Первый сборник

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ АВТОНОМНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

«ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ»

Факультет гуманитарных наук

Школа филологии

Выпускная квалификационная работа

Первый сборник

По направлению подготовки Филология образовательная программа «Литературное мастерство»

Мучник Андрей Сергеевич

Рецензент Научный руководитель

Д.А. Данилов

проф. М.Л. Степнова

Москва 2020



Chinatown Bus

Воздух свободы Юра вдохнул только на выходе из терминала Airtrain, когда прошла уже пара часов с момента прилёта. Длиннющая очередь на паспортном контроле, традиционные вопросы о целях и длине поездки, всегдашние шуточки погранцов, которые отпускались с самым серьезным видом...

Все это было довольно утомительно -- Юра почти не спал в самолете. Как обычно, его вырубило на взлёте, но, как только стюардессы начали разносить воду, он очнулся и больше заснуть уже не смог. Хорошо, что прилетел налегке, и багаж ждать не пришлось.

Шёл мелкий дождь -- нормальная погода для нью-йоркского декабря. Станция Airtrain располагалась в соседнем здании с метро, поэтому идти было недалеко. Юра почти на автомате купил карточку MTA (хотя предыдущий раз он делал это несколько лет назад) и стал ждать ближайший поезд J на переполненной людьми платформе.

Юра волновался, что уже очень сильно опаздывал на встречу с Машей в Чайнатаун. Машин автобус из DC должен был приехать в четыре часа, а сейчас уже позже пяти. И Юре ещё предстояло довольно долгое путешествие под землей через весь необъятный Queens.

Юра попробовал набрать какой нибудь номер на своей Nokia, но, как и следовало ожидать, его симка тут не работала. Да и звонить собственно было некуда: Маша не озаботилась покупкой мобильника за семестр учебы, так как на техасском кампусе он был ей ни к чему.

J довез Юру до Bowery, оттуда он пошел вниз к улице Canal, где и должна была быть остановка Chinatown Bus. По дороге Юра искал везде лицо Маши -- бледное (хотя черт его знает как она выглядит после техасского солнца), черные кудри, голубые глаза -- но тщетно. Никаких опознавательных знаков Chinatown Bus на пересечении улиц тоже не было.

Вверх по улице, откуда Юра только что пришел, напротив баскетбольной площадки, толпились люди в ожидании чего-то. Неожиданно, там припарковался автобус с яркой надписью Lucky Star, люди погрузились, и он стартанул в сторону Манхэттенского моста, въезд на который выглядел как будто парижскую Триумфальную арку скрестили с площадью Св. Петра в Риме.

На стене было приклеено расписание: Бостон, Филадельфия, Чикаго. DC, как обычно обозначали Вашингтон, там не значилось. Юра решительно зашел в китайскую забегаловка рядом и направился к кассе.

-- Скажите, а где останавливается Chinatown Bus?

-- Chinatown Bus? Тут все -- Chinatown Bus, это же Chinatown! -- на ломаном английском ответил ему китаец лет за сорок, в джинсах и клетчатой рубашке.

-- Но есть же компания, которая так и называется? Chinatown Bus?

-- Не слыхал.

Юра был в растерянности. Да что же, блин, случилось? Куда она пропала? Может не успела на свой автобус из Вашингтона? О черт, может быть, она позвонила Айзеку! Они должны были остановится на пару-тройку ночей у Айзека, и Юра давал его номер Маше.

В те годы телефоны-автоматы в Манхеттене стояли на каждом углу, а Чайнатаун, несомненно, был лучшим местом для покупки телефонной карты. Уже через пять минут Юра стоял в будке автомата и набирал номер Айзека.

-- Yo, wassup, dude. Как, блин, дела? Встретил Машу?

-- Привет-привет! Машу не могу найти в вашем хреновом Чайнатауне. Похоже, что она не успела на тот автобус, на котором должна была приехать. Она тебе случайно не звонила?

-- Не, не звонила. Попробуй выяснить у китайцев, когда следующий автобус, и, если не скоро, заезжай ко мне, оставишь чемодан.

-- Да тут никто ничего не знает!

-- Пройдись по магазинам поблизости.

-- Ок.

Юра повесил трубку и вернулся на угол Canal. Буквально в двадцати метрах был маленький универмаг на первом этаже здания. «эНастоящая кожа!!!» -- обещали вывески. Юра бывал в таких магазинах -- здесь можно было купить очень приличные копии сумок Louis Vuitton за 200-300 баксов.

-- Chinatown Bus? -- уже без особой надежды спросил он у первого продавца-китайца.

-- Так вот же, читай расписание, -- продавец показал на стену между двумя, идентичными на вид, магазинами с кожаными изделиями на другой стороне прохода.

Юра обрадовался, увидев Вашингтон в расписании, и там действительно был тот самый автобус, на котором Маша должна была приехать. В 16:00. Юра посмотрел на часы: без двадцати семь. В семь приходил следующий автобус из DC. Юра взял кофе в минимаркете в глубине универмага, вышел на улицу, и стал ждать Chinatown Bus.

Программа, по которой Маша бесплатно училась год в США, оплачивала ей билет из Техаса в Вашингтон. В начале января у всех участников должна была состояться конференция в столице. Но администраторам было совершенно все равно, когда именно участники прилетят в Вашингтон. Поэтому большинство ребят взяли билеты до Вашингтона пораньше, чтобы покататься по Восточному побережью. Маша должна была встретиться со своим московским бойфрендом Юрой.

С Юрой они познакомились на дне города. «эАхахаха, на самом дне», - подумала она. Юра тогда уже жил в Москве и приехал в Тулу к родителями и повстречаться с друзьями. Тула -- городок небольшой и друзья оказались общими. На площади Ленина, как всегда, выступали какие-то никому неизвестные группы. Они напились пива и потом целовалось на скамейке на набережной реки Упы. Договорились увидеться уже на следующий день и прогуляли до вечера, пока Юре не пора было бежать на поезд назад в Москву.

На остановке в вашингтонском Чайнатауне Машу ждал Макс, товарищ из Тулы. Они договорились ехать в Нью-Йорк на одном автобусе. Чемоданов у них не было, закинули рюкзаки на полочку под потолком, и решили сесть на заднее сидение -- там хотя и может укачать, зато места больше.

-- Как твои long-distance отношения?

-- Ну пока ОК, в Нью-Йорке вот с Юрой встречаемся. А твоя как?

-- Вроде как блюдет. Но не факт, судя по тому что я за это время на кампусе натворил. Как говорил мой дедушка, есть правило тысячи миль.

-- Что за правило такое?

-- Измена за тысячу миль -- не считается.

-- Точно! Дедушка, говоришь? -- Маша рассмеялась.

-- А у тебя что? Наверняка от местных jocks (спортсменов) отбоя нет?

