Диссеминация "национального" в современных национальных литературах

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Диссеминация «национального» в современных национальных литературах

О.А. Мащенко

Очевидно вже, що формування нових обрисів американської літератури в другій половині ХХ століття відбувалося в тому числі і внаслідок послідовної фрагментації масивного конгломерату етнічних літератур. Відмова від оцінки творчості письменників крізь призму «етнічного компонента», з одного боку, дозволила включити у простір американської літератури спочатку письменників єврейського походження, а потім афроамериканських та азіатсько-американських письменників. З іншого боку, вона запустила у вульгарно-соціологічному літературознавстві дискусії щодо «балканізації» американської літератури. Дискусії, які ігнорують ту обставину, що самі автори ніколи не відстоювали художню «інакшість» своїх текстів в американській літературі. Інша справа, що, увібравши, наприклад, китайський чи японський літературний канон, успадкувавши іншу художньо-наративну ідентичність, азіатсько-американські письменники створюють тексти іншими засобами, надаючи східному наративу оповідану форму, властиву західній літературі. У творах американських, британських, німецьких письменників чітко простежується, як, освоюючи західний літературний канон і привносячи в нього естетичні та художні принципи існування східного наративу, євроатлантичні письменники східного походження не «балканізують» західну літературу, а створюють передумови для зміни естетичних парадигм, які формують новий обрис євроатлантичних національних літератур, в яких «національне» розсіюється («дисемінує») і які стирають кордони між самими літературами.

Очевидно уже, что формирование новых очертаний американской литературы во второй половине ХХ века происходило в том числе и вследствие последовательной фрагментации массивного конгломерата этнических литератур. Отказ от оценки творчества писателей сквозь призму «этнического компонента», с одной стороны, позволил включить в пространство американской литературы в начале писатели еврейского происхождения, а затем афроамериканских и азиатско-американских писателей. С другой стороны, запустил в вульгарно-социологическом литературоведении дискуссии о «балканизации» американской литературы. Дискуссии, игнорирующие то обстоятельство, что сами авторы никогда не отставали художественную «инаковость» своих текстов американской литературе. Другое дело, что, впитав, к примеру, китайский или японский литературный канон, унаследовав иную художественно-нарративную идентичность, азиатско-американские писатели создают тексты иными средствами, придавая восточному нарративу повествовательную форму, свойственную западной литературе. В произведениях американских, британских, немецких писателей отчетливо прослеживается, как, осваивая западный литературный канон и привнося в него эстетические и художественные принципы существования восточного нарратива, евроатлантические писатели с восточными корнями не «балканизируют» западную литературу, а создают предпосылки для смены эстетических парадигм, формирующих новый абрис евроатлантических национальных литератур, в которых «национальное» рассеивается («диссеминируется»), и стирающих границы между самими литературами.

Ключевые слова: американская литература, азиатско-американская литература, евроатлантиеская литература, балканизация, T. Мори, K. 1сигуро.

Формирование новых очертаний американской литературы происходило по мере последовательной фрагментации массивного конгломерата этнических литератур. Изданную в 1969 году антологию «Говорить от своего имени» (“Speaking for ourselves”) Л. Фадерман и Б. Бредшоу можно считать одним из наиболее значимых ориентиров начала этого процесса. Структурно эта антология повторяет уже существующие антологии этнических литератур, и произведения американских писателей представлены в ней по принципу этнического происхождения их авторов. Так, К. Браун и Р. Элисон проходят в ней по регистру «негритянско-американской» (“Negro American”), Х. Ямамото, Т. Мори, Л. Юйтан «ориентальной американской» (“Oriental American”), а Б. Маламуд, С. Беллоу и Ф. Рот «еврейско-американской» (“Jewish American”) литературы. Однако она отличается от всех предыдущих антологий подобного рода концептуально и методологически. Концептуальный корректив состоял в уточнении феномена «американцы» как белого англосаксонского большинства Соединенных Штатов и модуса восприятия понятия “mainstream” - с реалистического на иронический. Методологический разрыв с предыдущей традицией составления антологий этнических литератур обозначен «овторостепениванием» (“secondarization”) формально-исторического подхода к пониманию роли и места писателей в американской литературе и отсутствием акцента на «этническом компоненте» их творчества. Взамен были предложены иные критерии отбора произведений для антологии, и первый из них - как в них отражены «грани американской мечты».

