"Можно всё" Даши Пахтусовой: блог как этап в развитии жанра травелога

Кроме размышлений о жизни, в «Можно всё» сильна авторская саморефлексия о писательстве. Как уже обсуждалось выше, фигура автора -- один из ключевых элементов в травелоге, а потому от саморепрезентации автора зависит доверие читателя и успех травелога. Кроме амплуа путешественника-бродяги, Даша изображает себя как писателя (или как блогера, но чаще ее самоидентификация происходит через образ писателя). Её восприятие мира отлично передано в следующей цитате: «Писатель -- это когда доктор сообщает, что у тебя рак, а ты думаешь, как бы это использовать для истории» [Пахтусова, 2019: 408]. И действительно, из каждой ситуации или человека она старается сделать историю, причем совершенно не скрывает такой подход, а если историю не получается сделать, то Даша пытается эти истории отыскать, услышать или прочитать. Во время работы в медицинской клинике она читает истории болезни пациентов; в людях, которых она встречает, ее интересуют их истории. Метафорическое пространство книги вращается вокруг поиска и проживания увлекательных историй, и, когда амплуа путешественника-бродяги и писателя гармонично переплетаются, возникает рассказ о путешествии. «Прожив две недели в окружении путешественников, я окончательно убедилась, что все мы здесь просто совершенно другой породы. Мы дети другой песочницы. Путешественники. <…> У каждого в запасе такие истории, что тебе не придется больше читать книги или смотреть кино. Их жизни покруче любых сериалов. И все они живут одним днем» [Пахтусова, 2019: 207].

Попытка всё превратить в историю создает отличительный художественный прием в книге. Это то, как автор описывает вводимых в повествование персонажей, причем персонажей как в литературном смысле, так и в переносном. Даша не утруждает себя написанием длинных портретных очерков -- она старается уместить личность человека в несколько максимально метких слов или выражений. Она и сама признается, что люди для нее - это истории, и это именно то, что её привлекает: «Знаешь, иногда смотришь на человека и видишь, что за ним стоит целая история. Огромный том интригующей книги» [Пахтусова, 2019: 357]. Приведу лишь несколько примеров того, как Даша описывает людей, но таких описаний в книге гораздо больше: «Робу было за пятьдесят. Он был маленького роста, худой, в откровенно грязных вещах, покрытых краской, в самодельной хиппи-футболке и кепке со встроенным фонариком. В целом он выглядел как типичный бомж Сан-Франциско, которых здесь полно» [Пахтусова, 2019: 93].

«Его звали Стив, но имя «Волшебник» подходило ему больше, потому что говорил он всегда очень загадочно и каждое предложение содержало в себе ноту шутки и оставляло интригу. У него был вид человека, который знает немножко больше остальных. Вид мудреца, которому с приобретением знаний не надоело жить, он просто играется, как барон Мюнхгаузен» [Пахтусова, 2019: 440].

Не вдаваясь в подробные описания, Даша выхватывает из образа каждого одну или несколько деталей и, пропуская этот образ через свое субъективное восприятие, на выходе лаконично рисует портреты интереснейших персонажей. При этом каждого она в той или иной степени типизирует (Роб - «типичный бомж из Сан-Франциско», Стив - «мудрец, барон Мюнхгаузен») и, следуя совету своего друга, о котором также рассказывает в книге, «собирает мозаику людей».

Коллекционировать людей и их истории, действительно, удобнее всего в путешествии. Рассказывать об этом в травелоге тоже очень удобно, ведь, как уже отмечалось выше, в травелоге превалируют связанные между собой хронотопы дороги и встречи. На дороге возможна совершенно любая встреча: «Здесь могут случайно встретиться те, кто нормально разъединен социальной иерархией и пространственной далью, здесь могут возникнуть любые контрасты, столкнуться и переплестись различные судьбы. Здесь своеобразно сочетаются пространственные и временные ряды человеческих судеб и жизней, осложняясь и конкретизуясь социальными дистанциями, которые здесь преодолеваются» [Пахтусова, 2019: 392]. Травелог Даши Пахтусовой является превосходной иллюстрацией этих хронотопов. Поскольку её способ путешествия предполагает максимальную свободу и проходит под девизом «можно всё», она не гнушается никакими контактами, смело идет на встречи с незнакомыми людьми и едет ночевать к незнакомым каучсерферам Каучсерфер - неформальное название участников одной из крупнейших гостевых сетей под названием CouchSurfing / Каучсерфинга, участники которой могут либо предлагать у себя ночлег, либо искать ночлега у тех, кто его предлагает -- на безвозмездной (чаще) или бартерной основе; часто ради обмена культурным опытом. , а потому действительно встречает «многоразличнейших людей» и общается с ними: миллионера «с видом бомжа», знаменитых и неизвестных музыкантов, голливудских актеров, других блогеров и журналистов. Благодаря людям ей удается попадать в такие места и ситуации, в которые сама она ни за что бы не попала. «Людская мозаика», старательно ею собираемая, в травелоге выполняет сюжетообразующую функцию, люди оказываются даже важнее, чем места: «Для меня дом -- это друзья. Я давно перестала привязываться к местам. Люди -- вот пункт назначения. К ним я вернусь. До страны мне нет дела. На страну мне насрать» [Пахтусова, 2019: 101].