-- Ну так, бывает.

-- Ну, не хочешь рассказывать -- не надо.

А Маше было что рассказать. Сначала у нее случился студент по обмену из Франции. Но это было просто так, по пьяни. Тем более Пьер предпочитал парней. А потом появился Джон. С Джоном, кажется, все могло бы быть серьезно. Он, хотя и знал про Юру, настойчиво звал Машу в Бостон на рождественские каникулы. То есть был готов познакомить ее со своими родителями.

Испытывала ли она угрызения совести, что изменяет Юре? Да, наверное. Но Юра был очень далеко, за океаном, а Маша одна, в Техасе, hot Russian chick that was getting A LOT of attention. Да и в Юре она не была на 100% уверена. И опять же, правило тысячи миль.

Маша задремала и проснулась, когда они уже подъезжали к Нью-Йорку.

На семичасовом автобусе Маши не было. Следующий автобус из DC приходил в десять. Юра скомкал классический нью-йоркский сине-желтый картонный стаканчик, стилизованный под амфору, и бросил его в ближайшую мусорку. Затем он направился к ближайшей станции и сел в поезд в сторону Hudson Heights, где жил Айзек.

Они познакомились давно, в Москве, когда Айзек изучал там русский и политологию по программе Фулбрайта. Он жил в длинной сталинке около метро Сухаревская и хвалился, что как-то раз рано утром после долгой вечеринки мочился с балкона прямо на Садовое кольцо. С тех пор Айзек остепенился. В самом прямом смысле -- он получил степень юриста в Гарварде и работал, как говорится, 24 на 7 в одной из крупнейших юрфирм Нью-Йорка.

Hudson Heights была самая северная оконечность острова Манхэттен, и чтобы добраться туда, нужно было пересесть на Таймс сквер. Юра на несколько секунд задумался, а не выйти ли ему из метро, чтобы посмотреть на главный сквер города, но, вспомнив о толпах туристов, решил остаться под землей. Тоннель между станциями был разукрашен веселыми граффити, одинокий джазмен играл на трубе, но Юра был слишком взволнован, чтобы насладиться этими деталями.

Айзек открыл дверь и увидев, что Юра один, сказал:

-- Ну что, не дождался свою Машу?

-- Пока нет.

-- Кажется, она тебя бросила, чувак.

Юра проигнорировал это и прошел в прихожую.

-- Брошу вещи и поеду встречать десятичасовой автобус, на нем-то она точно должна быть.

-- Сядь хоть перекуси, Ханна курицу как раз пожарила, -- Айзек поправил очки.

Юра познакомился с Ханной, симпатичной еврейкой примерно одного с ним и Айзеком возраста. Пока ели курицу, пропустили по паре бутылок бруклинского лагера и обсудили общих московских знакомых. Потом Айзек немного стыдливо рассказал, что встретил Ханну онлайн, на Jdate, специальном сайте для еврейских знакомств. «эЧто не так с онлайн знакомствами?», -- возмутилась Ханна.

Потом было пора бежать в метро и ехать назад в Chinatown. По дороге Юру терзали сомнения. А что если Айзек прав? За почти пять месяцев, что прошли с отлёта Маши, Юра чувствовал, как она отдаляется от него. Маша часто выглядела грустной по скайпу, а еще чаще и вовсе не могла выйти на связь. Но утверждала, что скучает и очень ждёт их встречи в Нью-Йорке.

В вагоне было пусто, не считая пары вездесущих нью-йоркских бездомных. Один из них прислушивался к чему-то в огромных наушниках и негромко читал рэп, а другой сидел с закрытыми глазами и ритмично двигал рукой в кармане.

Chinatown Bus прибыл из одного чайнатауна в другой. Маша вышла и удивленно огляделась -- Canal Street был больше похож на то, как она представляла себе какой-нибудь Гонконг, а не Нью-Йорк. Темнело и на улице загорелись китайские фонарики, а практически все надписи были иероглифами и не всегда дублировались на английском.

Рядом с остановкой был Старбакс, тоже с вывеской на китайском. Удивительно, но эта сеть захватила уже и Чайнатауны. Макс предложил зайти -- вряд ли они упустят Юру за пять минут. Каждый купил по карамельному латте. Они глотали горячий кофе, Маша вглядывалась в лица прохожих.

-- Не видать? -- зачем-то спросил Макс.

-- Пока нет.

-- А позвонить некуда?

-- Не-а.

-- Ндаааа. Ну я постою с тобой часок, а потом поеду к родственникам родственников на Брайтон.

На самом деле, Маше теоретически было куда позвонить. Но только теоретически. Юра продиктовал ей пару дней назад домашний номер Айзека, у которого они собирались остановиться. Но Маша не могла позвонить, потому что потеряла бумажку с номером где-то в своей комнате в техасской общаге, в которой царил тотальный хаос.

Прошел уже почти час, а Юры все не было. Маша нервно прогуливалась вокруг остановки с уже остывшим лате. За углом обнаружилась еще одна остановка, где люди загружали свои вещи в автобус. Маша подошла поближе и увидела надпись New York -- Boston. Автобус уходил через 15 минут. Может, махнуть к Джону?

Что ее ждало в Туле? Третьеразрядный университет? Бабушкина двушка, мама с молодым хахалем-алкоголиком? «Поэт, новый Ерофеев», -- говорила мама, но хрен там. Дверь в их квартире не закрывалась до конца, и сквозняк постоянно шел из подъезда.

Папа, которого она видела раз в месяц, чтобы пройтись по магазинам и поклянчить новые шмотки? Юра, конечно, был москвичом и перспективным женихом, но где он? Почему не встречает ее в Чайнатаун? Может, как-то узнал о Джоне и решил не прилетать? Или вообще не собирался лететь?

-- Так, ну мне пора двигаться, -- объявил Макс.

-- И мне, кажется, тоже.

-- Может, еще появится?

-- Не хочу больше ждать.

-- И куда собираешься? Может, поехали к моим родственникам родственников? Они и тебя куда-нибудь определят.

Но Маша уже решила, что делать. Она увидела, что шофер закрывает багажное отделение в бостонском автобусе.

-- Не, думаю рвануть к друзьям в Бостон. Пока! -- крикнула она Максу и побежала на соседнюю остановку.

Автобус назывался Lucky Star. «Luck - это как раз то, что мне нужно», -- подумала Маша, снова забрасывая свой рюкзак на верхнюю полочку.

Утром Юра проснулся с ужасной головной болью. Айзек и Ханна уже ушли на работу.

Никакой Маши на десятичасовом автобусе вчера, как он и подозревал, не было. Когда он вернулся ближе к полуночи к Айзеку, тот посмотрел на его лицо буквально секунду и провозгласил:

-- Шоты!

