Погребальный обряд у славян

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

Когда умирает кто-то из близких, мы жалеем покойного и одновременно.. боимся его! Даже те из нас, кто слыхом не слыхивал ни о славянском язычестве, ни о христианстве или другой религии. Почему?

М. Семёнова в своей книге «Мы - Славяне» утверждает, что мифологические воззрения самых разных народов так или иначе выводятся из законов психологии, общих для всего человечества. Если китайцу и шведу показать красный цвет, пульс участится у обоих - вот на каком глубочайшем уровне, на самой границе «одушевлённого» и «неодушевлённого» лежат корни религиозных представлений. Потому-то мифы весьма удалённых друг от друга племён бывают удивительно схожи, и нам порою легко понять даже мифы австралийских аборигенов, хотя мы живём на другом конце планеты…

Многим приходилось сталкиваться с тем, как разбегаются дети от своего товарища, до крови поранившегося в игре. Что это? Испуг? Боязнь крови?

Но точно так же порой поступают и жители африканских джунглей, бесстрашные войны, охотники на свирепых зверей. И вот как они объясняют своё поведение учёным этнографам, приехавшие изучать обычаи племён: « С человеком никогда ничего не случается просто так. Всё, что происходит, - это знамение Богов, злых или добрых. Если кто-то внезапно поранился - это значит, что злые духи и сама Смерть готовы им овладеть. Опасно оставаться рядом с таким человеком, несчастье заразно и всех втягивает, подобно водовороту…».

Так мифологическое сознание преломляет естественный испуг и детское рассуждение: « Если я чего-то не видел или претворился, что не видел, значит этого как бы и не произошло..»

Отсюда наш страх перед умершим: а что, если он и меня утащит туда же - на тот свет, за грань между мирами, которую нарушила Смерть?

Поэтому традиционные русские похороны содержат огромное количество ритуалов, призванных отдать последнюю дань уважения и вместе с тем победить, изгнать подальше ненавистную смерть. А ушедшему пообещать воскрешение, новую жизнь. И все эти обряды, частью сохранившиеся до сего дня, имеют языческое происхождение.

Воззрение древних славян на загробную жизнь, к сожалению, известны нам хуже погребального ритуала. Небогаты сведения о том, каково, по языческой вере, было воздаяние умершим за грехи и добродетели их земной жизни. Поэтому иногда говорят, будто славяне вообще научились различать зло и добро только после принятия христианства. Серьёзные учёные, конечно, утверждают, что это, конечно, не так. Вот таков, по мнению специалистов, был для язычников сокровенный, нравственный смысл легенды о Перуне и Змее.

Поначалу они относились друг к другу «нейтрально», быть может даже дружили. Равновесие между Злом и Добром оставалось «статическим», неподвижным, они в самом деле были неотличимы. Не было ни конфликта, ни драматических последствий, позволяющих отличить Зло от Добра.

Потом жадный Змей нарушил спокойствие: похитил жену Перуна, замкнул-заморозил озёра и реки, отнял у Земли плодородие. В конце концов, после долгих мук и страшной борьбы, Перун восстановил справедливость и путём испытаний отделил своего истинного сына от расплодившихся двойников. Так его поединок со Змеем принёс в мир нравственное начало, возможность выбора между Злом и Добром. Но побеждённый Змей не погиб, и борьба Зла с Добром будет длиться, пока существует Вселенная. Восстановленное равновесие сделалось «динамическим», о чём свидетельствует, по его мнению древних, годовой цикл природы. Язычники верили: зима и лето сменяют друг друга, отражая переменчивый баланс сил Земли и Добра…Чем же определяется это соотношение сил? Не в последнюю очередь - поведением Человека.

Человек, по верованию славян, был создан богами из дерева и святого Огня. Но любовные похождения Змея тоже породили целую ветвь людского племени, так что человек сделался «двуприроден»: в каждом сидит что-то от богов, а что-то - от хищного и неразумного Волоса. Вот почему среди нас присутствуют самые разные типы: чистые, светлые дети Добра, отвратительные «нелюди» - и весь спектр между ними, смотря какое наследие перевесит.

Борьба Зла и Добра происходит и на небесах, и в каждом из нас. Реальные и мистические испытания, которым подвергаемся мы все, очищают душу, выжигают в ней всё злое, приближают смертного к богам, насколько он на это способен… И дело здесь не только и не столько в генах, а во врождённых достоинствах.

Если бы не было в славянском язычестве подобных идей, если бы тысячу лет назад вправду были мы «тёмными дикарями», разве смогло бы христианство с его нравственными установками пустить у нас такие прочные корни, так хорошо вписаться в систему традиционных верований славян? Разве мог бы состояться замечательный взлёт культуры, который дала Древняя Русь?

Великие культуры никогда не занимаются выкорчёвыванием того, что было прежде. Великие культуры вырастают из могучих корней.

1.Погребальный обряд у других народов

Обряд - см ряд, род. п. -а, укр. ряд, др.-русск. рядъ, ст.-слав. р„дъ tЈxij, diadoc» (Супр.), болг. ред(ът) "ряд, порядок, строка", сербохорв. ре?д "ряд", словен. re?d, род. п. -а "порядок, ряд, ярус", чеш. r№ad "порядок, класс (бот.); строй", слвц. rad, польск. rza§d, род. rze§du "ряд", в.-луж. rjad, н.-луж. re№d "ряд, порядок". Сюда же ряда "уговор, условие", арханг. (Подв.), вятск. (Васн.), колымск. (Богораз), сербохорв. ре?да "ряд", чеш. r№ada "ряд, очередь, шеренга", в.-луж. rjada, н.-луж. re№da.

