Идеолог неонародничества В. Чернов о жизни и творчестве Л. Толстого

Размещено на http://www.allbest.ru/

Идеолог неонародничества В. Чернов о жизни и творчестве Л. Толстого

В статье рассматривается эволюция взглядов идеолога неонародничества Виктора Михайловича Чернова на доктрину Льва Николаевича Толстого о «непротивление злу насилием». Сравнивается позиция Чернова и В.И. Ленина по поводу значения жизненного и творческого пути писателя в истории России. Затрагиваются отдельные аспекты отношения Чернова и Толстого к религии.

Жизнь и творчество Льва Николаевича Толстого всегда являлись объектом пристального внимания, как со стороны его современников, так и представителей будущих поколений. В чем причина притягательности личности и творчества Л.Н. Толстого? Г. Гегель, размышляя о великих личностях в истории человечества, писал, что «призвание всемирно-исторических личностей заключалось в том, чтобы быть доверенными лицами Всемирного духа» [2]. Вероятно, через осмысления жизненного и творческого пути писателя для людей открывается какая-то часть Истины.

Вспоминая молодые гимназические годы, идеолог и теоретик партии социалистов-революционеров Виктор Михайлович Чернов писал о том, каким сильным во времена его юности был «напор толстовских идей». В толстовстве была своеобразная внутренняя сила» [13]. Однако путь, который предлагал Толстой - отказаться отвечать на насилие - насилием, искать правду и истину внутри себя - оказался неприемлем для молодого поколения России конца XIX - начале ХХ вв., определенная часть которого встала на путь революционной борьбы за светлые идеалы социализма.

Проповедь пассивного сопротивления - «неделание», считали социалисты-революционеры, выступала против реальной общественной борьбы и практически-революционной деятельности. Доктрина «непротивление злу насильем», подчеркивал Чернов, «суживала размах революционной борьбы» и поэтому оказалось неприемлемой для старого и нового народничества, взявшего на вооружения тактику политического терроризма [12]. Обличительный пафос по отношению к Толстому обусловлен идеализацией революции и революционного насилия в мировоззрении Чернова. В этом контексте все, что способствовало «угашению революционного духа», воспринималось им «в штыки».

В теории Толстого социалисты-народники видели проявление абсурдного рационализма, «творящего холодную, неземную нравственность». Концепция ненасилия, проповедуемая Толстым, демонстрировала, по их мнению, «возмутительное презрение к жизни, к самым элементарным и неизбежным движением человеческой души», «резонерское отношение к людским чувствам и поступкам». Молодой Чернов писал, что «в своих мечтаниях Толстой забрел в тупой переулок, узрел всеспасающее средство в «индивидуальном самоусовершенствовании», и, не замечал возмутительного нравственного аристократизма, насквозь проникающего эту теорию, игнорирующую зависимость морали от форм социальной жизни и борьбы за изменение этих форм» [11].

Конечно в творчестве великого писателя, социалисты отличали «десницу» от «шуйцы». Им импонировало обличение Львом Николаевичем в своих произведениях «существующего зла во имя высшего нравственного идеала» [4]. О двойственной противоречивости Толстого писал в свое время и В.И. Ленин в ряде своих статей. В одной из самой известной - «Лев Толстой как зеркало русской революции» - отмечалось о «кричащих противоречиях» в произведениях и взглядах писателя. «С одной стороны, гениальный художник, давший не только несравненные картины русской жизни, но и первоклассные произведения мировой литературы…; замечательно сильный, непосредственный и искренний протест против общественной лжи и фальши…; самый резвый реализм, срывание всех и всяческих масок. С другой стороны, - помещик, юродствующей во Христе…; «толстовец»… и юродивая проповедь «непротивление злу насилием»…; проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно, религия».

Вождь мирового пролетариата полагал, что такие противоречия в мировоззрении Толстого не случайны, а являются отражением условий русской жизни. Во взглядах и поведении писателя проявляется своеобразный протест «патриархальной русской деревни против надвигающегося капитализма». Толстой отразил, по мнению Ленина, с одной стороны, «накипевшую ненависть, созревшее стремление к лучшему, желание избавиться от прошлого», с другой, «незрелость мечтательности, политической невоспитанности, революционной мягкотелости» крестьянских масс [6].