Шотов было много.

Юра сделал себе чашку кофе из drip machine, но в холодильнике обнаружил только плесневелый хлеб и засохший сыр.

Он оделся и вышел на улицу. В районе Hudson Heights Манхэттен сужался до всего трёх авеню, то есть от реки Гудзон до реки Ист-Ривер можно было пройти минут за 15-20. По горизонтальным улицам, номера которых тут приближались уже к 200, гулял ветер и носились пакеты. За ногу зацепился пакет Данкин Донатс. «America Runs on Dunkin», -- Юра поднял глаза и увидел вывеску кафе в конце улицы.

Недалеко от дома Айзека начинался парк Fort Tryon и, прихватив breakfast sandwich (хлеб, сыр, яйцо) и еще один кофе в Данкине, Юра пошел по центральной аллее. В дальней части парка стоял настоящий средневековый замок -- как выяснилось, перевезенный по кирпичу из Европы и заново возведенный здесь. Юра присел на скамейку у входа, доел сэндвич и пошел назад.

Оставшийся день он просидел у телефона. Номер Айзека -- единственное, что связывало его с Машей. Телефон молчал.

Вечером вернулся Айзек.

-- Ну что?

-- Ничего.

-- Она кинула тебя, чувак.

-- Я бы мог дождаться этой хреновой конференции в DC, найти ее там и объясниться.

-- Fuck it, man. Оставайся тут. She's gone. Забудь.

Юра правильно не поехал на конференцию в DC, потому что Маша там так и не появилась. Джон сказал, что не стоит беспокоиться об обратном билете в Техас, он об этом позаботится, они полетят вместе. Джон ничего не спрашивал о Машиной встрече с Юрой, того факта, что она приехала в Бостон ему было достаточно.

Семейка Джона была без ума от Маши. Узнав, что в конце года ей нужно возвращаться в Тулу, они взяли на себя миссию помочь ей остаться и закончить университет в Техасе.

На следующее утро Юра отправился на автобусный вокзал Port Authority в мидтауне, в паре кварталов от Таймс сквера. В этот раз Юра решил выйти на станцию раньше и сделать небольшой крюк, чтобы пройти через сердце города.

Это было ещё до реконструкции, появления пешеходных зон и установки красной лестницы из того самого клипа Jay Z. Украшения впечатляли даже с выключенной иллюминацией: Таймс сквер был полностью готов к сбрасыванию знаменитого новогоднего шара с небоскреба. Но того почти религиозного чувства, которое Юра испытал, увидев этот сквер в первый раз несколько лет назад, уже не было.

На секунду Юра подумал а не остаться ли все-таки тут до 1 января, Айзек же предлагал. Но Юра не мог оставаться в Нью-Йорке. Хотя он и не встретился с Машей, все здесь напоминало ему о ней -- места, которые он собирался ей показать, вещи, которые они должны были сделать вместе. А после 1 января Юра вполне мог уговорить себя доехать до Вашингтона и поискать Машу на конференции.

На стойке компании Greyhound Юра купил себе билет до Сан Франциско. Там, в пригороде Palo Alto, жили его дальние родственники. Они правда еще не знали о его неожиданном визите, но прямо сейчас Юра не хотел звонить им и пересказывать всю историю с Машей. Автобус ехал больше двух суток и он собирался позвонить им где-то на полпути.

Десять лет спустя Юра снова оказался в Нью-Йорке, его взяли на работу в ООН. Он был по-прежнему холост, но вместо того, чтобы бесконечно тусить по барам, как это делали его коллеги, предпочитал кофейни и книжные. Любимым из них был Strand с тележками уцененных книжек на улице и потайными закоулками внутри. Юра часто подолгу стоял на лестнице на второй этаж и смотрел блуждающих по лабиринту полок книголюбов.

Как-то летним днем он зашел в Strand спрятаться от жары, которая, казалось, проникала в самые поры. Юра забрел в отдел комиксов на втором этаже. На стеллаже с новинками стояла целая пирамида книг в мягкой синей обложке, на которой -- силуэт автобуса рядом с Манхэттенским мостом. Рядом крупным шрифтом было написано: «эChinatown Bus, by Masha Stephens».

Angelochek (неофициальный путеводитель по московскому Метро)

Чтобы попасть на электричку от моей квартиры в Королеве нужно совершить несколько последовательных действий. Схватить стопку монет в прихожей -- для оплаты проезда, закрыть две двери, добежать до остановки, вскочить в правильную маршрутку, которая не будет собирать пассажиров по всему городу, и доехать до остановки Болшево, промчаться мимо рядов киосков (овощной, рыба и икра, сигареты, булочная), свернуть в подземный переход, быстро спуститься, спринт до конца, взобраться по лестнице и открыть дверь в павильон с кассой. Дальше -- покупка билета, скорее всего, в автомате, так как в кассе -- очередь.

На самом деле, я никуда особенно не спешу, но в пол-одиннадцатого идет последний утренний экспресс. Хотя он всего на двенадцать или пятнадцать минут быстрее «медленной» электрички и стоит почти в два раза дороже, там удобные кресла, всегда есть места и можно на полчаса представить себя где-то в Европе.

Электричка -- самый правдивый способ перемещения по городу, на ней видишь всю его изнанку. Это не метро с его «дворцами для народа» и не одетое в неон Садовое кольцо, а голая правда московской жизни -- ряды убогих сараев, заваленные мусором укромные уголки парков, парковки, граффити на каждом квадратном метре.

Выбраться из Королева в этот раз меня заставило не очередное бесполезное собеседование на работу, а заказ от трэвел журнала, который хотел путеводитель по московскому метро с какими-то личными историями, связанными с каждой станцией.

Предложение написать статью меня заинтересовало по нескольким причинам. Во-первых, за него обещали неплохие деньги - 500 баксов, что на порядок выше средней цены за статью в Москве. Во-вторых я на самом деле, без шуток обожал метро.

Страсть моя проявилась когда мне было примерно одиннадцать, я жил в Воронеже и мы с папой приехали в Москву на каникулы. Воспоминания мои были избирательными, но подземка фигурировала в них крупным планом, не в последнюю очередь из-за травмированных конечностей. Я тогда получил несколько синяков: на руке, когда она застряла в дверях поезда, и на бедре -- в результате неудачного прохода через турникет.

Каким-то образом на все это наложились впечатления от рассказа Хулио Кортасара, который я прочитал примерно в то же время - о мужчине, ищущем любовь в парижском Метрополитене. Я даже упросил отца купить постер с картой московского метро и повесил его на стену своей комнаты. Тогда я решил, что схема подземки выглядит как сердце с радиальными линиями-артериями.

