Динамика восприятия полиэтнического компонента в творчестве Р. Киплинга

Размещено на http://www.allbest.ru/

Динамика восприятия полиэтнического компонента в творчестве р. Киплинга

О.Р. Посудиевская

«Рассвет, свет, цвет, золотые и пурпурные фрукты на уровне моего плеча...» (“...daybreak, light and colour and golden and purple fruits at the level of my shoulder”) - именно так запечатлел Редьярд Киплинг в автобиографии первые воспоминания детства о походе на фруктовый рынок Бомбея - города «яркого света и темноты» (strong light and darkness) [18]. А тесное знакомство писателя с культурой населения Индии 1860-х гг. во многом произошло благодаря общению с домашними слугами, в частности с няней, которая рассказывала и пела «незабываемые истории и детские песни» (“,..she...would tell us stories and Indian nursery songs all unforgotten”) [18].

Много лет спустя автора «Простых рассказов с гор», «Кима» и «Книги джунглей» обвинят в империализме и ура-патриотизме. Уже в 1908 г.

А. Куприн называет Киплинга «настоящим культурным сыном жестокой, алчной, купеческой, современной Англии, джингоистом», вдохновляющим англичан на «грабёж, кровопролитие и насилие» [6]. Для русского писателя Киплинг - «завоеватель, хищник и рабовладелец», «самый яркий представитель той Англии, которая железными руками опоясала весь земной шар и давит его во имя своей славы, богатства и могущества» [6]. Особенно острой была критика писателя в Советском Союзе, начиная с 1920-х гг. Так, по мнению

А. Луначарского, Киплинг - «человек большого таланта», который прокламировал счастье быть колонизатором - сверхчеловеком, который «целые народы заставляет себе служить» и «запрягает» отсталые расы «в качестве пушечного мяса для борьбы за преобладание на земном шаре» [9, с. 356]. Подобные негативные оценки встречаем и у выдающихся советских литературоведов 1950 1970-х гг. По мнению А. Аникста, Киплинг «воспел романтику будней колониальных солдат и чиновников, утверждавших британское владычество над колониальными народами», преследуя «откровенную цель воспитания послушных исполнителей воли империалистов», а деятельность его героев «демагогически» изображается как выполнение «цивилизаторской» миссии по отношению к «диким» народам [1, с. 389, 390, 393]. Р. Олюнин, отмечая сатирическую направленность «индийских» произведений писателя на критику английских законов, бюрократизма и невежества британской аристократии, тем не менее берёт под сомнение «действенность киплинговской критики», которая «имеет весьма мало общего с подлинным гуманизмом». Ведь, по мнению литературоведа, Киплинг служил «делу империалистической пропаганды» и на самом деле «ратовал не за уничтожение колониального режима», а за его «улучшение» [10, с. 108, 109, 110]. Г. Ионкис, исследуя поэзию писателя на индийскую тему, утверждает, что Киплинг «строит свои стихи так, чтобы исключить вопрос читателя относительно права английских солдат учить “уму-разуму” непокорных туземцев», так как именно в этом заключён «священный долг Запада по отношению к Востоку» [5, с. 56]. А Н. Дьяконова видела задачу всего творчества Киплинга в «прославлении избранных британцев, призванных просветить и возглавить» остальные народы земного шара, которые, в свою очередь, должны «с благодарностью» подчиниться власти Британской империи [13, с. 6]. Причём непокорным «лучше быть настороже», так как «жестокость и нарушение моральных законов» вполне оправданы, если они «служат Британии» [13, с. 7]. Исследовательница резко критиковала писателя за «глупые предрассудки», «ненависть к демократии», «истеричные призывы к уничтожению врагов британского правительства» и «нежелание признать важность» стремления индийцев к национальной независимости, пронизывающие практически каждое произведение [13, с. 7].

