Становление популярных жанров

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Становление популярных жанров

Дж. Ридер

Гавайский университет в Маноа, США

Становление популярного жанра вызывает системные изменения в практиках производства, распространения и восприятия дискурсов, то есть, в сущности, трансформирует социальную функцию нарративных практик, а именно -- способы их идентификации и оценки в их взаимосвязи с другими практиками. На рубеже XIX -- XX вв. механика систематизации и классификации жанров -- включая уже опознаваемые жанры детектива, научной фантастики, вестерна и новую версию «любовного романа» -- переоформлялась с учетом возникающих тогда же новых форм производства и распространения культурных продуктов, ориентированных на формирующегося массового читателя. Реорганизация жанров была вызвана не только изменениями в способах массового коммерческого тиражирования, но также в практиках преподавания литературы и институционализацией понятия «литература» в системе образования. Отношения между жанровыми системами, используемыми на литературном рынке, с одной стороны, и в научном сообществе, с другой, не являются отношениями взаимного исключения или культурной иерархизации; их, скорее, следует рассматривать как производные от процессов перераспределения социальных функций литературы в «полях» преподавания, труда и потребления.

Ключевые слова: теория жанров; массовая культура; преподавание литературы; научная фантастика.

John Rieder

THE EMERGENCE OF POPULAR GENRES

Havaii University, Manoa

2500 Campus Rd, Honolulu, HI 96822, USA

The emergence of a popular genre entails systemic changes in established practices of telling, distributing, and understanding stories. It is a change that takes place in the social function of narrative practices, that is, in the way various narrative practices are recognized and evaluated in relation to one another. In the late-nineteenth and early-twentieth centuries a system of genre categorization -- including now-familiar genres such as detective fiction, science fiction, the Western, and a new version of “romance” -- coalesced around the new forms of publication and distribution associated with emergent mass culture. This reorganization of genres involved not only mass cultural commercial publication but also literary education, and specifically the status and make-up of “literature” as taught in the schools. The relation between the genre systems generated in commercial publishing and the academy was not one of simple exclusion or straightforward hierarchy, but rather involved a re-distribution of the social functions of narrative across the fields of education, employment, and consumption.

Key words: genre theory; mass culture; literary education; science fiction.

У жанров не может быть первоисточников по двум причинам: во-первых, жанр всегда интертекстуален; во-вторых, жанр всегда является частью системы. У жанра нет прародителя, поскольку жанры состоят из отношений между текстами, а следовательно, тексты не принадлежат к жанрам, а скорее используют их. Использование это не обусловливается логикой развития, заданной первоисточником, а рождается в ходе подражания, повтора, аллюзии, пародии и т.д. при производстве текстов, а также в процессе категоризации, обобщения, периодизации и т.д. при их интерпретации. Утверждать, что текст порождает жанр, значит неверно трактовать роль агентов литературного процесса, так как жанр формируется в процессе более поздних интерпретаций текстов и пересмотра более ранних. Закономерным следствием тезиса об отсутствии у жанров первоисточников становится критика «текстуалистского допущения» Джейсоном Миттеллом, который утверждает, что жанр определяется не столько по формальным и тематическим характеристикам текстов, сколько в ходе их классификации и категоризации -- процессов, которые ученый называет социальным конструированием жанров [МШеП, 2004: 7--11]. Социальное конструирование жанров подразумевает помещение текстов внутри пространства ценностных отношений и, таким образом, указывает на вторую причину, по которой необходимо отказаться от поисков первоисточника жанра: динамические отношения внутри жанровой системы. Перепутать жанр с набором формальных признаков -- все равно что перепутать слово со звуком. Формальные признаки текста необходимы для существования жанра, как звук необходим для существования слова, но звук становится частью слова, а текст -- образцом жанра только в сочетании с другими звуками или текстами внутри языковой или жанровой системы. Более того, признавая ограничения этой аналогии, можно сравнить новый жанр не столько с новым словом, сколько с изменением в узусе или грамматике (скажем, с грамматической «ошибкой», которая со временем становится нормой); жанр нельзя выделить на основании одного примера: его необходимо рассматривать как часть устоявшейся практики. Популярный жанр, таким образом, складывается в результате внутрисистемных изменений в устоявшихся практиках рассказывания, распространения и осмысления историй. Это изменение происходит в социальном функционировании нарративных практик, то есть в том, как одни нарративные практики распознаются и оцениваются в соотношении с другими.

