Повесть "Только для чтения"

Незаметно для себя Эн вернулся к своему прежнему жилищу. Четыре бездомные собаки ещё отдыхали у панельной многоэтажки напротив. Раньше Эн с Верой часто подкармливали бродячих псов и даже пытались учить их командам. Две плешивые дворняжки отдалённо напоминали исхудалых овчарок, а другие две всклоченные собаки походили на помесь лайки и сеттера.

Эн подошёл к их лежбищу и наклонился погладить чёрную, самую приветливую. Её Вера называла Руна. Обычно Руна мигом реагировала и начинала вилять хвостом, но тут она продолжила дремать на тёплой от подземных труб земле, даже когда Эн несколько раз провёл рукой по её твёрдой, почти как щетина, шерсти.

Дом Эна стоял через дорогу, безжизненный, утопающий в вечере. Эн на секунду представил, что сейчас на втором этаже зажжётся свет, покажется в окне Вера, которая, когда он придёт обратно, спросит, куда он пропадал так долго. И Эн расскажет ей, как всего лишь уснул рядом с собаками и как ему снились кошмары. Они обнимутся, поцелуются, посмотрят фильм и сериал, сходят в магазин за мармеладом, а он скажет ей любимую полушутку, она будет курить, а он смотреть из открытого окна в тёмный избушчатый двор, где бегают от вялого алкаша кошки, они обсудят Верины новости, его планы и предложения, новое кино, старые книги, погрустят даже, может, о том, что когда-нибудь состарятся и умрут.

Эн выпрямился во весь рост и задержал дыхание. Прошла минута. Было непривычно, но никакого дискомфорта в груди Эн не ощущал. Три минуты. Эну стало страшно, что он просто не чувствует ничего от шока и стресса, но эксперимент требовал продолжения. Он спокойно простоял семь минут без воздуха. Наконец, Эну надоело. Он сделал вдох и почувствовал внутри мягкую, солоноватую осень. Только теперь он осознал, что за весь день ни разу не захотел ни есть, ни пить, ни даже мочиться.

Эн сделал неуверенный шаг вперёд. Второй, третий. На четвёртом он остановился и понял, что на губах у него капли влаги, но это не дождь.

Меня правда не существует.

- Спасибо, что пришла. Сколько я тебе должен?

Артур с трудом удерживался на стуле. Он дышал ртом и упирался локтями в красную клеёнку с нестираемыми пятнами и разводами.

- Не видела я ещё, братец, чтоб ты так хворал, - сказала Дина. Она швырнула ему на стол несколько пакетиков жаропонижающего порошка, поправила вельветую блузку и села напротив, положив ногу на ногу.

На секунду Артуру как будто бы стало легче, жар уменьшился, в голове посвежело, а лёгкие наконец без труда впитали кислород. Но стоило ему встать за стаканом, как воспаление снова разлилось маринадом по телу, ещё хуже прежнего потянуло в сон при полной невозможности уснуть в этой внутренней бане. Артур сел, поставил перед собой стакан и виновато посмотрел на Дину. Несмотря на ранние морщины и нос картошкой, Дина неплохо зарабатывала фотомоделью, кроме того, она с восьми лет большую часть времени проводила в элитном районе Базийска и теперь заканчивала аспирантуру в тамошнем экономическом университете. Всё это раздражало Артура. Тем более, у него с Диной был общий отец.

- Фигово? Заварить тебе?

- Ок. Завари, - с усилием сказал Артур и неожиданно для самого себя зачем-то прибавил:

- Меня вообще, сказали, с работы попрут.

- А больничный? - Дина смутилась. Она потянулась в карман за сигаретами, но вспомнила, что Артур болеет, и передумала курить.

- Я уже брал больничный. Неделю назад. У меня кончился лимит.

- Ты так часто болеешь? Может, тебе ко мне съездить? У нас горы, источники. Мой бывший отличный врач, хоть и ветеринар, но у него есть скидка пятьдесят процентов в один клёвый санаторий.

Артуру захотелось съязвить: так ты с ним на самом деле не встречалась, а пациенткой была? Но он только криво улыбнулся старшей сестре.

- Нет. Я не болел. Ту неделю я брал просто…. отдохнуть. Пора было развеяться срочно. Оформлял как больничный, у Васьки, помнишь его? Я просто вообще не мог работать. Не думал, что и впрямь слягу.

Дина выпучила глаза - выразила возмущённое удивление.

- И почему же, как ты говоришь, пора было развеяться?

Снаружи, за ветвями деревьев виднелись такие же, как у Артура, многоквартирные дома и высилось похожее на суровый замок здание технического института. Во дворе института каждое буднее утро орали на построениях первокурсники в тельняшках. Артуру не нравилась его квартира, но её задёшево сдавала знакомая мамы, поэтому он терпел.

- Веру забрали в психушку.

- Какая разница? Вы же расстались давно.

- И я давно хотел к ней вернуться, но она не…

- Ты же сам её бросил! Дурак ты что ли?

-… не хотела со мной даже говорить.

Артур замолчал. Дина подала ему чашку, наполненную шипучей жидкостью со вкусом горького химического лимона. Она привезла ещё пятилитровую бутылку воды вдобавок к той полторашке газировки, которую Артур всё же купил утром.

- Забей, - сказала Дина с напускным радушием, - это уже не твоё дело. А работу ищи другую, что тут сказать.

Артур заставил себя допить лекарство залпом.

- Я задолбался.

- Работать?

- Убеждать себя, что Вера - не моё дело.

- И что же?

- Не знаю. Бабушка её меня послала.

- Ещё бы! - фыркнула Дина, заваривая теперь уже себе нефтяной, невесть сколько простоявший в банке на холодильнике, растворимый кофе.

