"Ташкентский фронт" (на материале фольклорной повседневности и литературы)

Размещено на http://www.allbest.ru/

«ТАШКЕНТСКИЙ ФРОНТ» (НА МАТЕРИАЛЕ ФОЛЬКЛОРНОЙ ПОВСЕДНЕВНОСТИ И ЛИТЕРАТУРЫ)

Э.Ф. Шафранская

Аннотация

Примерно полтора века Ташкент входил в зону российской государственности, за это время топоним Ташкент обогатил русский язык рядом фразеологических выражений, например, еще в XIX в. возникло, благодаря М. Е. Салтыкову-Щедрину, ироническое словосочетание «господа ташкентцы». В немалом ряду «ташкентских» фразеологических единиц стоит «ташкентский фронт». На материале мемуарной и художественной литературы (дневников и воспоминаний Вс. Иванова, К. Чуковского, Л. Чуковской, Е. Мелетинского, повествований В. Некрасова, К. Симонова, Н. Громовой), а также фольклора и мифологии повседневности в статье рассмотрен контекст бытования этой фразеологической единицы, рождающей как ее составные детали («ташкентские ордена», «ташкентские партизаны»), так и неоднозначные толкования (реальное приближение «немца» к Ташкенту; спасительный локус и трудовой фронт). В контексте повести Константина Симонова «Двадцать дней без войны» и архивных романов Натальи Громовой рассмотрен травматический этап в биографии советского поэта Владимира Луговского, обвиненного современниками в уклонении от участия в войне на «ташкентский фронт». В статье упомянуто также имя Николая Каразина -- в виде паттерна среднеазиатских войн, значимое как для писателя Симонова, так и исторического и культурного метатекста.

Ключевые слова: Ташкент, эвакуация, Великая Отечественная война, «ташкентский фронт», навет, Владимир Луговской, Константин Симонов, Николай Каразин.

Abstract

Eleonora F. Shafranskaya

“TASHKENT FRONT” (BASING ON FOLKLORE DAILY LIFE AND LITERATURE)

For about a century and a half, Tashkent was part of the region of Russian statehood. During this time, the toponym Tashkent has enriched the Russian language with a number of phraseological expressions. For example, back in the 19th century, the ironic phrase “gentlemen of Tashkent” arose thanks to Saltykov-Shchedrin. In a considerable number of “Tashkent” phraseological units we meet the “Tashkent front”. The present paper appeals to this precedent text, a kind of slander that appears during the Great Patriotic War. On the basis of memoir and fiction (diaries and memories of Vs. Ivanov, K. Chukovsky, L. Chukovskaya, E. Meletinsky and narratives by V. Nekrasov, K. Simonov and N. Gromova), the author considers this phraseologism in its existence context that gives rise both to its component parts (“Tashkent medals”, “Tashkent partisans”) and ambiguous interpretations (the real approach of the “German” to Tashkent, the rescuing locus and the labor front, the recent military past). In the context of K. Simonov's short novel “Twenty days without war” and N. Gromova's archival novels, the author examines a traumatic stage in a biography of the Soviet poet V. Lugovsky accused by his contemporaries of dodging the war on the “Tashkent front”. The study also mentions the name of Nikolai Karazin -- in the form of a pattern of Central Asian wars, significant both for the writer Simonov and for the historical and cultural meta-text.

Keywords: Tashkent, evacuation, Great Patriotic War, Tashkent front, slander, Vladimir Lugovsky, Konstantin Simonov, Nikolai Karazin.

Топоним Ташкент в дискурсе ХХ в. превращается в коннотативное собственное имя (см.: [16, с. 327-329]). Помимо растиражированного «Ташкент -- город хлебный», песенного «столица дружбы и тепла», лексема «ташкент» превращается в топонимический апеллятив в значении «жара» («...предложил отдохнуть возле маленького костерка <...> вообще ташкент будет.» [9, с. 66]; «Снимай клифт, тут у нас “ташкент”! -- сказал один из хозяев нар» [7, с. 310] -- действие происходит в бараке пересыльной тюрьмы в Сибири, сидельцы обращаются к вновь прибывшему).

