Особенности репрезентации стихотворений Коми поэта А. Лужикова в переводах на русский язык

Размещено на http://www.Allbest.Ru/

Сыктывкарский государственный университет им. Питирима Сорокина

Особенности репрезентации стихотворений Коми поэта А. Лужикова в переводах на русский язык

Е.В. Остапова, к. филол. н., доцент

г. Сыктывкар



Аннотация

В статье впервые рассматривается качество переводов стихотворений коми поэта А. Лужикова на русский язык. Во времена жёсткой смены жизненных парадигм, в конце XX в., вследствие острой душевной травмы, в его поэзии возникает мотив раздвоения мира. Во многих стихотворениях поэта ведётся речь о гибели коми жизни равной гибели мира. Лирический герой Лужикова оказывается вне социума. Переводчики стремятся передать драматический и трагический эмоциональный тон его произведений, эстетику поэтического одиночества лирического героя, отражающую мироощущение человека в эпоху глобального кризиса. В сборнике можно насчитать около 20 весьма удачных переводов, в которых адекватно воссозданы метроритмический рисунок, образно-лексический строй произведений, напряжение чувств лирического героя. В русских вариантах в целом удалось сохранить открытую экспрессию, выраженную риторическими фигурами; имеются художественно точно и верно переданные образы, включена соответствующая поэтико-философская терминология. В то же время во многих переводах использованы шаблонные выражения и готовые клише, добавлены чуждые для поэтики А. Лужикова (и в целом для коми поэзии) стилистические «украшения», восклицательные и вопросительные синтаксические конструкции заменены повествовательными и т.д. Подобные переводческие трансформации привели к снижению эмоционального накала текстов, и в целом, к искажению этнокультурного образа мира коми поэта.

Ключевые слова: Александр Лужиков, перевод, стихотворения, трагический, точность, клише, трансформации.



Annotation

Features of representation of poems by a. Luzhikov in russian translations

Ostapova E.V., A lecturer of the Department of the Komi philology, Finno-Ugric and Regional studies Syktyvkar State University named after Pitirim Sorokin

The article first reviews the quality of translations of the poems of the Komi poet A. Luzhikov into Russian. At the time of the harsh change of life paradigms, at the end of the 20th century, due to acute mental trauma, a motive for dividing the world appears in his poetry. Many poems by A. Luzhikov speak of the death of the Komi life equal to the death of the world. His lyrical hero is out of society. Translators strove to convey the dramatic and tragic emotional tone of his poems, the aesthetics of the poetic loneliness of the lyrical hero, reflecting a person's worldview in the era of the global crisis. In the collection of poems we can count about 20 very successful translations in which the metro-rhythmic pattern, the figurative-lexical system of works, and the tension of the feelings of the lyrical hero are adequately recreated. In general, the translations maintain an open expression, conveyed by rhetorical figures; there are artistically accurate and faithfully conveyed images, the poetical and philosophical terminology is saved. At the same time, many translations used some template expressions and ready-made clichйs and added stylistic “decorations” alien to poetry by A. Luzhikov (and generally to the Komi poetry). Moreover, in Russion versions, exclamatory and interrogative syntactic constructions were replaced by narrative ones. Such translation transformations led to a decrease in the emotional intensity of texts, and in general, to a distortion of the ethnocultural image of the the Komi poet's world.

Keywords: Aleksandr Luzhikov, translation, poems, tragic, adequacy, clichй, transformations.



Один из самых ярких представителей современной коми литературы Александр Лужиков (1964-2006/2007). Он закончил художественно-графическое отделение Сыктывкарского педучилища №1 (ныне Сыктывкарский гуманитарно-педагогический колледж им. И.А. Куратова) и Литературный институт им. А.М. Горького. Служил в армии, работал редактором литературно-драматического вещания Коми радиокомитета, редактором отдела журнала «Би кинь» («Искорка»). Первые публикации стихов появились в конце 1970-х гг. Был участником IX Всесоюзного совещания молодых писателей. Его стихи печатались в «Литературной газете», «Литературной России», в журнале «Север». Поэт успешно дебютировал в драматургическом жанре как автор пьесы «Ыджыд висьом» («Большая болезнь», 1997). В 1998 г. вышла его повесть «Измом синва» (Окаменевшая слеза). Член Союза писателей СССР с 1991 г. Автор трех сборников стихов. Трагически ушел из жизни в 2006/2007 г. (точная дата смерти не установлена).

