Отражение темы любви Мастера и Маргариты в современной поэзии (на примере поэмы С. Севриковой "Мастер и Маргарита")

Размещено на http://www.allbest.ru//

Отражение темы любви Мастера и Маргариты в современной поэзии (на примере поэмы С. Севриковой “Мастер и Маргарита”)

Капрусова М.Н.

кандидат филологических наук, доцент

Сразу же после опубликования первых произведений М. Булгакова интерес к его творчеству и со стороны обычных читателей, и со стороны литературоведов стал огромным. Вначале булгаковедение естественно было занято преимущественно изучением поэтики произведений М. Булгакова и в первую очередь его романа “Мастер и Маргарита”, а также выявлением культурных традиций, повлиявших на личность и творчество писателя. Лишь в конце 1980-х - начале 1990-х годов критики и исследователи заговорили о влиянии текста романа М. Булгакова “Мастер и Маргарита” на современную литературу: преимущественно на прозу [36; 47; 15; 9; 45; 16; 19] и “Поэму без героя” А. Ахматовой [32, 161-164, 166-168, 171-175; 46; 17]. Позже обратили внимание на диалог современных авторов с М. Булгаковым в авторской песне и рок-поэзии [27, 97-99; 39, 166, 170-173, 190-192; 18, 413-419; 20; 21, 146-147; 22]. Однако в большинстве случаев авторы, в творчестве которых просматривалось булгаковское влияние, в своих произведениях обращались к образам Воланда и Понтия Пилата, темам ответственности человека за свой выбор, истины, мастерства и ремесленничества. Тема любви Мастера и Маргариты главенствует в текстах эстрадных песен, сетевой литературе, встречается в текстах поэтов-бардов, но традиционное литературоведение этот материал чаще всего обходит стороной. В своей статье мы обращаемся к произведению из этого массива - поэме, написанной под влиянием романа Булгакова, произведению современного профессионального поэта С. Севриковой, чьи сочинения почти полностью размещены только в сети (и, судя по всему, это позиция автора) [40]. Феномен сетературы начал изучаться недавно [6; 10; 13; 26], это одна из нерешенных проблем литературоведения. Все вышесказанное позволяет счесть нашу статью актуальной.

Цель статьи: анализ функционирования темы любви булгаковских Мастера и Маргариты в современной поэзии (на примере главы “Рассказ Мастера в доме скорби” поэмы С. Севриковой “Мастер и Маргарита”).

Данная цель обуславливает постановку и решение следующих задач:

1) определение наличия и способа диалога с М. Булгаковым в поэме С. Севриковой при решении ею темы любви: преимущественное повторение открытого Булгаковым (фактически переложение прозаического текста на стихи, отсутствие диалога); развитие мыслей, мировоззренческих и эстетических установок писателя; пародирование; установка на спор с Булгаковым; другое;

2) анализ ключевых образов и мотивов поэмы, связанных с темой любви, в контексте литературной и в отдельных случаях мифологической и культурной традиций. любовь мастер маргарита

После необходимой преамбулы обратимся непосредственно к тексту.

Поэма С. Севриковой “Мастер и Маргарита” [41] включает в себя 15 пронумерованных глав - стихотворений или - в одном случае - цикла из двух стихотворений. В своей поэме (вслед за первоисточником - сочинением Булгакова) С. Севрикова обращается к ключевым образам и мотивам романа “Мастер и Маргарита”: образу Пилата и проблеме выбора, теме истины, образу Иуды, образу МАССОЛИТа, теме мастерства и ремесленничества. Однако своеобразную рамку и одновременно скрепу составляет в поэме тема любви и образы Мастера и Маргариты как людей, предназначенных друг другу.

В своей статье мы рассмотрим только одну главу поэмы, состоящую из двух стихотворений, которая называется “Рассказ Мастера в доме скорби”. Первое стихотворение - повествование о первой встрече Мастера и Маргариты:

Небо было несказанно синим,

На стеблях - пупырышки желты.

Я молчал, но вдруг она спросила:

“Нравятся ли вам мои цветы?”

“Нет! Ничуть”, - ответил виновато,

“Хочешь, завтра розы подарю?!”…

И с другого берега Арбата

Женщина ответила: “Люблю”.

Бросила безжалостно в канаву

Желтой ряби бисерную кисть.

