Новый образ женщины в корейской поэзии на родном языке XVIII-XIX веков как элемент переходного этапа к современной литературе

Размещено на http://www.allbest.ru/

НОВЫЙ ОБРАЗ ЖЕНЩИНЫ В КОРЕЙСКОЙ ПОЭЗИИ НА РОДНОМ ЯЗЫКЕ XVIII-XIX ВЕКОВ КАК ЭЛЕМЕНТ ПЕРЕХОДНОГО ЭТАПА К СОВРЕМЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

А.А. Гурьева



Аннотация

литература корейский поэзия женщина

Статья посвящена особенностям нового образа женщин в корейской поэзии на родном языке XVIII--XIX веков - периода, ознаменовавшегося формированием предпосылок к переходу от традиционной литературы к современной. На это же время приходится активное включение женщин в число читателей и авторов поэтических текстов, расширение тематического диапазона жанров. На основе анализа оригинальных текстов в статье классифицируются тенденции в изображении женщин. Выделенные тенденции к созданию более активного, динамичного, образа в бытовом контексте, нередко при помощи «сниженной» стилистики сопровождаются комментарием в контексте изменения литературной традиции.

Ключевые слова: корейская литература, традиционная корейская поэзия, литература эпохи Чосон, женская поэзия, корейская любовная поэзия, новые образы женщин, поэтическая образность, переходный период в корейской литературе, сичжо, каса



Abstract

NEW FEMALE IMAGES IN KOREAN VERNACULAR POETRY OF THE 18^th-19^th CENTURIES AS AN ELEMENT OF TRANSITION TO MODERN LITERATURE

A. A. Guryeva

The paper deals with specifics of new female images in Korean vernacular poetry of the 18^th-19^th centuries, marked by the formation of prerequisites to the transition from pre-modern to modern literature in Korea. In the same period women become actively involved in reading and creating texts, along with widening of the poetical genres thematic scope. Basing on the analysis of original texts, the paper traces tendencies in female representations. Such trends as drawing an active, dynamic image in an everyday context, often using “lowered” style are commented in the context of literary tradition transformation.

Key words: Korean literature, pre-modern Korean poetry, literature of Joseon, female literature, Korean love poetry, new female representations, poetical imagery, transition to modern Korean literature, sijo, gasa



Введение

Период XVIII-XIX веков занимает особое место в истории корейской литературы как время формирования предпосылок к переходу от традиционной литературы к современной. Именно в этот период наблюдается процесс жанровых трансформаций, явившихся предвестником принципиально новых тенденций в литературе Ранее к «переходным» жанрам было принято относить такие типы произве-дений, как ^7} хоровая песня чханга [Иванова, 1987], однако исследования текстов периода XVIII-XIX веков показали, что именно в них сосредото-чиваются особенности, которые свидетельствуют о постепенном переходе к принципиально новым формам [^^ofl^, 2008; Гурьева, 2012]..

Этот процесс охватил большинство форм, распространенных в эпоху Чосон (1392-1897), причем, как в литературе на родном языке, так и в некоторых типах произведений на ханмуне [Троцевич, 2004]. В поэзии на корейском языке характерными изменениями для этого процесса являются, в частности, отклонения от метрических норм жанра, употребление новых приемов, а также нетипичных для литературной традиции образов.

Важной составляющей этих изменений стали женские образы, отличающиеся от сложившейся традиции. Целью представленной статьи является рассмотрение новых женских образов, появляющихся в текстах XVII-XIX веков, в контексте характерных изменений в поэтических жанрах на родном языке. Эта тема позволяет обратиться к широкому пласту вопросов, связанных как с развитием корейской поэзии, так и с возрастающей ролью женской авторской и читательской аудитории. Между тем в российском и западном корееведении проблемы образности текстов указанного периода практически не изучались. Данная статья основывается преимущественно на анализе оригинальных текстов. Для глубинного анализа произведений мы опирались на труды отечественных исследователей корейской литературы (М. И. Никитиной, А. Ф. Троцевич). Для понимания контекста используются труды южнокорейских исследователей, посвященные особенностям литературы периода.