Артур не собирался развивать эту тему. Но то и дело переходящий в озноб жар рождал в нём неслыханную чувствительность и откровенность, моментами ему даже мерещилось, что он под кайфом от какого-то очень своеобразного химического наркотика.

- Вообще, я тогда через два месяца решил к ней вернуться. Но она уже отказала мне. Сказала, у неё новый парень.

- Ясен пень. Даже без парня я бы на её месте не стала тебя прощать, - попыталась Дина сгладить улыбкой своё замечание.

- Я тоже не удивился. А потом узнал от её одногруппников, что парня-то и нет.

- Ну придумала специально, подумаешь! - воскликнула Дина и добавила про себя: правильно, чтоб тебя легче отвадить.

- Нет, она реально при этом в него поверила, понимаешь? Я ещё удивлялся, помню, почему она при мне вроде как к нему обращается, хотя его с нами нет. Теперь вот одногруппники рассказали, что ходила с ним гулять, с воображаемым. Говорила по телефону выключенному. В кафе вообще заказывала и съедала на двоих, типа свидание. Она говорила иногда о себе даже в мужском лице, типа она - это парень её. Придумала ему работу, друзей...

- Да не выдумывай!.. - Дина брезгливо нахмурилась, но по лицу Артура поняла, что он её не обманывает.

- Самое хреновое, Верка по ночам пропадала, иногда якобы у парня, а однажды, говорят, её чуть ли не в подвале бомжатника нашли менты спящей. Она ещё отнекивалась, типа это не бомжатник в заброшенном доме, а её новый парень винный погреб арендовал или ещё что-то… придумывала, что у него в развалюхах есть какие-то магазины - ад, короче. Наследство родительское транжирила только так… Бела Игоревна терпела сначала, не хотела сдавать внучку коновалам нашим. Но тут вроде как последняя капля. Вера сказала, что поедет с этим своим глюком к чёрту на кулички, на какую-то выставку. Бабушка пыталась её запереть дома, но Верка кинулась на неё с ножом и тут всё… Пришлось вызвать бригаду.

- Ух. Допустим. А твоё какое дело? Чувство вины что ли взыграло?

- Я как узнал, не мог ни о чём другом думать. Вообще, до сих пор заставляю себя на её страничку не заходить. А так и тянет каждый день.

- Тебе просто надо найти другую. А так ты по сексу соскучился, вот и решил вернуться. Ненормально это, Тур.

- Я сдурил, понимаешь? Мы поругались из-за ерунды. Я честно сказал ей, что художница из неё пока никакущая, и считаю, что стоит чем другим заняться. Она сама попросила сказать честно. А стала гнать на меня, что я лох и не шарю. И у меня самолюбие взыграло, я её послал.

- Блин… мало ли ещё таких Вер, тебе двадцать три года, ну реально!

- Встречался летом. Люба. У нас было свидания три. Но я, знаешь… лежим в кровати тут, и она начинает что-то говорить, и мне так сразу хочется, чтобы она ушла, реально невыносимо это терпеть, делать вид, что тебе с ней интересно что-то, кроме секса… с Верой такого никогда не было.

- Надо просто подождать. Успокойся. Ещё сейчас ты болеешь, слишком сентиментален, смотрю.

- Мне надоело себя убеждать вот в этом. Хочу я другого. И похер.

- Чего же ты хочешь?

- Поговорить с ней для начала. Прощения попросить.

- Да что ты несёшь… зачем! Если, тем более, она в дурке.

- Тем более, что она в дурке! Может встреча со мной пойдёт ей на пользу? Терапия травмы, все дела… кто знает? Но бабушка против! Не пускает меня. Там только по разрешению родственников типа можно.

- А сама Вера как? Написал бы ей, раз так. Или там не дают интернет?

- Я не знаю, я у неё везде заблочен ещё с весны.

- Эх, - протянула Дина и отпила глоток кофе, - сложно всё с тобой, братец. Может тебе самому к ней лечь? Там, соседом? Я буду тебе на почту писать…

- На почту? - Артур рассмеялся и ощутил, что домашняя майка на нём взмокла. Он потрогал лоб, волосы. Они были тоже сырые, почти как после душа или сильного летнего дождя: жаропонижающее подействовало. В памяти возникла важная деталь, которая натолкнула на соблазнительную идею. Вот что надо мне сделать, - понял Артур.

Ноябрь. Сопротивление

Родители Эна жили в дачном домике на отшибе у леса и доили козу. Он научился читать в десять лет, по модным в то время скользким журналам, которыми отец топил баню. Ему нравились люди с обложек - цветастый и гладкий мир страниц продолжал манить его тем сильнее, чем старше он становился и чем больше плохого о нём слышал. Эн не хотел загадочного единения с природой, о котором много говорили родители. Когда ему исполнилось шестнадцать, он ушёл - шепнул четыре слова матери, склонившейся поутру над пирогом с брусникой. Мать ответила: возвращайся. Накануне она пила грибной отвар и, видимо, неправильно поняла его, решила, что он идёт просто погулять, поиграть с мальчишками из деревни. Он забыл дорогу назад и не знал, искали его или нет. Впереди ждала тяжёлая работа на стройке, без близких друзей и без развлечений, кроме постылой водки с другими такими же работягами. Маленькая трёшка на семерых, лапша быстрого приготовления, иногда социальная столовая вместе с бездомными. Со временем он скопил на ноутбук, стал по ночам играть на интернет-биржах - те только появлялись, и кто-то из коллег сказал ему, что это верный источник денег. Вышло неудачно, год он провёл в долгах, заработал лёгкое сотрясение мозга. Паспорт в итоге пришлось сменить. Эн устроился грузчиком, в день платили достаточно, чтобы снимать отдельную комнату в периферийном районе. Он изучал финансовую литературу, общался на форумах. Халтуря в напарниках с недавним зэком, Эн подхватил туберкулёз, пролежал в больнице три месяца. Когда он вышел, сосед по палате, рыжеватый южанин, устроил начальником выездной бригады плотников. Эн стал зарабатывать больше, позволял себе даже брать выходные, ходить в кино. Однажды он вернулся домой с доброго фильма о беженце в северном городе и обнаружил, что валюта, на которую ставил месяц назад, выросла почти вчетверо. Он продал её, и началась обновлённая жизнь - собственное жильё, бизнес и время, которое стоило потратить на давние мечты.