Не будет преувеличением сказать, что уже в середине 70-х годов 20 столетия именно этот критерий стал водоразделом между писателями “ethnic” и “hyphenated”. Он запустил в американском литературоведении процесс осознания того, что бедные еврейские кварталы, на фоне которых разворачивается сюжет романа С. Беллоу «Герцог», маленький провинциальный городок Йокогама, в котором обитают эмигранты из Японии и их рожденные в Америке потомки, описанный в рассказах Т. Мори, и живущий по жестоким законам патриархальной китайской общины нью-йоркский чайнатаун - это все Америка. Герои их произведений - американцы из «...так называемых американских этнических или миноритарных групп» [3], и произведения, созданные этими писателями, на самом деле принадлежат американской литературе.

Наиболее успешно рубеж «этничности» и «дефисности» в американской литературе перешагнули писатели еврейского происхождения - С. Беллоу, Н. Мейлер, А. Миллер, Ф. Рот в итоге стали не просто «американскими», но «выдающимися американскими» писателями, «живыми классиками» и «столпами» современной мировой литературы. Объясняется это в первую очередь общностью литературного канона, этого многокомпонентного и одновременно целостного «художественного бессознательного», которое в одночасье при прочтении текста актуализирует дихотомию «свой/чужой».

Значительно дольше и противоречивее проходил процесс включения в пространство американской литературы афроамериканских писателей. «Гарлемский ренессанс», возникший в первой трети 20-го века и обусловивший расцвет афроамериканской литературы, не лишил гибридного статуса даже бесспорных авторитетов этого крыла американской литературы. Не в последнюю очередь это объясняется позицией самих афроамериканских писателей, отстаивающих читательскую локализацию своего творчества. Так, лауреат Нобелевской премии Т. Моррисон заявляет: «Я пишу для черных. <...> И не обязана извиняться» [8]. В результате Т. Моррисон, так же как и Э. Уокер, И. Рид, будучи для неамериканского читателя и критика представителями американской литературы, в самих Соединенных Штатах все еще остаются African American. Такая амбивалентность присутствия в европейских национальных литературах в полной мере свойственна и современным писателям азиатского происхождения: британским писателям С. Рушди, К. Исигуро, Тимоти Мо, Айсель Озакин (Aysel Ozakin), французскому Дай Сыцзе (Dai Sijie), немецким Эмине Севги Оздамар (Emine Sevgi Ozdamar), Зафер Шеноджак (Zafer §enocak)

В американской литературе, оказавшейся в конце ХХ века наиболее «дружелюбной» по отношению к этническим литературам, процесс принятия литературы с азиатскими истоками в широкое русло американской литературы в начале ХХ1 века еще только начинается. Исчерпавшая себя скрытая идеология литературы мейнстрима - та, о которой в ироническом ключе писали Л. Фадерман и Б. Бредшоу, - тем не менее дает импульс для дискуссий о «балканизации» американской и - шире - западной литературы, особенно оживившихся после того, как в формирование ее очертаний включились не только Т. Моррисон и Э. Уокер, но и М.Х. Кингстон, Э. Тан, Г. Джен, Д. Ли и С. Чой.

Нам остается лишь недоумевать по поводу доказательности постулатов, формирующих направление дискуссий о «балканизации» американской литературы. Ведь, по сути, в их предметную сферу включено творчество авторов, никогда не отстаивавших художественную инаковость, внеположенность своих текстов американской литературе. Говорить об этом значит намеренно не замечать, что для самих азиато-американских авторов конца ХХ столетия, отвергающих экзотичность как ключевой принцип изображения всего, что связано с азиато-американцами, именно «вписанность» в американскую литературу и мировоззренческую программу американских писателей первой величины послужила решающим критерием принадлежности того или иного писателя к вершинам азиато-американской литературы. Так, сравнивая историю становления сино-американской и японско-американской литератур, современный драматург, писатель и теоретик азиатскоамериканского литературоведения Ф. Чин писал: «Первые японские писатели в Америке (nisei) сделали то, чего не сделали китайские. Они избрали авторов и произведения, которых стремились превзойти. Тошио Мори стремился превзойти Уильяма Сарояна и Шервуда Андерсона. <...> Создавать литературу, держа в голове Сарояна, Андерсона или Мэнсфилд в качестве наставников, не помешал усилиям этих писателей изобразить японские, не христианские, характеры <...> точно, проницательно, восхищённо, без намёка на стереотипы или кризис идентичности» [6, с. 23].