Дальнейшая этимология: Родственно лит. rindа "ряд, линия", susirindoti "стать рядами", лтш. rin~dа "ряд, линия" (куронизм), rist, riedu "приводить в порядок", ирл. rann ж. "часть", м. "стих", сюда же, с др. ступенью вокализма, *oro§dь^je (см. орудие), ср. Педерсен, KZ 38, 310; М.--Э. 3, 527; Эндзелин, СБЭ 198; Зубатый, AfslPh 15, 496; Буга у Преобр. II, 241. Далее пытаются установить связь с греч. ўrar…skw "составляю", ўrqmТj м. "соединение", ўriqmТj "число"; см. Перссон 857. Недостоверно сравнение со ср.-перс. rand "след", rand-tan "тесать" (Шефтеловиц, WZKМ 34, 227). Из вост.-слав. происходит лит. re†~das "порядок"; см. Лиден, Studien tillegn. Tegner 586; Брюкнер, FW 125. Ср. рядить.

Историк Л.Терещенко в своей книге « Быт русского народа» описывает погребальные обряды других народов. Он пишет, что на востоке с незапамятных времён сжигали тела мёртвых. Такое обыкновение существовало долгое время в древней Европе почти до Р.Х.

В Индии, во многих идолопоклоннических племенах юго-западной Азии, западной Индии, на островах Океании и в континентальной Африке доныне покойников предают огню, а в заключении совершают пляски, радуясь кончине, потому что со смертью пресеклись для них все бедствия и горести в здешнем мире. Сжигание проистекло из поклонения огню, через который будто бы душа проходит в рай, как через чистилище. Геродот пишет, что ещё в его время народы Фракии сжигали умерших. Там при рождении младенца собирались приятели, садились вокруг него, печалились о его появлении на свет и разговаривали между собою только о том, что ещё родился человек для сетования, горести и несчастья. Когда же он умирал, тогда веселились, обнаруживая этим, что он уже избавился от всех напастей. После смерти мужа его жены спорили между собой, кому из них быть сожжённою с мужем? Каждая из них желала быть сожжённою в доказательство, что она любила его более всех. Ежели спор между ними не оканчивался дружелюбно, то знакомые покойника рассматривали их требования и предоставляли честь быть сожженной с мужем той, которую знали, что она точно более всех была им любима. Мужчины и женщины провожали её до могилы, и один из родственников покойника закалывал её ножом; потом клали её вместе с мужем на костёр. Прочие жёны возвращались домой с большой печалью, потому что не были удостоены этой чести. Тела богатых и знатных выставляли перед народом и пировали 3 дня. Игры, борьба и битвы заключали поминовение по умершему.

История просвещённых греков и римлян свидетельствует нам, что у них долгое время господствовало обыкновение сжигать тела не только простых граждан, но и великих людей. На месте сожжения ставили памятники, а пепел собирали в урну и хранили как драгоценнейший остаток. Когда вошло в обыкновение ставить слезницы, т.е. урны над гробами со слезами, тогда уже предавать тела земле. Однако в то же самое время многие предпочитали сожжение погребению. Однако, Юлий Цезарь был сожжён торжественно. Народ бросал на горевший его костёр копья, венки, украшения. Его наименовали божественным, и на месте сожжения воздвигли храм Цезарю. Германцы сжигали с телами умерших оружие, коня, посуду, платье, и над могилой делали насыпь. По распространении между ними христианства это обыкновение мало-помалу стало исчезать. Чужеземный погребальный обряд оказал значительное влияние на погребение умерших у славянских народов, что в дальнейшем мы и будем описывать.

2.Древнеславянские погребения

Чешский историк Нидерле в своей книге «Славянские древности» повествует о том, что погребальный обряд славян-язычников был ритуалом, вполне сложившимся, сложным и разнообразным, далеко ушедшим от его основных первоначальных форм, существовавших у еще неразделившихся индоевропейцев. В древнейшие времена, насколько, разумеется, можно судить по местам погребений, приписываемым славянам, в погребальном обряде славян было больше единообразия и простоты. Однако позднее, как и в других областях культурной жизни, на погребальных обрядах сказываются чужеземные влияния, в результате чего эти обряды приобретают значительно более разнообразный характер, и единообразие славянского погребального обряда исчезает. Лишь христианство снова приводит все к единообразию, стандартизирует погребальный обряд и при этом вводит совершенно новые основы обряда, а именно захоронение покойника на обычных общих кладбищах, освященных церковью. До этого славяне своих покойников не хоронили, а с древнейших времен, несомненно с самого возникновения славянства, сжигали.

Ныне вопрос славянского погребального обряда совершенно ясен. Основу его в дохристианский период, во всяком случае до той поры, пока мы можем бесспорно или по крайней мере документированно проследить древнюю историю славян, составляло повсюду трупосожжение, так же, как это было и у других соседних арийских народов: литовцев, германцев и галлов. Чужеземные влияния, имевшие место в различных землях, в частности влияние римское и восточное, сказывались лишь в том, что наряду с этим основным обрядом местами появлялись отклонения от него, а именно -- наряду с трупосожжением рано появляется и захоронение (с всевозможным устройством могил), а так как с приходом христианства изменение основного погребального обряда произошло не сразу, а постепенно и в различных областях в различное время, то особенно в течение первого тысячелетия нашей эры мы отмечаем период, когда оба основных обряда -- сожжение и захоронение -- существовали у славян одновременно. Исходя из этого, мы до некоторой степени имеем право утверждать, что в то время у древних славян-язычников практиковались оба обряда, однако трупосожжение в языческий период преобладало и было для него типично.

