Формирование экзистенциальных взглядов Гайто Газданова (на материале "константинопольской" прозы)
Комплексный анализ текстов Гайто Газданова, воссоздающих картины жизни русской эмиграции в Константинополе. Обнаружение той неустранимой "червоточины" бытия, которая, с точки зрения Газданова, обусловливает неизбывный трагизм человеческой жизни.
Рубрика | Литература |
Вид | статья |
Язык | русский |
Дата добавления | 30.03.2019 |
Размер файла | 31,0 K |
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Размещено на http://www.allbest.ru/
Московский государственный университет
Формирование экзистенциальных взглядов Гайто Газданова (на материале "константинопольской" прозы)
Романова Ксения Сергеевна
аспирант
Первые воспоминания Гайто Газданова об эмигрантской жизни связаны с Турцией. В 1919 году в составе Добровольческой армии он эвакуировался из Крыма на турецкий полуостров Галлиполи, где около полугода провел в военном лагере под предводительством генерала А.П. Кутепова. Об этих полных голода и отчаянья днях рассказывается в его «Повести о трех неудачах» (1927):
«Тяжелое, братья, солнце над Дарданеллами. Вот я сплю и вижу во сне Галлиполи, плевки белой пены на гальку и длинный черно-желтый берег. Там, в этой голой стране, где голодают оборванные дикари, где пашут на ослах и коровах, где грязь - вязкая, как оскорбления, и тягучая, как передовые статьи газет, - мы жили лагерем побежденных солдат. Мы были побеждены: революцией и жизнью.
С берега мы глядели на величественные контуры трансатлантических пароходов, везущих разбогатевших буржуа из Стамбула в Европу и дальше в Нью-Йорк. Мы бросались в море, но вода не принимала нас. Мы голодали. Однажды я проглотил кусок терпкой галлиполийской глины: и вот до сих пор этот комок, прорастающий в моем сердце, давит на меня грузом желтого отчаяния голода и тяжелой памятью о земле, где я должен жить» [1, С. 512, 513]
Из Галлиполи писатель переезжает в Константинополь - хронологически первый центр русской литературной и художественной эмиграции. Именно здесь Газданов напишет свой первый рассказ - «Гостиница грядущего» (1922). А картины константинопольской жизни будут воссозданы им в «Слабом сердце» (1927) и фрагменте повести «История одного путешествия» (1934).
«Константинопольская» проза Газданова описывает пограничную ситуацию, в которой с особой остротой звучат экзистенциальные вопросы: о цели человеческого существования, границах индивидуального «я», соотношении природного и культурного начал в человеке, возможности нахождения точки опоры в ситуации тотального отчуждения. Как подчеркивает С.А. Кибальник: «Существенную, еще не оцененную по достоинству роль» в формировании газдановской «философии жизни как выживания и сопротивления» «сыграли русские философы» <…> например, с идеями Льва Шестова экзистенциальное мышление Газданова связано весьма тесно и многообразно» [3, С. 14]. Писатель, развивая философские идеи Л. Шестова, анализирует условия, при которых «…твердая почва <…> уходит из-под ног человека, и <…> после того человек <…> продолжает жить без почвы» [9, С. 26].
Отмечая сходство прозы Газданова и М. Пруста, Н. Оцуп утверждает, что «у молодого русского писателя главное место действия - не тот или иной город, не та или иная комната, а душа автора, память его» [6, С. 232] Как известно, именно внутренняя жизнь, по Газданову, придает ценность человеческому существованию.
В «Истории одного путешествия» Константинополь изображается сквозь призму сознания главного героя. При этом образ города в его воображении претерпевает метаморфозы, всплывает в его памяти, создающей новую картину реальности. В отрывке, посвященном воспоминаниям Володи о константинопольских днях, смысловой акцент делается именно на его чувствах и переживаниях, которые были спровоцированы внешними событиями. Сам герой, по-газдановски склонный к рефлексии и самоанализу, чрезвычайно чуток к своим сенсорным реакциям и психологическим состояниям: «И особенно хотелось остановить и записать, покуда это не исчезло, множество незначительных вещей, воспоминаний, запахов, впечатлений, вызванных из глубокого небытия этим мерным движением парохода и глуховатым звуком волн, бежавших вдоль его крутого борта» [1, С. 166]
Особенно интенсивные эмоциональные переживания Володи связаны с его реакцией на женскую красоту, которая воспринимается им как слепок с красоты божественной и потому заключает в себе магнетически влекущую его тайну. Так, увиденная им в Константинополе актриса заставляет его вспомнить «блистательную» русскую красавицу Дину, в мнемонической зарисовке которой проступают черты Вечной Женственности: «Она проходила по прозрачно-хрустящей аллее кисловодского парка, в белом платье, в белых туфлях; воздушный тюль, как легкие крылья, медленно летел над ее плечами» [1, С. 176]
Однако в абсурдном, дисгармоничном мире красота, воплощающая идею божественной чистоты и гармонии, обречена на гибель. В сознании героя границы между Диной и героиней, спровоцировавшей воспоминание о первой, зыбки: один образ перетекает в другой. Судьба русской актрисы в Константинополе, где она оказалась в ситуации крайней нужды и потому была вынуждена продавать себя, по принципу психологического переноса является для Володи судьбой и Дины.
