МИНИСТЕРСТВО ЗДРАВООХРАНЕНИЯ УКРАИНЫ

ЛУБЕНСКОЕ МЕДИЦИНСКОЕ УЧИЛИЩЕ

Реферат

ПО ОТНОПСИХОЛОГИИ

НА ТЕМУ: О МНОГОФАКТОРНОЙ ЭТИОЛОГИИ НЕВРОЗОВ И ШИЗОФРЕНИИ

Выполнил: студент группы Ф-31

Пивторонос Евгений

Лубны 2009

О МНОГОФАКТОРНОЙ ЭТИОЛОГИИ НЕВРОЗОВ И ШИЗОФРЕНИИ

В одной недавно опубликованной научной монографии подчеркивается, что любая предрасположенность к неврозу, шизофрении связана со страхом перед разлукой с родителями -- страхом реальным или пережитым как реальный в раннем детстве. Гипотеза основывается на том, что страх перед разлукой необходим для рождения «Я». У невротиков и психически неуравновешенных людей он проявляется как механизм фиксации, то есть, этот страх используется в качестве основной тактики, порой вплоть до возникновения навязчивого состояния. Клинические проявления могут быть самыми разнообразными и, в некотором смысле, непредсказуемыми, но общим является то, что это не столько страх перед разлукой, сколько странная «чувствительность». Словно невротик, по той или иной причине, наделен большей чувствительностью по сравнению с остальными членами семейных кланов.

Активные поведенческие реакции невротиков строятся на остаточной информации, но что они впитали в себя в самом раннем детстве?

Обнаруживается феномен цензуры, скрытности, забывчивости и приспособления. Почти никто из них не может быть откровенным до конца.

В настоящее время психология исследует факторы даже внутриутробного развития. Мои наблюдения подтверждают, что плод в возрасте нескольких месяцев постоянно воспринимает окружающую его социальную среду. Мне неоднократно приходилось анализировать предродовой период моих пациентов для объяснения некоторых их сновидений. Если мне никак не удавалось расшифровать сновидение, я просил пациента вспомнить, не перенесло ли его мать на третьем или четвертом месяце беременности какую-нибудь операцию, не испытала ли она сильного испуга? Во всех случаях мое предположение подтверждалось, и непонятное прежде сновидение объяснялось какими-либо факторами беременности матери пациента.

Я не имею в виду наследственность, которая может только влиять на чувствительность, темперамент, но отнюдь не приводит к тому типу патология, о котором мы сейчас ведем речь.

Действительно, темперамент человека формируется на основании биологического влияния обоих родителей в период внутриутробного развития. Кроме того, на темперамент также влияют физическая и астрологическая среды.

Любая медсестра в родильном доме скажет вам, что у всех рожениц схватки начинаются приблизительно в одно и то же время -- как правило, поздней ночью или ранним утром. Почему в определенные дни на свет появляется особенно много младенцев, словно человеческие эмбрионы заранее договариваются об этом своеобразном свидании на основе каких-то своих предпочтений?

А теперь представьте себе ребенка, который рос при недостатке кислорода, или ребенка, лишенного возможности видеть кроме матери и отца свежие, новые лица своих сверстников. Что с ним будет? Что будет отличать ребенка, живущего со счастливой, сексуально и эмоционально удовлетворенной матерью, от ребенка, мать которого определенные обстоятельства сделали фригидной? Какая чувствительность сформируется у этих детей?

Те матери, с которыми мне довелось встречаться в моей клинической практике, были однотипны: мнительные, с навязчивыми идеями и потребностью в компенсации. Приведу пример. Одна мать настойчиво просила меня о встрече. Наконец, мы встретились, и я поинтересовался ее делами в аффективной сфере, в браке, в сексуальной жизни.

На что она мне ответила: «Но, профессор, разве я могу думать о подобных вещах? Я должна думать о детях, которые доставляют мне много забот и неприятностей. Могу ли я позволить себе быть счастливой?» Я понял, что продолжать не имеет смысла. Когда я впоследствии беседовал в ее присутствии с мужем -- очень чувствительным и измученным такой жизнью человеком, то он сказал: «Наконец-то я могу сказать об этом, не боясь показаться эгоистом. До рождения детей мы с женой жили в полном согласии. Затем по мере появления детей она все больше и больше отдалялась от меня, растворяясь в детях и отдавая им все». Жена при этом добавила: «Да, профессор, я живу исключительно ради детей».

Зачастую ребенок без его ведома может быть вовлечен в качестве партнера или союзника в поле одного из родителей. Когда моей старшей дочери был всего один год, я заметил, что в любой момент могу заставить ее перестать плакать или внушить ей какое-то чувство. Естественно, что я воздействовал только тогда, когда это шло ей на пользу. Но все люди, появляясь на свет, подвергаются первичному влиянию: их учат сидеть на горшке, сидеть за столом, укладываться спать, бояться темноты и т.д. Вас приучили к ласке определенного типа, к определенному тону голоса. Как-то один певец рассказал, что его четырехлетняя дочь в тот момент, когда он репетировал, спросила: «Папа, почему ты всегда споришь, когда поешь?».

Как правило, ребенок постоянно испытывает некоторую боязнь всего того, что находится вовне. На него влияет любая форма гиперактивности среды: биологическая, химическая, физическая, а также душевное состояние и поведение окружающих. Так, например, счастливая мать всякий раз после встречи с любимым человеком воспринимается своими детьми особым образом, давая им определенный ориентир. Иначе воспринимается грустная и печальная мать. Следовательно, эта гиперактивность среды преобразуется в индивидуальном организме ребенка в некую отличную, иную реальность. Организмическая энергия ребенка захватывается или направляется более сильными интересами и стремлениями одного из родителей.