Некоторое время (со времен вхождения среднеазиатских территорий в Российскую империю, получивших название Туркестанский край, и до провозглашения советской власти) лексемой «ташкентцы» (катойконим от топонима Ташкент) называют хапуг, нуворишей, аферистов: «господа ташкентцы», «нахалкиканец из-за Ташкенту», «ташкентские цивилизаторы», «ташкентские рыцари» (см.: [24]). Позже официальный дискурс старается забыть это обидное значение слова «ташкентцы», до такой степени, что некоторые пользуются щедринскими «господами ташкентцами» совсем в ином, порой прямо противоположном щедринскому смысле (например: [3]).

Ташкентский навет

Во время Великой Отечественной войны появляется новая фразеологическая единица, образованная от топонима Ташкент, с неблаговидным смыслом, бытующая до сих пор¹, -- «ташкентский фронт». (О мифах и легендах русских националистов второй половины ХХ в., в репертуар которых входит и широко популярная легенда о «ташкентском фронте», пишет Николай Митрохин, см.: [14, с. 70-72].) В свою очередь, «ташкентский фронт» порождает целый комплекс фразеологических единиц, объединенных общим компонентом и семантикой: «ташкентские партизаны», «ташкентские ордена», «оборона Ташкента», «ташкентские сидельцы», «боец ташкентского фронта». Сопряженный с массовой эвакуацией советских граждан в Ташкент, этот прецедент, конечно, продукт фольклора. В дискурсе ХХ в. и по сей день существует благодарность городу, приютившему более миллиона эвакуированных, а также заводов и фабрик, театров и учебных заведений и т д., однако никакого мема или афоризма эта спасительная роль города времен войны не порождает. Напротив, появляется осуждающая, цинично-ироничная фразеологическая единица -- в адрес тех, кто укрывается в Ташкенте, в то время как другие сражаются на фронтах родины, -- потому и фронт ташкентский.

С одной стороны, «ташкентский фронт» трактуется как род навета, антисемитского по сути Я (автор статьи. -- Э. Ш.) была свидетелем недавней (2010-е гг.) бытовой сценки в подмосковном городе: мясная лавка, украшенная по случаю Дня Победы плакатами и ленточками; входит покупатель, моложавый мужчина, и обращается к продавцу: «С праздничком! Ты ж воевал?» И продавец, и покупатель, судя по возрасту, явно не воевали. «Было дело.» -- «Не на 5-м ли ташкентском фронте?» См., например, запись блогера iguanodonna в Живом журнале от 22.01.2007. (дата обращения: 27.02.2020).. Достаточно забить в интернет-поисковики это словосочетание, как выходят статьи, форумы, блоги -- с акцентом на антисемитский паттерн этого «фронта», якобы там, в Ташкенте, укрывались одни евреи, не желавшие воевать. Встречаются материалы, как опровергающие этот посыл (с перечнем евреев-бойцов), так и подтверждающие. В нашу задачу не входит разоблачение самой интенции словосочетания «ташкентский фронт», однако стоит заметить, что бытование в таком значении, безусловно, представляется антисемитским дискурсом, который неистребим в мифологии повседневности. Стоит отметить, что участников-евреев в войне 1941-1945 гг. значится не больше и не меньше (в процентном отношении от этнического состава), чем других этносов бывшего Советского Союза.

Нас сотни тысяч, жизни не жалея,

В Ташкенте все продавалось и покупалось, многие жили спекуляцией, в том числе за счет своего служебного положения. В мединституте за деньги получали хорошие отметки (помню одну студентку, которая плакала, что она бедна и ей надо очень стараться); в САГУ САГУ -- Среднеазиатский государственный университет. были случаи получения справок о присвоении кандидатской степени блатным образом (я знал потом одного такого человека). Помню инженера, который собирался купить себе место в пивном ларьке, его возлюбленную, преподавательницу английского, спекулировавшую тканями. Когда во время войны человека подозревали, что он получил ордена по блату или за деньги, ему говорили: «Ташкентские у тебя ордена!» [13, с. 507].