На уровне философско-символическом печальная участь русской женщины в условиях социально-исторической катастрофы - это удел прекрасного, подвергающегося уничтожению в мире абсурда. Как известно, катастрофизм мировоззрения Газданова связан, прежде всего, с непримиримым конфликтом между идеалом и жизнью, трагическим разладом между реальностью и теми высокими требованиями, которые предъявляет к ней неординарная, творческая и тонкая натура.
Об удручающем положении константинопольской незнакомки Володя узнает из ненароком подслушанного им разговора между ней и ее преследующим недвусмысленную цель спутником. Разочарование героини в существующем миропорядке концентрируется в памяти Володи в брошенной ею фразе «Au diable!» (К черту!). Этот фрагмент воспоминания провоцирует в нем экзистенциальный протест, энергетику которого вбирает в себя образ воображаемой им воздушной бури, якобы разразившейся на фоне разворачивающегося диалога.
Первоначально отказ другого человека от когда-то лелеемых им идеалов вызывает у газдановского героя однозначное неприятие и отторжение: ему «захотелось тогда пойти за ней и сказать ей много ненужных слов, - все о том, что она посылала к черту, что он так любил, и измена чему вызывала у него долгое и томительное ощущение, состоявшее из грусти и чувственности» [1, С. 177]. Однако в процессе его непрекращающейся рефлексии над «жизненным материалом» он приходит к выводу, что несовершенство мира оправдывает утрату личностью идеальных устремлений и что по сути «всякая гармония есть ложь и обман» [1, С. 178].
В «константинопольском» фрагменте повести отрицается возможность построения счастья, укорененного во внешнем бытии, а также его зависимость от той или иной комбинации жизненных обстоятельств. Ощущение счастья крайне субъективно и складывается из отдельных душевных переживаний, сиюминутных прозрений, острота и интенсивность которых зависят от индивидуальной степени восприимчивости к красоте.
Анализируя заурядное обывательское сознание, газдановский герой фиксирует его аморфность, профанную податливость событийному давлению жизни. Действительность воспринимается обывателем в сугубо бытовом, утилитарном ракурсе, при полном игнорировании им ее бытийного среза. Красноречив пример жизненного пути встреченного Володей в Константинополе русского эмигранта: «Все его время было занято финансовыми делами, биржевыми спекуляциями, покупками, продажами, деловыми путешествиями; мельком и случайно было несколько женщин, которых он даже плохо помнил» [1, С. 173]. В силу своей душевной закостенелости, константинопольский старик лишен дара эстетического восприятия, которое, по мнению Газданова, является основной формой противостояния мировому абсурду и едва ли не единственным оправданием экзистенции: «Он не чувствовал <…> ни облаков, ни моря, ни звучности прекрасного слова «пролив», все это было на ходу, этот человек точно быстро ехал мимо своей собственной жизни» [1, С. 174].
Таким образом, если следовать авторской логике, способность ощущать полноту бытия является привилегией утонченных натур, созерцателей, у которых неудовлетворенность социальным статусом и одиночество во внешнем мире компенсируются яркой и насыщенной жизнью души.
Рассказ «Слабое сердце» (1927) отображает опыт пребывания писателя в среде русской эмиграции в Константинополе. В его экспозиции изображается не лишенный живописности панорамный константинопольский пейзаж: «С европейских высот мы видели убогую яму Касим-Паши - рухнувшее величие могущественной тысячелетней империи. Мы падали в узкие переулки Стамбула, где маленькие ослы не вымирающей древней породы возили на своих спинах связки дров и высокие корзины с провизией. Женщины с закрытыми лицами несли узкогорлые кувшины - это напоминало нам картинки из Библии» [1, С. 530].
