Отражение этнокультурных контактов с казахами в фольклорной традиции сибирских казаков (ХVІІІ-ХІХ вв.)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Отражение этнокультурных контактов с казахами в фольклорной традиции сибирских казаков (ХVІІІ-ХІХ вв.)

Г.Т. Каженова

В течение нескольких столетий фольклор русских казаков, в силу исторически сложившихся обстоятельств, развивался обособленно. Сибирские казаки на протяжении всей своей истории жили бок о бок с тюркскими народами. Они вели с ними торговые сношения, участвовали в составе русских военных, дипломатических экспедиций и миссий в Степь, их брали в полон. В то же время в казачьей общине было немало татар, калмыков, башкир, казахов. Сибирские линейные казаки поголовно владели двуязычием - наравне с русским знали казахский язык. Межэтнические связи обусловили проникновение в казачью среду этнографической, языковой и поэтической культуры казахского народа. Сибирские казаки, жившие на границе, а затем и в Казахской степи, в силу численного превосходства иноэтнических соседей - казахов, попадали под их влияние. Этнокультурное взаимовлияние, взаимопроникновение традиций, причем с преобладанием казахских над казачьими, влияние местных условий получили отражение в материальной и духовной сферах жизни казачества и, соответственно, в фольклоре. казачество фольклор этнокультурный

Фольклор же является органической составной частью сложной бытовой культуры. Фольклор также отражает нормы, мнение и ценности социальной группы, сословия. Фольклор сибирского казачества Степного края, являющийся частью русского этноса, относится к общерусской культурной традиции. Но в то же время, бытуя в традиционном русле, он имеет местные особенности. Как отмечают исследователи, "устное коллективное творчество казаков - это "производство" и воспроизведение традиционной духовной культуры, отражение воинского быта, жизни станицы, системы социальных отношений и т.д." [1, 234].

Самобытность же проявляется, прежде всего, в тематике, отразившей своеобразные условия исторической, социально-экономической жизни, сформировавшей нравственно-бытовые устои, казачье мировоззрение, мироощущение и их духовную культуру. Особенности языкового стиля и говора, своеобразная манера исполнения произведений - другая сторона специфики их устного творчества.

Первые записи сибирского фольклора относятся к 30-м годам Х!Х в. Но собиратели придавали первостепенное значение этнографическому материалу, а вот, например, песням отводили роль лишь иллюстративного материала, давали их в сокращении, по начальным строкам, в переложении [2, 9]. К сожалению, из общей массы сибиряков собиратели стали выделять казаков, как и другие этнографические группы русского населения, объединенные своеобразием обрядов, обычаев, песенных традиций, лишь на рубеже ХГХ-ХХ столетий. Но большей частью они касались фольклора казаков Восточной Сибири (енисейских, забайкальских и др.), не соприкасавшихся с казахами [2, 12]. Из фольклорных жанров сибирских казаков до нас дошли в основном песни.

В связи с этим большую ценность как источники представляют записи "Казачьих песен" Ф. Зобнина со слов казаков Усть-Каменогорского уезда и Бийской казачьей линии. Записи Ф. Зобнина относятся к 1847 г., но были опубликованы в Записках Семипалатинского подотдела ЗСОРГО лишь в 1903 г. Первый выпуск песен Сибирского казачьего войска был издан в Петрограде в 1916 г. по распоряжению бывшего Военного министра А.Н. Куропаткина. В этот выпуск вошли, преимущественно, песни военные, военно-исторические и военно-бытовые, получившие распространение в пределах территории Сибирского казачьего войска [3].

Собирателем фольклорного материала русского населения Сибири являлся Г. Потанин. Записывал он преимущественно в селах близ Семипалатинска и частично на Алтае, в Кулундинской степи, но главным образом в местах расположения казачьих войск. Им были записаны редкие сибирские казачьи воинские песни ("По славной крепости Копальской", "Завидуют крестьяне казачьему житью") и исторические песни, посвященные исключительно одному образу - Суворову [4, 159]. Большое количество ценного устно-поэтического материала было собрано в Южной Сибири барнаульским краеведом и этнографом С.И. Гуляевым. Собранные им исторические песни многочисленны и разнообразны. Здесь мы находим почти все основные сюжеты наиболее популярных исторических песен с ХVI по ХК вв., начиная с песен об Иване Грозном и кончая песнями об Отечественной войне 1812 г.