Другое дело, что, впитав китайский или японский литературный канон, унаследовав иную художественно-нарративную идентичность, азиатскоамериканские писатели создают тексты иными средствами, придавая восточному нарративу повествовательную форму, свойственную западной литературе, и нивелируя, таким образом, описанную П. Лаббоком нарративную дихотомию «показ/рассказ» (“showing/telling”). Так, трансформировав

традицию восточного нарратива с его сюжетом без конфликта, японскоамериканский писатель Т. Мори обогащает поэтику американского “short story” иной трактовкой конфликта. В западном нарративе роль конфликта - внешнего или внутреннего - является решающей: его тип определяет нарративную форму. В литературном произведении конфликт - это ядро, вокруг которого выстраивается и благодаря которому движется сюжет. В рассказах Т. Мори сюжетообразующая функция конфликта представляется размытой, несущественной, и сама суть конфликта приобретает иные характеристики. Ведь едва ли можно назвать конфликтом ежедневное рутинное молчаливое соперничество стареющего работника с молодым в рассказе Т. Мори «Шахматные фигуры» (“The Chessmen”), поскольку отсутствует основополагающая составляющая этого понятия - столкновение, хотя бы на уровне противоречия, - противоположных взглядов и интересов работников. То, что будет проведена рокировка - отсюда и название рассказа - опытного и исполнительного Накагава-сана на молодого Джорджа Мурая, изначально понятно и хозяину питомника Хатаяме-сану, и Такео, от лица которого ведется повествование, и самим наемным работникам. И тем не менее, оба они изо всех сил пытаются продемонстрировать работодателю свое трудолюбие и нужность. Важно понять, однако, что их отчаянная борьба за место работника в питомнике Хатаямы-сана не подразумевает конфликта. Будучи соперниками в работе, и молодой Джордж Мурай, и стареющий Накагава-сан, без слов понимают и поддерживают друг друга. Мурай ухаживает за надорвавшим тяжелыми ящиками спину Накагавой-саном, прикладывая к ней горчичники с теплой водой. И в такой заботе о старшем нет лицемерия или снисхождения. А планы Мурая познакомить хозяина со своей девушкой и в ближайшем будущем жениться на ней, так незамысловато и буднично зафиксировавшие капитуляцию Накагавы-сана, выглядят не триумфом молодости над старостью, а неизбежностью, предопределенной самой жизнью.

Отсутствует конфликт и между Накагавой-саном и работодателем. В том, что «комбинация Хатаяма-Накагава» (и эта деталь делает аллюзию ситуации, в которой оказались трое героев рассказа, на шахматную партию совершенно прозрачной), безотказно работавшая многие годы, стала неэффективной, а жестокая конкуренция с молодым работником, «... в которой нет дружбы, а есть только подсознательное желание самосохранения» [5, с. 102], фактически уничтожила Накагаву-сана, меньше всего можно упрекнуть хозяина питомника. Более того, Накагава-сан, даже испытывая глубокое отчаяние от невозможности более содержать жену и детей вследствие потери работы, понимает и принимает эту ситуацию как естественный ход вещей, как саму жизнь, которая не более безнравственна, чем шахматная партия, в которой побеждает более сильный соперник. Для него очевидно, что работодатель (уже и сам старик), будучи не в состоянии нанять двух работников, старому и опытному предпочтет молодого, сильного и умного. Но именно потому, что никого из героев рассказа нельзя обвинить в подлости и бесчестии по отношению к Накагаве-сану, безнадежность ситуации, в которой оказался разбитый работой и жизнью старик, становится абсолютной.

Процессы, активно протекающие в американской литературе, - это не дробление и фрагментация национальной литературы. Напротив, это еще одно проявление того качества американской литературы, которое присутствовало в ней изначально - не отторгать, но распознавать и концентрировать, оттачивать и выбраковывать, а затем выплескивать в качестве своих безупречных литературных образцов все то художественно ценное, что появлялось в литературном пространстве Америки.

Процесс формирования новых очертаний национальной литературы все активнее обнаруживается и в литературе Великобритании. После безоговорочного признания во второй половине 20 века иммигранта из Венгрии, автора многочисленных юмористических произведений Джорджа Микеша английским писателем-юмористом, в начале 21 века статус художественных носителей «британскости» получили произведения писателя азиатского происхождения К. Исигуро. Это проявляется не только в признании критиками и читателями права британского писателя написать «японский роман», но и в понимании того, что поэтику «английского романа» К. Исигуро «На исходе дня» определяет «фундаментальное этическое столкновение» между «конфуцианским этикетом и дзэн-буддистским знанием» [7].