Комсомольская

На Ярославском вокзале практически пусто. Когда пару лет назад у меня была постоянная работа и я приезжал сюда каждое утро часов в девять, здесь было не пробиться. Плотный поток людей спускался с платформы в подземный переход и медленно тек к турникетам. Я тогда как раз вернулся после нескольких лет жизни за границей и придумал уловку, как справиться с неприятием окружающей реальности.

Это было такое самовнушение, что я на самом деле экспат, который совсем ненадолго приехал в Москву и каждый негативный аспект воспринимает как что-то новое и интересное (exciting!). Я представлял, что квартира в Королеве -- съемная, и я могу съехать оттуда в любой момент. Еще один ключевой аспект этого самообмана -- регулярные поездки за границу (раз в две недели на выходные) -- на фрилансе я себе позволить уже не мог.

Я выхожу через наземный павильон и иду в Ленинградский вокзал, который стоит буквально в ста метрах от Ярославского. В жизни фрилансера все текло неторопливо, и я взял за привычку выпивать кофе в кофейне «Хлеб насущный» на Ленинградском. Это тоже было частью все той же «экспатской» уловки: за границей я регулярно заходил в «Le Pain Quotidien» или просто «LPQ» -- международную сеть, дочерней компанией которой и был «Хлеб насущный».

Вид сзади и у одного, и у другого вокзала значительно отличается от фасадного, парадного. Здесь нет ни нео-русских выкрутасов Шехтеля (Ярославский), ни классицизма Тона (Ленинградский), а есть серая транспортная инфраструктура, которая могла бы находится и в глубокой провинции. Вот только поездов и электричек в Москве на порядок больше.

Цены в «Хлебе насущном» все растут: инфляция. Стоимость маленького каппучино увеличивается практически каждую неделю. Неожиданно я вспоминаю, как когда-то ждал здесь Лиз. Это было задолго до реконструкции вокзала, никакого «Хлеба насущного» не существовало даже в планах, его заменял тогда круглосуточный киоск с пивом.

Я присматривал за двумя кошками Лиз, кормил их и менял порошок в туалете, пока она продлевала визу в Таллине. Последнюю ночь перед ее возвращением я протусил с друзьями и только часов в пять утра приехал к Лиз покормить кошек.

А так как у Лиз был только один комплект ключей, она попросила меня встретить ее на вокзале. Поезд приходил в семь, поэтому мне так и не удалось поспать. Я прислонился к стене и пытался держать глаза открытыми. Я заметил, что на куртке и штанах все еще осталась кошачья шерсть и попытался их смахнуть.

Объявили прибытие поезда, я вышел на платформу и почти сразу увидел ее. Лиз быстро двигалась мне навстречу -- высокая, черноволосая, в темно-синих джинсах и дубленке, которая отлично выглядела на ней, что было довольно-таки удивительно для уроженки Калифорнии. Я перехватил ее сумку и она улыбнулась. «Хей», -- просто сказала она, чмокнула меня в щеку и мы двинулись в метро «Комсомольская».

Сегодня я допиваю свой капучино, стреляю стаканчиком в ближайшую мусорку и тоже спускаюсь в метро. К красной ветке ведет длинный коридор с блестящей ромбовидной плиткой и лампами, которые выглядят, как факелы в средневековом замке. Лес колонн из желтоватого мрамора, длинные галереи над путями, напоминающие Пушкинский музей. На колоннах -- загадочная аббревиатура «КИМ». Как подсказывает мне гугл, это значит Коммунистический интернационал молодёжи.

Ленинский проспект

Я решаю повторить наш с Лиз маршрут, тот, по которому мы ехали в так запомнившееся мне утро, много лет назад. Доезжаю до станции «Чистые пруды», пройдя по короткому переходу пересаживаюсь на «Тургеневскую» и еду по оранжевой ветке до «Ленинского проспекта».

Загадочный третий выход посреди станции украшают новые надписи: скоро здесь будет переход на МЦК. А я годами думал, что это какой-то тайный ход на секретную ветку метро. Вот и и разрешилась загадка.

Я выхожу на площади Гагарина. Первый космонавт возвышается над транспортной развязкой, похожий больше на робота, чем на человека.

Отсюда до бывшей квартиры Лиз еще довольно далеко -- она жила напротив универмага «Москва» на Ленинском. В то утро мы поймали такси у метро. Когда мы в конце концов добрались до квартиры я заснул на диване в гостиной, пока Лиз принимала душ после поезда.

Она не стала меня будить, а когда я проснулся, мы пошли в «Седьмой континент» за углом, закупили пива, спагетти и соус болоньезе. А еще через пару часов, на том же самом диване мы впервые поцеловались -- перед работающим телевизором, с бутылками «Сибирской короны» в руках.

Октябрьская

Я еду ровно одну станцию вниз по оранжевой и выхожу прямо возле статуи Ленина, делаю несколько снимков массивного здания на противоположной стороне площади. Первый этаж этой высотки служил входом в метро. Когда-то я сидел в одном из офисов над входом, кажется, на пятом этаже. Я пытаюсь найти глазами балкон, на котором мы с Лиз обычно курили, а потом обжимались на лестничной клетке на этаж выше. Но балконы все выходят во двор и с площади их не видно.

Лиз была менеджером образовательного проекта в одном из многочисленных тогда международных фондов. Я трудился переводчиком там же -- работа, которая совершенно не соответствовала моим амбициям.

Может быть, именно это и привлекло Лиз ко мне в первую очередь -- меня постоянно бесило что-то на работе, я всегда отпускал саркастические замечания, но в то же время пытался что-то изменить. «Я представляю тебя лет через пять в какой-нибудь кофейне: мрачного, задумавшегося о чем-то. Ты куришь сигареты одну за другой и печатаешь что-то на ноутбуке», -- пару раз пророчила мне Лиз. С тех пор и я бросил курить, а потом вообще вышел запрет на курение в кафе и барах.

С Лиз я впервые столкнулся в одном из длинных коридоров здания на Октябрьской, когда она пришла на собеседование в наш фонд. Тогда я даже не узнал ее имени. Лиз выглядела очень официально и неприступно. А потом оказалось, что ее взяли в тот же проект, в котором работал я, и мы стали часто обсуждать все подряд.

Мы оба любили хороший кофе и часто ходили в «Шоколадницу», одну из первых в Москве. Да, кофе в «Шоколаднице» когда-то считался хорошим. «Шоколадница» и сейчас стояла на том же месте -- прямо напротив Ленина, рядом с такой же древней «Якиторией».

Лиз очень хорошо говорила по-русски, но пока не понимала всех тонкостей. Во время одной из наших вылазок в «Шоколадницу» я объяснил ей, что несмотря на то, что горячий шоколад кажется переводом «hot chocolate» на русский, это совсем не то же самое, что американское какао, а, действительно, расплавленный шоколад. Лиз тем не менее решила попробовать и, сделав всего один глоток, резко выдохнула:

-- Оу май гад, он такой густой! Я попрошу официанта разбавить его горячей водой!