Среда предварительно формирует ребенка. Это особенно касается детей, которые в семейных ситуациях или во внешних взаимоотношениях проявляют повышенную «чувствительность» (но это не разум, который предполагает зрелость). Чувствительность означает также «более высокий уровень потребности». Можно сказать, что кто-то наделен чувствительностью, так как испытывает большую потребность в каком-либо типе реальности. И если вы поставите в один ряд такие понятия как:

- тип бессознательного родителей;

- среда (соответствие перспективе, вербализованной системой родственных отношений);

- чувствительность субъекта,

то обнаружите, что на ваше становление в большей степени повлияла среда, в которой прошло ваше раннее детство, нежели все остальное.

В первые годы жизни (до пяти лет) уровень «чувствительности» к обучению необычайно высок. В раннем детстве человек открыт для восприятия малейшего проявления любой реальности. Так жемчужная раковина способна придать своей жемчужине любую, заранее непредсказуемую форму, пока песчинка не проникла внутрь. Но как только это происходит, раковина формирует жемчужину на основе конкретной реальности, исключая любую другую.

Вот так же и наш первый жизненный опыт, преграждая путь другим возможностям, как бы предопределяет нашу направленность. Действительно, на основах, заложенных в детстве, начинает формироваться саморегулирующаяся структура, способная осуществлять отбор.

Иными словами, как только организм индивида приобретает определенную направленность, он, в свою очередь, становится способным к выбору среды. Индивид избирает среду на основании тематической связи, которой он теперь обладает на организмическом уровне.

Итак, вначале среда обуславливает индивида, а затем они меняются ролями. Если человеку в самом раннем детстве уделяли особое внимание и ласками его только во время болезни, то, став взрослым и, столкнувшись с так называемой «причиной, вызывающей срыв», он автоматически использует известный ему прием.

У того, кто не способен адаптироваться в новой ситуации, неожиданное изменение среды вызывает психический срыв. Почему внешне благополучного человека вдруг охватывает бессилие? В чем причина срыва? А причина регресса индивида заключается в неприспособленности его основной структуры к определенному типу социума. Некие внешние изменения порождают кризис личности, когда социальная среда меняет свои требования к субъекту, который, будучи зафиксирован в ограничивающей структуре, не способен адаптироваться к соответствующим запросам общества. Причиной дезадаптации может послужить также и изменение потребностей, запросов самого субъекта. Ведь и органические заболевания оказывают определенное влияние и вынуждают изменять социальные отношения. Если индивид не способен с этим справиться, то у него возникает невротический кризис. Несоответствие, несостоятельность влекут за собой дезадаптацию, а значит, и фрустрацию*, состояние беспокойства, для облегчения которого требуется заместитель, выполняющий функцию матери. Поощряемая инфантильность оправдывает неспособного к адаптации субъекта и дает ему компенсацию перед лицом зрелых запросов общества.

Компенсация посредством ребенка (наиболее распространенный и заметный способ) происходит следующим образом. Например, в семье произошли какие-то конфликты, размолвки или возникла взаимная неприязнь супругов, и жена нуждается в признании и оправдании. Представим себе ситуацию: муж приходит с работы, и внешне все выглядит нормально. Но затем во время ужина или каких-либо других обычных семейных занятий жена с подчеркнутой готовностью реагирует на любые, даже самые незначительные просьбы ребенка, уделяя мужу лишь необходимый минимум внимания. Иногда мать сама провоцирует ребенка на чрезмерную требовательность и благосклонно ее воспринимает на глазах у отца, который вынужден молчать, так как не может ставить свои запросы выше запросов ребенка. Мать, между тем, балует ребенка для того, чтобы превратить его в союзника и вызвать у мужа чувство вины или злобы. Последствия могут быть самыми разнообразными. Однако одно несомненно: чрезмерно избалованный ребенок, которого использовали в качестве союзника, в дальнейшем продолжит тактику инфантильных претензий на немедленное получение всего самого лучшего, а в случае отказа ответит взрывом разной степени агрессивности, вплоть до преступления или шизофрении.

Действительно, субъекту, приученному к тому, что ему никогда и ни в чем не отказывали, отнюдь не просто смириться с необходимостью добиваться всего в жизни самостоятельно. Следовательно, корень зла -- не столько в семейной избалованности (ласка и подарки сверх меры), сколько во внушении ребенку чувства абсолютного превосходства, которое делает его эгоистом. Это внешне проявляющееся у ребенка чувство превосходства мать использует как инструмент или возможность получить выгоду для себя: ребенок же, не понимая того, что его использовали, будет считать себя единственным достойным внимания.

Каждого из нас лепили по своему образу и подобию другие, особенно матери. А кто является матерью? В большинстве случаев речь идет о биологической матери, однако, иногда роль матери может выполнять сестра, монахиня, священник и т.д. В любом случае, мать -- это тот человек или та ситуация, которая становится первоосновой уверенности и посредством которой ребенок вырабатывает в себе чувство уверенности.

Задача родителей состоит в том, чтобы ориентироваться на ребенка, а не воспитывать его в соответствии с собственной перспективой, как это, к сожалению, часто случается. А происходит это действительно часто, причем как на сознательном, так и бессознательном уровнях, если один из родителей испытывает фрустрацию в аффективном плане (включая и сексуальную сферу).

В подобных случаях мать стремится привязать ребенка к себе, чтобы обеспечить себе полную защиту. Она стремится поддерживать эту связь постоянно, на уровне симбиоза. Мать настолько переполняется любовью, что порой даже сознательно стремится вырастить из ребенка союзника, тайного партнера.

Ребенок в таких случаях предпочитает следовать поведенческой модели привязанности к матери, полностью доверив ей охранять себя от невзгод. При этом ребенок, воспитанный матерью как ее «внешнее проявление», психологически формируется ориентированным на две точки отсчета, одна -- в нем самом, а другая -- в матери.

В силу своей симбиотической психологии -- ведь он был создан зависимым от другого -- такой человек требует повышенного внимания и защиты, ибо только так, шантажируя других, он может выжить. Ему постоянно необходима внешняя опора, к которой он привыкает с той поры, когда каждая его просьба казалось предметом столь значимого восторга «Матери».