Получалось, всё это были просто слова. Ненастоящая история, сотни раз рассказанная в разных вариациях случайными попутчиками плацкарта дальнего следования. Реальное крохотное прошлое было напрямую связано с Верой. И то, абсолютно осознанным он чувствовал себя последние месяца три. Вера же и внушила ему всё остальное, внушила ему его самого.

Враки! я правда забыл, как на бирже выиграл, много чего забыл! Но ясно помню: мама учит меня вязать веники, её рука сырая водит, «оборачивай трижды, вот так, мой скворчонок, чтоб не метла, а перинка». И это, выходит, выдумка? - Эн заставлял себя как можно меньше зацикливаться, но зыбкость собственной истории не могла перестать пугать. Раз я Верина фантазия, то чего же без её ведома шастаю? Чего же не могу ни проходить сквозь предметы, ни двигать их? Только воздух и вода нормально. Паутинку с дерева мне не сорвать, а дождик спокойно стекает! не мочит, к асфальту не пригвождает! Я думаю, я ощущаю все запахи. Значит в чём-то реален, значит, могу и для всех стать реальным, если что-то во мне поменять…

Эн стоял в проходе между двумя рядами, посреди людей, сидевших на раскладных стульях и следящих за экраном. На экране высвечивались цифры и аббревиатуры.

В стерильной тишине даже скрежет ручек отзывался эхом. Ангар напоминал большой гараж - стены железно-рыжие, сухой холод, почти уличный. Справа от Эна сидела Соня, высокая аспирантка химфака с короткими волосами медного цвета. Она отмечала что-то в блокноте, то и дело грызла тупой карандаш, иногда отвлекаясь, чтобы смазать маленькую родинку под губой бесцветной помадой. Из Сониной открытой лекции Эн узнал об эксперименте.

От экрана шли провода к аппарату - несколько прямоугольных системных блоков, встроенных прямо в пятиметровое, чугунное яйцо, которое сотрудники научного центра называли просто «колба». «Влияние излучения Лебедева-Козича на кислород. Предусматривается, что молекулы кислорода могут под его воздействием стать другими элементами, в том числе железом» - по большому счёту это было всё, что Эн понял об эксперименте из Сониного рассказа. На воздух влияет, а воздухом я дышать могу. Выходит, излучение и на меня повлиять может! А если оно мне вдруг повредит, то начну стучать и услышат, прервут, - успокаивал себя Эн. Он догадывался, что излучение может повредить и так, что не услышат, но гнал от себя эту мысль и не видел пути менее рискованного.

- Пора, - глухо сказал кто-то позади. Сидевший в первом ряду молодой лаборант встал и направился к аппарату. Эн обогнал его, стараясь двигаться чуть впереди, чтобы сотрудник научного центра не загородил путь к дверце колбы-яйца. Когда Эн и лаборант поднимались к дверце, Эна удивило, что лестница оказалась обычной приставной стремянкой, по каким хозяйки взбираются на шкаф за тыквами, чтобы сделать кашу. Лаборант нажал кнопку на пульте - дверца колбы открылась. Проём образовался чересчур узкий, явно не был рассчитан на людей. Протискиваясь внутрь изо всех сил, Эн вспомнил любимую Верину сказку о застрявшем в норе медведе и впервые за долгое время улыбнулся. Попасть внутрь помог лаборант. Ему нужно было то ли включить внутри колбы специальный датчик, то ли просто убедиться, что всё работает - он просунул руку в проём и тем самым дал невидимому для него Эну толчок. Мелькнули провода, квадраты загадочных измерителей. Эн упал на шероховатое дно.

Когда он поднялся, дверцу уже успели закрыть. Темнота вокруг неясно завихляла и поплыла. Эн упёрся руками в тёплые стенки колбы, чтобы не упасть.

И как обратно?!

Не придётся, может, обратно.

Эн принялся считать вслух, как и планировал. Воздух был спёртый, тягучий, и слова давались с трудом.

- Сто пятнадцать, сто шестнадцать…

Казалось, снаружи даже не начинали.

- Двести шестят шесть... вести шерстят всех… - язык стал заплетаться, а никаких изменений Эн так и не ощутил.

Тишину и темноту ничто не нарушало. Он утомился стоять.

Дурак! Вдруг они открывать не будут? Так и просижу здесь, внутри яйца, пока в металлолом не сдадут эту штуку.

Зато Веру выпустят! Меня же не будет, я тут останусь!.. - горько усмехнулся Эн, и ему пришло в голову, что если бы Вера сделала перед врачами вид, что не замечает его, то её бы и правда выписали. Она бы обманула их, тогда вышла бы на свободу… сняла бы квартирку! у неё же есть деньги, а я бы придумал, как картины хорошо продать. И жили бы вместе! почти как по-старому! А так…

В октябре, убедившись, что его нет ни для кого и ни для чего, кроме Веры, Эн попытался ей это объяснить. Сначала она отшучивалась, потом согласилась, но никак не могла смириться, что Эн не может ничего сделать. Во мраке экспериментальной колбы картина их ссоры вспоминалась ему особенно ясно:

- Как нет магазина? Куда он мог испариться? Может, ты тоже заодно с ними? - спрашивает она его, когда речь заходит о подкупе санитаров. Эн вздрагивает.