И, друг друга странно узнавая,

Наши пальцы ласково сплелись…

Первое, на что читатель обращает внимание, - это не булгаковское по настроению описание. Исследователи не раз отмечали, что у Булгакова в завораживающей, любимой читателями сцене встречи двух героев есть что-то роковое, трагическое, даже зловещее [1, 181; 12, 84,86; 29, 117; 38, 415,423]. И никакого “несказанно синего” неба. Оно у Булгакова намеком появится, когда Мастер упомянет о следующей встрече, когда надчеловеческое кончится и начнется человеческое: “Майское солнце светило нам” [5, 138]. Текст Севриковой наполнен аллюзиями на роман Булгакова: мимозы, розы, вопрос Маргариты, дословно приведенный в стихотворении. Даже эхо из булгаковского романа [5, 136] отозвалось в стихотворении в виде рифмы: “подарю” - “люблю”. Булгаков в романе тоже играет с эхом, но не так открыто [23, 72-73,74]. Однако все эти аллюзии - только внешнее следование булгаковскому тексту. “Тревожные” у Булгакова, мимозы у Севриковой трогательны и беззащитны - “пупырышки желты” (словари символов говорят, что мимоза - “символ недотроги, чувствительной особы” [48, 148]).

Второе - Мастер и Маргарита ведут себя не по-булгаковски. Поначалу герои Булгакова демонстрируют некоторую отчужденность и даже, кажется, вызов. Мастер - человек не слишком общительный [5, 136] - так и не сделал первого шага к знакомству. Когда же незнакомка обращается к нему с нейтральным в общем-то вопросом: “Нравятся ли вам мои цветы?” [5, 136], - Мастер невежливо отвечает: “Нет” [5, 136]. Впрочем, читатель романа уже знает, что Мастер иначе ответить не мог, ведь “правду говорить легко и приятно” [5, 31]. Ответный удар наносит Маргарита: «“- Вы вообще не любите цветов?” В голосе ее была, как мне показалась, враждебность» [5, 137]. Но в том-то и дело, что их пикировка кажущаяся: Мастер, может быть, немного неловко правдив, а Маргарита борется с самой собой, прежней, благоразумной. Их тянет друг к другу, слова тут не важны, потому и не испытывает Мастер столь привычного, видимо, для него стеснения [5, 137]. Но Булгаков изображает хорошо воспитанных людей своего круга и этикет того времени, подразумевающий сдержанность. Его герои и так совершили массу недозволенных вещей: женщина первой обратилась к незнакомому мужчине, да еще через улицу, да еще с каким-то несерьезным вопросом, явно желая привлечь его внимание. И закончилась сцена по тем временам смело: “Так шли мы молча некоторое время, пока она не вынула у меня из рук цветы и бросила их на мостовую, затем продела свою руку в черной перчатке с раструбом в мою, и мы пошли рядом” [5, 137].

Образы Мастера и Маргариты С. Севриковой как будто раздваиваются: это и булгаковские герои, и люди примерно 80-х годов, когда стало возможно обратиться к незнакомой еще несколько минут назад девушке на “ты”, спросив: “Хочешь, завтра розы подарю?!”. И по возрасту герои Севриковой моложе булгаковских героев. Потому и естественны строчки: “И, друг друга странно узнавая, / Наши пальцы ласково сплелись…”. Они идут по Арбату, который сравнивается с рекой, как в “Песенке об Арбате” Б. Окуджавы [37, 35]. Их встреча произошла на улице, по которой, как утверждает Б. Окуджава, “часовые любви […] идут неизменно” [37, 34].

И это третье расхождение у Булгакова и Севриковой: они маркируют разные пространства. Причем, оба опираются на миф: Булгаков на традиционный о нечистом месте (кривом переулке-перекрестке) [23, 74], а Севрикова на “арбатский миф”, возникший в последней трети XX века во многом благодаря Б. Окуджаве и бытовавший в основном в среде творческой интеллигенции [25], к которой и принадлежит автор поэмы.

Заметим, что в этом стихотворении, как и некоторых других, Севрикова обращается к своему любимому приему - трансформации булгаковского подтекста в текст. Строка “Бросила безжалостно в канаву / Желтой ряби бисерную кисть” - оригинальная попытка ответить на вопрос, который волнует многих читателей. Действительно, почему Маргарита, услышав ответ Мастера, так решительно бросает цветы в канаву. Ведь она смущает этим своего нового знакомого [5, 137]. Объяснить действия Маргариты можно было бы так: мимозы были ее “желтым знаком” одиночества, даже отчаяния, недаром она думала о самоубийстве [5, 136,138], и вот - она не одна больше, знак не нужен, более того, он неприятное напоминание, хочется от него поскорее избавиться. Другая трактовка сцены: Маргарита выполняет первое же невысказанное желание Мастера (ему же не нравятся ее цветы), она настраивается на его волну, без такой взаимной настройки не бывает длительных счастливых отношений. С. Севрикова дает свой вариант ответа: этот жест Маргариты обращен не к Мастеру, а к самой себе. Толкуя сны с участием бисера, З. Фрейд заключал: “Бисер сообщает о вашей склонности размениваться по мелочам. Нет в вас той широты натуры, которая покоряет и заставляет влюбляться в вас” [4]. Широта души в Маргарите, конечно, есть, но она сама заточила себя в башню, выйдя замуж. И теперь, бросая цветы-“бисер” в канаву, она отправляет туда же свое благоразумие, все сказанные себе “нельзя”. Она меняет жизнь, ведь прежняя была только “рябью”, разбитым водным зеркалом, в котором ничего не разглядишь.

