Как не заблудиться в замысловатом лабиринте межкультурного общения? (на материале романа А. Чемберлен "Sofia")

Ключевые слова: коммуникативная неудача, межкультурная коммуникация, культурный шок, аккультурация, картина мира.

Annotation

The development of modern linguistics leads to increasing interest to language communicative problems in the field of intercultural communication. This piece of work deals with communicative failures emerging on the background of conflict linguo-cultural interaction. The author of the article connects the communicative fiasco causes with cultural communicative hindrances, conditioned by the distinctions in cultures' types, stereotypes in perception of alien culture, differences of mentality and national characters of interlocutors. The work reveals similarities and differences in speech strategies in foreign linguo-cultural context. Finally, the conclusion is drawn about the importance of knowledge of national communicative behavior, what will contribute to avoiding potentially conflict situations in the process of intercultural communication.

Keywords: communicative failure, intercultural communication, cultural shock, acculturation, the mapping of the world.

Для современной лингвистики характерна переориентация научных интересов с преимущественного изучения внутренних закономерностей языковой системы на рассмотрение функционирования языка как важнейшего средства человеческого общения. По словам Е.С. Кубряковой, «современное состояние теоретической лингвистики характеризуется выдвижением в ней двух главных парадигм научного знания - когнитивной и коммуникативной»[Кубрякова, 1997, с.12]. В этой связи вполне естественно, что, будучи одной из главных парадигм научного знания в современном языкознании, речевая коммуникация вызвала к себе резкое обострение интереса со стороны ученых. Как известно, деятельность общения направлена на удовлетворение практических и коммуникативных целей. Однако речевое взаимодействие не всегда протекает успешно.

Коммуникативные неудачи постоянны в общении людей, они естественны в силу того, что непонимание, недопонимание, неумение услышать, а также неумение корректно выразить мысль - почти неизбежные спутники естественного общения. В коммуникативно-прагматической лингвистике постепенно складывается определение коммуникативной неудачи. Вслед за О.Н. Ермаковой и Е.А. Земской, коммуникативной неудачей мы считаем «полное или частичное непонимание высказывания партнером коммуникации, т.е. неосуществление или неполное осуществление коммуникативного намерения говорящего» [Ермакова, Земская, 1993]. Авторы цитируемой работы рассматривают коммуникативную неудачу в зависимости от разных причин, выделяя коммуникативные неудачи, порождаемые свойствами языковых единиц; порождаемые различиями в индивидуальных свойствах, говорящих; порождаемые неверным пониманием коммуникативной интенции говорящего; возникающие в манипулятивных речевых актах; порождаемые неадекватной передачей чужой речи; порождаемые прагматическими факторами, а также реакцией на дескрипцию.

На наш взгляд, одним из основных препятствий как в эффективном овладении иностранным языком, так и в успешной коммуникации между двумя представителями разных культур, является расхождение в языковом мышлении. Картина мира, отражённая в языке, не совпадает у разных народов. Это проявляется в принципах категоризации действительности и, следовательно, находит выражение, как в лексике, так и в грамматике. Обратимся к эпизоду из романа американской писательницы Анны Чемберлен «Sofia», который содержит пример того, как каждый язык по-разному отражает гендерные отношения, что ведёт к коммуникативной неудаче:

«“The sea”, he replied. “She is a willful and headstrong girl. I misunderstood for a moment because in my language `sea' is a he. We Arabs see him sometimes as a little boy, playing, sometimes as a sleeping giant, sometimes as a youth, pining for love. Sometimes, Allah have mercy, the sea is a madman in his fury. I was just thinking how like the coils of a serpent the waters of the Basin look today, shimmering beneath us as the tide slithers landward to its height. So you see, I would not understand at once when you likened `him' to a willful, headstrong girl” » [Chamberlin, 1998, p.52].