2.5 Любовная линия сюжета

Отдельного внимания заслуживает любовная линия, состоящая из нескольких историй и красной нитью проходящая через всё повествование, как и через маршрут путешествия, поскольку связана не только с людьми, но и с местами. Как отмечалось выше, одной из особенностей современного травелога является синтез жанров. В «Можно всё» травелог переплетается с любовным романом: история путешествий Даши - это также и история её любовных приключений. Если подходить к вопросу с историко-типологической точки зрения, такое слияние форм объясняется центральной ролью фигуры автора, еще сильнее и четче проявившейся в травелоге, наследующем признаки блога, а также поиском новых форм, необходимость в которых появляется в постиндустриальную эпоху, когда уже все исследовано и обо всём рассказано. Иными словами, теперь наибольший интерес для читателя представляет уникальный опыт отдельной личности: читать о достопримечательностях можно и в Интернете, в обезличенных статьях. К тому же, приобретенный травелогом фокус на способе путешествия вызывает необходимость наиболее полно передать опыт «путешествования». Решением подобных задач и становится попытка изложить эмоциональные переживания наиболее полным образом - описать не только впечатления от увиденного и рассуждения о жизни, но и порой глубоко интимные чувства, касающиеся потребности в том, чтобы любить и быть любимой -- потребности, неизбежно возникающей в одиночном путешествии, что в конце концов осознал даже Кристофер Маккэндлесс (Александр Супербродяга), после нескольких месяцев аскетичной жизни в Аляске написавший на станицах «Доктора Живаго» следующие слова: «Счастье истинно, только когда оно разделено с другими» [Кракауэр, 2015].

Итак, любовная линия в книге так же важна, как и рассказ о путешествии. Более того, она является не побочной, а центральной, сюжетообразующей, поскольку перед Дашей регулярно встает выбор между возлюбленным мужчиной (место которого занимают разные персонажи на протяжении всей книги) и дорогой. Фактически, это ситуации экзистенциального выбора, поскольку сделать такой выбор - значит, выбрать один из двух образов жизни, сильно друг другу противопоставленных, но практически в равной мере желанных. Один предполагает быть рядом с любимым человеком, но отказаться от свободы, другой предполагает свободу, но отказ от одиночества, так необходимого путешественнику для самопознания. Михайлов отмечает, что «проблема рационального и эмоционального выступает в структуре жанра путешествия важным структурно-семантическим компонентом, «определяемым как «универсальность» жанровых форм «путешествия» [Михайлов, 1999: 50].

«Если путешествие - искусство, то путешествие вдвоем - это полный импрессионизм, от которого я всегда по воле случая или судьбы была далека. <…> Они [парочки] путешествуют не столько по странам, сколько друг по другу», -- отмечает Даша [Пахтусова, 2019: 390], и в контексте этого мировосприятия ясно, почему выбор между любовью и дорогой для нее так сложен и важен. Впрочем, она иногда делает выбор не в пользу путешествия: «И передо мной встал выбор: либо отказаться от любви, либо отказаться от Тихого океана, Перу, Колумбии <...> Спустя пять самолетов я снова оказалась в Москве» [Пахтусова, 2019: 242], однако с обескураживающим постоянством вновь возвращается к путешествиям.