3.Типичная славянская могила

Могила:

Ближайшая этимология: укр. могила "(могильный) холм, курган", др.-русск. могыла "могильный холм", сербск.-цслав. могыла bounТj, болг. могила "курган", сербохорв. го°мила, мо°гила, словен. gomila "куча земли", чеш., слвц. mohyla "могила", польск. mogiљa "(могильный) холм, курган", полаб. mµgaІlа "могила". Первонач. знач. было "холм".

Дальнейшая этимология: Неотделимо от алб. gamule ж. "куча земли и травы", maguleЁ "холм", рум. maўguraў "холм", которые, по моему мнению, заимств. из слав.; см. Фасмер, Stud. alb. Wf. 1, 18. Предположение об алб. про- исхождении слав. слов (Барич, Alb. Stud. 1, 51 и сл.) невероятно, ввиду широкого распространения *mogyla в слав., кроме того, алб. этимология весьма уязвима. По Миклошичу (Мi. ЕW 429), Фасмеру (там же), Желтову (ФЗ, 1877, вып. 4, стр. 68 и сл.), имеется связь со слав. mogo§ (см. могу), т. е. "господствующее место"; ср. образование кобыла. Неубедительны сомнения Гуйера (LF 50, 58). Неоправданно сближение Младенова (105) болг. гомила с греч. gљmw "я наполнен". Сомнительно по семантическим соображениям сравнение *mogyla с греч. mљgaron "зал, святая святых (в храме)", mљgara мн. "пещеры", авест. mа`а- "трещина в земле, пещера", вопреки Шарпантье, (KZ 40, 467 и сл.), Младенову (302). Наверняка не заимств. из ср.-ир. *magu-ulѓ "холм мага", вопреки Моле (LР 1, 245 и сл.), где якобы содержится хотансакск. ulа = авест. ЌrЌ‹wa- "высокий".

Комментарии Трубачева: [Мошинский (Zasia§g, стр. 215) сближает слав. *mogyla "холм, куча" с тат. (сиб.) mogol, мар. mugo~l'о и др. со знач. "стог сена". -- Т.]

Этот основной обряд дополнялся и усложнялся рядом других обычаев, которые нам предлагиет рассмотреть Л. Нидерле.

Тело умершего выносили из дому не через двери, а через специальный пролом, сделанный для этой цели, очевидно для того, чтобы душа, пожелавшая возвратиться, не нашла обратно дорогу. При выносе тела и в течение всего пути до кладбища родственники провожали умершего хвалебными речами, а также плачем женщин (жалением). Причем сопровождающие иногда исцарапывали себе лицо ногтями, наносили себе раны, остригали волосы. Эти причитания являлись уже не выражением истинного горя от потери умершего, а обрядовыми, аффектированными, ритуальными стенаниями. Любопытно, что во многих славянских странах этот обычай полностью сохранился до наших дней, а на Балканском полуострове и в России для этой цели иногда нанимают специальных женщин-плакальщиц, называемых покайнице, наркаче, плакальнице, жалеющие, плачки. Этот плач и причитания женщин являются в некоторых местах настолько существенной частью погребального обряда, что без них погребение просто невозможно, хотя в то же время оно допускается без церковного обряда.

Кульминационным пунктом погребального обряда была добровольная или вынужденная смерть оставшейся жены покойника, а иногда и дружины, ему служившей. Что касается восточных славян, то ряд арабских писателей указывают на тот же обычай и у них. Но наиболее яркое, полное драматизма описание такой «добровольной» смерти рабыни знатного русского воина где-то на Волге оставил арабский писатель 11 века Ибн Фадлан (По французскому писателю А. Рамбо): « В течение 10 дней друзья покойника плакали и пили возле его трупа. Просили у рабов умершего, кто из них хочет быть погребённым со своим господином? Один ответил утвердительно и был тотчас удавлён; такой же вопрос задали рабыням покойного, из которых одна также пожертвовала собой. Тогда стали обращаться с нею, как с княгинею: вымыли, нарядили; она ничего больше не делала, как только пила и пела. В назначенный день положили покойника в ладью с частью его оружия и нарядов; зарезали раба, а также любимого коня и других домашних животных; положили их в ту же ладью и ввели девушку. Она сняла с себя драгоценные вещи и со стаканом опьяняющего напитка в руке запела песню, которую охотно бы пропела долго. Вдруг сопровождающая её старуха, называемая Ангелом смерти, сказала ей, чтобы она торопилась пить и шла в палатку, где лежит её господин. Девушка смутилась и остановилась в нерешительности. Она уже хотела войти и просунула голову, как вдруг старуха втолкнула её в палатку и сама вошла с нею. Немедленно начали мужчины стучать палицами в щиты, чтобы не слышно было её криков, которые могли бы испугать других девушек и отвратить их от желания требовать смерти вместе со своими господами». Пока пылал костер, один из русских сказал Ибн Фадлану: « Вы, арабы, народ глупый: вы берёте всё, что есть у вас любезнейшего и дорогого между людьми, и зарываете в землю, где едят его гады и черви. Мы же сжигаем его в мгновение, чтобы он без задержки и немедленно вселился в рай». А Ибн Руста, арабский историк, упоминает (по книге Новосельцева «Древнерусское государство и его международное значение»), что славяне и русы, когда «умирает у них кто-либо, труп его сжигают. Женщины же, когда случится у них покойник, царапают себе ножом руки и лица. На другой день после сожжения покойника они идут на место, где это происходило, собирают пепел с того места и кладут его на холм. И по прошествии года после смерти покойника берут они бочонков 20 или больше мёда, отправляются на тот холм, где собираются семьи покойного, едят там и пьют, а затем расходятся. И если у покойного было 3 жены и одна из них утверждает, что она особенно любила его, то она приносит к его трупу 2 столба, их вбивают стоймя в землю, потом кладут третий столб поперёк, привязывают посреди этой перекладины верёвку, она становится на скамейку и конец завязывает вокруг своей шеи. После того как она так сделает, скамью убирают из-под неё, и она остаётся повисшей, пока не задохнётся и не умрёт, после чего её бросают в огонь, где она и сгорает…» У этих двух арабских историков мы видим расхождения в погребальном обряде славян, что свидетельствует о том ,что у славян на разных территориях существовали свои ритуалы погребения, но в принципе сама система оставалась одинаковой.

