Православная гимнографическая традиция и лирика Д.П. Ознобишина

Размещено на http://www.allbest.ru/

Православная гимнографическая традиция и лирика Д.П. Ознобишина

Русская классическая поэзия, чувствуя свое органичное единство с многовековыми традициями православной культуры, святоотеческой книжности, активно включала в сферу художественного освоения христианскую гимнографию и молитвы. А.В. Моторин пишет: «Вообще молитва - это коренной вид мистического творчества» [1, с. 27]. Значимое место в русской классической поэзии заняли такие жанры, как переложение псалма, литературная молитва, исповедь, проповедь. Т.А. Кошемчук замечает: «Нет, русские поэты писали не молитвы в кавычках, а действительные молитвы, которые для них не “архетипное понятие”, не “ритуальное” произведение, а живое общение с Богом» [2, с. 44]. Литературные молитвы представлены в творчестве таких русских романтиков, как В.А. Жуковский, П.А Вяземский, А.С. Пушкин, К.Ф. Рылеев, Ф.Н. Глинка, В.К. Кюхельбекер, Д.В. Веневитинов, Н.М. Языков, Е.А. Баратынский, А.С. Хомяков, М.Ю. Лермонтов, И.И. Козлов и др. В этот перечень может быть включен и Д.П. Ознобишин, в творчестве которого мы видим и литературные молитвы, и переложения псалмов. Т.Ф. Иванова подчеркивает: «Ознобишин был истинно верующим человеком, религиозные чувства которого пронизывают многие его стихотворения» [3, с. 242].

Литературная молитва связана с другими литературными жанрами эпохи романтизма, прежде всего, с элегией, посланием, исповедью. Литературная молитва заимствовала от христианской молитвы композицию, в которой выделяются имяславие (обращение), прошения и обеты. Для литературной молитвы характерна лирическая ситуация обращения лирического субъекта (лирического героя) к Богу, Матери Божией, Ангелу-хранителю, горнему миру. Молитвенная интенция в лирике русских романтиков обусловлена различными причинами: духовным кризисом, размышлениями о смерти, бессмертии, созерцанием природной гармонии. Э.М. Афанасьева указывает: «Мотивы духовного парения, сердечного горения, слезного умиления, которые вообще характерны для произведений религиозной тематики, в молитвенной лирике выполняют особую функцию, так как актуализируют онтологическую природу молитвенного диалога, динамику молитвенного видения» [4, с. 17].

Православный человек начинает и завершает день молитвой. К утренним молитвам относятся «Молитва мытаря», «Молитва предначинательная», «Молитва Святому Духу», «Трисвятое», «Молитва ко Пресвятой Троице» и многие другие. В лирике русских романтиков особое место среди литературных молитв занимают утренние и вечерние молитвы, пейзажная экспозиция которых созвучна элегиям. В поэзии Ознобишина также представлены утренние и вечерние молитвы. В январе 1840 г. русский романтик создал «Утреннюю молитву», экспозиция которой представляет собой элегический пейзаж: « с высот небес сбегает ночи тень», «горы окаймит среброгорящий день». Пейзаж литературной молитвы динамичен, раскрывая пробуждение макро- и микрокосмоса. Выразительным является колористический эпитет «среброгорящий», который придает образности характер умеренной архаики, органичной для жанра литературной молитвы. Природный рассвет вызывает в лирическом субъекте стремление к духовному преображению, к богообщению. Экспозиция завершается символикой, которая является сакральной в православной культуре: «Мольбой приветствую я светлый край Восточный». Восток в текстах Священного Писания - это символ Иисуса Христа: «<…> ибо мы видели звезду его на востоке» (Мтф. 2: 2); «<…> посетил нас Восток свыше» (Лук. 1: 78); «И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живого» (Отк. 7: 2). Восток для христиан служит обетованием второго пришествия Христа, преображения и воскресения. Восток при этом ценностно противопоставляется Западу. В литературной молитве Ознобишина «светлый край Восточный» служит алтарем мироздания как храма. Обращение к этому алтарю порождает молитвенное предстояние Богу: «Всевышний! пред Тобой я тление и прах!»

В литературной молитве Ознобишина, как и в канонических молитвах, имяславие призвано оформить духовный диалог между человеком и Богом как благодатным источником жизни. С. Булгаков заключал: «Имя Божие есть как бы пересечение двух миров, трансцендентное в имманентном…» [5, с. 26]. Сюжет литературной молитвы Ознобишина развивается через преодоление антитезы земного и горнего к постижению благодатной любви Господа. Лирический субъект Ознобишина молит о целостном преображении своего внутреннего мира: разума, сердца, души. В литературной молитве Ознобишина, как и в духовной оде Г.Р. Державина «Бог» (1780-1784), проявлена двойственность человеческой природы. Образ червя, метафорически обозначающего человека в оде Державина, восходит к текстам Священного Писания: «Я же червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе» (Пс. 21: 7). К текстам Священного Писания восходят и метафоры Ознобишина.