- Ты что? Разве я тебе враг? Перестань, - он надеется, это шутка. Что-то дребезжит в глубине батарей под окошком палаты. В палате холодно, Вера кутается в одеяло, и он садится рядом с ней, хочет взять её за руку, но она отодвигает его, как тарелки с недоеденной едой.

- Ты с ними разводишь меня, что я психанутая, да? Вы все так считаете! Я понимаю ещё, пожалуй, деньги из кассы украли, но счёт же в банке твой, счёт магазина… Тебе нравится, что я здесь, да? Можно гулять! Ты за этим и ушёл… Врун… вруны…

Вера непохожа на себя. Только позднее Эн сообразит, что это могло быть из-за препаратов.

- Они меня не видят, ты что! они наоборот всё из-за меня!

- Из-за тебя мы не можем выйти. Ты зачем ходил в город? Лучше бы не возвращался, чем так дразнить. Ты как бабушка, вы оба...

- Если я такой плохой, зачем ты меня придумала!? Просил я себя придумывать?! - кричит Эн, потому что больше не может разговаривать по-другому, - не просил! ты даже представить себе не можешь, что со мной! Вся твоя клиника рай просто! на меня молчат! А ты о деньгах! Какая же ты стала!..

- Уходи, - перебивает Вера, - раз ты думаешь, мне тут нормально, иди гуляй, не надо мне ничего от тебя.

В коридор двери нет. Эн разворачивается и покидает клинику, тяжело дыша. Он решает, что вернётся к ней уже настоящим.

Казалось, что с того момента размытая чёрная клякса маячила перед его глазами и марала собой всё, что бы ни встречалось на пути. Эта странная клякса не давала покоя даже здесь, внутри колбы, среди такого же, казалось, чёрного пространства.

Что теперь? Куда? Уснуть что ли?

Эн хотел было начать бить стены кулаками, но вспомнил, как часто и безрезультатно бил что и кого попало последнее время. От нечего делать он начал карабкаться вверх по стенкам колбы. Когда нога наконец нашлакакой-то датчик, тёплая поверхность, к которой Эн прилип, словно паук к деревенскому окну, заскрипела и стала разваливаться со спокойным, размеренным треском. Всплеск воздуха - стенка колбы рухнула вниз вместе с Эном. Металлический кусок мягко проехал по голове, пригвоздил к полу. Эн вскочил, щурясь и озираясь, точно после дневного сна.

Около экрана сидели всё те же научные сотрудники. Рядом с колбой, распавшейся ровно на две половинки, стоял лаборант.

- Открылось успешно. Что внутри? - прозвучал голос из глубины рядов.

- На осадок туалетного освежителя похоже.

- Обычный пар. Нагрелось просто, замеряйте, - уточнил полный бородатый мужчина с огромной тетрадью в руках.

- Я же говорил не прокатит, а ты мне всё расчёты-расчёты… матчасть надо лучше знать!

- Но всё получилось. Просто результат другой, - попыталась оправдаться Соня, уставившись на свои кеды.

- Херня это, а не результат! Зачем только приглашаем химичек этих?

Лаборанты всё так же не замечали Эна, и он сбежал из ангара в коридор к выходу, не дослушав их беседу. Двери удачно открылись вернувшимся с перекура охранником.

На остановке Эн замер под узким козырьком навеса, провожая взглядом каждый автобус. Он не виделся с Верой уже двенадцатый день. Последнее время всё больше приходилось бродить по улицам в поисках чего угодно, что хотя бы с малой долей вероятности могло бы помочь.

Мимо проехала легковушка: тёмные листья разбежались по омертвелой пешеходной зебре большими дикими муравьями. Наступали короткие морозные дни, которые многие стремятся прожить как можно быстрее. Эн стал всматриваться в пустое стекло для объявлений: в зыбком отражении ему чудилось, что он похудел и что щёки его осунулись.

- Петухи! - выругался поблизости знакомый женский голос.

Эн оглянулся. Соня стояла у бордюра и говорила с кем-то по мобильному. Она выглядела расстроенной, но вместе с тем возникала в её выражении лица усталая гордость. Эн обратил внимание, что в Сонином ушном тоннеле торчит простой карандаш.

Жаль. Она же крутая на самом деле, - вспомнил он об эксперименте, неудачном и для него, и, видимо, для неё.

Эн вздохнул и закусил губу. Он боялся признаться себе, насколько сильно ему не хватает привычного ласкового общения. Соня закончила говорить и убрала мобильник. Эну захотелось узнать о ней больше, побыть с ней рядом и утешить её, как он всегда утешал в неудачах Веру.

Эн подошёл к Соне. Соня смотрела прямо на него. А почему и нет? Какая разница теперь?

- Привет, - сказал он зачем-то вслух, и осторожно поцеловал её в маленькую раковину чуть заострённого уха, так что грифель карандаша коснулся его гладкой щеки.

Она спокойно стояла, ничего не почувствовав.

Глаза зелёные. Как зелёные линзы для глаз. Линзы что ли?

Вскоре, нехотя затормозив, подъехал автобус, и Эн проследовал за Соней внутрь, по пути бросив взгляд на водительское зеркало: следа от карандашного грифеля на его щеке не осталось.

