Межличностное общение и его этнокультуральная специфика

Размещено на http://www.allbest.ru/

Институт языкознания Российской Академии Наук, г. Москва

Межличностное общение и его этнокультуральная специфика

Ю.А. Сорокин

Аннотация

В статье рассматривается этнокультурная специфика межличностного общения как аффективно-чувственный комплекс.

Ключевые слова: межличностное общение, этнокультурная специфика, открытые классы состояний, коммуниканты

Summary

This article deals with the ethnocultural specificity of interpersonal communication as affective-sensual complex.

Keywords: interpersonal communication, ethnocultural specificity, open class of conditions, communicants

1. Несколько предварительных замечаний. Во-первых, межличностное общение, как правило, амбивалентно: оно и конфликтно, и бесконфликтно, балансируя между ролевыми соглашениями и нарушением их. Вследствие этого - и это, во-вторых, - ему присуща определенная аффективно-чувственная температура. Я не называю ее эмоциональной/эмотивной, ибо считаю такое определение указывающим на расплывчатый класс явлений, тогда как чувства и аффекты вполне «исчисляемы» носителями языка. В-третьих, чувства и аффекты, переживаемые/представляемые вербально, не являются копиями аффектов и чувств, переживаемых реально: описание их с помощью естественного языка неизбежно оказывается неполным/редуцированным (и сукцессивно статичным?).

2. Хотя еще в незапамятные времена говорили, что «... гнев безрассуден, пуст и легкомыслен. От безрассудства рождается огорчение, от огорчения раздражение, от раздражения гнев, от гнева же неистовство» (ранние отцы церкви, 1988: 192), эти предупреждения, учитываясь СОЗНАТЕЛЬНЫМ, разбивались о сопротивление БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО.

3. Естественно, что в художественной литературе соотнесение КОНТРОЛИРУЕМОГО - НЕКОНТРОЛИРУЕМОГО, соотнесение аффективно-чувственных состояний является основным приемом увеличения ее иллюзорной убедительности/аттрактивности. И, как правило, эти состояния соседствуют друг с другом: «Она села и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая, пока выйдет камердинер. - Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю? - сказала она строго. <...> Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить. - Что вы доказали этой дуэлью? То, что вы дурак, Que vous кtes sot; так это все знали. <...> - Гм... гм... - мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом. - И почему вы могли поверить, что он мой любовник? ... <…> Не говорите со мной ... умоляю, - хрипло прошептал Пьер. <...> Пьер хотел что-то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражение она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать <...> - Нам лучше расстаться, - проговорил он прерывисто. - Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, - сказала Элен... <...> Пьер вскочил с дивана и, шатаясь, бросился к ней. - Я тебя убью! - закричал он и, схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее. Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступал к ней, закричал: «Вон!» таким страшным голосом, что во всем дому с ужасом услыхали этот крик» (Толстой, 1934: 343-344).

Еще сложнее представлены аффективно-чувственные состояния у Ф.М. Достоевского (в «Идиоте»): «Все утверждали, что с этого-то мгновения Настасья Филипповна и помешалась. Она продолжала сидеть и некоторое время оглядывала всех странным, удивленным каким-то взглядом, как бы и не понимая и силясь сообразить. Потом она вдруг обратилась к князю и, грозно нахмурив брови, пристально его разглядывала; но это было на мгновение; может быть, ей вдруг показалось, что все это шутка, насмешка... Она задумалась, потом опять улыбнулась, как бы не осознавая ясно чему... - Значит, в самом деле княгиня! - прошептала она про себя как бы насмешливо и, взглянув на Дарью Алексеевну, засмеялась. <...> Сам Рогожин стоял и глядел, искривив лицо в неподвижную, недоумевающую улыбку. <...> Настасья Филипповна заметила и захохотала. <...> Опоздал, Рогожин! Убирай свою пачку, я за князя замуж выхожу и сама богаче тебя! Но Рогожин постиг, в чем дело. Невыразимое страдание отпечатлелось на лице его. Он всплеснул руками, и стон вырвался из его груди. <...> Князь заметил тоже из угла сверкающий взгляд Гани, которым тот как бы хотел испепелить его. <…> Да что ты, что ты, матушка! Подлинно припадки находят: с ума, что ли, сошла? - вскинулась испуганная Дарья Алексеевна. - А ты и впрямь думал? - хохоча, вскочила с дивана Настасья Филипповна... <...> Что же ты, Рогожин? Собирайся, едем! - Едем - заревел Рогожин, чуть не в исступлении радости, - ей вы... кругом... вина! Ух! <...> Да что ты орешь-то! - хохотала на него Настасья Филипповна... <...> Да что ты плачешь-то? <...> А ты смейся, по-моему... - продолжала Настасья Филипповна, у которой у самой засверкали две крупные слезы на щеках. <...> Ганя, во фраке, со шляпой в руке и с перчатками, стоял перед нею молча и безответно, скрестив руки и смотря на огонь. Безумная улыбка бродила на его бледном как платок лице. <…> Эй, сгорят, тебя же застыдят, - кричала ему Настасья Филипповна, - ведь повесишься, я не шучу. <...> Сам Рогожин весь обратился в один неподвижный взгляд. Он оторваться не мог от Настасьи Филипповны, он упивался, он был на седьмом небе. Вот это королева! - повторял он поминутно ...» (Достоевский, 1957: 192, 193, 195, 196, 197, 199, 200).

