Интеллектуальные ресурсы vs интеллектуальный капитал

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Интеллектуальные ресурсы vs интеллектуальный капитал

Вот уже не одно десятилетие отечественная экономика стоит перед проблемой повышения эффективности производства. Знаменитая реформа Косыгина, многие «пятилетки», долгосрочные планы и программы, принятые в СССР и международном социалистическом сообществе для повышения результативности посредством превращения науки в непосредственную производительную силу, прожекты глубокого реформировании общества и перехода к рыночной экономике, а также последующие усилия создать инновационную экономику оставались далеки от успеха. Знания и другие элементы интеллектуальной деятельности, в т.ч. созданные еще при социализме и открывающие при своем применении пути роста производительности и благосостояния, в большинстве своем оставались невостребованными и / или не получали широкого применения и исчезали «за ненадобностью». Достигая в лучшем случае состояния экономического ресурса как более или менее значительной составляющей производства, они не приобретали качества капитала, который как фактор производства выражал бы относительно автономный поток однородных явлений, влияющих на результат производства в меру интенсивности этого потока. В случае интеллектуальной деятельности такой поток принимал бы форму интеллектуального капитала (ИК), а отдельные его составляющие - интеллектуальных ресурсов (ИР).

В поисках причин затруднений формирования ИК и их преодоления немалые возможности, на наш взгляд, открывала концепция известного в свое время и вызвавшего широкие дискуссии и ожесточенную критику американского экономиста украинского происхождения Х. Либенштайна. В отличие от многих своих современников второй половины XX в., сосредоточившихся на изучении знаний, он обратился к разным элементам интеллектуальной деятельности, обусловливающим различия между хозяйствующими субъектами в части соотношения у них входа и выпуска, которые не были связаны с изменениями объемов учитываемых ресурсов, эффектами монополии и региональной интеграции, - т.н. Х-эффективности. Изучая их, ученый не только заложил основы современного теоретического инструментария ИР, но и поставил ряд вопросов, которые еще требуют должного осмысления и исследования.

В попытках идентифицировать Х-эффективность он использовал разные приемы компаративного анализа однородных феноменов из практики разного типа стран, секторов и компаний, которые он выделял на фоне примерно одинаковых технологий и соответствующих объемов капитала и труда. Выявленные различия, как правило, объяснялись предпринимаемыми на предприятиях мерами по снижению издержек без дополнительных капиталовложений, манипулирования амортизационной политикой и т.п. К этим мерам относились, прежде всего, разные способы менеджмента, факторы его среды и стимулы управления.

Явления Х-эффективности различались автором для разных уровней хозяйственной жизни. Измерить их, считал он, было относительно просто для ее микро- и мезо-уровней, но сложнее на макро-уровне. В первых случаях он обращался к отчетам предприятий о различиях показателей выпуска на одного рабочего и результативности отдельных производственных операций. По его оценкам они варьировали в диапазоне между 7,5% и 290%, а в половине случаев от 43% до 76%.

Таким же образом измерить Х-эффективность национальных хозяйств Либенштайн считал невозможным из-за привходящих влияний разного рода перераспределительных процессов, случайностей и т.п. Поэтому он обращался к трудам О. Ниитамо, Р. Солоу, С. Фабриканта и др., определивших влияние «остатка» (residual) на прирост ВНП в размере 80%. Среди причин его появления главными ученый считал усилия менеджмента по снижению затрат благодаря освоению имеющихся знаний и повышению качества продукции.

Анализируя структуру факторов Х-эффективности, он отмечал ее сложность, условно выделяя внутренние и внешние составляющие. Примером первых служил консалтинг, благодаря которому фирмы получали дополнительный доход в размере до 200% от вознаграждения консалтинговых фирм, 53%-ный средний рост производительности (от 30% до 70%) и 40%-ную долю прироста за счет Х-эффективности. Однако эти достижения, по мнению автора, нельзя было отождествить со знаниями, т.к. сами по себе они не изменяли технологии и техники производства, могли долго оставаться невостребованными. Период между изобретением и инновациями часто превышал 50 лет, а преобразования производства вызывали не новые открытия, а освоение имеющихся.