Место, где жила Соня, Вера называла историческим центром. То был район узких, подчас словно необитаемых улочек. Трамвайные рельсы, вечно пустующие без трамваев, диодные вывески кальянных, ларьки с романтическими названиями, вроде «Чертог» или «Бригантина». Лощёные новостройки местами перемежались с зажатыми между ними, точно маленький мальчик в транспортной давке, чёрными избами-бараками, на чьих крыльцах вечно кто-то сидел - лупил семечки, продавал картофель или просто спал, раскинувшись морской звездой.

Соня тоже занимала квартиру в деревянном бараке. Обои в цветочек, засаленная плита, кухонная утварь возрастом старше самой Сони. Войдя, она сразу включила ноутбук и начала писать сообщения в мессенджере. Параллельно она разогревала сковородку и нарезала лук, чистила под краном кабачки. Пока Соня стояла у шипящей плиты, Эн трижды пробовал обнять её в странной надежде, что его объятия ей чудом передадутся, хотя бы их отголосок. Но всякий раз ему сразу становилось не по себе от того, что даже отголоска явно не передавалось, и он отходил подальше и просто наблюдал.

Прозвенел дверной звонок и вошёл Федя. Эн вспомнил, что это Сонин муж, который подарил ей после лекции букет из пяти хризантем.

- Ты поел? - спросила Соня у Феди.

- Нет. Тебе помочь с готовкой? - скинув пальто, Федя прямо на кухне помыл длиннопалые руки.

- Давай-ка. Можешь помидоры порезать.

В ответ Федя бодро встряхнул своей белобрысой чёлкой и поцеловал Соню в ухо, а затем вынул из её тоннеля карандаш. Соня дёрнулась от неожиданности, а Эн от удивления - настолько похожим вышел жест Феди на то, что он пытался сделать на остановке.

- Мне нравится так! Я специально! - воскликнула Соня.

- Негигиенично, - полушутя промолвил Федя и, садясь за стол, добавил:

- Мою поэму забраковали на чтениях из-за словосочетания «кабаний суп». Я отказался менять.

- Главное, чтобы с работы не выгнали, - загремела тарелками Соня, - хрен с этими чтениями, найдёшь другие, всё равно туда мало кто ходит.

- Мне тоже запретили дополнительные эксперименты, - продолжила она, - потому что они якобы затратные, а пользы не приносят.

- Деньги как причину хотя бы можно понять. А эти просто придрались, дескать сочетание «кабаний суп» - поощрение убийства диких животных. Их сообщество, видите ли, против этого.

Соня захохотала. Федя закончил с помидорами и опустил доску в глубокое блюдце, ножом помогая розоватым кусочкам сползти на дно.

- Так и вижу тебя с охотничьим ружьём!

- Вот-вот. Ханжам, какие они штандарты правильности не носят, абсолютно всё равно, что ты на самом деле думаешь. Вся суть - ставить тебя в угол из-за неправильно завязанного банта.

- А чего ты мне лекцию читаешь? - рассмеялась Соня, - Ты же не у себя на уроке литры. Возьми-ка и найди лучше другой клуб.

- Везде есть что-то такое. Дескать, не кабаны, так славные победы.

Кабачки с помидорами перекочевали из кастрюли на тарелку. Федя и Соня начали есть сразу из двух мисок, чуть ли не по-мушкетёрски фехтуя вилками.

- Хлеба нет? - спросила Соня.

- Хлеба завтра куплю. У меня правда триста рублей осталось, но на хлеб…

- На этой неделе выплатят?

- Должны.

Эн, стоявший у окна, захотел уйти, но окно было закрыто. Выпрыгнуть он всё же побаивался, хотя знал, что едва ли прыжок его покалечит.

Вскоре Федя накинул пальто и вышел выкинуть чёрный пакет, наполненный овощными обрезками и прочим мусором. Эн проследовал за ним, от стыда и волнения смуглый больше обычного.

Я им не нужен. Они никогда обо мне не узнают. А всё равно так стрёмно! оказываешься шпионом! Но что я ещё могу? Вот он уже есть вместо меня. Простите, всё занято.

Федя без труда отворил скрипучую дверь подъезда и шёл по двору, не торопясь, его худое тело двигалось вразвалку. Казалось, что может быть скучнее, чем нести чёрный мусорный пакет до одинокого бачка возле дерева? Но Федя словно наслаждался этим рутинным, нехитрым делом. Эн вспомнил, с какой точностью Федя повторил его жест с Сониным карандашом в ухе, и решил, что Федя чем-то похож на него, но при этом есть в нём что-то, что образует между ним и Эном огромную пропасть.

Он просто человек, а я не совсем.

Федя выкинул мешок и вернулся к Соне. Кутаясь на ветру в свой плащ, Эн думал о том, что вдвоём всем гораздо лучше, чем по одиночке, и мысль эта казалась ему очень свежей, словно никто до него с ней не сталкивался настолько всерьёз.

Хочу быть человеком.

- И я скучал. Правда скукой это назвать смешно.

- Что ты начал рассказывать?

- Я знаю, как тебе выбраться.

- То есть, ты уже на меня не злишься?

- Я не злился.

- Злился.

-Но ты же понимаешь почему? Я всего лишь твоя…

- Это не так! - голос Веры прозвучал воинственно.

- А как? Меня же ты придумала.

- Неправда. Для меня ты настоящий. Что другие говорят, мне неважно. Давай ты больше не будешь меня обвинять в том, в чём я точно не виновата? Ок?

- Ладно. Прости.

- Я-то не обижалась, пожалуй. И как мне по-твоему выбраться? Только не предлагай снова отрывать решётки и кусать санитаров.

- Нет. Тебе надо просто сказать им, что ты больше меня не видишь. Что ты поняла, что я был фантазией.

- Уверен? Мне не хочется врать такое дурацкое…

- Это должно сработать! Они из-за этого тебя держат.

- И что сделаем, когда выпустят?