В Казахстане русский фольклор, не говоря уже о собственно казачьем, до недавнего времени не изучался. Филологические работы по русскому фольклору, которые появились в 70-80 годы ХХ в., были представлены единичными изданиями. Лишь в 80-х годах в Казахстане под ред. проф. М.М. Багизбаевой была организована научно-исследовательская лаборатория по региональному изучению русского фольклора.

К настоящему времени обследованы Семиречье, Восточный Казахстан, частично Северный и Западный Казахстан, имеются работы по изучению поэтического текста фольклорных произведений [5, 215.]. В их числе представлены сборники фольклора уральских и семиреченских казаков [6-8]. Изучение русского фольклора в сопредельной Омской области так же началась позже, чем во многих других регионах Сибири [9].

Среди этих работ нет специальных исследований по фольклору сибирского казачества, однако наличие имеющихся позволяет нам прибегнуть к ним, применяя сравнительно-сопоставительные методы.

Русско-казахские фольклорные взаимосвязи имеют обоюдный характер. Более исследованным является влияние русского фольклора на казахский, но до сих пор мало уделялось внимания обратному явлению. А между тем "происходила подпитка русского фольклора казахским национальным фольклором, обычаями, правами, традициями и обрядами. От такого взаимного влияния и казаки и казахи ничего не потеряли, а наоборот, обогатились", - отмечала М. Багизбаева [10].

Отмечая это, исследователь казачьего фольклора М.М. Багизбаева писала: "Например, если казак мчится на коне и малахай на его голове, халат развевается - это разве не обратное влияние? И если Василиса Прекрасная выходит из юрты, а ее приданое везут на нескольких верблюдах?" [10]. Кстати, здесь можно отметить, что правы исследователи, которые считают фольклорный текст не только явлением духовной культуры, но и отражением материальной культуры казачества - в деталях одежды, вооружения, быта и т.п., хотя условность такого отражения несомненна [11]. Вместе с тем нельзя недооценивать их как произведения, вобравшие в себя богатые реалии из этнографического быта местного народа [6, 61].

М.М. Багизбаева также отмечает взаимное влияние и на уровне лексики, например, включение в фольклорный текст казахской лексики и реалий: "хан", "халат", "кибитка", "ой-бай-бай-бай" и др. Наблюдается, использование слов двух языков в одной частушке:

"Не носи, милый, чапан - в чапане тебе жаман

Носи, миленький, часы - при часах тебе жа?сы" [10, 23].

Или же: "Милый мой, ?айда барасы?? (куда пойдешь?)

Милочка, германцев бить!

Милый мой, онда ?лесі?! (там умрешь (погибнешь))

Милочка, не может быть! [12, 23].

К сожалению, исследователями только лишь отмечается наличие фактов взаимопроникновения русского и казахского языков, но специальных работ, рассматривающих эти явления в фольклорной традиции в ХК - нач. ХХ вв. до сегодняшнего дня нет. Видимо, это затрудняется неполнотой источников. Так, например, Г. Потанин, отмечая наиболее заметное усвоение киргизских привычек в Ямышевской станице, пишет, что там можно услышать песню, представляющую смесь киргизского языка с русским [13, 7]. Однако текста этих песен не приводит.

В книге Е.И. Коротича приводится описание шутливо-игрового момента в самобытном свадебном обряде уральских казаков, в который вплетаются казахские этнографические и языковые элементы. Так, во время веселья на свадебном пиру приходит косяшник, ряженый в пастуха-казаха один из гостей, весь разукрашенный, с длинной палкой-шестом. Он ищет телушку, которая пропала из стада. Дружка вступал с ним в разговор по-казахски:

- Бізде бір ?ашар жо?алды.

- ?айда жо?алды? ?айда болды?

- То?айда болды.

- Кім ?рлады? Оны кім к?рді?

- Бір жігіт к?рді, бір ай болды.

- Кімні? аулы? Табасы? ба?

- Табамын.

- Бір рюмка ішесін бе?

- Ішемін.

- Давай іш, сосын тап.

