, которые одновременно и в телах и вне их. В силу чересчур вещной трактовки идей он упрекает учителя в излишне радикальном их противопоставлении сущему и в конце концов сам впадает в приписываемую пну крайность -- учит о трансцендентном объекте, о дуализме перводвигателя как самодовлеющей сущности и реальных вещей. В нашем контексте важно отметить, что из всех возможных историко-философских линий понимания платоновского идеализма в христианстве получили рефлексию и культивировались только те их стороны, которые хотя и не всегда были самыми правильными, но зато поддавались спиритуализации и в наибольшей мере способствовали развитию представлений о трансцендентном бытии, обоснованию христианского универсализма.

Для интеллектуалистски ориентированных кругов раннего христианства было крайне желательным (но и насколько же затруднительным) примирение античной и библейской космогонии и психогонии. Не вполне отдавая себе отчет именно в этой потребности авторы стремились к органическому внедрению античного философского материала в собственно христианские построения, но здесь был неизбежен эклектизм. Слишком различны были конститутивные составляющие обеих сторон. Однако результат был достигнут в определенной степени. Пример удивительных построений Оригена является наглядным тому свидетельством. Здесь хорошо видно, что внедрение античных парадигм в христианские доктрины вело ко все большей его спиритуализации и интеллектуализации, во многом к рационализации. Это в свою очередь способствовало дальнейшему облегчению его принятия образованной частью античного мира. Процесс шел усиливаясь и со все большим масштабом. Христианство побеждало античный мир его собственным оружием.

Конечно, религиозно ориентированная среда, особенно в условиях современной секуляризации, содержит в себе весьма консервативные настроения и сама по себе не является оплотом прогресса. Множество верующих не изучает и не знает философии, однако прямой ответственностью образованного христианина является широкая гуманитарная подготовка, поскольку наука есть путь к философии, которая находится с верой в тесной связи. Проблема, рефлектированно поднятая еще Климентом Александрийским, очень остро стоит в настоящее время, когда многие образованные люди считают христианство невежеством и обскурантизмом. Рассмотрение влияния античной мысли на формирование христианского богословия, методов проповеди и подобных обстоятельств крайне важно. Во-первых, по причине того, что это -- самые первые внешние воздействия на новую религию. Первые не значит главные, но первые -- значит характерные, моделеобразующие. Во-вторых (и это вытекает из первого), для продолжения действенной коммуникации с христианством в рамках современного общества на основе современных ментальных парадигм, меру сообразования которых с христианством можно лучше уяснить именно через изучение пределов и направлений идеологических трансформаций этой религии под воздействием философской мысли в прошлом.

Заключение

В условиях крушения античной цивилизации, приходу к социально-политическому господству в регионе представителей варварских племен, нагруженных религиозно ориентированным мироощущением молодой христианской религии, еще не растратившей своего харизматического запала, философия просто не могла оставаться на прежнем пьедестале и должна была, как минимум, облечься в одежды новых властителей дум. Такими одеждами были сопряженность с религиозной идеологией, основанной на принципах откровения и монотеизма, общих для иудаизма, христианства и мусульманства, но чуждых античному религиозно-мифологическому мировоззрению. Можно определенно констатировать глубокую озабоченность философии религией и теологией. Теологическая идея выполняла для средневекового философа ту же роль, какую для античного выполняла эстетико-космологическая.

Налицо теологизация философии, обратной стороной чего была философизация и рационализация теологии, этой владычицы средневековой мысли, которая становилась благодаря этой рационализации более терпимой к самой философии. Именно эти обстоятельства привлекают наше особое внимание. Какое именно влияние оказала античная философия в своей актуальности на формирование будущей «царицы наук»? Что в античной философии стимулировало дальнейший ход историко-философского процесса в таких катастрофических (по меркам классической античности) условиях? Ведь, как мы сказали, философия могла бы просто не продолжаться весьма длительное время, не испытай теология прежде формирующего влияния античной философии!

