Открытие наркоза в 19 веке

На следующий день, 17 октября 1846 г., там же, доктор Джордж Хейуорд (George Hayward) произвел еще одну операцию под эфирным наркозом: удаление большой жировой опухоли на плече. Наркотизатором был, разумеется, сам Мортон. Успех был полный: больная не проявила никаких признаков боли, за исключением самых последних минут, когда изредка она стонала, но, проснувшись, сказала, что это было вследствие тяжелого сновидения.

Сомнений не оставалось; в хирургии оказалась разрешенной одна из главных проблем - нечувствительность при операциях. Надо было как можно шире оповестить хирургов и распространить это благодеяние. Именно так понимали дело Уоррен, Бигелоу, Хейуорд и другие врачи Массачузет-ской общей больницы. Это был их моральный долг, этого безоговорочно требовала нормальная врачебная этика.

Эта интересная фотография была сделана, по всей видимости, в Массачузетской Общей больнице, спустя некоторое время после успешной публичной демонстрации У.Т.Мортоном эфирного наркоза. Мортон (в жилете), на заднем плане снимка, уже, находясь в лучах славы первооткрывателя эфирного наркоза, инструктирует одного из коллег, как надо давать наркоз. Дж.К.Уоррен в правом нижнем углу снимка (руки расположены на бедре пациента). Возможно, этот снимок относится к событиям 7 ноября 1846 г., когда хирург Массачузетской Общей больницы George Hayward произвел ампутацию нижней конечности и резекцию нижней челюсти под эфирным наркозом. Это были третья и четвертая, официально документированные операции, на которых дантист Уильям Томас Грин Мортон присутствовал в качестве анестезиолога.

11. Официальный патент

Когда же выяснилось, что Мортон решил взять официальный патент на свое открытие для монопольной коммерческой эксплуатации его, то для обеих сторон создалось весьма стеснительное положение. Открыть Уоррену и его ассистентам химический состав своего средства и отдать его для всеобщего применения в больницах означало для Мортона добровольно и полностью отказаться от права на все финансовые преимущества авторства. Для 27-летнего дантиста, воспитанного и строившего все расчеты на успех в личном изобретательстве, подобная необходимость обнародования своего открытия рисовалась как вопиющая несправедливость и как отрицание его права на плоды стольких трудов, бессонных ночей и прямого риска.

Положение Уоррена тоже было трудным. Согласиться на широкое систематическое применение засекреченного и патентованного наркотического средства, на которое заявлена монополия, он, конечно, не мог, особенно в официальной обстановке крупной городской больницы и университетских клиник. Но естественное моральное чувство не могло уже позволить Уоррену отказываться от замечательного способа обезболивания при операциях, поскольку ныне такое средство имелось, и сам Уоррен в этом смог твердо убедиться. Отныне было бы неоправданной жестокостью оперировать своих больных без наркоза, если можно надежно избавить их от страданий. Более того, врачебная этика и моральный долг обязывали Уоррена не только не делать секрета, - но, наоборот, как можно скорее и шире оповестить всех хирургов о чудодейственных свойствах нового открытия, дабы устранить ненужные человеческие страдания при операциях.

Мортон, разумеется, был чрезвычайно озадачен тем оборотом, которое принимало его дело, но отказаться от поддержки и апробации столь видного хирурга и крупного учреждения он все же не мог и согласился назвать состав своего средства и оказывать содействие для применения его в больницах и благотворительных лечебных учреждениях страны. 30 октября Мортон запросил у Уоррена список этих учреждений.

Но затруднительность положения Мортона усугублялась еще одним обстоятельством. Дело в том, что патент на наркозы эфиром Мортон имел не один, а в компании с Джексоном. Случилось это так.

Мы помним, что вечером 30 сентября Мортон водил своего больного Фроста в редакцию газеты как свидетеля и живой объект произведенной безболезненной экстракции зуба. А утром 1 октября он уже стоял на крыльце Бюро патентов, поджидая, когда Ричард Эдди (Richard H. Eddy) откроет эту контору. Мортон сделал заявку в Бюро патентов на изобретение.
Хотя в Бостоне в то время было 78 тысяч жителей, и он считался четвертым по величине городом США, все же он был достаточно тесен, чтобы слухи и необычайные известия быстро распространялись. И то, что знал чиновник-юрист Эдди, в тот же день узнали многие, в том числе и химик Чарльз Томас Джексон.