- Барамыз, табамыз ?ой. Мен о?ан ма?лушка беремін.

- Мынау сенікі ме? Сен танисын ба? Таныса? аласын, танымаса? кетесін.

- Жо?, менікі семіз еді.

- Кеше б?л да семіз болды.

- Мынау бізді? ?ашар ?ой. Сен алып ?ашты? ба?

- И?, мен алып ?аштым.

Перевод:

- У нас телочка потерялась.

- Где потерялась? Где была?

- Была в лесу.

- Кто украл? Кто это видел?

- Один парень видел, месяц назад.

- Откуда он? Найдешь?

- Найду.

- Одну рюмку выпьешь?

- Выпью.

- Давай пей, потом найдешь.

- Пойдем да найдем. Я ей маклушка дам.

- Не эта ли твоя? (показывает на невесту). Узнаешь? Узнаешь - возьмешь, не узнаешь - уйдешь.

- Нет, моя была жирная!

- Вчера и она была жирная.

- Эй, так это же наша телка. Ты ее увел?

- Да, я ее увел...

В доме невесты продолжали гулять. [7].

Хотя таких зафиксированных примеров в описании свадебных обрядов у сибирских казаков нам обнаружить не удалось, но, думается, что подобные явления имели место у них, учитывая, что казаки Иртышской и Горькой линий, так же как и уральские, "поголовно владели казахским языком".

Основное место в казачьем фольклоре занимает песенное творчество. В традиционной лирической песне наблюдается как бытование ее в практически неизменном виде, так и с разной степенью новациями. Сравнительно-текстологический анализ песен сибирских казаков с общерусским позволяет исследователям фольклора отметить, что традиционные песни, принесенные в Сибирь триста лет назад, в большинстве своем сохранили и старую структуру, и старый лексический строй, и даже старые топонимические названия. Так, во многих сибирских свадебных песнях имеются упоминания Дона, Дуная, Волги и сравнительно редко встречаются сибирские названия - "настолько велика сила традиции", - отмечает один из исследователей [14, 8]. Г. Потанин об этом писал, что русский народ, переселившись в Сибирь, "всегда верно держится своего, еще в Европейской России составленного воззрения" на географические явления и в Сибири "также сделал географическое определение согласно этому воззрению" [15]. Из всех жанров фольклора особенно популярными в Сибири в ХVIII--ХIХ вв. были героические былины и исторические песни с патриотической тематикой. Первое место занимали былины о подвигах богатырей Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алеши Поповича, в которых они именуются старыми казаками. "Отправляясь в новое отечество, переселенцы уносили с собой, как заветное достояние предков, поверья, сказания и песни о былинах прежнего времени, которые передавались из рода в род, сохраняя и данные в народной памяти, вероятно, с небольшими изменениями" [15, 47].

Сохранности и бытованию героического эпоса содействовала борьба русских людей, живущих в Западной Сибири, с набегами кочевников - татар, джунгарцев, казахов, которые нападали на города, захватывали в плен русских людей [15, 26-27.]. Особенности, которые отмечают исследователи в эпических жанрах фольклора, имевших распространение в регионе, заключаются в том, что они свободно обрастали местными бытовыми, климатическими и географическими реалиями. Сказочник, например, легко вплетал в свое повествование зарисовки местного пейзажа, использовал особенности говора и местный словарь [14, 8]. К большому сожалению, собиратели, констатируя такие моменты, не приводят конкретных текстов.

Ведущее место в устно-поэтическом творчестве сибирских казаков, так же как и уральских, занимают исторические жанры фольклора и прежде всего исторические песни. Они отражают определенные этапы казачьей истории и казачьего исторического мировоззрения.

Наиболее ранние исторические песни, бытовавшие в среде сибирских казаков, связаны с именем Ермака, относящиеся ко времени Ивана IY. Вместе с тем фольклор в определенных обстоятельствах является не только духовным наследием, но и "равноценным участником прагматических действий, функционирующих социальных институтов, бытовых ситуаций" [11, 50]. Традиционная в своей основе жанровая система фольклора - отражение действительности.