До недавнего времени попытки понять систематичность литературных жанров не рассматривались с точки зрения организации социальных функций нарративов. Наиболее значимая англоамериканская теория системы литературных жанров, сформулированная в XX в. Нортропом Фраем в работе «Анатомия критики», не затрагивает вопросы социальной организации. Формальное, тематическое и стилистическое описание, предложенное Фраем, трактует литературные типы как всеохватывающие, надысториче- ские категории, принцип организации которых заложен в логике и значении самой литературы. Таким образом, его жанровая система не имеет четких исторических границ и не привязана к конкретной социальной среде. В противоположность обобщающей теории Фрая, Ханс-Роберт Яусс в работе «Теория жанров и средневековая литература» предлагает обстоятельное, погруженное в исторический контекст исследование средневековой жанровой системы и настаивает, что в результате исторических случайностей литературные жанры формировались по-разному для разных целей в зависимости от ценностей, характерных для того или иного времени и места. Он утверждает, что литературные формы не вырастают и развиваются одна из другой, и что описания формы, содержания и стиля недостаточно для объяснения неоднородности рельефа их истории.

Для Яусса понятие системы жанров неотделимо от более широкой концепции горизонта ожиданий, который направляет рецепцию произведения таким образом, что «отношение между отдельным текстом и рядом текстов, образующих жанр, представляет собой непрерывное формирование и изменение горизонтов» [Jauss, 1982: 88]. Эти горизонты ожидания носят не только литературный характер: «произведение искусства [должно пониматься] как знак и носитель смысла социальной реальности, а эстетическое измерение определяется как принцип опосредования и способ организации внеэсте- тических смыслов» [Ibid.: 108]. И хотя реорганизацию жанровой системы, произошедшую в раннее Новое время, Яусс связывает с возрождением научного интереса к античной литературе, он, рассматривая сдвиги горизонтов ожидания и организацию внеэстетических смыслов, мог бы в равной мере обратить внимание на влияние печатного станка или на изменения в отношениях государства и церкви в процессе перехода от феодализма к централизованным абсолютным монархиям. И то и другое способствовало секуляризации грамотности, которая все больше становилась востребована не только в церковной, но также в аристократической и капиталистической, финансовой и бюрократической сферах. Здесь резонно возникает следующий вопрос: как сдвиг в технологических и социальных горизонтах ожиданий повлиял на изменения в системе жанров?

Закономерно, что появление научной фантастики нередко рассматривается как реакция на трансформацию ожиданий, связанных с технологическими возможностями. Научная фантастика, согласно одному из популярнейших трюизмов, интересуется социальными последствиями технологических изменений и появляется в контексте промышленных технологических инноваций; вне всяких сомнений, причина столь частого повторения этой идеи заключается в том, что это чистая правда. Например, Роджер Лакхёрст в недавней работе, посвященной истории научной фантастики, одним из условий рождения этого жанра во второй половине XIX в. называет «контекст видимых трансформаций культуры под влиянием технологических и научных инноваций» [Luckhurst, 2005: 16]. Но Лакхёрст называет также три других условия появления научной фантастики, особенно актуальных в рамках данной статьи:

1) распространение грамотности и начального образования среди большей части населения Англии и Америки, в том числе среди рабочего класса; 2) замещение старых способов распространения массовой литературы в форматах «страшной истории» (penny dreadful) и «десятицентового романа» (dime novel) новыми дешевыми журнальными изданиями, которые вынуждают писателей подстраиваться под новый формат и обуславливают изобретение современных жанровых категорий: например, детектива, шпионского романа и научной фантастики; 3) появление научных и технических учебных заведений, которые позволяют представителям мелкой буржуазии становиться научно-техническими специалистами, учителями и инженерами и создают противовес традиционным локусам культурного авторитета [Ibid.].

