Образ времени и художественная танатология как элементы бытийного хронотопа в лирике С.Я. Маршака

Размещено на http://allbest.ru

Адыгейский государственный университет

Образ времени и художественная танатология как элементы бытийного хронотопа в лирике С.Я. Маршака

Степанова Т.М.

Аутлева Ф.А.

Симбулетова Р.К.

Аннотация

Цель исследования - выявление признаков поздней философской лирики С.Я. Маршака на примере стихов, отражающих экзистенциальные мотивы. С опорой на традиционный культурно-исторический метод определены ведущие признаки лирического хронотопа поэзии С.Я. Маршака позднего периода, в частности, константы и параметры категории художественного времени как одного из компонентов онтологической концепции автора через реализацию его диалектической концепции мира и человека. Выявляются основные признаки психологизма и сложной смысловой и стилистической организации его лирического дискурса. Рассмотрены функции двух самостоятельных, но и взаимосвязанных компонентов хронотопа - первого, связанного с хронологическими ритмами и процессами природного мира, и второго, определяемого динамикой существования человека, его личности в контексте природного хронотопа. Установлена роль и место художественной танатологии С.Я. Маршака в общеонтологической парадигме его лирики, проанализированы особенности афористической жанровой природы, поэтики и стилистики его лирики в раскрытии базисной бытийной проблематики жизни и смерти. Сделаны выводы об особенностях творческого метода С. Маршака и современном звучании его лирики, которые заключаются в том, что танатологическая парадигма и соответствующий дискурс, хотя и не занимают в лирике С.Я. Маршака доминирующего положения, но глубоко «вписаны» в общий онтологический и по преимуществу глубоко реалистический и ненавязчиво дополненный конкретными деталями, эпизодами личной биографии и судьбы контекст его философской лирики.

Ключевые слова: хронотоп, философская лирика, дискурс, танатология, онтология, психологизм, личность автора, образ времени

Abstract

Stepanova T.M., Autleva F.A., Simbuletova R.K. Adyghe State University

The purpose of the study is to identify the features of late philosophical lyrics by S.Ya. Marshak using an example of poems reflecting existential motifs. Based on the traditional cultural and historical method, the leading features of the lyrical chronotope of poetry by S.Ya. Marshak of the late period are determined, in particular, the constants and parameters of the category of artistic time as one of the components of the author's ontological concept through the implementation of his dialectical concept of peace and man. The main characteristics of psychologism and the complex semantic and stylistic organization of his lyrical discourse are revealed. The functions of two independent, but also interconnected components of the chronotope are considered - the first, connected with chronological rhythms and processes of the natural world, and the second, determined by the dynamics of human existence, his personality in the context of the natural chronotope. The authors determined the role and place of artistic thanatology of S.Ya. Marshak in the general ontological paradigm of his lyrics, analyzed the features of the aphoristic genre nature, poetics and styles of his lyrics in revealing the basic societal problems of life and death. Conclusions are drawn about the features of the creative method of S. Marshak and the modern sound of his lyrics. Those are that the thanatological paradigm and the corresponding discourse, although they do not occupy a dominant position in the lyrics of S.Ya. Marshak, are deeply “inscribed” in the context of his philosophical lyrics which is deeply realistic and unobtrusively supplemented with specific details, episodes of personal biography and fate. Keywords: ehronotope, philosophical lyrics, discourse, thanatology, ontology, psychologism, personality of the author, time pattern

Многообразная и многоплановая стратегия авторского осмысления и освещения образа времени в самых различных его ракурсах и смыслах занимает большое место в глубоко интеллектуальной философской лирике С.Я. Маршака позднего периода его творчества.

О глубоких традициях в реализации экзистенциальных проблем времени, жизни и смерти, в том числе танатологических мотивов его лирического творчества, размышляют многие исследователи поэзии С.Я. Маршака.

Эта проблематика затрагивает самые интимные переживания поэта, раскрывается им с особой долей откровенности, психологического проникновения в суть многих явлений собственного внутреннего мира.

