Образ идеального помещика: к проблеме преемственности/разрывов в украинской общественной мысли конца XVIII - первой половины ХІХ вв.

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Проблема преемственности/разрывов в украинской общественной мысли второй половины XVIII - первой половины ХІХ ст. в отечественной историографии не только не рассматривалась, но и не ставилась, поскольку определенная оптика какого угодно национального дискурса, вполне понятно, из всего многообразия общественных воззрений выхватывает лишь то, что вписывается в представление о формировании «национальной программы», о «национальном строительстве», воспринимающемся как беспрерывный и линейный процесс. И в этом смысле в украинском интеллектуальном пространстве означенного периода, конечно, можно найти не один пример для иллюстрации. Однако, не отрицая правомерность подобного подхода, все же важно отметить, что в таком случае, во-первых, исчезает сама проблема связи/разрывов поколений, утраты, забывания определенного круга идей, возвращения к ним на новом уровне в иной культурной ситуации; во-вторых, «за кадром» остается широкий спектр общественных интересов, настроений, связанных с очень значимыми сферами жизни людей, порой более важными, нежели узко понимаемые национальные задачи.

Конечно, решить эту проблему «отцов и детей» можно только путем глубоких и всесторонних исследований и коллективными усилиями историков. В рамках же данной статьи на примере двух знаковых для конца ХVШ в. и 40-х гг. ХІХ в. фигур хочу лишь апробировать возможные подходы к достижению цели, одновременно демонстрируя, насколько идейно близкими/далекими были эти представители различных этапов украинской общественной мысли.

Федора Осиповича Туманского в украинской историографии, начиная с Н. Василенко, М. Грушевского, Д. Дорошенко, традиционно относят к числу «украинских патриотов» второй половины XVIII - начала ХІХ вв. Таким образом, его можно относить к тому поколению, которое закладывало основы национального дискурса. Пантелеймон Александрович Кулиш в кругу деятелей украинского движения, начинавших свою активную работу в 1840-е гг., безусловно, занимает центральное место, по сути, являясь отцом-основателем Новой Украины, творцом модерной украинской национальной идеи. Эти герои не нуждаются в особом представлении, им посвящена не одна строка в текстах украинских, и не только, историков. И все же, на общее и отличное у этих представителей (как, впрочем, и других) различных этапов «украинского национального возрождения» исследователи не обратили никакого внимания. Вместе с тем, в творчестве Ф.О. Туманского и П.А. Кулиша есть один сюжет, позволяющий сделать некоторые наблюдения в контексте проблемы разрывов/ преемственности в украинской общественной мысли. И тот, и другой каждый в свое время предприняли попытку представить образ идеального помещика, причем сделали это, обратившись к одному и тому же тексту. Попутно замечу, что обращение украинских деятелей конца XVIII - первой половины ХІХ ст. к социально-экономической проблематике, к сложным проблемам социального взаимодействия по линии «помещик - крестьянин» было достаточно распространенным явлением, которое, к сожалению, практически не находит отражения в исследованиях по истории «украинского возрождения», украинской общественной мысли.

На особенности социально-экономической «программы» Ф.О. Туманского мне уже приходилось обращать внимание [7; 8]. Она реконструируется на основе ряда его выступлений на заседаниях Вольного Экономического Общества (ВЭО) в 1792 - 1793 гг., публикаций в «Трудах» этого общества, в его журналах «Российский магазин», «Зеркало света». Еще раз замечу, что только одной речи, произнесенной Ф. О. Туманским по поручению Общества на его годовом собрании 10 декабря 1793 г. [11], думаю, было бы достаточно, чтобы вписать нашего героя в ряд украинских и российских просветителей конца XVIII в. Именно здесь наиболее полно было представлено социально-экономическую «программу» Ф. О. Туманского, которая заслуживает особого внимания с учетом отсутствия подобных выступлений украинского дворянства в конце XVIII в. Она также позволяет в корне изменить доминирующие представления о круге общественных интересов «патриотов».