Один из локусов Ташкента -- Тезиковка, вошедший в мифологию повседневности ХХ в. не без помощи писателей, тоже вписан в пространство «ташкентского фронта». Тезиковка -- блошиный рынок. На Тезиковке времен войны продаются ордена. Набрав это слово в поисковой Сети, получаешь наиболее частотный текст: «На Тезиковке можно было купить все». И каждый автор, цитирующий этот прецедентный текст, ссылается на А. И. Солженицына, уточняя: из повести «Раковый корпус». Но в этой повести А. И. Солженицына Тезиковка не упоминается ни разу! Однако авторство нобелевского лауреата прочно связывают с этим топонимом -- яркое подтверждение самостоятельной энергии фольклорной действительности. Эта фраза (скорее, ее смысл) действительно принадлежит А. И. Солженицыну, но прописана она в романе «В круге первом» (в главе 42):

Клара! Вы жили в Ташкенте, были на Тезиковом базаре и спрашиваете -- где! Я еще и орден Красного Знамени хотел себе купить, двух тысяч не хватило, у меня на руках восемнадцать было, а он уперся -- двадцать и двадцать.

...Позавчера Севастополь сдали, а он формироваться собрался... Ждут тебя в Ташкенте не дождутся» [15, с. 27].

Естественно, высказываются только те, у чьих отцов профессия яркая, конкретная: шофер, офицер, токарь. У Савицкого, я знаю, отец начальник, какой-то большой человек в наркомате, но Савицкий молчит, что тут можно сказать, начальник -- это ведь не профессия. Кто-то вдруг говорит: «Погиб». Я тоже влезаю: «Да-да, и у меня погиб», -- хотя меня-то как раз никто и не спрашивал. Но тут наступает очередь Самойлова.

Мой отец Исаак Борисович Берман ушел на войну в июле 1941-го. Вернулся в 1946-м. Медали почему-то не надевал, но по каким-то особым, очень редким случаям прикалывал на пиджак наградные планки. О войне не рассказывал, да я почему-то особо и не расспрашивал. Однако моя первая дворовая драка (лет в шесть, наверное) была связана с войной: кто-то из ровесников во дворе прокричал мне, что «все жиды во время войны отсиживались в Ташкенте» [2].

Фольклорист и антрополог Александра Архипова публикует в фейсбуке пост Архипова А. Запись в Фейсбуке от 22 января 2020 г. (дата обращения: 22.02.2020). с пересказом архивной записи 1945 г., где речь идет о людях, возвращающихся из эвакуации и вынужденных решать «квартирный вопрос» в коммунальных баталиях. Недовольство против евреев, вселяющихся в свою квартиру, занятую за время их отсутствия в эвакуации, выливается на улицу. Подвыпившие «пострадавшие» нападают с криками «ташкентский партизан» на первого встречного -- как им кажется, еврея. «Еврей» оказывается сотрудником НКВД. Он, не стерпев оскорбления, бежит за формой и пистолетом -- в итоге разыгрывается кровавая драма. (О послевоенных городах, в которых распространяются антисемитские слухи, в том числе о Ташкенте, см.: [1, с. 346].)

Лидия Чуковская по дороге в ташкентскую эвакуацию записывает, как, навещая Анну Ахматову в другом вагоне, более комфортабельном, куда ее приглашают Маршак и Квитко, слышит от пассажира, направляющегося туда же и по тому же поводу: «Я бы тех жидов Гитлеру оставил, нехай он их всех в землю закопает живыми!» [21, с. 255], на что Анна Андреевна реагирует: «Таких надо убивать!» [21, с. 255].

Итак, «ташкентский фронт» -- антисемитский навет, однако в восприятии очевидцев, современников тех военных событий, у «ташкентского фронта» присутствует и другой, ныне ушедший смысл: молва военного времени предполагает(!) вполне возможным реальный ташкентский фронт. Об этом говорят воспоминания, дневниковые записи, фрагменты художественных текстов.

Так, Константин Симонов в повести «Двадцать дней без войны» устами персонажа сообщает о приближении к Ташкенту вражеских сил:

Губер еще в первое утро, когда мылись в бане, говорил о диверсионной группе, сброшенной немцами осенью в песках под Чарджоу, чтобы взорвать единственный железнодорожный мост через Амударью, перерезав эту нефтяную нитку из Красноводска. Группу сбросили слишком далеко в песках. И ее там же, в песках, и встретили, когда ей оставались сутки ходьбы до моста... [17, с. 306].

