Чтобы понять и объяснить тот особый интерес, какой проявляла печать Северного Кавказа к личности и творчеству Т.Г. Шевченко, необходимо остановиться на тех связях, какие были у гениального поэта с этим краем, какую роль он сыграл в жизни и творчестве поэта.

Поворотным этапом в жизни молодого Шевченко стал Петербург, мастерская В. Ширяева, затем счастливое знакомство с И. Сошенко в Летнем саду и, наконец, долгожданное освобождение от крепостного рабства и учеба в Академии художеств. Как художник, поэт и гражданин Т.Г. Шевченко складывался именно в стенах Академии художеств. Здесь формировались его демократические и революционные взгляды, здесь он становился бойцом, и, конечно же, происходит это не под влиянием далеких от политики В. Жуковского и К. Брюллова. Надо было стать Тарасом Шевченко, чтобы потом, пройдя горнило ссылки, возвратиться в Петербург не сломленным, а закаленным и пойти в лагерь Н.Г. Чернышевского, в лагерь революционеров-демократов.

Однако именно о времени пребывания Т.Г. Шевченко в стенах Академии художеств написано и сказано не так уж много. Эти работы страдают схематичностью, отрывочностью фактов, отсутствием документов, подаются они недостаточно убедительно.

Многие исследователи чересчур подробно останавливаются на истории выкупа Т.Г. Шевченко, превознося при этом роль Брюллова, хотя сам поэт позднее напишет, что произошло это у Брюллова случайно, как бы помимо его воли.

Кто же окружал в Академии художеств бывшего крепостного? С кем он сошелся ближе всего? Кто разделял его взгляды и чьи взгляды были ближе поэту?

Е. Кирилюк, рассказывая об этом периоде жизни Т.Г. Шевченко, пишет, что он близко познакомился с учениками Академии художеств, молодыми художниками Г. Федотовым, А. Агиным, В. Штернбергом, Ф. Ткаченко и другими [1]. И. Пильгук также подчеркивает, что большую роль в развитии Шевченко сыграла Академия художеств [2]. Хотя сам Шевченко в своем «Дневнике» пишет так об этом периоде: «мы были со Штернбергом едва оперившимися юнцами».

Несомненно, что К. Брюллов и его окружение смотрели на Шевченко как на редкий феномен. В свой круг они его не принимали и никогда не приняли, да и сам Шевченко к этому не стремился. Он был не только «мужицким поэтом», но остался и «мужицким художником». Сам поэт этого никогда не скрывал, он по праву этим гордился.

Рассматривая годы пребывания Т.Г. Шевченко в Академии художеств, надо не забывать главного - из крепостной неволи выкупили не гениального поэта, а способного крепостного художника. Он оказался по существу без средств и поддержки. Молодому Шевченко предстояло еще оформиться и художественно, и идейно.

Став свободным, но совершенно без средств, Шевченко с помощью знакомых добивается того, что становится пенсионером Общества поощрения художников. В апреле 1838 года он эту помощь получает, что дает ему возможность посещать рисовальные классы, а в декабре 1840 года он был переведен в разряд «вольноприходящих учеников и получил право посещать все художественные классы, в том числе лекции по физике, химии, зоологии, истории, эстетике» [3].

Иван Франко в свое время писал, что как для произведений, так и для жизнеописания Шевченко осталось еще очень много работы [4]. И, чтобы проделать эту работу, надо начать с самого начала - бедный студент, пенсионер Общества помощи художникам Шевченко, естественно, сходился с такими же, как и сам, преимущественно со студентами - выходцами с Украины.

В Петербурге кроме студентов-украинцев была хотя и небольшая, но дружная община студентов-черноморцев, которые на средства Черноморского казачьего войска обучались в различных высших учебных заведениях столицы, в том числе и в Академии художеств. Среди академистов были братья Иван и Елисей Черники, Павел Шамрай и некоторые другие.