Невозможность непосредственно применять знания ученый объяснял неточностью многих из них и потому их непригодностью для бизнеса. Для их использования требовалось, чтобы руководство фирмы заинтересовалось ими, постаралось разобраться в них, чтобы затем преобразовать и получить прикладной интеллектуальный продукт. Таким образом, знания в роли ИР предполагали наличие особого механизма для их применения, объясняемого в понятиях интеллектуальной расслабленности и мотивации.

Первая характеризовала специфическое поведение субъекта, проявляющееся в его удовлетворенности ходом бизнеса, отказе изменять его, нежелании обращаться к консалтингу, согласии принимать сопротивление разного рода усовершенствованиям со стороны сотрудников и т.п. Подобную инерционность и отказ от повышения Х-эффективности фирмы автор, в отличие от последователей бихевиоризма, объяснял неполнотой трудовых договоров; нерыночной природой ряда условий производства (связанных с личностью, привычками и авторитетом его руководителей, здравомыслием сотрудников, их опытом, а также разного рода влияниями ни них и другими обстоятельствами). К ним относились также качество менеджмента, нечеткая спецификация производственных функций, своеобразная взаимозависимость конкурентов на рынках, когда, преодолевая неопределенность, они стремились копировать друг у друга технику и технологии. В свою очередь на такое поведение сильно влияли национальные традиции и принципы ведения бизнеса, а также степень информированности последнего. Таким образом, термином интеллектуальной расслабленности обозначалось поведение микроэкономических субъектов, обусловленное интеллектуальными и иными характеристиками его руководителей и сотрудников, направленное на сохранение порядка своих действий неизменным. В этом качестве вышеописанная модель выступала как специфический ИР компании.

Его консервации а вместе с ним и производству при неминимальных затратах способствовало установление мезо- и макроэкономического равновесия, допускающего, как показал ученый, функционирование фирм, где не достигали границ своих производственных возможностей. Складывающиеся на этой основе хозяйственные системы не стимулировали своих участников повышать эффективность, как предполагали теоретики мейнстрима.

Перспектива преодоления такой расслабленности связывалась с действием мотивации, выражающейся в приобретении и использовании субъектами дополнительных ИР, повышении производительности труда и сокращении расходов на единицу выпуска. Это увеличивало эффективность организаций на 13-30% (Х-эффективность), а по мере распространения новых принципов работы среди все большего числа фирм увеличивались и показатели «остатка» мезо- и макроэкономических систем.

Столь важное значение мотивации заставляло обращаться к специфике ее действия у разных субъектов, среди которых автор выделял персонал и руководство организаций. В отношении первых, однако, он ограничивался указаниями сдельной оплаты труда, организации работ в соответствии с физиологическим оптимумом работников и учетом их психологического комфорта. В подтверждение ученый ссылался на факты повышения выработки при уменьшении рабочего дня, известные хортоновские эксперименты и др.

Более сложной являлась мотивация менеджмента. Она влияла не только на его собственную производительность, но и всей организации во взаимодействии ее элементов. Отсюда - риск больших потерь при некомпетентном руководстве, важность его способностей обеспечивать Х-эффективность и аллокативную эффективность и определения условий их реализации. На них, в свою очередь, влияли численность, распределение и качество менеджмента в разных странах, а также наличие там других, более подготовленных, но не относящихся к руководству лиц.

Указанные обстоятельства сказывались на оценках менеджментом мотивационных посылов, когда, он мысленно обменивал испытываемые им неудобства подбора и контроля работы сотрудников на комфорт (полезность) ощущения своего ограниченного давления на них и сохранения между людьми хороших отношений. Преобладающий выбор в последнюю сторону объяснял, по мнению ученого, почему люди и организации обычно работали не столь усердно и эффективно, как могли бы, и почему характерной чертой поведения организаций и ее руководства была инерционность. Ее усиливали низкая конкуренция, наличие у фирм альтернатив получать большие прибыли и сохраняющееся при затратах фирм ниже технологической границы экономическое равновесие.

Исследования мотивации как специальный предмет были широко представлены в специальной литературе. Ее стали анализировать как объект воздействия многих факторов, чье число, содержание и характер возникающих при этом связей значительно превзошли указанные Х. Либенштайном. Тем не менее он оставался одним из первых экономистов, кто рассматривал проблему сквозь призму самостоятельного характера действий управленцев по инициации того или иного типа поведения организации и наличия собственных закономерностей реализации этих действий.