Большинство примеров оригинальных текстов взято из поэтической антологии «Песни Великого спокойствия при южном ветре» (Намхун тхэпхён-га, 1863) Художественный перевод антологии см. в [Песни Великого спокойствия при южном ветре, 2019].. Она включает в себя наиболее популярные образцы поэзии на родном языке эпохи Чосон, многие из которых относятся к текстам нового типа. Именно эта антология и тексты, впервые опубликованные в ней, рассматриваются учеными как характерные образцы новых тенденций. Большая часть текстов относится к текстам нового типа, сформировавшимся в рамках классических жанров: это «длинные сичжо» (или «повествовательные сичжо») и музыкальные каса - жанровые трансформации краткострочных сичжо и поэм-каса (репрезентативных жанров эпохи Чосон). Авторы всех рассматриваемых далее стихотворений неизвестны.

Женская лирика в жанрах сичжо и каса представляет собой достаточно новое явление для этой эпохи, связанное с расширением тематического диапазона жанров. К периоду XVI-XVII века относятся имена (и / или псевдонимы) поэтесс, творчество которых послужило формированию темы личной жизни в этих жанрах. Это и прославленные представительницы интеллектуальной элиты Син Саимдан (1504-1551), Хо Нансорхон ('VW-'?'! 1563-1589), и знаменитые кисэн Хван Чжини ( 1506-1567), Керан (Л] 15131550). В их произведениях лирическая героиня чаще всего говорит о своей разлуке с возлюбленным, ожидании новой встречи В статье не рассматриваются образцы определенного вида поэзии: «воспе-вание любви к государю» ^^. В таких произведениях чиновники в опале в поэтической форме выражают свои чувства от лица покинутой возлюблен-ным женщины.. Личные взаимоотношения служат основной темой женской поэзии в первую очередь в жанрах на родном языке В женской поэзии на ханмуне темой может становиться также тоска по родному дому, который женщина покинула, выходя замуж, трагедия в се-мье [Троцевич, 2004]. В творчестве поэтесс встречается и пейзажная поэзия [Рисунки тушью. Корейская классическая поэзия на китайском языке, 2015]..

Последующий период, рассмотрению которого посвящена данная статья, оставил значительно больше текстов, написанных от имени женщин, но при этом существенно меньше имен. Это связано с общей тенденцией к распространению анонимной поэзии, составляющей одну из особенностей поэзии периода. В результате общего культурного подъема в XVII-XVIII веках, более активную роль в литературной жизни стали играть представители средних и низших слоев населения, в частности как читатели и как авторы поэтических текстов на родном языке. В их числе было много авторов-женщин, тексты которых касаются преимущественно темы личной жизни. Появляется также лирический герой мужчина, что нехарактерно для тестов, сочиненных мужчинами в более ранний период. В статье выделены тенденции в изображении женщины, которые объясняются в контексте видоизменения литературной традиции.



Женщина как объект чувств лирического героя

Стихотворения, написанные от имени мужчины и посвященные женщине, составляют новую группу текстов в поэзии XVIII-XIX вв. Темой некоторых из этих текстов служит разлука с возлюбленной, при этом сама женщина часто не изображается. Ср:

Сян Юй пусть и выдающийся

Полководец Поднебесной,

Расставаясь с красавицей Юй,

Вздыхал и лил слезы.

А Мин Хуан пусть и выдающийся

Правитель, спасающий мир,

Расставшись с Ян гуйфей

Возле станции Мавэй, плакал.

А уж что говорить

О других мужах! [^ofl, 2008, № 184] Зд. и далее перевод наш. - А. Г..

Раскрытию смысла стихотворения служат имена из китайской истории. Получила известность история расставания правителя царства Чу Сян Юя (232-202 гг. до н. э) с его возлюбленной, наложницей, красавицей Юй, которая покончила с собой после его смерти. Известна и история любви Мин Хуана (712-755) (императора Сю- ань-цзуна), отношения которого с любимой наложницей Ян гуйфей спровоцировали возвышение ее семьи, вследствие чего Ян гуйфей погибла от рук убийцы у станции Мавэй Подробное изучение репрезентации этой истории в литературе [Сторожук, 2010]..

Введение в текст имен знаменитых имен призвано акцентировать ситуацию разлуки, с которой не могли справиться даже выдающиеся исторические личности. Это стихотворение строится на традиционном приеме использования известного имени, которое выступает как знак определенной ситуации. Новое в данном случае - актуализация его значения в непривычном контексте: новая ситуация выявляет слабости фигуры, изначально являющейся символом мощи.