Всеволод Иванов Иванов, Всеволод Вячеславович -- писатель, драматург., находясь в эвакуации в Ташкенте, фиксирует в дневниковых записях слухи, отсылающие к буквально понимаемому «ташкентскому фронту». Вот эти непосредственные свидетельства:

В машине комиссар, часто повторяя слова “как правило”, рассказал о шпионе, которому немцы дали три тысячи рублей и направили в Ташкент, где и должен он встречать авиадесант; о девушке с Украины, которая прошла трехмесячные курсы шпионажа; о заградительных отрядах, а затем об убийстве: на окраине жила семья, двое взрослых и двое детей, пяти-шести лет, вечером соседи их видели, а утром встают, двери, ставни заперты и в 9 часов и в 10 -- тоже. Подождали 11-ти и позвали милицию. Оказалось -- горло у обоих детей перерезано, а муж и жена -- висят. Двери заперты изнутри. Собака ничего не обнаружила. На столе рукой жены написанная записка: “детей прошу отдать на воспитание, лучше всего одиноким”. Причины не открыты [8, с. 130] (запись от 06.09.1942).

Крайнов высказал предположение, что немецкие аэроцистерны, может быть, заброшены в пустынях, окружающих Ташкент. Самолеты снизятся, зарядятся и прилетят в Ташкент. А здесь заборы глиняные, дома тоже -- все и посыпется. Затем самолеты снизятся опять в пустыне, зарядятся и улетят. Зенитной защиты в городе нет [8, с. 135] (запись от 14.09.1942).

Слухи слухами, однако они проникают уже и в официоз: «Погодину Погодин, Николай Федорович -- драматург., перед отъездом, сказал Берестинский Берестинский, Михаил Исаакович -- сценарист, писатель., поднимая бокал: -- Скажи в Москве, что бы ни случилось, Ташкент врагу не сдадим -- Никому» [8, с. 100] (запись от 29.06.1942).

Не все благодушно настроены к эвакуированным переселенцам (как сообщает пропагандистский дискурс). Еще на подходе к Ташкенту поезд с эвакуированными встречают «бомбежкой». Пишет Лидия Чуковская: «Я оттолкнула Анну Андреевну от окна -- мальчики-узбеки швыряют камни в наш поезд с криками: “Вот вам бомбежка!” Камень ударился в стенку вагона» [21, с. 256] (запись от 09.11.1941).

Военная тыловая повседневность активно подпитывает бытование «ташкентского фронта». Помимо дневниковых записей Всеволода Иванова, на ту пору ташкентца, это подтверждает и Корней Чуковский, возвращающийся в поезде из Ташкента: «:.. .теперь слово РОЭ РОЭ -- медицинская аббревиатура: реакция оседания эритроцитов, прежнее название одного из параметров анализа крови, неспецифический показатель воспаления. имеет новое значение: Резкое Отсутствие Энтузиазма (к участию в Отечественной войне)» [22, с. 65] (запись от 21.01.1943); «Лейтенант, помешанный на том, что никто не идет защищать Родину, убил какого-то узбекского поэта, соседа по дому» [8, с.130] (запись от 7.09.1942), а также Елеазар Мелетинский, бывший в военную пору жителем «столицы тыла»:

Кстати, узбеков-мужчин было немало на улицах Ташкента. (речь идет о военном времени. -- Э. Ш.). Для них имелись какие-то особые льготы. <...> Про Красноусова А. М. Красноусов -- декан филологического факультета САГУ в 1942-1944 гг. рассказывали, что он мотался по провинции, агитируя молодых узбеков поступать в университет: “Броню хочешь?!” [13, с. 510].

Владимир Луговской

В ташкентском тылу пребывают сотни известных публичных людей, но козлом отпущения, «сражавшимся» на «ташкентском фронте», суждено стать лишь Владимиру Луговскому. Этому прецеденту и его рефлексии посвящена повесть Константина Симонова «Двадцать дней без войны» -- именно она (и снятый по ней кинофильм) позволяет говорить о том, что фразеологическая единица «ташкентский фронт» много шире антисемитского навета.

Любовница Л. Под «Л.» имеется в виду Владимир Луговской. Так выглядит, в восприятии Вс. Иванова, Е. С. Булгакова. умирает от рака. Л. живет с ней потому, что она врач и вспрыскивает ему нечто, избавляющее его от призыва. Вторую свою любовницу Л. -- в стихах -- сравнивает с “Еленой Троянской”, и это -- заношенная и заерзанная баба, отвратительная, как давно немытая перчатка¹¹ [8, с. 167] (запись от 22.10.1942).

