"Место человека во Вселенной": об особенностях локативной сферы в произведениях современной русской литературы

Размещено на http://www.allbest.ru/

«Место человека во вселенной»: об особенностях локативной сферы в произведениях современной русской литературы

О.А. Бердникова, Т.Н. Голицына

Аннотация

В статье исследуются виды и способы создания сакральных пространств в произведениях современной русской прозы. В центре внимания частотный локус «остров», рассмотренный в ряде произведений русской литературы и эссеистики 1990-х2020-х годов. Выявлены символические и собственно сакральные характеристики данного локуса.

Ключевые слова: современная проза, локативная сфера, локус «остров», Л. Бородин, З. Прилепин,

Abstract

Евг. Водолазкин.

The article examines the types and methods of creating sacred spaces in the works of modern Russian prose. The focus is on the frequency locus "island", considered in a number of works of Russian literature and essays of the 1990s-2020s. The symbolic and actually sacred characteristics of this locus are revealed.

Keywords; modern prose, locative sphere, locus "island", L. Borodin, Z. Prilepin, Evg. Vodolazkin.

Изучение пространственно-временной сферы художественного произведения имеет в нашей науке прочные основания, заложенные М. М. Бахтиным и Ю. М. Лотманом. М. М. Бахтин, давший основной термин -- «хронотоп», видит в нем «слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время сгущается, уплотняется, становится художественно зримым; пространство интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, пространство осмысляется и измеряется временем» [1, 235]. Концепция Ю. М. Лотмана базируется на принципиальном различии между художественным пространством и временем и главенством пространства над временем. Вместе с З. Г. Минц Ю. М. Лотман обосновал понятия структуры пространства и языка пространственных отношений: «Структура пространства -- это система координат, включающая в себя вертикальную и горизонтальную ось, уровни и сферы, т.е. предельно обобщенные характеристики художественного мира. Язык пространственных отношений -- это то образно-семантическое наполнение, которое получают абстрактные топографические координаты поэтического мира. Способность структуры пространства приобретать или моделировать непространственные значения является универсальным свойством и дифференцирующим признаком художественного пространства» [2, 187].

В течение последнего времени ученые пытались найти термины и понятия, фиксирующие разные формы взаимодействия времени и пространства. Так, Н. В. Пращерук и другие исследователи отмечают ведущую роль пространства, главенство пространства над временем в целом ряде произведений русских и зарубежных авторов ХХ и начала XXI веков и в ряде исследований используют термин «топох- рон» [3]. В последнее время появилось понятие «хо- ротопа», использованное для описания сакральных пространств. А. Лидов вводит понятие иеротопии: «Иеротопия -- это создание сакральных пространств, рассмотренное как особый вид творчества, а также как специальная область исторических исследований, в которой выявляются и анализируются конкретные примеры данного творчества... Иеротопи- ческий подход позволяет увидеть художественные объекты в контексте другой модели мира и прочитать их по-новому» [4, 38]. Ученый подтверждает утверждение В. Н. Топорова о том, что в литературе и искусстве в целом пространство предстает не в ньютоновском или лейбницевском понимании, как нечто относительное, самодостаточное, «пустое» или «объектно-заполненное» ущербное пространство, а является пространством -- «чувствилищем Бога», отражающим сознание художника, «бросающим луч света на его ценности, памятные для души одухотворенные места» [5, 228].

Безусловно, усложнение теоретического языка понятий, вводимых для исследования литературы XX-XXI веков, обусловлено происшедшей в XX веке модернизацией всех художественных форм и новым типом художественного мышления, определившего основные черты «неклассического» искусства. В основании модернизма как новой парадигмы художественности оказались нарушение гармонии, отклонение от правил, множественность и разно- направленность творческого поиска, сопротивление устоявшимся нормам религии и морали, утрата целостности представлений о человеке и мире, то есть отвержение того, что являлось мировоззренческим и художественным основанием реализма.

«Тоска по мировой культуре» (О. Мандельштам), столь остро ощутимая в начале ХХ века и реализовавшаяся в модернистском типе творчества, привела к осознанию культурной реальности как вполне действительному и действенному художественному опыту. Во многих произведениях современной прозы заметно желание писателей разных творческих устремлений освоить реальность, «зараженную литературой» (О. Славникова). В таких произведениях действительно доминирующим нередко становятся образы пространств, созданных на основе аллюзив- ных связей с предшествующей культурой.