Рассмотрим стихотворения, в которых образ возлюбленной лирического героя описан более подробно. Тексты, посвященные любви мужчины к женщине, могут иметь сложную композицию и строиться на системе символов и литературных намеков.

Детальное описание женщины включено в поэму-каса ЖЙ Чхун- мён-гок «Весенний сон», состоящую из двух основных частей (структурно не выделенных): первая посвящена обстоятельствам встречи лирического героя с девушкой и их любви, вторая - его тоске в разлуке.

В высоком доме с зеленой черепицей и красными перилами

Некая красавица в зеленой кофте и красной юбке

Приоткрыла окно, затянутое тонким шелком,

И показала на миг свое нефритовое личико,

Будто улыбаясь и хмурясь,

Она заигрывает со мной,

Взглядом посылает мне «осенние волны».

Прижала цинь к зеленой кофточке,

Ее исполнение мелодии чистым прекрасным голосом

Вызвало во мне страсть [Й, 2008].

Следует отметить, что детализация образа объекта страданий в разлуке и описание обстоятельств встречи характерны именно для стихотворений, написанных от имени мужчины, а «женские» стихотворения концентрируются на эмоциональной стороне ситуации РМ, 2013].

В каса «Весенний сон» описание возлюбленной соответствует литературной традиции и состоит из устойчивых выражений, большинство из которых заимствовано из китайской литературы (нефритовое личико ЕЕ - знак женской красоты, осенние волны Лй - метафора кокетства). Такие выражения употребляются в литературе на ханмуне, в прозе аналогичного периода [Троцевич, 1959], а также в классических каса, в которых женщина сетует на то, что в разлуке с милым ей некому дарить свою красоту. Пример - строки из каса Ж®ИЙ Санса-пёльгок «Тоска в разлуке» того же периода, которая считается образцом любовной поэзии на родном языке:

Дни и месяцы сами собой минуют равнодушно.

Нефритовое личико и волосы-тучи стареют тщетно [^ОИЙ, 2008].

Примечательно, что в приведенных примерах не указывается причина разлуки между лирическим героем и его возлюбленной. В каса «Весенний сон» проявляется еще одна особенность «мужских любовных текстов»: лирический герой винит в ситуации разлуки обстоятельства [Guryeva, 2012], что акцентируется в тексте посредством метафор [Гурьева, 2010].

Словно уточки-мандаринки, игравшие на чистой реке,

С криком [покинув друг друга] разлетелись.

Словно мотылек и пчела, испуганные буйным ветром,

Летели вместе, и вот их разметало [в разные стороны] [^ofl, 2008].

Во многих других текстах рассматриваемого периода проявляется тенденция «снижения стиля», - одна из важнейших характеристик сичжо нового типа (длинных и повествовательных сичжо). Такая стилистика допускает непоэтичный тон обращения к женщине, передающий попытку выяснения отношений, как в следующем примере:

Когда бегущей лошади говоришь: «тпру»,

Она останавливается, подстегиваешь - идет.

И даже свирепый тигр, живущий в глубине гор,

Если увещевать его, уходит.

А ты, девица, чья же ты за дочь,

Что сердце надрываешь людям? [^ofl, 2008, № 109].

Стихотворение строится на распространенном в сичжо приеме параллелизма, однако использованные в нем метафоры не являются распространенными: лошадь и тигр нетрадиционно не символизируют женщину. Сравнение с ними придает тексту характер бытового монолога, спонтанно уложенного в определенную метрическую картину.

Новые сичжо о женщине могут содержать также эротический подтекст, не свойственный сичжо классическим.

Села резко - узкая талия легкая и нежная.

Оправила красную юбку - прекрасна белоснежная кожа.

Села расставив ноги - приоткрывшийся красный пион

Овевается весенним ветром.

Вперед-вперед и опять назад-назад -

В горах, покрытых густым лесом,

Не звук ли крупорушки доносится? [[°Ц!, 2008, № 200].

В этом стихотворении содержатся образы, в которых подразумеваются половые органы [, 1962, с. 171]. Сближение их с образом весеннего ветра - символом мужского начала - выступает как метафора полового контакта, продублированная в следующей строке. 212

В последней строке фигурирует крупорушка - символ любовных свиданий Отметим, что эта семантика крупорушки оказывается актуальной для ко-рейской литературы начала XX века. Ср. рассказ На Дохяна (1902-1927) #^]^⁰} «Крупорушка», в котором мельница выступает как место свидания замужней героини с другим мужчиной..

