Переиздание шестого сборника Н.С. Гумилева "Костер" и его интерпретация критикой в 1922-1924 гг.

Размещено на http://www.allbest.ru

Переиздание шестого сборника Н.С. Гумилева "Костер" и его интерпретация критикой в 1922-1924 гг.

А.М. Глотова

Аннотация

В данной статье анализируются критические отзывы современников на шестую поэтическую книгу Н.С. Гумилева «Костер», повторно напечатанную издателем З.И. Гржебиным в 1922 г. после трагической гибели поэта. Автор раскрывает познавательное значение таких текстов и пытается восполнить пробелы в уже существующих работах, посвященных творческой деятельности Н. Гумилева. Привлекая литературно-критические отзывы современных Гумилеву критиков, автор фиксирует становление посмертной репутации поэта как «классика», в результате чего отмечает актуализацию формулы «подземный классик». Формирование данной категории и дальнейший запрет на имя Н. Гумилева перенесли понимание его творчества на другой уровень -- бытийственный.

Ключевые слова: Н.С. Гумилев, критика, «Костер», литературно-критический отклик, литературно-эстетическое движение, «подземный классик».

Abstract

REPUBLISHING OF N. GUMILEV'S SIXTH COLLECTION OF “BONFIRE" AND ITS INTERPRETATION BY CRITICISM IN 1922-1924

A.MGIotova

The article analyzes critical reviews of contemporaries on the sixth poetic book of N.S. Gumilev “Bonfire”, reprinted by the publisher Z.I. Grzhe- bin in 1922 after the tragic death of the poet. The author reveals the cognitive significance of such texts and tries to fill in the gaps in the existing works devoted to N. Gumilev's creative activity. Attracting contemporary literary criticism the author records the formation of the poet's posthumous reputation as “classic” due to which he notes the relevance of the formula “underground classic”. The formation of this category and the further ban on the name of N. Gumilev moved the understanding of his work on another existential level.

Keywords: N.S. Gumilev, criticism, “Bonfire”, literary critical response, literary and aesthetic movement, “underground classic”.

Основная часть

Знакомство с творчеством писателей и поэтов школьной программы имеет давние традиции обращения и к реакции на них критиков. Помимо собственно литературоведческой ценности, это позволяет существенно расширить представление учащихся о культурно-историческом контексте эпохи и о важных деталях жизни и деятельности литераторов -- как творивших, так и реагировавших на творчество, наконец, о дальнейшей судьбе произведений. Подобный подход видится особенно актуальным применительно к трагической фигуре русской культуры и литературы рубежа XIX и XX веков, Н.С. Гумилева.

В этой статье обратимся к проблеме восприятия современной Н.С. Гумилеву критикой второго, посмертного, издания шестого сборника «Костер». Достаточно известное издательство З.И. Гржебина повторно печатает книгу в 1922 г. Вероятнее всего, это связано с сугубо коммерческим интересом. Слава признанного мэтра -- «вождя поэтической молодежи» -- и реакция интеллигенции на расстрел поэта побуждает предприимчивого Гржебина выпустить книгу. На фоне трагической гибели Гумилева повторный выход его сборника повлечет за собой и «вторую волну» литературно-критических материалов.

Ранние отклики на шестой сборник относятся к 1918--1919 гг., когда появляется первое издание «Костра», подготовленное самим автором. Гумилева в этот период можно назвать состоявшимся поэтом, до момента расстрела в 1921 году наступает плодотворное время в его творческой биографии: он работает в издательстве «Всемирная литература», преподает поэтическое мастерство и разрабатывает теорию по переводу литературных текстов. Все это подкрепляло его литературную репутацию и добавляло к ней новые черты.

В данной статье обращаемся как раз к более поздним печатным выступлениям, чтобы воссоздать полную картину восприятия современниками Гумилева его лирики, столь важную для осознания роли поэта.

Меняется и привычный формат рецензии. Теперь в своих материалах авторы обращаются к биографическим деталям, что в известном смысле затрудняет критически оценку книги поэта, но одновременно с этим приближает его к читателю (и это вновь особенно значимо для прочтения Гумилева сегодня).