В вышеприведённом примере речь идёт о родном языке повествователя (арабском), где слово “море” мужского рода, в то время как в языке, на котором изъясняется его собеседник (региональная разновидность итальянского языка), данная лексическая единица женского рода. Любопытным является тот факт, что подобная коммуникативная неудача не произошла, если бы диалог вёлся на турецком языке, поскольку в турецком языке отсутствует грамматическая категория рода. И подтверждающий это нижеследующий пример:

«“Now that is one thing I have always liked about Turkish”, Husayn interrupted my thoughts with his again. “They are not so particular as either Italian or Arabic about the gender of things, so similes can be many things at once”» [Chamberlin, 1998, p.54].

Продолжение этой мысли находим на дальнейших страницах романа:

«“And how could I, Giorgio Veniero, settle down to life in Venice as a stodgy old merchant with nothing to do all day but sit in my warehouse and count ducats? I am married to the sea”.

“And she is a harsh mistress”, Husayn said with a smile.

“Husayn, my friend. I think I prefer you Arabs' image of the sea as a man”.

“A master lets you go home at the end of the day. A mistress is more jealous and greets you at the door with your slippers - and more demands.”

“What should I do, Husayn?”

“That is one matter in which - for all my costumes and my perfect Italian - I shall never be a Venetian. You like our images of the sea. Perhaps other images will serve you as well. You Venetians always wonder, `What should I do, what should I do?' As if there were power in your hands to change the world. Nay, as if the whole responsibility for worldwide good rested on your vain but nonetheless narrow shoulders. My friend, it is in Allah's hands, for all that we little ants can do. `Inshallah', we Muslims say. `May it be as Allah wills”» [Chamberlin, 1998, p.73-74]. межкультурный общение коммуникативный неудача чемберлен sofia

Вышеприведённый фрагмент иллюстрирует то обстоятельство, что, изучая иностранные слова, человек как бы извлекает кусочки мозаики из ещё неизвестной ему картины и пытается совместить их с картиной мира, заданной ему родным языком. Пример также отражает различия в менталитете представителей разных культур, что также может стать причиной коммуникативных сбоев. В свете вышеизложенного становится очевидным, что усвоение языка без знания культуры недостаточно для эффективного контакта между представителями разных национальностей и носителями разных языков. Необходимо прежде всего осознание национальной культуры для того, чтобы состоялось полноценное общение, при котором его участники способны достигнуть взаимопонимания, настроиться на одну волну. И.А. Василенко, например, справедливо замечает по этому поводу: «...пространство диалога цивилизаций в глобальном мире насыщено особыми “тонкими” видами социокультурных импульсов, интерпретировать которые, мобилизуя рациональные типы знания, практически невозможно: их источники скрыты в глубинах человеческого духа, в тайниках культуры» [Василенко, 1999, c.9]. В унисон с мнением, выраженным в вышеприведенной цитате, важно упомянуть, что любой язык впитал в себя воззрения своих носителей о мире и вселенной, их представления о душе, о трансцендентной и иррациональной сути вещей, которые первоначально состояли в обожествлении природных явлений, в одушевлении природных стихий, что приводило к появлению в языке антропоморфных номинаций всевозможных бесполых неодушевленных предметов и феноменов.

Возвращаясь к вопросу о коммуникативной неудаче, приходим к выводу о том, что непонимание, недопонимание и неправильное понимание часто встречаются в общении между людьми, принадлежащими к разным культурам, когда один из них говорит на родном языке, а для другого участника этот язык является иностранным. Не вызывает сомнения тот факт, что жизненный опыт, языковые привычки, стереотипы поведения и восприятия речи, традиционно передаваемые из поколения в поколение взгляды, система ценностей, отношение к тем или иным национальностям и носителям определённых культур и т.п. будут в значительной степени разными. Говоря другими словами, языковая «этика» и, разумеется, языковой этикет у представителей разных языков неизбежно различны. Часто оказывается, что восприятие иностранцем своей речи чуть ли не диаметрально противоположно тому, как воспринимают его речь естественные носители языка:

«Curses are the first thing a trader learns in any tongue and my friend acquitted himself flawlessly, progressing from “Son of a cow!” to “The Madonna of your quarter is a whore! Not worth two tapers!” and “Your saint couldn't work a miracle to save his life!” Had anyone guessed he was a Muslim, the entire town would have been up in arms. But such blasphemy was taken lightly enough between Christians and, since things soon settled back to business on deck, I felt my earlier fears unfounded» [Chamberlin, 1998, p.56].