В 1836 году асессор Черноморской войсковой канцелярии Я.Г. Кухаренко, тогда уже автор «Исторических записок о Войске Черноморском» и пьесы «Черноморский побыт на Кубани», принимал непосредственное участие в отправке в Академию художеств двух будущих студентов Академии художеств Елисея Черника и Павла Шамрая. В архиве Академии художеств сохранился следующий документ: «Из Черноморской войсковой канцелярии присланы в Академию художеств для обучения художественному делу Черник и Шамрай. Сего числа приняты и зачислены на лицо. О исполнении донести честь имею. 26 марта 1836 года» [5].

Елисей Черник и Павел Шамрай были почти ровесниками Т.Г. Шевченко - оба родились в 1818 году, однако к моменту поступления Шевченко в Академию они были уже ее старожилами. Как и Т.Г. Шевченко, они имели билеты на право посещения рисовальных классов. И нет ничего удивительного, что молодые черноморцы и Шевченко подружились. Этому способствовало и то обстоятельство, что в Петербурге в это время жил и работал старший брат Е. Черника Иван, который окончил Академию художеств в 1834 году. Иван Денисович постоянно жил на Васильевском острове, где потом поселился и Т.Г. Шевченко. У него, тогда уже известного архитектора, собирались молодые люди. С волнением слушал молодой Шевченко рассказы о запорожской старине, о черноморском казачьем войске, его наказных атаманах С. Белом, З. Чепеге, А. Головатом.

Не только от старого деда услышал Шевченко историю боевого и победного пути казачьего войска, а, прежде всего, узнал он эту историю от просвещенных черноморцев. Этот факт до последнего времени почему-то полностью не учитывался литературоведением. То, что узнал Шевченко от своих молодых друзей-черноморцев, он потом узнает еще подробнее от своего большого друга Якова Герасимовича Кухаренко.

Не исключена возможность, что Я.Г. Кухаренко знал о Т.Г. Шевченко еще до знакомства с последним. В 1840 году, будучи асессором той же Войсковой канцелярии, он готовил еще одно письмо на имя Наказного атамана Войска Черноморского, в котором предлагал воспитанников Петербургской академии художеств Черника и Шамрая оставить далее на учебе, зачислив их на казенный счет, для чего необходимо уплатить из Войсковой казны 2300 рублей 15 копеек [6]. Сам Я.Г. Кухаренко готовился в это время к поездке в столицу.

Существует несколько версий знакомства Шевченко с Я.Г. Кухаренко. Некоторые (И. Куценко, А. Галаганов) считают, что Шевченко сам отыскал Я.Г. Кухаренко, другие считают, что Кухаренко отыскал поэта - все это плод фантазии исследователей.

Встреча, без сомнения, произошла в доме Ивана Черника. В сборнике «Листи до Т.Г. Шевченка»^** Листи до Т. Г. Шевченкa. 1840-1861. К., 1964. 332 с. (Примеч. публикатора).

публикаторы при подготовке письма Я.Г. Кухаренко к поэту в строке «Год целый, как я прощу письменно своих Черников, чтобы дали мне о тебе известие», после «черники», написанного с маленькой буквы, поставили знак «?». Это слово они почему-то ассоциируют со словом «черкесы», якобы так Шевченко шутливо называл своих приятелей черноморцев». На самом деле здесь речь идет о вполне конкретных людях - братьях Иване и Елисее Черниках. Их-то и просил Яков Герасимович сообщить, куда девался Т.Г. Шевченко. В своих письмах Т.Г. Шевченко упоминает только Шамрая и ничего не говорит о Черниках, но именно из письма Я.Г. Кухаренко видно, что братья Черники были их общими знакомыми. Почему же Шевченко не упоминал в своих письмах братьев? Видимо, это произошло оттого, что оба Черника были архитекторами и таким образом были вне сферы деятельности Шевченко-художника. В то же время Павел Шамрай был художником-портретистом.