Для того чтобы ответить на вопрос, как новые журнальные издания «вынуждают писателей подстраиваться под новый формат и обуславливают изобретение современных жанровых категорий», необходимо обратить пристальное внимание на новые коммерческие возможности, появление которых связано с расширением представлений о публичности и с массовым тиражированием культуры, а также на новую бизнес-модель, в рамках которой идея публичности массовой культуры неразрывно связывается с рекламой. Жанры, которые формируются в новых условиях, поощряют и эксплуатируют привычное потребление -- не потому, что так внезапно решили авторы, и не потому, что писатели, которых публиковали в журналах, все как один были бездарными, лишенными воображения писаками, а потому, что функция художественной литературы в контексте массовой культуры состоит в том, чтобы вырабатывать привычку к регулярному чтению серийной литературы у определенных групп читателей -- целевой аудитории того или иного жанра массовой литературы. Неожиданность и новаторство были не нужны; ценилась предсказуемая привлекательность определенной тематики для определенной группы читателей. Отсюда возникают жанры, ориентированные на женщин, и жанры, ориентированные на мужчин; жанры, основанные на интересе к Дикому Западу и на интересе к преступлениям и работе полиции; жанры, целевая аудитория которых увлекается сверхъестественным или наукой.

Разумеется, все эти жанры не возникают из ниоткуда, равно как и массовая культура не отказывается от прежних модусов публичности или традиционных практик чтения. Новые средства распространения массовой культуры ухватились за существующие инструменты вроде сериального романа и гендерно-специфической адресации женской сентиментальной прозы или приключенческой литературы для мальчиков. Механистическая эстетика массовой культуры нашла отклик в поле культурного производства, акцентировала внимание на ценности «искусства ради искусства» и, вероятно, сыграла важную роль в поощрении сложности и экспериментов с формой в наиболее ярких проявлениях высокого модернизма. Самое заметное, распространенное противостояние между практиками массовой и традиционной культуры, по моему мнению, наблюдается в учебных заведениях, в особенности в сфере высшего гуманитарного образования, противопоставившего «литературу» техническим дискурсам и локальным культурам.

Первое и третье условия Лакхёрста указывают на расширение читательской аудитории, которое происходит на двух уровнях образовательной системы. Наряду с распространением грамотности на самом базовом уровне -- умения читать -- происходит и более узконаправленное развитие в «научных и технических учебных заведениях» в области специализированных знаний, необходимых для решения технических и административных задач. Увеличение числа людей, получающих начальное образование, а также особое внимание к технической подготовке на профессиональном уровне необходимы для «видимых трансформаций культуры под влиянием технологических и научных инноваций» в той степени, в какой оба эти условия отвечают потребностям набирающей обороты индустриальной экономики. В то время как рост читательской аудитории, пожалуй, является одним из условий формирования массовой культуры в целом, Лакхёрст акцентирует внимание на обучении «научнотехнических специалистов» и инженеров, указывая на возникновение аудитории, интересующейся научной фантастикой. Подобная связь жанра с определенным набором сюжетов и тем вполне типична для массовой культуры: научная фантастика специализируется на вопросах науки и технологии, равно как детективный жанр -- на законах и работе полиции, вестерн -- на освоении американского фронтира, а любовный роман -- на эмоциональной динамике любовных и сексуальных отношений [Attebery, HoШnger, 2013: м].

Развитие профессионального научного и технического обучения происходит в рамках распространения высшего образования благодаря все большему влиянию «краснокирпичных» Университеты из красного кирпича, «краснокирпичные» -- шесть престижных британских университетов, первоначально основанных как колледжи прикладных или инженерных дисциплин (прим. переводчика). университетов в Соединенном Королевстве и появлению первых крупных университетов в США. Эти процессы означают не только рост числа образовательных учреждений и их большую инклюзивность, но и модернизацию университетских учебных программ с включением в них широкого спектра негуманитарных дисциплин, а также переходом от изучения античной литературы к преподаванию национальных языков и литератур. В таком контексте категория «литературы», которая уже перестала обозначать просто печатную продукцию и превратилась в набор избранных текстов, изучение которых требует известного мастерства, в итоге оказалась своего рода сверхжанром, «граничным объектом», который помог выстроить учебные программы в соответствии с бюрократической структурой образовательной системы Об истории категории литературы см.: [Williams, 1977: 45--54]; о «граничных объектах» см.: [Bowker, Starr, 1999: 297-307].. То, что в XVIII в. было курсом лекций по риторике и изящной словесности, преобразовалось в курсы по литературным формам (логику деления на которые задает триада поэзии, драмы и прозы) и национальным литературам; эти курсы, входя в индивидуальный учебный план, позволяли студентам вписаться в стандартизированную систему обучения, которая измеряется в кредитных часах, оплачивается в соответствии со временем, потраченным тьюторами, и используется администрацией для распределения ресурсов.