При этом автор признавал существенное влияние на отказ менеджмента от сохранения прежних порядков со стороны как внутренних (внутрифирменных), так и внешних обстоятельств, - внутриотраслевых, состояния общих рыночных институтов и нерыночных факторов, - прежде всего, конкуренции, угрозы банкротства и примера других фирм. Среди признаков корпоративных изменений он называл переориентацию руководства от управления преимущественно коммерцией и финансами на менеджмент фирмы в целом; приобретение и освоение организацией специальных знаний и их развитие, преобразование неявных знаний в явные для их практического применения, привлечение консалтинга, осуществление инноваций и т.п.

Мотивация управленцев, таким образом, становилась фундаментальным элементом ИР микроэкономических субъектов, определяющим изменение их поведения и развитие. Данный вывод, на наш взгляд, не противоречил известному положению о прибыли как важнейшей цели фирмы, но предполагал его реализацию, скорее, в конечном счете: допускал из этого правила временные исключения и / или признавал неполную самостоятельность дотируемой организации, когда она фактически становилась частью организации-донора. В конкретных же условиях императив прибыльности выступал помимо других одним из существенных ограничений спектра действий компании.

Аналогично трактуя мотивацию и Х-эффективность в рамках сложных механизмов хозяйственного развития, Либенштайн воздерживался от их трактовки как действующих неукоснительно. Он ссылался на факты обратимости развития, когда, например, перейдя к новым продвинутым методам работы, сопровождавшимся ростом выпуска и повышением продуктивности, фирмы возвращались к старым средствам деятельности. Ценность изменений производства уступала перед прежними мотивационными механизмами.

Впоследствии, несмотря на ожесточенную критику американского ученого с позиции неоклассической и других теорий, на многочисленные дебаты по поводу поставленных им вопросов, поднятая автором проблематика получила отражение и широкое развитие. Спустя почти пять десятилетий тема ИР в экономике как важнейшего основания и ключевого фактора ее эффективности и развития стала предметом крупных исследовательских проектов отдельных стран и под эгидой международных организаций. Стимулом к этому стали устойчивые тенденции усиления значения ИР для экономических роста и развития, увеличения их масштабов, многообразия функций и усложнения структуры.

При этом авторы по-разному определяли функциональное назначение ИР. Одни рассматривали их как драйвер создания стоимости и увеличения производства в краткосрочном плане, а в долгосрочном - повышения производительности и получения сверхприбылей. Другие объясняли работой с ИР устойчивость экономических субъектов. Третьи связывали выполнение разных функций с отдельными составляющими этих ресурсов: менеджментом, НИОКР, развитием продуктов и процессов, организацией, маркетингом, финансами, знаниями и др. Так, программное обеспечение, НИОКР, рекламу, тренинги и организационный капитал называли среди главных условий сохранения позиций фирмы на рынке. С маркетинговыми технологиями, опытом, повышением качества продукции; внедрением гибких производственных систем; управлением брендов, удовлетворенностью клиентов связывали долгосрочную конкурентоспособность предприятий. Различиями в обучении работников, НИОКР и патентованием в частном секторе, организационном менеджменте и освоением ИКТ объясняли различия в наращивании компаниями своей рыночной стоимости, динамике их производительности и стратегической активности, а на макроуровне - производительности разных стран. На НИОКР и маркетинг часто указывали также как на необходимую предпосылку (upfront cost) венчурного бизнеса и инноваций.

Столь большое значение ИР и их неовеществленный характер вызывали многочисленные и разнообразные попытки их классификации и измерения.

Широкое распространение получили отличные от подхода Либенштайна систематизации ИР, в т.ч. отождествляющие последние с ИК и подразделяющие его на организационный, клиентский и человеческий; выделяющие компьютеризированную информацию, инновационную собственность (естественнонаучные НИОКР, разведку природных ископаемых, продукты творческой деятельности, развитие финансовых услуг и т.п.) и экономические компетенции (исследования рынка, брендинг, организационные обучение и развитие), а также многие другие.

Пытаясь при этом измерить ИР и оценить их в роли ИК, аналитики опровергали встречающиеся утверждения о невозможности количественно определить ИР в принципе из-за их «неосязаемости». Предпринимая свои попытки, многие повторяли приемы Либенштайна. Как и он, они опирались на идеи Солоу, сосредотачивались на инвестиционном характере ИР, моделируя их учет в совокупном спросе (дополняя потребление и капиталовложения) и предложении (различая овеществленный и интеллектуальный капитал). Статистический учет НИОКР и программных разработок на рубеже столетий начали проводить в Бюро экономического анализа США, структурах ООН и других международных организациях.