Выход книги переводов стихотворений А. Лужикова [Лужиков 2012] в литературном мире Республики Коми стал событием, встреченным читателями и поэтами неоднозначно. Однако опубликованных комментариев, оценок, отзывов, тем более анализа переводов на сегодняшний день нет.

Проект объединил переводчиков с разным поэтическим почерком: его близких друзей, коллег, живущих на земле Коми, а также поэтов, возможно, имеющих весьма отдалённое представление о народе и языке коми. В предисловии к книге переводов переводчик Б. Лукин делится своим видением литературы и языка коми: «Во время работы нами было выявлено прежде всего для самих себя не только глубинные различия между русским и коми языками, но своеобразие самой коми поэтики. Отсутствие сложных метафор, кажущаяся простота смысла <...> создавали наибольшие трудности <...> А коми литература, к счастью для неё, до сих пор зиждется на народной памяти, поэтому реминисценции ведут не к греческим, римским или евангельским сюжетам и героям, а к мифологической старине, оставшейся вполне реальным пластом в духовной жизни и памяти даже современного человека» [Лужиков 2012, 4-5]. Такое признание представляется нам важным в поиске переводческих решений.

В данной работе мы попытались провести сравнительно-сопоставительный анализ некоторых произведений поэта, а также свои наблюдения над эквивалентностью лексико-стилистического и образно-интонационного строя оригиналов и переводов.

Частотный анализ стихотворений А. Лужикова на коми языке показал, что сквозными образами в них являются лов душа; морт человек; Ен Бог; топосы енэж шор середина, центр неба; вичко храм; рай и ад; чужан му родная земля, родина. В лексике его стихотворений доминируют слова «лов» / «душа» и «шор» /«центр».

Можно назвать ключевым исследование Н.В. Гориновой об одном из лейтмотивов поэзии А. Лужикова: мотиве раздвоения мира, приведшее к выводу, что: «модификация А. Лужиковым образа странствующей души, характерной для представлений древних, раскрывает способность человеческой души к познанию новых миров, трансцендентальных, неведомых и недоступных человеческому сознанию. Поэт воспринимает душу как субстанцию, способную увидеть и узнать больше самого человека; как своего рода «место», где накапливается материал для творчества». [Горинова 2015, 50].

В связи с этим весьма удачным и логичным видится нам коми название сборника «Лэбо лолой енэж шортг» (букв. «Летит душа по центру неба»). Топос «шор» / «центр, середина» встречается в стихотворениях данного сборника поэта около двадцати раз, преимущественно в сочетании «енэж шор»/ «центр неба». Топос центр неба можно трактовать как начало начал, сакральное место для встречи с Богом. По некоторым космогоническим текстам коми, «Ен (Бог), завершив (или почти завершив) свои труды по сотворению мира, строит Енэж (Небо) и удаляется на него жить. В центре неба он оставляет отверстие, чтобы спускаться вниз» [Конаков 1999, 153].

Взлёт к центру неба и полёт по небосводу выражают состояние особого душевного подъёма лирического героя, освобождение от земного, греховного, состояние чистоты и первозданности. В переводе на русский язык название книги кажется не совсем точным, но художественно вполне оправданным, так как поэтическое пространство книги стихов А. Лужикова далеко не однозначно, многомерно, многополюсно, быстро меняющееся, трансформирующееся оно живое! Название книги «За душою следом» словно приглашает читателя в сакральное путешествие.

В названии книги на коми языке звучит цитата, завершающая стихотворение А. Лужикова «Коть и ачым муна пемыд вброд». В переводе двух авторов: «Хоть иду я сам дремучим лесом» (Е. Исаева) и «Хоть иду я тёмною дорогой» (А. Попов) воссоздано двойственное мироощущение лирического героя; точно передан и метроритмический рисунок коми произведения: пятистопный хорей; первые четыре строки у обоих переводчиков очень схожи. Последующие же четыре стиха заметно разнятся: У А. Попова добавляется риторический вопрос, вводится тема поэта с осуждением двойственного состояния и с уверенностью в своём предназначении:

Что это за дело у поэта

Тёмным лесом уходить от света?!

У меня единственное дело -

Чтоб душа моя летать умела [Лужиков 2012, 37]. Е. Исаевой перевод выдержан полностью в стиле А. Лужикова, удивительно точно воссоздан характер рифм и сам способ рифмовки. Так, в коми стихотворении первая строка: «Коть и ачым муна пемыд вород» / «Хоть и сам иду тёмным лесом», последняя строка «Со и лэбо лолой енэж шортг» / «Вот и летит душа по центру неба»; у Е. Исаевой в конце первой и последней строк даже части речи соответствуют оригиналу: «Хоть иду я сам дремучим лесом» «А душа летит-летит по небу». Остаётся лишь догадываться, почему в названии книги не звучит эта последняя строка ее перевода.