Этих образов у Булгакова нет. Но трактует булгаковскую сцену Севрикова, по нашему мнению, верно, угадывает недосказанное писателем, оставленное им в подтексте. Потому и улыбается Маргарита “виновато” [5, 137] в ответ на слова Мастера: “Я розы люблю” [5, 137]. Мимоза - символ жизни и смерти, души и бессмертия [24, 71; 34, 261]. Уместно ли нести их в руках, мечтая о том, чтобы тебя кто-то “нашел” [5, 137], то есть, мечтая о любви. Розы - в обыденном сознании символ любви - действительно уместнее. Маргарита не может не признать - прав Мастер.

Соединяет тексты, времена и пространства и последнее четверостишие стихотворения:

И казалось - все уже не важно:

Варенька и тот … с другой Луны…

Звезды, как холодные мурашки,

Щекотали небо вдоль спины.

Последние две строки придают стихотворению космизм: Как и у Булгакова, изображенная здесь, казалось бы, бытовая встреча не просто судьбоносна для двоих, ей суждено преобразовать мир, ведь Мастер - не простой человек, он демиург [33, 89].

Второе стихотворение третьей главы включает в себя несколько тем - тему творчества, мастерства, тему противостояния в мире добра и зла, лжи и истины, тему страдания пророка, художника, мотив жертвы. Все они требуют отдельного рассмотрения в рамках другой статьи. Мы ограничимся анализом трактовки С. Севриковой любви Мастера и Маргариты.

Любовь героев у Булгакова имеет следующие доминанты и этапы:

взаимопонимание (рассказывая И. Бездомному об их с Маргаритой первом свидании, Мастер отмечает, что они “разговаривали так, как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много лет” [5, 138]);

“И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною женой” [5, 138];

скрытый эротизм (описание перебоев в сердце Мастера, когда подходил час свидания, детальное описание туфель Маргариты, носка туфли, которым она постукивала в окно [5, 138]);

неразлучность (“Ивану стало известным, что мастер и незнакомка полюбили друг друга так крепко, что стали совершенно неразлучны” [5, 138-139]);

уют, который создавала Маргарита (“она приходила, и первым долгом надевала фартук, […] и готовила завтрак, и накрывала его в первой комнате на овальном столе” [5, 139]; “влюбленные растапливали печку и пекли в ней картофель” [5, 139]);

общая поглощенность романом: “Тот, кто называл себя мастером, работал лихорадочно над своим романом, и этот роман поглотил и незнакомку” [5, 139];

катастрофа с романом: “отчаяние в подвальном приюте” [5, 141].

После прочтения романа Булгакова у читателя часто возникает желание поверить рассказчику, провозгласившему: “За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!” [5, 209]. Но в первой части романа у читателя иногда возникает ощущение, что Маргарита полюбила творца, а не мужчину, она больше восхищается им, чем жалеет (просто любит) [11]. “[…] Она без конца перечитывала написанное, а перечитав, шила вот эту самую шапочку” [5, 139]. “Она сулила славу, она подгоняла его и вот тут-то стала называть мастером. Она нетерпеливо дожидалась обещанных уже последних слов о пятом прокураторе Иудеи, нараспев и громко повторяла отдельные фразы, которые ей нравились, и говорила, что в этом романе - ее жизнь” [5, 139]. Мастер даже ревновал возлюбленную к своему творению [5, 139].