Этот аффективно-чувственный комплекс весьма затруднительно разложить на ведущие и производные состояния (см. в связи с этим: Вилюнас, 1990: 92-105), как и всякий художественный суггестив, в принципе неразложимый на отдельные составляющие. Но можно, очевидно, говорить о наличии фасадных и нефасадных состояний, в которых находятся те или иные персонажи. И особенно важно фасадное состояние основного действующего лица - Настасьи Филипповны. По-видимому, для нее характерен истерический симптокомплекс, о котором Э. Блейлер пишет следующее: «В области чисто психологической отметим сначала постоянные симптомы ...: неустойчивость аффектов, капризные смены настроения, моментальные реакции во всех отношениях с чрезмерными взрывами аффектов во всевозможных направлениях … Взрывы аффектов носят, большею частью, театральный характер; получается впечатление, что настоящая сила аффекта не соответствует затраченным крикам и слезам. <...> Половая сфера у истеричных еще менее поддается определению, чем у других людей. Мы видим все крайности, особенно среди истеричек мы наблюдаем у многих coitus frigidus или даже отрицательное отношение, между тем психически они могут быть очень впечатлительными в половом отношении. <...> Прелюдией к всевозможным истерическим сумеречным состояниям часто является изменение настроения, продолжающееся часами; сами же состояния тянутся минуты и даже дни ... Обычно после них остается полная амнезия. <...> ... нежелательное забывается в сумеречном состоянии или представляется ... как бы несуществующим, а желательное осуществляется в галлюцинациях. <...> С моральной стороны их характер может быть дурным или хорошим, так же как у других людей и, наряду с ужасными эгоистами мы встречаем среди истеричных, людей, способных на высокое самопожертвование; хотя характер их аффективности до некоторой степени препятствует альтруизму. <...> Наиболее существенным в истерическом складе является сильная, с большим размахом, но очень неустойчивая аффективность» (Bleuler, 1993: 419, 420, 422, 429, 430).

Не менее показательны и следующие фрагменты из книги А. Лоуэна «Язык тела»: «Ранее я относил истерический характер к ригидному типу структур. Теперь можно уточнить, что он к тому же и бронированный тип структуры. Понятие брони было введено Райхом для разъяснения состояния, в котором возбуждение «связывается» защитным механизмом, имеющим определенную оберегающую цель, которая, с одной стороны, служит «защитой от раздражителей внешнего мира, а с другой - не выпускает наружу внутренние либидозные устремления». <...> Отличительной чертой истерического характера является ... сексуальная покорность, скрывающая агрессию. Модель поведения может быть следующей: заигрывание, сопротивление и подчинение. <...> Я еще не встречал истерического характера, в котором эти черты (гордость и решимость - Ю.С.) отсутствовали, а выраженная гордость к тому же не была бы ключом к самому характеру. <...> Для истерического характера гордость, можно сказать, естественна, но она негибкая и ограниченная. <...> ... что касается рассуждений о гордости и истерии, то стоит все же упомянуть несколько женских образов из романов Достоевского. Сразу же приходят на память Настасья Филипповна из «Идиота», Лизавета Николаевна из «Бесов» и Катерина Ивановна из «Братьев Карамазовых». <...> Фригидность, то есть полное отсутствие какого-либо полового чувства, - чисто истерическая проблема. Ее можно назвать симптомом наоборот или проявлением истерической бесчувственности, или паралича» (Лоуэн, 1997: 249, 256, 259-260, 261, 267).