Последний никак не мог быть заподозрен в особой скромности и каждому из приходивших к нему за последней новостью он рассказывал, что никогда бы Мортон не сделал этого открытия, если бы не его, Джексона, советы и указания. Однако когда юрист Эдди рассказал ему о мортоновской заявке на патент и посоветовал Джексону потребовать у Мортона выкуп, Джексон решительно отказался, заявляя, что эфирные наркозы чрезвычайно опасны, что они могут вызвать асфиксию и даже непосредственную смерть. Джексон явно боялся, что начнутся смертельные случаи, и он будет причастен к столь опасному и скандальному изобретению: но, когда к голосу юриста Эдди присоединились голоса других горожан о тех колоссальных барышах, которые, несомненно, потекут теперь в карман Мортона, Джексон не смог устоять и написал ему следующее письмо:

«Я слышал от Эдди, что Ваши дела с эфиром идут хорошо. Вы сможете сделать хорошие барыши из патента, а так как мой совет оказался Вам полезным, Вы должны выдать мне некоторую компенсацию. Я бы думал 500 долларов. За эту сумму я готов отказаться от всех моих прав и от каких-либо жалоб на приоритет в изобретении».

Мортон был удивлен, но, зная характер Джексона и его страсть к сутяжничеству, он согласился, дабы без помех развивать свое открытие. На следующий день Джексон первым пришел в контору к Эдди, чтобы составить и подписать формальный договор об отступном. Но тут Эдди опять заявил, что было бы безумием со стороны Джексона примириться на столь незначительном единовременном откупе в 500 долларов, и советовал ему потребовать 10 процентов дохода с патента.

Джексон колебался. Конечно, не по этическим мотивам или вследствие избытка благородства. Даже не из страха, что тогда Мортон вовсе откажется делиться, нет, с Мортоном он сумеет вновь сторговаться. Джексона пугало то, что занимаемое им общественное положение и его роль в научных кругах сильно поколеблются от прямого участия в патенте на «секретное средство». Как бы его не исключили из членов Массачузетского медицинского общества! Уж не лучше ли помириться на однократной взятке и навсегда разделаться с этим.

Тем временем явился Мортон с двумя свидетелями, готовыми подписать договор. Джексон стал придумывать всевозможные отговорки для перенесения дела на завтра. А по пути домой он выпытывал мнение Огастеса Эддисона Гулда о своих опасениях. Гулд усомнился в том, что Джексона смогут исключить из Медицинского общества за участие в патенте, ссылаясь на то, что уставы научных обществ весьма растяжимы. Тогда Джексон вернулся обратно и поручил юристу известить Мортона о своем требовании 10 процентов дохода.

Разумеется, Мортон чрезвычайно рассердился, протестовал и справедливо указывал, что он только консультировался у Джексона как у опытного химика. Тогда Эдди как юрист стал уверять Мортона, что это то же самое и что лучше бы ему, Мортону, согласиться на участие Джексона в патенте, даже если последний и не имеет вполне законного права. Эдди стал рассказывать Мортону всевозможные случаи оспаривания патентов и полного провала таких предприятий из-за споров о приоритете. По словам Эдди, протест Джексона мог не только надолго задержать формальную выдачу патента Мортону, но даже сорвать все дело.

Мортон побежал советоваться с Гулдом. Тот тоже посоветовал ему не затевать тяжбу с Джексоном, а, наоборот, воспользоваться авторитетным именем этого химика, чтобы облегчить оформление патента в казенных инстанциях.

И Мортон согласился. Бумаги были составлены, и 12 ноября 1846 г. он получил патент, зарегистрированный на наркотическое средство под названием «Letheon». A 21 декабря он получил и английский патент на имя некоего Доге (Dore), который сразу же передал свои права Мортону.

Патент на изобретение эфирного наркоза N4848, выданный на имя Мортона и Джексона.

В этом же месяце Мортон получил письмо от Оливера Венделла Холмса (Oliver Wendell Holmes, 1809-1894), поэта и автора многих очерков и новелл, профессора анатомии и физиологии Гарвардской медицинской школы:

«Доктору Мортону. Бостон, 21 ноября 1846 г,

Дорогой сэр!

Каждому хочется принять участие в большом открытии. Я хочу дать Вам мысль о названии, которое можно дать состоянию больного и применяемому средству.

Состояние должно, я думаю, быть названо анестезия (anaesthesia). Это означает нечувствительность, главным образом, как это применяют Ланней и Куллен к объектам осязания. Прилагательное будет анестетический. Таким образом, мы можем сказать «состояние анестезии» или «анестетическое состояние». Применяющиеся средства правильно назвать «антиэстетические агенты». Впрочем, может быть довольно сказать «анестетическое средство», но это допускает возражение.

Слова antineuric, aneuric, neuroleptic, neurolepsia, neurostasis кажутся слишком анатомическими, тогда как изменения являются физиологическими. J throw this out for consideration. J would have a name pretty soon, and consult some accomplished scholar, such as president Everett or dr. Bigelow Sr. прежде чем укрепить названия, которые будут повторяться устами всех цивилизованных наций человечества.