Причина этого лежит прямо на поверхности, проявляя себя уже в метатекстовых элементах. Названия глав указывают не только на страсть к путешествиям, но и на наличие особой интимной связи с местами: «Роман с Бали», «Роман с Южной Америкой», «Роман с Портлендом», «Роман с Пало-Альто», «Роман с Украиной». В самом тексте Даша смело заявляет: «Кто-то крутит романы с мужчинами. Я -- с городами» [Пахтусова, 2019: 408]. Подобная метафоризация -- еще один характерный для «Можно всё» художественный приём, проходящий через всю книгу. Города олицетворяются прямо («Оставались считанные дни, и я хотела жадно вцепиться в любимый город напоследок» [Пахтусова, 2019: 419]) или косвенно («Портленд высокий, темноволосый. Ему только стукнуло 30. Подняв воротник своего длинного пальто, дописав дома очередную главу своей книги, он бежит на встречу с кем-то. Окно его маленькой квартирки выходит на улицу, за второй чашкой кофе по утрам его пробивает вдохновение» [Пахтусова, 2019: 408]). Хотя Даша утверждает, что «на место ей насрать», кажется, будто это не совсем правда: просто люди в конечном итоге оказываются важнее, чем места.

Попытки собрать «мозаику людей» оказываются для неё утомительными и в конечном счете приводят к осознанию того, что ей нужно искать «своих» людей»: тех, кто смог бы ее понять. Кроме того, годы путешествий изменяют её настолько сильно и настолько быстро, что окружающий мир не успевает адаптироваться: старые люди постепенно уходят, но новые не появляются. «Я тону в странном чувстве непонимания, -- признается она. -- Ты вроде открываешь рот, говоришь что-то, тебя даже слушают, но не слышат» [Пахтусова, 2019: 490]. Всё это вынуждает её начать поиски тех, кто смог бы понять, -- таких же путешественников, как она. Здесь приходит время начать блог (2015-ый год в реальном времени), чтобы таким образом бросить клич для поиска «соратников по духу».

Вполне возможно, что к моменту, когда ты станешь читать эту книгу, идея «бросить все и поехать колесить по миру без денег» станет новым трендом. Но в то время тех, кто жил путешествиями (и тут, я думаю, ты понимаешь, что речь идет о настоящем, непредсказуемом пути, а не об отдыхе в отелях «all inclusive»), рассказывал правду, рискуя быть непонятым обществом и забаненным правительством, и делал это хорошо, на территории СНГ можно было сосчитать по пальцам одной руки [Пахтусова, 2019: 288].

Попытки собрать сообщество людей с похожим видением мира занимают почти всю последнюю треть книги и являются вполне логичным продолжением пути Даши как в географическом, так и в метафизическом плане. Ведение блога становится для неё способом заявить о себе, показать, на что она способна, обозначить свою принадлежность к сообществу и наконец найти (помимо нескольких тысяч подписчиков) таких же искателей приключений, как и она сама.

2.6 Дихотомия «своё - чужое» и национально-эстетическая позиция

Изменения, происходящие с путешествующим, преимущественно объясняются его столкновением с никогда прежде не виданным, с чужим: он взаимодействует с незнакомыми местами, культурами и людьми. На протяжении всей истории травелога тенденции в описании «чужого» менялись, однако одно оставалось неизменным -- сравнение. «В основе любого путешествия лежит сравнение, сопоставление своего, знакомого, привычного (Первоначального опыта) и иного, чужого, незнакомого (нового опыта)», -- отмечает Гуминский [Гуминский, 2017: 4]. Национально-эстетическая позиция русского путешественника за границей чаще всего патриотическая -несмотря на то, что Россия в культурном и экономическом развитии часто следовала за Западом; к тому же, именно западные образцы литературных путешествий оказали сильное влияние на формирование отечественных травелогов в XVIII. Михайлов даже указывает на «очевидный патриотизм» как на необходимый атрибут жанрового содержания литературы путешествий [Михайлов, 1999: 164]. Национально-эстетическая позиция автора травелога -- это важный в контексте жанра аспект, поскольку травелог - как частично публицистический жанр - часто использовался авторами для выражения собственных идеологических и политических взглядов, и это вполне закономерный процесс: когда человек оказывается в непривычных условиях, сравнение с тем, что привычно и знакомо, неизбежно.

В травелоге Даши Пахтусовой «Можно всё» дихотомия «своё-чужое» проявляется в двух разных формах. Во-первых, это сопоставление России (чаще всего Москвы) с зарубежными городами и странами на внешнем уровне: организация пространства, образ жизни населения, законы, обычаи и так далее. Во-вторых, это противопоставление себя как носительницы русской культуры (и русского языка, что важно) -- другим культурам и языкам. Такое разделение в книге становится заметным в силу прямо противоположного авторского отношения в каждом из случаев. Стоит сразу отметить, что в авторскую интенцию не входит критика России -- но это неизбежно происходит спонтанно, когда дело доходит до сравнения: сопоставляя Россию с более прогрессивной Америкой, Даша, зачастую, делает выводы не в пользу родной страны.