Имея в виду судьбу Луговского, К. Симонов пишет о своем персонаже Вячеславе: Было не с ним одним; было и с другими такими же сорокалетними, как он. И на фронт не ездили, а просто эвакуировались, уехали. Приняли близко, некоторые даже слишком близко, к сердцу советы сберечь себя для литературы и получили разные брони. Но другим как-то забыли это, спустили -- кому раньше, кому позже. А ему -- нет, не забыли! Слишком уж не сходилось то, чего от него ждали, с тем, что вышло... [17, с. 211].

Оба симоновских персонажа, приятели Вячеслав и Лопатин, умалчивая о беде, случившейся с одним из них, вслух рассуждают о ситуации-перевертыше, «наоборот». Вспоминают некоего поэта П. А., которого ругали и «били» до войны «за все, что бы он ни написал. И за идеализм, и за пацифизм, и за псевдогуманизм, и еще черт знает за что! И просто за некоторые странности его письма» [17, с. 268]. Вот уж он точно должен быть в эвакуации, или на «ташкентском фронте». Но, к всеобщей неожиданности, оказывается в действующей армии и получает прозвище «Тушин». Это тот самый толстовский Тушин, которому ничего не приказывают, «куда и зачем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченко, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню» [19, с. 221].

Лопатин сначала мучительно думает, а потом терзает Вячеслава своими сопоставлениями, предполагая таким способом вывести его из морального ступора:

Лопатин говорил все это, ощущая жестокий для Вячеслава смысл сказанного, но все равно говорил. Да, вот так оно все вышло с тем, другим человеком, и пусть слушает, терпит, раз спросил. <...> почему от него нельзя было ждать, что пробьет час -- и станет “Тушиным”? [17, с. 268-269].

С Марией Иосифовной (Белкиной. -- Э. Ш.) мы долго говорили о страхе и его природе. И тогда, слушая ее, я вдруг отчетливо поняла, что для того, чтобы спастись и преодолеть страх, Луговскому надо было преодолеть еще больший страх. Он же читал там снова и снова «Мастера и Маргариту». а там опять о том же: трусость -- главный из пороков. И тогда он стал писать свою книгу, книгу поэм «Середина века» -- писал, как умел, как мог, абсолютно честно, а главное, полностью обнажая себя. А Елена Сергеевна (Булгакова. -- Э. Ш.) печатала ее на машинке, видя, что он спасается, и ей было уже не так страшно за него [5, с. 121].

Она предполагала, что из-за Тарасенкова -- тот был его старинным приятелем по журналу «Знамя», с первых дней войны -- на фронте. Луговскому было бесконечно стыдно перед ней. Он много раз возвращался к истории своего «бегства». Все пытался ей объяснить, что та катастрофа, когда он увидел не войну, а настоящий ад, изменила его абсолютно. Он не знал, что делать дальше, как ему быть с собой таким, каким он стал. Но теперь в его словах не было наигрыша, актерства. Тут надо добавить в его защиту, что он был комиссован, признан больным [5, с. 118].

Луговской пишет из Ташкента Александру Фадееву в 1942 г.: Болезнь моя для санатория с белыми кроватями и разнообразными птичками, а не для сурового времени войны. Поэтому (плюс страшноватая обстановка дома) я до последнего времени чувствовал себя все хуже, стал закатывать припадки и испытывать чертовскую слабость. <...> ... Вообще работаю с трудом, превозмогая слабость, но упорно [4, с. 107].

И ему же в 1943 г.: Очень трогательно звал меня в Москву Костя Симонов, который у меня жил, и другие добрые люди. <...> Хотя на недавнем переосвидетельствовании дали мне 3 статьи вместо 2-х прежних и болезнь прогрессирует, но душевная направленность уже не так боится трудностей [4, с. 246].

Этапы переживаний личной драмы отражены в поэме Луговского «Середина века», которую он начинает писать в Ташкенте:

-- Ты уезжаешь, милый?