В действительности «добровольная» смерть, разумеется, не всегда была добровольной. Обычно, особенно в знатных семьях, смерть жены являлась неизбежным следствием устойчивой традиции, согласно которой такая смерть должна была наступить. Женщину, выразила ли она добровольно свое согласие или была выбрана для этой цели, перед тем как вести на костер, опаивали и таким путем добивались того, что она уже не оказывала сопротивления на костре. Обычай этот, разумеется, по утверждению Нидерле не является чисто славянским и засвидетельствован у ряда соседних со славянскими народов: у германцев, литовцев, пруссов, фракийцев, скифов и сарматов. Однако отсюда не следует делать вывод, что этот обычай был перенят именно у них. Он является старым наследием индоевропейского периода. Принесение в жертву господину наряду с женами юношей, коней и собак являлось неизбежным следствием только что описанного обычая и также засвидетельствовано у славян. А. Я. Гаркави отмечает интересную особенность этого обычая: в жертву приносилась не только жена умершего мужа -- когда умирал неженатый молодой человек, то в жертву приносили девушку, обеспечивая ему таким образом для загробной жизни жену, которой он не имел при жизни. Этот посмертный брак являлся весьма интересным доказательством веры в загробную жизнь.

Другой интересной особенностью древнеславянского погребального обряда является погребение в ладьях.

Ладья:

Ближайшая этимология: исторически неправильная форма вместо лодья; см. лодка, ладья, укр. лодь, блр. лодка, др.-русск. лодья, лодъка, ст.-слав. алъдии (Супр.), ладии (Мар., Зогр.; см. Дильс, Aksl. Gr. 60), болг. ладя (Младенов 268), сербохорв. ла??а, словен. ladja, чеш. lоd', lodi, слвц. lоd', польск. љodz, в.-луж. љodz†, н.-луж. љоz, полаб. lµd'а.

Дальнейшая этимология: Праслав. *old-, родственно лит. aldija°, eldija°, вин. al~dija§, el~dija§ "челн" (Буга, S№viet. Darbas, 1921, вып. 7 -- 8, стр. 126; по Траутману, ВSW 6), шв. aІlla, датск. ааldе, olde "корыто", англос. еаldо‹, "alviolum", норв. оldа, диал. olle ж. "большое корыто" (Фальк--Торп 789), прасканд. *aldЎn-; см. Лиден, Bland. Bidr. 9 и сл.; Торп 21; Ельквист 1420; Мейе, RЕS 7, 7 и сл.; Миккола, Ursl. Gr. 3, 38. Из герм. заимств. фин. allas, род. п. аltааn "корыто"; см. Лиден у Сетэлэ, FUF 13, 356. Сюда не относится лат. alveus "лохань, корыто", вопреки Лидену (там же); см. Вальде--Гофм. 1, 34 и сл.; Нидерман, IF Anz. 18, 74. Из русск. происходят ср.-нж.-нем. loddie, loddige "грузовое судно", шв. lodja, датск.-норв. lodje, прибалт.-нем. Lodje (ср. аналогичное происхождение норв. рrаm, нем. Prahm, ср. пором); см. Фальк--Торп 652.

По сообщению Нидерле, обычай класть тело умершего в лодку и сжигать его вместе с ней либо насыпать над несожженной ладьей могильный курган часто встречается у северных германцев и балтийских финнов. В частности, известны находки лодок в скандинавских могилах. У славян погребения в ладьях очень редки, и если встречаются, то только на востоке (засвидетельствованы они как письменными источниками, так и археологическими находками, однако последние подтверждены недостаточно), и поэтому весьма вероятно, что этот обычай перешел от указанных выше соседей, в частности, под влиянием скандинавских русов. Первоначально ладья, несомненно, означала всего лишь судно, представленное для загробной жизни. Чем пользовался умерший на этом свете, то же должно было быть в его распоряжении и на том свете.

Также под чужеземным влиянием, но на этот раз античным, к славянам в конце языческого периода перешел обычай класть в могилу деньги на дорогу в загробный мир. Это, несомненно, античный обряд, проникший к славянам по нижнему Дунаю или с берегов Черного моря.

У славян этот обычай укоренился настолько глубоко, что многочисленные следы его мы не только находим в погребениях X и XI веков, но он удерживался и много времени спустя; более того, славяне во многих местностях еще и теперь вкладывают деньги умершему в рот или в руку, не понимая первоначального значения этого обычая. Так поступают, например, в восточной Моравии, Словакии, на Украине, в Белоруссии, в Польше и на Балканах.

Интересно отмечает А. Котляревский в исследовании «О погребальных обычаях языческих славян», что «мертвый» по-древнеславянски -- навь, и это слово одновременно означало и загробный мир вообще. Некоторые лингвисты искали в этом слове еще один отголосок упомянутого античного влияния, связывая его с греческим ????, латинским navis и имея в виду лодку, на которой Харон перевозил души умерших на тот свет. Хотя эту связь и нельзя отрицать (в древнем чешском и польском языках мы имеем nav, nava также и в значении лодка), этот лингвистический вопрос все же следует оставлять открытым. Столь же возможно, что старославянское навь не связано с navis, но происхождение его древне-индоевропейское, так же как и готское naus и литовско-латышское navit, nave.