К проблеме рецепции творчества Н.С. Гумилева критикой 1900-х -- 1920-х годов в своих исследованиях обращалась О.О. Лебедева в кандидатской диссертации «Критические отзывы современников Н.С. Гумилева об его основных поэтических сборниках: 1905--1925 гг.» и статьях «"Жемчуга” 415 Н.С. Гумилева в критике современников» и «Последний сборник Н.С. Гумилева» [1--3]. В одном из параграфов своей диссертации Лебедева подробно рассмотрела литературно-критические отклики, посвященные «Костру». Однако автором не разделены найденные материалы по временному признаку, что является принципиальным для нас. Такой подход объясняется тем, что позволяет детальнее реконструировать литературный процесс времени, не упустив из внимания некоторые обстоятельства. Первое и очень важное -- Гумилев не принимает участия во втором -- посмертном -- издании «Костра». В наше время нет достоверных доказательств того, что он хотя бы планировал переиздать сборник. Напомним, что поэт редко повторно публиковал свои книги, а если и делал это, то только со значительными изменениями как по содержанию, так и по структуре. К таким книгами относятся «Романтические цветы» (1908, 1910 (в составе «Жемчугов»), 1918) и «Жемчуга» (1910, 1918), которые автор корректировал с каждым новым изданием.

В данном исследовании мы не только показываем, что современники пишут о шестом сборнике «Костер» (рассмотрение совокупности этих идей играет важную роль для понимания того, какими новыми чертами критика дополняет устоявшийся в сознании аудитории образ поэта), но и приходим к другим выводам. Так, во время именно второго прочтения книги, через которую красной нитью проходит мотив смерти, а главное ее предчувствие лирическим героем, современники формируют специфическую традицию по отношению к творчеству Гумилева, активизируя формулу «подземный классик». Именно в отликах «второй волны» (1922--1924), пока имя поэта еще не запрещено, критика создает вокруг фигуры Гумилева некий мистический ареол. Вместе с тем, в 1921 году выходит «Огненный столп» -- сборник, в котором наиболее ярко выражен творческий темперамент Гумилева через утверждение своего творческого «я», познавшее простую суть миропорядка:

Я учу их, как не бояться,

Не бояться и делать что надо.

Я учу их, как улыбнуться,

И уйти и не возвращаться больше.

А когда придет их последний час,

Ровный, красный туман застелит взоры,

Я научу их сразу припомнить

Всю жестокую, милую жизнь,

Всю родную, странную землю

И, представ перед ликом Бога

С простыми и мудрыми словами,

Ждать спокойно Его суда.

Все это привело, в конце концов, к возникновению культа творчества Н. Гумилева как на Родине, где его имя запретили, так и в эмиграции. Мы можем наблюдать процесс становления особенного прочтения его творчества, толкающее на дальнейшую канонизацию поэта.

В поле настоящего исследования входят уже известные материалы, вышедшие в периодических изданиях 1922--1924 гг, но мы предлагаем по- другому интерпретировать их: статьи Вл. Шкловского («Книга и революция» (№ 7 (19), 1922), Е. Шамурина («Казанский библиофил», № 3, 1922),

В. Лурье («Дни», № 51,1922). Помимо указанных текстов, мы привлекаем и литературные обзоры: «Русская поэзия 1918--1923. К эволюции поэтических школ» И. Груздева («Книга и революция», № 3, 1923) и «Поэты и направления: (Пути новейшей поэзии)» Е. Никитиной («Свиток», 1924 г.).

В журнале «Книга и революция» (№ 7 (19), 1922) на «Костер» откликается Владимир Шкловский -- переводчик и брат Виктора Шкловского. В материале, написанном в жанре мемуаров, автор вспоминает учебу с поэтом в Петербурге и случай в петроградском издательстве «Всемирная литература», когда Александр Блок и Николай Гумилев читали друг другу свои стихи. В творчестве непримиримых идейных оппонентов критик отмечает что-то общее: «У обоих поэтов есть повторяющиеся моменты в творчестве. У одного “прекрасная дама”, у другого, как в настоящем сборнике, повторяется образ серафима, “крики природы”» [4, с. 7].

Помимо этой особенности стихотворений, Шкловский называет совмещение в Гумилеве умения тонко чувствовать «русскую жизнь», оставаясь космополитом благодаря своим многочисленным путешествиям: «Скитальческая жизнь наложила печать смелого пользования географическими прозаизмами в стихе <. .> При всем своем постижении чужеземной жизни автору по-прежнему знакомы красоты родной природы, родного искусства, и в творчестве Андрея Рублева ему, совершенно неожиданно для нас, открываются совсем другие моменты, моменты земной жизни» [там же].

