Пародийный аспект повести Юрия Слезкина "Разными глазами. Короб писем"

Размещено на http://www.allbest.ru/

ПАРОДИЙНЫЙ АСПЕКТ ПОВЕСТИ ЮРИЯ СЛЕЗКИНА «РАЗНЫМИ ГЛАЗАМИ. КОРОБ ПИСЕМ»

Иезуитов C.A.

Иезуитов Сергей Андреевич - кандидат

филологических наук, доцент, кафедра русского языка,

Санкт-Петербургский электротехнический

университет «ЛЭТИ», г. Санкт-Петербург

Аннотация: в статье анализируется одна из творческих доминант Юрия Слезкина - склонность к стилизации и пародийности авторитетных в литературном поле идей. Эта склонность определила его литературные приоритеты. В качестве примера взята повесть «Разными глазами. Короб писем», написанная в 1925 году. Одно из жанровых определений текста - «эпистолярный роман о любви» отправляет читателя к традиции этого жанра (Ф. Достоевский - роман «Бедные люди»). Также нужно отметить, что именно актуализация поэтики пародийности Слезкина - это своего рода генетический писательский код Слезкина - определяла уровень его творческих результатов в 20-ые гг.

Ключевые слова: Юрий Слезкин, повесть «Разными глазами. Короб писем», пародийность, склонность, актуализация поэтики, генетический код.

юрий слезкин поэтика пародийность

A PARODY ASPECT OF THE STORY OF YURY SLEZKIN “WITH DIFFERENT EYES. BOX OF LETTERS”

Iezuitov S.A.

Iezuitov Sergei Andreevich - PhD in philology, Associate Professor,

RUSSIAN LANGUAGE DEPARTMENT, SAINT PETERSBURG ELECTROTECHNICAL UNIVERSITY "LETI", SAINT-PETERSBURG

Abstract: the paper analyzes one of the creative dominants of Yuri Slezkin, his propensity to stylize and parody ideas that were reputable in the literature field. This propensity determined his literary priorities. The story "With different Eyes. Box of letters" written in 1925 is taken as an example. One of the genre definitions of the text, "an epistolary love novel", sends the reader to the traditions of this genre (the novel "Poor People" by F. Dostoevsky). It should also be noted that it was the actualization of the poetics of Slezkin's parody - this is a kind of Slezkin's genetic writer code - that determined the level of his creative results in the 20-s.

Keywords: Yuri Slezkin, the story "With different Eyes. Box of letters", parody, propensity, actualization of poetics, genetic code.