Активность модернизма проявилась в актуализации и востребованности жанра антиутопии в литературном процессе конца ХХ века. Причинами стали многие факторы: кризисная рубежная эпоха, эсхатологические настроения, пересмотр исторического прошлого и перестройка всех форм общественного сознания, постутопическое (посткоммунистическое) состояние российского общества, возвращение в русскую литературу первой классической антиутопии романа Е. Замятина «Мы» и зарубежных антиутопий ХХ века. В конце 1980-х годов появляется целый ряд произведений, близких по жанру к антиутопии: романы Вл. Орлова «Аптекарь» (1988), Вл. Крупина «Спасение погибших» (1989), повесть В. Пелевина «Желтая стрела» (1993), Вл. Личутина «Любостай» (1989). На рубеже 1980-1990-х годов -- рассказ Л. Пе- трушевской «Новые Робинзоны» (1989), киносценарий А. Кабакова «Невозвращенец» (1989), повесть В. Маканина «Лаз» (1991), роман А. Кима «Поселок кентавров» (1993), повесть Л. Бородина «Ловушка для Адама» (1994) и другие.

Доминирующие в этих произведениях мотивы бегства от катастрофической реальности, спасения, поиска убежища, равно как специфика самого жанра антиутопии, привели к актуализации локативной образности. Писатели создавали художественные модели реальностей, которые могут стать основанием для личностного самоопределения героев литературы того времени. Деревня, пещера, подземелье, лесная глушь, поселок, населенный мифическими существами, остров -- вот лишь некоторые локусы «спасения» в произведениях тех лет.

При этом самым перспективным и востребованным последующей литературой оказался образ острова, по лексическому определению содержащего многозначную семантику. Это не только «часть суши, со всех сторон окруженная водой, но и «участок, выделяющийся чем-либо из окружающей его местности» [6, 707]. Семантика лексемы -- то, что выделяется, стоит особняком среди остального мира, и эта обособленность, отделенность более других пространственных образов содержит потенцию спасительного локуса.

Едва ли не впервые в литературе 1990-х годов образ острова появился в повести Л. Бородина «Ловушка для Адама» (1994) [7]. Стремясь покончить с криминальным прошлым, герой повести, от лица которого ведется повествование, попадает на некий остров -- в чистую природу и к нравственно чистым людям -- в идеальные условия для исправления. Однако в апокалиптической обстановке конца века героя, назвавшего себя Адамом и решившего покаяться и вернуться в «рай», подстерегают многочисленные ловушки: лжеучителя, прячущие злые намерения под благими пожеланиями, тени прошлого, приходящие к герою из инобытия. Но самой коварной ловушкой для человека, по мысли Л. Бородина, были и остаются гордыня, страсти, забвение христианских заповедей. Герою повести, открытому для рефлексии и нравственного поиска, искренне желающему победить зло в себе самом, оставлена возможность для очищения и возвращения к добру. Идущая от Библии и собственно Апокалипсиса символика имен, чисел, образов пронизывает произведение эсхатологическими мотивами и придает повести Л. Бородина мистериальный характер.

Через двенадцать лет на экраны страны выходит кинофильм «Остров» (2006) режиссера Павла Лунгина, который в полном смысле слова получил всенародное признание. Здесь реализуются все основные значения этого слова: со всех сторон окруженная водой часть суши становится сакральным -- иеро- топическим -- пространством, стоящим особняком среди остального мира, но притягивающим остальной мир. В фильме «Остров» судьба оступившегося, предавшего в сложнейших ситуациях войны человека повернута в сторону покаянного подвига, возможности искупления тяжкого греха. Та внутренняя Голгофа, на которую обрекает себя главный герой фильма, столь убедительно показана Петром Мамоновым, что у зрителей не остается сомнений в реальности совершившегося на их глазах подвига души, очистившейся в духовной «бане» раскаяния. В этом фильме по сути два острова -- тот, где расположен монастырь, и другой, где происходят самые сокровенные события духовной жизни отца Анатолия, где он изгоняет бесов из больной девушки и где обретает вечный покой. К этому сокровенному острову покаяния всегда стремился герой, и столь многозначен и символичен финальный эпизод фильма, изображающий путь на этот остров враждовавшего с ним отца Иова, становящегося духовным восприемником старца Анатолия. сакральный проза эссеистика символический

Еще через восемь лет появляется роман З. Прилепина «Обитель» (2014) [8], в котором остров, предназначенный для исправления преступивших закон людей, становится антиутопической моделью новой государственной и общественной структуры. Мотив обособленности, отделенности в этом произведении об островах Соловецкого архипелага усиливается заголовком, несущим значение «монастырь» и обозначающим конкретно и реально существовавший на протяжении нескольких веков Соловецкий монастырь.