В героико-патриотических песнях создается коллективный образ казачьей массы, повествование о событиях и лицах ведется от имени казаков. Другая особенность их содержания - песни сатирически изображают врагов. В основном эти песни изображают воинскую доблесть, удальство и храбрость казаков, при этом они показывают социальный статус песенного героя - казака, его социальную роль, а также отражают идеологию казачества, считавшего себя предназначенным исключительно к государственной службе царю:

"... Служба - то казачья доля, И ее над нами власть.

Если нам случится драться С неприятелем когда,

Станем дружно защищаться, победим врага всегда.

Государь нас одевает И велит поить кормить,

И за службу награждает, Лишь сумей то заслужить" [16, 38].

"Мы лихие на конях, Славны в мире и в войнах,

Песню нову запоем, Не ударим в грязь лицом.

Пикой, шашкой и ружьем Всю Сибирь мы бережем!

Перейдем лишь мы за грань Азиатскую бить дрянь,

Мы возьмем киргиз в полон, одной горстью миллион,

Покорим мы для царя Степь, и горы, и моря.

С мая первого числа рассылались ордена... [17, 3].

Говоря о военно-исторических песнях казаков, исследователи Е.И. Коротин и О.Е. Коротин отмечали, что эти песни - явление сложное и противоречивое: мотивы шовинизма, ура-патриотизма, славословие царю, командирам, самим себе нередки в них. Но этими песнями нельзя пренебрегать и тем более подвергать нивелировке [6, 103.]. Песни на более раннем этапе - живой отклик на события, памятные ряду поколений сибирских казаков, и отразили сложившиеся антагонистические отношения с кочевниками. Имевшие место в прошлом столкновения казаков с казахами особенно сохранились в казачьих лиро-эпических песнях.

"Не две тученьки, не две грозные выкаталися,

Не две силушки, не две армии соезжалися.

Со правой то со сторонушки сила белого царя,

Со левой то со сторонушки азиатская.

Как не с крутых гор, каменьица покатилися,

Азиатских с плеч головушки повалилися..." [17, 2].

В песнях первой четверти Х!Х в. хорошо отображено время взаимных набегов и столкновений казаков с казахами, о гибели или тяжелом ранении казака на поле брани, на войне, на царской службе. В основном это песни местного значения и местного творчества.

". Как Сибирский буран Прискакал атаман,

А за ним есаулы лихие...

Он на белом коне,

Карабин на спине,

В тороках пистолеты двойные;

... Завтра солнца восход

Собирайтесь в поход У степных дикарей жечь аулы.

И на эту орду Я вас сам поведу,

А за мною пойдут есаулы.

Вдруг, - "Ура, атаман!"

Пронеслось по рядам,

И казацкая кровь закипела.

Громко сабли гремят, кивера вверх летят,

и вся площадь как море стонала." [16, 37].

"Из похода возвращался В край лихой казак лихой.

Вот казак и перед домом, но его он не узнал.

Видит, двор весь разгорожен,

Дом обветшал и пустой.

Он давным-давно заброшен И зарос густой травой.

Вот его сосед встречает,

Подойдя к нему, сказал:

"Здравствуй, друг!" и добавляет:

"Бог наш форпост наказал,

Нас сгубили басурманы,

Многих в кладбище снесли,

А твоих родных могилы

Все травой уж поросли." [16, 37].

Исторические песни ХІХ в. более точны в воспроизведении фактов казачьей истории. Они с большей достоверностью воспроизводят события, эпизоды, имена героев и действующих лиц. Например "Песня на смерть хорунжего Рытова" (7 декабря 1837 г.) Иногда песни, отражающие исторические реалии, несут имена действительных участников событий - хана Абылая, Кенесары.

"По киргизским шли аулам осторожно день и ночь.

Азиаты нас ласкали, провожали как друзей.

Хитр султан Аблай, мятежник, с муллою встретил нас.

По киргизской он привычке обласкать тоже хотел:

Приведя отряд к аулу, задал пышный нам обед.

По киргизскому обряду сделал он для нас байгу." [16, 39-41].

Другой вариант этой песни записан Ф. Зобниным [17, 3].

"У них храбрый был наездник

Чаначар-батыр, их султан

без боязни к русской цепи

всех он ближе подскакал." [17, 47].