Особенно явной становится какая-то рассогласованность между героями, когда разразилась катастрофа с романом. Маргарита как будто ослепла, упиваясь своим горем по поводу судьбы романа и своими представлениями о том, когда и как следует объясниться (закончить свои отношения) с мужем. Маргарита не поняла, что Мастер погибает, что в этой ситуации он оказался слабее ее, что он физически больше не может быть один, что ему немедленно нужна ее помощь. Вот как рассказывает Мастер И. Бездомному о своем тогдашнем состоянии: “[…] чудовищная неудача с этим романом как бы вынула у меня часть души” [5, 141], “жил я от свидания к свиданию” [5, 141-142]; “наступила стадия психического заболевания” [5, 142]. Что же в это время чувствует Маргарита? Мастер рассказывает: “Моя возлюбленная очень изменилась (про спрута я ей, конечно, не говорил, но она видела, что со мной творится что-то неладное), похудела и побледнела, перестала смеяться и все просила меня простить ее за то, что она советовала мне напечатать отрывок” [5, 142]. Но серьезности ситуации она не осознает или не хочет осознавать. Ее не пугают даже странные слова Мастера о ворах, которых он боится [5, 142]. В передаче Мастера ее слова звучат так: “ей легче было бы умереть, чем покидать меня в таком состоянии одного, но что ее ждут, что она покоряется необходимости, что придет завтра. Она умоляла меня не бояться ничего” [5, 142]. И еще три диалога между Мастером и Маргаритой в их последнюю ночь, после того, как он в полубреду сжег свой роман [5, 143]. Маргарита как будто не слышит любимого, невольно трижды отрекается от него (открещивается от его проблемы). Слова Мастера: “Я возненавидел этот роман, и я боюсь. Я болен. Мне страшно” [5, 144]. Ответ Маргариты: “Боже, как ты болен. За что это, за что? Но я тебя спасу, я тебя спасу. Что же это такое? […] Я тебя вылечу, вылечу, - бормотала она, впиваясь мне в плечи, - ты восстановишь его. Зачем, зачем я не оставила у себя один экземпляр!” [5, 144] [здесь и далее выделено нами - М.К.]. Казалось бы, не об этом надо думать. И далее: “Вот как приходится платить за ложь, - говорила она, - и больше я не хочу лгать. Я осталась бы у тебя и сейчас, но мне не хочется это делать таким образом. Я не хочу, чтобы у него навсегда осталось в памяти, что я убежала от него ночью. […] Я объяснюсь с ним завтра утром, скажу, что я люблю другого, и навсегда вернусь к тебе” [5, 144]. И их последний диалог: “ - Я проводил бы тебя, но я уже не в силах идти один обратно, я боюсь. - Не бойся. Потерпи несколько часов. Завтра утром я буду у тебя” [5, 145]. В эту ночь Мастеру нужна была помощь, но получил он только слова.

И еще одно: Маргарита жаждет славы для творца, в которого влюблена, но не мечтает о ребенке от Мастера. В романе нет фразы, подобной той, что сказала Ивану Тимофеевичу Олеся из одноименной повести А. Куприна “Знаешь, о чем я жалею? - зашептала она, прикасаясь губами к моей щеке. - О том, что у меня нет от тебя ребеночка. Ах, как я была бы рада этому!” [28, 317-318].. Маргарита не подумала об этом, даже потеряв Мастера Другого взгляда на этот вопрос придерживается Л. Яновская. О Маргарите сказано: “с ее нежной готовностью к материнству” [50, 292]. . Впрочем, она даже от мужа не ушла.

Тема ребенка в связи с Маргаритой возникнет позже, когда, протосковав целый год, утратив свою человеческую природу, она полетит спасать Мастера. Вспомним сказку, рассказанную Маргаритой мальчику: «Была на свете одна тетя. И у нее не было детей, и счастья вообще тоже не было. И вот она сперва долго плакала, а потом стала злая…» [5, 233]. Обратим внимание: в доминантную позицию Маргарита ставит не слова “любовь”, “счастье”, а “дети”. Это уже другая женщина: год оплакивающая Мастера, осознавшая все свои ошибки и, вероятно, подумавшая, что ребенок от любимого человека был бы ей утешением. А идеальным воплощением любящей женщины Маргарита станет после всех испытаний ночи Весеннего бала полнолуния, когда в подвале Мастера “[…] она заговорила серьезно и, говоря, сползла с дивана, подползла к коленям мастера и, глядя ему в глаза, стала гладить голову.

- Как ты страдал, как ты страдал, мой бедный! Об этом знаю только я одна. […] Мой единственный, мой милый, не думай ни о чем! Тебе слишком много пришлось думать, и теперь буду думать я за тебя. И ручаюсь тебе, ручаюсь, что все будет ослепительно хорошо!” [5, 355]