В Альбоме IV Ознобишина представлена «Молитва Господня», которая является вольным стихотворным переложением ключевой для христианского мироощущения молитвы. Сохраняя почти дословно отдельные стихи, русский романтик изменяет композицию молитвы, ср.:

В композиции литературной молитвы Ознобишина, как и в канонической молитве, после имяславия следуют прошения. Литературная молитва русского романтика начинается и завершается восхвалением, славословием. В литературной молитве, как и в канонической молитве, оттенен соборный характер молитвенного предстояния. Молитва исходит не только от человеческого рода, но и от всего, что сотворено Богом: «Звучит весь сонм бесплотных сил». Соборный характер литературной молитвы проявляется и в том, что она проясняет активность всех сфер внутреннего мира лирического субъекта: души, разума, сердца. В литературной молитве поэта создается вселенский хронотоп: «Вселенная Твоя держава». В литературной молитве русского романтика Бог предстает и как Отец, и как Вседержитель в соответствии с православной традицией. Ознобишин в литературной молитве отражает фундаментальные православные представления о всемогуществе и вечности Бога, ср.:

Лирический текст Ознобишина построен как ряд утверждений и риторических восклицаний, придающих произведению торжественный пафос. Молитвенное предстояние в произведении русского поэта сопровождается исповедальной тональностью, что соответствует православным представлениям об истинной молитве. В тексте проявлен глубинный религиозный диалог человека и Бога - источника благодати. В финальных стихах лирический субъект прозревает бытийное, горнее, вечное, вселенское.

Особенностью анализируемого текста Ознобишина является то, что, хотя поэт и использует церковнославянскую лексику, литературная молитва не производит впечатления архаичности. Л.Н. Душина пишет: «Ритм объемлет собою все проявления смыслового содержания произведения» [7, с. 34]. На ритмическом уровне ощущение ясности и естественности придает четырехстопный ямб, наиболее близкий из стихотворных размеров к разговорной речи.

Прямые библейские истоки имеет «ночная» элегия «Видение» (Из Иова) Ознобишина. Образ Иова был значим для русских поэтов XVIII-XIX вв. В частности, к образу данного ветхозаветного пророка обратился М.В. Ломоносов в духовной оде «Ода, выбранная из Иова, главы 38, 39, 40 и 41» (между 1743 и началом 1751), большую часть которой представляет величественный ответ Бога к Иову и к обобщенному образу ропщущего человека:

Где был ты, как передо мною

Бесчисленны тьмы новых звезд,

Моей возжженных вдруг рукою

В обширности безмерных мест,

Мое величие вещали…

[8, с. 200].

В духовной оде Ломоносова возникает целостный и динамичный образ мироздания, метафизической основой которого является непостижимый человеческим разумом промысел Творца.

Особенностью лирического текста Ознобишина является его интертекстуальная обращенность как к «Книге Иова», так и к духовной оде Ломоносова. Ознобишин смягчает ораторскую, одическую тональность классического литературного источника, придавая своему произведению черты «ночной» элегии, которая была одной из ключевых разновидностей элегии в русской романтической поэзии, предполагая установку на духовное самопознание лирического субъекта, суд покаянной совести.

На развитие жанра «ночной» элегии в русской поэзии повлияла образность «Плача, или Ночных размышлений о жизни, смерти и бессмертии» Э. Юнга, где ночь, противопоставленная суетному дню, дает откровение человеку о вечной жизни. Яркие художественные образцы «ночной» поэзии мы видим в творчестве таких русских поэтов, как Кюхельбекер «Ночь» (1828), Шевырев «Стансы» (1828), «Ночь» («Как ночь прекрасна и чиста…», 1828), «Ночь» («Немая ночь! Прими меня…», 1828), Лермонтова «Ночь. I», «Ночь. II», «Ночь. III» (1830), Тютчев «Как океан объемлет шар земной…» (не позднее нач. 1830), «О чем ты воешь, ветр ночной?..» (нач. 1830-х гг.), «День и ночь» (не позднее нач. 1839), «Святая ночь на небосклон взошла…» (1848-1850), Хомяков «Ночь» (1854). У каждого из перечисленных русских поэтов образ ночной природы приобретает самобытное мировоззренческое и художественное наполнение.

В произведении Ознобишина образ ночи изначально соотнесен с напряженной духовной жизнью человека, что сближает авторскую позицию поэта с лирикой Пушкина, в частности, с его «ночной» элегией «Воспоминание» (1828):

В то время для меня влачатся в тишине

Часы томительного бденья [9, т. 3, ч. 1: 102].