Неясно и происхождение обычая хоронить мертвых в санях или привозить умерших на санях к могиле, даже если погребение происходило летом. В русских источниках, в Лаврентьевской летописи и в Житии Бориса и Глеба, по которым этот обычай нам только и известен, имеется несколько сообщении о том, что тела умерших князей Владимира, Бориса, Глеба, Ярослава, Михаила, Святополка (Х-ХП века), хоронились ли они зимой или летом, привозились к месту погребения на санях.

Более того, люди, ожидавшие своей смерти, готовили себе для погребения сани, а старое русское выражение «сидеть на санях» означало то же, что и «быть перед смертью» (из «Поучения князя Владимира Мономаха»). Анучин в своём труде «Сани, ладьи и кони как принадлежности похоронного обряда» сообщает, что этот обычай еще долго удерживался в России и на Украине, а в Карпатах он бытует и до сих пор; имеются известия о подобном же обычае в Словакии, Польше и Сербии. В сани всегда впрягались волы.

Поскольку же этот обычай распространен также и у финнов и среди некоторых урало-алтайских племен, возникает законный вопрос: является ли он местным, славянским, или же заимствован славянами у соседних с ними народов? По всей вероятности, обычай везти тело покойника на санях является все же местным как у славян, так и у финнов и связан с характером русской земли, а также с тем, что сани были на Руси древнейшим видом транспорта. На вопрос о том, где возник обычай класть в могилу сани, нельзя дать удовлетворительный ответ.

4.Погребальные празднества

Весьма интересной и существенно важной подробностью древнеславянского погребального обряда является также погребальное празднество, так называемая тризна и связанный с нею пир (пиръ, страва).

Пир:

Ближайшая этимология: род. п. -а, др.-русск., ст.-слав. пиръ Ґriston (Супр.), болг. пир, сербохорв. пи?р "свадьба", словен. pi?r. Древняя основа на -u, откуда пировать, болг. пирувам; см. Мейе, RS 6, 131. От пить, пью; см. Траутман. Невероятно объяснение из д.-в.-н. fi^ratac "праздник", вопреки Хирту (РВВ 23, 336).

Первые страницы летописи рассказывают только о том, что племена радимичей, вятичей, северян и кривичей совершали над покойником тризну (применяют термин тризну творити) до того, как его сжигали (хотя Ибн Рутса нам сообщает, что тризну совершали через год после кремации); там же, под 945 годом, мы читаем, что княгиня Ольга справляла тризну над могилой Игоря, но что позднее она сама, став христианкой, повелела над ее могилой тризну не творить. Значительно больше сведений о тризне мы находим в русском источнике «Житие Константина Муромского», источнике хотя и более позднем, но содержащем много древних традиций. В нем наряду со словом «тризна» упоминается также делание бдыну (бдынъ) и битва. О языческих погребальных празднествах упоминают и польские хроники, но термин «тризна» в них не приводится. Зато у чехов к «тризне», очевидно, относятся празднества, о которых упоминает хроника Козьмы Пражского (III, I). Князь Бржетислав в 1092 году наряду с другими запретил особые празднества в честь умерших.

Уже из этих сообщении видно, что тризна была не одним лишь погребальным пиршеством, но и чем-то другим, каким-то празднеством драматического характера, главной частью которого было представление битвы, на что, помимо слова «битва» в «Житии Константина Муромского», указывает как этимологическое значение слова «тризна», связанное с чешским tryzniti, польским tryznic в значении «бить кого-то», так и значение слова «тризна» в церковнославянских источниках, где оно в переводах соответствует греческому ???????, ?????, ????, ????????? (тризновати -- pugnare, тризникъ -- pugnator).

Все это вместо взятое показывает, что при погребениях, а позднее и во время празднеств в честь мертвых проводилась состоявшая из символических движений праздничная игра, главным моментом которой была военная сцена (состязание), сопровождавшаяся бряцанием оружием, криками и военными песнями. Разумеется, это не было воспроизведением какой-то битвы, в которой некогда участвовал умерший, или воспоминанием о ней, так как вся игра, очевидно, имела магическую подоплеку. Это был бой со злыми духами с целью отогнать их. Зеленин в книге «Живая старина» упоминает, что при погребении в западной Руси мужчины с мечами в руках кричали слова: «gey, geythe, begoythe peckelle», неправильная транскрипция которых лучше всего может быть истолкована как «бегите, бегите, пекельни» (то есть демоны). Подобных пережитков сохранилось много. Употребление масок, очевидно, также было связано с представлением о действующих здесь злых духах.

Пиршество, следовавшее после тризны, называлось пиръ либо страва. Погребальные пиры, устраивающиеся с подобным же расточительством и обилием еды и меда, засвидетельствованы с древнейших времен также и у других славян, и, как известно, до сих пор у всех славян принято гостям, прибывшим на похороны, преподносить еду или по крайней мере крепкие напитки.