Истоки «ташкентского фронта»

Надо заметить, что фразеологическая единица «ташкентский фронт», со всеми ее фольклорно-мифологическими обертонами, могла возникнуть именно в пору Великой Отечественной войны, в парадигме «фронт -- тыл», т е. в удаленности среднеазиатских территорий от фронтовых локусов. Однако не так давно (для Константина Симонова и Владимира Луговского) эти среднеазиатские территории были вполне боевыми и фронтовыми, о чем впрямую упоминает Симонов -- устами Вячеслава Викторовича и Лопатина:

-- А помнишь, какая жара стояла в Пянджикенте Пянджикент -- город в Средней Азии. тогда, в тридцать четвертом году?

И, что немаловажно, повесть К. Симонова содержит одно из первых упоминаний в советское время, после намеренного забвения в 30-е гг., имени «Каразин», ставшего в истории русской литературы символом тех первых Туркестанских походов (см.: [25]). Когда симоновский Лопатин прибывает в Ташкент, он попадает в квартиру, в интерьере которой по стенам развешены акварели.

Старая Средняя Азия! Арбы, верблюды, караваны, всадники, лошади. Под двумя акварелями, висевшими пониже, на одной из которых был изображен пригнувшийся к луке седла казак с нагайкой, а на другой -- табун, Лопатин разобрал подпись: «Каразин», -- и вспомнил, как в молодости читал полные занятных подробностей книжки этого превосходного акварелиста, участника туркестанских походов [17, с. 237-238]. проза ташкентский фронт военный

1) респонденты, причастные к Ташкенту (проживающие там ныне, проживавшие прежде, бывшие в эвакуации) о «ташкентском фронте» не знают;

2) респонденты, проживающие в России и Украине, знают;

3) часть респондентов ссылается на Интернет (знают) и на сетевые баталии, посвященные войне (там, как правило, звучит антисемитская направленность «ташкентского фронта»).

Ушедшая, или уходящая, из устного обихода фразеологическая единица «ташкентский фронт» тем не менее должна быть зафиксирована как факт истории языка и повседневной культуры военной и послевоенной поры. Если нынешнее поколение тридцати-сорокалетних не может продолжить фразу «Ташкент -- город... (хлебный)», входящую в корпус русских фразеологизмов, то о «ташкентском фронте», тем более, знают немногие. А это факт не только языковой и фольклорный, но и исторический, без него вряд ли будут поняты многие человеческие судьбы и литературные тексты.

Список литературы

1 Архипова А., Кирзюк А. Чужак в советской стране // Архипова А., Кирзюк А. Опасные советские вещи: городские легенды и страхи в СССР. М.: Новое литературное обозрение, 2020. С. 307-374.

2 Берман Б. Оставьте в покое // Взгляд: Деловая газета. 2013. 26 апреля. (дата обращения: 22.02.2020).

3 Голендер Б. А. Мои господа ташкентцы: История города в биографиях его знаменитых граждан. Ташкент: Infocom.uz., 2007. 264 с.

4 Громова Н. А. Эвакуация идет... 1941-1944. Писательская колония: Чистополь. Елабуга. Ташкент. Алма-Ата. М.: Совпадение, 2008. 447 с.

5 Громова Н. А. Ключ. Последняя Москва // Н. А. Громова Пилигрим. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2016. С. 79-380.

6 ДандесА. Фольклор: семиотика и/или психоанализ: сборник статей / пер. с англ.; сост. А. С. Архипова. М.: Восточная литература, 2003. 279 с.

7 Демидов Г. Оборванный дуэт: Рассказ // Есть всюду свет. / сост. С. С. Виленский. М.: Возвращение: Музей ГУЛАГа, 2012. С. 302-333.

8 Иванов Вс. Дневники. М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2001. 492 с.

9 Кабаков А. А. Московские сказки. М.: Вагриус, 2005. 301 с.

10 Карабчиевский Ю. Жизнь Александра Зильбера / пер. А. Карив. М.: Мосты культуры, 2001. С. 147-367.

11 Луговская Т. А. Как знаю, как помню, как умею: Воспоминания, письма, дневники. М.: Аграф, 2001. 384 с.

12 Луговской В. А. Середина века: Книга поэм. М.: Сов. писатель, 1965. 348 с.

13 Мелетинский Е. М. Избранные статьи. Воспоминания / отв. ред. Е. С. Новик. М.: Изд-во РГГУ, 1998. 576 с.