Вы можете обдумать эти слова, которые я Вам предлагаю для рассмотрения, но могут оказаться и другие более подходящие и приятные.

С полным уважением к Вам,

О.В. Холмс».

Так появилось название для нового открытия. Официальный научный доклад о нем впервые сделал Генри Бигелоу 9 ноября 1846 г. на заседании Boston Society of Medical Improvement под названием «Нечувствительность во время хирургических операций, произведенная ингаляцией». Доклад этот был напечатан в редактируемом Уорреном бостонском медицинском и хирургическом журнале «Boston Medical and Surgical Journal» (18 November 1846, No. 35, p. 309-317.). Это было первым в мире печатным научным сообщением об удачном наркозе при большой хирургической операции.

Через несколько дней, 9 декабря, в том же журнале Уоррен напечатал статью, называя средство его истинным именем «Ингаляция эфирных паров для предотвращения боли в хирургических операциях».

Патент, выданный Джексону и Мортону, предусматривал выделение авторам 10 процентов всех доходов от использования эфира в хирургических клиниках. Однако бурное возмущение общественности заставило Мортона и Джексона раскрыть природную сущность анестетика (изначально они назвали препарат «летеоном»), и сделать свое изобретение доступным бесплатно.

После получения патента Мортон уже успел развить бурную деятельность по организации рекламной кампании в пользу эфирного наркоза и даже создал целую сеть агентов, разъезжавших по всей стране, чтобы следить за соблюдением его патентных прав. Разумеется, что громадное большинство врачей предпочло широко пользоваться эфирными наркозами, не считаясь с патентом. То же стали делать и многие частные врачи в Европе. Агенты Мортона были бессильны фактически запрещать или взыскивать штрафы за такие нарушения патента. Тогда врачи, уплатившие за лицензии, начали протестовать и требовать возвращения их денег, ибо они не получали никаких привилегий. В довершение всего Мортон потерпел полную неудачу с организованным им промышленным производством стеклянных ингаляторов. Их никто не покупал, ибо оказалось, что губка или полотенце обеспечивают дачу наркоза еще лучше, чем ингаляторы. Вместо ожидаемых прибылей Мортон нажил порядочные долги.

Нельзя не отметить трогательной заботы и участия, которые проявили врачи Массачузетской больницы ко всем злоключениям Мортона. Эти почтенные люди никак не могли помочь Мортону в реализации или защите его авторских прав и привилегий патента. Дела подобного рода были им чужды, но благодарное сознание подсказывало необходимость хоть как-нибудь помочь человеку, который хотя и запутался в своих коммерческих оборотах, но, тем не менее, дал человечеству драгоценное, ни с чем не сравнимое средство - хирургическое обезболивание. Врачи Массачузетской больницы подарили Мортону серебряный кошелек с тысячью долларов, и они же составили и подписали вместе с группой руководящих медицинских деятелей Бостона петицию, адресованную Конгрессу США, о достойном премировании Мортона за сделанное им замечательное открытие.

12. Многолетняя эфиронаркозная тяжба

Но прошение Мортона, только поступив в Вашингтон, немедленно было опротестовано сразу же двумя претендентами, оспаривавшими приоритет и право на премирование. Это были его старые знакомые, Хорас Уэллс из Хартфорда и химик Чарльз Джексон из Бостона. Оба решительно оспаривали честь на открытие Мортона. Так началась многолетняя эфиронаркозная тяжба, занявшая весь остаток жизни у каждого из трех претендентов и не принесшая никому из них ничего, кроме мук и разорения...

Чарльз Томас Джексон действовал как опытный конспиратор. Немедленно после того, как он добился включения своего имени в патент на «Летеон», Джексон послал в Париж письмо на имя одного из членов Парижской академии наук. В этом письме он делает представление Академии в качестве единственного автора, открывшего эфирный наркоз, однако предусмотрительно оговаривает, что вскрыть печать и конверт разрешает только в январе 1847 г., когда окончательно выявится практическое значение этого открытия. Это не мешало Джексону в течение всех осенних месяцев встречаться с Мортоном по несколько раз в неделю, пока о его заявке не стало известно Мортону.

В письме Джексон излагал версию о своем случайном отравлении хлором в феврале 1842 г. и установлении им анестезирующих свойств эфира, которым он тогда воспользовался в качестве антидота. Когда он на следующее утро вторично вдыхал эфир из полотенца, то смог якобы отметить потерю чувствительности к боли. Джексон писал: «Так я сделал открытие, о котором я думал так долго: о средстве сделать чувствительные нервы на время невосприимчивыми к боли». Но так как сам Джексон не занимался медицинской практикой и не имел своих пациентов, он не смог проверить свою теорию вплоть до 1844 г., когда поручил это сделать Мортону. Последний, по уверению Джексона, во всем этом деле играл роль не большую, чем любая медицинская сестра при выполнении врачебных назначений.