Негативные оценки творчества «апологета» британского империализма были распространены и в зарубежных литературных кругах конца XIX - первой половины XX века. К примеру, с точки зрения Оскара Уайльда, Киплинг был «первым авторитетом среди посредственностей» [27, с. 1012]. Писателя обвиняли даже те литературные деятели, которые ранее высоко оценивали его творчество «за наблюдательность, яркую фантазию, зрелость идей и выдающийся талант повествователя» (именно за это, как известно, Киплинг получил Нобелевскую премию по литературе в 1907 году) [25]. Так, Герберт Уэллс, попавший под очарование «звенящих и неотступных строк» произведений писателя, заставивших «многих <...>подражать себе» и давших «особенную окраску нашему повседневному языку» [8, с. 5], признавался в 1890-х гг., что Киплинг помог ему «существенно расширить восприятие географии», а слова его произведений вызывали «желание послушания и ревностного служения» [14]. Тем не менее в 1920-х гг. он отзывается о Киплинге как о «самом невоспринимаемом из всех <...> современников», которого «безжалостно пародируют, критикуют и разбивают в пух и прах» [14]. А в оценках Джорджа Оруэлла писатель представлен «ура-патриотом, не имеющим моральной чувствительности и эстетической утончённости» [23].

Несколько иные суждения об «индийских» произведениях Киплинга появляются в отечественном литературоведении лишь в 1980-х гг. Так, М. Ладыгин утверждает, что общая проблематика романа «Ким», как, впрочем, и иных произведений писателя на индийскую тему, «далеко выходит за рамки официального прославления “цивилизаторской миссии” английских колониалистов в Индии» [7, с. 62]. Ведь главный герой романа как бы «соединяет в своей душе две культуры, два разных взгляда на мир», а поэтому «одинаково хорошо видит недостатки как восточного, так и западного миросозерцания» [7, с. 64]. Действительно, Ким, как и другие персонажи «индийского» творчества Киплинга, родившиеся и выросшие в Индии, уже не являются представителями викторианского общества - захватчиков и угнетателей с точки зрения покорённых народов, более того, они воспринимают индийскую реальность как «свою». И в этом восприятии, как кажется, находит отображение мирочувствование самого «туземнорождённого» писателя, чей дар «взращён был Индией» [8, с. 6, 11]. Примечательно, что будущий «апологет» британского империализма, который впоследствии вроде бы должен был активно поддерживать принцип угнетения завоёванных народов, до пяти лет говорил на хинди «охотнее, чем по-английски» [8, с. 14], посещал со слугой-носильщиком храм Шивы и получил прозвище от домашних слуг «маленький друг всему свету» [8, с. 13]

Действительно, в исследованиях постсоветских учёных представлен совершенно иной взгляд на Киплинга как на «сторонника империи», который на самом деле также был «требовательным и подчас весьма нелицеприятным критиком издержек её бытования», так как «знал изнутри её социальную, военную, управленческую “механіку”» [12, с. 105]. А современная украинская исследовательница Н. Долгая вообще делает вывод о том, что Киплинг идеализирует индийский контекст, а английский контекст в его произведениях не просто отходит на второй план, но и подвергается морально-этическому осуждению, английское мирочувствование как бы «проигрывает» в поединке с «туземным центром культуры», который «более приспособлен <...> к выживанию в той природной среде, в которой англичане должны почувствовать себя чужаками», таким образом «чужое» (индийское) доминирует над «своим» (английским) [3, с. 6566].

Усиление интереса к Киплингу наблюдается и со стороны современных зарубежных учёных. Особо многочисленными научными работами отмечен период 20152016 гг., что не удивительно, ведь 30 декабря 2015 г. и 18 января 2016 г. - юбилейные даты жизненного пути писателя (150 лет со дня рождения и 80 лет со дня смерти). Исследователи в основном видят причину вытеснения Киплинга на периферию литературоведческих студий в некой «холодной войне», которая длилась до конца XX века между сторонниками Британской империи, для которых автор «Бремени белого человека» стал «неофициальным бардом», и «идеологическими противниками любых остатков империализма», «яростно» критикующими творчество «старомодного» писателя и «представителя британского империализма в самом неприглядном виде» [26]. Примечательно, что дискуссии о политических взглядах Киплинга в какой-то мере продолжаются до сих пор. Так, по утверждению Стивена МакЛаренса, именно Киплинг сформировал восприятие Индии британцами - «во всём блеске империализма и экзотики» [22]. Однако, как показывает исследователь, отношение большинства современных жителей Индии к Киплингу весьма прохладное: для них литературное наследие писателя является всего лишь «частью истории», которую «нужно оставить позади и двигаться дальше» [22]. Более того, индийский ученый Шринивас Джоши считает, что Киплинг, благодаря своим произведениям, «ловко продал» Индию всем англоговорящим иностранцам [15]. А студенты Делийского университета выявили полное безразличие к предложению преподавателей английской литературы включить творчество писателя в программу магистерского курса [26].