Анализируемый текст посвящен теме неумолимой и изматывающей человека бессонницы, он начинается с отрицательной частицы НЕТ, всего лишь на десятке строк этого произведения отрицание повторяется рефреном пять раз:

Нет, нелегко в порядок привести

Ночное незаполненное время.

Не обкатать его, не утрясти

С пустотами и впадинами всеми [1: 105].

Характерно, что у С.Я. Маршака образ художественного времени практически всегда вписан в образ специфического «временного» пространства. Поэт как бы «овеществляет» время, придает ему определенные пространственные координаты.

Автор очень искренен и доверителен в своем монологе, признании, исповеди и, одновременно, - в диалоге с читателем, он не стесняется честно и порой горестно и скорбно говорить о своих переживаниях, сомнениях, даже сетованиях на быстротечность и неотвратимость хода времени.

Стихотворение имеет минорную тональность, но позиции его лирического героя свойственен все же не пессимизм, а реалистическая способность объективно и смело оценивать реальный ход вещей, в котором каждому жизненному явлению и процессу отведено свое время.

Казалось бы, это стихотворение должно оставлять впечатление и ощущение уныния и безысходности, но заключительные строки второй строфы опровергают это предположение, представляют собой явление отрицательного параллелизма, имеющего жизнеутверждающий характер по отношению к двум первым строкам:

Не перейти его, не обойти,

А без него грядущее закрыто...

Но вот доходим до конца пути,

До утренней зари - и ночь забыта.

О, как теперь ничтожен, как далек

Пустой ночного времени комок! [1: 105].

Депрессивное состояние лирического героя, обусловленное бесцельным, бессмысленным и томительным ночным бдением, которое воспринято поэтом как символ потерянного времени (известный в фольклоре и литературе архетип) сменяется позитивным, оптимистическим финалом, связанным с приходом времени утра, рассвета, сим - волизирующего прилив жизненных сил, преодоление тягостной и томительной ночной пустоты.

Цикличность хронологических ритмов, смена часов, суток, месяцев и недель оценивается поэтом как закономерный круг и ход бытия Вселенной, с которым совпадают и циклы человеческого существования, его восприятие мира и своего места в нем, и основные ритмы как обыденного, повседневного, так и мирового, природного бытия:

Порой часы обманывают нас,

Чтоб нам жилось на свете безмятежней,

Они опять покажут тот же час,

И верится, что час вернулся прежний [1: 113].

Поэт размышляет и об относительности восприятия личностью времени в зависимости от многих - как объективных, так и субъективных - причин и обстоятельств:

Обманчив дней и лет круговорот

Опять приходит тот же день недели

И тот же месяц снова настает

Как будто он вернулся в самом деле [1: 113].

Поэт остро ощущает и точно передает философскую диалектику свободы распоряжения своей судьбой, жизненного выбора и, одновременно, зависимости человека от четкого и неотвратимого хронологического ритма:

Известно нам, что час невозвратим,

Что нет ни дням, ни месяцам возврата.

Но круг календаря

Мешает нам понять, что мы летим [1: 113].

(Впервые стихотворение было опубликовано под названием «Часы и дни» (Из стихов о времени).

Лирико-онтологический хронотоп философской поэзии С.Я. Маршака тесно связан с основными компонентами и «ролями» природы. Не являясь в анализируемых нами текстах ведущим, не приводящим эти тексты к разряду «пейзажной» лирики, образ природы имеет и в этом разделе лирики С.Я. Маршака несколько важных функций: «Во- первых, это один из компонентов хронотопа, характеризующий художественное время различных эпизодов произведений и отдельно, и в целом; во-вторых - это художественное пространство природы, то есть пейзаж в собственном смысле слова; в-третьих, интерпретация образов природы служит ряду других целей - в качестве характеристики персонажей, всевозможных параллелей и сопоставлений» [2: 195]. Предчувствие естественного конца, готовность достойно и спокойно принять его вызывают исключительно благородные и целомудренные строки лирики С.Я. Маршака последнего периода, построенные на глубоких и тонких, имеющих философский обобщающий смысл, цветовых, осязательных параллелях из мира природы:

Возраст один у меня и у лета.