Возвращаясь в 1930-1940-е гг. к размышлениям об особенностях революционного процесса в России и творчестве Толстого, идеолог неонародничества Чернов также отмечал: «Дух русской революции - это дух максимализма… максимализма русской жизни и русской истории». В истории России, по его мнению, заметны две тенденции - стремление государства распространить и усилить свою власть, с одной стороны, и желание народа освободиться от железной руки государственной власти, с другой. Поэтому появление в России феномена анархизма можно считать вполне закономерным. «Не случайно Россия дала миру трех величайших анархистов: писателя Льва Толстого, философ Петра Кропоткина, и политика Михаила Бакунина» [9].

Теорию Толстого «непротивления злу насилием», Чернов квалифицировал теперь как проявление духовного анархизма. Между практикой толстовцев и народников он увидел неразрывную связь. В своей статье «Два полюса духовного скитальчества (Лев Толстой и Глеб Успенский)», опубликованной в 1943 г. в «Новом журнале», в Нью-Йорке, Чернов подчеркивал: Толстой «родственен тем революционерам народникам из дворянской среды, которые жаждали искупить личным подвигом свой неоплатный долг перед народом». «В лице Толстого, - считал Чернов, - мы имеем дело с непревзойденным по нравственному величию и помощи своего «покаяния» «кающимся дворянином». Двойственность Толстого, по мнению Чернова, проявлялась, во-первых, в ностальгии скитальчества, отшельничества - желании подобно «индусу удалиться в лес», чтобы «последние годы своей жизни посвятить Богу», во-вторых, «бурному отщепенчеству» - стремлению отказаться от привычного уклада жизни «в социальном бельэтаже современного общества», «тяжеловесной государственности российской». «Лев Толстой мучительно раздвоен. «Лев» в Толстом выслеживает и хочет изгнать графа» со всем его графством; а граф умеет притаиться и неуловимый как Протей, тихой сапою подкапывается под величественного «Льва»» [10].

Как видим, Чернов в отличие от Ленина, видел не только социально-классовую подоплеку исканий великого писателя, но и духовную ее основу - «стремление обрести самого себя, хотя бы ценою потери всего, что его окружало с рождения». К концу жизни идеолог эсеровского терроризма, признавал, что в чем-то Толстой оказался прав - насилие порождает насилие. В его этической доктрине о непротивлении злу насилием, написал Чернов, «есть, конечно, зерно какой-то высшей правды… насилие побеждают любовью, а не насилием; любовь, против насилия прибегающая к насилию, сама вырождается в худший вид деспотизма» [3].

Несмотря на трансформацию мировоззрения Чернова, он все же, по нашему мнению, не смог осознать всю глубину творческих исканий Толстого, поиска ответа на вопрос: «Кто такой «Я», что такого в этом «Я» не подвержено смерти, что на самом деле следует сделать жизненным ориентиром в поиске Истины. Не смог, потому что для его социалистического мировоззрения категорически была не приемлема идея Бога.

Вера в потусторонний мир являлась, по мнению Чернова, своеобразной «жаждой реванша за все неудачи и несовершенства сей жизни», выражением эгоистического начала в индивиде, обусловленного страхом смерти. Он считал ее иллюзией, избавление от которой помогает человеку осознать, что смерть - естественная сторона самой жизни - «гармоническое увенчание законченного здания жизни». Религия, считал он, уводит человека из реальной жизни в мир иллюзий, мешает ему радоваться, жить полной жизнью здесь и сейчас [5, 14].

К другим выводам пришел Толстой в последнем своем произведении «Путь жизни» (1910 г.), которое он считал лучшей своей работой. В ней звучит квинтэссенция духовных исканий писателя. Во все времена, все религии стремились донести до человека одну Истину. «Всемирное, невидимое начало…, дающее жизнь всему живому, сознаваемое нами в самих себе… мы называем душою, само же в себе всемирное невидимое начало это… мы называем Богом… Души человеческие, отделенные телами друг от друга и от Бога, стремятся к соединению с тем, от чего они отделены». «В этом все большем и большем соединении с душами других людей - любовью и с Богом - сознанием своей божественности заключается и смысл и благо человеческой жизни». «Самая большая радость, какую может узнать человек, это радость познание в себе свободного, разумного, любящего и потому блаженного существа, познание в себе Бога».