Можно только удивляться, как последнему утверждению Джексона многие могли поверить, несмотря на то, что Джексон не только не присутствовал при главном испытании наркоза 16 октября в бостонской больнице, но и после этого в течение долгого времени даже и не заглядывал туда, совершенно не проявляя интереса к ходу и развитию наркозов. Больше того, имелись живые свидетельские показания, что Джексон всячески отрекался от участия в наркозном изобретении, утверждая, что безумец Мортон непременно кого-нибудь отравит эфиром.

Зато Джексон в свою очередь представил свидетелей, показывавших, что Мортон утром 30 сентября, т.е. в день экстракции зуба у Фроста, сам утверждал, что он понятия не имеет о серном эфире. К тому же и сам факт, что Мортон взял патент на себя совместно с Джексоном, убедительно показывает, что идея получена от Мортона. Когда-то Джексон считал Мортона весьма настойчивым и способным человеком. Теперь в целях подтверждения своих претензий на авторство Джексон не останавливался ни перед какими инсинуациями по адресу своего прежнего приятеля.

«Меня часто спрашивали, - писал он, - как мог я доверить проверочные опыты столь невежественному и совершенно необразованному человеку, подобному квакеру, доктору Мортону. Я не знал подлого характера этого человека, когда он домогался чести зачислиться в качестве студента-медика в мое бюро. Я вскоре нашел, что он слишком невежественен, чтобы выучиться в достаточной мере и стать хирургом-дантистом... Но, хотя он был невеждой во всех научных делах, я считал, что он сможет выполнить ту весьма простую операцию, которую я намеревался доверить ему, а именно дачу эфира некоторым из больных, чьи зубы он собирался дергать. Я знал, что его приемную посещают лица из низшего и легковерного класса общества, которых привлекали его квакерские объявления, коими он наполнял наши ежедневные газеты».

Но Парижская академия наук присудила крупную денежную премию поровну Мортону и Джексону как совместным авторам. Мортон предпочел отказаться от своей половины премии. Тогда из Парижа ему прислали золотую медаль стоимостью в половину премии. Джексон распустил слух, что медаль эта является подделкой. Как ни легко было проверить дело и опровергнуть гнусную клевету Джексона, она в течение многих лет имела хождение в американских газетах.

Вся эта неистовая кампания не только повергла Мортона в тяжелое нервное возбуждение, но и привела его к полному разорению. Репутация его в родном городе так пострадала, что зубоврачебная практика совершенно упала. Наконец даже собственные ассистенты Мортона вынуждены были покинуть его, и увели с собой большую часть клиентуры.

В конце 1849 г. друзья Мортона сделали денежную подписку и собрали некоторую сумму для поездки его в Вашингтон, чтобы защищать свои права перед Конгрессом США. Там он жил, нигде не показываясь и отказываясь от всех официальных приглашений. Три раза дело о присуждении премии в 100 тысяч долларов изобретателю наркоза представлялось на сессии Конгресса, и каждый раз дебаты приходилось откладывать и передавать вопрос вновь и вновь в различные комиссии, которые неизменно ставились втупик при чтении тысяч страниц печатных документов и доказательств, в которых каждый факт различными свидетелями расценивался и представлялся совершенно по-разному.

В самом конце 1851 г. шансы Мортона на выигрыш были, казалось, очень большими, если судить по нижеследующему письму очень крупного вашингтонского юриста Даниэля Вебстера:

«Доктору У. Т. Г. Мортону, Вашингтон, 20 декабря 1851 г.

Дорогой сэр!

В ответ на Ваше письмо от 17-го я хотел бы сказать, что, будучи ранее приглашен изучить вопрос об открытии применения эфира в хирургических операциях, я тогда же составил мнение, которое с тех пор я не вижу оснований менять, что заслуга этого большого открытия принадлежит Вам, я предполагал, что доклад Управления госпиталя и Комитета Палаты представителей Соединенных Штатов будут окончательными на этот счет. Джентльмены, связанные с госпиталем, хорошо мне известны по их высокой честности, а они в свое время располагали всеми возможностями для выявления любых обстоятельств самого дела.

Комитет Палаты будет, как я уверен, единодушен в присуждении Вам заслуги первого практического применения эфира и большинство по их докладу присудит Вам полную честь открытия.

С совершенным почтением. Ваш покорный слуга Даниэль Вебстер»

Но и на этот раз Конгресс не принял решения, и дело вернулось для дальнейшего бесконечного изучения в различных комиссиях...