-- Ты что, зачем, так же испортится вкус!

Но американцы вообще не очень любят новую и незнакомую еду, поэтому они всегда ищут ближайший Макдональдс, в какой бы стране они не находились. Лиз вздрагивала каждый раз, когда в меню ей попадался телячий язык.

-- Как вы это можете есть?

-- Обычно. Язык к языку.

Она называла меня angelochek, почему-то ей очень нравилось произносить это слово по-русски. Однажды, проходя мимо моего стола, Лиз уронила желтый стикер и коснулась моей ноги. «I can't stop thinking about your head between my thighs», -- было написано на заметке.

В тот раз я пошел в туалет, закрылся и оторвал большой кусок бумажного полотенца. На обратном пути я специально прошел мимо ее стола и, наклонившись, сообщил Лиз, что только что мастурбировал. Она просто посмотрела на меня и сжала подлокотник кресла.

Я иду по короткому переходу между «Октябрьской» кольцевой и радиальной станциями. В туннеле практически пусто. Когда я работал на «Октябрьской», я проходил тут каждый день. Тогда в маленькой будке внизу эскалатора сидела пожилая женщина, которая в зависимости от настроения бесконечно ругала по громкоговорителю то тех, кто двигался слишком медленно, то тех, кто двигался слишком быстро.

В конце платформы кольцевой ветки стоят железные ворота, увенчанные перевернутыми крестами и советскими звездами, откуда-то изнутри идет мягкий синий свет. Ворота в никуда: за ними нет ничего, кроме мраморной стены и лестницы, ведущей в неизведанные глубины метро. Это -- популярное место, люди часто договариваются встретиться «под звездами».

Я сам много раз стоял «под звездами», ожидая, когда Лиз выйдет из офиса. Она не хотела, чтобы нас видели вместе, и мы старались выходить с разницей примерно в пятнадцать минут.

Обычно я замечал ее еще издалека, когда она спускалась по эскалатору. Но вместо того, чтобы идти прямо ко мне, она останавливалась посреди платформы. Это напоминало какую-то детскую игру в шпионов. Если один из коллег в этот момент оказался бы на платформе, он бы ничего не заподозрил. Когда я слышал звук приближающегося поезда, мы двигались навстречу друг другу, а когда открывались двери, садились в один и тот же вагон.

На следующее утро я выхожу пораньше -- все та же рутина: маршрутка, кросс до кассы, очередь, бег на короткую дистанцию до самой электрички за минуту до отправления. Только людей и в очереди, и в самой электричке -- в несколько раз больше, свободного места найти не удается и приходится стоять. Всю дорогу я думаю о Лиз и что можно было бы попробовать написать свой путеводитель по метро как трибьют той давней истории.

Прибытие на Ярославский вокзал, на улице моросит, и я перебежками добираюсь до Ленинградского и покупаю заветное капучино. Час пик еще не закончился, и я оказываюсь в привычной суматохе переполненного метро. Люди толкают друг друга локтями, пытаясь сесть в поезд. Я теряю управление, меня просто несет людским течением. Я трогаю карманы - сотовый телефон в левом кармане, чек, бумажник в правом, все на месте, все ок. Я уже давно перестал чистить туфли по утрам, так как знал, что их будут топтать снова и снова. Зайдя в вагон, я снова хлопаю по карманам: телефон на месте, кошелек на месте.

Проспект Мира -- ВДНХ

Я еду по кольцевой ветке до «Проспекта Мира». Когда станция только открылась, она называлась «Ботанический сад» -- поэтому все оформление посвящено агрокультуре. Я фотографирую позолоченные медальоны с сельхозработниками, вентиляционные решетки с бронзовыми серпами и молотами, поднимаюсь по короткой лестнице и пересаживаюсь на оранжевую линию.

Дальше -- остановка на «Рижской» с янтарными изразцами, которые почему-то всегда напоминали мне об осенних листьях, и белый мрамор «Алексеевской». Поезд скользит вдоль черно-белой плитки станции «ВДНХ», останавливается, и я выхожу.

На верхней площадке эскалатора везде гжель: панно, колонны. На выходе из подземного перехода -- постоянный поток людей. Худощавые девушки сжимают в дрожащих от холода пальцах обязательные сигареты, отгораживаясь ими от окружающего мира. Молодые парни в дорогих костюмах спешат в офисы, хипстеры-телевизионщики двигаются в сторону Останкино.

Над районом нависают две громады: гостиница «Космос» с одной стороны шоссе и стелла «Покорителям космоса» с другой. Сплошной космос!

Как-то раз я был в «Космосе» на конференции по работе вместе с Лиз. На обед мы тогда не пошли, а воспользовались одним из номеров, отведенных для нашей организации. В какой-то момент я оторвал голову от ее бедер и отправил в рот дольку грейпфрута с фруктовой тарелки на прикроватном столике -- комплимент от отеля. Лиз не успела еще надеть трусики и ее черные чулки контрастировали с белизной бедер чуть выше, там, где была моя голова.

Лежа на спине, она вытянула ногу и начала массировать мне член. Я расстегнул штаны и приспустил трусы. Стопа приятно холодила через тонкую ткань. «У нас же есть еще минут десять?» -- спросила она. Обратно в конференц-зал мы договорились пробираться по одному.

Китай-город -- Улица 1905 года

Следующий мой пункт -- станция «Улица 1905 года», но мне лень делать две пересадки, да и спешки никакой нет, поэтому я решаю поехать через Китай-город.

Китай-город -- одна из станций-обманок, где на одной платформе соседствуют две разных ветки метро. По науке это называется кросс-платформенная пересадка. Гости столицы или те, кто перебрался сюда относительно недавно, часто путаются и садятся в поезд в обратном или вообще неправильном направлении. Здесь также очень неудобно встречаться, не каждый разберется, где находится восточная, а где западная платформа. Зато если опаздываешь, всегда можно оправдаться, что запутался. Я меняю направления с южного на северное, прохожу по короткому переходу и сажусь на фиолетовую ветку.

Когда я выхожу на несколько станций позже, то резко останавливаюсь посреди платформы. Это часто случается в метро: двери вагона открываются и ты испытываешь кратковременное замешательство, чувствуешь себя потерянным, ищешь подсказки на указателях, пытаешься понять, в какую сторону ты должен был идти, даже если это станция, на которой ты довольно часто бываешь. Это ощущение потерянности в метро -- отличная метафора моей жизни.

«Улица 1905 года» похожа на многие другие станции, открытые в 1970-е: минимализм, минимум украшений, все четко и прямолинейно. Станция залегает очень близко к поверхности, поэтому на одном из выходов установили эскалатор, а на другом ограничились лестницей. Мне -- туда, где эскалатор.