Грехи, соблазны и суеверия препятствуют соединению души с другими существами и Богом, поэтому человек должен бороться с ними и прилагать «усилия самоотречения, смирения и правдивости». Это и есть путь к бессмертию. «Для людей, понимающих жизнь… в усилии, совершаемом человеком в настоящем для освобождения себя от всего того, что препятствует его соединению с Богом и другими существами, нет и не может быть смерти». «Достигаем мы этой вечности… только любовью… доброю жизнью в любви со всеми». В этой связи Толстой призывал всегда помнить, что «в каждом человеке та же душа, что во мне, и что поэтому обращаться с людьми надо со всеми одинаково, с осторожностью и уважением» [7].

Можно согласиться с тем, что написал в 1909 г. М. Ганди в предисловии к статье Толстого «Письмо к индусу»: «В том, что проповедует Толстой, нет ничего нового, но его трактовка старой истины свежа и действенна… и самое главное, он пытается осуществить в жизни то, что проповедует» [1]. Величие Толстого в том, что он искал и нашел духовную Истину, пытался донести ее для людей. В разные времена, на разных языках, в разных странах звучит одна Истина. Бог один, но его Имен и проявлений множество. Единство в многообразии. «Существует множество религий, сект, вероисповеданий и ритуалов. Все они являются порождением человеческого воображения. Как бы то ни было, а истина - одна. Она не изменяется в зависимости от национальности, кастовой принадлежности, или эпохи. Она не зависит от времени и места» [8]. Как сказал один из индийских святых: «Есть только одна религия - религия любви. Есть только один язык - язык сердца. Есть только одна раса - раса человечества. Есть только один Бог и Он вездесущ» [15]. Такую главную истину открыл для себя Толстой. И эта истина во все времена. Придет время осознать ее человечеству.

Список литературы

доктрина идеолог эволюция

1.Бурба Д. Махатма Лев Толстой. - М., 2013. - С.438.

2.Гегель Г.В. Философия истории // Соч.: в 14 т. - Т.8. М.;Л., - 1935. -С.30.

3.Коновалова О., Федорова В. В.М. Чернов: от терроризма к пацифизму. Эволюция мировоззрения и реалии Советской России // Российская история. - 2016. - № 1. - С. 129-130.

4.Коновалова О.В. В.М. Чернов о Н.К. Михайловском // Н.К. Михайловский: Человек. Мыслитель. Общественный деятель (к 175-летию со дня рождения): сб. науч. тр. / редкол.: Г.Н. Мокшин (отв.ред). - Воронеж, 2017. - С.269.

5.Коновалова О.В. В.М. Чернов о путях развития России. - М., 2009. - С.250.

6.Ленин В.И. Лев Толстой, как зеркало русской революции // ПСС. Изд. 5-е. Т.17. - М., 1973. - C.209-210.

7.Толстой Л.Н. Путь жизни // ПСС в 90 т. Т.45. -- М., 1956. - С.17-18.

8.Уроки вед. Тайный смысл жизни. - М., 2014. - С.199.

9.Чернов В. Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 / Пер. с англ. Е.А. Каца - М., 2007. - C.409, 412.

10.Чернов В.М. Два полюса духовного скитальчества (Л. Толстой и Г. Успенский // Новый журнал. - Нью-Йорк, 1943. - №5. - С.261-274.

11.Чернов В.М. Н. К. Михайловский как этический мыслитель // Заветы. -1914. - № 1. - С.32.

12.Чернов В.М. Памяти Н.К. Михайловского. - М., 1917. - С.30.

13.Чернов В.М. Перед бурей. - Минск. 2004. - C.28-29.

14.Чернов В.М. Социализм и религия // Революционная Россия - 1928.№65. - С.12.

Размещено на Allbest.ru