В книге стихов А. Лужикова вместе с лирическим героем мы оказываемся не только летящими по небосводу, но и в центре лугов и холмов: «сиктой пуксяс мылькъяс шоро'» / «село сядет посреди холмов» [Лужиков 2012, 20], «сомын локто веж луд шород» / о своём коне: «только идёт посреди зелёного луга» [Лужиков 2012, 26], «тогой чужан видзьяс шорын» / «горе посреди родных лугов» [Лужиков 2012, 34], «ворса видзьяс шорас» / «посреди лесных лугов» [Лужиков 2012, 46], «ичот д1тор шорын» / «в центре маленького островка» [Лужиков 2012, 58], «петш быттьо тэкод паськыд видзьяс шоро» / «вышли будто с тобой в центр широких лугов» [Лужиков 2012, 104]; его тянет быть посреди лесов и озёр: «кыско ниа пуа воро, кольквиж ваа тыяс шоро» / «тянет в лиственничный лес, в центр озёр с жёлтой водой»; именно здесь человек чувствует себя в безопасности, близости к Богу: «сэт, быттьо вичко шорын, овто сись да ладан корон / там, словно посреди церкви, веет запахом свечи и ладана [Лужиков 2012, 68]. Лирический герой возвращается в центр брошенного дома

«Бергодчи да вои кодзыд керка шоро» / «повернулся и пришёл в центр холодного дома», «эндом керка шорын» / «в центре запустевшего дома» [Лужиков 2012, 44].

В стихотворении «Шуом кывным муо усьо» / «Сказанное слово на землю упадёт» бабушка испечёт хлеб и поставит в центр стола: «пуктас няньсо пызан шорас», она идёт домой по центру главной дороги «гортас модас мир туй шород» [Лужиков 2012, 72]. Лирическому герою грустно и плохо в центре города «тэныд кар шорас гажтом да лёк» [Лужиков 2012, 102]. Душа лирического героя испытывает чувство и абсолютной свободы, и глубокого одиночества, и безнадёжного отчаяния, и неожиданной радости, и неизбывной тоски, и светлой надежды. Возможно, оказавшись в центре некоего пространства, человек может испытать и страх, и растерянность, и малодушие, и уныние. Такие чувства и состояния постепенно начинают держать верх в душе лирического героя, бросая её то в рай, то в ад; герой попадает то в водоворот, то на кладбище. «Перемещение из ада в рай требует постоянного самоопределения, «игры на повышение» в соответствии с бесконечным усложнением мира, а драматизм состоит в непонимании происходящего, переживании своего несоответствия открывающимся навстречу «световым стихиям» и возможностям» [Северская 2009, 139]. Лирический герой А. Лужикова оказывается вне социума. Живя в эпоху глобальных перемен, остро чувствуя боль момента, он переживает это как крушение и неминуемый личный крах, гибель коми жизни равно гибели мира. Дальнейшее углубление темы двойничества в его поэзии «отражает непримиримость лирического героя с действительностью, желание бежать из нее» [Горинова 2015, 54]. К сожалению, на русском языке только один раз во всей книге удалось точно передать важнейший в творчестве А. Лужикова топос центр: в переводе стихотворения «Шуом кывным муо усьо» / «Сказанное слово возвратится в землю», выполненном Б. Лукиным:

Каравай достанет, да и с пылу с жару

Водрузит любезного в самый центр стола [Лужиков 2012, 74].

Это стихотворение заслуживает особого внимания. В нем утверждается мысль о животворящем и объединяющем начале родного слова: сказанное слово на землю упадет, прорастет, руки коми человека его смолотят, затем пожилая коми женщина замесит тесто, испечет ржаной хлеб, положит в красный угол на середину стола, помянет всех предков, позовет в гости весь честной народ; может быть, здесь найдут приют герои преданий коми: богатыри и демиурги, без вины виноватые, отверженные всем найдется место; пусть сказанное слово и через века попадает в руки коми человеку. В стихотворении воплощена идеальная, желаемая для поэта, модель общества и жизни в целом: примирить противоположности, восстановить разорванный круг, принять себя и вписаться не только в вечность, но и в социум. На это указывают и образный строй, и кольцевая композиция произведения, и развитие сюжета. Образ слова объединяет явления добра и зла, реального и возможного, ожидаемого, прошлого и настоящего. Как точно отметила О.Н. Баженова, в конце произведения в ритуал сеяния хлеба и говорения слова входит и сам лирический герой [Баженова 2018, 56-57].