Подобным же образом, как и во время самих похорон, умершие чтились совместно в дни, посвященные поминовению мертвых. Непосредственных известий об этом со времен язычества дошло не много, однако о живучести этого обычая (не только у славян) свидетельствует лучше всего то, что как восточная, так и западная церковь включила эти дни в число церковных праздников и, несмотря на все свои попытки, не смогла лишить славян древних языческих атрибутов, к которым в первую очередь относится обычай приносить на могилы пищу для умерших, а также различные драматические игры, а зачастую и разнузданные празднества, устраивавшиеся при этом. Насколько еще сильно удерживаются языческие представления в самых глухих славянских областях Балканского полуострова, где до сих пор сохранилось еще много таких дней, посвященных памяти умерших, носящих самые различные наименования, видно, например, из того, что в Сербии священник в отдельных местностях не только сам кладет еду на могилы, но даже заклинает злые души умерших не возвращаться обратно. В Болгарии подобным же образом на сороковой день после смерти священник окуривает могилу умершего и в сделанное отверстие наливает воду и кладет еду. Вообще же можно сказать, что у католиков древний обычай кормить на кладбищах умерших исчез полностью или же оставил после себя незначительные следы, в то время как у православных болгар, сербов и русских этот обычай погребальных пиршеств на кладбищах сохранился в неприкосновенности.

Из празднеств и игр, устраивавшихся славянами в честь душ умерших, заслуживают упоминания и так называемые русалии и радуницы.

Русалии, являвшиеся на Руси явным пережитком язычества, во многих случаях засвидетельствованы уже в XI веке. Против них ополчились светские и церковные христианские князья. Радуницы в древний период славянства не засвидетельствованы, но как праздник умерших распространены по России, куда так же, как и русалии, проникли под греко-римским влиянием. Оба эти праздника свидетельствуют также и о сильном влиянии, которое оказывала на славян римская культура со времен империи. Оба названия -- античного происхождения: русалии от rosaria, rocalia (римский праздник роз), а радуница от r???????, h????? ?w?? r?????; и хотя, как следует предполагать, славяне и до этого имели свои дни поминания умерших, свои задушницы, поминки, dziady и т. п., все же не подлежит сомнению, что они переняли не только новое название, но и переняли сами празднества точно такими же, какими они видели их у греков и римлян.

Остальные погребальные ритуалы

Возжигание огня на могилах, которое упоминается только с XV века, является, очевидно, уже лишь отголоском первоначальных костров, на которых когда-то сжигались покойники. То же значение, очевидно, имеют и кострища, которые находят в различных слоях могил ХІ-ХІІ веков рядом со скелетом, либо над ним, или под ним. Иногда трудно решить -- то ли это костер, на котором готовилась пища для погребального пира, то ли это только пепел от огня, зажженного в память умершего. Следует все же полагать, что огонь, разводившийся на могиле умершего, служил и для той, и для другой цели.

Современный славянский фольклор сохранил следы еще ряда обычаев, которые в своей основе и по своему характеру относятся к периоду язычества. Это, например, обычай открывать окна, для того чтобы душа умершего могла улететь, вынос покойника таким образом, чтобы тело его не коснулось порога, обычай бросать камни и ветви через плечо и запрещение оглядываться назад при возвращении с кладбища, обычай облекаться в траурные одежды (вывернутые наизнанку), пробивать мертвое тело колом, сжигать солому на пути, делать для выхода души отверстия в гробу, бросать камни на могилу и т. д.

Необходимо, однако, указать, что известные источники сведений о подобных обычаях в древнее время не содержатся, не подтверждаются археологическими данными. Источники также ничего не говорят и об обряде очищения, который совершался после возвращении с похорон при помощи огня или воды, и об обычае изгонять возвратившуюся в дом душу умершего, выметая комнату метлой или размахивая в воздухе топором.

Покойник от слова покой.

Ближайшая этимология: род. п. -оя, укр. (с)покiй, -ою, др.-русск. покои, ст.-слав. покои ўnЈpausij, Ґnesij (Супр.), болг. покой, сербохорв. по°ко?j "спокойствие", словен. pokoj, род. п. -oja, чеш., слвц. роkоj, польск. pokoj, -оju "мир; комната", в.-луж., н.-луж. роkоj.

Дальнейшая этимология: Др. ступень вокализма: ст.-слав. почити (см. почить), родственно лат. quiЊs, -Њtis ж. "спокойствие, сон, мир", quiЊtus "спокойный", requiЊscЎ "покоюсь", гот. ?eila "время, досуг", авест. «уѓtа- "обрадованный"; см. Траутман, ВSW 124; Вальде--Гофман 2, 406; Мейе--Эрну 984; Бернекер 1, 166, 538 и сл. Отсюда покоить.

Кладбище:

Ближайшая этимология: укр. кладовище. От *кладьба "укладывание"; по-видимому, табуистическое название, первонач. "место для складывания; погребение"

Гроб:

Ближайшая этимология: род. п. гроба, укр. гроб, род. п. гробу, ст.-слав. гробъ tЈfoj (Супр.), болг. гроб, сербохорв. гро?б, род. п. гро°ба, словен. gro°b, род. п. groba, чеш., слвц. hrob, польск. grob, род. п. grobu.

Дальнейшая этимология: Родственно д.-в.-н. grab "могила", гот. graba -- то же. Другая ступень чередования: гребу, далее, гот. groba "яма", д.-в.-н. gruoba и т. д. Лит. gra~bas заимств. из слав.;

погребальный обряд славянский тризна

5.Формы могил и кладбища

Нидерле сообщает, что до V века до н. э. мы не знаем могил, которые можно было бы назвать бесспорно славянскими, и это относится не только к спорному вопросу о полях погребальных урн на территории между Эльбой и Вислой, но и к области между Вислой и Днепром, где уже на основании историко-лингвистических данных мы помещаем славянскую прародину и где археологическая непрерывность древних и более поздних могил до сих пор не установлена.

Только с V-VІ веков мы можем с полной уверенностью говорить о славянских могилах на всем пространстве, заселенном славянами, причем сначала о могилах с трупосожжением, а затем, с X века, и о могилах с трупоположением. Обычно оба вида могил, даже самые бедные, были при всей их простоте самой различной конструкции, но общий тип их и форма сохранялись.