Таким образом, при переходе от классических к национальным языкам категория «литературы» помогает адаптировать академическую жанровую систему к ситуации, когда, по словам Лакхёрста, «поколение научно-технических специалистов, учителей и инженеров... созда [е] т противовес традиционным локусам культурного авторитета». Джон Гиллори, наблюдая за происходящим в XIX в. изменением исторических форм литературного канона, пишет, что «только произведения на национальных языках способны дать жизнь категории «литературы» в ее конкретных формах: поэзии, романах, пьесах и т.д. Границы, формирующиеся вокруг определенного набора жанров в настоящее время, все больше отделяют их, с одной стороны, от философских и научных работ, а с другой -- от священных текстов» [Guillory, 1993: 76]. Эти представления о жанрах в рамках академического мира будут все сильнее разграничивать «литературу» и жанровую систему массовой культуры в целом на протяжении почти всего XX в.

Гиллори утверждает, что замещение античной литературы национальной «литературой» привело к изменениям в наборе канонических текстов, задействованных в академическом преподавании литературы, однако сохранило важнейшую особенность этого преподавания -- феномен, который социолингвисты называют диглоссией. В строгом смысле, термин «диглоссия», введенный лингвистом Чарльзом Фергюсоном, относится к иерархическому распределению функций между простым разговорным языком и тем, который «усваивается в основном в процессе формального обучения и используется в большинстве письменных текстов и формальной коммуникации, будучи невостребованным в ситуациях повседневного общения» (цит. по: [Guillory, 1993: 69]). Гиллори расширяет концепцию диглоссии, включая в нее практики сохранения и распространения корпуса канонических текстов в учебных заведениях, направленных на углубление языковых навыков учащихся. Таким образом, разграничение, которое изначально было языковым, становится жанровым, а замена в университетских программах античной традиции национальными литературами как «локусами культурного авторитета» институционализирует «разнообразные практики внутри одного языка», которые помогают соотнести разные уровни образования с разными классовыми устремлениями» ([Macherey, Balibar, 1981: 47]; цит. по: [Guillory, 1993: 78]). Способность оперировать данным жанровым разграничением, в таком случае, -- один из дисциплинарных механизмов, с помощью которых учебные заведения выполняют функцию «идеологических аппаратов государства», как называет их Луи Альтюссер в своем знаменитом эссе. Идеологическая самоидентификация, соотносимая с «литературой», предполагает полноценное развитие человека независимо от его классовой принадлежности (хотя, безусловно, глубокие литературные познания и вкус являются верными признаками класса), в то время как разнообразные технические тексты, исключенные из категории «литературы», напротив, являются чисто «практическими» и специфичными для определенных профессий, а значит напрямую определяют экономический статус. Нетрудно проследить, как эта дихотомия рифмуется с разрывом между модернистским экспериментом и более консервативными в плане формы реалистическими методами письма, характерными для массовой культуры.

Когда характерный для ХХ в. пересмотр давнего европейского разделения высоких и низких жанров и стилей мы рассматриваем как перераспределение грамотности и связанных с ней культурной компетенции и привилегий, мы тем самым дополняем и усложняем тезис о коммерческом производстве нарративов, выдвинутый Фредриком Джеймисоном в эссе «Реификация и утопия в массовой культуре». Джеймисон говорит о том, что дух коммодификации витает как над высоким модернизмом, так и над массовой культурой. В то время как продукты культурной индустрии открыто позиционируются как товар, а их производство намеренно выстраивается вокруг коммерческой деятельности, артефакты высокого модернизма, по Джеймисону, в той же степени определяют себя через отрицание своего товарного статуса. Нужно добавить, однако, что диаметрально противоположные практики высокого модернизма и массовой культуры воспроизводят жанровое и дисциплинарное разделение между гуманитарными и техническими направлениями в учебных заведениях, а то, что Джеймисон вполне резонно расценивает как набор жестко ограниченных реакций на вызовы коммодификации, может также рассматриваться как последовательный прагматический подход к управлению лингвистическими ресурсами, который полностью соответствует этому разделению.