Именно империализм и ура-патриотизм, восторженно воспринимаемый английской читающей публикой конца XIX века и достигший своего апогея в знаменитом стихотворении «Бремя белого человека», но который был отвергнут уже после Первой мировой войны и, как видим, осуждается до сих пор, становится ответом на вопрос, вынесенный в заголовок статьи Джейми Уайнмена «Почему к Редьярду Киплингу не проявляют уважения?» [26]. Действительно, несмотря на то, что «Бремя белого человека» было приурочено к празднованию «бриллиантового юбилея» королевы Виктории, его название стало «нарицательным обозначением миссии империалистов в колониальных владениях» [20]. А знаменитые строки, призывающие англичан «идти на каторгу ради угрюмых мятущихся дикарей, наполовину бесов, наполовину людей» [2], спровоцировали острую критику стихотворения как «расистского» и «проевропейско-шовинистического», в котором воплощено пренебрежение писателя к «недоразвитым» и «опасным» неевропейским народам [20], и на долгое время определили ура-империалистический вектор интерпретации всего творчества автора. Отсюда - неутешительный вывод Уайнмена, во многом похожий на утверждения литературоведов XX века, о том, что Киплинг «редко задумывался о моральных принципах» поведения цивилизованных завоевателей на покорённых варварских территориях [26].

Тем не менее, по утверждению Уайнмена, непрекращающиеся дискуссии вокруг творчества Киплинга свидетельствуют о том, что феномен писателя всё ещё актуален для всемирной культуры («If Kipling is still controversial <...> that at least means he still matters») [26]. Ведь не случайно автор «Книги джунглей» - один из наиболее часто цитируемых писателей английской литературы (причём его цитируют даже те, кто не знаком с его творчеством). Строки из стихотворений Киплинга стали многочисленными пословицами (к примеру, «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда»), и это не случайно - ведь писатель умел «заключать идеи в компактные, звучные фразы» [26], передать читателю «личное наблюдение действительности» через «точный стиль», выбор «самого существенного, типичного из гущи событий» [11, с. 53].

Читатель же, в свою очередь, погружаясь в киплинговские «личные наблюдения» индийской реальности, начинает всё глубже ощущать сложность проблемы encounter - встречи/столкновения, конфликта и, одновременно, взаимодействия (а не порабощения) «своего» и «чужого», мира английской культуры и необычной, экзотической среды, которая отображается во многих произведениях англичанина, рождённого в Индии. Ведь «чужим» пространством для юного англо-индийца оказалась как раз Англия - «мрачная земля», «ещё более мрачная комната», в которой пришлось жить мальчику, «дом, где воздух засушливый и пахнет пустотой» и где огонь разводят «прямо в стене» [18]. «Я громко закричал от ужаса, потому что прежде никогда не видел камина» - такие впечатления от посещения обычного английского дома остались у ребёнка, родившегося в стране с тропическим климатом [18]. А вот индийский мир был связан в сознании Киплинга с первыми впечатлениями об уютной и безопасной домашней атмосфере, создаваемой любящими родителями и дружелюбными слугами. Индийская реальность, в противоположность английской, могла стать для ребёнка неким идеальным местом существования, вследствие чего и возникла «идеализация» «туземного центра культуры», идея доминирования индийского над английским, на чём акцентирует внимание Н. Долгая [3, с. 6566].