Когда тело покойника в соответствии с описанными выше обрядами доставлялось к месту погребения, то, если сохранялся еще обычай сжигать трупы умерших, его клали на костер и сжигали. Такой костер находился или тут же возле места, выбранного для могилы, или же возле кладбища на общем кострище. Пепел, оставшийся от костра и сожжения покойника, собирали и клали (в урнах или без них) на поверхность земли или выше, на могильную насыпь. В позднейший период подобным же образом труп умершего укладывался на поверхность земли, либо выше, на могильную насыпь, либо -- чаще всего -- в глубокую четырехугольную яму.

Сама могила, называвшаяся на Руси тюрко-татарским словом курган, kurhan, была различной высоты, в среднем примерно 1-2 метра. А. Спицын полагает, что сравнительно большая высота русских курганов свидетельствует о влиянии скандинавских русов, которые на своей скандинавской родине возводили высокие курганы. В действительности русские курганы, хотя и здесь есть исключения, относительно высоки, особенно если их сравнить с невысокими могильными насыпями западных славян. Однако образцы высоких курганов славяне видели уже задолго до прихода русов у своих южных соседей -- скифов и сарматов, проникавших на территорию славян, и лишь особо высокие курганы на севере России, в Новгородской губернии, так называемые сопки, созданы под скандинавским влиянием. Основная форма кургана обычно округлая или в более древнее время, и главным образом в кривической Руси, продолговатая (так называемые длинные курганы, по терминологии русских археологов). Иногда на кургане устанавливались еще и столбы, на которые ставились урны, или определенным образом укладывались камни, или же, наконец, строились какие-нибудь столики либо небольшие навесы и домики, где душа умершего могла бы отдохнуть; у поморских славян упоминаются также какие-то бревна (fustes) -- колья, которые клали на могильный курган. Наконец, в более поздний период под влиянием печенегов и половцев славяне начали устанавливать на курганах вытесанные из камней изображения умерших. Часто вокруг кургана вырывался небольшой ров, а основание кургана местами обкладывалось большими камнями.

Внутри могильной насыпи, которая состояла иногда из нескольких хорошо различимых слоев, насыпанных, очевидно, не сразу, а в несколько приемов во время праздников задушниц, за исключением обложенного камнями самого погребения, как правило, ничего не удается обнаружить. Однако на востоке, как над урнами, так и над несожженными трупами, местами строились специальные навесы на столбах или даже деревянные срубы, образцы которых славяне, по всей вероятности, видели при строительстве скифо-сарматских курганов. Помимо этих различий, внутреннее устройство кургана изменяется еще больше в зависимости от того, производилось ли захоронение покойника на уровне земли или же выше уровня, в насыпи или, наконец, в яме под курганом. Этим вопросом много занимались русские археологи, пытавшиеся найти в этих различиях особенности отдельных племен. Полагают, что эти различия не племенные, а хронологические. Первоначально там, где славяне стали насыпать высокие курганы, ямы стали исчезать, а затем их снова ввело христианство. Однако могилы с глубокими каменными камерами и ведущими к ним коридорами, так же как и могилы хазарского или аланского типа, мы у славян вообще не встречаем.

Курган:

Ближайшая этимология: I., род. п. -а, укр. курган, др.-русск. коурганъ "могильный холм" (Переясл. летоп., список ХV в.), но также курганъ "крепость" (Новгор. I летоп. 1224 г.; Новгор. грам. 1548 г. и др.; см. Срезн. I, 1377).

Дальнейшая этимология: Курган как "крепость" заимствовано наверняка, а курган "могильный холм" -- вероятно из др.-тюрк. kur`an "крепость", тур., кыпч., тар. kur`an, казах., чагат. kor`an, кирг. kоr`оn (см. Радлов 2, 570; 920; 940; Рясянен, Таt. L. 43); ср. далее тюрк. kur`amak "укреплять", kurmak "сооружать";

На западе вследствие того, что христианское вероучение запрещало насыпать над могилами курганы, христианские могилы с самого начала потеряли высокую насыпь, превратились в обычные могилы и с тех пор стали сосредоточиваться вокруг первых костелов. На востоке, однако, курганы строились еще долго. Только на севере, в Новгородской земле курганы начиная с XI века также начинают исчезать и напоминают о себе лишь обычаем обкладывать могилу большими камнями. С течением времени количество камней на могилах уменьшается, а размеры их увеличиваются, пока, наконец, могила не стала обозначаться лишь четырьмя-пятью крупными булыжными камнями. Местное наименование таких могильников, являющихся типичными для ХІІ-ХІV веков, -- жальник (от слова жалети) Это название распространено и в Польше (в районе Познани и Куявы)..

Пепел помещался в урну или чаще всего просто ссыпался в кучу. Если же тело умершего не сжигали, то его укладывали на должным образом подготовленную землю. (В России мы часто встречаем внизу слой белого или желтого песка либо подстилку из коры и березовых или дубовых листьев). Иногда тело покойника укладывалось на ковер или, наконец, на доску и досками же обкладывалось. Доски, которыми обкладывался покойник, заменялись позднее сбитыми гвоздями ящиками, поэтому в могилах часто находят большое количество правильно расположенных гвоздей. Под 1092 годом в Киевской летописи имеется известие о том, что на Руси уже изготавливали и продавали гробы. Порой находят гробы, изготовленные из дуплистых выдолбленных деревьев. Иногда тела умерших, должно быть, покрывались также большой шкурой или куском материи, края которой колышками прикреплялись к земле.Саркофаги весьма редки (они встречаются в Далмации и в России у первых христианских князей) и, как правило, все заимствованы из римско-византийских областей. О ладьях и санях, являвшихся временами принадлежностью похоронного обряда, я уже упоминала выше. С образцами специально изготовленных гробов к славянам пришел с юга и термин: лат. arca -- откуда и старославянская рака.