Рассматривая выступление Шкловского, необходимо вспомнить, что, будучи глубоко верующим человеком, он интерпретирует лирику Гумилева через призму своих нравственно-этических установок. Становится понятнее, почему из всего сборника он выделяет образ древнерусского иконописца Рублева и воспринимает Гумилева как русского национального поэта.

Однако он не предлагает подробную оценку стихотворений поэта, говоря, скорее, о статическом характере таланта Гумилева. Вероятно, основной целью материала становится сказать несколько искренних слов в память о погибшем и его творчестве, напомнить читателю о поэте.

В газете «Дни» (от 30 дек. 1922 г.) появляется рецензия поэтессы и критика Веры Лурье, которая занималась в поэтической студии «Звучащая раковина» Гумилева. Прежде чем приступить к разбору сборника, Лурье рассуждает о том, что главная цель искусства -- преображение, и поэт, по мнению Лурье, стремится к нему через отстранение от вещественного мира. Таким образом, для Лурье Гумилев, провозгласивший себя акмеистом, благодаря своей творческой энергии смог перейти через «им же самим поставленный барьер». критический гумилев костер поэтический

В шестом сборнике, где «автор отразился вполне зрелым поэтом», Лурье характеризует Гумилева как романтика. Надо сказать, что в ее понимании романтизм связан не столько с литературным направлением начала XIX века, сколько со стремлением уйти от окружающей действительности: «Гумилев романтик: в путешествиях, в войнах, в природе, всюду ищет он выхода из рамок повседневной будничности, в мир иной, фантастический, подлинный, часто первобытный и тем самым вечно мудрый» [5, с. 88]. В этом контексте Лурье прочитывает поэзию «Костра», подкрепляя свой тезис строчками из стихотворений «Стокгольм», «Природа», «Детство», «Прапамять». Лурье по-своему трактует поэтический сборник, пересказывая его. Она не называет особенностей поэтики Гумилева, не сравнивает «Костер» с другими книгами и выделяет три главные темы: природа, любовь и смерть.

Больше всего внимания Лурье уделяет мотиву смерти. Скорее всего, это связано с желанием увидеть в лирике «Костра» предсказание Гумилевым собственной гибели: «Гумилев же, ищущий уходов из жизни в самой жизни, в своем творчестве создал свою жизнь, предначертал ее, и слепо, прямо прошел по созданному и предрешенному в стихах» [там же].

Заканчивает Лурье материал строчками из «Канцоны второй» («Храм Твой, Господи, в небесах, / Но земля тоже Твой приют <...> Если, Господи, это так, / Если праведно я пою, / Дай мне, Господи, дай мне знак, / Что я Волю понял Твою»), из- за чего складывается впечатление, что поэт читает молитву.

В рецензии критик создает образ поэта через собственное прочтение текстов «Костра». Воспроизводя прижизненные воспоминания, Лурье «вычитывает» желаемые смыслы. В стихотворении «Прапамять» она трактует образ «простого индийца», отождествляя лирического героя и поэта, в ключе «выхода из рамок ежедневной будничности». Однако смысл стихотворения оказывается сложнее. Здесь не просто побег от повседневности, тут, скорее, стремление обрести душевное равновесие и абсолютное знание, отрешившись от повседневности.

В материале Лурье снова не находим детального разбора стихотворений. Она создает свой образ Гумилева -- темпераментного поэта, томившегося в этом мире и смиренно ждавшего последнего часа.

Менее одобрительно отзывается о «Костре» известный библиограф и книговед Е. Шамурин. Под криптонимом Ш. в журнале «Казанский библиофил» (№ 3, 1922) в разделе «Библиография», где печатались краткие рецензии на книги, выходит небольшая заметка о сборнике Гумилева.

В отличие от Вл. Шкловского и В. Лурье, автор материала не затрагивает тему гибели поэта. Основная цель ее заметки -- дать объективную, по мнению автора, общую характеристику сборника.

Е. Шамурин не отмечает новых черт в поэтике Гумилева и ставит лирику «Костра» ниже предыдущих двух книг -- «Жемчугов» и «Колчана»: «В общем же они сохраняют те же, обычные для Гумилева-поэта черты: они хороши, со вкусом сделаны, в них известное благородство стиля, изысканность образов и тем. Но ни капли огня, пафоса и вдохновения» [там же].