На выходе -- монументальная скульптурная группа, посвященная героям революции 1905 года, но мне в другую сторону. Я иду мимо ряда киосков, перехожу улицу и оказываюсь перед двухэтажным зданием с фасадом в стиле «английский паб» и надписью «ШЕСТНАДЦАТЬ ТОНН».

На первом этаже -- ресторан, а на втором, собственно, клуб. Самое время пропустить стаканчик пива. Все столики на первом уровне заняты и мне остается только сесть за барную стойку. Я беру красное особое, которое варят специально для клуба, делаю один длинный глоток и изучаю посетителей за дальними столиками с кожаными диванами.

За одним из них я когда-то сидел с Лиз. Мои руки медленно двигались вверх-вниз по ее ногам. Под брюками на ней были колготки, на улице тогда было довольно холодно. Лиз прошептала, касаясь губами моего уха: «Пожалуйста остановись, я уже вся мокрая».

Мы пили водку, это была уже четвертая или пятая стопка. Лиз опрокинула рюмку, подержала водку во рту пару секунд и аккуратно вылила ее обратно. «Я больше не могу», -- сказала она, подвигая водку ко мне. Я выпил, глядя ей в глаза. Она положила руку мне на колено и тихо сказала: «I wanna fuck you. Badly.»

Мы купили бутылку шампанского в одном из киосков, еще открытых у входа в «Улица 1905 года». Но вместо метро мы сели в одно из такси, стоявших там же. Через минут двадцать мы уже были у Лиз, целовались и пили шампанское прямо из бутылки.

Утром я проснулся с головной болью и снова потянулся за бутылкой шампанского, стоявшей на полу рядом с кроватью. Я сделал глоток и почувствовал себя лучше.

Лиз проснулась, потянулась и спросила:

-- Еще осталось?

Лиз забрала у меня бутылку, приложилась.

-- А знаешь, что еще хорошо идет с шампанским, кроме клубники?

Она сдвинула с меня одеяло ниже пояса и я обнаружил, что на мне нет трусов. Лиз сделала еще один глоток и потянулась ко мне.

Когда через пару часов мы поднимались в лифте в офис, я посмотрел в зеркало на круги под глазами и спросил:

-- Я выгляжу измотанным?

-- Ты выглядишь, как будто ты кого-то только что трахнул.

Весь день в офисе меня клонило ко сну, и каждый раз, когда я прикрывал глаза, я видел слепящую наготу Лиз, медленно двигающуюся на мне в такт нашему дыханию.

Новослободская

Окрыленный пивом, я снова спускаюсь в метро. Две станции до «Пушкинской», короткий переход на «Чеховскую», и я двигаюсь по направлению к северу. С «Менделеевской» я перехожу на «Новослободскую». Это одна из самых красивых станций: витражи и мозаика повсюду, узоры никогда не повторяются. На Новослободской мне всегда кажется, что я нахожусь в каком-то подземном трехнефном храме. На задней стене -- мозаика, которая больше всего напоминает икону из православного храма: женщина в крестьянской одежде с ребенком на руках: коммунистическая версия Богородицы.

Я вспоминаю, как когда-то я взял Лиз за руку и увел в нишу в конце платформы, прижал к стене и поцеловал. Мы часто вели себя как озабоченные подростки, останавливались посреди лестничного пролета, начинали целоваться и я гладил Лиз между ног, пока она не кончала. Но в метро мы всегда вели себя прилично: хотя шансы столкнуться с коллегами были невысокие, Лиз постоянно нервничала по этому поводу.

-- We never make out in the Metro, -- сказал я.

-- И ты знаешь почему, -- прошептала она в ответ, отрывая свои губы от моих.

Я посмотрел сначала на один конец платформы, потом на противоположный.

-- Здесь абсолютно никого нет!

Я снова поцеловал ее и на этот раз она ответила, прижимаясь ко мне грудью. Я расстегнул молнию и просунул руку под блузку.

-- Поцелуй меня там, -- попросила она и я зарылся головой в пальто.

-- Тебя не смущает, что она смотрит? -- я кивнул на мозаику.

Лиз взяла меня за руку и мы зашли за угол.

-- Так нормально? -- спросила она, целуя меня в шею.

Потом я развернул и притянул ее к себе. Лиз начала делать медленные движения бедрами: вверх, вниз, потом снова вверх. Я прижался к ней еще сильнее, придерживая ее бедра руками и кончил ровно в тот момент, когда к платформе подошел поезд.

Чертановская

Я перехожу назад на «Менделеевскую» и еду по серой ветке вниз, на юг. Когда-то это был самый конец города, одна из последних станций. На «Чертановской» я снял первое полноценное московское жильё. Ну как, полноценное -- комнатушка в квартире, которую я делил с хозяевами, супружеской парой лет пятидесяти, и соседом-айтишником.

Это было задолго до повального увлечения всем советским, включая архитектуру модернизма. Никто тогда не называл микрорайон Северное Чертаново шедевром брутализма, это были просто высотки на окраине. А сейчас район превратился в перманентную съемочную площадку.

Декор станции метро, вообще, впечатляет: колонны в виде звёзд (за которые станцию когда-то называли «звездная»), пирамидальные лампы, многоугольные купола. Я делаю пару фотографий и поднимаюсь наверх. Подземный переход выводит меня на площадку около Большого Чертановского пруда, в котором сливаются, освободившись из бетонных коллекторов, речки Водянка и Чертановка.

Слева -- убогий одноэтажный ТЦ «Каспий», который чудом пережил 2000-е. Когда-то я тут затоваривался замороженными блинчиками, дошиком и пивом -- своим стандартным рационом во времена пребывания на Чертановской. Справа -- безымянный ТЦ поновее, с «Муму», грузинским кафе и китайской лапшичной.

Громада микрорайона Северное Чертаново нависает на другом берегу пруда, идти туда минут десять, и я решаю сделать несколько фото от выхода из метро. К сожалению, экспрессия советского модернизма теперь теряется на фоне новых высоток, появившихся на обеих окраинах микрорайона.

Лиз была в моей Чертановской комнатушке только один раз. Мы засиделись в баре допоздна, а мне было просто необходимо было заехать к себе -- я ходил в офис в одной рубашке уже третий день подряд. Мне было немного стыдно за чуть застиранное постельное белье, которое я привез из родного Воронежа, когда переехал в Москву почти год назад.

Лиз спросила, есть ли у меня презервативы, и я неожиданно вспомнил, что где-то валяется практически нетронутая пачка, оставшаяся после прошлогодней попойки с последствиями. Лиз повертела пачку в руках и сказала, что с русскими презервативами она трахаться не будет.