Таким образом, в обоих текстах сичжо при описании женщины не используются традиционные устойчивые выражения, а стилистика обоих текстов отличается от стилистики классических сичжо. Употребление разговорных элементов и сравнений, не входящих в систему образности, принятую в художественном пространстве классических сичжо и каса, служит формированию произведений нового типа.

Женщина как динамический образ

В дальневосточной литературной традиции взаимоотношения между мужчиной и женщиной понимаются через призму взаимоотношений противоположностей инь и ян, на которых строится мироздание. Женщина соотносится со статикой, пассивностью, с замкнутым пространством, в то время как мужчина активен и динамично реализует свою активность во внешнем неограниченном пространстве.

Это понимание воплощают многие поэтические тексты, в частности, относящиеся к рассматриваемому периоду. Сама позиция женщины, находящейся в вынужденном ожидании мужчины и преимущественно ограниченной пространством дома, выражает данную ролевую модель. Этой модели соответствуют распространенные метафорические выражения и устойчивые формулы, в которых сосредоточены представления о месте женщины. Такой образ, как норю чанхва «ива у дороги и цветок у забора» (метафора кисэн, которую можно походя сломать, сорвать), передает идею пассивности, статики, зависимости. Сочетание «пустая комната, в которой я сплю в одиночестве» токсук конбан - часто обозначает женскую долю, соотнесенную с замкнутым пространством и одиночеством. Эти и другие выражения часто встречаются в сичжо и каса любовной тематики. Способом преодоления статичности в таких текстах могло выступать обращение к птице-вестнику. Чаще всего гусь (вестник в дальневосточной литературной традиции), способный преодолевать большие расстояния, мог связать женщину с возлюбленным, передавая ему весточку. Протяжные крики гуся также акцентируют тоску лирической героини в разлуке и делают птицу собеседником, способным понять ее.

Эй, гусь, что, потеряв свою пару, летит с криком при луне

На рассвете, пронизанном инеем,

По пути передай милому, что, расставшись с ним,

Жить не могу от тоски.

Пока летишь,

Будь добр, передай, что подскажет тебе душа [°О, 2008, № 39].

Однако в период XVIII-XIX вв. появляется новый образ женщины, характеризующийся динамичностью.

Даже ветер, передохнув, преодолевает его,

Даже облака, передохнув, преодолевают его.

Этот долгий перевал с длинной крепостной стеной,

С высокими скалами,

Даже горный ястреб, водяной ястреб и сизый сапсан,

Передохнув, преодолевают.

А я, если скажут мне, что милый идет,

Ни разу не передохнув, преодолею его [^ОА, 2008, № 132].

Динамичность лирической героини передана при помощи приема сравнения, который позволяет обратить внимание на невозможность описываемой ситуации. Таким образом возвращение возлюбленного мыслится женщиной как событие, способное раскрыть в ней ирреальные возможности.

Аналогичным образом динамический образ женщины в следующем длинном сичжо появляется в особом контексте:

Поднявшись к горам и рекам, в которых нет воды,

Сломаю деревья и мост настелю,

Камни положу и покачу повозку с грохотом: трах-бабах,

Засыплю также и болота,

Сравняю с землей зеленые горы в 10000 ступеней,

Опускающиеся волны изогнув - хвать - поймаю и оседлаю

И - цок-цок - поеду искать милого,

В лучах заходящего солнца над холодной водой

Ласточки туда-сюда снуют [^ofl, 2008, № 80].

Действия лирической героини здесь сводятся к устранению преград между ней и ее возлюбленным, которые, в свою очередь обозначены выражениями, часто фигурирующими в любовной поэзии в качестве помехи для возвращения милого. Ср. строки из каса ffi® Ijffi «Тоска в разлуке»:

Но вот - я в глубине зеленых гор,

что десять тысяч ступеней образуют,

Разве станет меня искать мой милый?

Или

Отчего в горах есть перевалы?