Т.М. Николаева, описывая случай Слезкина в контексте исследования «второй прозы», отмечает его редкую адаптированность к литературному процессу: «Трудно представить себе другого автора, столь очевидно меняющего манеру, стиль и идеологию. Что это? Воздух эпохи, мгновенно улавливаемый? Влияние более ярких по манере литературных товарищей? Личное приспособленчество?» Причина, по-видимому, в другом. Одна из творческих доминант Слезкина - склонность к стилизации и пародийности ,к аккумуляции авторитетных в литературном поле идей, которая определяла его литературные приоритеты, его неизменную, хотя порой и вынужденную реакцию на заказ эпохи - от разработки феминистских, вейнингеровских, фрейдистских и прочих актуальных тем в своих ранних текстах (роман «Ольга Орг» и др.) до усвоения конвенций соцреалистического текста в тридцатые годы (роман с характерным названием «Отречение»). Тексты Слезкина - своеобразный маркер этапов литературного процесса 10-30-х годов, повесть «Разными глазами» отражает один из них. Она написана в середине 20-х годов, когда вопросами адаптации к эпохе был озабочен (в силу своей творческой специфики) не один Слезкин. «Многие писатели, начавшие свою деятельность в период серебряного века, в попытке вписать себя в новое литературное поле двадцатых годов, компромиссно конструировали непрерывную профессиональную биографию, вынужденно инкорпорируя в нее и псевдопереводную, пародийную, стилизаторскую халтуру (М.Маликова). Впоследствии Слезкин зафиксирует эту тенденцию в дневнике: «все ушло в освоение нового материала, в переучивание, в укрепление заново на совершенно пустом месте (прошлое все насмарку) своей литературной позиции. Борьба за право пребывать в рядах советских писателей: работа черновая, тяжелая, утомительная и подчас горькая, если вспомнить, что как-нибудь за плечами у меня были и известность, и устойчивое материальное положение, и авторитет в известных литературных круга, и любовь некоего читателя... на грани халтуры мне пришлось писать и «Кто смеется последним», и «Бронзовую луну» - по заказу, к сроку.». Тем не менее, два текста именно этого периода («Разными глазами. Короб писем») и «Козел в огороде») Слезкин считает лучшим, что было им написано. Этим определением, как правило, и ограничивается уровень исследовательской рецепции текста «Разными глазами». Иногда добавляются жанровые определения - «эпистолярный роман о любви» (А.Арьев), порою намекают на «сложную психологическую атмосферу перестройки человека» (И.Ковалева) и даже обнаруживают прототипическую ситуацию, связанную с фигурой Булгакова (Т.Николаева). Имя Булгакова - неизбежный маркер критических работ о Слезкине, в которых постоянно эксплицируется модель Моцарт то Сальери, инверсивно реализующая булгаковскую иешуа-пилатовскую оппозицию: помянут Слезкина - и тут же помянут Булгакова. Более подробно описать проблематику повести предпринял С. Никоненко, не устающий на протяжении многих лет реабилитировать «честное имя» писателя. Критик рассмотрел в смысловой структуре повести «продолжение осмысления» Слезкиным «новой жизни, новой, раскрепощенной морали», «осмысления своего пути, это и поиски истины, смысла новой работы». Однако тему «поисков своего пути» критик относит исключительно к зоне персонажа: «Недаром авторы писем много и хорошо говорят о своем труде. Тема большинства писем - любовь. Но любовь не абстрактная, а связанная с конкретным жизненным путем, конкретным характером». Авторская интенция, связанная с поиском пути самим автором, не была прочитана критиком. Действительно, в письмах персонажей повести отразились известные дискуссии двадцатых годов о свободной любви, о советской специфике брачных отношений, об отношении полов при социализме. Однако вызывает недоумение следующий пассаж критика: «Повесть оптимистична, жизнерадостна, от нее веет прочностью, уверенностью». Повесть настолько «оптимистична», насколько может быть таковым пародийный текст. Эта его особенность ускользнула от внимания исследователя. А ведь именно актуализация поэтики пародийности (в скобках отметим, что это генетический писательский код Слезкина) определяла уровень его творческих результатов в этот период. Сатирическая повесть «Козел в огороде» пародирует прозу 20-х годов, эксплуатирующую стереотипные мотивы, эксплицирующие смысловую оппозицию народ то интеллигенция. Структура повести «Разными глазами» включает, помимо пародийных и автопародийные микрофрагменты, содержащие аллюзии на роман автора «Столовая гора», написанный им в начале 20-х. Пародийный вектор задается контроверзностью первых же лексий паратекста. Так называемому «эпистолярному роману о любви» предпослан эпиграф, цитирующий фрагмент шестой главы «Космос» поэмы М. Волошина «Путями Каина»:

Сознанье - вспышка молнии в ночи, Черта аэролита в атмосфере, Пролет сквозь пламя вздутого костра Случайной птицы, вырванной из бури И, вновь нырнувшей в снежную метель.