Или же иногда исторические реалии в них лежат на поверхности, по которым легко приурочить их к определенным событиям. Например, в песне первой половины Х!Х в. нетрудно увидеть борьбу казаков с Кенесары Касымовым:

Что, наскучило, ребята,

Вам все время жить в степи?

Подождите - супостата Скоро сломят казаки. [17, 39-40].

Конечно же, при этом исторические песни остаются художественными произведениями, а не хроникальными повествованиями.

Исторические события второй половины Х!Х в., связанные с присоединением к России Средней Азии и Казахстана, которые получили широкий отклик в казачьих военно-исторических песнях, представляют собой отдельную группу. Сложенные в большинстве своем в среде самих участников событий, они богаты историческими чертами и установить их историческую основу нетрудно. Особенность содержания их состоит в тесной связи с историческими событиями, т.е. основа их реалистична. К примеру, это такие песни, как "По славной крепости Копальской", "О Хивинском походе", "На память о Кульджинском походе 1871 года", "Уж мы грянем под Бухарью в добрый час", " Из Кокандского похода", "Махрамское сражение" (Кокандский поход 1875 г.), "Штурм города Андижана" и др. Одна из специфических черт этих песен - географические реалии, которые они несут и которые дают основания прикрепить их по месту создания. Например, "Стоим мы в горах Туркестана...".

"Где мы жили не тужили, --

То за Чуем за рекой

День и ночь мы все следили

За неверною Ордой." [16, 39].

"Дней через десять реку Или Мы увидели..." [16, 42].

"...День через десять было на Илья (река Или)

Увидали мы его в чулме (чалма)...".

"На краю степи обширной,

У Иртышских берегов,

Проживает тихо, мирно Войско храбрых казаков." [17, 3].

Интересным является изображение в песнях типических картин степной природы:

"Наконец, в день шестой, как ковер золотой,

Развернулися степи пред ними.

И кругом пустота, лишь вдали два креста

Возвышались в безбрежной пустыне..."

или:

"Но кругом степь пуста: ни травы, ни куста,

Ни оттенка в сини отдаленной,

Кругом небо горит, воздух душен томит,

Что за зной во степи раскаленной!

И на жгучий песок, как увядший цветок,

Задыхаясь, она упадает." [17, 30-31.].

Еще одной особенностью казачьей песни является то, что большое предпочтение отдается коню. Поэтизация коня обусловлена той ролью и теми заслугами, которые он играл в хозяйственном и особенно военном быту. Он верный спутник и товарищ казака. Только на него уповает он в тяжелых походах и ратных делах, только ему доверяет он свои сокровенные мысли и чувства. Конь - любимый образ казачьего фольклора (так же как в казахском фольклоре).

"Ударив плеткою гнедого,

Казак исчез из глаз родных,

И, одобряя удалого,

Он мчится в край врагов степных."

"Из похода возвращался В край родной казак лихой

И к коню он обращался С речью трепетной такой:

О неси-ж скорей, товарищ,

К хате милой ты меня,

Уж тебя теперь, товарищ,

Отпущу на волю я.".

Таким образом, влияние межэтнических связей испытало и эпическое, и песенное творчество сибирских линейных казаков, проявившееся в том, что в текстах отображаются местные природно-климатические, географические реалии, конкретные исторические события в регионе и действующие в них лица.

Еще одним жанром фольклора, наиболее изученным на территории Центрально-Северного Казахстана являются былички [18]. Хотя их собирание и исследование происходили на современном этапе, но, думается, что они активно бытовали еще в Х!Х - начале ХХ столетий.

Быличка - один из наиболее древних жанров фольклора, ее истоки находятся в первобытной мифологии. При попытке дать определение былички фольклористами отмечалась, прежде всего, ее теснейшая связь с народными верованиями. Термин "быличка" вошел в фольклористику для обозначения мифологических рассказов, но не вошел в народную среду. Суеверный рассказ в народе может быть определен как притча, побасенка и даже предание.