Отчего в водах есть болота? [^ОА, 2008]

Семантически существенно то, что, устраняя преграды, героиня сичжо тем самым создает переправу. Между тем переправа (водная) в архаичном слое корейской культуры часто символизирует любовную связь [Никитина, 1982, с. 71]. В этом отношении особенно важна семантика моста: в кругу мифологических представлений ступание по мосту соотносится с производительным актом [там же, c. 70-79] Такие ассоциации могут быть подсознательными. В современной культуре прослеживаются элементы указанных представлений, однако, как правило, ее представители не могут объяснить, к чему они восходят. Примером может служить обычай студенток Университета Ихва (Сеул), связанный с распо-лагавшимся у главных ворот Университета пешеходным мостом над желез-нодорожными путями. Когда под мостом проходил поезд, девушки бежали к мосту, и считалось, что девушку, ступившую на мост раньше остальных, ждут радостные события в личной жизни. (Записано автором статьи со слов преподавательницы Института корейского языка Университета Ёнсе (Сеул) Ли Кисон в 2000 г.).. Таким образом, идея преодоления разлуки развивается в тексте и на уровне содержания, и на глубинном уровне, но нереальные координаты: «горы и реки без воды» определяют нереальность всей ситуации, тщетность усилий женщины.

Обратим внимание на стилистику текста. Использование ономатопоэтических выражений, передающих действия героини (трах-ба- бах, хвать и т. д.) служит созданию активного и независимого образа лирической героини. При этом последняя строка данного сичжо - цитата из связанного с печалью о ситуации в стране стихотворения Чо Гванчжо (1482-1519) словно призвана возвращению читателя в реальный мир.

В рассматриваемом сичжо можно усмотреть также прием гиперболизации любовного чувства. Сила эмоций женщины, находящейся в разлуке с милым, выражается в масштабности ее действий, ее воображаемой способности воздействовать на основы мира - горы и воды.



Женщина как активное начало в отношениях между полами

Вместе с динамическим образом героини появляется образ женщины, которая выступает активным началом в отношениях с противоположным полом. Позиция ожидания милого сменяется независимым в эмоциональном плане положением женщины. Сравните:

Зачем ты пришел? Зачем ты пришел в комнату,

Где сплю в одиночестве?

Пришел, так пришел,

Но уйди так, чтоб следов не осталось <...> [^ofl, 2008, № 186].

Обратим внимание на употребление в этом стихотворении распространенного выражения «комната, в которой я сплю в одиночестве». В новом контексте оно уже не связано с одиночеством как таковым: читатель понимает, что это пространство служит местом тайного свидания.

Нетипичная для любовных сичжо и каса тональность может служить выяснению отношений:

Даже в нефрите есть вкрапления-изъяны.

Если я с кем-то словом перемолвилась,

Разве это значит, что он стал мне мужем?

Не умею, вывернув наизнанку душу,

Показать другому человеку [что в ней] -

Где сыщется более грустная ситуация?

Пусть хоть десять человек скажут хоть сто слов,

Сам решай, что думать [°Ц!, 2008, № 15].

Хотя сичжо представляет собой слова оправдания, последняя строка написана в поучительном тоне, что служит созданию впечатления естественного диалога, в котором нет слабой стороны. Кроме 216 того, лирическая героиня сравнивает себя с нефритом - ценнейшим в восприятии корейцев минералом, иносказательно демонстрируя, что высоко ставит себя.

Наиболее нетипичным для традиционного развития темы взаимоотношения полов становится мотив выбора женщиной возлюбленного из числа мужчин, принадлежащих другим женщинам.

О, гусь и утка,

Качающиеся на десяти тысячах синих [безбрежных] волн,

О, утки-мандаринки,

Дрофа и журавль,

Знаете ли вы или не знаете глубину вод,

Над которыми, качаясь, плаваете?

И мы также, заводя отношения с чужим возлюбленным,

Глубину разве знаем? [^ofl, 2008, № 36].

Развитием этой темы может служить аллегорическое сравнение.

На ширме нарисована кошка с расколотым передним зубом,

А перед ней - маленькая мускусная мышь.

Эх, проворная эта кошка

Собирается сцапать нарисованную мышь.

И мы тоже не пытаемся ли чужого милого

Так же сцапать? [^ofl, 2008, № 212].