Шамурин даже не упоминает «Чужого неба» -- самого «акмеистического» и, пожалуй, «холодного» сборника Гумилева. Четвертая книга оттеняет предшествующие «Жемчуга» и последующий «Колчан», возможно, «теряясь» на их фоне. Если о третьем сборнике стоит говорить с оглядкой на В. Брюсова, от которого Гумилев в 1910 г. продолжает творчески зависеть, то в пятой книге мы наблюдаем голос зрелого поэта. Это связано со спецификой «Колчана», где основное напряжение поэтической воли концентрируется в стихах, посвященных войне. С одной стороны, Гумилев упрощает образы и языковые конструкции, а с другой -- создает новый язык для своих стихов, «энергетический язык» для «поэзии воли» [6, с. 187].

Однако, скорее всего, Шамурина в ранних сборниках привлекает старая манера Гумилева-поэта, хотя и этого ему недостаточно для того, чтобы назвать Н. Гумилева «поэтом божьей милостью». И здесь читатель может прочесть противопоставление поэта тем авторам, которые были признаны критикой как таковые (В. Брюсов, К. Бальмонт), однако, на наш взгляд, Гумилев сравнивается именно со своим антиподом -- А. Блоком. Поэтов часто сопоставляли друг с другом, тем более что в 1918 году, параллельно с первым изданием «Костра», из печати выходит поэма «Двенадцать». Более того, современники отмечают возросшее влияние Блока на Гумилева, прослеживающееся на уровне используемых стихотворных размеров. Позднее, в 1919 году, поэты вообще работают вместе в издательстве «Всемирная литература», о чем вспоминает Вл. Шкловский.

Через несколько лет, в 1925 году, Шамурин совместно с И.С Ежовым станет составителем представительной антологии [7], где найдется место и для стихотворений Гумилева. В книгу, среди прочих, вошли такие поэтические тексты, как «Деревья» и «Я и вы», хотя, как видно из рецензии Шамурина, названные стихотворения для него лишены «огня, пафоса и вдохновения».

1923--1924 гг. становятся важнейшим рубежом, когда деятели культуры дают принципиальные оценки литературному процессу рубежа Х1Х--ХХ веков: «В октябре 1917 года революционный вихрь в момент величайшего своего напряжения спутал слова и привычные темы поэтов» [8, с. 126]. С момента революции проходит как раз пятилетие, и многим становится очевидным, что та литература, которая была до 1917 года, относится к «минувшему» веку (как высказался А.А. Смирнов еще в 1918 году, рецензируя первое издание «Костра» [9, с. 27]).

В данной статье мы обращаемся не только к статьям и рецензиям, напрямую посвященным «Костру», но и к тем литературным обзорам, в которых авторы упоминают о втором издании его. Так, в 1923 году в журнале «Книга и революция» (№ 3, 1923) появится материал одного из участников содружества «Серапионовы братья» филолога И. Груздева. Напомним, что будущие «серапионы» работали, в частности, под руководством Гумилева [10].

В 1919 году в издательстве «Всемирная литература», созданным М. Горьким, открывается «Студия переводчиков», инициатором которой выступает Гумилев: «Весной

1919 г. по мысли поэта Н. Гумилева была организована при издательстве Студия, имевшая целью подготовить необходимых для “Всемирной литературы” переводчиков и попутно дать литературное образование молодым поэтам и беллетристам. Четырехмесячные работы этой Студии протекали очень успешно, но показали, что интересы молодежи направлены, главным образом, на самостоятельную, а не переводческую работу» [11, с. 70]. Вскоре переводческая студия перерастает в литературную, переезжает в Дом Искусств, который официально открылся 19 ноября 1919 г. (оставленные апартаменты купцов Елисеевых на углу набережной Мойки и Невского проспекта). Из альманаха «Дом искусств» мы видим, что, в частности, Гумилев проводит лекционный курс «Драматургия» и семинарские занятия по поэтике и переводу, которые посещают, в частности К. Чуковский, Н. Тихонов, В. Познер. Именно в это время появляется литературное сообщество «Серапионовы братья».

Важно упомянуть, что Дом Искусств становится и пристанищем для многих «бесквартирных» писателей. В этом время здесь, в частности, живут Гумилев и М. Слонимский, в комнате которого начинают собираться «серапионы».