Однако такой человек не знает, что его воспитали для жизни только в симбиозе с другим, и стремится этому противостоять с двойственным чувством. Некоторые типы сопротивления, споры, шизофренические приступы, случаи отказа от чего-либо, некоторые органические заболевания -- все это формы выражения протеста субъекта против личности метери, причем, как я уже говорил, не имеет значения, кто выполняет «материнскую» функцию: психоаналитик, партнер, муж и т.д. Субъект стремится к тому, чтобы «мать» не ушла, подменила бы его собой, была бы с ним рядом. Он предрасположен к восприятию жизни только при условии, что рядом есть кто-то еще, что он с кем-то вдвоем. Порывы гнева, свойственные многим шизофреникам, выражают определенную жизненную потребность, поэтому в таких случаях взывать к благоразумию бесполезно: они не могут жить «самостоятельно», их психика изначально сконструирована уже двойственной. Это относится и к случаям «высасывающей» или «вампирической» психологии.

Разница между невротиком и зрелым человеком состоит в следующем: зрелый индивид ведет сражение самостоятельно, в то время как невротик ощущает перед сражением неуверенность, поскольку зависит от двух генералов -- от себя и партнера в своем бессознательном. Невротик словно задает себе вопрос: «А тот, другой, пойдет в атаку?». Невротик в основном детерминирован бессознательным матери, которая становится навязанным ему партнером. Мать одной из моих клиенток сказала мне, что была бы рада, если бы ее дочь вновь стала пятилетней девочкой. Сколько искренней наивности в таких высказываниях! В них нет злонамеренности, так как сами эти матери были в свою очередь разрушены средой, в которой они росли, воспитывались. Ребенок нужен им, чтобы жить и выжить. Если они лишаются предмета «любви», то их крушение неизбежно, и ребенок удерживается в этой ситуации в качестве союзника. Но следует помнить, что даже в том случае, когда в подобных действиях у матери нет злого умысла, она несет с собой разрушение, отнимая у ребенка то, в чем нуждается сама.

Такого ребенка, такого человека может спасти только контрпартнер (по отношению к первому партнеру): в этом и состоит функция психотерапевта.

Психотерапевт знает, как избавить пациента от зависимости, и постепенно, осторожно, с любовью перерезает пуповину, крепко связывающую пациента с потребностью постоянно быть «в сцепке» с личностью матери.

Вы, наверное, уже заметили, что иногда клиентам запрещают встречаться с тем или иным человеком. Это необходимо, чтобы у них не появилось желание вновь искать внешнюю точку уверенности, опоры.

Как онтотерапевт, я подталкиваю человека к тому, чтобы он апеллировал к самому себе. Сконструированные неким другим человеком, внешней средой, люди нуждаются в восстановлении собственной целостности: онтопсихолог, преодолевая воздействие среды, возвращает клиента к исходной точке отсчета, к своему единственному ориентиру, исключающему раздвоение. Одновременно клиент вовлекается во взаимоотношения с другими людьми в совершенно иной среде, то есть, становится специфическим действием позитивной индивидуации реальности.

Основная трудность в каждом случае психологической неприспособленности состоит в порождающем инфантильность неумении отказаться от соблазна немедленного вознаграждения или поощрения.

Часто индивид, которого в психологическом и социальном плане устраивает инфантильная роль, вырабатывает стратегию противодействия, защищая приобретённую жизненную модель. Как следствие, он перестает принимать необходимое личное участие в дальнейшем развитии окружающей среды и воспринимать это развитие. Кто-то другой всегда принимал за него решения, кто-то другой всегда давал ему больше, чем он просил. Вследствие подобного внешне позитивного отношения вместо дальнейшего развития личности происходит ее кристаллизация на основе инфантильных поступков.

Если в какой-то ситуации от такого индивида ожидают поведения взрослого человека, он притворяется больным, подражая ребенку: болезнь спасает его от реальности, с которой он не хочет сталкиваться. Невротическое или шизофреническое поведение представляет собой фиксацию беспокойной инфантильной привязанности или инфантильного поведения и провоцирование взрослых на оказание помощи.

Хотел бы сказать несколько слов о возможном дьявольском наваждении. Любая ложь является попыткой выживания, когда человек не способен применить оружие аутентичной* силы. Когда индивида изобличают, сбрасывая с него маску, им овладевает страх, ему становится плохо. Иногда шизофренический синдром приобретает свою окончательную внешнюю форму в соответствии с культурным уровнем и социальными нормами среды обитания индивида.

Так называемые «наваждения» или одержимость дьяволом являются ничем иным, как психическими комплексами, которые проявляются у индивида, разучившегося адаптироваться к реальности. Это компенсационный подход в неадекватной ситуации или в состоянии тревоги, тоски. Мы имеем дело с фантазией или народным поверьем, в которые заложены либо компенсация какой-то неполноценности, либо инстинктивный заряд. В этом случае миф становится предметом поощрения. Я считаю, что дьявольские наваждения являются наиболее инфантильными формами, известными в психиатрии, однако, наполненные народными поверьями, они приобретают ужасающий характер. В некотором смысле Индивид становится возбудителем подавленного бессознательного других. Это означает, что индивид в данной ситуации подобен запалу, отчетливо выражающему и конденсирующему то, что сокрыто средой и окружением.

В современном мире рассуждения о существовании колдунов, дьявола имеют непосредственное отношение К «теневой»

Аутентичная (от греч. [аутос энтифэми] - сам. - я приравнивай} себя, к действию) -- предмет или ситуация аутентичны в своем проявлении, так как Бытие предшествует всякой рациональной или логической конфигурации. Знак аутентичен, если он выражает интерпретацию, равнозначную предмету. Личность аутентична, когда она наиболее успешно реализует себя, свою неповторимую индивидуальность. Быть аутентичным - оставаться самим собой.