При этом, однако, другие виды ИР не попадали в базы данных, что ограничивало полноту отражения и учета этой группы ресурсов в целом и требовало дополнительной информации. Ее перспективным источником признали корпоративную документацию, к которой когда-то обращался и Либенштайн.

В связи с этим организационное развитие предлагалось измерять через рабочее время менеджмента, затрачиваемое на совершенствование организационной структуры и расходы на соответствующие виды консалтинга; не относящиеся к естественнонаучной области исследования и развитие - через число занятых ими сотрудников с учеными степенями; знания - через их оценку в проектном анализе (по принципу «place-holder»).

Пытаясь выделить и измерить разные элементы ИР, аналитики вместе с тем обоснованно указывали на опасность отождествления их формы и экономического содержания, подчеркивали, что последнее определяло использование ИР, а не их состав или легкость измерения. Составленные на основе анализа процессов или видов деятельности классификационные признаки ИР следовало оценивать сквозь призму экономических.

Важная роль также отводилась сопоставлению и интеграции микро- и макроэкономической информации об ИР. Например, изучение организационного капитала по методике ОЭСР (по отраслевым данным о доходах представителей разных профессий, влияющих на организацию бизнеса в долгосрочной перспективе) показало, что реальные вложения в этот вид капитала почти вдвое превышали показатели, составленные по данным одного лишь менеджмента США.

Вместе с тем полученные результаты свидетельствовали, что собранной информации было не достаточно, чтобы полно оценить действие ИР. Существенно различаясь в разных странах, они заставляли искать причины таких различий и перспективы их преодоления.

Структура интеллектуальных ресурсов (Knowledge based capital) (Доля ИР в ВВП, %%)

Поиски ответов на поставленные вопросы требовали не только проверки и дополнения имеющихся данных, но и создания универсального инструментария, необходимого для изучения ИР разных обществ.

В первом случае характерной проблемой называли учет внешних эффектов ИР. Ведь, несмотря на распространение претендующих на их ослабление режимов интеллектуальной собственности, в экономике все шире распространялись творчество, развивались экспериментаторство, предпринимательство, явления «созидательного разрушения», изменялась структура факторов производства, трансформировались оценки эластичности по выпуску и другие макро- и мезоусловия. Каким образом происходило это распространение и что являлось критическим для этого оставалось неясным.

Во втором случае вставал вопрос о структурной целостности ИР и их общем основании. Эту роль часто отводили знаниям. Однако еще Либенштайн отмечал, что, в конечном счете, их использование определялось спецификой мотивации хозяйствующих субъектов.

Вместо этого аргумента современные критики выдвинули другие. Одни, например, увязывали выделение знаний как ИР с установлением соответствующих режимов интеллектуальной собственности. Другие связывали появление знаний в этом качестве с распространением программного обеспечения, позволяющим преобразовать их в компьютеризированную информацию, пригодную к использованию и обеспечению соответствующих эффектов. Поэтому роль главной (major) категории в системе ИР отводилась программному обеспечению, ИКТ и т.п. Новые аргументы сводились, таким образом, к выделению разных условий, при которых продукты и элементы интеллектуальной деятельности применялись в хозяйстве как существенный инструмент.

В этом смысле вышепредставленные и иные подобные им подходы имели общее с концепцией Либенштайна, хотя и не повторяли ее. Ведь в них ссылались лишь на внешние по отношению к субъектам ИР обстоятельства, а не на имманентные им мотивационные механизмы, как это делал исследователь из Гарварда. Следуя ему по форме, современные критики на деле отвлекались от сути его трактовки мотивации как специфического элемента ИР, неразрывно связанного с их субъектом. Отсюда проистекала оценка первого как фундаментального элемента ИР, различия в содержании которого при прочих равных условиях вели к их разному применению разными акторами.