Итак, в отличие от многих классических образцов отечественного травелога, у Даши не так много патриотизма. Совсем наоборот -- в сравнении со штатами Россия видится в очень мрачном свете. В большей степени именно поэтому первое возвращение домой оказывается для Даши сильным шоком: «На следующее утро самолет забрал меня домой. Вернее, в то место, которое я привыкла называть домом. На деле это был ад и настоящее испытание» [Пахтусова, 2019: 45]. С этого момента начинается долгий процесс переосознания такого понятия, как «дом» (мы вернемся к нему позже). Здесь же впервые встречается критика по отношению к России: «[Я] разучилась мириться с грязным воздухом, пробками, недовольными лицами, институтом, поездками в одну сторону в течение двух часов, сраными маршрутками, паршивой едой, дерьмовой погодой и тем фактом, что девять месяцев моей дальнейшей жизни будут практически одинаковыми» [там же]. Интересно отметить, что имплицитно критике «своего» пространства проявляется нежелание мириться с ожидаемой «одинаковостью», отсутствием разнообразия, которое ощущается особенно ясно на контрасте с постоянно изменчивой дорогой. Амплуа путешественника дает о себе знать.

Русские на территории США также не вызывают у Даши симпатии: «… я быстро сделала все, что можно и нужно сделать в Нью-Йорке: увидела Брайтон-Бич, обплевалась с притона русских эмигрантов…» [Пахтусова, 2019: 53]. Впрочем, точно такую же реакцию русские эмигранты в Нью-Йорке вызывают и у патриотичного рассказчика Александра Снегирёва в ранее упоминавшейся книге «Как мы бомбили Америку»; поводом становится сильное искажение русской культуры.

Во время путешествия многие аспекты зарубежной жизни заставляют Дашу приводить для сравнение российские реалии, и, когда дело касается внешних, общих параметров, Россия оказывается в проигрыше. В обсуждении Сан-Франциско с русским парнем в пример приводится толерантность и терпимость к разнообразию:

-?Да, тут никто никого не судит. Причем не потому, что так сказали. А правда, по-настоящему, искренне. Любое проявление себя только поощряется.

-?Да, в России за половину таких шмоток крикнут: «Ты че вырядился?»

-?«Это у тебя что, свитер розовый?»

-?«Чё, пидор, что ли?» [Пахтусова, 2019: 372]

В негативном ключе оценивается и то, что в России преобладает женское население: «Вмиг из моего окружения пропали все мужчины. Россия - это страна баб» [Пахтусова, 2019: 103]. (Стоит, конечно, отметить крайнюю субъективность подобного суждения, поскольку окружение Даши в России в большей степени обусловлено гуманитарной сферой её деятельности.) Штаты оцениваются как прогрессивная и модернизированная страна: «Пока в России приходится взламывать замки, чтобы попасть на крышу, в Америке на многих из них находятся бассейны, шезлонги и пальмы. <…> Может, действительно стоило треть жизни просидеть в России, чтобы теперь иметь возможность радоваться любой мелочи развитых стран?» [Пахтусова, 2019: 56]. В Южной Америке (в Аргентине) позитивной оценки заслуживает отношение жителей к незнакомцам, и тут же негативно оцениваются сами русские: «Завести разговор с незнакомцем - абсолютно нормальное дело. Это не русские, которые шугаются друг друга при любом случае. Практически все русские, которых я встречала за границей, были так «милы» и «приветливы», что я жалела, что вообще решила завести разговор» [Пахтусова, 2019: 194].

Однако, когда дело доходит до русской культуры, менталитета интеллигенции, искусства и языка, в авторских суждениях проявляется тот самый патриотизм, который присущ более ранним отечественным травелогам, -- по духу особенно похожий на травелоги русских эмигрантов XX-го века. Это та тоска по родине, которая начинает проявляться не сразу, со временем: «Надо действительно не разговаривать на родном языке несколько месяцев, чтобы так радоваться возможности сказать “привет”» [Пахтусова, 2019: 214]. Самоидентификация себя как русской оказывается сильнее восхищения перед зарубежной культурой и проявляется по-разному: «Я обнималась со всеми, много говорила на русском и учила всех пить водку» [Пахтусова, 2019: 67].

Во многом патриотизм Даши опирается на её привязанность к русскому языку, что характерно для человека, идентифицирующего себя как писателя. И ей приходится признавать, что русская культура является фундаментом для всех её установок:

-?Так оставайся здесь, в Америке. Тут самые классные мальчики. Выйдешь замуж, и всё.