Очарованный поначалу ориентальной экзотикой, газдановский повествователь захвачен эстетическим обаянием города. Однако вскоре фокус его внимания смещается: от панорамного «сверкающего вида Босфора и прохладных ночей над мечетями» [1, С. 530] в сторону подаваемых крупным планом ситуаций бытовых лишений и психологических драм русского эмигранта, которые подводят повествователя к экзистенциальным обобщениям о сути человеческого существования в целом.
Разворачивающееся в рассказе действие служит материальной основой для формирования катастрофичного мироощущения автобиографического героя Газданова. При общении со своими случайными спутниками - такими же русскими эмигрантами - он занимает позицию стороннего наблюдателя, исследующего изъяны человеческой природы.
Описываемая ситуация крайней нищеты и неуверенности в завтрашнем дне, в которой оказались русские в Константинополе, - это та пограничная ситуация, в которой на первый план для человека выходит вопрос о его физическом выживании. В таких условиях, которые станут позднее, кстати, главным материалом для исследования в советской лагерной прозе, существуют две возможные модели психологического поведения личности: это или отказ от морально-этических норм и, как следствие, деградация до животного уровня, или, напротив, надежда на сохранение личностного «я», попытки сопротивления инстинктам выживания (пусть и недолгие) - с опорой на внутренние духовные ресурсы человека (в данном случае не религиозные, а обретенные этическими и эстетическими сверхусилиями конкретного человека).
В «Слабом сердце» интрига выстраивается вокруг судьбы подруги юности одного из эмигрантов - художника Сверчкова. Из его рассказа возникает «светлый и чистый образ Нади» [1, С. 535], служившей сестрой милосердия на фронтах Гражданской войны. Однако теперь, находясь в Константинополе, она, как и многие русские женщины, в силу безвыходности вынуждена продавать свое тело. Несмотря на трагичность ее положения, Сверчков предлагает своим спутникам воспользоваться ее услугами.
Рассказ констатирует, что в условиях материальной нужды человек оказывается заложником инстинкта. Мораль и этика воспринимаются героями как некие абстракции - для них это понятия, полностью утратившие свою актуальность. Поэтому предложение Сверчкова вызывает у них живой отклик.
Газдановский «наблюдатель» болезненно воспринимает факт нравственной деградации его спутников, которая, в свою очередь, ведет к ухудшению общего состояния мира, к умножению страдания в нем. Константинополь отождествляется в рассказе с «юдолью скорби» [1, С. 536], а судьбы русских женщин вызывают у повествователя ассоциации с судьбами библейских блудниц - Марии Египетской и Марии Магдалины. В обращении к христианским образам при философском осмыслении духовного несовершенства человека и греховности мира проявляется связь прозы Газданова с русской литературной традицией. Несмотря на типологическое сходство произведений Газданова с литературой западного экзистенциализма, его мировоззрение в значительной степени определяется философскими исканиями русских писателей и, как был отмечено выше, идеями религиозного экзистенциализма Л. Шестова.
Как и в творчестве Ф.М. Достоевского, в «Слабом сердце» звучит идея преодоления зла с помощью обожествляемой силы страдания: «у каждой продавшейся русской на ресницах слеза Богоматери» [1, С. 535]. В самом эпиграфе к рассказу использована цитата из Евангелия от Матфея: «Воззрите на птицы небесные». Напомним, что этой фразой Христос призывал людей осознать иллюзорность материальных дел и заботиться о душе. Однако газдановский рассказ противопоставляет библейской истине жесткую реальность, отражая сопутствующее материальной неустроенности русских эмигрантов моральное разложение в их среде.
Как известно, Газданов не исповедовал никакой религии и был агностиком, но при этом главным вектором своей жизни считал субъективно ощущаемую им веру в Творца. Вероятно, это ощущение было вложено им в уста одного из главных героев «Повести о трех неудачах»: «Моя родина - дорога к Богу» [1, С. 514]. Сочувствуя христианским моральным идеалам, писатель тем не менее скептически относился к идее их универсальности, а потому вновь и вновь подвергал традиционные библейские образы и сюжеты переосмыслению, используя такие обстоятельства «места и времени», в которых сама реальность стремилась расшатать христианскую этику.
Название рассказа проясняется его кульминационной сценой, в которой боль унижения становится причиной угрызений совести не только у героини, но и у ее обидчика:
«Первой проснулась Надя. Она поднялась, села на кровати и закрыла лицо руками.