Однако заметим, что правила вежливости требуют соблюдать цивилизованные нормы поведения в любой ситуации общения.

Коммуникативная неудача может являться следствием межкультурных барьеров между интерактантами. При чтении анализируемого романа читатель также сталкивается с одним из явлений, которое в силу человеческой природы неизбежно сопровождает межкультурные отношения, это этноцентризм - тенденция рассматривать нормы и ценности собственной культуры как основу для оценки и выработки суждений о других культурах. Этноцентризм - одно из серьёзных препятствий на пути полноценного межкультурного общения, поскольку люди, ослеплённые чувством превосходства над другими, не могут оценить и понять иные культурные ценности, поведение, представления, а значит, они не могут понять партнёра по процессу коммуникации. Вообще, межкультурная коммуникация представляет собой культурно обусловленный процесс, все составляющие которого находятся в тесной связи с культурной (национальной) принадлежностью участников процесса коммуникации. Поскольку один человек субъективно оценивает другого в контексте своего культурного опыта, такие проявления, как этноцентризм и негативные культурные стереотипы, могут нанести серьёзный урон межкультурному общению. Так, друг главного героя, итальянца по происхождению - Джорджио Веньеро, не в силах понять позицию своего компаньона, наотрез отказавшегося от возможности насильно овладеть своей возлюбленной:

«“You will not have her?” Husayn asked once the door and the stern guard had come between the women and ourselves.

“You should know me better than that by now, Husayn”, I said. I cannot take a woman like that, like a slave, like booty, as you Turks can. Especially not this woman. If I am to have her, I must win her, heart and hands, fair and square”.

“It may not be Allah's will ever to offer her to you again”.

“Let it be between me and God,” I said, as a man goes to what may be his death.

Husayn nodded. “Very well. But I do not understand why you men of Venice enjoy making things ten times more difficult for yourselves than they ever have to be. And, I must say, you make it hard for my commander”.

“Oh, yes,” I said with bitter sarcasm. “Now your commander must force himself to enjoy her favors all alone”.

“My friend,” Husayn sounded hurt. He wanted to give her to you. He wanted to get rid of the responsibility. This girl, he knows, will be difficult to keep virtuous”» [Chamberlin, 1998, p.96-97].

Действительно, в процессе усвоения другой культуры человек сталкивается с вещами и понятиями, которые кажутся ему парадоксальными. То же самое можно сказать и об усвоении собственно языковых форм, о чём свидетельствует пример со словом `sea'. Не случайно, некоторые языковеды, например, называют омонимию и синонимию лексическими парадоксами, а фонетисты говорят об одном из тембров, как о «парадоксальном». Сами контрасты между языками и культурами часто воспринимаются как парадоксальные и необъяснимые. Так, известный специалист по английскому языку Д. Кристалл описывает ситуацию, когда англичанин, впервые начинающий изучение русского языка, воскликнул: «Как это в русском языке нет определённого артикля? Но он же должен быть!» [Crystal, 1977, p. 21].

Заметим, что в идеале, контакты между представителями разных языков и культур могут быть полноценными только в том случае, если участники коммуникации в состоянии понять не только прямое, непосредственное содержание того, что они слышат от собеседника, но и воспринимать подразумеваемое содержание. Человек, изучающий чужую культуру, учится понимать глубинные процессы, лежащие в её основе, а не только характерные для неё внешние атрибуты. В данной связи представляют интерес размышления И.А. Василенко, указывающие на парадоксальность, с которой сталкиваются те, кому приходится заниматься проблемой интерпретации культур: «Проблема интерпретации в диалоге цивилизаций может быть сформулирована в виде социокультурного парадокса: для человека понимать партнёра другой культуры - значит переноситься в другое социокультурное измерение. Этот парадокс, в свою очередь, отсылает нас к ещё более фундаментальным вопросам: каким образом способен человек осуществить процедуру понимания другого, сохраняя собственную социокультурную идентичность? И как социолингвистическая культура цивилизации, объективируясь, выявляет собственные знания, способные одновременно поддаваться интерпретации другими культурами? [Василенко, 1999, с.10].