В первом тексте образ «десяти тысяч синих волн» метафора морского пространства указывает на сложность взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Во втором - образ кошки соответствует негативному отношению к этому животному, которое в прошлом наблюдалось в корейской культуре, особенно в народной среде [, 1995, с. 58]. Также возникновение параллели «кошка - женщина» возможно в связи с ассоциацией между кошкой и женским началом инь [Rutt, Pratt, 1999, c. 37].

Исследовательница текстов сичжо данного периода Чхве Кюсу пишет о том, что в сичжо, входящих в антологию «Песни Великого спокойствия при южном ветре», формируется новый, более активный и «дерзкий» женский образ, на фоне которого мужчина может восприниматься как «мелкая и незначительная личность» [, 2006, с. 314].



Женщина как участница бытовой сцены

Одним из важных изменений в стихотворениях нового типа становится расширение картины мира текстов и включение в них бытовых сцен из жизни обычных людей, зарисовок с улиц и рынков.

Встречаются они и в литературе на ханмуне [ 2003]. Наибольшее распространение эти сюжеты получают в чан-сичжо. В таких текстах женщина нередко выступает участницей описываемой сцены.

Когда ехали охотиться на фазана

За горами да за облаками,

На ту лошадь, что медленно и тихо ползет,

Подобно дракону,

Я усадил свою любовь,

Чтоб той лошади дать половину нагрузки.

Подстегивая лошадь, оглянулся вокруг -

А в гуще облаков только половина луны,

Когда же все те облака разогнав,

Полную луну увижу? [^ofl, 2008, № 57].

Стихотворение носит сугубо бытовой характер, и женщина выступает здесь как пассивная участница, по сути, элемент описываемой сцены. Примечательно, что лирический герой обозначает ее при помощи слова саранъ «любовь», которое традиционно не употреблялось в литературе, поскольку выражению чувств, как правило, служили устойчивые выражения и метафоры. Использование этого слова, тем не менее, не связано с эмоциональным фоном стихотворения, которое, по сути, вообще не относится к любовной тематике. Мужчина и женщина в таких текстах проводят время вместе, но их отношения не являются предметом описания.

В ряде сичжо женщина вовлечена в беседу на улице, на рынке. Таких стихотворений, начинающихся с обращения # тэктыре «Эй, женщины», немало, и в большинстве случаев, сам диалог женщины с продавцом или ремесленником становится основной темой стихотворения.

Некоторые тексты могут содержать и скрытый смысл.

- Эй, женщины, покупайте дрова!

- А почем вязанка твоих дров?

- За одну вязанку дров беру один маль риса,

За одну вязанку сухих дров - пять тве риса Маль - мера веса (примерно 18 кг). Тве - мера измерения сыпучих матери-алов (примерно 1,8 литра)..

Если сложить - будет маль и пять тве.

Купите и попробуйте поджечь -

[Мои дрова] хорошо разгораются.

- Если и вправду так, буду приходить почаще [Ж^ОЛА 2008, № 142].

Южнокорейский исследователь Сон Мугён трактует слова продавца о жаре дров как указание на мужскую силу, усматривая здесь эротический намек: продавец иносказательно приглашает женщину на свидание Автор благодарен профессору Сон Мугёну за консультации..

Следует отметить, что использованная в этом тексте метафора нетипична для корейской поэзии на родном языке эпохи Чосон: традиционно знаком любовной связи служила вода или переправа (что восходит к архаичному слою корейской культуры) или же облака и дождь (как аллюзия китайскую легенду об Ушаньской фее). В то же время жар и огонь чаще всего фигурируют в качестве метафоры любовных страданий.

Разлука становится огнем,

Разожжешь ее - печень разрывается.

Хорошо бы, если бы слезы стали дождем,

Да потушили горящий огонь,

<...> [Ж^ОШ 2008, № 61].

Возвращаясь к анализируемому сичжо, обратим внимание на позицию женщины. Она активно вступает в диалог с продавцом дров, понимая намек, принимает приглашение и выражает намерение приходить к нему регулярно.

Отметим, что в прозе активный образ женщины можно найти в произведениях более раннего периода. Так, в знаменитом романе Ким Манчжуна (1637-1689) АЖ Куунмон «Облачный сон девяти», большинство женских персонажей весьма активны. Они «играют» с героем, устраивая розыгрыши, в частности обман с переодеваниями, притворяются, некоторые из них сами инициируют отношения с ним. Отметим, что нередко эта «игра» строится на знании литературных метафор, которые не были бы восприняты неначитанным персонажем [, 2013]. Также и в рассматриваемых поэтических текстах метафора выступает важным элементом описания взаимоотношений между полами и выражения эмоций.