День ото дня понемногу мы стынем.

Небо могучего синего цвета

Стало за несколько дней бледносиним [1: 114].

Созвучие, своеобразный унисон личности лирического героя с миром природы, с ее мирным и гармоничным существованием придает ожиданию кончины удивительную тонкость и чистоту. При этом философская проблематика поэзии

С. Маршака никогда не выглядит абстрактной, она наполнена конкретными реалиями, в том числе и определяемыми точными и тонкими деталями художественного пространства:

Все же и я, и земля, мне родная,

Дорого дни уходящие ценим.

Вон и береза, тревоги не зная,

Нежится, греясь под солнцем осенним [1: 114].

(Впервые в журнале «Знамя», 1959, кн. 12, в цикле «Из лирической тетради»).

Самые трагические стихотворения С.Я. Маршака, созданные в жанрах элегии и эпитафии посвящены личным утратам, которых было так много за его достаточно долгую жизнь. Таковы эпитафии, посвященные С. Мильвидской-Маршак, памяти младшего сына Маршака Якова, умершего от туберкулеза в возрасте 21 года, 10 февраля 1946 года в Москве, целая серия стихов, посвященных памяти драматурга и близкого друга поэта Т.Г. Габбе, режиссера Михоэлса. Стихи этого тематического плана у С.Я. Маршака зачастую отличаются не только философской глубиной и тонкостью, но и особым и изысканным вкусом и изяществом. Так, под названием «Из греческой антологии», в цикле «Из другого времени» в сборнике «Избранная лирика» в 1962 году появляется написанный античным гекзаметром величавый и благородный в своем совершенстве катрен:

Бремя любви тяжело, если даже несут его двое.

Нашу с тобою любовь нынче несу я один.

Долю мою и твою берегу я ревниво и свято,

Но для кого и зачем - сам я сказать не могу [1: 23].

Характерно, что концепт «смерть» практически не употребляется в танатологическом дискурсе лирической поэзии С.Я. Маршака. Причем нельзя сказать, что поэт просто деликатно пользуется его заменами, эвфемизмами, возможно, избегая его употребления из некоего чувства суеверия. экзистенциальный лирический хронотоп поэзия маршак

Это свидетельствует об ином - о глубокой идее жизни в онтологической концепции его поэзии: «...Стихи о смерти (а их немало у Маршака) особенно обнажают кровную, глубокую, органическую связь его поэзии с пушкинской традицией. В них то же острое ощущение трагедии и огромной ценности человеческого существования -- изумительный сплав грусти и света, о котором чудесно сказал Пушкин: «Печаль моя светла...» ...Чтобы оказаться в русле этой поэтической традиции, нужно прежде всего быть человеком такого строя души» [3: 50]. В этом плане примечательно стихотворение, в котором у поэта появляется образ кладбища, столь популярный в пору сентиментализма и романтизма и более редко встречаемый в поэзии новейшего времени. Одно из таких стихотворений

С.Я. Маршака бережно касается столь тонкой и деликатной темы. Оно имеет, на первый взгляд, нейтральное в смысловом и стилистическом отношении и одновременно глубоко образное название «Последний фонарь за оградой».

Этот заглавный образ оказывается очень многозначным, ненавязчиво вырастает до глубокого и скорбного философского символа. Стихотворение начинается подчеркнуто реалистически, даже обыденно. Сперва оно наполнено деталями динамики повседневного быта современной поэту эпохи. Зрительные и сенсорные образы наполняют уже начало произведения ощутимой конкретикой:

Я еду в машине. Бензинная гарь

Сменяется свежей прохладой [1:218].

Однако сущность и тональность произведения стремительно переформатируется автором в наполненную иным, глубоким смыслом, плоскость:

Гляжу мимоездом на бледный фонарь

Последний фонарь за оградой [1: 218].