-?Я не знаю… Я все равно в душе русская. Мне тяжело будет с человеком, который не знает моего языка. [Пахтусова, 2019: 466]

В плане отношения к языку также показательна встреча с русскоговорящими эмигрантами в штатах, с которыми Даша решает отметить Новый год. Ей дико и непривычно, что те, кто может говорить на русском, предпочитают английский: «Они знали русский и украинский, но родными эти языки не то что бы считали, поэтому все говорили на английском. <…> Мне же казалось какой-то «изменой родине» говорить на английском с теми, кто понимает русский, поэтому я постоянно переключалась» [Пахтусова, 2019: 418].

В конце концов, прожив в общей сложности довольно долгое время за границей, она приходит к следующему выводу: «Наверное, нашу родину легче всего любить издалека. Вот уезжаешь ты и сразу начинаешь беречь в себе русское. И фильмы советские, и музыку, и поговорки… Всё» [Пахтусова, 2019: 429].

Что касается представлений Даши о понятии «дом», на протяжении повествования они значительно трансформируются. Сначала домом она называет Москву -- её действительную, физическую родину. Затем понятие «дом» начинает слабее осмысляться в физическом аспекте, и духовным домом становится Америка. В Аргентине, наблюдая за парным танцем, Даша «впервые за много-много лет испытала самое драгоценное, ускользающее и необъяснимое чувство - я была дома. Среди своих. Среди тех, кто жертвует всем ради свободы и любимого дела» [Пахтусова, 2019: 182]. Теперь понятие «дом» окончательно перестает восприниматься в физическом ключе. Именно такое представление о «доме» -- привязанном не к месту, а к людям или к самоощущению -- сохранится у Даши и будет укрепляться на протяжении её духовного и физического пути: «Один продал душу океану, другой - музыке. Кому продала ее я? Дорогам? Любви? Свободе? Городам? О нет. Я поступила намного хуже. Я разорвала ее на мелкие кусочки и отдала каждому, кто дорог. Континенты четвертовали меня. И везде теперь дом. Везде, сука, дом…» [Пахтусова, 2019: 410]

Таким образом, в суждениях Даши о России сталкиваются два противоположных аспекта: с одной стороны, это неприятие российской современной действительности, государственного и городского устройства; с другой стороны -- неискоренимая любовь к языку, искусству и менталитету. Есть и элементы ностальгии: Россия из воспоминаний детства оценивается лучше, чем Россия современная. Гуляя по Лос-Анджелесу, Даша посещает русский район, в котором русская культура как будто законсервировалась в 90-х, и, наткнувшись на памятник с цитатой Расула Гамзатова, впервые ощущает то, что обычно называют «тоской по родине»: «Я расплакалась. Тогда я впервые ощутила то необъяснимое, что всегда будет тянуть меня, русскую, домой. И как бы весело мне ни было с иностранцами, как бы легко я ни находила с ними общий язык, я всегда буду чувствовать, что чего-то не хватает» [Пахтусова, 2019: 88].

Глава 3. Способы конструирования документальности

В предыдущей главе мы рассмотрели, как основные элементы и категории травелога функционируют в книге Даши Пахтусовой «Можно всё». В этой главе в фокусе нашего внимания будет документальность и способы ее конструирования; это важный момент для жанра травелога, который возникает на пересечении документального и художественного. Гинзбург отмечает, что «различие между миром бывшего и миром поэтического вымысла не стирается никогда. Особое качество документальной литературы -- в той установке на подлинность, ощущение которой не покидает читателя, но которая далеко не всегда равна фактической точности» [Гинзбург, 1977: 9]. Первая декламация подлинности, с которой читатель сталкивается, открывая книгу, -- это короткое уведомление иронического характера, размещенное перед содержанием: «Все герои и события данной книги -- целиком и полностью выдумка. Любое сходство с реальными людьми является совпадением. Ага».

Однако одно дело -- читать о самых рядовых событиях из жизни, другое дело -- читать о сумасшедших приключениях русской девочки за границей, о том, как ей невероятно везет дружить с миллионерами и находить ночлег и еду в любой точке мира. В такой ситуации хорошо написанный роман о повседневных реалиях по достоверности выигрывает. Кроме того, верить в автобиографию путешественника сложнее, чем в чью-либо еще: Перси Адамс справедливо отмечает, что «авторы путешествий всегда осуждались как приукрашиватели правды или откровенные лжецы» [Adams, 1983: 85, перевод мой -- Ю. В.]. Однако в эру Интернета и блогинга отношение к документальности и её восприятие претерпевают значительные изменения. Поэтому сначала мы посмотрим на традиционные способы конструирования документальности в тексте, а затем -- на то, как книга, возникающая из блога, воспринимается читателем с точки зрения достоверности изображенного в ней.