Итак, Груздев высоко оценивает шестой сборник наравне с «Огненным столпом»: «Так, Гумилев первой половины своей деятельности легко мог сойти за продолжателя и эпигона Брюсова, и только книги последних лет “Костер”, “Огненный столп” сделали его подлинно большим поэтом. Стоит указать лишь такие образцы его философской лирики, как “Деревья”, “Память”, “Слово” -- стихотворения высокого, напряженного пафоса, освобожденные от всех внешних эффектов модернизма» [12, с. 33].

Именно благодаря последним книгам (к ним Груздев относит «Костер», «Огненный столп», «Шатер» и «Посмертные стихотворения», из которых два последних сборника -- «менее значительны»), по мысли Груздева, Гумилеву удается стать самобытным поэтом, который выходит за границы акмеистической школы, создав свой поэтический канон и тем самым становясь «малым классиком».

Безусловно, такая оценка связана с освоением Гумилевым нового поэтического стиля и с его приходом к философской лирике. Ранее, в 1922 г., подобное суждение высказал в своей рецензии на сборник «Огненный столп» Лев Лунц, также примыкавший к литературному объединению «Серапионовы братья», в журнале «Книжный угол» (№ 8, 1922) [13, с. 52-53]. Но если Лунц рассуждал о философской лирике через призму «мертвой школы», то для Груздева лирика «Костра» и «Огненного столпа» намного значительнее и выходит за границы акмеизма.

В статье «Поэты и направления. (Пути новейшей поэзии)» (Свиток, 1924) Е.Ф. Никитина рассматривает три периода в истории русской поэзии: дореволюционный, революционный и постреволюционный. В отношении «Костра» мы видим у автора некоторую непоследовательность. С одной стороны, не отделяя книгу от «Колчана», она относит ее к дореволюционной поэзии, а с другой -- оценивает сборник в контексте позднего творчества Гумилева (после революции): «Н. Гумилев от изысканной экзотики перешел к настоящей романтике и углублению чистой лирики и лирики философской. Если не вполне убедительны военные стихи «Колчана» и «Костра», то в тех же книжках Гумилев обнаружил почти неожиданное проникновение в романтически освещенное начало мира <...> “Костер” (18 г.) переиздан Гржебиным в 22 г. -- нужно отметить необычайно грустный тон всей книги (“Господь воздаст мне полной мерой за недолгий мой и горький век...”») [14, с. 134-135].

Как видим, Никитина определяет основное, по ее мнению, настроение сборника, хотя «Костер», как представляется это нам сейчас, вовсе не так однозначен. Несмотря на то, что мотив смерти, пожалуй, можно считать превалирующим в книге, тема любви «уравновешивает» его. Более того, в «Костре» смерть не представлена как непреодолимая безысходность человеческого существования, как, например, в «Огненном столпе». Помимо этого, для характеристики сборника Никитина выбирает из стихотворения «Рабочий» два стиха, в которых звучат мотивы неизбежности и обреченности лиричекого героя («Господь воздаст мне полной мерой / За недолгий мой и горький век»). Однако, по мнению автора данной статьи, вряд ли «Рабочего» можно считать центральным произведением книги. Скорее, подобный выбор критика продиктован другим, а именно -- желанием увидеть предсказание поэтом собственной гибели, что было достаточно распространено в литературной периодике, во всяком случае -- в литературных кругах 1920-х годов.

Никитина не высказывает оценочных суждений. «Костер» представляется ей достаточно «предсказуемым» для Гумилева, в отличие от «Огненного столпа» -- вершины его творчества. Однако самым значительным недостатком критика мы считаем рассмотрение творчества Н. Гумилева в контексте акмеизма.

Прочтение творчества Гумилева безотносительно литературных школ встречается крайне редко. Даже В. Брюсов в своем обзоре «Вчера, сегодня и завтра русской поэзии», не принимая акмеизма, причисляет поэта к символистам: «Собственно говоря, двух основателей этого течения, Н. Гумилева и С. Городецкого, было бы правильнее прямо причислить к символистам, ибо оба ограничились лишь тем, что выкинули новое знамя, не изменив принципам символизма в творчестве» [15, с. 47]. Однако любопытным представляется другое. Трагическая гибель поэта неизбежно наложила своеобразный отпечаток на литературно-критические отклики современников, которые стремятся не столько дать объективную оценку творчеству Н. Гумилева (Шамурин, скорее, исключение), сколько откликнуться на выход его книги, таким образом отдавая дань памяти о нем. Вероятно, в начале 20-х гг. современники поэта в большинстве своем еще не были готовы к объективной оценке всего творчества Гумилева. В их откликах не мог не возникать трагический образ поэта, принявшего мученическую гибель. В то же время наблюдаем, как постепенно начинает складываться уверенное представление о поэте как о классике. В таком ключе, например, начинают интерпретировать творчество Гумилева К. Мочульский, И. Груздев, Н. Оцуп [16, с. 46].