Заключение

Рассмотрев характерные примеры новых женских образов и новых контекстов, в которых они выступают, мы можем сказать, что их специфика соответствует общим особенностям литературы данного периода как переходного этапа к современным литературным формам. Снижение стиля, новые приемы, нетипичные образы и сравнения, нехарактерные для традиции сочетания, - это основные черты представленных выше примеров. Некоторые из этих элементов (метафоры физиологического характера, упрощенные образы и сниженный стиль) не соответствуют требованиям, традиционно предъявляемым в Корее к литературе.

Необходимо сделать акцент на том, что новые тексты помещались в сборники вместе с классическими текстами. Первым и репрезентативным сборником такого типа считается антология «Песни Великого спокойствия при южном ветре», из которой мы использовали примеры в статье. Кроме того, в одном и том же тексте могут сочетаться «высокие» литературные и «низкие» разговорные элементы, художественное и бытовое, изысканное и вульгарное. Это один из признаков постепенного выхода за рамки требований, которые прежде строго предъявлялись по отношению к классическим жанрам. Поэзия стала достоянием широких читательских и авторских слоев. Рассматриваемые тексты иллюстрируют важнейшее для истории корейской культуры явление: сдвиг в восприятии поэзии и литературы в целом. Переосмысление понятия литературы, в свою очередь, подготавливает почву для перехода к современной литературе. Изменения женских образов и новые тенденции в женской лирике сопряжены с определенными социокультурными основаниями для их возникновения. Изучение читательской культуры и творчества женщин - часть исследования широкой проблематики, имеющей междисциплинарный характер.



Список источников

1. Троцевич А. Ф. История корейской традиционной литературы (до XX в.). Санкт-Петербург: Издательство СПбГУ, 2004.

2. Иванова В. И. Новая проза Кореи. М.: Наука, 1987.

3. Гурьева А. А. Антология традиционной корейской поэзии «Намхун тхэпхён-га (Песни Великого спокойствия при южном ветре)» (по ксилографу из коллекции Института Восточных Рукописей РАН: дис.... канд. филол. наук. Санкт-Петербург, 2012.

4. Песни Великого спокойствия при южном ветре: пер. с кор. А. А. Гурьевой. Санкт-Петербург: Гиперион, 2019.

5. Рисунки тушью. Корейская классическая поэзия на китайском языке: пер. с кит. А. А. Гурьевой, Л. В. Ждановой, Ю. Л. Кроля, Л. Н. Меньшикова, А. Ф. Троцевич. Санкт-Петербург: Гиперион, 2015.

6. Сторожук А. Г Три учения и культура Китая: конфуцианство, буддизм и даосизм в художественном творчестве эпохи Тан. Санкт-Петербург: Береста, 2010.

7. Троцевич А. Ф. Особенности языка и стиля «Повести о Чхунхян» // Корейская литература: сб. статей. Москва: ИВЛ, 1959. С. 62-88.

8. Guryeva A. A. Korean Vernacular Poetry in the 18^th and 19^th Centuries: “Male” and “Female” Poems // St. Petersburg Annual of Asian and African Studies. St. Petersburg. 2012. Vol. 1. Pp. 129-145.

9. Гурьева А. А. О некоторых особенностях корейской любовной поэзии на родном языке второй половины эпохи Чосон (на примере поэм-каса «Тоска в разлуке» и «Весенний сон») // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета. Серия 9. 2010. Вып. 4. C. 214-224.

10. Никитина М. И. Древняя корейская поэзия в связи с ритуалом и мифом. Москва: Наука, 1982.

11. 3# [Hanguk munhwa sangjing sajeon (1995) = Encyclopedia of Symbols of Korean Culture). Seoul: Dong-A.

12. Rutt R., Pratt K. Korea, a Historical and Cultural Dictionary // Curzon, University of Durham, 1999.

References

1. Trotsevich, A. F. (2004). Istoriya koreiskoi traditsionnoi literatury (do XX v.) = History of Korean Traditional Literature (till 20^th cenuy). St. Petersburg: St. Petersburg State University Press. (In Russ.)