Эти рассуждения позволяют индивиду демонстрировать то, что он вынужден был исключить из своей личности, из области своего «Я», то есть, часть инстинктивной органической области и биологической индивидуальности человеческого существа, которую нельзя устранить. Эта вытесненная индивидом часть, не будучи способной социально сублимироваться, находит выход в антиобщественных проявлениях. В некотором смысле это можно сравнить с неожиданной демонстрацией, проявлением своего рода «зловещего» божества. Действительно, мы знаем, что общество без колебаний избавилось бы от индивида, взявшего на себя роль «убогого дурачка», однако, если он предстает в «парадьявольском» облике, это словно бы вызывает почтительный страх у всех людей. В таком облике он становится оправданным, инфантильно убаюканным, центром внимания общества, которое находит в этом отдушину и для себя. Правда, при таком положении дел индивид одновременно становится козлом отпущения, так как позволяет обществу сбросить, исторгнуть всю энергию «теневой» зоны.

Любое общество пытается найти средство для разрядки тех инстинктов, которые подавляются посредством особого умственного воспитания; одним из наиболее удачных способов решения этой проблемы является умение найти то, что представляет собой полную противоположность этому обществу, то есть, достичь вершины мстительности, возмездия, компенсации; тем самым индивид добивается максимально возможного с точки зрения текущего воспитания и одновременно дает разрядку инстинкту, не способному к дифференцированному позитивному развитию. Умение точно установить расположение точки Надира* данной ситуации позволяет добиться максимальной реакции и мести; кроме того, это и прекрасная тактическая уловка; индивид, нашедший выход из этой ситуации, окружается ореолом загадочности, так как он являет собой живое свидетельство участия чего-то иного, отличного от него самого, что позволило ему расширить о6ласть инстинктов, не расплачиваясь за последствия; более того, ему удается разрядиться особым образом, сохранив в неприкосновенности определенные инстинктивные ситуации, и благодаря некой «зловещей» религиозности добиваться признания всего общества.

То, что в настоящее время такие формы встречаются не столь часто, объясняется ослаблением определенной религиозности. Но на смену этим формам пришли обычные неврозы, параноидальные и шизофренические проявления. Однако стиль остался прежним: чтобы не изменяться, чтобы сохранять собственное преимущество (первичное или вторичное) и выжить в своей регрессивной инфантильности, индивид прибегает к тактике душевной болезни. Если же навязчивое состояние одержимости дьяволом представляет собой феномен какой-то сильной семантики негативной психологии, исследование проводится иначе, о чем я буду говорить далее.

«Психологические универсалии, составляющие ocновную часть религиозности». Нуминозное встречается часто: человек в своей культуре реализует только отдельные элементы потенциала бессознательного, а все остальное остается неисследованным, недифференцированным, неиндивидуализированным.

Это же содержимое (вытесненное и сохранившее потенцию) может быть реализовано и определено индивидуальным действием (индивид, определяющий универсальность) человека, которого немедленно признают Великим учителем или Христом и, следовательно, которого почитают как Спасителя (отождествляясь с ним, можно спастись от собственного страха, тоски). Понимаемая субъективно, безотносительно определенной религии, религиозность стала всеобщей потребностью именно потому, что над человеком довлеет, словно Бог, комплекс вины за свой собственный огромный нереализованный потенциал. Все то, чего человек не достигает, но к чему стремится, повинуясь естественному инстинкту, обрушивается на него как грозный судья, поэтому для выхода из этой ситуации он придумывает себе Бога. Но и здесь проявляется человеческая инфантильность: спасение, прощение, освобождение от ответственности за жизнь, за действия -- все берет на себя Бог-Спаситель, который сделает за человека то, чего он сам сделать не может, поскольку Христос-Спаситель заботится о каждом. Если же дело принимает «зловещий» оборот, то это можно объяснить существованием некоего злого начала, которое захватывает и порабощает слабое человеческое существо.

Таким образом, у многих людей не нашедшие своего выражения формы бессознательного компенсируются за счет тех жизненных форм, которые внешне не проявляются, поэтому эти люди переживают свои определенные комплексы, проецируя их на реальные действия других.

Так судья заново переживает свою внутреннюю аморальность в преступнике, которому выносит приговор, священник -- в осуждаемых им грешниках, инквизитор -- в ведьме, которую он обрекает на сожжение. Таким образом, можно сказать, что добропорядочность и благопристойность жизни общества зачастую покоятся на костях очень многих людей, якобы виновных, но на самом деле являющихся жертвами тех, кто захватил власть.

Это -- те отношения взаимозависимости, которые существуют между психиатром и пациентом, священнослужителем и кающимся, судьей и обвиняемым.

«Tepaпевтическая пощечина». Молодой человек двадцати трех лет оказывает сопротивление, по-детски обижаясь. Его поведение характеризуется добровольным и сознательным нежеланием сотрудничать во имя своей же выгоды, пользы и упрямым требованием родительской опеки. Когда его поместили в клинику в третий раз, то установили диагноз: острая хроническая шизофрения.

Получив от медиков в присутствии родителей и посторонних терапевтическую пощечину, молодой человек заявил, что в его состоянии повинно общество. Доля правды в этом есть, ведь используется она для того, чтобы полностью снять с себя ответственность.

В чем состоит суть жесткого порицания или пощечины при проведении групповой психотерапии?

Многие аспекты шизофрении объясняются ничем иным, как успешной инфантильной тактикой пациента, который превращает в выгоду свою постоянную зависимость от другого, при этом, переворачивая все с ног на голову: при кажущейся зависимости становится деспотом и тираном, претендуя на пожизненное обслуживание, но неизменно оставаясь инфантильным. В этом случае именно семья -- творец своего чудовища.

Как только установилась компенсационная зависимость ребенка от одного из родителей, начинается процесс, в результате которого в подростковом и более зрелом возрасте человек обретает способность мстить и порабощать, действуя изнутри самой этой зависимости. И наибольшая агрессивность будет направлена на того из родителей, кто изначально в свое время избрал малыша в качестве партнера или союзника в семейных взаимоотношениях.