В переводе стихотворения произошли значительные ритмико-интонационные и лексико-стилистические трансформации. Замена четырёхстопного хорея коми стихотворения в русском варианте шестистопным хореем с пиррихиями привела к смене разговорно-доверительной интонации на более величественную, подчёркнуто-значительную. К этому же направлены расширение образа, метафоризация путём добавления эпитетов и сравнений («рожь светло взойдёт», «к иконам древним», «словно полный месяц»), целых стихов-высказываний («По слогам просеет правда, где и ложь», «Век, быть может, молод, а обычай стар», «Что-то непрестанно ищет в мире богово»). Заметно отсутствие в русском тексте важной детали коми текста центра дороги: «гортас модас мир туй шород» / «домой отправится по центру главной дороги». Идя по центру главной дороги, героиня-старушка, словно творец, собирает коми мир:

Накод пукалыштом б дрын, гортас модас мир туй шород.

Рудзаг няня пызан доро сиктса медбур й аздс корас.

После посиделок с ними

Домой отправится по центру главной дороги.

К столу с ржаным хлебом самых лучших людей села позовёт.

Метафорическое уточнение ключевого образа: «коми мортлон киыс» / «рука коми человека» (Лужиков) «мудрый коми мельник» (Лукин), пожалуй, изменило концепцию всего произведения. У А. Лужикова в стихе «изас коми мортлон киыс» / «смолотит рука коми человека» говорится о доверии слова любому коми человеку и через него в целом коми народу. У Б. Лукина акцентируется «мудрый коми мельник» определённый человек, владеющий особенным даром, «знающий» мельник, это и профессионал, и человек, владеющий тайными знаниями» [Ведерникова 2014, 14].

В целом, по нашему мнению, в сборнике можно насчитать около 20 удачных переводов, некоторые из них просто замечательны. Это «Мать-и-мачеха» Дмитрия Фролова; «Дождь прошёл…», «Авель воскрес...», «Тьма вокруг была», «Болею», «Ты не знаешь, горе что такое», «Предчувствие беды», «Доброе слово», «Не знал...» Андрея Попова; «Суть стихов моих, страдая», «Завершая поиск», «Сторона родная» Владимира Сорочкина; «Хоть иду я сам дремучим лесом», «Наша жизнь, как снег, растает» Елены Исаевой; «Боль старуху несчастную гложет», «Осень, осень!» Валерии Салтановой.

Приведём для примера редкое в творчестве коми поэта по лёгкости и свету лирическое стихотворение и его перевод, выполненный А. Поповым.

Зэрис-зэрис... Сэсся кобис.

И со лэбалб нин бобув.

Маз1 матор корсьб-бктб.

Чипас вылын пышкай йбктб.

Дождь прошёл, о солнышке мечтая

Вон уже и бабочка порхает,

И пчела гудит в цветочной чаще.

Воробей у дров намокших пляшет.

Сэтшбм гажа, лбсьыд налы.

И он нюмды мбй нб талы?..

Таысь сьблбм оз мбй небзьы,

Оз мбй бобув моз жб лэбзьы?

[Лужиков 2012, 50].

Так им хорошо, что нет ненастья.

Разве я не улыбнусь их счастью?

Разве сердце не открою свету,

Не пущу, как бабочку, над летом?

[Лужиков 2012, 51].

Коми и русское произведения представляют собой пейзажную, словно детскую, зарисовку оживления природы после летнего дождика. В переводе А. Попова точно передана эстетика оригинала: образность с «маленькими» героями: бабочка, пчела, воробей, а ещё дождь, сердце; художественные средства: вторая строфа состоит из риторических вопросов. Вполне оправданно, что эпитеты «гажа, лосьыд» «весело, хорошо» переданы существительным «счастье». Немного изменился образ дождя: в оригинале он долгий, а в переводе краткий, лёгкий, словно грибной.

Стихотврение А. Лужикова «Тавой мено вбрбгъясбй кыйисны...» и его перевод «В эту ночь враги меня поймали», выполненный В. Сорочкиным, наполнены чувством страха, тревоги, опасности, ожиданием конца жизни лирического героя.

драматический эстетика перевод коми русский лужиков

Тавой менб вбрбгъясбй кыйисны...

Эзысь ньбвйбн сьблбм шбрблыйисны...