Согласно формулярному списку, Я.Г. Кухаренко в конце 1840 года выехал в Москву в Опекунский совет. Пробыл он в командировке до начала 1841 года. В это время, очевидно, и произошло в Петербурге в доме Ивана Черника знакомство поэта с Я.Г. Кухаренко.

Встречи, переписка. Запорожская терминология в обращении друг к другу: «брате, куренный товарищу», «привет всем на Коше и за Кошем» - все это не могло возникнуть сразу же после первого знакомства, все это было подготовлено знакомством и общением с черноморцами-студентами Академии и теперь приняло свою конкретную форму - стало кому писать на Черноморию, одновременно это было не только данью далекой и милой старине, а и сознательное подчеркивание важности истории для творчества обеих писателей. На какое-то время молодой Шевченко увлекся идеей возрождения казачества через Черноморское войско, считая его носителем былой вольности и прав казачьих. Однако, в отличие от Я. Г. Кухаренко, который до конца своих дней оставался в идеалистическом плену, Т. Г. Шевченко быстро понял всю несостоятельность концепции так называемого «казачьего патриотизма».

В первые годы знакомства с «батькой Наказным атаманом» Т. Г. Шевченко в какой-то степени разделял некоторые положения этого патриотизма. Он вместе с Кухаренко идеализирует и превозносит роль войскового судьи Антона Головатого, Шевченко даже хотел нарисовать потрет Головатого на фоне Петропавловской крепости.

В первой редакции стихотворения «До Основьяненко» были строчки:

Наш завзятий Головатий

Не вмре, не загине.

Но потом, как бы подводя итог увлечению молодости, Т.Г. Шевченко соглашается заменить эти строчки на другие:

Наша дума, наша пiсня

Не вмре, не загине.

Не войсковой судья, а народ, его дума, его песня не умрут и не згинут, они - вот кто способен решить те чаянья, ради которых жил и боролся великий поэт. Так с годами происходит и переоценка взгляда на роль черноморского казачества. Поэт увидел, что руками черноморского войска царизм пытается расправиться с непокорными народами Кавказа, что Кавказ - такая же тюрьма для бедного люда, какой была и Украина, - так рождаются у поэта знаменитые строки поэмы «Кавказ».

Не таким уж и однородным было и само Черноморское войско. Это тоже не прошло мимо пытливого взгляда поэта. Конечно же, он во всех подробностях знал историю Персидского бунта черноморцев. В мае 1997 года во время возвращения двух пеших полков из Персидского похода доведенные до отчаянья казаки открыто выступили против своих командиров. Командовал полками Антон Головатый. Казаки обвиняли своих начальников в мошенничестве и казнокрадстве. Обвинения были записаны в специальном письме. Среди обвинений были и такие - присвоение 3000 рублей, выделенных в свое время для оплаты казакам во время переселения, во время похода начальники посылали казаков на работы в Астрахань, а деньги присвоили себе. В Баку продали пшеницу, а деньги взяли себе, горилку, которая полагалась больным казакам, начальники тоже забирали себе» [7].

Выступлением казаков руководил Ф. Дикун. Казаки, как в старом Запорожье, собрались на свою раду и избрали новыми старшинами своих боевых предводителей Ф. Дикуна, О. Шмалько, Н. Собакаря и других.

Персидский бунт - самое крупное выступление народных масс с конца ХVIII века, которое не на шутку испугало правительство. В Екатеринодар срочно приехал полковник Пузыревский, который на встрече с руководителями восстания посоветовал им направить делегацию в Петербург для обсуждения их требований. В делегацию были включены все руководители выступления. В столице они немедленно были арестованы и брошены в тюрьму.

Царизм жестоко расправился с восстанием. После пыток умер Шмалько, умер по дороге в Екатеринодар Дикун. Собакаря и Полового би-ли кнутами, вырвали ноздри и сослали на каторгу в Сибирь.

М. Лола в своей работе о Персидском бунте писал, что «с этими событиями на Кубани окончательно умерла вольность, выборное право и войсковая рада» [8].