Это достаточно длинное вступление потребовалось нам для того, чтобы яснее представить авторскую позицию С. Севриковой в анализируемом стихотворении. Ее герои как будто мудрее тех, которых изобразил М. Булгаков в первой части, они не делают ошибок, живут набело. И это понятно, ведь современный автор знает, что будет впереди у Мастера и Маргариты, какие их ждут испытания, известна и неотвратимость страдания (Булгаков все уже написал). Вполне допустимо, что сознательно или бессознательно Севрикова корректирует Булгакова, создает образы героев, более милые ее сердцу, более близкие ей самой: в романе Булгакова просматривается его автобиография [3, 259,260-261; 8, 65-66,80; 12, 214-217; 31, 262-265; 44, 288-289; 50, 313], в поэме Севриковой, возможно, ее [42]. Но более вероятно другое объяснение: Севрикова вновь обращается к своему излюбленному в этом произведении приему - трансформации булгаковского подтекста в текст. Образы Булгакова как любого талантливого писателя многомерны, причем степень этой многомерности до конца неизвестна и самому автору. Часто именно читатель улавливает то, что было подсознательно заложено автором в текст Об этом очень интересно и точно в одном из интервью говорит В. Высоцкий [7, 127-128]. . Как показывает Е. Иваньшина, тексты Булгакова построены таким образом, что у читателя появляется непреодолимое желание “восстановить непрописанные звенья подразумеваемого сюжета” [14, 368]. И далее: “Читатель наводит мосты между данным и искомым сюжетами. Оперируя цепочками явных подобий, он проявляет подобия скрытые и прописывает недостающие звенья своего романа с идеальным автором” [14, 368]. С. Севрикова - талантливый читатель.

Печеный картофель роняя рассеяно на пол,

Мы жались друг к другу, размазав золу по щекам…

Мужчины не плачут, но я без стеснения плакал,

Когда Иешуа тяжелые веки смыкал […].

Уже эти первые строки отбрасывают ряд названных нами доминантных понятий, входящих у Булгакова в тематическую группу “любовь Мастера и Маргариты” (“тайная жена”, скрытый эротизм, уют). В поэме перед нами не просто взаимопонимание, не просто общая поглощенность романом (когда один поглощен текстом, а другая творцом и ожидаемым результатом), это полное слияние и в жизни, и в творчестве. “Мы жались друг к другу” - это то, чего так не хватило булгаковским героям. И “размазанная зола по щекам” - очень важная деталь: они оба плачут и вытирают слезы друг другу. Они плачут от настоящей боли, которую доставляет этот рождаемый ими обоими текст. И потому абсолютно естественно возникают мотив материнства Маргариты, отцовства Мастера и образ романа-ребенка.

Она, как младенцев, тетради мои пеленала.

И свертки тугие к груди прижимала, смеясь.

[…]

До августа - жили как боги, миры сотворяя…

Душистые розы и душное лето любя….

И вот, наконец, я решительно вышел из рая,

Неся на руках некрещеное наше дитя…

[…]

Я к ней, ожидающей чуда, вернулся разбитым.

И камнем на шее безрадостный август повис…

Над трупом младенца рыдала моя Маргарита,

Он умер, когда испытал настоящую жизнь И еще раз к теме материнства Маргариты Севрикова вернется в главе 12 “Полет Маргариты”: “... Вдруг… / … чей-то ребенок плачет, как мой гениальный Мастер!”.

Сравним это описание со сценой из романа Булгакова. Роман Мастера отвергнут редакцией, и вот он читает о себе статью Латунского и понимает, что надежд не осталось. Появляется Маргарита: “Глаза ее источали огонь, руки дрожали и были холодны. Сперва она бросилась меня целовать, затем, хриплым голосом и стуча рукою по столу, сказала, что она отравит Латунского” [5, 141].

Остановимся еще на одном очень важном эпизоде. Когда Маргарита увидела, что Мастер сжег роман (лишь одну пачку листов ей удалось спасти), “она повалилась на диван и заплакала неудержимо и судорожно” [5, 144]. Маргарита плачет не над больным Мастером и даже не над его растоптанной мечтой принести миру истину. Она плачет потому, что Мастер физически уничтожил свой труд и отнял у нее возможность что-то придумать, как-то изменить ситуацию, плачет от бессилия.

Читатели романа, воспринимающие Маргариту как посланницу сатаны, как человека, погубившего Мастера (Т. Поздняева, А. Кураев), иногда пишут о ее бездетности-бесплодности как знаке или даже проклятии (демонизме) [29, 116-117; 38, 419]. С. Севрикова так выстраивает образ своей героини и сюжет поэмы, что эта мысль в принципе возникнуть не может: ее Маргарита испытала материнство, пусть и в духе булгаковского фантастического реализма.

Маргарита в поэме С. Севриковой изображена идеальной любящей женщиной, такой, какой стала Маргарита для Мастера после пережитых ею испытаний, такой, какой была для М. А. Булгакова его жена Елена Сергеевна. Мастер из поэмы мог бы повторить слова Булгакова, сказанные им Елене Сергеевне, когда они соединились для совместной жизни: “Против меня был целый мир - и я один. Теперь мы вдвоем, и мне ничего не страшно” [30, 414]. А вот Мастер первой части романа так бы сказать не мог. Маргарита С. Севриковой с момента встречи с ним - соавтор Мастера: соавтор не только его жизни (это было и в романе Булгакова), но и его текста. В булгаковской Маргарите творческое начало проснется только после преображения в волшебную ночь Весеннего бала полнолуния, после потери ею человеческой сущности. Но способность ведать и понимать была в ней с самого начала [23, 67-68,76-77,79,80]. Более того, как считает Е. А. Яблоков, “именно Маргарита “домыслила” роман Мастера в соответствии со своими представлениями о жизни, извлекла из него “этическую программу” и, подобно Левию Матвею, утвердила свою любовь и веру собственной жизнью”, Маргарита направляла жизнь Мастера [49, 272].