Эштгс гажбй! Овсьбма дай вывсьбма!

Окавсьбма! Йбктыссьбма! Сьывсьбма!

Ставсб лои висьталбма-шубма!

Тагъя сурбс лэптбма дай юбма!

Олан гажбй воссьывлгс дай эштбма!

Гажбдчбмысь зарнибн дай вештбма!

Палял1 да, ставыс вбтбн вблбма!

Палял1 да, тгпкб лыйбм сьблбмбй!

[Лужиков 2012, 88].

В эту ночь враги меня поймали

В сердце удалой стрелой попали.

То сбылось, чего я опасался:

Отлюбил! Отпелся! Отплясался!

Что ж такой мне, видно, жребий выпал.

Я до дна хмельную чашу выпил.

Расплатиться золотом с лихвою

Мне пришлось за прошлое лихое.

Но проснулся! Не могу согреться.

Лишь стучит простреленное сердце.

[Лужиков 2012, 89].

Переводчик умело передаёт элементы почерка коми автора: точно воссоздан метроритмический рисунок пятистопного хорея, адекватно передан образно-лексический строй, уместно использован приём сгущения синтаксиса: «Окавсьома! Йоктыссьома! Сьывсьома!» / «Отлюбил! Отпелся! Отплясался!». И всё же есть разница в степени эмоционального накала оригинала и перевода: приём сгущения синтаксиса в оригинале использован дважды и является сигналом к возрастанию эмоционального накала, который не ослабевает до конца текста. В русском варианте этот приём играет явную роль кульминации, после него наступает очевидная разрядка: «Что ж такой мне, видно, жребий выпал», свидетельствующая о смирении, принятии ситуации. Смена эмоций выражена прежде всего сменой синтаксиса: вместо восклицательных предложений оригинала повествовательные. Крик души, предельное удивление, непонимание ситуации сменились сожалением, успокоением.

С ранних стихотворений поэтический почерк А. Лужикова во многом определяют риторические вопросы, при этом иногда большая часть произведения или всё стихотворение состоит из них. Они создают разнообразный эмоциональный фон, выражая удивление, сожаление, веру и неверие, уверенность, печаль, тоску, иронию, боль, тревогу, одиночество... В большинстве случаев переводчикам удаётся сохранить такую открытую экспрессию, тяготея, однако, к более спокойной, повествовательной интонации. Примером тому одно из ранних и лучших стихотворений поэта «Оло почо...» и его перевод «Боль старуху несчастную гложет», мастерски выполненный В. Салтановой. Произведение почти полностью строится на риторических вопросах, отражающих беспросветную печаль старушки, потерявшей на войне мужа и сына; совестливость, чувство вины лирического героя и объединяющую этих двух героев неутихающую боль.

Оло почо

да мырсьо, да кашко...

Тайо почыслы юрбитны коло мен, гашко.

Гашко, поч водзас мыйысько мыжа?

Код1 томлунсо, муслунсо нбббд1с-нуис?

Усьом веросыс кытом узьо?

Кытон пиыслон аддзывтом, лелькуйттом гуыс?

Мыйла оломыс кажитчо кузьон?

[Лужиков 2012, 60].

Боль старуху несчастную гложет,

сердце рвёт на куски, будто зверь, всё сильнее.

Мне молиться старухе той, может?

Может, я виноват в чём-нибудь перед нею?

Кто мечты выжег вместе с любовью?

Мужу, павшему что неотпетому снится?

Где отыщешь могилу сыновью?

Почему не кончается жизнь длится, длится...

[Лужиков 2012, 61].

Ритм коми стихотворения рваный, нервный: чередуются предложения, разделённые на три и две строки, каждое слово в начале новой строки звучит с высокой ноты, поддерживая общее напряжение. Это напоминает экспериментальные ритмы поэтов начала XX века В. Маяковского, В. Чисталева, В. Лыткина. Ритм перевода, отражая основной эмоциональный тон оригинала, более статичный, ровный ввиду классического построения стиха и деления на строфы.

В переводах произведений коми поэта А. Лужикова, конечно же, есть и потери, и находки. Как находки отметим некоторые почти буквальные, но художественно точные и верные обороты: «коми парма от ширь тайги» [Лужиков 2012, 110-111], «позтом кок моз как кукушкою бездомной» [Лужиков 2012, 6-7], «вижьюр мать-и-мачеха, цветок-огонёчек» [Лужиков 2012, 10-11], «кад хронос» [Лужиков 2012, 12-13], «вичко кодь югыд словно храм, светла» [Лужиков 2012, 48-49]. В данном ряду перифраз «цветок-огонёчек» Д. Фролова настоящая находка. Приведем перевод на русский язык стихотворения А. Лужикова «Вижъюр тшапкысьо» («Мать-и-мачеха цепляется»), выполненный Д. Фроловым:

Вижъюр тшапкысъо воснъыдик нэриник вужйон...