Можно предположить, что человек перестаёт воспринимать культурные и языковые контрасты как парадоксальное только после того, как полностью осваивается в новой для себя культурной среде. Такой человек, испытав культурный шок, превращается в некоего «социокультурного гибрида», обладающего знанием родной и иностранной культур. Нижеследующий пример подтверждает мысль о том, что соприкосновение с чужой культурой не проходит бесследно для изучающего её; данный контакт накладывает свой отпечаток на речевое поведение индивида, вносит изменения в его картину мира и языковое мышление, расширяет его общий кругозор:

«The more time I spent with Husayn, the more I enjoyed his company. The songs and tales with which he regaled me were new ones suited to my age, and I wondered how I had ever thought the childish ones to fascinating when these were yet to come.

I also began to learn a little more of his language. Actually, it was not “his language”. The language he had grown up with was Arabic, but the politics of the Islamic world now required one to speak Turkish, so Husayn had sympathy with my struggles. I had known words for “hello” and how to bargain somewhat from traveling with my uncle, but now my knowledge became more than just phrases with which to humor the native. It was a whole different language, neither more nor less than Venetian, and, most important, it expressed a whole new world I had never imagined to exist. Though I had been to both Antioch and Constantinople several times before, life there had always seemed like puppetry to me, a show put on for our visit that couldn't possibly have reality once the audience had gone.

Now I saw that it did. Not only reality, but a depth and life that sometimes made me doubt the reality of the life I had left behind. I listened to these men as they sat about on the deck in the evenings talking of their homes as sailors all over the world do, and I found my view of life to be doubling in size.

My first attempts to join in this talk were met with hearty laughter. It was not, as I soon learned, a mockery of my clumsy speech, but rather a true delight to have one more added to their numbers. Half a dozen or so of my countrymen, realizing that the alternative was an early death at the Turkish oars, soon professed Islam and joined with us as well. I did not scorn them for their apostasy. How could I, seeing that only a statement of ten words or so stood between our two virtues? Soon we were a very merry company indeed» [Chamberlin, 1998, p.100].

Настоящим коммуникативным фиаско увенчалась попытка друга повествователя - Хусейна, удостоить высшей степени гостеприимства Джорджио Веньеро, а именно предложить последнему интимные услуги наложницы-рабыни:

«It was a supreme act of hospitality on the part of my hosts. And she did not seem to mind being presented thus, like the numerous plates of dainty cakes and pastries that had preceded her in that same service that evening. It was easy to see why. She was a nubile young woman in a house where the mistress had first claim upon the often- absent young master and the old master was gray beyond lust. Of course she shared the ambition of all slave girls to get a son of a free male, for then her child must be freeborn, and no freeman, grown of age, will long see his mother a slave.

Before I had quite sorted out all of her motives, these motives had already brought her to my side where she began to croon and then to fondle me. I thank heaven for my codpiece, a mystery she had never seen before, else I might have been lost at once.

Of course my true love, which had become something akin to instinct by that time, refused to let me spend my virginity thus. I began to try and explain this state of affairs to the girl, but alas, each of us came to Turkish from a different direction; we never quite met. My speech was further hampered by the fact that I had never heard the language used to speak to women before and it does make quite a difference. Those of my phrases the girl did understand only made her tumble into fits of giggles because they were said in merchants' and sea captains' speech. To speak thus to a slave girl was to attribute a power to her that was truly ridiculous. The girl couldn't help but think that I was toying with her as lovers sometimes do, and she did not take me in earnest even when I pushed her physically away. I actually had to slap her - quite hard - across the face before the lights in her eyes were flooded out by tears.