Однако для субъекта-пациента финал этой игрой трагичен:

а) либо семейство отдаляется от него, в конечном счете родитель-партнер (или исполнитель этой роли), не получая более планируемой компенсации, бросает субъекта, которого ожидает дальнейшее разложение и длительное содержание в больнице;

6) либо субъект становится жертвой своего воображаемого аутизма*, и его убивает суровая материальность экзистенциальной конкретики: он либо попадает в больницу, либо кончает жизнь самоубийством, либо сам совершает убийство.

Инфантильная тактика как средство поддержки и собственного возрождения становится для него смертельной ловушкой.

Несмотря на переживаемые периоды тоски, которые сжимают подобно тискам и которых субъект хочет избежать, он продолжает требовательно цепляться за родителя или проявляет полное безразличие к любой внешней действительности. И чем сильнее его поражает экзистенциальная фрустрация, тем выше уровень его инфантильной агрессивности или мнимой отрешенности, так как другого способа существования во имя своих собственных интересов он не знает. Его научили в семье быть таким, каким он есть и каким был важен для родителя, который использовал его в своих целях. Теперь же субъекту остается лишь упорно следовать по пути регресса.

Пощечина -- это неотразимый удар экзистенциальной конкретики, который предотвращает окончательную потерю себя, то есть, пощечина стимулирует ответственность субъекта перед конкретным еще до того, как эта действительность раздавит, опрокинет субъекта, ставшего жертвой своего всемогущего воображаемого абстрактного.

Пощечина -- это выражение конкретной любви, физической и материальной, это сильнейший стимул к той психической жизнеспособности, которая утрачивается в силу либо избытка, либо нехватки адекватного конкретного влечения.

Пощечина пробуждает конкретное "Я" в функциональной автономии. В отличие от любого электрошока или гипнотического сна она совершенно безвредна, если психотерапевт применяет ее как крайнее средство и с соответствующей любовью. Терапевтическая пощечина вызывает в пациенте потребность коренного изменения. Она представляет собой символическое предупреждение болезни до того, как эта болезнь стала необратимой. Это болезненный удар, цель которого -- предотвратить падение в бездну.

Пощечина в своей форме выражения должна представлять собой:

- новизну,

- категоричность среды,

- очевидную, безусловную любовь,

- альтернативу «или -- или»,

- тождественность и эмпатию* со стороны психотерапевта,

- возможность осознания ее пациентом как неизбежное символическое следствие собственного поведения.

«Виновато общество?» На этот вопрос я ответил так: «Если бы пощечину дали вовремя... Такие речи нужны тебе, чтобы оправдать собственное бездействие. Ты ведь из очень «благовоспитанного семейства».

Ты никогда ничем не жертвовал, и когда общество начинает воспринимать тебя как неизлечимо больного, оно тоже потворствует твоей болезни. Сначала общество порождает болезни, а затем потворствует больным, то есть, идет двойная игра: врач и больной связаны круговой порукой. Но кто, на ваш взгляд, виноват в том случае, когда у подростка, молодого человека есть дом, есть мама, когда о нем кто-то думает, когда есть нормальные привязанности, то есть, все необходимое, по крайней мере, для среднего уровня жизни, однако, должного развития не происходит? Предоставлять помощь нужно осторожно: помогая, мы подменяем индивида, а как только такая подмена происходит, он становится неэффективным для самого себя. В силу того, что подобные предупреждения, предотвращения, подмены происходят постоянно, формируются инфантильные индивиды, которые хотят просуществовать таким образом всю жизнь и озлобляются, заболевают, если общество перестает с ними нянчиться.

Это порочный круг. Безусловно, все это не исчерпывает политического и педагогического аспектов проблемы, однако, имеет место и тот феномен, о котором я здесь говорю, более того, очень часто именно он выступает на первый план. Если мы начнем ломать игру тем индивидам, которые хотят вести ее на инфантильном уровне, то постепенно сможем изменить форме сопереживания.

Если не будет потенциальных пациентов психиатрических больниц, людей, вынужденных принимать лекарства, то, безусловно, исчезнут и финансовые «тресты» на медицинском и политическом уровнях, исчезнут и психиатрические клиники с их «баронами» от медицины.

Вот почему я использую терапевтическую пощечину! Пощечина в определенном возрасте ценнее, чем Демонстрация протеста на площади.

Нам нужна педагогика, направленная на воспитание действительно зрелых людей, способных отвечать за свою зрелость. Если мы сумеем этого достичь, то остальное изменится само собой. Ведь создание законов, ориентированных на массу инфантильных индивидов, тормозит развитие всего человечества. Оправдывая нежелание этих людей стать зрелыми их «болезнью», мы прикрываем собственные комплексы и неспособность. С помощью терапевтической пощечины я учу таких людей не быть в дальнейшем зависимыми от меня, я учу их независимости. Если бы я представлял их несчастными больными, то тем самым вынуждал бы быть пожизненно зависимыми, быть вещами, быть инфантильными. То, что я пытаюсь объяснить, имеет гораздо более глубокую природу: управленческие структуры общества скрывают собственную несостоятельность, создают алиби для собственных комплексов отрицания, незрелости, инфантилизма или извращенности, прикрытой стремлением спасти других. Если же использовать метод, о котором я говорю, то раскрыться придется всем -- и тем, кто управляет, и тем, кто находится еще в стадии роста, -- и каждый обязан решать задачу самостоятельно».

Могло сложиться впечатление, что до сих пор мотивационная картина возникновения психопатологической ситуации показана недостаточно конкретно. Отсутствует первопричина. Есть нечто такое, относящееся к самому раннему детству, что заставило многих психиатров, невропатологов, криминалистов поверить в наличие чего-то наследственного, так называемого наследственного субстрата, являющегося частью биологического послания, присущего яйцеклетке. Это положение стало отправной точкой всего медико-психиатрического аппарата. А как мы, с нашей стороны, объясним болезнь, отрицая наследственность? Что является основой, которая структурирует невроз и психоз?