Соотнесенность эпиграфа с начальными лексиями текста, вводящими информацию о любовной проблематике повести и главных лицах любовной интриги задает пародийный игровой вектор прочтения смысловой оппозиции любовь ті сознание: «Мария Васильевна Угрюмова - Николаю Васильевичу Тесьминову (записка, пересланная через прислугу): «Бедный, бедный мой друг, пишу Вам наспех, в суете, среди раскрытых, уложенных чемоданов.». Здесь обнаруживается и приращение смысла - фрагмент письма Марии Васильевны удвоением лексикода «бедный» и введением его в низкий, бытовой контекст травестирует и достоевский мотив. Адресант и адресат записки - главные лица повести, любовники, действующие в топосном, непременно южном пространстве (действие происходит в Крыму, в одном из известных санаториев и близлежащих населенных пунктах - аллюзия на волошинский Коктебель, в котором Слезкин и написал повесть летом 1925 года, в то же время там гостили и Булгаков, и Пильняк - прототипы слезкинского текста). Структура текста составляется набором («коробом» по определению автора) писем отдыхающих в санатории и их адресатам. Как пишет Т.Николаева, «Новые советские люди практически впервые попадают в южный санаторий, одни покупают путевки, другие снимают где-то поблизости. Они пишут своим близким, получают от них ответы. Социальный, возрастной и мировоззренческий состав курортников разнороден и потому читать это довольно интересно». Действительно, интересно, адресантно-адресное поле широко, разнообразно и я добавил бы, комично традиционным в поэтике комического смешением высокого и низкого. Адресаты писем - композитор, рабфаковец, зав. винным складом, просто врач и врач-венеролог, экономист, профессор, агроном, ученый-статистик, поэт, прозаик, жена, муж, подруга, некие супруги Штамм, живущие в Мюнхене, поэт Прошин, пребывающий в Париже и пр. Смысловая структура писем обнаруживает код «любовь» в рамках советского антропологического эксперимента - любовь «нового человека» (новый быт - новое сознание). Стилистически письма обнаруживают прием контроверзного нарратива (абстрактные рассуждения о любви и прочей высокой материи - судьбе России, революции, интеллигенции контрастируют с бытовым контекстом, эксплицированным в описании любовных похождений главного персонажа повести - знаменитого композитора Тесьминова: фрагмент письма дамы-куротницы: «С приездом Тесьминова наш маленький муравейник закопошился. Он служит неисчерпаемой темой для сплетен, пересудов, сенсаций. Все кажется таинственным в его поступках. Нашлись, правда, люди, не знавшие его лично, но прекрасно осведомленные о его похождениях...» И далее - «Я не назвала бы его красивым.». Нет письма, в котором не упоминалось бы имя Тесьминова. Ряд записок сопровожаются авторской ремаркой: «написана во время концерта Тесьминова». Записки, спрятанные в вазе, в столе, в дупле, переданные через горничные - маркер пародийности текста, указывающий на первоисточник - эпистолярный любовный роман. Слезкинский текст пародирует жанр сентиментального романа, жанровые конвенции которого контрастируют с советским новоязом с его лексическим конгломератом, что провоцирует комический эффект. В этом общепародийном контексте обнаруживаются и металитературные рефлексии автора. Металитературный уровень текста имплицитен, здесь нет прямых рассуждений повествователя о литературе, он обнаруживает себя в ряде текстовых микровкраплений и в двух «прототипических» фрагментах. Несколько микрофрагментов отсылают к литературному контексту эпохи: писатель-попутчик, левый фронт искусств и пр., часть фрагментов содержат автобиографические маркеры - скепсис по поводу собственных литературных приоритетов, эксплицированный путем репрезентации чужой модели, актуальной для автора в недалеком прошлом (письмо писателя Пороши). В одном из писем с ремаркой: «Молодой ученый, врач Василий Савельевич Жданов - товарищу, врачу-венерологу Федору Константиновичу Курдюмову в Ленинград» прочитываются в послании адресанта авторефлексии по поводу собственного увлечения ницшеанством, скифством, сменовеховскими идеями: «поскреби меня, тебя, других наших ребят - дикари. Вот мы и культуру себе приспособили. правыми оказались все-таки мы. Потому что здоровый инстинкт дикаря вывел нас из дебрей, где бы любой культурный человек давно сгинул». Здесь очевидны аллюзии на роман Слезкина «Столовая гора», составляющими смысловой структуры которого явились «сменовеховские коды «опрощения и просветления», ницшеанская «воля к жизни», личная слезкинская «воля к самоограничению», «воля к отречению ради идеала утверждения жизни». Автобиографические литературные маркеры поддержаны риторикой персонажа: «Помнишь, когда я заведовал Наробразом в Нежине.» - отсылка к булгаковским «Запискам на манжетах», где он в той же стилистической манере описывает свою совместную с Ю.Слезкиным работу в подотделе искусств во Владикавказе. Мотив Булгакова поддержан и указанием на профессию конфидента автора письма - врач-венеролог (специализаци Булгакова-врача).