Итак, в «Можно всё» нами было выделено три основных способа конструирования документальности: 1) изображения на форзаце (метатекстовый); 2) дневниковые датированные вставки; 3) вставки переписок из социальных сетей. О каждом - по порядку.

Первое, что читатель видит, открывая книгу -- это изображения нарисованных ладоней, внутри и вокруг которых множество надписей на русском и английском, а также рисунков (см. Приложение 1). Сначала эти фотографии ни о чем не говорят, но по мере чтения становится понятно, что это -- настоящие документы, подтверждающие факт встречи со многими людьми, о которых идет речь в книге. Почти в самом начале Даша рассказывает о наличии у нее специального блокнота. Тех людей, что встречаются ей на пути и с которыми у неё возникает какого-либо рода связь, она просит обвести на отдельной странице ладонь и что-нибудь написать. При этом каждый раз она предупреждает, что не откроет страницу с обведенной ладонью до того момента, пока не окажется в следующий раз в самолете: так что можно не писать ничего такого, что заставило бы ее сильнее привязаться к месту или, что того хуже, -- остаться. Такой прием действительно сильно увеличивает степень доверия к написанному, более того -- дает читателю в буквальном смысле слова лично прикоснуться к «вещественным доказательствам» совершенного путешествия, что усиливает интимность отношений между автором и читателем.

Вставки из дневника зачастую предваряют главы и, по сути, выполняют роль эпиграфов -- вопреки ожиданиям, в них чаще содержится более абстрактная информация, чем в самих главах. Это могут быть или метафорически оформленные рассуждения, или абстрактные размышления о жизни, или вполне конкретные мысли, но все они тем или иным образом относятся к содержимому глав. Каждая «заметка в дневнике» датирована, и дает читателю дополнительное ощущение правдивости текста. Так же, как и рисунки ладоней, заметки служат подтверждающими документами и тоже усиливают интимность отношений между автором и читателем. Даша доверяет своему читателю и позволяет ему или ей заглядывать в такую сокровенную вещь, как дневник, а читатель взамен начинает больше доверять Даше. В книге также присутствуют вставки из блога, но, в отличие от заметок из дневника, содержащаяся в них информация более конкретна, что логично: блог создавался для того, чтобы делиться опытом с читателем, и этот опыт должен быть рассказан более конкретно, чем заметки для себя, которые всегда будут понятны. Вставки из блога создают несколько другой эффект, чем вставки из дневника. Блог -- это часть Интернет-культуры; вставляя записи из блога в бумажную книгу, автор конструирует гипертекстуальность бумажной книги, её связь с внешним, реальным миром. Читателю известно, что можно закрыть книгу, найти блог и прочитать больше. Найденный же в Интернете блог будет служить дополнительным документом.

Наконец, в книге несколько раз появляются большие вставки переписок, или диалогов, из социальных сетей, например:

Antonio Grujovski

Вижу последние сообщения от тебя, и мне они не нравятся. Так же как и моя реакция

Настоящий мудак

Dasha

Немного

Так как дела, папаша?

Antonio Grujovski

Ты имеешь в виду много

У нее твое имя

Dasha

Что

Antonio Grujovski

У моей дочери

Ее зовут Даша [Пахтусова, 2019: 48]

Это очень интересный прием, становящийся возможным только в эру Интернета и мессенджеров. По своей сути напоминает эпистолярные вставки, популярные в более ранних травелогах (которые иногда и вовсе принимали эпистолярную форму). И всё же, коренным и очень важным изменением является то, что переписка из мессенджера имитирует живую диалогическую речь. Женетт отмечает, что «некоторые текстуальные признаки вымысла <…> относятся к области стиля: непосредственно прямую речь, которую я числю среди повествовательных особенностей вымысла, часто рассматривают как явление стиля» [Женетт, 1998: 404]. И здесь с ним трудно поспорить: читая диалоги в травелоге, невольно задаешься вопросом: как автор мог это запомнить? Ведь он не мог, если только у него под рукой постоянно не находился диктофон, что совсем маловероятно, а значит, тут мы явно имеем дело с фикциональностью (но снова вспоминаем Гинзбург: установка на подлинность не равняется фактической точности). Такой проблемы нет в случае с переписками: их можно скопировать и вставить максимально точно, слово в слово, и у читателя не возникнет ощущения, что его обманывают. Переписка - это надежный документ.