Так прошло восемь лет со времени первого наркоза Мортона и получения им патента. И вот в качестве полной неожиданности для всех трех сторон, т.е. для Мортона, Джексона и представителей наследников Уэллса, с далекого юга, из штата Джорджия пришли сведения, что еще задолго до Мортона и до опытов Уэллса доктор Кроуфорд В. Лонг (Crawford W. Long, 1815-1878) из Джефферсона произвел несколько вполне успешных эфирных наркозов при операциях.

Самая первая его операция под эфирным наркозом состоялась 30 марта 1842 г., когда он удалил опухоль затылка Джэймсу Вэнейблу. Об удивительных свойствах эфира К.Лонг узнал ещё во время своей учебы в медицинской школе университета Пенсильвании. В то время среди молодых людей были довольно распространены эфирные шалости (ether frolics), когда они «нанюхивались» эфиром с целью достижения эйфории и веселья. В последствии наблюдательный врач К.Лонг решил использовать аналгетический и наркотический эффекты эфира в своей практике. Есть сведения, что Лонг использовал эфир для амбулаторных операций еще несколько раньше, в 1841 г. Может быть, именно эти факты, но также недоказанные документально (или надуманные поклонниками К.Лонга для успеха в борьбе за приоритет открытия эфирного наркоза?), оставляют в тени Уильяма Кларка (W.E.Clarke), еще одного претендента на честь называться первооткрывателем эфирного наркоза. Известно, что в том же 1842 г., но несколько раньше К.Лонга, Уильям Кларк, студент Беркширского медицинского колледжа (штат Массачузетс), применил эфир при удалении дантистом Elijah Pope зуба у молодой девушки. Однако этот случай не был опубликован своевременно.

В 1854 г. сенатор Доусон получил официальные извещения по поводу эфирных наркозов, проведенных Лонгом в 1842 г., и сообщил о них Джексону, советуя последнему съездить на юг и проверить все данные на месте.

Тот последовал совету и в начале марта отправился из Бостона далеко на юг, в штат Джорджия, в поисках Лонга. Двенадцать лет прошло уже с тех пор, как Лонг провел свои первые эфирные наркозы. Уже пять лет, как он со своим обширным семейством покинул Джефферсон и, прожив год в Атланте, окончательно поселился в Афинах. Сюда он прибыл уже опытным, умудренным жизнью человеком в полном расцвете сил и скоро стал первым врачом столицы штата. К этому времени его собственная розничная аптека постепенно стала самой крупной не только в Афинах, но во всей северо-восточной части штата Джорджия.

В эту аптеку рано утром 8 марта 1854 г. пришел неизвестный мужчина лет пятидесяти, угрюмый, несколько сутулый, с темными волосами и черными глазами; на сморщенном смуглом лице его не могли укрыться признаки волнения. Он спросил доктора Лонга. Ему ответили, что хозяина нет дома, и пригласили подождать. Но в это время вошел Лонг, и пришелец протянул ему визитную карточку. На ней Лонг прочитал: «Д-р Чарлз Т. Джексон» Джексон заявил Лонгу, что он является формальным претендентом на открытие эфирного наркоза, оспаривая это авторство у Мортона, которому он же подсказал обезболивающее действие эфира и даже снабдил пузырьком эфира 30 сентября 1846 г. Он рассказал, как они вместе с Мортоном заявили патент на это средство под названием «Летеон», но что позже, в 1849 г., Мортон стал добиваться премии от Конгресса США. Теперь, узнав от сенатора Доусона о работах Лонга в той же области, Джексон явился, чтобы сопоставить и проверить документы и доказательства обеих сторон.

Имеется весьма подробная запись об этой знаменательной встрече и объяснении двух конкурентов, сделанная неким Эндрьюсом (F.Andrews), который был приглашен Лонгом в роли понятого.

«Доктора Джексон и Лонг, - писал Эндрьюс одному видному нью-йоркскому терапевту, - представили на мое рассмотрение много документов, меморандумов, шнуровых книг, сертификатов и показаний больных и свидетелей, данных под присягой. При их затяжных переговорах они были откровенны, но медлительны, тщательны, осторожны и точны. Эта утомительная работа длилась целый день, и я ее живо помню. Из Афин доктор Джексон отправился на золотые прииски Делонега. А так как ему пришлось бы проходить через Джефферсон, где Лонг впервые принял эфир как анестетик, то он сообщил Джексону имена врачей и жителей, которые видели и знали о его первых применениях эфира и могли бы дать ему личные показания.

По возвращении Джексона через десять дней он опять обратился к Лонгу в моем присутствии. За время переговоров в течение двух дней, что доктор Джексон пробыл в Афинах, на все предложения, которые он ему делал, убеждая поделить с ним честь и выгоды этого открытия, доктор Лонг отвечал: «Моя заявка на открытие и применение серного эфира как анестетика покоится на факте применения его мною 30 марта 1842 г., о чем я имею неоспоримые доказательства от уважаемых граждан под присягой».