Эту задачу выполнила патристика, представлявшая огромный авторитет для последующей (средневековой) философии.

Церковь оправдывала свое исключительное право на суждения в вопросах веры ссылкой на связь с апостольской традицией и древней церковью. Церковь древняя формировала свои представления, наряду с новозаветным каноном, на базе античной философской традиции. Если мы допускаем в трудах Отцов еще что-то, кроме переложения библейского материала и его применения в соответствующей ситуации, то откуда было исходить иному, кроме как из компендиума той мысли, внутри которого воспитывались и получали образование мыслители ранней церкви. Отсюда, представляется крайне важным проанализировать методологическое и содержательное воздействие античных философов (пусть в самом общем, парадигматическом виде) на раннюю христианскую мысль. Конечно, доктринально патристика была неоднородна, но эта неоднородность зависела преимущественно от исторических перипетий христианства в первые века. Это оказывало влияние на большую или меньшую расположенность к восприятию различных сторон античного философского наследия, но влияние историческое не имело определяющего значения. Были восприняты наиболее соответствующие (в плане упомянутого рационализирующего влияния философии на теологию) аспекты античной философии.

Патристические труды являют нам многообразие оттенков и философских позиций их авторов. Одной из причин такого обстоятельства являются непрерывные контакты раннего христианства с эклектичной философией поздней античности. Первоначально в таком контакте происходило заимствование идей и понятий для конструирования, позже -- для философского обоснования христианского мировоззрения. Кроме того, влияние философской мысли было различным даже в одно время. Так в Антиохии, где развилась одна из основных богословских школ раннего христианства, преимущественным методом была аристотелианская метафизика. В Александрии же формировалась не менее мощная богословская традиция, пользовавшаяся неоплатонической диалектикой. Вот результат -- Антиохия стала одним из оплотов арианства, а Александрия последовательно проводила ортодоксальные идеи.

Сам факт влияния античной философии на христианских мыслителей первых веков по разному оценивался (и просто не признавался) в разные эпохи.

Список использованных источников

1. Антология мировой философии. М., 1969-- 1971. Т. 1 -4. Библия.

2. Боэций. Утешение философией и другие трактаты. М., 1990.

3. Всемирная энциклопедия: Философия / Гл. науч. ред. и сост. А.А. Грицанов. 2001

4. Гриненко Р.В. История философии: Учеб. пособие. М., 2003.

5. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1972.

6. Донини А. У истоков христианства. М., 1989.

7. История философии в кратком изложении. М., 1991.

8. Коолстон Ф. История философии. Средние века. М., 2003.

9. Майоров Г. Т Формирование средневековой философии: Латинская патристика. М., 1979

10. Мистическое богословие. Киев, 1991

11. Неретина С.С. Верующий разум. К истории средневековой философии. Архангельск, 1995.

12. Плотин. Избранные трактаты: В 2 т. М., 1994.

13. Радугин А.А. Философия: Курс лекций. М., 1995.

14. Рассел Б. История западной философии: В 3 т. СП6., 2001

15. Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней: В 4 т. СПб., 1997.

16. Свенцицкая И.С. Раннее христианство. Страницы истории. М., 1988.

17. Скирбекк Г., Голье Н. История философии: Учеб. пособие. М., 2001.

18. Соколов ВВ. Средневековая философия: Учеб, пособие. М., 1979.

19. Спиркин АР Философия: Учеб, М., 2001.

20. Султанов Ш. Плотин. М., 1996.

21. Философия: Учебник / Под ред. В.Д. Губина, Т.Ю. Сидориной. М., 2003.

22. Философский энциклопедический словарь / Под ред. С.С. Аверцева и др. М., 1989.

23. Чанышев А.Н. Курс лекций по древней и средневековой философии. М., 1991.

24. Чанышев А.Н. Философия древнего мира: Учеб, для вузов. М., 2001.

25. Штекль А. История средневековой философии. СПб., 1996.