Видимо, о Персидском бунте Т.Г. Шевченко узнал позже, вот почему он «охладел» к теме Головатого, хотя сам Антон Головатый умер во время Персидского похода и до восстания не дожил, однако все притеснения делались непосредственно в бытность его командиром.

В свете всего сказанного понятен интерес, какой на протяжении всей жизни проявлял Т.Г. Шевченко к Черномории и Северному Кавказу. Первый раз Т.Г. Шевченко задумал побывать на Северном Кавказе в 1845 году. Он писал своему другу Я.Г. Кухаренко: «Я сегодня Петербург покидаю. Буду летом в Таганроге, будь добр, напиши мне, как там найти дорогу к твоему гнезду, ибо мне очень необходимо повидаться с тобой. Как-то писал я тебе об этом, но, наверно, не дошло».

В ответном письме Я.Г. Кухаренко 25 мая подробно сообщал не только, как добраться, но и о том, что он уже предупредил своих друзей о приезде поэта и что те ему помогут: «Куренной товарищ, брат! Тарас Григорьевич! Из Таганрога на нашу Украину две дороги: прямо через море байдаками на Ейскую косу (как я тебе об этом уже писал); вторая на Ростов и Кущевку (140 верст). Из Ростова до Кущевки приедешь на извозчике, а из Кущевки куренной атаман Моргун, к которому ты прямо иди, домчит тебя ко мне чем найдет возможным, ибо ему об этом уже сказано. Если же будешь ехать на Ейскую косу, то спроси господина Литевского, тот тебя примчит ко мне, моя резиденция в Уманской. Но если меня там не будет, найди моего адъютанта (там мой штаб), тогда и будешь там, где и я».

Как видно из этого письма, поэта ждали на Кубани, к его приезду готовились, были оповещены многие должностные лица и друзья Я.Г. Кухаренко. И не вина Шевченко в том, что на этот раз он не по-бывал на Северном Кавказе.

Вторую поездку Т.Г. Шевченко планировал уже после освобождения из ссылки. В своем «Журнале» в 1857 году он записал, получив письмо от Я.Г. Кухаренко: «По случаю этого дружеского неожиданного приветствия я расположил было мое путешествие таким образом: через Кизляр и Ставрополь проехать в Екатеринодар прямо к Кухаренко. Насмотревшись досыта на его благородное, выразительное лицо, я думал поехать через Крым, Харьков, Полтаву, Киев в Минск и Нежин».

О своем намерении посетить Екатеринодар Шевченко сообщал и в письме к Я.Г. Кухаренко: «Теперь думаю вот что сделать: как даст бог, дождусь из корпусного штаба пропуск, то думаю навспростець через Астрахань ушкварыть на Черноморию - я ее еще сроду не видел, надо хоть на старости посмотреть, что оно такое - эта славная Черномория. А пока это будет, посылаю к тебе сейчас, друг мой единый, свой портрет - нет у меня, брат, чего-либо большего теперь. Как даст бог милосердный, приеду сам на Сечь, то, может бать, еще какой гостинец привезу тебе. Однако боюсь, чтобы случайно не потребовали меня в Оренбург».

В письме от 5 июня 1857 года Шевченко вновь пишет своему другу: «Я уже писал, что незабаром вырвусь из этой каторги и приеду к тебе в гости, однако пока нет ничего официального, и черт его знает, когда оно будет - это проклятое официальное. Может быть, еще и зимовать останусь за этим скаженным морем. Однако ты мне все же напиши, будешь ли ты в это время летом на Коше… ибо как даст мне бог вырваться летом, то к кому я приеду, если тебя не будет на Коше».

Я.Г. Кухаренко немедленно ответил своему сердечному другу: «Освобождайся, друг, и приезжай на нашу Казацкую Украину, я теперь не собираюсь далеко ехать и буду дома: или в городе, или на хуторе (50 верст от города). Если будешь ехать трактом Ростовским, то дорога проходит через мой хутор, даже звонки слышны в хате и почтарей, которые зовут».