14 Митрохин Н. Русская партия: Движение русских националистов в СССР. 19531985 годы. М.: Новое литературное обозрение, 2003. 624 с.

15 Некрасов В. П. В окопах Сталинграда. М.: Панорама, 2000. 512 с.

16 Отин Е. О. Словарь коннотативных собственных имен. Донецк: Юго-Восток, 2004. 410 с.

17 Симонов К. М. Двадцать дней без войны // Симонов К. М. Собр. соч.: в 10 т М.: Худож. лит., 1982. Т 7: Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина): роман в 3 ч. С. 183-348.

18 Солженицын А. И. В круге первом: Роман. Кн. 1 // Солженицын А. И. Малое собр. соч.: в 7 т М.: ИНКОМ НВ, 1991. Т 1. 352 с.

19 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: в 90 т. / под общ. ред. В. Г. Черткова. М.; Л.: Худож. лит, 1937. Т 9. 517 с.

20 Хазан И. «Мы евреи» Маргариты Алигер и ответ Михаила Рашкована // Isralove. org. (дата обращения: 22.02.2020).

21 Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой: в 3 т М.: Время, 2007. Т 1: 19381941. 592 с.

22 Чуковский К. И. Дневник: в 3 т М.: ПРОЗАиК, 2011. Т 3: 1936-1969. 640 с.

23 Шафранская Э. Ф. Ташкент Мелетинского // Антропологический форум. 2007. № 7. С. 441-454.

24 Шафранская Э. Ф. Резонансный контекст одной щедринской метафоры // Вопросы ономастики. 2014. № 2 (17). С. 78-92.

25 Шафранская Э. Ф. Туркестанский текст в русской культуре: Колониальная проза Николая Каразина (историко-литературный и культурно-этнографический комментарий). СПб.: Свое изд-во, 2016. 370 с.

References

1 Arkhipova A., Kirziuk A. Chuzhak v sovetskoi strane [A stranger in the Soviet country]. In: Opasnye sovetskie veshchi: gorodskie legendy i strakhi v SSSR [Dangerous Soviet things: city legends and fears in the USSR]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie Publ., 2020, pp. 307-374. (In Russian)

2 Berman B. Ostav'te v pokoe [Leave it alone]. In: Vzgliad: Delovaia gazeta, 2013, April 26. (accessed 22 February 2020). (In Russian)

3 Golender B. A. Moi gospoda tashkenttsy: Istoriia goroda v biografiiakh ego znamenitykh grazhdan [My Tashkenters Clique: A History of the City in Biograhies of Its Famous Citizens]. Tashkent, Infocom.uz. Publ., 2007. 264 p. (In Russian)

4 Gromova N. A. Evakuatsiia idet... 1941-1944. Pisatel'skaia koloniia: Chistopol'. Elabuga. Tashkent. Alma-Ata [Evacuation goes ... 1941-1944. Literary colony: Chistopol. Yelabuga. Tashkent. Alma-Ata]. Moscow, Sovpadenie Publ., 2008. 447 p. (In Russian)

5 Gromova N. A. Kliuch. Posledniaia Moskva [Key. Last Moscow]. In: Gromova N. A. Piligrim [Pilgrim]. Moscow, AST: Redaktsiia Eleny Shubinoi Publ., 2016, pp. 79-380. (In Russian)

6 Dandes A. Fol'klor: semiotika i/ili psikhoanaliz: sbornik statei [Folklore: semiotics and/or psychoanalysis: Collection of articles], translated from English; compiled by A. S. Arkhipova. Moscow, Vostochnaia literature Publ., 2003. 279 p. (In Russian)

7 Demidov G. Oborvannyi duet: Rasskaz [A duet interrupted: Story]. In: Est' vsiudu svet... [There is light everywhere.], compiled by S. S. Vilenskii. Moscow, Vozvrashchenie: Muzei GULAGa Publ., 2012, pp. 302-333. (In Russian)

8 Ivanov Vs. Dnevniki [Diaries]. Moscow, IWL RAS Publ., Nasledie Publ., 2001. 492 p. (In Russian)

9 Kabakov A. A. Moskovskie skazki [Moscow fairy tales]. Moscow, Vagrius Publ., 2005. 301 p. (In Russian)

10 Karabchievskii Iu. Zhizn' Aleksandra Zil'bera [Alexander Zilber's life], translated by A. Kariv. Moscow, Mosty kul'tury Publ., 2001, pp. 147-367. (In Russian)