Итак, в книге используется достаточное количество способов подтверждения того, что всё описываемое было на самом деле. Однако, рассматривая травелог в контексте блогинга, важно иметь в виду не только внутритекстовые параметры. Восприятие читателем написанного значительно меняется в эру Интернета, и это нельзя выносить за рамки обсуждения. Во-первых, книга издается как результат блогерской деятельности, а блог подразумевает автобиографичность. Кроме того, читательской аудиторией издаваемой книги становятся, в первую очередь, подписчики блогера, который теперь выступает в роли писателя. Книга распространяется не только в магазинах, но и на встречах с автором. Но, что самое интересно, за автором можно следить в социальных сетях, где он публикует новые истории о своей жизни и путешествиях (еще и в том же стиле, в котором написана книга). Автор становится как никогда близким. Таким образом, книга выходит за собственные рамки, расширяется и соединяется с внешним миром сильнее, чем когда-либо раньше. Блог становится не только родоначальником, базой для отдельного произведения, но еще и полноценным контекстом и, в каком-то смысле, продолжением. Не говоря уже о том, что в блоге можно публиковать не только текст, но также фото- и видеоматериалы, и здесь литература вступает в синтез с другими видами искусства, с другими типами документа, что характерно для эпохи медиа. Да и в текстовом блоге самом по себе начинают действовать иные правила: «Автор и читатель перестают принадлежать разным сферам мироздания. Если ранее читателя считали неотъемлемой частью творческого процесса, подразумевая, что чтение и восприятие -- это сотворчество, то теперь читатель, сообщая свое мнение в комментариях, подключается к чужому тексту и «освоивает» его, то есть в буквальном смысле делает «своим», становится его частью» [Максимова, 2015: 158]. Взаимосвязь литературного печатного произведения и блога -- это тема для отдельного исследования.

Заключение

Жанр травелога, возникающий на пересечении документального и художественного, остается по-прежнему одним из самых популярных жанров как в России, так и за рубежом. С появлением Интернета травелог несколько меняет свою форму, приобретая новаторские черты, однако, как показало исследование, сохраняет традиционные жанрообразующие категории и элементы. Книга Даши Пахтусовой «Можно всё», повествующая о семи годах приключения молодой девушки из Балашихи, характеризуется сильной, четкой фигурой автора: Даше свойственна репрезентация себя как путешественника-бродяги (в противовес туристам, ищущим рекреационного отдыха) и как писателя. Эти две роли формируют её особенную призму восприятия мира, определяя вектор метафоризации пути как духовного развития; подобная метафоризация также является характерной чертой травелога. Роль путешественника-бродяги смещает фокус травелога с наблюдения за культурой на способ путешествия, что также является не совсем характерной для автобиографического травелога чертой. Тем не менее, подобное смещение помогает автору лучше передать аутентичность собственного опыта: в постиндустриальную эру, когда многим под силу оказаться на другом конце мира за сутки, именно аутентичность индивидуального опыта оказывается наиболее востребованной и актуальной. Сама же культура «свободного путешествия» обнаруживает родственные черты с культурой бит-поколения в США.

Новаторской чертой, свойственной современному травелогу, является синтез жанров, в исследуемой книге проявляющийся в сплетении травелога с любовным романом, вследствие чего по ходу физического перемещения в пространстве, встреч с новыми культурами и людьми развивается также и любовная история автора. Вокруг экзистенциального выбора между любовью (отношениями с мужчиной) и свободой строится главный конфликт автора-героини, который в результате разрешается поиском близких по духу людей. Дихотомия «своё» - «чужое» реализована в книге не совсем традиционным образом: Даша открыта к новым культурам гораздо больше, и, соответственно, обнаруживает у себя значительно меньше патриотических установок, которые, тем не менее, в тексте всё равно присутствуют.

Способы реализации документальности в книге были разделены нами на три группы: метатекстовые вставки (рисунки ладоней на форзаце); заметки из дневника, предваряющие главы; заметки из блога, а также фрагменты переписок из мессенджеров. Последний тип -- это новаторская черта, которая не могла быть реализована в травелоге до появления Интернета. Все перечисленные нами типы способствуют укреплению веры автора в правдивость описываемого и устанавливают более доверительные отношения между автором и читателем. Кроме того, с приходом блогинга кардинально меняется читательское восприятие документальности. Книга, рождаясь из блога, становится лишь этапом авторского самовыражения и находит свое продолжение в постах блога, датированных позднее, чем события в книге -- любому читателю под силу найти их и прочесть. Это развивает новый тип связи между книгой и внешним миром, который заслуживает дальнейшего изучения.