-- А с русскими мужиками? -- в недоумении спросил я и мы повалились, смеясь, в кровать.

Утром Лиз пошла в туалет и почти сразу вернулась. На лице ее был шок.

-- Там черный ребенок принимает ванную! Дверь была не заперта, я открыла и там он -- голый и черный! Ты не говорил, что снимаешь квартиру с африканцами!

-- What the fuck?!

Оказалось, что это был внук хозяев, которого дочь переодически сплавляла им на несколько дней. Его звали Мишей, в честь президента Горбачева, а родился внук после Всемирного фестиваля молодёжи и студентов 1985 года, который стал судьбоносным для сотен москвичек.

Через некоторое время мне пришлось съехать с квартиры в Чертаново, потому что у хозяев началась белая горячка. Я мог проснуться посреди ночи от криков за стеной «Я тебя, блять, сейчас так въебу, пиздюк мелкий»! Потом они начали просить у меня взаймы на опохмел, и я понял, что пора валить.

На третий день у меня не получается уговорить себя выехать пораньше. Я просыпаюсь в 10 и часов до 11 валяюсь в кровати. Пытаюсь почитать книгу, но отрубаюсь на одном и том же абзаце. Варю кофе, листаю в телефоне вчерашние фото и заметки, прикидываю, куда ехать сегодня. Смотрю расписание онлайн и выясняется, что ближайшая электричка только через час. Даже в будние дни между 11-02 и 12-42 нет ни одного поезда.

Думаю, не поехать ли до ВДНХ на автобусе. Но на Ярославке можно застрять в пробке и на час, и на два, поэтому лучше спокойно выпить ещё один кофе и не спеша двинуть на электричку. Не спеша, естественно, не получается. Пока я варю и медленно пью кофе, пока одеваюсь, уже нужно снова бежать на маршрутку, в переход и так далее.

Квартиру в Королёве я купил на самом деле почти случайно. У меня неожиданно появились накопления и я не знал куда бы их вложить. Обратился в ипотечный банк, кредит одобрили, у них было свое агентство недвижимости. Я пару раз к ним сходил, посмотрел картинки разных вариантов и в результате купил первый, что мне показали. Квартиру мы с агентом смотрели поздно вечером и пробок на тот момент на Ярославке не было (позже выяснилось, что это было какое-то чудо, обычно пробки там стоят и в полночь). Видимо, мне очень хотелось стать гордым владельцем недвижимости, пусть и в пригороде, поэтому я и не вникал особо в детали.

Электричка в 12:42 практически пустая. На улице довольно облачно, но не пасмурно. Солнце то и дело выплывает в провалах между облаками и посылает через стекла многочисленные зайчики, которые разбегаются по всему вагону, заставляя редких пассажиров щуриться.



Охотный ряд -- Театральная -- Белорусская

Я беру кофе в LPQ (уже третий за день, надо бы притормозить) и снова попадаю в метро, в коридор с факелами, ведущий на красную ветку. Я выхожу на Охотном ряду -- два ряда белых арок с колоннами между ними -- еще одна станция, напоминающая храм. Я стартую ко входу в туннель, в один из самых длинных переходов в московском метро, между станциями Охотный ряд и Театральная. Но вспоминаю, что можно срезать -- вверх по короткому эскалатору, к выходу, ведущему к Большому театру, маленький переход сверху и снова на эскалатор, теперь уже длинный и вниз.

Стоя на нем, я разглядываю девушек, едущих в противоположную сторону -- самый безопасный флирт ever. Брюнетка лет двадцати пяти, в коротком черном пальто и кожаной юбке буквально на пару секунд останавливает взгляд на мне, опускает глаза в телефон и улыбается.

Я вдруг чувствую тоску по чему-то неопределенному, какое-то беспричинное, резкое одиночество. Это похоже на ощущение, которое испытываешь, попадая на вечеринку с толпой незнакомых людей и не можешь найти того, кто тебя туда пригласил.

Я думаю о хрупкости человеческих отношений, о том, как они непредсказуемы и непостоянны. Ведь они могут начаться с одного случайного взгляда, задержавшегося на симпатичном лице, вот, как сейчас с этой брюнеткой. Слово, фраза, разговор. Обмен телефонными номерами. Свидание или два. Пальцы касаются друг друга, как будто случайно, переплетаются, запуская необратимый процесс: секс -- хороший или плохой, знакомство с друзьями, с родителями, переезд в одну квартиру и так далее. Или, наоборот, полный откат назад на любом из этих этапов. И весь этот процесс может запуститься от абсолютно случайного поступка или действия.

Эскалатор заканчивается, вот и Театральная -- гипсовые квадраты и ромбы. Я захожу в поезд и еду до Белорусской. Розовый мрамор, белый, как будто расчерченный потолок. Я ныряю в короткий переход на кольцевую ветку. Тут стоит памятник трем белорусским партизанам, как новая Троица в этом подземном храме. Сидящий суровый бородач вытягивает руку, как будто благословляя проходящих мимо.

На кольцевой я сразу устремлюсь к выходу. Надо мной быстро проплывает белый потолок с древнеримскими кессонами -- углублениями с цветочным орнаментом вперемешку с флорентийскими мозаиками о счастливой жизни белорусов в СССР. Выход к Лесной улице -- один из самых впечатляющих в метро. Белые арки потолка как в зеркале отражают ступени внизу, небольшой переход и я снова на бесконечном эскалаторе вверх.

На выходе из станции «Белорусская» тоже все белое -- белая старообрядческая церковь в неорусском стиле, «Белая» площадь. Сейчас тут сплошные высотки хай-тек, а когда-то была непроходимая стройка и прямо напротив церкви стоял трехэтажный бар «Кружка». Там была дешевая шаурма и пиво.

Незадолго до возвращения Гарри после шести месяцев преподавания в США, когда Лиз и я уже не решались постоянно тусить вместе, я сидел в «Кружке» с парой друзей. Я был уверен, что мы не должны были встречаться в тот вечер. Моя Nokia отрубилась и я договорился подзарядить телефон на баре. А где-то на третьей кружке вообще про него забыл. Время близилось к часу ночи, мы собрались расходиться и я вспомнил о телефоне. На нем было три пропущенных звонка от Лиз и смска «ну где же ты?!».

Метро уже закрылось и я поймал такси до квартиры Лиз. Уже у подъезда я понял, что у меня не хватает денег расплатиться и оставил в залог свой паспорт. Постучался в квартиру и мне открыла завернутая в плед Лиз с заспанными глазами. Я объяснил ситуацию и она выдала мне сторублевку.

Я вернулся через пару минут, Лиз оставила входную дверь открытой. Я повернул в замке ключ и разулся. В спальне Лиз лежала на кровати совершенно голая.