В другом письме тот же Эндрьюс писал: «Убедившись сам в подлинности и обоснованности заявок Лонга, Джексон предложил ему объединить их обращения к Конгрессу США - он, Джексон, как сделавший открытие, а Лонг как практически, применивший его - с явным намерением победить претензии Мортона. Это предложение было отвергнуто Лонгом, который довольствовался своим участием и в том, и в другом».

Документация Лонга была настолько солидной и приоритет его так неоспорим, что Джексону приходилось считаться с этим. И если даже через много лет он все еще пытается присвоить себе честь идейного изобретателя-основоположника, то на выигрыш этого дела в Сенате и на получение громадной денежной премии отпадали всякие надежды. Он написал об этом сенатору Доусону в Вашингтон, снимая свои претензии в пользу Лонга.

Много позже Джексон опубликовал в Бостонском медицинском и хирургическом журнале (Boston medical and surgical journal, April, 1861, II) статью под заглавием «Первое практическое применение эфира в хирургических операциях». В ней он подробно описал свою встречу с Лонгом в Афинах и дал перечень его первых операций под наркозом.

«Записи и доказательства операций с эфиром все были предъявлены мне доктором Лонгом, - писал Джексон в этой статье, - Потом я обратился к проф. Джозефу и Джону ле Конте, тогда бывшим в Университете Джорджии в Афинах, и спросил, знают ли они доктора Лонга, и что представляет его личность с точки зрения честности и доверия. Они оба уверяли меня, что знают его хорошо и что никто из знающих его в этом городе не стал бы сомневаться в его слове, и что он человек уважаемый во всех отношениях.

Впоследствии, при вторичном посещении Афин, доктор Лонг показал мне свой шнуровой журнал и книгу счетов, где стояли следующие поступления:

James Venebles,

March 30-th 1842, Ether and excising tumor 2,00

May 30-th Eter 25

June 6-th Excising tumor 2,00

На верхней половине той же страницы несколько счетов за эфир, отпущенный учителю Джефферсонской школы, каковой эфир, как сказал мне доктор Лонг, употреблялся для показа его веселящего эффекта, и мальчики применяли его в школе для тех же целей. Я заметил, что все эти записи имели вид старых и подлинных заметок в книге...

Я выждал, рассчитывая, что доктор Лонг сам опубликует полностью свои заявления и доказательства, а поэтому не напечатал ранее, что я узнал от него. Он очень скромный и сдержанный человек и не расположен выносить свои претензии никуда, кроме медицинского или научного трибунала.

Если бы он написал мне вовремя, я бы представил его заявление в Академию наук Франции, но он позволил своему делу идти самотеком, а Академия знала о его заявках о практическом применении эфира в хирургических операциях не больше, чем я».

Публикуя это письмо, Джексон, однако, все еще пытается оставить за собой «идейное авторство» эфирного наркоза и не стесняется лгать, приписывая Лонгу то, что он, конечно, не говорил. Вот этот абзац:

«Когда я спросил доктора Лонга, почему он не написал мне или не дал знать о его работах, он ответил, что, когда он увидел мои данные, он заметил, что я сделал открытие до него и что он не предполагал, что сделанное после этого можно считать имеющим большое значение. У него пробудилась мысль представить свои заявки на первое практическое применение эфира при операциях, когда он узнал, что такие заявки посланы другими за те же заслуги, а поэтому он написал представителям Джорджии в Вашингтон, устанавливая факты, которые сенатор Доусон рекомендовал мне изучить».

Джексон сознательно лгал о якобы имевшем место признании Лонгом идейного авторства Джексона. Прождав еще семь лет со времени своего визита в Афины и видя, что Лонг не только не втянулся в их тяжбу с Мортоном и наследниками Уэллса, но что сам он не продолжает своих работ над эфирным наркозом и упорно молчит в печати, Джексон решил сделать еще одну попытку присвоить себе хотя бы теоретический приоритет. Он явно злоупотребил скромностью и сдержанностью Лонга и ответил ему черной неблагодарностью за то исключительно корректное и почтительное письмо, которое Лонг переслал Джексону после их встречи в Афинах:

«Афины, Джорджия, 1854 г., 15 ноября. Доктору Ч. Т. Джексону.

Дорогой сэр!

Я приготовил статью с доказательствами приоритета моих заявлений об открытии анестезирующей силы эфира и об его применимости для хирургических операций. Я намерен опубликовать это в брошюре, предназначенной для членов медицинской профессии, и я надеюсь представить в статье такие данные, которые устанавливают все то, что я считаю нужным установить.