Несомненно, Шевченко самым серьезным образом планировал свою поездку на Северный Кавказ. Правда, он не знал, что за свои прогрессивные взгляды и связь с поэтом-бунтарем и сам Кухаренко попал в немилость и был отстранен от всех должностей. Осуществить свою поездку на Северный Кавказ и на этот раз поэт не смог. Причин тут было много. Одна из главных - отсутствие необходимых средств. Почему-то об этом не упоминают в своих работах исследователи. Поездка через Кизляр - Ставрополь - Екатеринодар требовала немалых денег. Косвенно об этом Шевченко пишет в своем «Журнале»: «План этот (поездку на Северный Кавказ - В. О.) изменило письмо М. Лазаревского от 2 мая, из письма я увидел, что мне, нигде не останавливаясь, нужно поспешить в Академию художеств».

В этой записи есть и другая фраза, когда он пересказывает письмо Лазаревского. Тот ему сообщал: «Я слышал, что гр. Толстой имеет у себя для тебя некоторую сумму денег, которые будто бы думает передать тебе по приезде сюда; вероятно, он сам будет тебе писать». Имей эти деньги в Астрахани, Шевченко немедленно поехал бы на Кавказ, как он и планировал.

16 февраля 1858 года Шевченко вновь возвращается к неосуществленной поездке на Северный Кавказ. В письме к Я.Г. Кухаренко он строит планы: «У меня была думка пробраться к тебе на хутор. Да так думой и осталась. От 16 мая до 2 августа не давали знать из кор-пуса в укрепление о моей свободе. Вот палачи, иродовы души! Мало им было десять лет. Кровь стынет, когда вспоминаю. 3 августа вырвался из того проклятого каторжного укрепле-ния и через море Волгою прямо в столицу. Я боялся застрять у тебя до осени». В столицу Шевченко не попал, а «застрял» в Нижнем Новгороде. И он снова планирует: «Летом, если не пустят в Питер, то чиркну в Харьков, а из Харькова, как бог поможет, то и на Черноморию. Я до нее когда-нибудь, а таки доберусь до той Черномории».

Правительство вовремя спохватилось - лучше иметь поэта-бунтаря у себя под рукой в столице, нежели где-то в провинции. Т.Г. Шевченко разрешили въезд в столицу. Поэт понял, что Черномории ему не видать, но казачьим краем продолжал интересоваться и впредь. В I860 году он писал Я. Г. Кухаренко: «Собирай, батько, черноморскую, запорожскую старину да присылай на мое имя, а я буду передавать в редакцию».

Интерес поэта к Северному Кавказу никогда не ослабевал. Об этом пишет в своих воспоминаниях А. Чужбинский. Он долгое время был на Кавказе, и когда встретился с поэтом, вернувшимся из ссылки, Тарас Григорьевич немедленно попросил его: «Вот садись и рассказывай мне о Кавказе и о черкесах!» Поэта все интересовало, он расспрашивал о мельчайших подробностях из жизни и быта горцев.

Интерес Шевченко к Северному Кавказу не ограничивался только чисто историческим и этнографическим моментом.

Поэт оказывал самое непосредственное влияние на литературную, общественную мысль Северного Кавказа. И. Пильгук писал, что передовые писатели находили в «Кобзаре» неисчерпаемые источники творческого вдохновения, загорались неугасимым патриотическим огнем служения народу в его освободительной борьбе.

Еще при жизни Т. Г. Шевченко на Северном Кавказе и, в частности, в Екатеринодаре сложился небольшой, но дружный литературный кружок, душою которого был Я.Г. Кухаренко. В его состав входили драма-тург В. Дмитерко-Бут, журналист и публицист П. Барилко, художник П. Шамрай и другие. Именно этот кружок заложил основы развития литературы и публицистики в крае и сыграл важную роль в деле популяризации и распространения творчества Т.Г. Шевченко на Северном Кавказе.

ЛИТЕРАТУРА: