"Предпостмодернистский комплекс" в прозе и драматургии Леонида Андреева на фоне процессов в творчестве символистов 1910-х годов

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

«Предпостмодернистский комплекс» в прозе и драматургии Леонида Андреева на фоне процессов в творчестве символистов 1910-х годов

В творческом наследии Л.А. Иезуитовой значительное место занимают работы, посвященные различным аспектам художественного мира Леонида Андреева - его прозы, драматургии и публицистики, поэтики и авторской концепции, связям с литературой предшественников и месту в искусстве Серебряного века [Иезуито - ва 1976; 2010]. Во многом определив направления исследования и уровень андрее - ведения второй половины ХХ в., они не исчерпали свой научный потенциал и сегодня. Пристальный интерес исследовательницы к таким особенностям поэтики Андреева, как символика, гротеск, ирония, экспрессивность повествования и т.п., позволили истолковать произведения, в которых они доминировали, преимущественно в эстетической, а не идеологической плоскости. Результаты исследования Иезуитовой способствовали постановке вопроса о специфике и месте модернистской составляющей в творчестве писателя, а затем и существенному сдвигу вектора в этом направлении - осмыслении его мировидения и поэтики как промежуточных между реализмом и модернизмом [Келдыш 1975; Кен 1975; Бабичева 1982; Боева 1996; Татаринов 2001 и др.] или как интегрирующих различные модернистские парадигмы [Московкина 2005; Петрова 2010; Гусева 2012; Боева 2016 и др.].

Представляется, что взгляд на произведения Андреева с высоты рубежа ХХ и XXI столетий позволяет вычленить в уже достаточно исследованной модернистской составляющей художественного мира писателя элементы так называемого «предпостмодернистского комплекса». Его отличительными чертами, как показала А.Ю. Мережинская, стали: последовательная демифологизация; ироническое обыгрывание и пародирование не только прежних художественных систем, но и своей собственной; важная роль метатекста (демонстрация приема); текучесть и неуловимость смыслов, приводящих к множественности интерпретаций [Мережинская 2004, с. 43]. По сути дела, речь может идти об особенностях проявления в творчестве Андреева фундаментальной для русской литературы 1910-х годов смены художественно-эстетических парадигм: символистской на постсимволистскую [Постсимволизм… 1995]. По характеристике И.А. Есаулова, постсимволизм был зоной бифуркации русской литературы начала века, т.е. приобретения нового качества в движениях динамической системы при малом изменении ее параметров [Есаулов 1995]. Поскольку в отличие от символизма он был не столько целостной системой, строго ограниченной эстетическими принципами, сколько полем художественных возможностей, писатели реализовали их в соответствии со своими предпочтениями.

Возможным фоном, на котором складывающийся в прозе и драматургии Андреева «предпостмодернистский комплекс» становится более очевидным, могут служить процессы, происходившие в творчестве таких, казалось бы, «чистопородных» символистов, как Ф. Сологуб и В. Брюсов. Исследователи малой прозы Сологуба помимо новелл выделяют миниатюры, представленные жанровыми разновидностями «метаморфозы» (микроцикл «Превращения») и сказочки (цикл «Сказочки») [Молчанова 2014; Барковская 2003]. Стержнем жанровой модели миниатюр, составивших микроцикл «Превращения» (1904), служит прием метаморфозы, характерный для многих новелл Сологуба («В толпе», «Маленький человек», «Белая собака» и т.п.). При этом новая жанровая разновидность возникла в процессе редукции всех художественных элементов новеллистической структуры, кроме деталей (портрета, внутреннего состояния и поведения героев), связанных с ситуацией метаморфозы, заявленной в названии миниатюр («С книгою и книжкою», «Учитель и конторщик», «С учеником и гостем», «В сапогах и босиком», «С подчиненным и начальником»). В основе же их композиции лежит монтаж двух полярно противоположных фрагментов первой и второй части текста (до и после метаморфозы героя) в гротесковую целостность. Лакуна между этими частями оставляет простор для осмысления произошедшего самим читателем, заставляя его решать: в каком случае герой был настоящим, где его Лик, а где Личина.

Этому же служит и интертекст «Превращений» Сологуба, неизбежно вызывающий ассоциации с «Метаморфозами» Апулея и Овидия. На первый взгляд, миниатюры ближе к сатирическому изображению нравов и быта Апулеем. Но при всей ироничности повествователя в сологубовских миниатюрах нет дидактики, поскольку в них, как и в «Метаморфозах» Овидия, все текуче и ускользает от познания, в том числе и норма, мера вещей, с высоты которой автор может судить изображаемое. Видимо, не случайно размышлению над этой проблемой посвящен еще один сологубовский цикл миниатюр (фрагментов) под названием «Достоинство и мера вещей». Таким образом, в «Превращениях» Сологуба происходит ироническое «снижение» метаморфозы с высоты мифа до бытовой ситуации и, в то же время, благодаря выдвижению на первый план самой ситуации превращения, заостряется философская проблема оборотничества, роли, маски и истинного лица человека.

Сходные процессы происходили при превращении фольклорной и литературной сказки в жанр «сказочки», который вырабатывался в творчестве Сологуба с середины 1890-х до 1910-х годов. Уже определение писателем жанра своих миниатюр, отразившееся и в названии цикла, указывает на стремление «поиграть» с жанром и достаточно ироническое к нему отношение. Не менее «говорящими» оказываются и многие названия самих сказочек, содержащие качественные и коннотативные значения определяемых слов и образов, отличающиеся оксюморонностью и гроте - сковостью («Смертерадостный покойничек», «Небесные сплетники», «Плененная смерть» и т.п.), что сразу обнаруживает их смеховой потенциал. Это подтверждает и анализ остальных аспектов поэтики миниатюр: прибегая к элементам, характерным для жанра сказки, Сологуб существенно трансформировал их, вплоть до полной деконструкции.

В «сказочках» разворачивается стилизованная под традиционную, но сводящаяся к ее сюжетной схеме, система событий, в рамках которой действуют так же пунктирно очерченные персонажи. Подобно фольклорным героям, они практически сведены к выполняемой функции, а не выписаны как характеры, что было свойственно литературным сказкам ХК в. Редуцируя сюжет до мотива, автор превращал свои миниатюры в некие примитивистские зарисовки, обнажающие до предела и контурно обозначающие глубинные абсурдные основы бытия человека. Воспроизводя известные жанровые модели, писатель тут же разрушал их. Поэтому в отличие от претекстов фольклора, Андерсена и Салтыкова-Щедрина «сказочки»

Сологуба не выполняют ни воспитательной, ни сатирической функции, а лишь выявляют абсурд, коренящийся в онтологических основах миросостояния и в духовных глубинах человека. Судя по всему, «сказочки» и новеллистика Сологуба предвещали не только абсурдистскую прозу Хармса [Барковская 2003], но и более широкий круг постсимволистских произведений ХХ в. Вполне закономерен вопрос о степени влияния Сологуба на художественную практику русских футуристов - их обращение со словом, истолкование и использование его знаковой природы, функции примитива и т.п. Видимо, можно говорить и об учете опыта Сологуба С. Кржижановским при создании его «Сказок для вундеркиндов» («Сбежавшие пальцы» (1922), «Швы» (1927-1928) и др.).

Стратегии, характерные для «предпостмодернизма», по-своему отобразились и в малой прозе В. Брюсова 1910-х годов. Правда, в отличие от очевидной деконструкции существовавших прежде моделей и ярко выраженного смехового начала в миниатюрах Сологуба, поэтика новелл Брюсова, вошедших в его книгу «Ночи и дни» (1913), на первый взгляд отходит от символистских ориентиров, проявившихся в новеллистике «Земной оси» (1907, 1910, 1911), в сторону реализма (к «психолого-бытовому письму» [Гиндин 2001, с. 43]). Именно так до недавнего времени и было принято трактовать вектор эволюции малой прозы писателя, благодаря ослаблению в ней роли стилизации и возрастанию степени жизнеподобия. Между тем новейшие исследования малой прозы, вошедшей в книги «Ночи и дни» и «Рея Сильвия. Элули, сын Элули» (1917), обнаружили в ее основе все ту же инвариантную модель брюсовской модернистской новеллы. Однако в ее поэтике гораздо большая роль, чем прежде, отводилась иронии, демифологизации, игре, что было обусловлено изменениями авторской концепции Брюсова и открывало простор для различных интерпретаций произведений [Дубинина 2015].

Малая проза писателя 1910-х годов свидетельствует о том, что, хотя он и не отрекается от своего символистского мифа о Поэте-ясновидце, все же существенно его корректирует. Особенно отчетливо это проявилось в авторской иронии по отношению к герою-художнику в новелле «Пустоцвет» и герою-музыканту в новелле «Моцарт». Если в новеллах 1900-х годов игра участвовала в кодировании множественных смыслов и созидании символистского мифа, то в новеллах 1910-х годов авторская игра с читателем изменяет эти функции в духе постсимволизма, служа демифологизации и дезавуированию авторитетных идей. На первый план демифологизация выходит в «Рее Сильвии», а в таких новеллах, как «Ночное путешествие» или «Таинственный посетитель (Рассказ в старом вкусе из новой жизни)», само слово автора теряется на фоне подчеркнуто центонного, полигенетичного текста. Сходные черты поэтики обнаружились и в остальных новеллах 1910-х годов (таких как «Сестры», «Шара» и др.). О том, что в творчестве Брюсова произошла смена художественных парадигм от символизма к постсимволизму и «предпостмодернизму», свидетельствуют и наблюдения С.И. Гиндина, сделанные в процессе анализа «Объяснительных примечаний» автора, включенных во второе издание романа «Огненный ангел», которые выполняли функции иронического остранения и создания глубины и перспективы повествования (добавим - и метатекста). Ученый справедливо заметил, что в «подобном использовании примечаний Брюсов до известной степени предвосхищает приемы позднего Набокова и писателей-постмо - дернистов» [Гиндин 2001, с. 33].

На таком фоне произведения Леонида Андреева 1910-х годов довольно отчетливо обнаруживают сходные особенности предпостмодернистской поэтики. Исследования его прозы и драматургии этого периода прежде всего свидетельствуют о значительном возрастании в них роли смехового начала, которое было одной из констант его творчества [Московкина 2005; Гусева 2012; Петрова 2010 и др.]. Условную рамку для произведений Андреева 1910-х годов образуют пародийно-гротесковая повесть «Мои записки» и трагедийно-гротесковая драма «Царь Голод» (обе - 1908), с одной стороны, и итоговый роман-миф «Дневник Сатаны» (1919), в котором господствует ирония, игра, парадокс и гротеск, - с другой. Включенная в эту рамку проза в основном представлена ироническими новеллами («Сын человеческий», «Неосторожность», «Покой», «Конец Джо - на-Проповедника», «Черт на свадьбе», «Ослы», «Рогоносцы», «Чемоданов» и др.) и миниатюрами («Сказочки не совсем для детей», «Мои анекдоты»). В его драматургии этого времени значительное место занимают одноактные пародийно-иронические «комедийки» (от «Любви к ближнему» до «Монумента»), а в трагедиях возрастает роль трагического гротеска и иронии (от «Черных масок» и «Анатэ - мы» до «Реквиема») [Сухоруков 2013].

Во всех названных и других произведениях Андреева 1910-х годов чрезвычайно важную структурообразующую и концептуальную функцию выполняет игровое начало, проявляющееся в различных формах интертекста (игры с «чужим» словом, образом, сюжетом, лейтмотивом, жанром) и автоинтертекста (игры с собственными претекстами) [Московкина 2011]. В прозе игра автоинтертекстом особенно очевидна в новелле «Сын человеческий», выполняющей функцию «смехового зеркала» по отношению к «Жизни Василия Фивейского», игра «чужим» (евангельским) словом - в «Правилах добра», с коллизией шекспировской драмы «Ромео и Джульетта» - в «Германе и Марте», а игра жанром (фольклорной и литературной сказки) - в «Сказочках не совсем для детей». Последний случай интересен и в связи со «Сказочками» Сологуба, опыт которого, судя по всему, учел Андреев. Подобно Сологубу играя с литературной сказкой, он создает упрощенно-схематичные миниатюры, в которых иронизирует как над мещанской моралью («правилами добра»), так и над самим дидактическим жанром, претендующим на владение истиной. При этом если степень деконструкции сказочных претекстов, примитивизма и абсурдизма в андреевских «сказочках» меньше, чем у Сологуба (абсурд максимально выражен в сказочке «Храбрый волк»), то ирония «язвительного Леонида» более откровенна и функционально важна. Гораздо ближе к сологубовским «примитивам» «Мои анекдоты» Андреева, отличающиеся «черным юмором», авторство которых приписывается герою-повествователю повести «Мои записки».

Сходные явления в драматургии Андреева наиболее очевидны в его одноактных «комедийках», где они доминируют. Как показала Ю.В. Бабичева, «кривым зеркалом иронии» Андреев все время контролировал сам себя [Бабичева 1982, с. 72-75]. Добавим, что на его «представления» можно посмотреть и как на «кривое зеркало», в котором трагифарсово отразились архетипичные коллизии «Жизни Человека», а также важные явления не только его собственного художественного мира, но и русского и европейского словесного, театрального и изобразительного искусства, и в этой связи осмыслить специфику и функции в андреевских миниатюрах для сцены интертекста и метатекста, в том числе взаимодействия в них неомифологического, анекдотического и пародийного начал. Так, в «Прекрасных сабинянках» в пародийно-анекдотической форме функционирует интертекст мифов об основании Ромулом Рима и их отражения в искусстве (живописи и скульптуре) последующих эпох, а также интертекст соловьевско-символистских «новых мифов» о Прекрасной Даме. В «Любви к ближнему» в подобном виде функционирует библейско-евангельский интертекст и различные межтекстовые связи с русской, гуманистической в своих основах, литературой ХК в. (в первую очередь с романами Достоевского). В «Монументе» обнаружилась важная роль пушкинского и гоголевского интертекста, а также андреевской игры в этой «комедийке» как обывательскими стереотипами, так и «новыми мифами», вплоть до авангардистских. Процесс превращения Андреевым древних и новых мифов в литературные анекдоты, судя по всему, основывался на пародировании (травестировании) «высоких» образцов и, одновременно, их перестройке, ориентированной на модели жанра анекдота.

Такой нацеленностью на демифологизацию Андреев сближался с Брюсовым - предпостмодернистом. Одним из важнейших следствий «игры» в прозе и драматургии Андреева 1910-х годов оказывается последовательное разрушение старых и новых мифов, функционировавших в литературе и обществе в начале ХХ в.: христианских о Христе и его заветах (вроде «не убий» или любви к ближнему), ницшеанского мифа о «сверхчеловеке», соловьевско-блоковского о спасительной миссии Души мира (Прекрасной Дамы), символистского о художнике-демиурге и др. Таким образом, в поздней прозе и драмах Андреев предстает уже не столько как модернист, сколько как один из первых русских предпостмодернистов.

Об этом же свидетельствует и одноактная «маленькая трагедия» Андреева «Реквием». Ее подзаголовок («Игра»), хронотоп («театр в театре», вокруг которого абсолютная «пустота»), подчеркнуто условные, в большинстве своем автоинтертекстуальные, фигуры героев (Маскированный, Директор театра, Режиссер, Художник, Гордый человек - «движущийся манекен», Влюбленные, наконец, деревянные зрители), сюжет, воссоздающий итоги опустошения и умирания человеческой души, - все это свидетельствует о зарождении постмодернистской эстетики [Эртнер 1996; Карякина 2004; Московкина 2013]. В отличие от моцартовского, «Реквием» не стал последним творением Андреева, так как после него были написаны роман-миф «Дневник Сатаны» и «комедийка в одном действии» «Монумент». В обоих произведениях доминируют игровое начало и ирония, а коллизия «коме - дийки» предвосхищает постмодернистские фантазии Т. Толстой.

Все сказанное, как представляется, позволяет скорректировать представления о художественной системе Андреева как о переходной не от реализма к модернизму, а от модернизма к предпостмодернизму, предвещавшей появление Хармса, Булгакова и других постмодернистов первой волны. Это расширяет горизонт возможного учета опыта Андреева последующими поколениями писателей, а исследование такого аспекта может оказаться вполне продуктивным.

Литература

художественный проза драматургия андреев

1. Бабичева 1982 - Бабичева Ю.В. Эволюция жанров русской драмы XIX - начала ХХ века: Учебное пособие к спецкурсу. Вологда: Изд-во Вологодского гос. пед. ин-та, 1982. 128 с.

2. Барковская 2003 - Барковская Н.В. « «Сказочки» Ф. Сологуба и «Случаи» Д. Хармса». «Странная» поэзия и «странная» проза: Филологический сб., посвященный 100-летию со дня рождения Н.Л. Заболоцкого. Яблоков Е.А., Лощилов И.Е. (ред.). М.: Пятая страна, 2003. С. 218-229. (Новейшие исследования русской культуры. Вып. 3).

3. Боева 1996 - Боева Г.Н. Идея синтеза в творческих исканиях Л.Н. Андреева. Автореф. дис…. канд. филол. наук. Воронежский гос. ун-т. Воронеж, 1996. 18 с.

4. Боева 2016 - Боева Г.Н. «Творчество Леонида Андреева как явление модерна: к постановке проблемы». Филологические науки: Вопросы теории и практики. 8 (Ч. 1), 2016: 17-19.

5. Гиндин 2001 - Гиндин С.И. «Валерий Брюсов». Русская литература рубежа веков (1890-е - начало 1920-х годов): В 2 кн. Келдыш В.А. (ред.). Кн. 2. М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2001. С. 3-62.

6. Гусева 2012 - Гусева Т.К. «Гармония и хаос: концепция экзистенциального человека Леонида Андреева». Вестник Московского гос. гуманитарного ун-та им. М.А. Шолохова. Серия «Филологические науки». 2, 2012: 14-26.

7. Дубинина 2015 - Дубинина Л.А. Поэтика малой прозы В.Я. Брюсова 1900-1910-х годов. Дис…. канд. филол. наук. Харьковский национальный ун-т им. В.Н. Каразина. Харьков, 2015. 226 с.

8. Есаулов 1995 - Есаулов И.А. «Постсимволизм и соборность». Постсимволизм как явление культуры: Материалы международной научной конференции: (Москва, 10-11 марта 1995 г.). Есаулов И.А. (ред.). Вып. 1. М.: Изд-во РГГУ, 1995. С. 3-11.

9. Иезуитова 1976 - Иезуитова Л.А. Творчество Леонида Андреева (1892-1906). Л.: Изд-во ЛГУ, 1976. 240 с.

10. Иезуитова 2010 - Иезуитова Л.А. Леонид Андреев и литература Серебряного века: Избранные труды. Валиева Ю.М., Шишкина Л.И. (ред.). СПб.: Петрополис, 2010. 737 с.

11. Карякина 2004 - Карякина М.В. Феномен игры в творчестве Леонида Андреева. Дис…. канд. филол. наук. Екатеринбург, 2004. 214 с.

12. Келдыш 1975 - Келдыш В.А. Русский реализм начала ХХ века. М.: Наука, 1975. 280 с.

13. Кен 1975 - Кен Л.Н. «Леонид Андреев и немецкий экспрессионизм». Андреевский сборник: Исследования и материалы. Афонин Л.Н. (ред.). Курск: Изд-во Курского гос. пед. ин-та, 1975. С. 44-66.

14. Мережинская 2004 - Мережинская А.Ю. Русский литературный постмодернизм: Художественная специфика. Динамика развития. Актуальные проблемы изучения: Учебное пособие. Киев: Логос, 2004. 234 с.

15. Молчанова 2014 - Молчанова Е.В. Жанровая система малой прозы Ф. Сологуба. Дис канд. филол.

16. наук. Харьковский национальный ун-т им. В.Н. Каразина. Харьков, 2014. 210 с.

17. Московкина 2005 - Московкина И.И. Между «pro» и «contra»: координаты художественного мира Леонида Андреева. Харьков: Изд-во Харьковского национального ун-та им. В.Н. Каразина, 2005. 288 с.

18. Московкина 2011 - Московкина И.И. « «Комедийки» Л. Андреева: интертекст и метатекст». Творчество Леонида Андреева: современный взгляд: Материалы Международной научной конференции, посвященной 140-летию со дня рождения писателя. Михеичева Е.А., Ковалев П.А., Билибина И.А. (ред.). Орел: Картуш, 2011. С. 16-22.

19. Московкина 2013 - Московкина И.И. « «Реквием» Леонида Андреева и «предмодернистский комплекс» начала ХХ века». Личность в межкультурном пространстве: Материалы VIII Международной научно-практической конференции: (Москва, 14-15 ноября, 2013). М.: РУДН, 2013. С. 193-197.

20. Петрова 2010 - Петрова Е.И. «Игра, симулякры и псевдоподобия в повести Леонида Андреева «Мои записки»». Вестник Московского гос. обл. ун-та. Серия «Русская филология». 2, 2010: 208-215.

21. Постсимволизм. 1995 - Постсимволизм как явление культуры: Материалы международной научной конференции. Есаулов И.А. (ред.). Вып. 1. М.: Изд-во РГГУ, 1995. 49 с.

22. Сухоруков 2013 - Сухоруков В.А. Поэтика драматургии Л. Андреева. Дис…. канд. филол. наук. Харьковский национальный ун-т им. В.Н. Каразина. Харьков, 2013. 220 с.

23. Татаринов 2001 - Татаринов В.А. «Леонид Андреев». Русская литература рубежа веков (1890-е - начало 1920-х годов): В 2 кн. Келдыш В.А. (ред.). Кн. 2. М.: Наследие, 2001. С. 286-340.

24. Эртнер 1996 - Эртнер Е.Н. «Поэтика «игры» в пьесе Леонида Андреева «Реквием»». Эстетика диссонансов: О творчестве Л.Н. Андреева: Межвузовский сб. научных трудов к 125-летию со дня рождения писателя. Михеичева Е.А. (ред.). Орел: ОГПУ, 1996. С. 102-104.

Размещено на Allbest.ru