А. Ливергант справедливо отмечает, что «тем, кто привык считать Киплинга твердокаменным патриотом, убеждённым джингоистом, апологетом британского империализма <...> стоило бы, прежде всего, обратить внимание <...> на социально-психологический экскурс об англо-индийцах, остроумно и мастеровито стилизованный под путевой очерк путешествующего по Индии англичанина из метрополии» [8, с. 257]. Биограф имеет в виду очерк писателя под названием «Англо-индийское общество», опубликованный в «Гражданской и военной газете» 29 января 1887 года. Представлен он в форме письма весьма недалёкого жителя метрополии - этакой «залётной птицы» (a bird of passage, по словам автора), «бродяги», который, как и многие другие путешественники, «возможно, попытается написать книгу о том, что он увидел» [16]. Повествуя о жизни англичан в Индии с позиции представителя викторианского общества - одного из «пикейных жилетов», «мало смыслящих» о том, что происходит за пределами Туманного Альбиона, «однако преисполненных самомнения и спеси» [8, с. 257], Киплинг как бы стремится развенчать культивируемые викторианской прессой мифы об англо-индийцах и их взаимоотношениях с туземным населением. Авторская ирония ощущается уже в первых строчках письма: «Вы думаете, что англо-индийцы деспотичны и высокомерны <...> То, что я читал в родных английских газетах - а вы знаете, что я всегда был внимательным читателем, - действительно, создало предвзятое мнение о тех людях, у которых я остановился. Я вообразил, что <...> должно быть твёрдое основание для объяснения их жестокости <...> и, соответственно, пытался отыскать нечто подобное <...> в основном, в отношении к прислуге» [16]. В конце концов гость из Англии признаётся, что его первоначальные взгляды на англо-индийское общество «были совершенно неправильны» [16].

По мере прочтения очерка становится ясно, что авторская ирония - двойная: высмеивая предрассудки жителей метрополии касательно англоиндийского общества, Киплинг одновременно критикует социальнопсихологические особенности англо-индийцев, используя «независимый взгляд со стороны». Ведь не случайно в начале очерка появляется своевременный «комментарий» «редактора» газеты о том, что «некий турист», написавший письмо, которое «в какой-то мере показывает нас глазами других», уже покинул Индию, а значит, «ему нельзя отомстить» [16]. империализм произведение писатель этический

Устами английского туриста писатель англо-индийского происхождения признаёт, что вообще-то в Индии «нет того, что мы называем обществом», а все «говорят и думают только о работе», которая «вызывает <...> неизменный энтузиазм», развлекаться они не умеют, их жизнь - «пресная и невыразительная» [16]. «Странная страна» (“.strange country”) - делает окончательный вывод рассказчик о своём знакомстве с англо-индийским мирочувствованием и укладом жизни [16].

«Странной» (фактически - чужой) страной могла показаться Киплингу Индия после возвращения в Бомбей, ведь шестнадцатилетний подросток уже привык к утончённому английскому обществу, где живопись, литература и театральное искусство - наиболее распространённые предметы и темы для разговора. Вся окружающая обстановка резко контрастировала с тем, что Киплинг видел во время пребывания в Англии, где он жил в доме у трёх английских леди, наполненном «книгами <...> и всем, что сегодня называют “культурой”» [18]. Ведь в Индии культура в том понятии, в котором её воспринял Киплинг-подросток, - походы в музеи и в исторические места, «книги, пьесы <. > игры, которые можно было проводить при холодной погоде» [18] - отсутствовала вовсе. И даже английская речь, которую Киплинг слышит в родном городе, теперь чужая. Впечатления от когда-то знакомых пейзажей и запахов рождают в его сознании «высказывания на разговорном наречье», смысла которых он «теперь не понимает» [18]. Подобный феномен, как впоследствии выясняет Киплинг, происходил со многими англичанами, родившимися в Индии, но получившими образование в метрополии [18]. Но примечательно, что через 3-4 дня Индия вновь становится «своей» средой для писателя: влияние жизни в Англии «ушло и больше никогда <...> не возвращалось в полной мере» [18].

Уникальный опыт принятия «чужого» (английского) социума в качестве «своего» и возвращения в первоначальную (индийскую) среду, психологические трудности, сопровождающие процесс изменения понятий «свой»/«чужой», как нам представляется, являются причинами особого внимания писателя к мирочувствованию англо-индийцев, к взаимодействию англичан и завоёванных ими туземцев, которое проявляется во многих произведениях на индийскую тему.