В поэме Мастер так говорит о Маргарите:

Любила и верила, ведала и понимала,

Что это роман про людей, про богов и про нас.

Слезами поила распятых, и смехом сносила

Полки, оцепившие гору кольцом роковым…

Она в этой повести - стала небесною силой,

Готовящей кару естественным силам земным.

Как видим, Севрикова, создавая образ Маргариты, следует за Булгаковым, но допускает сотворчество.

В горе Мастер и Маргарита С. Севриковой едины, потому что чувствуют одинаково. Маргарита Севриковой принимает горе смиренно и одухотворенно, она уже постигла истину Иешуа. Эта Маргарита даже в запале не могла бы воскликнуть, что она кого-то отравит. К булгаковской Маргарите прозрение придет позже, когда она почувствует страдание Фриды О подвиге Маргариты ради Фриды пишет А. Зеркалов, он же называет Маргариту “женской ипостасью Иешуа” [12, 97-98]. . Севрикова этот эпизод в поэму не вводит: он был бы лишним, дублирующим.

Забегая вперед (объем статьи не дает возможности рассмотреть все необходимые для раскрытия темы главы), скажем, что финал истории, которую рассказывает Севрикова, намного светлее и оптимистичнее, чем у Булгакова. Автор поэмы пропускает самые спорные в булгаковедении сцены-главы: “Великий бал у сатаны”, “Извлечение мастера”, “Судьба мастера и Маргариты определена”, “Пора! Пора!”, “Прощение и вечный приют”, “Эпилог”. Спорили, спорят и будут спорить, погубила ли душу Маргарита на балу у Воланда, было ли это ее ошибкой, не погубила ли она этим Мастера, благо ли для нее и Мастера помещение в вечный приют, почему в последней сцене Мастер выглядит тенью Маргариты, есть и другие вопросы [1, 74-77,128-130; 2, 220-225; 3, 358-360; 8, 68-70, 81-82; 29, 110-136; 33, 110-111; 35, 61-63; 38, 414-444; 49, 272; 50, 292,313]. С. Севрикова снимает их все. Причем, снимает уже в третьей главе, где любовь Мастера и Маргариты соотносится с любовью Адама и Евы, любовью грешной, но давшей человечеству жизнь.

Уже анализ одной главы поэмы позволяет сделать некоторые выводы.

Итак, любовная линия поэмы С. Севриковой - не просто выплеск эмоций, не просто самовыражение автора, не просто примерка на себя роли Маргариты, что часто бывает безвкусно и даже пошло, но очень бережное сотворчество с Булгаковым. Автор поэмы - талантливый читатель, а ее произведение - материализация ее читательского восприятия. В результате поэма - это не только тонкая интерпретация булгаковских сцен, но развитие образов и мотивов в русле трансформирующегося в поэме времени.

Думается, что дальнейшее рассмотрение отражения темы любви Мастера и Маргариты в поэме С. Севриковой и в других произведениях сетевой поэзии позволило бы исследователю не только поговорить о типах аллюзий на роман М. Булгакова в современной литературе, но и лучше представить механизмы воздействия романа “Мастер и Маргарита” на человека, культуру и литературу рубежа XX - XXI веков.

Литература

1. Абрашкин А. А., Макарова Г. В. Тайнопись “Мастера и Маргариты” : Между строк великого романа / А. А. Абрашкин, Г. В. Макарова. - М. : Вече, 2006. - 256 с.

2. Барр М. Перечитывая мастера : заметки лингвиста на макинтоше / М. Барр. - М. : Зебра Е, 2009. - 288 с.

3. Белобровцева И., Кульюс С. Роман М. Булгакова “Мастер и Маргарита” : комментарий / И. Белобровцева, С. Кульюс. - Таллинн : Арго, 2006. - 420 с.

4. Бисер по соннику Фрейда. - Режим доступа : http://www.sonnik-online.net/sonnik/biser.html

5. Булгаков М. А. Мастер и Маргарита / М. А. Булгаков // Булгаков М. А. Собрание сочинений : в 5 т. / М. А. Булгаков. - М. : Художественная литература, 1992. - Т. 5. - С. 7-384.

6. Вурман А. В. Сюжет крысолова в сетевой литературе : специфика бытования и механизмы трансформации / А. В. Вурман // Художественный текст и текст в массовых коммуникациях : материалы международной научной конференции : в 2 ч. - Ч. 2. - Смоленск, 2008. - С. 43-50.