“No!” I said. “No!” [Chamberlin, 1998, p.115-116].

Такая коммуникативная неудача была вызвана целым рядом факторов: разная степень владения участников диалога языком общения, неверно спрогнозированный исход коммуникативного акта одним из коммуникантов, нарушение речевых конвенций, разная ментальность. Данный коммуникативный провал можно отнести к широко известным случаям прагматической неадекватности, заключающейся в невыполнении ожидаемого поступка, который предписывает ситуация общения.

«Социокультурным гибридом» человек может стать по своей воле, сознательно изучая чужую культуру, но бывают и маргинальные случаи подобных метаморфоз, когда волею судьбы индивид переносится в другое социокультурное измерение, где ему насильственно навязываются другой стиль мышления, другой менталитет, другой язык, новые социальные роли и нормы. Взять, к примеру, вышеупомянутые случаи вынужденного обращения в ислам лиц, исповедовавших христианство в целях сохранения жизни или леденящий душу рассказ главного героя Джорджио Веньеро о его насильственном оскоплении, после которого он, будучи евнухом, при гареме султана постигнет все тайны и премудрости мусульманского мира. Спустя годы, когда Джорджио Веньеро делится своим печальным опытом со своей госпожой Эсмикан, происходит очередная коммуникативная неудача между участниками диалога в силу принадлежности турецкой девушки к другой культуре:

«<...> “Anyway, while I was in agonies in the privy, I overheard Salah ad-Din and another man with a high, whiny voice discussing my case. I'd had to stand before them - in my sickness - like Michelangelo's David”.

“I don't know what that is”, Esmikan reminded me.

I had seen the famous Florentine statue in small plaster copies, but of course my lady had not. I began to try to explain it to her, but the notion of nakedness was too offensive to her sensibilities to even imagine trying to capture it in art.

“Well, I certainly didn't feel as beautiful, as nonchalant as young David”, was the best assurance I finally found for her» [Chamberlin, 1998, p.331-332].

Менее болезненной аккультурации подверглась другая героиня романа, уроженка Венеции - София Баффо, став любимой наложницей сына турецкого султана. Имя итальянки Sofia изменяется на турецкое Safiye, она с жадностью перенимает новые обычаи и традиции. В новой среде восприятие внешних атрибутов чужой культуры сопровождается посредством «просеивания» через приобретённый ранее опыт. Поначалу частые коммуникативные неудачи влияют на формирование характера героини, в поведении которой можно уловить как западные, так уже и восточные черты:

«Now is the pastry kneaded, she thought, made light and full of puffs of air for the young master's festival.

Remembering the fancy Easter breads of her Italian childhood rather than the thin-crusted pastries that were actually baking at the moment in the citadel ovens, Safiye sometimes daydreamed, sometimes dozed, sometimes drifted fully asleep and dreamed true dreams of delight throughout the long, hot afternoon» [Chamberlin, 1998, p.225].

Таким образом, роман Анны Чемберлен «Sofia» является отражением хитросплетений культур разных народов, волею исторического случая столкнувшихся на одной географической площадке. В условиях новой, мультикультурной ситуации, когда в силу вынужденного или добровольного перемещения героев из одной страны в другую и превращения транзитности в жизненную константу человека той эпохи возникает множество феноменов слияния и гибридизации культурных, религиозных, национальных и гендерных параметров человеческого бытия. По сути, анализируемый роман представляет собой мультикультурный текст т.е. собрание противостоящих дискурсов, которые связаны с конфликтами, простирающимися далеко за рамки текста. Персонажи данного произведения в познании и утверждении нового мира проходят через своего рода инициацию в непривычном для себя культурном окружении, что на начальном этапе неизбежно сопровождается коммуникативными неудачами. В новых условиях они превращаются в «культурных метисов», в то же время осознавая несовместимость генетического кода, носителями которого они являются, с вновь приобретёнными привычками и стереотипами.