11 Lugovskaia T. A. Kakznaiu, kakpomniu, kak umeiu: Vospominaniia, pis'ma, dnevniki [How I know, how I remember, how I know how: Memoirs, letters, diaries]. Moscow, Agraf Publ., 2001. 384 p. (In Russian)

12 Lugovskoi V. A. Seredina veka: Kniga poem [The middle of the century: Book of poems]. Moscow, Sovetskii pisatel' Publ., 1965. 348 p. (In Russian)

13 Meletinskii E. M. Izbrannye stat'i. Vospominaniia [Chosen articles. Memoirs], responsible editor E. S. Novik. Moscow, Izdatel'stvo RGGU Publ., 1998. 576 p. (In Russian)

14 Mitrokhin N. Russkaia partiia: Dvizhenie russkikh natsionalistov v SSSR. 1953-1985 gody [Russian party: movement of the Russian nationalists in the USSR. 1953-1985]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie Publ., 2003. 624 p. (In Russian)

15 Nekrasov V. P. V okopakh Stalingrada [In entrenchments of Stalingrad]. Moscow, Panorama Publ., 2000. 512 p. (In Russian)

16 Otin E. O. Slovar' konnotativnykh sobstvennykh imen [Dictionary of connotative own names]. Donetsk, Iugo-Vostok Publ., 2004. 410 p. (In Russian)

17 Simonov K. M. Dvadtsat' dnei bez voiny [Twenty days without war]. In: Simonov K. M. Sobranie sochinenii: v 10 t. [A Collection of Works: in 10 vols.]. Moscow, Khudozhestvennaia literatura Publ., 1982. Vol. 7: Tak nazyvaemaia lichnaia zhizn' (Iz zapisok Lopatina): roman v 3 ch. [The so-called personal life (From Lopatin's notes): a novel in 3 parts], pp. 183-348. (In Russian)

18 Solzhenitsyn A. I. V kruge pervom: Roman. Kn. 1 [In the first circle: Novel. Book 1]. In: Solzhenitsyn A. I. Maloe sobranie sochinenii: v 7 t. [Small collected works in 7 vols.]. Moscow, INKOM NV Publ., 1991. Vol. 1. 352 p. (In Russian)

19 Tolstoi L. N. Polnoe sobranie sochinenii: v 90 t. [Complete works: in 90 vols.], under the general editorship of V. G. Chertkova. Moscow, Leningrad, Khudozhestvennaia literatura Publ., 1937. Vol. 9. 517 p. (In Russian)

20 Khazan I. “My evrei” Margarity Aliger i otvet Mikhaila Rashkovana [“We are Jews” Margarita Aliger and Mikhail Rashkovan's answer]. In: Isralove.org. (accessed 22 February 2020). (In Russian)

21 Chukovskaia L. K. Zapiski ob Anne Akhmatovoi: v 3 t. [Notes about Anna Akhmatova: in 3 vols.]. Moscow, Vremia Publ., 2007. Vol. 1: 1938-1941. 592 p. (In Russian)

22 Chukovskii K. I. Dnevnik: v 3 t. [Diary: in 3 vols.] Moscow, PROZAiK Publ., 2011. Vol. 3: 1936-1969. 640 p. (In Russian)

23 Shafranskaia E. F. Tashkent Meletinskogo [Tashkent ofMeletinsky]. Antropologicheskii forum, 2007, no 7, pp. 441-454. (In Russian)

24 Shafranskaia E. F. Rezonansnyi kontekst odnoi shchedrinskoi metafory [Repercussions of a metaphor of M. E. Saltykov-Shchedrin]. Voprosy onomastiki, 2014, no 2 (17), pp. 78-92. (In Russian)

25 Shafranskaia E. F. Turkestanskii tekst v russkoi kul'ture: Kolonial'naiaproza Nikolaia Karazina (istoriko-literaturnyi i kul'turno-etnograficheskii kommentarii) [A Turkestani text in Russian culture: Colonial prose of Nikolay Karazin (historico-literary and cultural and ethnographic comment)]. St. Petersburg, Svoe izdatel'stvo Publ., 2016. 370 p. (In Russian)

Размещено на Allbest.ru