Между тем Соловецкий монастырь стал предметом изображения как место, где был в начале 1920х годов создан СЛОН, то есть Соловки сразу вошли в литературу как «последний монастырь -- первый концлагерь» (Б. Ширяев) [9]. Конечно, Соловки как русская Голгофа не являются открытием З. Прилепина. Предшественниками романа «Обитель» явились книги бывших соловецких узников: «Путь» О.Л. Адамовой-Слиозберг (издана в России в 1989 и не раз переиздавалась), «Неугасимая лампада» Бориса Ширяева (написана в начале 1950-х и опубликована в России в 1991), «Воспоминания» (1995) Д. С. Лихачева, «Соловецкие острова» (1927-1929 гг.) Г. А. Андреева (Хомякова) (издана в России в 2005), «Соловецкая каторга. Записки бежавшего» А. Клингера (издана в России в 2013). Автобиографическая и мемуарная стратегия доминирует в этих произведениях, посвященных описанию страданий заключенных и противостоянию бесчеловечной системе.

Вместе с тем почти все авторы воспринимали Соловки не только «как новую тюрьму, а как святое место» [10, 149], причем святость шла уже не от монастырских стен и к тому времени уже поруганных храмов. Не случаен эпиграф к книге «Неугасимая лампада» Б. Ширяева: «Посвящаю светлой памяти художника Михаила Васильевича Нестерова, сказавшего мне в день получения приговора: «Не бойтесь Соловков. Там Христос близко» [9, 5]. Акцент смещается с сакрального места на «гения места», то есть на человека, в данном случае -- тех десятков и сотен священнослужителей и мирян, которые пострадали и приняли мученическую кончину за Христа в Соловецком лагере. Почти во всех произведениях о Соловках, в том числе художественных, есть образы персонажей, имеющих вполне реальные прототипы.

В романе З. Прилепина обитель как монастырь сохраняет, как это ни парадоксально, свои основные функциональные значения. Действительно, в обитель приходят, чтобы обрести веру в Бога, для покаяния, являющегося путем к спасению души.

Прилепин моделирует разные -- причем сугубо «островные» -- пути спасения для героев, поэтому исторически точные детали и события приобретают символические характеристики: собирание ягод в лесу, келья Мезерницкого и лазарет могут быть истолкованы как своего рода «острова спасения». Более того, временное переселение Артема на Лисий остров, бегство с Галиной и короткое пребывание с ней на одном из островов Соловецкого архипелага -- разные варианты «островного» спасения, отделяющие их от остальных узников и хотя бы на время выключающие героев из тюремной реальности. Но единственно верный путь спасения -- через веру -- Артем так и не принимает, отвергая Евангелие и соскабливая «своего князя» со стены в карцере на Секирке после гибели владычки Иоанна и Афанасьева.

В Соловецкой островной обители каются, так что и эти функции монастыря, даже в таком -- лагерном его варианте -- сохраняются, причем сцена всеобщего покаяния в карцере на Секирной горе -- духовная кульминация всего романа. Примечательно, что Артем не участвует в общем покаянии на Секирке, то есть он внутренне фиксирует в себе все называемые грехи, но не исповедует их священнику, подтверждая «диагноз» того духовного недуга, который так точно обозначил владычка Иоанн: «Только обида и сердечное смятение, вместо того чтоб покаяться -- и если не за те грехи, что вменили нам неразумные судьи, так за другие» [8, 568].

Вместе с тем Артем, постоянно отделяющий себя от других людей и спасительных путей, не раз в романе демонстрирует готовность помочь человеку, даже отдать жизнь «за други своя», как он встает на место десятого, обреченного на расстрел. Поступок этот может иметь в романе ряд различных сюжетных и психологических мотивировок: равнодушие к смерти после гибели друзей, желание поддержать приговоренную к расстрелу Галину, внутренняя усталость от страданий. На уровне автора есть даже некий элемент игры с именем того, кого герой спасает -- Захара (имя автора романа). Но в сюжете романа этот его шаг -- в прямом и переносном смысле этого слова -- высвечивается жертвенной гибелью владычки Иоанна, поэтому сохраняет в контексте всего повествования высокий смысл. Артем был готов в нечеловеческих условиях проявить высшую степень христианского подвига -- способность отдать жизнь за ближнего. И гибель в конечном итоге от ножа уголовника не отменяет этот -- сделанный им -- шаг ко спасению души.

Литературная -- пушкинская аллюзия -- «обитель дальняя трудов и чистых нег» [11, 346] -- так же, правда в профанном виде, получает подтверждение в сюжете романа: в «дальней» обители Артем получает в полной мере и труды, и «неги» -- не случайно столь подробно прописан любовный сюжет романа. Сохраняет свой смысл и собственно пушкинское значение образа: обитель становится и местом его (и всех основных героев романа) вечного упокоения.