7. Высоцкий В. О песнях, о себе / В. Высоцкий // Высоцкий В. С. Четыре четверти пути / В. С. Высоцкий. - М. : Физкультура и спорт, 1990. - С. 108-149.

8. Гаспаров Б. М. Из наблюдений над мотивной структурой романа М. А. Булгакова “Мастер и Маргарита” / Б. М. Гаспаров // Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы : очерки русской литературы XX века / Б. М. Гаспаров. - М. : Наука, 1994. - С. 28-82.

9. Давыдова Т. Т. Диалог Ч. Айтматова с М. Булгаковым и традиция назира / Т. Т. Давыдова // Традиции русской классики XX века и современность : материалы международной научной конференции. - М., 2002. - С. 237-239.

10. Дедова О. В. Теория гипертекста и гипертекстовые практики в Рунете / О. В. Дедова. - М., 2008. - 284 с.

11. Жалеть // Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка : толково-словообразовательный / Т. Ф. Ефремова. - М. : Русский язык, 2000. - Режим доступа : http://www.efremova.info/letter/+zha.html?page=3

12. Зеркалов А. Этика Михаила Булгакова / А. Зеркалов. - М. : Текст, 2004. - 239 с.

13. Зубченко И. Литература и сетература в Рулинете / И. Зубченко. - Режим доступа : http://www.ub.uit.no/munin/bitstream/handle/10037/3292/article.pdf?sequence=1

14. Иваньшина Е. А. Метаморфозы культурной памяти в творчестве Михаила Булгакова : монография / Е. А. Иваньшина. - Воронеж, 2010. - 428 с.

15. Иванюта Г. Л. Из наблюдений за поэтикой поздних Стругацких (“Хромая судьба”) / Г. Л. Иванюта. - Режим доступа : http://fandom.rusf.ru/about_fan/ivaniuta_1.htm

16. Капрусова М. Н. Булгаковская традиция в романе Стругацких “Отягощенные злом” / М. Н. Капрусова // Актуальные проблемы современной литературы : сб. материалов межвузовской научно-практической конференции. - Курган, 2002. - С. 25-33.

17. Капрусова М. Н. Булгаковский текст в “Поэме без героя” А. Ахматовой / М. Н. Капрусова // Пушкинские чтения. Филология в XXI веке : проблемы и методы исследования : материалы научной конференции / под ред. Т. В. Мальцевой, Н. Е. Синичкиной. - СПб., 2004. - С. 186-193.

18. Капрусова М. Н. Влияние профессии актера на мироощущение и литературное творчество В. Высоцкого / М. Н. Капрусова // Мир Высоцкого : исследования и материалы. - Вып. V. - М., 2001. - С. 398-419.

19. Капрусова М. Н. Мифологический подтекст повести Н. Садур “Вечная мерзлота” / М. Н. Капрусова // Проблемы целостного анализа художественного произведения : межвузовский сборник научных и научно-методических статей. - Вып. 7. - Борисоглебск, 2007. - С. 25-38.

20. Капрусова М. Н. Мотив кризиса веры в поэзии последней четверти XX - XXI века : два диалога с М. Булгаковым / М. Н. Капрусова // М. А. Булгаков и булгаковедение в научном и образовательном пространстве : сб. научных статей. - М.; Ярославль, 2011. - С. 209-214.

21. Капрусова М.Н. “Моя цыганская” В.С. Высоцкого : текст и подтекст / М.Н. Капрусова // Зыряновские чтения : материалы Всероссийской научно-практической конференции. - Курган, 2009. - С. 146-147.

22. Капрусова М. Н. Рок-композиция “Кровь за кровь” группы “Ария” : диалог с М. Булгаковым / М. Н. Капрусова // Актуальные проблемы филологии : языкознание, литературоведение, методика преподавания филологических дисциплин : сб. статей международной научно-практической конференции. -Мариуполь, 2010. - С. 151-156.

23. Капрусова М. Н. Что значили “отвратительные, тревожные желтые цветы” в руках булгаковской Маргариты / М. Н. Капрусова // Проблемы целостного анализа художественного произведения : межвузовский сборник научных и научно-методических статей. - Вып. 4. - Борисоглебск, 2005. - С. 64-83.

24. Керлот Х. Э. Словарь символов / Х. Э. Керлот. - М., 1994. - 608 с.

25. Кнабе Г. С. Арбатская цивилизация и арбатский миф / Г. С. Кнабе // Москва и “московский текст” русской культуры : сборник статей. - М. : РГГУ, 1998. - С. 137-197.