Психотерапевтическая практика позволила мне обнаружить, что изначальная основа этого заложена "исключительно в личности матери. Другими словами, для того чтобы сформировался невротик или любой психически больной человек, нужна особая, чувствительная мать, которую характеризуют вытесненные или сознательные фрустрации.

Чувствительность представляет собой качество, позволяющее индивиду больше воспринимать, быстрее реагировать.

С учетом всего этого попробуем теперь точно раскрыть ту форму психодинамической взаимосвязи, которая определяет возникновение в индивиде-ребенке болезни психического характера.

Для ребенка мать играет роль матрицы социальной связи. Если мать плохо структурирует социальную связь для ребенка, то впоследствии он оказывается социально ущербным, что в конечном итоге и приводит его к прогрессирующему саморазрушению. Вскормленный определенной материнской аффективностью, привыкший к ней индивид усваивает такую модель поведения, которая оказывается нефункциональной за пределами связи с матерью.

Это происходит потому, что неудовлетворенность матери, ее состояние фрустрации, бессознательное желание отомстить проецируются на ребенка -- самого беззащитного в ее окружении. Если же детство ребенка по счастью совпадает с периодом любви матери к мужу или другому мужчине, то у него появляется возможность для более свободного развития личности и реализации своего априорного «Я».

Если мать не любит мужа или у нее нет очень интересной работы, если у нее нет любовника или позитивных внебрачных контактов, то весь свой эмоциональный заряд она направляет на ребенка, поскольку потребность в любви и сексуальных отношениях живет в женщине постоянно и должна каким-то образом проявляться. Матери нужно кого-то любить, и если нет взрослого, то идеальным объектом любви становится ребенок. Матери следовало бы понять, что она со своими проблемами и инстинктами представляет собой одну определенную реальность, а ребенок -- совершенно другую. Однако мать превращает ребенка в своего постоянного тайного союзника, относясь к нему как к продолжению собственного Бытия.

Речь идет не о простом феномене аффективного резонанса. Это куда более глубокая взаимосвязь, посредством которой мать действительно настраивает ребенка на присущую ей тональность чувства и индивидуализирует его как внешнее и внутреннее проявление вытесненного влечения. Поскольку ребенок представляет собой отдельную, самостоятельную сущность, он, естественно, мог бы выбирать из множества возможных способов индивидуации, но мать заставляет его выбрать лишь один из них, щедро вознаграждая ребенка за продвижение только в этом направлении. Она не сводит с него глаз. Она знает, как с ним постоянно общаться, как окружить его собой.

Материнское чувство представляет собой тактику поглощения ребенка: своей чрезмерной любовью мать подвергает его кастрации (независимо от пола), дабы привязать к себе.

Проиллюстрирую сказанное на примере двух сновидений матери и дочери (кстати, когда речь идет о сыне, то симбиотическая компенсация еще более очевидна), обнаруживающими реальную некрофилическую сущность их взаимоотношений во внутреннем восприятии «Я» обеих.

Сновидение матери: «Мы дома: я, моя дочь, Франка и два молодых человека. Мы трое обнажены, а молодые люди одеты. Мы собираемся мыться, ванна наполнена горячей водой. Вдруг я замечаю, что у меня очень длинный пенис, и сажусь на биде, чтобы его спрятать».

Сновидение дочери: «Мать приближается к моей постели, когда я сплю. В руках у нее маленькие плоскогубцы, которыми она хочет убить меня. Я думаю о том, что если буду спать дальше, меня убьют, а если проснусь, то мать из-за этого расстроится, ей будет плохо, и, возможно, она все равно убьет меня. Тогда я решаю притвориться сомнамбулой*, чтобы сбить ее с толку».

Сновидение матери, из которого исключены мужчины (и в самом деле, они одеты), символизирует ситуацию смешения полов, психовисцеральную** связь мать -- дочь, выражением которой служит чрезвычайно длинный пенис, что подразумевает отмщение и стремление матери к обладанию.

Она, и это вполне понятно, испугана тем, что ее реальная кастрирующая природа (ведь она как бы изымает дочь из сферы законных интересов молодых людей) будет обнаружена, и пытается скрыть это.

Сновидение дочери даже не требует интерпретации, так как скрытое значение его содержания слишком очевидно. Мы видим; как бессознательное дочери распознает сущность матери, однако, уходит от реальной ответственности (дочь предпочитает состояние скрытой шизофрении, изображая сомнамбулу).

Ежедневно встречаясь с подобными проявлениями бессознательной динамики «мать -- ребенок», я обратил особое внимание на психовисцеральную восприимчивость и сексуально-агрессивную тональность в процессе бессознательного приема и передачи информации. Таким образом, психологическое соучастие оказывается более реальным инцестом, нежели физический половой акт.

Бессознательное матери и ребенка настроено как бы на одну волну, определяемую только матерью. Ребенок помимо своей воли оказывается в ситуации, которую он никогда бы не выбрал. Если он все же пытается противодействовать, мать немедленно выступает против.

Инстинкт индивидуации ребенка, который стремится проложить свой собственный путь среди различных вознаграждений со стороны внешнего мира, сталкиваясь со сверхвознаграждением со стороны матери, автоматически выбирает только это направление.

Следует также добавить, что аффективно-инстинктивная связь между матерью и ребенком проявляется в способе порицания или лечения болезни. Так, например, можно сделать ребенка больным или воспользоваться случайной болезнью, чтобы излечение стало гарантией его исключительной привязанности к матери, благодаря многовалентности инстинкта, который может аффективно фокусироваться в любом поведении. Практически любое средство пригодно для закрепления изначально гибкой связи между матерью и ребенком и дальнейшего ее превращения в симбиотическое единство.

На этой основе ребенок впоследствии строит свою жизнь: любая существующая реальность, любой человек должны вознаграждать его столь же щедро, как в детстве. Если же этого не происходит, он отказывается от продвижения вперед, от активного участия в жизни, поскольку его инстинкт, структура его «Я» уже закреплены только определенным стимулом данной реальности.