Остров как художественная модель общественного устройства и духовного подвига вновь актуализируется в последних произведениях одного из самых читаемых современных авторов Евгения Водолазки- на. Евгений Водолазкин -- не только автор романов, но и блистательный эссеист, привлекший внимание читателей книгой «Дом и остров, или Инструмент языка», изданной в Москве в 2020 году. Эссе, написанные в разные годы, посвящены его «дому бытия» -- Пушкинскому Дому, учителям и коллегам. В названии этого сборника заявлены основные категории художественного мира Евг. Водолазкина, обозначенные в ставших бестселлерами романах «Лавр (2012) и «Авиатор (2015).

Будучи и писателем, и ученым-филологом, Евг. Водолазкин считает Пушкинский Дом -- Институт русской литературы Академии наук -сакральным местом, имеющим духовное воздействие на людей. Отдел древнерусской литературы, в котором работает автор, обладает «гением места», и этим «гением» для нескольких поколений сотрудников Пушкинского Дома становится учитель автора, академик Дмитрий Сергеевич Лихачев. Не случайно именно Д. С. Лихачев назвал отдел древнерусской литературы островом: «Вы не понимаете, что живете на острове» [12, 116]. И сам автор пишет, что он стремился туда, как «стремятся к острову во время шторма [12, 116]». Там происходят главные события не только его научной, но и личной жизни: знакомится с будущей женой, с коллегами, в частности, одной из самых ярких фигур ИРЛИ академиком А. М. Панченко. Отдел древнерусской литературы убедил автора в значимости и великой ценности древнерусской, а затем русской литературы, научил жить в разных культурных эпохах. Поэтому так убедителен Водолазкин в романе «Лавр» в воссоздании атмосферы средневековья и так легко перемещает читателя из одного времени в другое.

В его эссе можно найти и другие обоснования для сакрализации этого пространства, причем это происходит не только в сознании автора, сотрудника ИРЛИ, но, что самое значимое -- в народном восприятии. И тут «гением места» становится уже само «имя Пушкинского дома». Так, многие люди считают Пушкинский Дом домом, где жил А. С. Пушкин, путают его с домом на Мойке 12. И одно это имя имеет мощное одухотворяющее воздействие на людей.

Кроме того, Евг. Водолазкин приводит интересный факт: фотографию Спасской башни московского Кремля в одном немецком издании приняли за Пушкинский Дом, что наводит автора на мысль о глубинной и не иссякшей литературоцентричности сознания современного жителя России. Пушкинский Дом есть точка отсчета на шкале ценностей, служит критерием и ориентиром глубинной нравственности, культурным, интеллектуальным и моральным центром. И семантика имени Спасской башни дает тот сакральный мотив спасения, который закрепился за локусами «остров» и «дом», объединившихся для автора в образе Пушкинского Дома.

Через год Евг. Водолазкин сознательно повторяет образ своего предшествующего произведения в романе «Оправдание Острова» (2021) [13]. И задача «оправдания Острова» может быть осознана как «инструмент языка», что имеет свои корни именно в образе Пушкинского Дома. Ведь место как таковое в оправдании не нуждается, то есть акцент переставлен на людей, не случайно все главы романа именованы антропонимами, да и само слово «Остров» становится именем собственным.

Этот антропологический принцип был заявлен еще в первом романе «Лавр» (2012), принесшим его создателю всероссийскую популярность. Создание «Лавра», по замыслу самого автора, было мотивировано необходимостью дать читателю такую тему для размышлений, которая сможет вернуть его в систему традиционных нравственно-этических ценностей и ориентиров. По мнению Евг. Водолазкина, основная задача литературы -- проявление интереса к отдельной личности на фоне историко-культурных декораций. Именно личность является движущей силой исторического прогресса, поэтому отображение сильной, духовно обогащенной личности в литературе является одним из важнейших заданных ориентиров» [14].

В «Оправдании Острова» действует тот же принцип, при этом более условными, игровыми становятся как «историко-культурные декорации», так и «отдельные личности». В прямом смысле преодолевающие время и живущие более трехсот лет князья, законные правители Острова, Парфений и Ксения, становятся для автора -- опять-таки в прямом смысле -- праобразами, которых воссоздают современные режиссеры и актеры, причем в чужой стране. По сути жизнь основных героев его нового романа строится в контурах уже опробованной в «Лавре» парадигмы духовного пути: познание, отречение, путь и покой. В этом отношении «Оправдание Острова», как и «Лавр», несомненно, «проза филологическая», как справедливо замечает Павел Басинский [15], причем, можно уточнить, по причине игровой авторской повествовательной стратегии -- абсолютно филологическая.