Оценивая «минувший» век (имеем в виду не только XIX столетие, но и предреволюционные годы), критика начинает осмыслять предшествующий литературный опыт. С одной стороны, революция прервала эпоху литературного ренессанса, что остро ощущали на себе ее яркие представители (Брюсов, Сологуб, Белый, Гиппиус, Эренбург, Есенин, Ахматова, Цветаева и другие), но с другой -- этот период стал неким истоком новой традиции, сосуществовавшей одновременно с новыми литературными течениями.

Особенно важным представляется возможность обратить внимание сегодняшних учащихся на то, что критика не только фиксирует основные исторические этапы развития литературного творчества, но и создает собственные мифы. Через призму этих процессов рассматривается, в частности, и творческая судьба Гумилева- «классика». При жизни поэта современники отдавали дань его дарованию, считая его прежде всего мастером формы. Однако такое признание и литературная слава были результатом долгой и кропотливой работы, что

Гумилев никогда не скрывал и ярко выразил в стихотворении «Память» («Я -- угрюмый и упрямый зодчий / Храма, восстающего во мгле, / Я возревновал о славе Отчей, / Как на небесах, и на земле»).

Заключение

Итак, с одной стороны, Гумилев -- кумир молодых поэтов и мастер, но с другой -- для современников он не был поэтом божьей милостью, как, например, А. Блок. Тем не менее, после трагической гибели Николая Гумилева многое меняется, происходит актуализация формулы «подземный классик». Данный феномен уже становился предметом исследований Р.Д. Тименчика [17] и Н.А. Богомолова [18], наблюдается короткий период именно зарождения специфического прочтения творчества Гумилева и соответствующей читательской школы. Во многом этому способствует и отхождение современников от привычного формата рецензии благодаря биографическим деталям -- критики вспоминали Гумилева со страниц периодических изданий, будто приближая его к самому читателю. Несмотря на то, что для самого Гумилева, как и для Ахматовой, понятия «подземный классик», по-видимому, не существовало, гибель поэта на фоне последних его сборников, полных трагических размышлений и предчувствий, определила своеобразие интерпретации поэзии Гумилева его современниками. Во многом формированию категории «подземный классик» помог и запрет на имя Н. Гумилева, последовавший вскоре после выхода посмертных изданий. Но этот запрет не стер памяти о поэте, а, наоборот, перенес понимание его творчества на другой уровень -- бытийственный, -- прочно закрепив его образ в мировосприятии знающих -- тех, кто «подпольно» и вопреки продолжал обращаться к его поэзии и личности.

Список источников и литературы

1. Лебедева, О.О. Критические отзывы современников Н.С. Гумилева об его основных поэтических сборниках: 1905-1925 гг: дис. ... канд. фил. наук [Текст] / О.О. Лебедева. -- М., 2006.

2. Лебедева, О.О. «Жемчуга» Н.С. Гумилева в критике современников [Текст] / О.О. Лебедева // Современные гуманитарные исследования. -- 2005. -- № 6.

3. Лебедева, О.О. Последний сборник Н.С. Гумилева [Текст] / О.О. Лебедева // Вестник Московского университета. Серия 10. Журналистика. -- 2007. -- № 1.

4. Лурье, В. Костер [Текст] / В. Лурье // Дни. Берлин. -- 1922. -- 30 дек. -- № 51.

5. Ш. [Е.И. Шамурин] Гумилев Н. Костер [Текст] // Казанский библиофил. -- 1922.№ 3.

6. Мочульский, К. Классицизм в современной русской поэзии [Текст] / К. Мочульский // Мочульский К. Кризис воображения. -- Томск: Водолей, 1999.

7. Ежов, И.С. Русская поэзия XX века. (Антология русской лирики от символизма до наших дней) [Текст] / И.С. Ежов, Е.И. Шамурин. -- М., 1925.

8. Никитина, Е.Ф. Поэты и направления. (Пути новейшей поэзии) [Текст] / Е.Ф. Никитина // Свиток. -- М., 1924. Кн. 3.