Очевидно, что поэтика названия романа «Бледные холмы едва видны вдали» Адекватность известного перевода романа на русский язык «Там, где в дымке холмы» представляется нам сомнительной, поскольку в нем утрачено созвучие с японской стихотворной традицией. Восстановить его можно если в переводе использовать стихотворную строку, которая ритмико-мелодически, семантически и эстетически соприкасается с оригиналом. В этом аспекте наилучшим образом английскому оригиналу “A Pale View of Hills” соответствует первая строка стихотворения российского поэта Льва Дымова: Бледные холмы едва видны вдали / Но когда мы подойдем, / Усталые и все в пыли, / Они исчезнут: / Бесконечен путь всегда / Цель недостижима никогда [2]. [4], соотносится в первую очередь с японской лирической поэзией. Несомненно, в нем кроется и изображение преисполненного грусти английского пейзажа, без которого невозможно представить английскую художественную культуру. Тем не менее, в нем прежде всего унаследована эстетика хайку - с их особым ритмом, умением передать вечное в мимолетном, бесконечность в крошечном, создать атмосферу светлой печали и, главное, - недосказанность, суггестивность хайку, что создает почти бесконечный ассоциативно-эмоциональный ряд. И в то же время поэтика этого названия отражает философско-эстетические идеи М. Хайдеггера, который признавал, что поэзия - это локус сосредоточения человека на «Здесь бытии» (“Dasein”), приобретение покоя, но не покоя бездействия и пустоты мысли, но безграничного покоя, в котором действенные все силы и связи [1].

Важно, что пересечение этих двух, на первый взгляд, противоположных эстетических сфер, не вызывает никакого противоречия. Напротив, оно дает ключ к пониманию характера и мотивов поведения главной героини и природы светлой, созерцательной грусти одинокой женщины, которой наполнена ткань романа. Женщины, которая вместе с дочерью бежит от несчастливой семейной жизни с нелюбимым мужем из Японии в Великобританию, сохраняя и даже лелея при этом эмоциональную связь с родиной. На ее плечах - неизбывная тяжесть вины в том, что ее эгоистическое нежелание разграничить прошлое и настоящее послужило причиной самоубийства старшей дочери Кейко и прохладных отношений с родившейся в Великобритании младшей дочерью Ники. Вместе с тем ее чувство одиночества далеко от трагического, сквозь него просвечивает тихая радость видеть свою младшую дочь успешной и счастье, источник которого в ней самой, в её несгибаемой силе духа и гармонии с миром. Эстетический принцип моно-но аварэ наполняет очертания реальных английских холмов, на которые загляделась главная героиня, символическим значением. Он превращает их в глубоко скрытый в ее памяти образ родины, акцентируя «единобытие» (то самое “Dasein”) и эмоциональное сплетение героини и далекой Японии, что существует в ее сознании даже более реальной, чем Великобритания, в которой она живет.

В произведениях американских писателей Т. Мори, Л. Чу, Э. Тан, британских К. Исигуро, Т. Мо, немецких Эмине Севги Оздамар, Зафера Шеноджака отчетливо прослеживается, как, осваивая западный литературный канон и привнося в него эстетические и художественные принципы существования восточного нарратива, евроатлантические писатели с восточными корнями не «балканизируют» западную литературу, а создают предпосылки для смены эстетических парадигм, формирующих новый абрис евроатлантических национальных литератур, в которых «национальное» рассеивается («диссеминируется»), и стирающих границы между самими литературами. В конце концов преодоление дефиса при характеристике творчества писателей наполнит евроатлантическое литературное пространство произведениями европейских (а не немецких, французских, испанских) и американских (а не канадских и американских) писателей.

национальный этнический литература

Библиографические ссылки

1. Гайдеґер М. Гельдерлін та сутність поезії // Возняк Т. Тексти та переклади. - Х.: Фоліо, 1998. - С. 345-363.

2. Дымов Л. Иноходью звучат шаги времени: стихи. - Владивосток: Частная коллекция «Морской конек», 2000. - С. 117.

3. Faderman L., Bradshaw B. “Speaking for ourselves”. - Illinois: Scott, Foresman and Company, 1969. - 615 p.

4. Ishiguro K. A Pale View of Hills. - N.Y.: Vintage Books. - 1990. - 183 p.

5. Mori T. The Chessmen//Yokohama, California. - Seattle &L.: University of Washington Press, 1985. - P. 97-107.

6. The Big AIIIEEEEE!: An Anthology of Chinese American and Japanese American Literature/ed. By J.P. Chan, F. Chin, L.F. Inada, Sh. Wang. - N.Y.: Penguin Books, 1991. - 619 p.

7. Rothfork J. Confucianism in Kazuo Ishiguro's The Unconsoled URL: http://www.qlrs.com/essay.asp?id=394 заход 28.10.2017 18:36

8. https://www.theguardian.com/books/2015/apr/25/toni-morrison-books-interview-god-help- the-child (заход 22.10.17 20:22)

Размещено на Allbest.ru