4. Такое афективно-чувственное состояние вряд ли следует квалифицировать в качестве этноспецифического наряду с тем, которое описывает Л.Н. Толстой или Э.М. Ремарк в «Трех товарищах»: «- Брось трепаться и отдавай остаток, - сказал я. Швейцар нанес удар мгновенно, уклониться, сидя за рулем, было невозможно, я даже не успел прикрыться рукой и стукнулся головой о рулевое колесо. Потом в оцепенении выпрямлялся. Голова гудела, как барабан, из носа текла кровь. <...> Я смотрел на него, не шевелясь, уставившись в это широкое, здоровое лицо. Я пожирал его глазами, видел, куда надо бить, бешенство сковало меня, словно лед. Я сидел неподвижно, видел его лицо слишком близко, слишком отчетливо, как сквозь увеличительное стекло, каждый волосок щетины, красную обветренную, пористую кожу ... <...> Мы подъехали. <...> Швейцар, вы не можете разменять? <...> Отдай остаток, грязная собака! - рявкнул я. На секунду он онемел. <...> Он размахнулся. Этот удар мог бы лишить меня сознания. Но я был начеку. Повернувшись, я пригнулся, и кулак налетел со всего маху на острую стальную цапфу пусковой ручки, которую я незаметно держал в левой руке. Вскрикнув, швейцар отскочил назад и затряс рукой. Он шипел, от боли, как паровая машина, и стоял во весь рост, без всякого прикрытия. <...> - Узнаешь? - глухо прорычал я и ударил его в живот. <…> При счете «пять» швейцар поднялся, точно стеклянный. Как и раньше, я видел перед собой его лицо, опять это здоровое, широкое, глупое, подлое лицо: я видел его всего, здорового, сильного парня, свинью, у которой не будут больны легкие; и вдруг я почувствовал, как красноватый дым застилает мне мозг и глаза, я кинулся на него и принялся его избивать» (Ремарк, 1960: 252, 253, 254).

Все эти аффективно-чувственные состояния, по-видимому, универсальны. Специфична лишь их реализация, а, точнее, фокусы внимания, в которые попадают те или иные ментальные или нементальные составляющие этих состояний как точек фиксации, в которых учитывается 1) преимущественно Я-микросостояние или 2) преимущественно микросостояние антагонистов, а также 3) характер чтения соматологических и паралингвистических карт или 4) набор действий и степень их жесткости (мягкости).

Различия в вышеприведенных автохонных и неавтохонных художественных коммуникатах заключаются, очевидно, и в мере допустимости тех или иных аффективно-чувственных состояний, и в количественном их преобладании в соответствующих лингвокультуральных общностях. Именно эти различия следует рассматривать как валидные/базовые и позволяющие достаточно точно отличать один художественный идиолект от другого.

Иными словами, об аффективно-чувственной температуре можно судить по набору используемых в той или иной лингвокультуральной общности (тем или иным автором) параэмотивных средств (см. в связи с этим: Покровская, 1998: 7-8), или эмономов (см. в связи с этим: Перфильева, 2001: 4-5), указывающих/намекающих на их реальную манифестацию: «... для эмоций триады враждебности эксплицитно в английском языке чаще всего описываются эмоциональные кинемы глаз (74,2%) и лица (53,3%), а также эмоциональные просодемы (69,2%); в русском языке конкретное обозначение испытываемой эмоции чаще всего используется при описании эмоциональных кинем глаз (74,5%), а также эмоциональных просодем (50,9%) ... <...> ... мимический стереотип гнева ... в русскоязычных текстах представлен более детально, чем в англоязычных. Мимический стереотип гнева в англоязычной культуре представлен дескрипцией следующих признаков: покраснение (иногда резкое побледнение) лица, «горящие» глаза, нахмуренные брови, сжатые губы и зубы. В русскоязычной культуре, кроме указанных, присутствует дескрипция таких признаков, как расширение ноздрей, сморщивание кожи лица, контурирование передних краев жевательных мышц, набухание височных и лобных подкожных вен" (Покровская, 1998: 8-9). Следовательно, можно полагать, что именно сопоставление своих и чужих аффективно-чувственных признаков и выявление сходств и различий между ними и указывает на высокую или низкую температуру, характерную для тех или иных художественных коммуникатов и, тем самым, для тех или иных этнокультурных организмов.

5. По-видимому, различия между этими организмами следует рассматривать как различия в их аппетентном поведении (поведении, ориентированном на поиск выхода из состояния тревожности/беспокойства/дискомфортности; см. Лоренц, 1994: 59-60), свидедельствующие, в свою очередь, о степени «мягкости» или «жесткости» (деструктивности) поступков, характерных для своего и чужого межличностного общения. Говоря иначе, эти различия целесообразно рассматривать в качестве апосемативов (предупреждений; см. по этому поводу: Лоренц, 1994: 35), указывающих на модусы аффективно-чувственного взрыва.