- Сволочи, - злобно сказала она. - Женщины вам не жаль! <…>
И тогда Сверчков, этот старый негодяй и бездельник, заплакал. Его живот вздрагивал и трясся от рыданий» [1, С. 536]. Поступок Сверчкова, таким образом, является следствием не душевной черствости, а слабоволия, делающего его неспособным преодолеть зов инстинкта. Но именно такая «слабость сердца», по Газданову, и обусловливает трагическую хрупкость надежды на способность сохранить «человеческое» в нечеловеческих условиях, сугубую проблематичность экзистенции.
В том, как Газдановым изображается унижение продающей себя женщины, также отчетливо проявляется его преемственность по отношению к гуманистической традиции русской литературы. Поруганная женщина открыто уподобляется в тексте растению, которому обломали листья:
- Ободрал фикус и плачет, - презрительно сказал один из кадетов.
- Небось теперь листья синдетиконом не приклеишь» [1, С. 536, 537].
В «Слабом сердце» нет ничего общего с натуралистическими описаниями подобных сцен в экзистенциальной прозе Ж.П. Сартра. Вспомним, например, как пристрастно, на грани допустимого, обрисован в новелле «Герострат» образ проститутки, который будто концентрирует в себе уродство мира, к которому герой Сартра испытывает болезненное отвращение. Выписывая отталкивающие физиологически подробности, французский писатель укрупняет их, будто его ненависть к мировому абсурду доставляет ему мазохистское удовольствие: «… ночью, вздрогнув, я вдруг проснулся; я вновь увидел ее лицо, глаза, какими они стали, когда я достал револьвер, и ее жирный, подпрыгивающий при каждом шаге живот. «Какой же я дурак», - сказал я себе. Я горько раскаивался: мне надо было выстрелить, сделать из этого живота решето» [7, С. 72]
В отличие от французских экзистенциалистов Газданову не свойственна абсолютизация распада, и, следовательно, смакование антиэстетического. Ужас действительности в его прозе преодолевается через мечту об идеале: формой бытования прекрасного оказывается мир воображения.
Кульминационный эпизод «Слабого сердца» отображает авторскую идею об эгоистической природе чувственного влечения, вероятно, почерпнутую Газдановым у А. Шопенгауэра. Человеком, считал философ, управляет воля к жизни, действующая через неосознанные порывы и стремления, которые в своей основе всегда эгоистичны. В «Метафизике половой любви» Шопенгауэр утверждает, что романтические чувства, возникающие на базе чувственного влечения, эгоистичны и иллюзорны, так как обусловлены действием воли к жизни.
«Слабое сердце» «разоблачает» романтические чувства Сверчкова, который, оказавшись за пределом зоны материального и психологического комфорта, попросту использует прежде восхищавшую его женщину. Только теперь, в условиях константинопольской нищеты, его желание лишается романтического ореола и обнаруживает свою низменную суть - стремление к удовлетворению себя за счет другого.
Теме эфемерности страсти Газданов, как известно, посвятил весь свой дебютный роман. В «Вечере у Клэр» форму чувственного влечения принимает подсознательное стремление героя к идеалу. Но разочарование, наступающее у него после близости с возлюбленной, отражает одну из главных идей газдановского творчества - идею невозможности обрести идеал во внешнем мире, в мире истории. Отсюда горький вывод о несбыточности мечты о личном счастье. Энергия чувственного влечения может быть созидательной лишь в том случае, если питает веру в прекрасный «сон о Клэр». Когда же эта энергия получает реализацию, то становится инструментом эгоистической силы, которой Шопенгауэр дал определение «воли к жизни».
Таким образом, наблюдения Газданова за тяжелым бытом русской эмиграции в Константинополе стали важнейшим импульсом для формирования его экзистенциальных взглядов. Суровая константинопольская действительность помогла Газданову обнаружить ту неустранимую «червоточину» бытия, которая, с его точки зрения, обусловливает неизбывный трагизм человеческой жизни. Первый центр русской эмиграции в «Истории одного путешествия» и «Слабом сердце» предстает как «калейдоскоп», в котором «сгорают все самые лучшие чувства» [4, С. 14]. На уровне художественного иносказания газдановский Константинополь воспринимается как метафора человеческой жизни, лишенной духовно-нравственной опоры.
Библиография
газданов картина эмиграция
1. Газданов Г. Собрание сочинений в пяти томах. М.: Эллис Лак, 2009. Т. 1. 880 c.