-- Я тут тебя заждалась совсем. 

Маяковская

Я перехожу площадь и снова захожу в метро на зеленую ветку. Три минуты и я на «Маяковской» -- объективно одной из самых красивых станций метро. Может, даже слишком красивой: «ар-деко», исполненное в розовом родоните и нержавеющей стали.

Я фотографирую свою любимую мозаику Александра Дейнеки на потолке: дирижабль плывущий по пурпурному небу над Спасской башней Кремля -- есть в ней что-то смутно оптимистическое. Мозаики не так-то просто разглядеть, для этого надо стать точно под маленькими куполами, в которых они размещены. Потом я иду к новому выходу, который строили лет десять. Короткий эскалатор вниз, переход, длинный эскалатор вверх.

В ста метрах слева от выхода -- яркая вывеска KFC с полковником Сандерсом, который после «Кафки на пляже» Мураками навсегда стал для меня инфернальным персонажем. А когда-то здесь был наш, доморощенный «Ростикс», названный в честь владельца, Ростислава. Перед кассами безлюдно и я по привычке ищу в меню свой любимый сэндвич «великан», но в KFC его, конечно же, нет.

Пришлось взять вместо этого пиво и острые куриные крылышки. Я сажусь за столик у окна и почувствовал что-то вроде дежавю. Может быть, это как раз тот столик, за которым я когда-то сидел с Лиз. Она несколько раз как будто невзначай наступила мне на ногу, а когда я спросил, что происходит, она сказала: «Playing footsie, вот тебе новое выражение!»

Библиотека им. Ленина -- Арбатская

После пива меня немного разморило. Я решаю вернуться на красную ветку и проделываю тот же путь, но в обратном порядке: Маяковская--Театральная, длинный эскалатор к Большому, короткий переход и короткий же эскалатор на станцию Охотный Ряд. Проезжаю одну станцию на юг, выхожу из вагона и оглядываюсь. С потолка светят желтые сферы и белые полусферы.

Прямо передо мной лестница, ведущая в переход на другую станцию, но она не уводит сразу в тоннель, а заканчивается чем-то вроде смотровой площадки или капитанского мостика. На площадке всегда стоят ждущие кого-то или чего-то люди.

Я ищу выход с флорентийской мозаикой профиля В.И. Ленина. Когда-то все метро носило его имя, а теперь осталось только в названии этой станции -- «Библиотека им. Ленина».

Она -- часть одного из главных пересадочных узлов метрополитена, она связана еще с тремя станциями и запутаться в здешних переходах довольно легко. Ленин указывает нужный мне выход. Я навожу телефон на мозаику и на секунду мне кажется, что вождь мирового пролетариата подмигивает мне.

Конечно, я все равно иду не по той лестнице и оказываюсь на горбатом мосту через пути «Александровского сада». Я разворачиваюсь и нахожу правильный выход, на улицу Арбат. Я вспоминаю, как несколько лет назад вот так же вышел здесь, в полном замешательстве.

Когда зазвонил телефон, мы лежали в кровати, остывая после секса. Я целовал ее плечи, губы, шептал «I love you» и искал ответ в ее глазах. «Ты же знаешь, что я должна взять трубку», -- сказала Лиз. Она одним движением поднялась с кровати, все что на ней было надето -- черный прозрачный бюстгальтер.

Она посмотрела на мобильный. «Это он. Ты не можешь подождать в зале?» Я молча схватил одежду с пола и вышел из спальни. Уже в коридоре, за закрытой дверью, я услышал нарочито веселый голос Лиз: «Hello, angelochek».

Я по-тихому оделся. Лиз все еще разговаривала по телефону и я почувствовал, что мне нужно уйти.

Был ранний вечер буднего дня и в метро уже не было так многолюдно. Я сел в поезд, не представляя куда я еду, облизнул губы и почувствовал вкус и запах Лиз. Я вышел через пару станций, пересел и поехал еще на одном поезде. Было совершенно логично, что Лиз и его называла angelochek: Гарри был из семьи еврейских эмигрантов из Минска и русский язык был для него родным. Но от этого не становилось легче. Примерно через полчаса я вышел со станции «Библиотека им. Ленина».

Так же, как тогда, я захожу в «Шоколадницу» на углу и беру капучино. Так же, как тогда, сажусь за столиком около огромного окна, смотрящего на вход в станцию метро «Арбатская» и наблюдаю за людьми. Я вспоминаю, как несколько лет назад сбросил несколько звонков Лиз, а потом мне пришло сообщение: «Мне жаль, что я никогда не говорю «Я люблю тебя» в ответ».

Я допиваю капучино и спускаюсь на «Арбатскую» -- еще одну станцию, сильно напоминающую храм. Идеально выбеленные стены, гипсовые грозди винограда и массивные светильники, в которых есть что-то византийское. Я сажусь в поезд и еду на «Курскую».

Курская

Мне никогда особо не нравилась станция «Курская», она была самой обычной. Мне почему-то всегда казалось, что там пахнет дешевыми пирожками, как будто Курский вокзал частично перенесся под землю.

Возможно, мое отношение связано с тем, что именно на Курской я прожил почти две недели сразу после переезда в Москву. Прожил в офисе своего дальнего родственника, который переехал из Воронежа еще в середине 1990-х и заделался успешным бизнесменом -- продавал лечебную косметику. Именно тогда я впервые по-настоящему понял значение словосочетания «бедные родственники» -- дальние родственники, которых одновременно и жалко, и стыдно пустить к себе домой.

В его кабинете был очень удобный диван-кровать. Я старался не думать о том, какова была изначальная причина для его установки, и что на этом диване происходило раньше. В офисе была и душевая кабина, и кухня с электрическим чайником.

Жизнь в офисе была подвержена четкому графику: я должен был покинуть офис до 9 утра, предварительно убрав все следы своего пребывания, и не мог возвращаться раньше семи. В те дни я почти все время проводил в Макдональдсах: ел, читал, думал и в Интернет-кафе: искал жилье и работу.

На «Курской» я хочу сфотографировать цитаты Сталина в павильоне на одном из многочисленных выходов, восстановление которых вызвало столько полемики пару лет назад.

Поднимаясь на эскалаторе, я вижу, как человек, стоящий на несколько метров выше, падает. Эскалатор резко останавливается. Женщина рядом с ним (Жена? Случайный человек?) вдруг истошно кричит (наверное, все-таки, неслучайный), зовет на помощь. Какой-то парень помогает мужчине подняться, и, похоже, с ним все в порядке. Женщина снова начинает кричать, на этот раз обвиняя парня, который только что помог ее мужу, в попытке украсть его же мобильник. Я делаю несколько снимков. Эскалатор снова запускается, меня неприятно дергает в сторону и я хватаюсь за поручень.