6. Этот взрыв можно квалифицировать гак агрессию, ибо «агрессия - это любая форма поведения, нацеленного на оскорбление или причинение вреда другому живому существу, не желающему подобного обращения» (Бэрон, Ричардсон, 1997: 24). Этот взрыв провоцируется средовыми ментальными стрессорами (о стрессорах см.: Бэрон, Ричардсон, 1997: 174-187), специфика которых является диагностирующей: по их «списку» можно судить о причинах возникновения аффективно-чувственных комплексов и о способах их вербального и невербального опредмечивания.

7. Художественные коммуникаты можно рассматривать как совокупность аффективно-чувственных комплексов, но комплексов особого рода. Их, пожалуй, допустимо квалифицировать в качестве переориентированных (о переориентированном действии см.: Лоренц, 1994: 173), воздействующих не прямо, а косвенно, не точно, а со смещением в ту или иную сторону мишени нашего Я, что позволяет переживать их несколько отчужденно/дистанционно, но все-таки заинтересованно: игра на чужом поле - это, тем не менее, познавательно-катарсическая игра.

8. Аффективно-чувственные комплексы суть открытые классы состояний (именно они специфичны в этнокультурном отношении), а эмоции - скрытый класс состояний (см. в связи с этим: Кретов, 1992: 104), - указывающие на неопределенные/расплывчатые образы и поступки, которым отказано в праве их существования как единичностей.

Список литературы

1. Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. - СПб: Питер, 1997. - 170 с.

2. Вилюнас В.К. Психологические механизмы мотивации человека. - М.: МГУ, 1990. - 288 с.

3. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений. - М.: Наука, 1957, т. 6. - 689 с.

4. Кретов А.А. Съедобное - несъедобное или криптоклассы существительных // Linguistica Silesiana, 1992. - С. 104-114.

5. Лоренц К. Агрессия (так называемое «зло»). - М.: Прогресс, 1994. - 272 с.

6. Лоуэн А. Язык тела. - СПб.: Смысл, 1997. - 159 с.

7. Перфильева С.Ю. Теоретико-экспериментальное исследование слов-названий эмоций и их функционирование: Автореф. дис… канд. филол. наук. - М., 2001. - 24 с.

8. Покровская Я.А. Отражение в языке агрессивных состояний человека (на материале англо-русских художественных текстов): Автореф. дис… канд. филол. наук. - Волгоград, 1998. -25 с.

9. Ранние отцы церкви. Антология. - Брюссель: Русский формат, 1998. - 271 с.

10. Ремарк Э.М. Три товарища. - Ашхабад: туркменское государственное издательство, 1960. - 344 с.

11. Толстой Л.Н. Война и мир. - Л.: Академия, 1934, тт. 1-2.

12. Bleuler Е. Руководство по психиатрии. - М.: Наука, 1993. - 544 с.

References

аттрактивность художественный литература персонаж

1. Baron R., Richardson D. Aggression. - St. Peter, 1997. - 170 p.

2. Vilyunas V.K. Psychological mechanisms of human motivation. - Moscow: Moscow State University, 1990. - 288 p.

3. Dostoevsky F.M. Works. - Moscow: Nauka, 1957, Vol 6. - 689 p.

4. Kretov A.A. Edible-inedible or kriptoklasses of nouns // Linguistica Silesiana, 1992. - p. 104-114.

5. Lorenz K. Aggression (so-called "evil"). - Moscow: Progress Publishers, 1994. - 272 p.

6. Lowen A. Body Language. - St. Petersburg.: Meaning, 1997. - 159 p.

7. Perfilieva S.Y. Theoretical and experimental study of word names of emotions and their functioning: Abstract dis. ... Cand. Phil. Sciences. - Moscow, 2001. - 24 p.

8. Pokrovskaya Y.A. Reflected in the language of aggressive states in man (based on the Anglo-Russian literary texts): Abstract dis. ... Cand. Phil. Sciences. - Volgograd, 1998. - 25 p.

9. The early church fathers. Anthology. - Brussels: Russian Format, 1998. - 271 p.

10. Remarque E.M. Three Comrades. - Ashgabat, the Turkmen State Publishing House, 1960. - 344 p.

11. Tolstoy l. N. War and Peace. - L.: Academy, 1934, vol. 1-2.

12. Bleuler E. Manual of Psychiatry. - Moscow: Nauka, 1993. - 544 p.

Размещено на Allbest.ru