9. Смирнов, А.А. «Костер» Н.С. Гумилева [Текст] / А.А. Смирнов // Творчество. -- 1919. -- № 3.

10. Фрезинский, Б.Я. Судьбы Серапионов (Портреты и сюжеты) [Текст] / Б.Я. Фрезинский. -- СПб.: Академический проект, 2003.

11. Дом искусства. -- 1921. -- № 1.

12. Груздев, И. Русская поэзия 1918-1923. К эволюции поэтических школ [Текст] / И. Груздев // Книга и революция. -- 1923. № 3.

13. Лунц, Л. Цех поэтов [Текст] / Л. Лунц // Книжный угол. -- 1922. -- № 8.

14. Никитина, Е.Ф. Поэты и направления: (Пути новейшей поэзии) [Текст] / Е.Ф. Никитина // Свиток. -- М., 1924. Кн. 3.

15. Брюсов, В. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии [Текст] / В. Брюсов // Печать и революция. -- 1922. -- № 7.

16. Оцуп, Н. О Н. Гумилеве и классической поэзии [Текст] / Н. Оцуп // Цех поэтов. -- 1922. -- № 3.

17. Богомолов, Н.А. Категория «подземный классик» в русской литературе XX века [Текст] / Н.А. Богомолов // НЛО. -- 1995. -- № 16.

18. Тименчик, Р.Д. Подземные классики. Иннокентий Анненский. Николай Гумилев [Текст] / РД. Тименчик. -- М.: Мосты культуры, 2017.

REFERENCES

1. Bogomolov N.A., Kategoriya “podzemnyy klassik” v russkoy literature XX veka, No- voye literaturnoye obozreniye, 1995, No. 16. (in Russian)

2. Bryusov V, Vchera, segodnya i zavtra russ- koj poehzii, Pechat i revolyuciya, 1922, No. 7. (in Russian)

3. Dom iskusstva, 1921, No. 1. (in Russian)

4. Frezinsky B.Ya., Sudby Serapionov (Portre- ty i syuzhety), St. Petersburg, Akademiches- kiy proyekt, 2003. (in Russian)

5. Gruzdev I., Russkaya poehziya 1918-1923. K ehvolyucii poehticheskih shkol, Kniga i revolyuciya, 1923, No. 3. (in Russian)

6. Lebedeva O.O., “Zhemchuga”N.S. Gumileva v kritike sovremennikov, Sovremennie gumanitarnye issledovania, 2005, No. 6, pp. 158-165. (in Russian)

7. Lebedeva O.O., Kriticheskie otzivy sovre- mennikov N. Gumiveva ob ego osnovnikh poeticheskih sbornikah: 1905-1925, PhD dissertation (Philology), Moscow, 2006. (in Russian)

8. Lebedeva O.O., Posledny sbomik N.S. Gumileva, Vestnik Moskovskogo universiteta, 2007, No. 1, pp. 53-66. (in Russian)

9. Lunc L., Cekh poehtov, Knizhnyj ugol, 1922, No. 8. (in Russian)

10. Lure V, Koster, Dni. Berlin, 1922, 30 dek- abrya, No. 51. (in Russian)

11. Mochulskij K., “Klassicizm v sovremennoj russkoj poehzii”, in: Mochulskij K., Krizis voobrazheniya, Tomsk, Vodolej, 1999. (in Russian)

12. Nikitina E.F., “Poehty i napravleniya: (Puti novejshej poehzii)”, in: Svitok, Moscow, 1924, Kniga 3. (in Russian)

13. Nikitina E.F., Poehty i napravleniya. (Puti novejshej poehzii), in: Svitok, Moscow, 1924, Kniga 3. (in Russian)

14. Ocup N., O N. Gumileve i klassicheskoj poehzii, Cekh poehtov, 1922, No. 3. (in Russian)

15. Sh., [E.I. SHamurin] Gumilev N. Koster, Kazanskij bibliofil, 1922, No. 3. (in Russian)

16. Smirnov A.A., “Koster” N.S. Gumileva, Tvorchestvo, 1919, No. 3. (in Russian)

17. Timenchik R.D., Podzemnyye klassiki. Innokentiy Annenskiy. Nikolay Gumilev, Moscow, Mosty kultury, 2017. (in Russian)

18. Yezhov I.S., Shamurin E.I., Russkaya poeziya XX veka. (Antologiya russkoy liriki ot simvolizma do nashikh dney), Moscow, 1925 (in Russian)

Размещено на Allbest.ru