Наши заявления конкурируют друг с другом, но позвольте мне, сэр, заявить, что хотя наши претензии находятся в конфликте, в своей статье я не скажу сознательно ничего, что могло бы вам не понравиться. Я питаю высокое уважение к вам как джентльмену и человеку науки и испытываю гордость от знакомства с Вами.

Ведь каждый из нас может использовать все приличные средства для продвижения своих заявлений, и я знаю, что Вы не осудите меня за мои намерения в этом деле, которое столь значительно затрагивает мою репутацию.

Если бы мне понадобилась Ваша апробация, я могу ссылаться на Ваше обращение к почтенному В. К. Доусону и ко мне с расчетом на правильность моего заявления. Однако я не сделаю ни одного намека на Ваше письмо к мистеру Доусону или на разговор со мной, если это не встретит Вашей санкции.

Ваш покорный слуга, К. В. Лонг».

Лонг не написал этой брошюры ни тогда, ни после. А в Вашингтоне 15 апреля 1854 г. документы, представленные Лонгом, и признание их подлинности и неоспоримости Джексоном, как громом, поразили Мортона, который на этот раз был в полной уверенности своего успеха. После восьми лет ожесточенной полемики и яростной борьбы противники молча разошлись и с тяжелой досадой вынуждены были отказаться от дальнейших попыток выиграть дело в Сенате и овладеть 100 тысячами долларов премии.

Лонг и тут оказался весьма инертным. Он не стал вторично обращаться в Конгресс США. Билль о присуждении премии за изобретение наркоза так и не дошел до заключительного чтения, и все это дело окончательно заглохло. А сами документы о первых наркозах Лонга не были зачитаны ни в Сенате в Вашингтоне, ни на Медицинском конгрессе в Сент-Льюисе. Они остались в доме Лонга в качестве простой семейной реликвии.

Как ни пытался Джексон уговорить Лонга признать за ним, Джексоном, «идейное» открытие и сохранить за собой лишь честь практического применения, добиться этого ему, конечно, не удалось. Единственно, что он мог еще сделать, это попытаться отнять всякую надежду у Мортона на присуждение ему премии Сената. Он это выполнил, переслав сенатору Доусону свое официальное признание приоритета за Лонгом. 15 апреля 1854 г. это извещение, сделанное в Сенате и исходящее от одного из главных оппонентов, окончательно разрушило шансы Мортона на получение им премии. После стольких лет яростной борьбы противники молча разошлись, не добившись каждый ничего для себя.

Джексон окончил свою неблагородную роль. Через семь лет, в апреле 1861 г., в журнальной статейке он еще раз сделал попытку присвоить себе «идейное» авторство, не стесняясь приписывать Лонгу те признания, которых Лонг никогда не мог сделать...

13. Итоги

Джексон прожил долгую жизнь, пережив всех своих противников и конкурентов. Беспокойный он был человек, завистливый и тяжелый. Из всех претендентов на великое открытие он был не только самым образованным, но, несомненно, и наиболее талантливым человеком, а его ученые степени и научные заслуги в различных отраслях служили надежной защитой от дурных подозрений.

Может быть, его душевная неуравновешенность давно уже стояла на грани патологии. Последние годы своей жизни (1873-1880) он провел в приюте для психически больных. Бесспорно одно, что в практическом применении эфирных наркозов Джексон не имел никакого участия, а теоретических сведений он сам имел, вероятно, не больше того, что известно было об эфире из многих книг и справочников. Но своими претензиями он не только отнял у Мортона честь и славу открытия наркоза и вполне заслуженную им премию, но и многолетней, систематической травлей разорил и погубил его окончательно.

В 1873 г. Джексон был помещен в приют для психически больных «McLean» в Сомервилле (штат Массачузетс), где находился до самой своей смерти.

Как сложилась дальнейшая судьба Мортона? Поглощенный мыслью и стремлениями отстоять свое мировое открытие и тем самым выбиться из нищеты, Мортон совершенно забросил зубоврачебную деятельность. Зиму он проводил в Вашингтоне, все еще надеясь добиться благоприятного решения Конгресса, а на лето уезжал на свою маленькую ферму близ Бостона, занимаясь сельским хозяйством. Он испытывал жестокую нужду, которую изредка облегчала помощь друзей и сборы, проводимые различными общественными организациями. Нужда временами была такая, что Мортону приходилось закладывать в ломбард наиболее дорогие для него вещи: личные зубоврачебные инструменты, даже золотую парижскую медаль и орден св. Владимира, присланный ему царем Николаем I. Когда же кредиторы узнали о демарше Джексона в пользу Лонга и стало очевидно, что Мортон не получит премии Конгресса, то все имущество его было описано и продано с молотка.