Изображение Острова в романе дает писателю возможность моделировать мир в его целостности, неоднозначности, многомерности, это мироустройство, модель мира в его противоречиях. Но моделирование именно в данном романе более всего открыто, рационалистично и оттого менее всего убедительно, поэтому роман не смог повторить счастливую судьбу первых произведений Водолазкина.

Одна студентка в своем исследовании употребила термин «хроното- плесс», который, по мнению автора романа, как нельзя лучше отражает его замысел [14]. Речь шла о романе «Лавр», но, на наш взгляд, этот «термин» более всего отражает авторские игры со временем и пространством в «Оправдании Острова», в полной мере использовавшим потенциал неомодернистского текста.

Введенный А. Большаковой термин неомодернизм предназначен для дефиниции промежуточных художественных явлений. Современный немодернистский текст -- промежуточный уровень между элитарной и массовой культурой, который выполняет «функцию передатчика культурных символов, способствует упрощению и стандартизации информации, передаваемой от одной культуры к другой» [16, 38]. Подобное упрощение не предполагает полное вытеснение из таких текстов социально-нравственных и даже духовных проблем. Другое дело, что метафоризация и символизация, свойственные модернистскому повествованию, приобретают в таких произведениях открытый и общедоступный характер.

И все-таки самым ценным и в высшей степени актуальным становится в последнем романе Евг. Водолазкина открыто заявленная в названии идея оправдания, необходимости в оправдании и отстаивании права личности и общества жить по своим национально-культурным и духовно-нравственным ценностям, в русле своей духовной традиции.

Литература

1. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет / М. М. Бахтин.-- М.: Худож. лит., 1975.-- 502 с.

2. Лотман Ю. М. Структура художественного текста / Ю. М. Лотман.-- М.: Искусство, 1970.-- 384 с.

3. См.: ПращерукН. В. Феноменология И.А. Бунина: автореф. дис. ... доктора филол. наук / Н. В. Пращерук.-- Екатеринбург, 1999.-- 38 с.; Бердникова О. А. Иеротопия в романе Евг. Водолазкина «Лавр» / О.А. Бердникова, Т. Н. Голицына // Слово и образ. Сборник материалов научно-богословской конференции кафедры филологии Московской духовной академии «Таинство слова и образа» 3-4 октября 2018 года.-- Издательство Московской

4. уховной академии; Издательский отдел Переславской епархии.-- Сергиев Посад -- Переславль, 2019. С. 243-254.

5. Лидов А. М. Создание есакральных пространств как вид творчества и предмет исторического исследования / А. М. Лидов // Иеротопия. Создание сакральных пространств в Византии и Древней Руси; [ред.-сост. А. М. Лидов].-- М.: Индрик, 2006.-- С. 9-32.

6. Топоров В. Н. Пространство и текст / В. Н. Топоров // Текст: семантика и структура.-- М., 1983.-- С. 227-284.

7. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Репринтное издание. В четырех томах / В. И. Даль.-- М.: Русский язык, 1990.-- Т. II.

8. Бородин Л. Ловушка для Адама / Л. И. Бородин // Юность.-- 1994.-- № 9.

9. Прилепин Захар. Обитель: роман / Захар Прилепин.--Москва: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015.-- 746 с.

10. Ширяев Б. Неугасимая лампада / Борис Николаевич Ширяев.-- М.: ДАРЪ.-- 2009.-- 448 с.

11. Лихачев Д. С. Воспоминания / Д. С. Лихачев.-- СПб.: Logos, 1995.-- 519 с.

12. Пушкин А. С. Избранные сочинения. В 2 томах / А. С. Пушкин.-- М.: Художественная литература, 1978.-- Т 1.

13. Водолазкин Евг.. Дом и остров, или Инструмент языка / Евгений Водолазкин.-- М.: АСТ: редакция Елены Шубиной, 2020.-- 384 с.

14. Водолазкин Евг.. Оправдание Острова: роман / Евгений Водолазкин.-- М.: АСТ: редакция Елены Шубиной, 2021.-- 405 с.-- (Новая русская классика)

15. Понырко Н. В. Водолазкин Евгений Германович / Н. В. Понырко // ОДРЛ ИРЛИ РАН.

16. Басинский П. Светящаяся тьма / П. Басинский // Российская газета. Выпуск № 5945 (272).

17. Большакова Алла. Современная русская проза: ежду реализмом и модернизмом / Алла Большакова // Русская словесность. 2008.-- № 2.-- С. 36-41.

Размещено на Allbest.ru