Соотнесенность ночи с поиском смысла жизни проявляется также в элегии Пушкина «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы» (1830), где органично соединяются бытийное и бытовое.

В «Видении» Ознобишина образ ночи, возникающий в лирическом зачине, приобретает контрастное звучание, знаменуя и мрак, и близость к смерти, и тишину, и покой, и гармонию: «То было в мраке тихой ночи…». Лирический субъект Ознобишина, как и лирический субъект «ночных» элегий Пушкина, охвачен «тревожными думами». Временное и земное в «ночной» элегии Ознобишина сменяется метафизическим. Лирический субъект Ознобишина переживает состояние, близкое физической смерти: «вдруг хладный трепет», «кости в ужасе тряслись», «крик мой замер в лепет», «власы горою поднялись». В лирике русских романтиков, в частности, в творчестве Жуковского, Лермонтова, обостренное до предела человеческое страдание соотносится с ветхозаветным преданием об испытании Богом Иова. В частности, в поэме Жуковского «Агасфер. Странствующий жид» главный герой сопоставляет свою трагическую судьбу с Иовом. Одновременно данная лирическая ситуация обращает к религиозному сюжету об эсхатологическом воскресении из мертвых в преддверии Страшного Суда. Приговор в «ночной» элегии исходит от Духа, образный ряд которого созвучен романтической элегической поэзии, прежде всего, лирике Жуковского: «Дух, скользящий мимо», «стоял чуть зримый», «тиховейными речами».

К библейской «Книге Иова» и к духовной оде Ломоносова «Ода, выбранная из Иова, главы 38, 39, 40 и 41» обращает ответ Духа:

Равняться ль можешь чистотою

С Творцом безумный смертный род?

Иль возгордиться правотою

Пред тем, в ком правда вся живет

[6, кн. 1, с 523].

Если в духовной оде Ломоносова в большей степени проявлена натурфилософская образность, раскрывающая величие Создателя через его творения, то в «ночной» элегии Ознобишина акцентирована этическая проблематика. Творец предстает в качестве абсолютного и недостижимого человеческой природой идеала. В произведении русского романтика, как и в библейском источнике, акцентировано ничтожество человека в сравнении со всемогуществом Бога: «И отвечал Господь Иову из бури и сказал: препояшь, как муж, чресла твои: Я буду спрашивать тебя, а ты объясняй Мне. Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, чтобы оправдать себя? Такая ли у тебя мышца, как у Бога? И можешь ли возгреметь голосом, как Он» (Иов. 40: 1-4).

Лирический субъект «ночной» элегии Ознобишина, как и ветхозаветный Иов, становится выразителем человеческой природы, предстоящим Творцу. Если в первой части произведения лирический субъект рефлектировал относительно интеллектуальной сферы, то в укоряющем ответе Духа человеческий род предстает «безумным». Дух Божий представляет мироздание как собственное отражение: «Зрит тень и в Ангелах своих». Данная религиозная идея сближает авторскую позицию Ознобишина с художественной натурфилософией Тютчева.

Итак, в литературных молитвах и «ночных» элегиях Ознобишина отражена бессмертная жизнь души, устремленная к Богу. В поэтическом отношении литературные молитвы и «ночные» элегии русского романтика характеризуются умеренной архаикой, использованием сакральной для православия символики.

Библиографический список

лирика ознобишин русский литература

1. Моторин, А.В. Духовные направления в русской словесности первой половины XIX века / А.В. Моторин. - Новгород, 1998. - 212 с.

2. Кошемчук, Т.А. Русская поэзия в контексте православной культуры / Т.А. Кошемчук. - СПб., 2006. - 639 с.

3. Иванова, Т.Ф. Д.П. Ознобишин / Т.Ф. Иванова // Абашеева Д.В. О поэзии и прозе Пушкинской эпохи / Д.В. Абашеева, М.И. Журина, Т.Ф. Иванов. - Чебоксары, 2009. - С. 240-329.

4. Афанасьева, Э.М. Русская стихотворная «молитва» XIX века / Э.М. Афанасьева // Русская стихотворная «молитва» XIX века : антология. - Томск, 2000. - С. 7-58.

5. Булгаков, С. Свет невечерний: Созерцания и умозрения [Текст] / С. Булгаков. - М., 1994. - 415 с.

6. Ознобишин, Д.П. Стихотворения. Проза : В 2 кн. / Д.П. Ознобишин. - М., 2001.

7. Душина, Л.Н. Ритм и смысл в литературном произведении / Л.Н. Душина. - Саратов, 1998. - 149 с.

8. Ломоносов, М.В. Избранные произведения / М.В. Ломоносов. - Л., 1986. - 560 с.

9. Пушкин, А.С. Полное собрание сочинений : В 17 т. [Текст] / А.С. Пушкин. - М., 1994-1998.

Размещено на Allbest.ru