Эм на эбос да вын...

Танг, Войвылын, ставыс зэв съокыда чужо муысвынтом да кын.

Котъ и кынтомысъ, кодзыдысъ съоломыс поло, котъ и гогорыс йи,

но вот чужома вижъюр, зэв нэриник олом, съолом ышодысъ би.

Говорят, мать-и-мачеха согревается в тундре

Не теплом, а мечтой о тепле.

Здесь, на Севере, всё зарождается трудно

В этой скудной и мёрзлой земле.

Как он хрупко дрожит на ветру, стебелёчек!

Но весенняя хватка корней

Так крепка, что неяркий цветок-огонёчек

Всех снегов и морозов сильней!

[Лужиков 2012, 10].[Лужиков 2012, 11].

Коми слово «вижъюр» образовано из двух корней виж (жёлтый) и юр (голова), дословно переводится как «жёлтая голова». На коми языке стихотворение завершается строчкой-перифразом «Сьолом ышодысь би» досл.: «Сердце вдохновляющий огонь». Образ передаёт духовную силу и свет хрупкого цветка, рождённого и в мёрзлой земле. Переводчик нашёл яркий и краткий образперифраз «цветок-огонёчек», в полной мере отражающий образ оригинала.

У А. Лужикова в стихотворении «Еджыд дором» / «Белая рубашка» есть запоминающийся, замечательной свежести образ купальницы:

Лым кодъ югыд, с ост ом д бром

Как снег светлая, чистая рубашка

овтокупалънича корон.

Веет запахом (вкусом) купальницы.

[Лужиков 2012, 80].

В переводе В. Салтановой этот образ заменён образом инея:

Белая как снег в низине,

Чистая как первый иней.

[Лужиков 2012, 81].

Можно сказать, что незаслуженно опущенный в данном переводе образ купальницы компенсируется в образном мире переводных стихотворений книги появлением образа цветка-огонёчка в другом стихотворении.

К потерям можно отнести бросающиеся в глаза шаблонные выражения и готовые клише, чуждые лирике А. Лужикова: «весна не за горами» [Лужиков 2012, 67]; «как стены храма», «на все руки мастерица», «но пришла другая мода», «если честно», «вечным сном она объята», «источник света» [Лужиков 2012, 81], «словно полный месяц» [Лужиков 2012, 74], «всё до крохи отдавали, как от сердца отрывали» [Лужиков 2012, 41] и др. Читателя уводит от истинного смысла произведения «приукрашенность» образа через добавление несвойственных стилю коми поэта «пафосных» эпитетов: «соцветий пенных», «сердце радужное», «лазоревой зарёю» [Лужиков 2012, 51], «небо стынет звёздно», «лунной зыби платье примеряет», «шальная птица» [Лужиков 2012, 55], «сквозь века земные, сквозь преграды терний» [Лужиков 2012, 75], «неприглядный финал», «похмельное солнце по форме овал», «чище, горестней, праведней» [Лужиков 2012, 119]. Александр Лужиков редко использует эпитеты, тем самым не описывает происходящее, и тем более не даёт ему оценку. Приведем ещё несколько явных и весьма досадных фактических несоответствий:

«Аддзысълыны сёрмиУвидеться опоздал

Эжва юкод»с Эжвой рекой».

[Лужиков 2012, 54]. (подстрочный перевод мой. Е.О.).

Перевод В. Салтановой:

«С детства дорогая речка Эжва»

[Лужиков 2012, 55].