2. Ivanova, V. I. (1987). Novaya proza Korei = New Prose of Korea. Moscow: Nauka. (In Russ.)

3. Park, Ae-kyuong (2008). Hangukkojeon siga-eui geundaejeok byeongjeon gwajeonyeongu = A Study on the modern transformation of Korean classical songs and poetry. Seoul: Seomyeong chulpan (In Korean)

4. Guryeva, A. A. (2012). Antologiya traditsionnoi koreiskoi poezii “Namhun taepyeong-ga (Pesni Velikogo spokoistviya pri yuzhnom vetre)” (po ksilografu iz kollektsii Instituta Vostochnyh rukopisei RAN) = Anthology of Traditional Korean Poetry “Namhun taepyeong-ga (Songs of the Great Peace at South Wind)” (based on the block-print from the Institute of Oriental Manuscripts, RAS). PhD in Philology. St. Petersburg. (In Russ.)

5. Pesni Velikogo spokoistviya pri yuzhnom vetre (2019). = Songs of the Great Peace at South Wind, transl. from Korean by A. A. Guryeva. St. Petersburg: Hyperion (In Russ.)

6. Risunki tush'yu (2015). Sketches in Ink): transl. from Chinese by A. A. Guryeva, L. V. Zhdanova, Yu. L. Krol, L. N. Men'shikov, A. F. Trotsevich. St. Petersburg: Hyperion. (In Russ.)

7. Guryeva, A. A. (2013). Ku Un Mong-gwa Namhun taepyeong-ga-eui yeoseong inmul, geu bigyo-eu ilmyeon = Female characters in Ku Un Mong novel and Namhun taepyeong-ga anthology: an attempt of comparison. Munheon-gwa haeseok (pp. 139-146). Vol. 64. Seoul: Munheon-gwa haeseok-sa

8. Storozhuk, A. G. (2010). Tri ucheniya i kul'tura Kitaya: konfutsianstvo, buddizm, daosizm v hudozestvennom tvorchestve epoi Tan = Three Teachings and Chinese Culture: Confucianism, Buddhism, Taoism in Artistic Works of Tang. St. Petersburg: Typography Beresta. (In Russ.)

9. Trotsevich, A. F. (1959). Osobennosti yazuka i stilya “Povesti o Ch'unhyan” = Features of Language and Style of the “Story of Chunhyang”. Koreiskaya literatura (pp. 62-88). Moscow: IVL (In Russ.)

10. Guryeva A. A. Korean Vernacular Poetry in the 18^th and 19^th Centuries: “Male” and “Female” Poems. St. Petersburg Annual of Asian and African Studies. 2012. Vol.1. Pp. 129-145.

11. Guryeva, A. A. (2010). O nekotoryh osobennostyah koreiskoi lyubovnoi poezii na rodnom yazyk vtoroi poloviny epohi Choson (na primere poem kasa “Toska v razluke” i “Vesennii son”) = On Some Features of Korean Love Poetry in Vernacular of Joseon Period (basing on the kasa-poems “Longing in Separation” and “Spring Sleep”). Vestnik of Saint-Petersburg University. Series 9, 4, 214224. St. Petersburg: Saint Petersburg University Press. (In Russ.)

12. Nikitina, M. I. (1982). Drevnyaya koreiskaya poeziya v svyazi s ritualom i mifom = Ancient Korean poetry in Relation with Ritual and Myth. Moscow: Nauka. (In Russ.)

13. Rutt Richard, Pratt Keith. Korea, a Historical and Cultural Dictionary. Curzon, University of Durham, 1999.

14. Choe, Gyusu. (2006). Namhun taepyeong-ga sojae sijo-e natanan yeoseong inmulsang-eui teukjingjeok gyeonghyang-gwa eumi = Characteristic tendencies in representation of female characters in sijo of Namhun taepyeong- ga and their meaning. Hanguk yeoseong munhak yeongu (pp. 290-317). Vol. 12. Seoul. (In Korean)

15. Hur, Kyoung-jin (2003), Joseonhugi hanmunhak-e natanan sangeop munhwa = Commercial Culture in Chinese Classics during the Latter half of the Choson Dynasty. The Dong Bang Hak Chi The Journal of Korean Studies, (pp. 173229). Vol. 120. Seoul: Institute of Korean Studies, Yonsei University.

Размещено на Allbest.ru