Одними из первых проб пера, где проблема встречи/столкновения английского и индийского миров воплощена особо остро, становятся небольшие рассказы Киплинга, позднее вошедшие в сборник «Простые рассказы с гор» (1887). Они были написаны как раз тогда, когда автор работал репортёром в «Гражданской и военной газете». И эта работа, как утверждает А. Ливергант, оказалась «отличной школой для начинающего писателя» [8, с. 153]. Именно благодаря подготовке многочисленных репортажей о скачках и приёмах высокопоставленных лиц, строительстве промышленных и хозяйственных объектов, шахт и заводов, об эпидемиях и больницах Киплинг близко знакомится со структурой индийского общества и его культурой, жизнью английских колонистов и индийцев, наблюдает взаимоотношения англо-индийцев с местным населением. Всё это впоследствии находит отражение в творчестве писателя.

По мнению литературоведов, «Простые рассказы с гор» - «в высшей степени англо-индийские», а автор выявляет подавляющую «вездесущность англо-индийской философии получения лёгкого заработка и жизни без усилий» и показывает культурный упадок английского общества в условиях экзотической страны [24]. Тем не менее некоторые учёные всё же видят скрытую за юмором и мягкой иронией, наполняющими яркие описания эпизодов из жизни англо-индийцев, критику политики правящих кругов - «иногда едкую и саркастическую» [11, с. 60].

Использование образа рассказчика-репортёра как некое альтер-эго самого автора не только объединяет рассказы в единое целое, но и создаёт в произведениях мощный «эффект присутствия», ощущение достоверности событий рассказа и реплик персонажей [11, с. 56]. Отсюда - усиление эмоционального воздействия идей, отображённых в рассказах, часто противоречащих концепции «цивилизаторской» миссии англичан. И вместо шовинистического пафоса, читатель часто ощущает неподдельное восхищение Киплинга силой духа и выдержкой людей, работающих в трудных климатических условиях («В конце пути») [17], искреннее сочувствие туземному населению, часто пребывающему за чертой бедности (главный герой «Дома Судху» в основном «спит на крыше, если не на улице» [19], а мать индийской девушки, не имея средств к существованию, продаёт свою дочь англичанину («Без благословения церкви») [21]). Необыкновенно острым сарказмом пронизан вопрос одного из героев рассказа «В конце пути»: что могут заполучить правительственные службы - «заповедник английской аристократии» - от порабощённых ими индийцев и от той страны, которую они «мошенническим образом аннексировали»? И уже совсем «непатриотично» звучит комментарий героя о том, что английские члены правительства Индии избегают вопросов, касающихся политики управления страной, а заставляют «несчастных» туземцев «платить потом и кровью за роскошь, которой они себя окружили» [17].

Проблематика ранних произведений Киплинга уже отражает ту двойственность, которую испытывал автор в своём отношении к индийской среде. С одной стороны, писатель, получив образование в метрополии, мог поверить в особую «цивилизаторскую» миссию английских колонистов, но, с другой стороны, он сам был рождён в том «диком» мире, который англичане должны были «цивилизовать». Этот мир - его родина, к которой он трепетно относится, но это и среда, живущая по своим законам, часто труднопонимаемым для европейцев. Постоянно переживаемый конфликт «своего» и «чужого», рано ставший актуальной психологической проблемой для самого Киплинга, воплощается в его творчестве во встрече/столкновении мировоззрений, социальных и бытовых норм жителей Востока и Запада, которые в конце концов тесно переплетаются, формируя некую общую англоиндийскую реальность (здесь поспорим с Л. Зотовой, которая утверждает, что в творчестве писателя два мира противопоставлены [4, с. 152]).

Библиографические ссылки

1. Аникст А. А. История английской литературы. - М.: Учпедгиз, 1956. - С. 389-397.

2. Долга Н. «Вертикальний контекст» англійської прози рубежу ХІХ-ХХ ст. (Р.Л. Стівенсон, Р. Кіплінг, Дж. Конрад) / Н. Долга // Південний архів: збірник наукових праць. - Філологічні науки. - Вип. ХЫУ. - Херсон: ХДУ, 2009. - С. 63-67.