Название реки Эжва переводится на русский язык как «луговая река». В русской речи чаще используют обско-угорский эквивалент Вычегда. По географическим признакам, это вторая по величине река в Республике Коми и самый большой приток Северной Двины. По некоторым источникам, в России Вычегда считается самой сложной и трудной рекой. Она часто выходит из своих берегов, размывает их, вследствие чего образуются разрушающие оползни. Исследователи литературного наследия Коми края XIX в. отмечают, что топос реки занимает «особое место в аутентичной пространственной модели края. <...> Вычегда в описании учителя Яренского уездного училища Е.А. Балова предстает воображению читателя рекой извилистой и своенравной: «протекая три уезда на расстоянии до 700 верст, [она] имеет обрытые яростью волн на большом расстоянии берега, причем представляются взору или поверженные, или с корнем вовсе поглощенные деревья. Мутные и частью песчаные воды свои катит она в Двину. При устье Вычегды кончается Зырянский край» [Лимерова 2017, 110, 112]. Для коми человека Эжва это символ коми жизни, поистине священная река, широко воспетая в коми литературе. Можно согласиться с выражением В.Н. Дёмина: «И сегодня Эжва для коми поэтов это то же самое, что Волга для россиянина и Амур для жителей Дальнего Востока [Дёмин 1982, 43]. Поэтому использование слова «речка» в отношении к Эжве воспринимается как нарушение ментально-духовного уровня.

Следующий пример:

«кыло: «слышно: толысзима

локто колокола сизим волон»

приходит семью конями с колоколами.

[Лужиков 2012, 56].

Перевод В. Сорочкина:

«Слышно весело и бойко

Мчится зимушка на тройке»

[Лужиков 2012, 57]

Фактическая замена образа семи коней тройкой, стилистический сдвиг с добавлением эпитетов со значением радости «весело и бойко», употребление уменьшительно-ласкательной формы «зимушка» привело к серьезному искажению мироощущения лирического героя. Торжество громкой наступательности зимы заменено ожиданием весёлого праздника.

Приведем ещё одно наше наблюдение: в переводах на русский язык стихотворений А. Лужикова авторы нередко используют терминологию, в основном таких наук, как философия, медицина, филология. Д. Фролов: «стихия воды», «разум», «Хронос»; В. Сорочкин: «из комы», «прозрачнее слюды», «пространство сердца», «суть стихов», «аорта», «аккорды»; В. Стрелец: «тёплый климат»; «в коме»; В. Салтанова: «отшлифованных камней», «холст», «стихотворный сборник», «автор книги», «флёр», «источник света»; А. Попов: «талант», «тюрьма», «ГУЛАГ», «повесть», «финал», «по форме овал». Скорее всего, по функции такие термины можно отнести к поэтико-философским. Поэзия Александра Лужикова действительно философская: ставит вопросы жизни и смерти, она эмоционально насыщенная, пронизывающая насквозь искренностью и болью. Поэтому в данном случае такую терминологию можно признать адекватной оригиналу.

П.М. Топер пишет о складывании новой ситуации «когда переводческое дело становится предметом пристального внимания по обе стороны языковой границы. Ревнивое отношение к тому, как будет представлена своя национальная культура в глазах других народов, предопределяет сегодня жесткую требовательность к незамутнённости понятия «перевода» и его «репрезентативности». Перевод «в чистом виде» («собственно перевод») предпочитается общественным мнением в наши дни, как правило, любым, самым ярким и талантливым, переделкам» [Топер 2001, 237]. В то же время весьма справедливо высказывание Т.А. Казаковой: «Переводчик представляет собой личность, а не аппарат по воспроизводству языковых единиц. С этой точки зрения даже неудачные, но творческие переводы не менее ценны, чем самое тщательное следование букве исходного текста, поскольку в них отражается «лаборатория переводчика», сведения о переводческой модели исходного текста и замысла автора» [Казакова 2006, 140].

Подводя предварительные итоги анализа переводов на русский язык стихотворений Александра Лужикова, можно констатировать, что переводчики почувствовали драматический и трагический эмоциональный тон его произведений, эстетику поэтического одиночества лирического героя, отражающую мироощущение человека в эпоху глобального кризиса. Для российского читателя это узнаваемо и сопереживаемо. Верно и то, что во многих случаях упущено из виду воссоздание ритмических и стилевых особенностей подлинника, при этом трансформации направлены, с одной стороны, на снижение его эмоционального накала, с другой стороны, на «украшение» текста несвойственными ему выразительными средствами. В переводах создан усредненный образ мира поэта, без национальной принадлежности.



Литература

1. Баженова О.Н. Александр Лужиковлон «Шуом кывным муо усьо» кывбурын мифологической ин да кад / Мифологическое пространство и время в стихотворении Александра Лужикова «Сказанное слово возвратится в землю» // Вестник Сыктывкарского университета. Серия гуманитарных наук. 2018. Вып. 7. С. 54-59.

2. Ведерникова Н.М. Мельницы и мельник в русской мифологии // Научный диалог. 2014. № 12 (36): Филология. С. 6-22.