2. Кабалоти С.М. Поэтика прозы Гайто Газданова 20-30-х годов. СПб.: Петерб. писатель, 1998. 332 c.
3. Кибальник С.А. Гайто Газданов и экзистенциальная традиция в русской литературе. СПб.: Петрополис, 2011. 410 c.
4. Никольский Н.Н. Калейдоскоп. // Жизнь и искусство. №1. Константинополь,1921. C. 14.
5. Орлова О.М. Газданов. М.: Молодая гвардия, 2003. 276 c.
6. Оцуп Н.А. Гайто Газданов. Вечер у Клэр. // Числа. № 1. Париж, 1930. C. 232-233.
7. Сартр Ж.П. Герострат: пер. с фр. Д. Гамкрелидзе и Л. Григорьяна. М.: Республика, 1992. 222 c.
8. Чагин А.В. Пути и лица: о русской литературе XX века. Москва: ИМЛИ РАН, 2008.593 c.
9. Шестов Л.И. Собрание сочинений. СПб.: Шиповник, 1911. Т. 4. 294 c.
10. Шопенгауэр А. Метафизика половой любви. СПб.: Азбука-Аттикус, 2016. 224 c.
11. Varet G. L'ontologie de Sartre. Paris: Presses univ. de France, 1948. 193 c.
Размещено на Allbest.ru
Подобные документы
Изучение литературы русского зарубежья. Поэтика воспоминаний в прозе Г. Газданова. Анализ его художественного мира. Онейросфера в рассказах писателя 1930-х годов. Исследование специфики сочетания в творчестве писателя буддистских и христианских мотивов.
дипломная работа [79,6 K], добавлен 22.09.2014Изучение биографии и творчества Г. Газданова - одного из самых ярких и значительных явлений литературы эмиграции. Характеристика жизненных истоков тематического многообразия. Анализ его романа "Вечер у Клэр", основанного на автобиографическом материале.
дипломная работа [72,4 K], добавлен 18.03.2010Разновидности жанровых форм романов. Экзистенциальная проблематика и специфика её выражения. Мифологизм образов. Типология сюжетных, композиционных и нарративных приемов, их кинематографичность. Тема воспоминаний и её структурообразующие функции.
дипломная работа [77,5 K], добавлен 25.05.2015Повесть "Привычное дело" как концепция деревенской прозы, средоточие и квинтэссенция авторских установок. Идеология и философия писателя, его представления о человеческой жизни и жизни в "ладу". Художественная реализация категория "лад" в повести Белова.
дипломная работа [119,8 K], добавлен 08.09.2016Характеристика основных этапов русской эмиграции ХХ века. Попытка организационного объединения сил творческой интеллигенции в Константинополе в 1921 году. Ознакомление с издательской деятельностью русских эмигрантов в Берлине, Праге, Париже и Харбине.
курсовая работа [40,2 K], добавлен 27.08.2011Специфика кинематографического контекста литературы. Зеркальный принцип построения текста визуальной поэтики В. Набокова. Анализ романа "Отчаяние" с точки зрения кинематографизации как одного из основных приемов набоковской прозы и прозы эпохи модернизма.
контрольная работа [26,8 K], добавлен 13.11.2013Евгений Онегин - реалистический роман, написанный в стихах, "энциклопедия русской жизни", описание столичного и провинциального дворянства 20 гг. XIX века: изображение быта, жизни, интересов дворянства, ироническая характеристика представителей общества.
реферат [16,3 K], добавлен 08.12.2010Творчество М. Горького в историческом и литературном контексте. Особенности художественного раскрытия многообразия типов русской жизни в цикле рассказов "По Руси". Образы-лейтмотивы, их характер и идейно-эстетическая роль. Анализ программ по литературе.
дипломная работа [112,5 K], добавлен 03.09.2013Роль творчества Тургенева в истории русской и мировой литературы. Формирование эстетических взглядов писателя и особенности тургеневского стиля: объективность повествования, диалогичность и психологический подтекст. Жанровое своеобразие прозы писателя.
дипломная работа [104,4 K], добавлен 17.03.2014Символика карточной игры в романе "Король, дама, валет". Интерпретация жизни Лужина как жизни Моцарта в работе "Защита Лужина". Роман "Приглашение на казнь", обыденность и фантастика. Краткий анализ автобиографической прозы Набокова "Другие берега".
курсовая работа [65,8 K], добавлен 20.12.2015