26. Корнев С. Сетевая литература и завершение постмодерна / С. Корнев. - Режим доступа : http://kornev.chat.ru/net_lit.htm

27. Кулагин А. В. “Лукоморья больше нет…”. В жанре “антисказки” / А. В. Кулагин // Кулагин А. В. Высоцкий и другие : сборник статей / А. В. Кулагин. -М., 2002. - С. 89-99.

28. Куприн А. И. Олеся / А. И. Куприн // Куприн А. И. Собрание сочинений : в 5 томах / А. И. Куприн. - М. : Правда, 1982. - Т. 1. - С. 245-320.

29. Кураев А. “Мастер и Маргарита” : за Христа или против? / А. Кураев // Кураев А. Фантазия и правда “Кода да Винчи” / А. Кураев. - М. : АСТ; Зебра Е, 2007. - С. 9-160.

30. Лакшин В. Елена Сергеевна рассказывает… / В. Лакшин // Воспоминания о Михаиле Булгакове / сост. Е. С. Булгакова и С. А. Ляндрес. - М. : Советский писатель, 1988. - С. 412-420.

31. Лесскис Г., Атарова К. Путеводитель по роману Михаила Булгакова “Мастер и Маргарита” / Г. Лесскис, К. Атарова. - М. : Радуга, 2007. - 520 с.

32. Малюкова Л. Н. А. Ахматова : Эпоха. Личность. Творчество / Л. Н. Малюкова. - Таганрог, 1996. - 183 с.

33. Миллиор Е. Размышления о романе М. Булгакова “Мастер и Маргарита” / Е. Миллиор // Вестник Удмуртского университета. - 1995. - Специальный выпуск, посвященный Елене Александровне Миллиор. - С. 77-129.

34. Мифологический словарь / гл. ред. Е. М. Мелетинский. - М., 1991. - 736 с.

35. Немцев В. И. Поэтика М. А. Булгакова как эстетическое явление : диссертация в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора филологических наук / В. И. Немцев. - Волгоград, 1999. - 72 с.

36. Нямцу А. Е.‚ Беридзе А. В. Булгаковская традиция в русской фантастике (на материале романа А. и Б. Стругацких “Хромая судьба”) / А. Е. Нямцу‚ А. В. Беридзе // Нямцу А. Е. Традиционные сюжеты‚ образы‚ мотивы / А. Е. Нямцу. - Черновцы : Рута‚ 2001. - С. 47-53.

37. Окуджава Б. Избранное / Б. Окуджава. - Ростов-на-Дону : Феникс, 2001. - 304 с.

38. Поздняева Т. Воланд и Маргарита / Т. Поздняева. - СПб. : Амфора, 2007. - 446 с.

39. Рудник Н. М. Проблема трагического в поэзии В. С. Высоцкого / Н. М. Рудник. - Курск : Изд-во КГПУ, 1995. - 245 с.

40. Светлана Севрикова // Lito.ru : Точка. Зрения : Современная литература. - Режим доступа : http://lito.ru/avtor/faeta

41. Севрикова С. Мастер и Маргарита: Поэма / С. Севрикова // Lito.ru : Точка. Зрения : Современная литература. - Режим доступа : http://lito.ru/text/66419

42. Севрикова С. Путевые заметки / С. Севрикова // Севриковой. Net. - Режим доступа : http://sevr.ucoz.ru/news/putevye_zametki/2012-08-09-60

43. Севрикова С. Чего боюсь / С. Севрикова // Севриковой. Net. - Режим доступа : http://sevr.ucoz.ru/news/chego_bojus/2012-08-09-61

44. Соколов Б. В. Булгаковская энциклопедия / Б. В. Соколов. - М. : Локид; Миф, 1996. - 592 с.

45. Суровцева Е. В. Евангельская тема в “Мастере и Маргарите” М. А. Булгакова и “Плахе” Ч. Т. Айтматова : опыт сопоставления / Е. В. Суровцева // Поэтика художественного текста : материалы Международной заочной научной конференции : в 2-х т. - Т. 2. - Борисоглебск, 2008. - С. 152-158.

46. Тропкина Н. Е. Структура художественного пространства в “Поэме без героя” Анны Ахматовой и в романе М. Булгакова “Мастер и Маргарита” / Н. Е. Тропкина // Из истории советской литературы : межвузовский сборник. - Пермь, 1992. - С. 72-79.

47. Харитонова З. Г. Формы диалога с М. А. Булгаковым в современной отечественной прозе (1980-е - 2000-е годы) : автореф. дисс. на соиск. уч. степ. канд. филол. н. / З. Г. Харитонова. - Казань, 2009. - 24 с.

48. Шейнина Е. Я. Энциклопедия символов / Е. Я. Шейнина. - М.; Харьков, 2003. - 591 с.

Размещено на Allbest.ru