3. Горинова Н.В. Мотив двойничества в поэзии А. Лужикова // Ежегодник финно-угорских исследований. 2015. Вып. 1. С. 48-56.

4. Дёмин В.Н. О национальной образности коми советской поэзии 70-х годов // Национальное и интернациональное в коми литературе и фольклоре. Сыктывкар, 1982. С. 30-45.

5. Казакова Т.А. Художественный перевод: в поисках истины. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2006. 224 с.

6. Лимерова В.А. Река в литературной топографии Коми края XIX в. // Известия общества изучения Коми края: научно-популярный краеведчский журнал / гл. ред. А.К. Гагиева. 2017. Вып. 1 (16). С. 110-117.

7. Лужиков А.М. Лэбо лолой енэж шорть. За душою следом. Кывбуръяс. Стихи. Сост. А.Г. Попов, Н.А. Обрезкова. Сыктывкар: АУРК «Редакция газеты «Коми му», 2012. 128 с.

8. Конаков Н.Д., Власов А.Н. Енэж // Мифология Коми / Науч. ред. В.В. Напольских. М: Изд-во ДИК, 1999. С. 153-154.

9. Северская О.И. Поэтика перестройки и «перестройка» поэтики: о влиянии эпохи на язык русской поэзии 1980-2000-х гг. // Известия Уральского федерального университета. Сер. 2. Гуманитарные науки. 2019. №1 (184). С. 134-154.

10. Топер П.М. Перевод в системе сравнительного литературоведения. М.: Наследие, 2001. 254 с.

References

1. Bazhenova O.N. Aleksandr Luzhikovlфn «Shuфm kyvnym muф us'ф» kyvburyn mifologicheskфi in da kad

2. [Mythological space and time in “Our spoken word will drop into the ground”, the poem by Aleksandr Luzhikov]. Vestnik Syktyvkarskogo universiteta. Seriia gumanitarnykh nauk - Bulletin of Syktyvkar State University. Series of Humanities. Vol. 7. 2018. Pp. 54-59. In Komi.

3. Vedernikova N.M. Mel'nitsy i mel'nik v russkoi mifologii [Mills and millers in the Russian mythology]. Nauchnyi dialog = Scientific dialogue. № 12. 2014. Pp. 6-22. In Russian.

4. Gorinova N.V. Motiv dvoinichestva v poezii A. Luzhikova [The motif of twins in the poetry by A. Luzhikov]. Ezhegodnik finno-ugorskikh issledovanii = Yearbook of Finno-Ugric studies. 2015. Vol. 1. Pp. 48-56. In Russian.

5. D'omin V.N. O natsional'noi obraznosti komi sovetskoi poezii 70-kh godov [About the national imagery of the Komi soviet poetry in the 1970s]. Natsional'noe i internatsional'noe v komi literature i folklore = National and international features in the Komi literature and folklore. Syktyvkar, 1982. Pp. 30-45. In Russian.

6. Kazakova T.A. Khudozhestvennyi perevod: v poiskakh istiny [A literary translation: looking for the truth]. St. Petersburg, 2006. 224 p. In Russian.

7. Limerova V.A. Reka v literaturnoi topografii Komi kraia XIX v. [A river in the literary topography of the Komi region in 19th century]. Izvestiia obshchestva izucheniia Komi kraia, nauchno-populiarnyi kraevedchskii zhurnal = Proceedings of the Society for the Study of the Komi region, popular science magazine about the local history. Vol. 1. Syktyvkar, 2017. Pp. 110-117. In Russian.

8. Luzhikov A.M. Lebф lolфi enezh shфrti. Kyvbur"ias. [My soul flies in the sky, collection of poems]. Syktyvkar, 2012. 128 p. In Komi and Russian.

9. Konakov N.D. Enezh. [The sky]. Mifologiia Komi - The Komi mythology. M., 1999. Pp. 153-154. In Russian. Severskaia O.I. Poetika perestroiki i «perestroika» poetiki: o vliianii epokhi na iazyk russkoi poezii 1980-2000kh gg. [Poetics of `Restructuring' and restructuring of poetics, about the influence of the time on the language of Russian poetry]. Izvestiia Ural'skogo federal'nogo universiteta. Ser.2. Gumanitarnye nauki - Proceedings of the Ural Federal University. Ser. 2. Humanities. 2019. №1 (184). Pp. 134-154. In Russian.

10. Toper P.M. Perevod v sisteme sravnitel'nogo literaturovedeniia. [Translation in the system of comparative literature]. M., 2001. p. In Russian.

Размещено на allbest.ru