3. Зотова Л. И. Идейно-философская и эстетическая составляющие неоромантического метода в раннем творчестве Р. Киплинга / Л. И. Зотова // Филология, искусствоведение и культурология: актуальные вопросы и тенденции развития»: материалы международной заочной научно-практической конференции. (13 мая 2013 г.) - Новосибирск: Изд. «СибАК», 2013. - С. 151-158.

4. Ионкис Г. Е. Поэзия Редьярда Киплинга / Г. Е. Ионкис // Проблемы романтизма и реализма в зарубежных литературах ХУІІІ-ХХ веков. - Кишинев: Штиинца, 1972. - С. 52-71.

5. Ладыгин М. Б. Неоромантический роман Р. Киплинга / М. Б. Ладыгин // Проблемы метода и жанра в зарубежных литературах: сборник научных трудов. - Свердловск: Свердловский государственный педагогический институт, 1982. - С. 55-69.

6. Ливергант А. Я. Киплинг / А. Я. Ливергант // Жизнь замечательных людей. Серия биографий (малая серия). - Вып. 12. - М.: Молодая гвардия, 2011. - 309 с.

7. Луначарский А. В. История западноевропейской литературы в ее важнейших моментах на западе. - Т. 4/ - М.: Художественная литература, 1964. - С. 356.

8. Олюнин Р. В. Киплинг-новеллист / Р. В. Олюнин // Учёные записки МГПИ имени И. Ленина. - Т. 245 Зарубежная литература. - М.: МГПИ имени В. И. Ленина, 1966. - С. 103-120. Скляр, Ф. М. Р. Киплинг - новеллист: от репортажа к рассказу / Ф. М. Скляр // Вопросы зарубежной литературы: сб. научных трудов. - Ташкент, 1979. - №. 603. - 53-63.

Аннотация

У статті розглядається динаміка сприйняття вітчизняними та зарубіжними літературознавцями XX - початку XXI ст. проблеми зустрічі/зіткнення англійського та індійського світів у творчості Редьярда Кіплінга. Виявлені зміни позицій вітчизняних учених від різких звинувачень в ура-патріотизмі, пропаганді імперіалізму та пригнічення поневолених народів (1920-1970) до визнання неоднозначності проблематики творів письменника на індійську тему (1980-1990), в яких втілюється прагнення Кіплінга до морального-етичного засудження англійців та ідеалізації індійського світу (2000-2010). Показане стійке сприйняття Кіплінга в зарубіжному літературознавстві як посереднього письменника, а також спроби західних вчених визначити, чому автор «Книги джунглів» - популярного твору серед читачів - опинився на периферії сучасних літературних студій. У дослідженні доводиться, що проблема зустрічі/зіткнення англійців та індійців була актуальною для Кіплінга, який сприймав Індію як рідне середовище. Незважаючи на впевненість у колоніальній місії англійців, письменник гостро відчував проблеми взаємовідношень англійського та індійського соціумів, втілюючи свою рефлексію в художній формі - через створення екзотичного англо-індійського світу у творах.

Ключові слова: зустріч/зіткнення «свого» та «чужого», пропаганда імперіалізму, ура-патріотизм, взаємодія англійського та індійського світів, спільна англо-індійська реальність.

В статье рассматривается динамика восприятия отечественными и зарубежными литературоведами XX - начала XXI вв. проблемы встречи/столкновения английского и индийского миров в творчестве Редьярда Киплинга. Выявлены изменения позиций отечественных учёных от резких обвинений в ура-патриотизме, пропаганде империализма и угнетения порабощённых народов (1920-1970) до признания неоднозначности проблематики произведений писателя на индийскую тему (1980-1990), в которых воплощено стремление Киплинга к морально-этическому осуждению англичан и к идеализации индийского мира

Ключевые слова: встреча/столкновение «своего» и «чужого», пропаганда империализма, ура-патриотизм, взаимодействие английского и индийского миров, общая англо-индийская реальность.

Key words: meeting/conflict of the “own” and the “alien”, propaganda of imperialism, jingo-patriotism, interaction of the English and Indian worlds, common Anglo-Indian reality.

Размещено на Allbest.ru