Как только структура «Я» сформировалась с претензией на получение благ, действие «Я» будет соответствующим.

Если же, напротив, ребенок заранее подготовлен жесткими, но не разрушающими структуру его «Я» стимулами к суровой реальности, то он обретет социальное и психологическое преимущество.

Трудности для ребенка начинаются в период его органического созревания; когда он не может больше быть привязанным к матери и вступает в социальные отношения с посторонними людьми.

Не приученный к борьбе, он, сталкиваясь с реальностью, неизбежно проявляет инфантильный регресс поведения по отношению к матери.

Матери, эксплуатирующей первоначальную избалованность ребенка, чтобы крепче привязать его к себе, удается в некотором смысле добиться своего. Для ребенка такие отношения губительны, поскольку исключают любую возможность развития его личности.

Дальнейший процесс инфантильной регрессии поведения неизбежно ухудшает состояние индивида. Ему становится плохо, он озлобляется, протестует, возмущается и начинает открыто выступать против матери. Ребенок инстинктивно стучится в дверь, за которой прежде находилось то изобилие благ, которое с возрастом уже перестало его удовлетворять.

Всем этим объясняется глубокая логика, лежащая в основе инстинктивности обладания. То есть, архетип инфантильной модели матери упорно продолжает действовать, неизменно добиваясь инфантильным образом того, чего ей добиться не удалось.

Таким образом, именно в матери заложен источник отрицания, смерти ребенка, так как она обрекла его на постоянную зависимость. Ведь у нее первой появилась потребность в ребенке. В этом смысле мать, не сознавая того, становится убийцей эволюции ребенка.

Еще более тяжелая ситуация складывается тогда, когда ребенок привязан к пожилой «матери» (бабушке, тетушке -- старой деве и т.д.) или когда взрослый, исполняющий материнскую функцию, является носителем вампирической психологии.

Поскольку Бытие проявляется через индивидуации, вербализация остается цементирующим, объединяющим фактором в экзистенциальном многообразии.

Вербализуясь, Бытие индивидуализируется и наоборот.

Способность к вербализации является способностью к индивидуации. Исторически, то есть фактически, в повседневной практике именно через «мать» актуализируется потенциал ребенка. Каждый человек был чьим-то ребенком. Мать -- хранительница мира и общества, мать -- первый проводник реальности, матрица основного опыта.

Еще раз подчеркиваю, что понятием «мать» я определяю, прежде всего, взрослого в роли матери или взрослого, создающего ребенку условия наибольшего благоприятствования, которого ребенок воспринимает на симбиотическом уровне.

Под понятием «взрослый в роли матери» я подразумеваю, прежде всего, три составляющие:

а) значительность для ребенка конкретного родителя, в котором он наиболее нуждается;

6) бессознательную динамику, формирующую способ, манеру отношения взрослого к малышу;

в) типологию ближайшего окружения и окружающей среды (другой родитель, братья, дети, близкие и дальние родственники, друзья и знакомые, враги, соседи, хозяева, начальники, подчиненные, политика, религия, обычаи, стиль одежды и питания, климат, экологическая обстановка, время года и суток, убранство дома, радость, надежды, горести, опасения, привязанности, игры, ссоры и т.д.). Все это впитывается ребенком в соответствии с точкой зрения взрослого в роли матери, выработанной на основании его собственного опыта, то есть, точку перспективы всегда определяет и задает мать.

Посредством этих трех составляющих закладывается и формируется характер Эго ребенка.

Любой образ (в том числе и образ зеркала Лакана) всегда отражается в соответствии с материнским влиянием.

Когда я говорю о формирующей динамике матери, не следует забывать о постоянной действенности эфирного и семантического полей.

Эта биопсихическая сила действует на эпидермическом уровне и на расстоянии согласно эмоциям одобренным и желанным, особенно со стороны висцеральной области бессознательного. Это конкретная энергия, ее можно количественно измерить; она поляризуется согласно бессознательной интенциональности матери и органически стабилизируется в наиболее восприимчивой точке или в наиболее подходящей зоне ребенка. Все тело представляет собой зону приема и передачи информации поля, но особенно следует отметить глаза, руки, грудь, модуляции тембра голоса, висцеральную тональность.

Если мать будет поглощена или впитана средой, направленной супругом или другим человеком, то передаточным звеном для малыша будет служить она, а телегонической причинной динамикой -- сексуальный партнер.

Что бы мы ни говорили о роли «среды» в индивидуальном воспитании (среда как область слияния формирующей и обуславливающей динамик), высшая векторная направленность всегда зависит от взрослого в функции матери (бессознательно и сознательно) как посредника любого другого поля. Он -- слово, становящееся словом в любом другом контексте.

Мы уже сказали, что невротическое поведение, если его не заблокировать, может погубить пациента.

Первые состояния фрустрации обусловлены инстинктом самосохранения «Я» как точкой соприкосновения с внешней реальностью или структурной прочностью, рождаемой бессознательным.

Если фрустрация (неспособность к динамическому вложению в объект влечения -- при этом объект и местонахождение инстинкта подразумеваются в гештальте среды) определенного уровня грозит потерей «Я» (провоцирующий объект слишком затягивает в себя), оно возвращается к прежним объектам вложения или к ранее преодоленным, похожим, но менее значимым ситуациям. То есть, уже спровоцированная психодинамическая энергия регрессивно направляется на уже пройденные формы, от которых она, однако, так и не освободилась. Это -- попытка жить за счет прошлого. Этот предметный выбор после фрустрации может регрессировать вплоть до идентификации с родительской инстанцией*, с инстанцией самолюбования или поддержки (Фрейд, 1917).

Это объяснимо, поскольку человек всегда современен или синхронен конкретному, времени, в котором существует.

Ни одно событие в субъекте не проходит даром, продолжая существовать как реальность. Фантазия и память (динамические эмоции реальности, действующие в организмическом) выражают интенсивность излучения этих ассоциативных реальностей. В период фрустрации энергия либидо направляется на наиболее интенсивную ассоциацию, которую предлагает память-фантазия.