травелог литература путешествие битник

Список использованной литературы

1. Adams, Percy G. Travel Literature and the Evolution of the Novel. / Percy G. Adams. -- The University Press of Kentucky, 1983.

1. Thompson, C. Travel Writing. / C. Thompson. -- Routledge, 2011.

2. Баева, Л. В. философия молодежных движений: от пацифизма до экстремизма: монография. / Л. В. Баева. - Астрахань: Астраханский государственный университет, Издательский дом «Астраханский университет», 2012. - 232 с.

3. Бахтин, М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике. / М. Бахтин // Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Художественная литература, 1975, С. 234-407.

4. Бондарева, А. Литература скитаний. // Октябрь. -- 2012. -- №7. Режим доступа: https://magazines.gorky.media/october/2012/7/literatura-skitanij.html (дата обращения: 19.05.2020).

5. Бондарькова, А. В. Самопрезентация как особый интернет-жанр (на материале русскоязычных блогов). // Вопросы психолингвистики. -- 2014. -- №19. -- С. 78-91

6. Гинзбург, Л. О психологической прозе. / Л. Гинзбург. Л.: Художественная литература, 1977.

7. Гуминский, В. М. Русская литература путешествий в мировом историко-литературном контексте. / В. М. Гумиснкий. М.: ИМЛИ РАН, 2017. -- 605 с.

8. Гуминский В.М. Путешествие // Литературный энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1987. -- С. 314-315

9. Женетт, Ж. Фикциональное и фактуальное повествование. // Фигуры. В 2-х томах. Том 1-2. -- М.: Изд.-во им. Сабашниковых, 1998. -- С.386 - 408.

10. Кислова, Л. С. Травелог как «жанр десятилетия» в русской литературе XXI века. // Русская литература XX-XXI веков как литературный процесс (проблемы теории и методологии изучения): Материалы VI Международной научной конференции: Москва, 18-19 декабря 2018 г. / М.: МАКС Пресс, 2018. -- С. 64-68.

11. Кракауэр, Д. В диких условиях. / Джон Кракауэр; [пер. с англ. Д. А. Куликова]. -- М.: Эксмо, 2015. -- 416 c.

12. Максимова, Н.В. Писательские блоги как форма автобиографической и художественной практики. // Гуманитарные исследования, №4 (56), 2015. -- с. 154-159.

13. Мережинская, А. Ю. «Поколение 90-х» и «Двадцатилетние». Типологические черты литературного направления: Статья первая // Русская литература: Исследования: Сб. науч. тр. Киев. -- 2009. -- № 13. -- С. 262-283.

14. Михайлов В. Эволюция жанра путешествия в произведениях русских писателей XVIII-XIX вв.: Дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. Волгоград, 1999. -- 224 с.

16а. Панцерев, К. А. Путевой очерк: эволюция и художественно-публицистические особенности жанра: автореф. дис... канд. филол. наук: 10.01.10. СПб, 2004. -- 24 с.

16б. Панцерев, К. А. Путевой очерк: эволюция и художественно-публицистические особенности жанра: Дис. … канд. филол. наук: 10.01.10. СПб, 2004. -- 207 с.

17. Сипкина, Н.Я. Значение общественно-молодёжных движений - битничества и шестидесятничества - в мировом литературном процессе второй половины XX века. // Смальта. -- 2015. --№6. -- С. 48-53.

18. Тиме, Г. Изгнание как путешествие: русский взгляд другого (1920-е годы) // Беглые взгляды. Новое прочтение русских травелогов первой трети XX века: Сборник статей / Перевод с немецкого Г. А. Тиме. М: НЛО, 2010.

19. Умеров, Ш. Г. Пространство и время: заграничное путешествие людей «дна» как протожанр в новейшей русской литературе. // История и современность. -- 2011. -- № 2 (сентябрь). -- С. 179-193

20. Хаустов, Д. Битники. Великий отказ, или путешествие в поисках. / Д. Хаустов. Рипол Классик, 2017. -- 297 с.

21. Шачкова, В. А. «Путешествие» как жанр художественной литературы: вопросы теории. // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. -- 2008. -- № 3. -- С. 277-281.

22. Шкловский, В. «103 дня на Западе» Б. Кушнера. // Литература Факта. Первый сборник материалов работников Лефа. (дата обращения: 17.05.2020).

23. Шульгун, М. Э. Проблема жанровой и метажанровой специфики путешествий. // Русская литература. Исследования. -- 2012. -- Вып. 16. -- С. 141-159.

Приложение 1

Форзацы книги Д. Пахтусовой «Можно всё». М.: Бомбора, 2019.

Размещено на Allbest.ru