- Уедем вдвоём. Как мы и хотели. Или ты хочешь остаться с бабушкой?

- Ни в коем случае. Я сниму все деньги с её карт, и мы свалим в засушливые районы… Я знаю пин-коды. Это всё равно папины деньги. Он оставил их и ей, и мне, а она меня предала.

- Прости меня.

- Я скажу им, не переживай, только не смей больше на меня орать!

- Никогда! А ты не требуй от меня невыполнимого!

- Извини. Может, я была под чем-то их этим… Не знаю… я тоже жалею о том разговоре.

- Забудем.

Вера снисходительно кивнула, на пару секунд замолчала, а потом улыбнулась и сказала:

- Ты чего сидишь? Койка расстеленная, в самом деле, я сплю на ней, а ты с улицы… Снимай штаны.

Вера откинула голову на желтоватую подушку, прислонённую к стене, и вытянула голые ноги - как всегда стройные и бледные, теперь ещё и чуть обросшие, нежно ёжистые.

- Майку тоже снимай. Иначе не пущу.

Я дурак, подумал Эн, стягивая брюки. Вера молчала, только дёргала голыми пятками в такт ей одной слышному ритму.

Они легли лицом к лицу. Краем уха Эн услышал, как храпит за стеной в соседней палате сорокалетняя секретарша, пытавшаяся убить себя после развода с мужем-начальником.

Нет, правильно, я искал выход, я расстроился, но вся эта история с Соней, вся эта глупая обида. Не Вера же виновата. Никто не виноват. Я что-нибудь ещё придумаю.

Верины глаза, то открытые, то закрытые, были, казалось, максимально близко. Простынь съехала - он упёрся локтями в твёрдый матрас, чтобы не прижать ненароком её волосы, отросшие теперь ещё больше. Как это иногда бывало, в последний момент наступало мимолётное чувство непонятливости и неловкости, которое могло всё испортить. Но уже миг спустя сжимало напёрстком, и чем дальше, тем больше разрушалось время, и чем дальше, тем больше Эн думал о том, что он дурак, хотя уже не чувствовал никакой вины - просто отвлекал себя опорожнёнными мыслями - заточение в экспериментальном яйце и наблюдение за Соней, Наталья Аркадьевна подписывает пропуск Веры на свободу, и наконец просто Вера, сейчас, перед ним. Он по привычке прервался чуть раньше и подумал, что незачем, что вероятно совсем не опасен в плане беременности, а только всё испачкал. А после Вера снова сжала его, но по-другому, и он как будто закопался в ней уже действительно глубоко, как будто наконец они встретились в нужном месте, и ненадолго к нему вернулось даже былое спокойствие.

Но только ненадолго. Выйдет она, уедем. Что дальше? Невозможно жить всё таким же придатком, невидимым и бесполезным, - размышлял он теперь каждый раз, после того, как Вера засыпала рядом.

Эн посетил ещё несколько открытых лекций, в том числе и Сониных. В светлом зале-амфитеатре модного «Музея науки», расположенного на территории бывшего завода, Соня рассказывала о недавно обнаруженных химических элементах, достижениях в синтезе почвы и воды. Рассказывая, она всё так же временами грызла карандаш и засовывала его в ушной тоннель. Эн далеко не всё понимал, но Соню ему нравилось слушать больше других лекторов. Часто он ловил себя на нелепом желании спросить её, не против ли она с Федей сходить в кино вместе с ним и с Верой, или просто посидеть, поболтать в какой-нибудь пивнушке.

Слушатели у Сони были каждый раз разные. Эна это удивляло, он никак не мог сообразить, почему лекцию о кристаллах предпочитают женщины постарше, а семинар «Уран среди нас» посещают в основном молодые парни. Когда темой стала «Неорганическая органика», прибыли и вовсе школьники - класс седьмой или шестой, с рюкзаками, звенящими планшетами в руках, они вваливались в аудиторию шумливыми косяками. Соня в тот раз почти не грызла карандаш, а вместо клетчатой рубашки надела синюю водолазку с воротом. Перед началом лекции даже ставили музыку известного глухого композитора. Эн понятия не имел, откуда знает, чья звучит музыка, зато позднее он догадался, почему Соня так хлопотала перед школьниками. Из разговоров он понял, что пришедшим классом руководил Федя.

Лекция вышла длинной, ребята много спрашивали не по делу. Эн заметил, что в целом школьники понимают так же мало, как и он. Тогда ему пришла мысль поучиться, пусть и в школе. В конце концов, все люди учатся, и раз я хочу быть человеком… - рассуждал он, надеясь почерпнуть из школьных уроков что-то полезное. В задумчивости Эн не заметил, как после лекции Соня подошла к Феде и сказала тихо:

- Последнее время мне кажется, на моих лекциях есть кто-то посторонний.

- Кто?

- Не знаю, - развела руками Соня, - это какое-то странное чувство, типа следят тайком.

- Привидение? Ты же учёный, - недоумённо усмехнулся Федя.

- Не говори-ка. Надо наверное больше спать. А то с этими работами…

- Ага. Мне вот сейчас обратно детей вести, - сочувственно ответил Федя и поцеловал на прощание Соню в щёку.

Эн проследил, куда Федя увёл свой класс после Сониного выступления. Школа оказалась недалеко, через пару кварталов. На двери старого, но свежевыкрашенного белого здания висела табличка: «Лицей № 42».

Когда Эн впервые собрался на физику, которая казалась ему самым полезным предметом в его ситуации, оконную решётку палаты пачкал первый мокрый снег, и было ещё темно.

- Ты куда? - Вера заворочалась на кровати, простынь пошла морщинами.

- В школу, - ответил Эн, зашнуровывая ботинки, - попробую попасть на урок.