Образ «последнего фонаря» вырастает до многозначного и многопланового символа. Как и мотив ограды, который также символизирует грань, отделяющую мир живых от мира человеческого небытия.

Стоит он в углу и не ведает сам,

Как мне огонек его дорог.

Высокий фонарь сторожит по ночам

Покрытый цветами пригорок [1: 218].

С.Я. Маршак ненавязчиво, но очень скрупулезно определяет такие пространственные ориентиры этого места, придающие пространству многомерность, как в углу за оградой, высокий фонарь, покрытый цветами пригорок... Поэт деликатно, с немалой долей недоговоренности, передает свои чувства, не говоря «открытым текстом» об основном объекте этого произведения. Лишь в третьей строфе С.Я. Маршак называет вещи своими именами, раскрывая загадочный смысл образа этого верного стража - печального погребального светильника:

В углу за сора д ой. - уббгий. ноччег

Жены моей, сына и брата.

И падает свет фонаря, точно снег,

На плющ и на камень щербатый [1: 218].

Печальный и прощальный последний приют своих близких - жены, сына и брата - поэт определяет как убогий ночлег, но, несомненно, это скорбное место на земле исключительно дорого для поэта:

В столицу бессонную путь мой лежит.

Фонарь за домами затерян.

Но знаю: он вечный покой сторожит,

Всю ночь неотлучен и верен [1: 218].

В излюбленной для С.Я. Маршака позднего периода лирической форме и манере - форме философской миниатюры-катрена - поэт до - стигает наиболее высокого мастерства, по сути дела - смыслового и жанрового совершенства. Эта форма требует и одновременно диктует автору такие высокие критерии, как лаконизм, четкость, ясность, при этом - глубину, яркость, образность и афористичность. В следующем коротком тексте поэт подводит итог своего многолетнего труда, хорошо осознавая тот драматический и критический рубеж, к которому он уже подошел в процессе покорения своей жизненной дистанции и освоения творческого процесса.

Немало книжек выпущено мной,

Но все они умчались, точно птицы.

И я остался автором одной

Последней, недописанной страницы [1: 155].

Впервые в журнале «Новый мир», 1964, № 1, в цикле «Из лирической тетради». Философское осознание конечности жизненного пути и одновременно его бесконечности, характеризуемое диалектичным образом «последней, недописанной страницы» служит для поэта залогом вечности и бесконечности бытия его поэзии.

Проведя в данном исследовании определенные наблюдения, можно прийти к выводу о том, что танатологическая парадигма и соответствующий дискурс, хотя и не занимают в лирике С.Я. Маршака доминирующего положения, но глубоко «вписаны» в общий онтологический и по преимуществу глубоко реалистический и ненавязчиво дополненный конкретными деталями, эпизодами личной биографии и судьбы контекст его философской лирики.

Примечания

1. Маршак С. Собрание сочинений: в 8 т. Т. 5. Москва: Худож. лит., 1970. 624 с.

2. Степанова Т.М., Кондор С.Р. Философско-онтологические основы концепции природы в прозе С. Хан-Гирея // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер.: Филология и искусствоведение. Майкоп, 2016. Вып. 2 (173). С. 194-199.

3. Сарнов Б. Самуил Маршак. Очерк поэзии. Москва: Худож. лит., 1968. 192 с.

References

1. Marshak S. Collected works: in 8 vol. Vol. 5. Moscow: Khudozh. lit., 1970. 624 pp.

2. Stepanova T.M., Kandor S.R. Philosophical and ontological bases of the concept of the nature in the prose of S. Khan-Girey // Bulletin of the Adyghe State Univeesity. Ser.: Philology and the Arts. Maikop, 2016. Iss. 2 (173). P. 194-199.

3. Sarnov B. Samuil Marshak.Essayonpoetry. Moscow: KluidozZh lil., 1966. 192 pp.

Размещено на Allbest.ru