Отношения между коммерческими и академическими жанровыми системами не являются только исключающими или иерархическими -- они скорее подразумевают распространение социальных функций нарратива в поле образования, профессиональной деятельности и потребления. Классовое доминирование и сопутствующая ему борьба классов создает напряжение во всем поле. Умалять значение «культурной индустрии», считая ее лишь вульгарной формой более аутентичных традиционных культурных практик, значит вносить ложное разделение в культурный анализ, тем самым поощряя ностальгию и элитизм. В то же время, превознося массовую культуру в связи с ее открытостью для более широкой читательской аудитории, исключенной из элитистских практик высокого модернизма и высших уровней академической учености, мы рискуем принять консюмеризм за демократию.

Тем не менее вполне уместно обратиться к предложенному Антонио Грамши разделению между органическими и традиционными интеллектуалами, чтобы противопоставить органические и традиционные жанровые системы. Эта оппозиция не имеет отношения к политической деятельности вовлеченных интеллектуалов, а связана с институциями, в которых обычно задействованы жанровые системы, будь то академическая башня из слоновой кости или «плавильный котел», в котором производится массовая культура. Академическая система жанров, выстроенная вокруг категории литературы, заимствует и скрещивает жанровые категории, возникшие в предшествующих социальных формациях, а также опосредует их влияние на настоящее. Ее задача -- помочь сформировать представление о традиции. Жанровая система массовой культуры возникает в результате распределения культурных ресурсов, а также неразрывно связанных друг с другом коммерческих и культурных стимулов, естественных для современной социальной формации, и ее задача -- способствовать координации этих разнообразных ресурсов и стимулов. На данном этапе можно задаться вопросом, задействована ли -- и если да, то в какой степени, -- жанровая система массовой культуры в том, что Грамши называет идеальной социально-политической функцией органических интеллектуалов, а именно -- в обеспечении своей социальной группе «однородности и осознания собственной роли» [ОгашБеі, 1992: 5]. Во всяком случае, можно не сомневаться, что массовая культура продолжает неустанно бороться за то, чтобы диктовать нам, кто мы есть и кем должны стремиться быть.

Список литературы

популярный жанр дискурс литературный

References

14. Althusser L. Ideology and Ideological State Apparatuses: Notes Towards an Investigation. Lenin and Philosophy and Other Essays. N.Y.: Monthly Review Press, 1970, pp. 127-186.

15. Attebery B., Hollinger V. Parabolas of Science Fiction. Middletown, CT: Wesleyan University Press, 2013.

16. Bowker G.C., Starr S.L. Sorting Things Out. Classification and its Consequences. Cambridge, Mass.: MIT Press, 1999.

17. Gramsci A. Prison Notebooks. N.Y.: Columbia University Press, 1992. V. 1-3.

18. Frye N. Anatomy of Criticism. Princeton: Princeton University Press, 1957. Guillory J. Cultural Capital: The Problem of Literary Canon Formation. Chicago: University of Chicago Press, 1993.

19. Jameson F. Reification and Utopia in Mass Culture. Social Text, 1979, № 1, pp. 130-148.

20. Jauss H.-R. Theory of Genres and Medieval Literature. Toward an Aesthetic of Reception. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1982, pp. 76-109.

21. Luckhurst R. Science Fiction. Cambridge: Polity Press, 2005.

22. Macherey P., Balibar E. Literature as an Ideological Form: Some Marxist Propositions. Praxis, 1981, № 5, pp. 43-58.

23. Mittell J. Genre and Television: From Cop Shows to Cartoons in American Culture. London: Routledge, 2004.

24. Rieder J. Science Fiction and the Mass Cultural Genre System. Middletown, CT: Wesleyan University Press, 2017.

25. Williams R. Marxism and Literature. N.Y.: Oxford University Press, 1977.

Размещено на Allbest.ru