Тело умершего, как правило, клали навзничь, вытянутым, с руками, скрещенными на груди либо на животе или вытянутыми вдоль туловища. С начала христианского периода мы наблюдаем при этом определенный порядок в ориентации погребения.

Славяне обычно укладывали покойников ногами на восток, а головой на запад, и лицо покойника, таким образом, всегда было обращено к восходящему солнцу. Кажущиеся отклонения от такой ориентации погребения чаще всего связаны с тем, что захоронение производилось в различные времена года, когда восход и заход солнца происходили в различных точках горизонта. Случаи обратной ориентации тела редки, но в некоторых немногих местностях они, видимо, обычны. Обычай хоронить тело головой на север и ногами на юг славянам присущ не был и указывает на неславянский, в России в большинстве случаев финский, характер погребения.Обратная ориентация тела в могилах, ногами к западу, засвидетельствована лишь в некоторых областях северной и средней Руси (Федово). Ориентация тела с севера на юг засвидетельствована вплоть до конца IV века в северных римских провинциях. С того времени тела умерших укладывали в могилах головой на запад. Этот обычай христианство утвердило повсюду.

Отклонения от порядка захоронения тела навзничь также редки, например захоронение на боку, в несколько скорченном положении. В северных областях России встречаются также немногочисленные случаи захоронения покойника в сидячем положении таким образом, что скелет упирается хребтом в воздвигнутую груду камней.

Такие захоронения являлись обычными в Псковской, Новгородской и Петроградской губерниях (хотя случаи такого захоронения иногда встречаются и в средней Руси) в ХІІ-ХІV веках. Почему возник этот обычай, мы не знаем, и ряд ли это было результатом чужеземного влияния, так как финны в средней Руси и их соседи -- латыши -- хоронили умерших в горизонтальном положении.

Кладбища древних славян обычно находились поодаль от поселений, поблизости от проточных вод, на отлогой лесистой стороне, а также и у вершин холмов. Излюбленным местом для погребений были также перекрестки дорог. Позднее, с приходом христианства, эти кладбища на лоне природы, разумеется, исчезли и стали создаваться новые вокруг костелов и церквей. Древний обычай хоронить мертвых возле дома или в самом доме у славян исчез в конце языческого периода; свидетельств этого обычая, по крайней мере археологических, мало, и все они почти недостоверны.

Обычай:

Ближайшая этимология: укр. обичай, др.-русск., ст.-слав. обычаи њqoj (Супр.), болг. обичай, сербохорв. о?бича?j, словен. obi‰a?j, чеш. оbу‰еj, слвц. оbу‰аj, польск. оbусzаj. Из *оb-vу‰аjь от выкнуть.

Древние кладбища были различны по размерам, начиная от кладбищ всего лишь в несколько могил и кончая кладбищами, на которых находилось до нескольких сот могил. В частности, на Руси нам известны могильники, насчитывающие тысячу и больше курганов. Древние кладбища ничем не ограждались, разве только валом, если они были расположены на городище.

Заключение

Отношение древних славян к смерти и умершим предкам - целый мир, в который я едва заглянула. Зачем оставляют на кладбищах немного еды и вино в рюмках? Затем, чтобы могли угоститься души умерших, слетевшиеся незримо или в облике птиц. Откуда примета: влетела птица в дом - не к добру? А вдруг это вернулась с того света чья-то душа и хочет «позвать» за собой кого-нибудь из домашних…

Упомяну ещё об одном обыкновении. Теперь считают достойным говорить об умершем обязательно с грустью, именно это служит знаком вечной памяти и любви. Между тем так было далеко не всегда. Уже в христианскую эпоху записана легенда о безутешных родителях, которым приснилась их умершая дочь. Та с трудом поспевала за другими праведниками, т.к. ей приходилось всё время таскать с собой два полных ведра родительских слёз.

Можно также припомнить, что поминки- это мероприятие, казалось бы, сугубо печальное - даже теперь очень часто кончаются весёлым и шумным застольем, где о покойном вспоминают что-нибудь озорное. А дружный смех и приплясывание на похоронах и даже траурных митингах - обычай некоторых народов, им порой удивляет нас телевидение в международных программах? Что это- равнодушие, неуважение к покойному, кощунство? Нет. Это смех. Смех - лучшее лекарство против страха, и человечество давно это поняло. Не так страшно одному в пустой и тёмной квартире, если громко запеть и засмеяться. Совсем не случайно придумывают забавные анекдоты о жестоких и несправедливых правительствах: то, над чем смеются, уже не способно внушить страх и больше не кажется непобедимым. Точно так и со Смертью. Осмеянная Смерть не страшна, смех гонит её, как Свет гонит Тьму, заставляет уступать Жизни дорогу. Этнографами описаны случаи, когда мть пускалась в пляс у постели тяжело больного ребенка. Всё просто: явится Смерть, увидит веселье и решит, что «ошиблась адресом». Смех - это победа над Смертью, смех - это новая жизнь… Идея жизнеутверждения, возрождения, воскрешения проносится через всю систему погребального обряда у древних славян. Смерть - это рождение новой жизни, жизни, в которую верили наши предки.

Предок:

Ближайшая этимология: род. п. -дка. Заимств. (ср. перед) из цслав. прkдъкъ

Размещено на Allbest.ru