Без учета этого обстоятельства оставались неясными многие предложения политико-экономического курса развития ИР. Например, провозгласившие всемерное развитие ИР как важнейшего на сегодня вида капитала, обеспечивающего наивысшую производительность бизнеса и определявшие его в терминах капитала, основанного на знаниях, эксперты ОЭСР, Всемирного банка и некоторые других международных организаций обратились для этого не к фигурам ученых или научных центров как главных субъектов этого ресурса, а к разным по продуктивности экономическим акторам, в разной степени осваивающим ИР.

Среди них первенствовали глобальные компании, лидировавшие по темпам роста производительности труда (в перерабатывающей промышленности в среднем 3,5% в год против 0,5% у остальных в 00-е гг.), освоению передовых НИОКР и применению скрытых знаний. За ними следовали фирмы, адаптирующие для себя заимствованные у первых новые технологии и знания, но существенно отстающие от них по своей производительности. (Разрыв между этими группами был особенно явным в сфере услуг, где ИР были особенно важны.) Последнюю группу, - наиболее отстающих, - составляли фирмы, получающие ИР в основном благодаря внешним эффектам от первых групп.

Данная структура, однако, хотя и отражала действующие реалии, но не объясняла причин сохранения различий в использовании ИР между указанными экономическими субъектами в институциональном контексте одной страны. А она признавалась неперспективной и, по мнению международных организаций, подлежала изменению, т.к. с начала 00-х гг. XXI в. сопровождалась общим замедлением темпов экономического роста, продуктивности, инноваций и сокращения числа бизнес старт-апов и усилением дифференциации ее участников. Международные компании-лидеры становились старше и снижали темпы роста своей производительности. От них все более отставали их последователи и все сильнее уступали им в эффективности. Положение третьей группы определялось как безысходное. Складывающуюся ситуацию усугубляло положение на рынке труда, где предложение не поспевало за спросом на образованные, квалифицированные кадры. Эксперты фиксировали замедление накопления человеческого капитала как важного элемента ИР.

Аналогичные тенденции наблюдались и у макроэкономических субъектов, - богатых, с передовыми технологиями и другими ИР, индустриальных и отстающих стран, в которых, соответственно, концентрировались разные способы использования указанных ресурсов.

Чтобы справиться с ситуацией выдвигалось предложение принять стратегический курс на поддержку главных субъектов ИР, перераспределять ресурсы глобальным лидерам, усовершенствовать для этого рыночную среду, сосредоточив поддержку фундаментальных исследований, инфраструктурных проектов и прочих знаний как общественных благ на государстве. Но при этом требовалось определить, смогут ли эти компании при общей тенденции замедления их работы с ИР и роста продуктивности и дальше поддерживать их использование и интенсивно развивать, могут ли они переломить понижательную тенденцию или сделать то же в отношении других хозяйствующих акторов. В связи с этим еще более сомнительными оказывались рекомендации национальным государствам поддерживать, прежде всего, глобальных лидеров, перемещающих свои ресурсы не в национальном, а международном пространстве, а затем стимулировать работу с ИР остальных субъектов. Также оставались открытыми и вопросы стимулирования развития разных типов макроэкономических субъектов на международной арене.

Обращение же к идее мотивации экономических субъектов и, прежде всего, их менеджмента открывало, на наш взгляд, перспективу обоснования соответствующего экономического курса. На одно из его направлений указывали данные о соотношении менеджмента и типов фирм (по числу занятых), свидетельствующие о примерно двухкратном преимуществе крупных и крупнейших компаний (свыше 250 чел.) перед мелкими и средними (до 250 чел.) по качеству управления.

Качество управления и размеры компаний в разных отраслевых секторах

интеллектуальный капитал стимулирование управленец

Отсюда, - важность разных политических курсов стимулирования развития управленцами механизмов оценки своего производства и его организации, видения его перспектив, осмысления потребностей в дополнительной информации и ее источниках, а также мобилизации и развития для этого собственных способностей.

Подобные проблемы остаются сегодня актуальными и для России. Намеченные когда-то подходы к мобилизации экономическими субъектами своих ИР требуют масштабных дополнительных исследований с учетом их состояния и положения в современном контексте. Тем не менее, это позволяет обосновать по отношению к ним адресные целевые меры, ориентированные на имеющихся, а не вымышленных участников производства, сделать их способными не ограничиваться в своей деятельности не отдельными ИР, а превратить их в ИК, обеспечив эффективность производства, инновации и достойное место на международной арене.

Размещено на Allbest.ru