Вера фыркнула.

- Это довольно скучно. Я бы поняла ещё, пожалуй, если бы ты в театры бегал или на концерты.

- Театры мнене помогут. Тут и так живёшь как в театре. Только, выходит, зрителем на сцене.

- А уроки, считаешь, помогут? - она скорчила гримасу и перевернула тяжёлую подушку, добавив:

- Возвращайся поскорее.

Последнее время Вера ворчала. И Эн понимал, отчего. Его план освобождения пока не дал результатов, кроме небольшого послабления - Вере, пусть и без интернета, вернули смартфон, и теперь она постоянно играла. Врачи относились к её новому поведению с недоверием, улучшение отметили, но поставили тяжёлую депрессию, гулять одной во дворе не разрешили и лечение предписали продолжить, правда в более щадящей форме.

Эн попал внутрь здания школы вслед за рябым, толстоватым парнем в обтягивающей шапке с надписью «Хэлс». Табличку с расписанием Эн отыскал не сразу, пришлось побродить, прислушиваясь к беготне и размеренному цоканью каблуков по длинным коридорам. Вера оказалась отчасти права - первый урок физики клонил Эна в сон. Ему запомнилась формула, выведенная на мокрой квадратной доске огрызком красного мела:

R = U:I.

Сопротивление. Нельзя просто ждать, пока её признают здоровой! нельзя просто слушать умные речи! Нужно придумать, пробовать…

Ко второму уроку в кабинет пришли старшеклассники. Многие из них носили пирсинг и украшения, как из «разграбленного», существовавшего, судя по всему, лишь в разрушенной аминазином Вериной фантазии, магазина Эна. Сам Эн устроился на подоконнике, справа от учительского стола, рядом с до наглости высоким и ветвистым фикусом. За самой близкой к Эну партой сидело двое, по виду чуть старше своих лет. Из навязчивых обращений учительницы по поводу дежурства, Эн узнал их имена. Челкастого, в чёрном свитере и с уже проклёвывающейся неровной щетиной, звали Виктор, а накачанного парня в очках, который время от времени помешивал коричневую смесь в пластиковом стаканчике - Миша.

По классу медленно летали едва заметные в тусклом свете люстр крошечные пылинки. Эн ждал, что учительница снова будет рассказывать. Но вместо этого она заполняла от руки журнал и документы, по очереди подзывала учеников и полушёпотом обсуждала с ними домашнее задание.

В какой-то момент Эн то ли задремал, то ли слишком увлёкся догадками о жизни учеников, то ли произошло что-то ещё, но пространство класса плавно исчезло, а вместо него возникла голубая комната - палата Веры. Там стояло только два мягких кресла в противоположных углах. На одном сидела Вера в домашнем халате. На другом - рыжая Соня в своей вечной клетчатой рубашке. Обе девушки смотрели на него. Эн понял, что ему надо выбрать из них одну свою спутницу и выбрал уже мысленно Веру, повернулся к ней, но захотел оглянуться последний раз - почему-то он был уверен, что последний - на Соню. И тут же осознал, что если обернётся, то Веру потеряет. Эн встал и направился к Вере. Шаги давались с усилием, как в болотной тине, комната еле заметно удлинялась, откуда-то слышался тяжёлый звон. Вера продолжала сидеть неподвижно, смотрела прямо, не мигая. Стало страшно. Эн сделал ещё два шага вперёд и закрыл глаза, продолжил двигаться в слепую, туда, где Вера должна была сидеть.

Когда открыл, комната исчезла, а себя он обнаружил снова в школе, машинально идущим к выходу из класса вслед за Мишей и Виктором.

- Ливаем с физры? - спросил Миша, убирая пластиковый стакан с коричневой смесью в рюкзак.

- Угусь, - кивнул Виктор.

Мальчики спустились в раздевалку, где взяли полиэстровые куртки и повязали себе на шеи колючие шарфы. Эн следовал за ними, он ещё как будто не оправился от навалившегося видения. Ему нравилось просто следовать.

Во дворе под ноги всюду попадалась коричневая слякотная грязь. Миша и Виктор вышли за ограду лицея и вскоре привели Эна на рынок, который находился на той же улице. Несмотря на холод и неуютную сырость, люди торговали не только в павильонах, но и в открытых палатках. Базар был довольно безлюден, но всё равно походил на лагерь ополченцев, в котором только что узнали о наступающей армии врага - продавцы умудрялись о чём-то переругиваться через заваленные одеждой прилавки, а покупатели толкаться, обходя вязкие снежные лужи.

Виктор остановился у засаленного ларька с надписью «Табак», сунул в тёмное окошко пятисотенную купюру и сразу же получил в ответ три круглых алюминиевых коробочки.

- Всё норм? - спросил Миша, стоявший спиной к Виктору, словно прикрывая приятеля от каких-нибудь снайперов. Виктор кивнул.

Десятиклассники быстрым шагом отошли в пустынную арку. Виктор сел на перевёрнутые овощные ящики и достал из купленной в ларьке коробочки два крошечных пакетика. Он закинул оба пакетика под язык, а коробочку передал Мише. Миша поступил точно так же и вернул коробочку Виктору. С минуту оба молча наблюдали друг за другом. Белёсые Мишины веки как будто чуть дрогнули и опустились.

Да это же обычный снюс! табак жевательный! - чуть не рассмеялся Эн. Вера пробовала тоже в школе. Это даже не насвай, а они ведут себя, как чего запрещённое купили.

- Что ты хотел мне показать? - спросил Миша у Виктора, вглядываясь в серый потолок арки.

- Есть варик, что Саныч скажет про «Воронов» не только родителям.