Былички отражают картину мира древнего человека со свойственным ему антропоморфным способом мышления. Мир в сознании древнего человека делится на две сферы: "свой" мир - освоенный, понятный, поддающийся объяснению, мир, в котором человек чувствовал себя уверенно, и мир "чужой" - страшный, таинственный, необъяснимый. "Чужой" мир - нечеловеческий, звериный, мир природы, нередко враждебной человеку, принадлежащий богам, сфера смерти. Нетрадиционные занятия, поведение, внешний облик человека в сельской общине могли служить причиной причисления его к "чужому" миру. Исходя из этого людей малообщительных, замкнутых, отличающихся своим поведением, а также людей другой этнической принадлежности, живущих на границе "своего" и "чужого" мира, нередко считали посредниками между двумя мирами или же людьми, обладающими способностями воздействовать на "чужой" мир. Все трагические, непонятные события в жизни человека связывались с вмешательством представителей "чужого" мира или посредников между двумя мирами [18, 11]. К быличкам относятся устные рассказы, в которых мифологический персонаж обнаруживает себя появлением или действием и может быть либо назван, либо не назван в тексте, но при этом имеет традиционный облик, соответствующий народным представлениям, и устные рассказы, в которых мифологический персонаж присутствует скрыто (о сбывшихся гаданиях).

Фольклористы отмечают, что былички наиболее активно бытуют в селах со старожильческим русским населением, появившиеся в числе первых славянских поселений на территории Казахстана, в том числе бывших казачьих станицах. Для таких сел характерна сложившаяся фольклорная традиция с устойчивым кругом тем, сюжетов, мотивов и персонажей, возникшая на восточнославянской основе, но с течением времени сумевшая вобрать в себя историю заселения местности, хозяйственно-экономические, природные, культурно-бытовые особенности края. В рассказ вводились детали, характерные только для данной местности, отражающие бытовой уклад.

Так, при формировании местной фольклорной традиции под влиянием социально-экономических условий Степного края из восточнославянского фонда отбирались и входили в традицию те темы, сюжеты, мотивы и персонажи, которые отражали тип хозяйственной деятельности человека. Исследователь А.Д. Цветкова пишет, что исходя из этого становится понятна причина популярности быличек о ведьме не только в среде переселенцев с Украины (а именно украинское население является активным носителем устных рассказов о ведьмах), но практически повсеместно. Основным занятием переселенцев Степного края было скотоводство, а "главным вредным свойством ведьмы считалась способность портить скот и отбирать у коров молоко" [18, 16-18.]. Мужской параллелью ведьме считается колдун. Хотя записи быличек о клодунах не столь многочисленны, но именно в бывших казачьих станицах рассказы о колдунах бытуют активнее, чем в поселках других типов. Их отличает устойчивость сюжетов, мотивов и персонажей.

Так же как и в общерусской фольклорной традиции, малочисленны в регионе былички о духах природы, что, по мнению А.Д. Цветковой объясняется не только утратой поверий в них, но и природно-климатическими особенностями края. Например, малочисленность рассказов о лешем - следствие того, что исследуемый регион преимущественно степной.

Непосредственное влияние межэтнических связей народов на русскую мифологическую прозу Центрально-Северного Казахстана исследователи отмечали, например, в том, что героем былички, вступающим в контакт с мифологическим персонажем, может быть человек коренной национальности, к примеру, аксакал. Колдун, ведьма в быличках также могли быть людьми коренной национальности, что иллюстрирует развитие традиции в новых этнических условиях [18, 17].

Этнокультурные связи, несомненно, должны были получить отражение и в таких жанрах фольклора, как пословицы, поговорки и загадки. Казахи, храня в своей памяти сотни изречений, применяя их в речи постоянно в различных житейских ситуациях, не могли не влиять и на вербальные традиции казаков, проживающих рядом и среди которых могли бытовать пословицы, поговорки локального значения, что могло проявиться также в распространении переводов казахских пословиц и поговорок. Исследователь Я.Р. Кошелев писал: "Несомненно, что русские, заимствовав у соседей новые для них предметы домашнего обихода, рыбного и охотничьего промыслов, не могли не усвоить и повествующие о них загадки, не могли не пополнить свой запас местными афористическими выражениями. Этому усвоению способствовало то обстоятельство, что русские и аборигены, территориально соприкасавшиеся, охотно усваивали друг у друга язык - это было необходимым условием сближения народов и их взаимных влияний в области культуры". Но при этом он с сожалением отмечал, что в литературе мало отмечено примеров заимствования пословиц, поговорок и загадок в фольклоре русских и объяснить это можно только пропусками в записях собирателей [4, 154].