Положение Мортона не улучшилось и после гражданской войны 1861-1865 гг., во время которой Мортон неоднократно давал эфирные наркозы раненым. Несмотря на всю очевидность благодетельной роли эфирных наркозов при операциях, военное министерство осталось совершенно безучастным к судьбе самого Мортона.

В июле 1868 г., в то самое время, когда происходила общественная подписка в пользу Мортона в Нью-Йорке, в одном из ежемесячных журналов появился новый пасквиль, автор которого пытался доказывать, что истинным изобретателем наркоза является не Мортон, а Джексон. Статья эта, по словам жены, взволновала Мортона так сильно, как этого не случалось раньше. Он поехал в Нью-Йорк, где в то время была необычайная жара. От этой ли духоты или от чрезмерных переживаний Мортону стало так плохо, что он телеграммой вызвал жену. Под влиянием лечения он стал довольно быстро поправляться и решил переехать в гостиницу. Когда они проезжали через Центральный парк, он жаловался на сонливость, но отказался отдать вожжи жене или повернуть обратно.

«Только что мы должны были выехать из парка, - писала его жена, - не говоря ни слова, он выпрыгнул из экипажа и несколько мгновений стоял на земле в большой растерянности. Увидев, что собирается толпа прохожих, я вынула из его кармана часы, кошелек, а также два его ордена и золотую медаль. Вскоре он потерял сознание и я была вынуждена позвать на помощь полисмена и проходившего аптекаря, которые помогли мне. Мы положили моего мужа на траву, но он был уже в безнадежном состоянии».

В течение часа Элизабет Мортон искала подходящий транспорт и, наконец, перевезла мужа в больницу св. Луки. Он был уже без признаков жизни.

«С первого же взгляда, - писала она, - старший хирург узнал его и спросил меня: «Это доктор Мортон?». Я просто ответила: «Да». После минутного молчания он повернулся к группе интернов и сказал им: «Молодые люди, вы видите лежащим перед вами человека, который дал роду людскому для освобождения от страданий больше того, чем кто-либо из когда-либо живших на земле. Да, и вот все, что он когда-либо получил за это».

Похоронен Мортон в Бостоне, на кладбище «Mount Auburn Cemetery», на том же самом кладбище, где и покоится Чарльз Джексон. На его похоронах присутствовало много известных бостонских врачей. На могиле Генри Джэкоб Бигелоу поместил следующую надпись: «Вильям Т. Г. Мортон, изобретатель и создатель анестезирующих ингаляций, кем боль в хирургии была предупреждена и уничтожена, до которого во все времена хирургия была ужасом, после которого наука получила управление над болью».

Памятник эфиру, установленный в 1868 г. в городском парке Бостона.

Надпись на памятнике:

«В ознаменование открытия нечувствительности к боли, вызываемой ингаляцией эфира, впервые показанной в Массачузетской Общей больнице в Бостоне 16 октября 1846 г.».

Дом Мортона, в котором он проводил свои первые эксперименты с эфиром.

Здание Массачузетской Общей больницы, бережно сохраненное до настоящего времени и называемое теперь «Эфирным домом».

Памятник Мортону на бостонском кладбище «Mount Auburn Cemetery».

Заключение

С течением времени метод общего обезболивания совершенствовался (были созданы специальная техника, лекарственные препараты, аппаратура), и теперь даже выделилась специальность анестезиология.

В операционной имеются приборы, с помощью которых строго дозируется количество необходимого вещества. Но пока еще не создан препарат, применение которого было бы во всех случаях абсолютно безопасным и эффективным. Выбор того или иного обезболивающего средства и метода его введения является делом чрезвычайной важности, требует большой осторожности и внимания. При этом учитывается личный опыт врача-наркотизатора, физическое, нервно-психическое состояние больного, длительность операции, а также ряд других факторов.

В последние годы в нашей стране разрабатывается новый метод обезболивания - электронаркоз. Воздействием токов определенной формы и интенсивности вызывается глубокий сон.

Многообразие анестезирующих средств и методов их применения позволяет осуществлять различные по времени и тяжести операции. Хирургам стали доступны такие области, которые раньше были совершенно недосягаемы.

Литература

1. Юдин С.С. Избранные произведения. Вопросы обезболивания в хирургии. Медгиз. 1960.

2. Беляевский А.Д., Монченко Г.Д. Очерки по истории анестезиологии (фрагмент монографии) // Вестник интенсивной терапии. - 1999. - № 2.

3. Жоров И.С. Общее обезболивание в хирургии. - М.: Медгиз, 1959.

4. Загорский А.К. Обзор работ по хирургии // Хирургия. - 1897. - № 8.

5. Иванов А. Медицинское обозрение. - 1902. - Т. VII . - № 10 .