И наконец, обращают на себя особое внимание своей протитипичностью два фрагмента, пародирующие поэтику Б.Пильняка и М.Волошина. Фигура Волошина в качестве прототипа поэта Валентина Медынцева распознается без труда, не требуя дополнительной идентификационной информации. Для идентификации фигуры Пильняка понадобились дополнительные маркеры, микрофрагменты текста содержат информацию о его писательском статусе, о его внешних данных, о его манере письма. Из письма одной курортницы узнаем, что писатель Пороша (фамилия персонажа обнаруживает коррелят с кодами пильняковского текста -«метель», «снег», «ветер») «из попутчиков», что он «знаменитый и очень забавный. Такой белесый, в круглых очках». Из письма другой дамы следует, что Пороша пишет в орнаментальном стиле: «Ты видишь, какая я беспомощная беллетристка. Исписала семь страниц, а так и не добралась до фабулы. Правда, если брать примером таких писателей, как Пороша, то пожалуй.». В следующем письме фиксируется отмечавшийся критиками 20--х бытовизм пильняковского текста: «Не бегать же мне, как Тесьминову, в обнимку с докторшей, или, вроде Пороши, по ночам лазать за бытовым материалом». Большую проблематизацию получает содержание письма самого писателя Пороши: «Здесь они оба на солнце - два голых русских человека» (речь идет о доисторическом и сегодняшнем русском интеллигенте). Здесь им - стиснутым, склеенным - не о великом, не о вселенском забота, а о себе, о своей душе, о вековечном - о Любви. Вот здесь я узнал: через метель, через голод, вши, расстрелы, войны, через революцию, минуя все запреты, затворы, заграждения, - русское сердце не притупилось - болеет вековечной болью - Любви, как ни одно сердце в мире. Вздор, все о том, что умерли грезы и розы, кровь и любовь, что все это - по ту сторону Октября. Великая ложь. Никогда так больно, сладко, строго, глубоко - не носили в себе русские люди радость и страдания любви, как сейчас. Самая это теперь большая, бередящая тема». Пильняковский текст соблазнителен для использования его в пародийных целях. Известный коррелят слезкинской пародии - пародия Зощенко: «Возьмите любой рассказ Пильняка. Главное занятие героев - любовь. Все любят. Все изнемогают от любви. «...Ребята ловили девок, обнимали, целовали, мяли...; «Леонтьевна кричит. - Спать не дают, лезут к нераздетой женщине.»; и все-то у писателя любовь. Даже звери изнемогают от любовной страсти. «.Самец бросился к ней, изнемогая от страсти»; «..Волк тихо подошел к оврагу». Стилистика письма Пороши (его синтаксические конструкции, характерные для орнаментальной прозы и графическое оформление отдельных фрагментов) обнаруживает аллюзию на роман Пильняка «Голый год», а набор лексикодов интеллигент, русский, душа, революция, голый человек.... отсылает автопародийно к роману самого Слезкина «Столовая гора», эксплицируя смену литературных интересов автора, поиски им путей самоидентификации. Сменовеховство, скифство потеряли актуализацию, равно как и орнаментальная форма их художественной реализации. Также, хотя и интересен, но неприемлем для слезкинской адаптации космогонический проект М.Волошина: «Сама Вселенная, мыслимая прежде как единый организм, теперь - не что иное, как водопад сгорающих миров. Возводя соборы космогонии, человек отображает в них не внешний мир, а только грани своего незнанья. Вот почему я предпочитаю начать сызнова - быть Вселенной и творцом, самому взрывать плугом целину земли. Вот почему я зажигаю свой светильник, сознав себя божественным и вечным. счастливый уже тем, что могу лицезреть - солнце, твердь и море - три начала, двинувшие человеческий разум по пути творчества и достижений. Знаешь ли ты Тесьминова?..И далее рассказ о том, как гармоничный человек, красавец и музыкант, упал и разбил лицо: «от души желаю ему вернуть утраченное равновесие плоти и творящего духа». Снижение космогонии поэта Медынцева бытовым контекстом, конгломерат высокого и низкого (Тесьминов vs Космос) эксплицируют пародийный маркер. Отказываясь от эстетического «заказа эпохи», от творческого отшельничества и зажигания «своего светильника», от «единоличного повелевания стихией», Слезкин к концу 30-х годов, как и многие писатели второго ряда, обращается к заказу социальному, предпочитая коллективный «светильник». Не случайно Т. Николаева заканчивает свою статью о Слезкине цитатой из Оруэлла «He loved Big Brother».

Список литературы / References

Арьев А.Ю. Слезкин Юрий Львович// Русские писатели ХХ века: биобиблиографический словарь, 1998. Ч.2. С. 347.

Окутюрье М. «Смена вех» и русская литература 20-х годов»// [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://russia-west.ru/viewtopic.php?id=629/ (дата обращения: 14.05.2019).

См. об этом подробнее: Николаева Т.М. Отречение Юрия Слезкина и русская интеллигенция на переломе // Rus.Lit. (Amst) 1999, V.45.

Арьев А. «Что пользы, если Моцарт будет жив.» (Михаил Булгаков и Юрий Слезкин)// М.А.Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М.: 1988. С.444.

ОкутюрьеМ. Указ.соч.

Слезкин Ю. «Пока жив - буду верить и добиваться.». Вступительная заметка, публикация и примечания Ст. Никоненко// Вопросы литературы. 1979. № 9. С. 212.

Маликова М. Халтуроведение. Советский псевдопереводной роман периода НЭПа // НЛО. 2010. № 103. Март.

Клюс Э. Ницше в России // http://sbiblio.com/biblio/archive/Klus_nicshe/03.aspx

Замятин Евг. Собр.соч. Т.1. М.: 2003. С.15.

Николаева Т. М. Отречение Юрия Слезкина и русская интеллигенция на переломе//ЛшЛй., Amsterdam: 1999, V.45.

Размещено на Allbest.ru