- Обжшник? - спросил Миша, и арка откликнулась ему тихим эхом.

- Ну не литрук же! - Виктор вынул пакетики изо рта и положил в одноразовый носовой платок, который свернул и спрятал в карман куртки, - что «Вороны» на выступлениях матюкаются, не его дело. Что я на них хожу, тем более.

- Он не только тебя спалил через инет, уймись, ничего нам не будет. Мои так вообще знают, что я ходил на концерт «Воронов».

- При чём тут все остальные? Если эти сволочи всех галстуки носить заставят, тебе тоже норм будет? Везде уже форму для старших ввели, только у нас нет пока. Саныч наш - мент в отставке, а значит «Вороны» могут в нашем районе больше не сыграть.

- Да ладно гнать, - Миша сплюнул пакетик с табаком в сугроб.

- Я тебе говорю. Я слышал, с ними так уже было в северном районе. Забанили выступления по жалобе школ.

- И что предлагаешь?

Виктор задумчиво топтался на месте.

- Не знаю, - наконец вымолвил он, - Смотри, что как назло я раздобыл…

Виктор со второго раза расстегнул заевшую поначалу молнию на куртке и показал Мише содержимое внутреннего кармана. Эн подошёл чуть ближе и пригляделся. Там Виктор прятал четырёхствольный уродливый пистолет.

- Ты придурок? Ты где «Осу» достал?

- Отчим ей не пользуется давно, она у него пылилась в сейфе…

- Выкинь эту херню! - лицо Миши, до этого красное от мороза, вдруг побелело.

- А что, ты стуканёшь что ли?

- Нет… Но я советую тебе её вернуть. Влетит уже по-серьёзке, когда хватятся.

Увидев Мишино волнение, Виктор нехотя застегнул куртку. Всегдашний арочный ветер жалобно заскулил.

- Да чего, я прикалываюсь. Не буду ничего с ней делать. Хотя очень бы хотелось Саныча припугнуть. Но я знаю, что меня самого потом так припугнут… ты просто смотри в чём дело… надо им как-то показать, что они не должны «Воронов» закрывать.

- Я согласен. Только стволы - это их приёмчики как раз.

- Да я не…

- Может петицию замутить? - нервно перебил Миша.

- Кто читать будет наши петиции?

- Нужно просто не обращать внимания на их запреты.

- А потом они наденут на нас ошейники, да?

- С чего это? Они просто тупые, им надо как-то выслуживаться, - заключил после паузы Миша.

- Будем ещё? - Виктору явно не хотелось расходиться, он то и дело теребил шарф, как если бы чего-то ждал.

- Я лучше уже дома, - покачал головой Миша, - холодно тут. Отсыпешь?

Виктор дал Мише два пакетика из коробочки. Когда они пожали друг другу руки, Миша обратился к Виктору с неожиданной серьёзностью:

- Не вздумай никого «припугнуть»! Тогда отменят не концерт, а тебя.

- Обещаю, не буду, но на всякий от гопоты же штука полезная.

Мальчикам было в разные стороны.

- Нужно всё-таки сопротивляться как-то этой дичи! - крикнул на прощание Мише Виктор.

При этих словах перед глазами Эна всплыла формула сопротивления, начерченная на доске.

Он покинул арку не сразу, с минуту стоял там, словно вросший в покатую цементную стену. Когда он вышел обратно на рынок, Виктор и Миша уже исчезли из виду. Эн заметался меж ларьков и прилавков, размазывая ботинками тающий снег, пытаясь вспомнить, где выход и есть ли вовсе какой выход из этого леса недовольных людей и неприглядных строений. Торговцы и покупатели оглушали криками, козлобородый мужичок у мясного павильона жаловался, что его обокрали, продавщица квашеной капусты пролила рассол на ребёнка, угощая маму с коляской. Всё увиденное и пережитое мешалось в голове Эна в ядрёный отвар, из которого уже было трудно выхватить что-то одно. Его беспокоил он сам, застрявший безмолвным наблюдателем, и неожиданно взволновал услышанный только что, чуждый на первый взгляд, разговор.

Не зря кругом болтают об одиночках! о стреляющих в учителей школьниках! Наверняка же этот в итоге не просто «приколется». А другой и не отговорит стрелять, и снова будут обсуждать, мусолить, всё бестолково. Как бы через Веру предупредить, что у мальчика пистолет?

Выход из рынка перегородил трактор с жёлтым ковшом, согнутым сзади точно огромный локоть. Трактор двигался в сторону улицы, и, видимо, водитель не рассчитал высоту своей машины - ковш задел и порвал навесной кабель линии электропередач, протянутый над проезжей частью. Одна часть кабеля упала на бочонок с песком неподалёку от Эна. Конец повис низко над землёй, продолжая искриться.

Эн ринулся к бочонку. Электричество! Может оно?

Зачем-то задержав дыхание, он закрыл глаза и коснулся обеими руками ещё не погасшего конца провода. По телу прошла странная щекотка, но боли или разряда не ощущалось.

Водитель трактора вышел из кабины, стал озабоченно озираться. Эн стоял посреди загалдевшего ещё больше рынка. Он смотрел на разогретый напряжением металлический бочонок, на огонь, который встречался со снегом и шипел злорадно, как будто втайне был уверен, что никогда не потухнет. В памяти замелькали Миша с Виктором.

Тоже мне, борцы за правду. Их слышат, видят… их любят! а они за стволы! Хотя меня тоже любит Вера

Вокруг было много то ли пара, то ли дыма. Эн убрал ладони от кабеля. Он понял, что с ним что-то случилось, но при этом не был уверен, что электричество сыграло роль в этой перемене.

• любит ли? сентябрь школа сопротивление

Размещено на Allbest.ru