Таким образом, ведущими факторами формирования устного народного творчества сибирского линейного казачества являются история заселения, эмоционально-нравственные мотивы, социально-экономические условия, казахское творчество и билингвизм.

Следует отметить, что источниковая база фольклора западносибирского казачества в результате различных обстоятельств является не совсем полной и его исследование еще не завершено. Изучение межэтнических связей в фольклоре наших соседствующих народов заслуживает особого внимания и еще требует специального изучения. Но, тем не менее, имеющийся на сегодняшний день материал позволяет проследить в фольклоре сибирского казачества этнокультурное взаимодействие и взаимовлияние с коренным населением Степного края. Оно выразилось в том, что в ряде жанров сибирского казачьего фольклора, особенно в песенном, отражаются исторические, географические, природно-климатические, социально-экономические и бытовые реалии регионального характера. Прослеживается также факт взаимопроникновения русского и казахского языков, т.е. использование слов двух языков в одной частушке. Отмечается большее влияние казахского языка на уровне лексики. В силу численного превосходства казахи оказали преобладающее влияние на фольклорные традиции Сибирского казачества в рассматриваемый период.

Список литературы

1. Белецкая ЕМ. Фольклор казачества России как социокультурный феномен // Сибирское казачество: прошлое, настоящее и будущее: Материалы Межрегион. науч.-практ. конф., посвящ. 420-летию Сибирского казачьего войска. - Омск: Изд-во "Наука-Омск", 2003.

2. Русские свадебные песни Сибири / Сост. Р.И. Потанина. - Новосибирск: Наука, 1979.

3. ИвановГ.И. Предисловие // Песни Сибирских казаков. - Вып.1. Издание Сиб. каз. войска. - Пг., 1916.

4. Кошелев Я.Р. Русская фольклористика Сибири (ХГХ - начало ХХ вв.). - Томск: Изд.-во Томск. ун-та, 1962.

5. Князева И.А. Русский песенный фольклор в Казахстанском Прииртышье (Традиции и новации) // Русский вопрос: история и современность: Сб. науч. тр. - Омск: Изд-во ОмГПУ, 2000.

6. Коротин Е.И, Коротин О.Е. Устное поэтическое творчество уральских (яицких казаков). (Антология). - Ч. 1. Песенное творчество. - Самара: Самарский Дом печати, 1999.

7. Коротин Е.И. Устное поэтическое творчество уральских (яицких казаков). (Антология). - Ч. 2. Свадебный обряд. Сказки. Предания. Байки, Пословицы, поговорки. Приметы. Загадки. Детский фольклор. - Самара: Самарский Дом печати, 1999. - С. 224.

8. Багизбаева ММ. Фольклор Семиреченских казаков. - Алма-Ата: Рауан, 1989.

9. Леонова Т.Г. Истоки и перспектива изучения русского фольклора Омского Прииртышья // Русский вопрос: история и современность: Материалы 3 Всерос. науч.конф. - Омск, 1998.

10. Багизбаева ММ. Взаимовлияние - это обогащение // Мысль. - 1998. - № 8.

11. Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. - СПб., 1994. - С. 50.

12. Багизбаева ММ. Русский фольклор Восточного Казахстана. - Алма-Ата: Рауан, 1991. - C. 512.

13. Потанин Г. Заметки о сибирском казачьем войске // Военный сборник. - Т. ХГХ. - СПб., 1861. - С. 7.

14. Осипов Н.О. Ритуал сибирской свадьбы. Живая старина, 1893. - Вып.1.

15. Славороссова Л.С. И.Гуляев - краевед и собиратель народного творчества // Былины и песни Южной Сибири. - Новосибирск, 1952

16. Песни Сибирских казаков. - Вып.1. Изд. Сиб. каз. войска. - Пг., 1916.

17. Казачьи песни. Ф.Зобнин // Записки Семипалатинского подотдела ЗСОРГО. Вып. І. - Семипалатинск, 1903.

18. Цветкова А.Д. Русская мифологическая проза Центрально-Северного Казахстана: Учеб. пособие. - Павлодар: ТОО НПФ "ЭКО", 2006. - С. 264.

Размещено на Allbest.ru