Фрустрированная энергия вкладывается в прошлые сюжеты, вытесненные или преодоленные историческим «Я». Эти способные вызвать ассоциации реальности или вытеснения продолжают подчиняться основной структуре «Я» именно потому, что оно способно выдержать это количественное соотношение. соотношение, в результате чего в структуре «Я» возникает перелом, трещина. Поэтому энергетическая нагрузка на сюжеты увеличивается настолько, что им требуется реализация за пределами «Я» или во вред ему.

На этом этапе жизнь бессознательно затормаживается и движется -- во вред индивидуации -- к смерти или к преждевременному возврату в органическое, а значит, и в космическое бессознательное.

Существуют следующие причины предрасположенности к неврозу или психозу:

1) врожденный повышенный уровень потребностей, проявляющийся вначале как повышенная чувствительность или восприимчивость, а в дальнейшем -- как высокие умственные способности;

2) состояние фрустрации матери (или личности, выполняющей функцию матери) в аффективной и сексуальной сферах, вследствие чего ребенок неизбежно используется для «внешней» компенсации («out-side») взрослого в этих сферах;

3) возникновение благоприятной ситуации, гарантирующей ребенку сверхзащиту (болезнь, постоянный страх, несчастный случай), в связи с чем в будущем у субъекта формируется потребность-матрица в причине срыва. Чрезмерное вознаграждение (или баловство) ориентирует ребенка на взаимодействие с окружающей средой с позиции абсолютного превосходства; амбиции соответствуют инфантильному чувству всемогущества. Таким образом, создается предрасположенность к невротическим состояниям на основе завышенной потребности в безусловном первенстве, позволяющей также подавить неуверенность, которая у таких субъектов проявляется сильнее именно потому, что они изначально зависимы.

Жизнь показывает несостоятельность этой позиции, и субъект, чтобы выжить, уходит во внутреннюю борьбу, растрачивая свои жизненные импульсы на достижение инфантильного превосходства.

Поскольку субъект идентифицирует свои амбиции с внутренней борьбой инстинктов, он, не желая покориться перед внешним миром, проявляет невроз;

4) к шестилетнему возрасту уже сложившаяся у ребенка психическая тяга к опоре на другого вынуждает его искать оптимальную среду развития, то есть, ребенок воспринимает сформировавшую его ранее среду как основную потребность, и так как для него все взрослые потенциально пригодны для исполнения этой роли, он продолжает находить себе пищу в сверхзависимости от матери или тех, кто ее замещает; к шести годам образуются «опыты-матрицы», далее происходит последовательная эволюция;

5) как только образуется ядро подобного состояния, ребенок, подросток выражает свою познавательную динамику через привязанность к тем, кто его поддерживает", если такого человека, служащего ему опорой или замещающего мать, нет рядом, у субъекта появляется страх разлуки, вынуждающий его защищаться посредством невроза или шизофрении;

6) две первые причины синхронны и являются основными, остальные -- уточняющими;

7) невроз или психоз обязаны своим происхождением отказу от индивидуального или автономного использования инстинктивной динамики.

Пути решения проблемы:

1) помещение субъекта на несколько месяцев в социо-онтотерапевтическую среду;

2) временное лишение субъекта «материнской» опеки, даже если речь идет о медико-психиатрической помощи. Следует заметить, что именно современный тип врача в общепринятом понимании или стандартный набор фармакологических средств способствуют стабилизации инфантильного поведения;

3) этическое преобразование субъекта под руководством социо-онтотерапевта;

4) внимательное наблюдение и контроль за проявлением страхов, пограничных состояний, недомогания, соматических изменений и остаточных состояний тоски, тревоги;

5) социо-онтотерапия, характеризующаяся тесным взаимодействием ее составляющих (психоанализ, психотерапия) и основанная на онтоисторических потребностях пациента (групповая аффективность, социально-культурные ценности, планы на будущее и т.д.), должна стимулировать априорную динамику пациента. Однако никогда нельзя забывать, что результат всегда зависит от внутренней решимости пациента, и6о его болезнь является также и добровольным уходом от реальности, а не только приспособлением к ней.

Когда речь идет об энергии либидо или об импульсе сексуального, агрессивного характера, то не следует понимать их в прямом значении. Они являются ничем иным, как формой выражения импульса роста, который в случае фрустрации оборачивается диссоциативной* реакцией.

Следовательно, одно из основных решений проблемы связано с приданием фигуре отца необходимого престижа или значимости как личности, как мужчине, как партнеру. Роль, которую надлежит исполнять мужчине-отцу, является функцией значимости или успеха во внешней реальности. До тех пор, пока в обществе существует разделение ролей, задача матери состоит в том, чтобы суметь донести до детей отцовскую реальность как преимущественную ценность для себя и объективную для них.

О личности отца разговор пойдет в книге «Онтопсихологическая педагогика». А пока можно воспользоваться советами, данными в работах Г. Б. Биллера.

Феноменология латентной (скрытой) шизофрении

Понятие шизофрении отличается от понятия невроза. Невротик очень тяжело переживает собственные трудности, в то время как шизофреник не осознает своих отклонений или пытается скрыть их, имитируя при этом зрелость.

Под скрытой шизофренией подразумевается любая психическая структура, которая присутствует внутри «Я» и неизвестна субъекту. Любая такая структура, способная заранее обусловить, предопределить эмоционально-логические действия субъекта, является причиной шизофрении. Такой тип шизофрении встречается очень часто, но его трудно распознать, поскольку он весьма хорошо маскируется под социальные роли и запросы среды. Как правило, шизофреническая структура, скрыто действующая в зоне «Я» (хотя изначально она классифицирована Супер-Я и действительно представляет собой имманентность* Супер-Я, которая берет на себя управление структурой Эго и выступает в качестве наиболее сильной зоны «Я»), захватывает верхнюю область сознания. Она не всегда идентифицируется в комплексе, и во многих случаях «Я» оказывается бессильным.