«Программа» Ф.О. Туманского, с одной стороны, вполне отвечала духу «антагонистически-патрональной системы» (Л.В. Милов), с другой - выделялась из ряда тогдашних инструкций, рекомендаций не только морально-этической насыщенностью, но и несколько отличными предложениями решения хозяйственных проблем. Тут четко отобразилась как социально-экономическая, так и морально-этическая составляющая важнейшего для того времени крестьянского вопроса, в котором «крестьянское» и «дворянское», крестьянин и помещик были неразрывно связаны. Более того, наш герой определил и новые задачи, новые обязанности душевладельцев и, что важно также, зафиксировал на бумаге образ идеального помещика, возлагая на него всю ответственность за совершенствование хозяйства. кулиш романтизм преемственность

Однако впервые Федор Осипович обратился к этой проблеме в опубликованной им в 1786 г. в «Зеркале света» анонимной инструкции «Правило, по которому должен поступать главной Управляющий» [2]. Этот документ издатель получил от правителя Пермского наместничества И. В. Колтовского, а тот в свою очередь от неназванного владельца крупной вотчины. Предисловие к тексту, безусловно, принадлежит самому Ф. О. Туманскому, а его полное сочувствие «Правилу», «которое делает честь человеческому сердцу», дает основания утверждать если не тождество, то глубокую близость высказанных мнений относительно образа идеальной модели помещичьего управления и отношения к крестьянам.

Первое знакомство с текстом позволило предположить, что пять пунктов документа скорее представляют собой фрагмент более обширной инструкции, избранный или И.В. Колтовским для Ф.О. Туманского, или последним для читателей своего журнала, поскольку здесь содержатся только рекомендации относительно принципов отношения к крестьянам яркого патерналистского толка. Во-первых, автору «Правила» были не нужны даже миллионные прибыли, если это могло «отягчить» судьбу зависимых крестьян; поэтому он позволял управляющему «предпочесть моим выгодам выгоды тех людей, коим я должен и хочу быть более отцом, нежели господином». Во-вторых, предостерегая от злоупотребления властью, он замечал, что «человеку честному и благоразумному, которому поручается судьба нескольких тысяч людей, должно быть восхитительно не то, что он власть толико обширную имеет, но что имеет случай толикому числу подобных себе вспомогать христиански». В-третьих, автор ратовал за «честную безпристрастность» вотчинного суда, поскольку «излишняя потачку превращает человеколюбие в слабость, влекущую за собой беспорядок; а излишня строгость есть безразсудное, а иногда и злобное тиранство». При определении наказания предлагалось «прибегать к чувствованию любви родительской и представлять себе того несчастного как бы сына своего». И отдельным пунктом прописывалось заботиться о вдовах, сиротах, бедных, «почитая то себя честию, внутренним удовольствием и спасением».

Интересно, что в трех из пяти пунктах видим обращение к христианской морали, «Всевидящему Судии». То есть идеи «христианского хозяйствования», которые позже будут звучать, в частности, у Н. В. Гоголя в «Русском помещике» из «Выбранных мест из переписки с друзьями», были близки и автору, и публикатору «Правила». Свою солидарность Ф. О. Туманский выразил в надежде: «если бы каждый помещик поступал подобно оному (пермскому вотчиннику), то можно было бы надеяться, что как помещик свои доходы верно получил бы, так равно и его подданные, благословляя дни его, находились бы в благополучном состоянии».

Несколько ранее [8], со ссылкой на наблюдения исследователей литературной и историографической традиции XVIII - начала XIX в. [12], учитывая сложный многоступенчатый, нередко анонимный или полуанонимний путь источника к его обнародованию, что может быть одним из свидетельств возможной мистификации происхождения текста, я робко предположила, что автором «Правила» мог быть сам издатель «Зеркала света». Тогда не могло возникнуть никакого подозрения, что не только снять с Ф.О. Туманского определенный мною статус «мистификатора», но и сделать уточнения и увидеть живучесть созданного им образа, поможет другая мистификация. Речь идет о «Карманной книжке для помещиков», опубликованной П.А. Кулишем в 1846 г. под девичьей фамилией его матери [1].

Как не удивительно, на это небольшое произведение выдающегося украинского историка все еще остается почти незамеченным в отечественной историографии. Возможно, почти полное её отсутствие в библиотеках Украины и трудности отыскивания в Интернет-пространстве стали тому причиной, а возможно, отсутствие прямого указания авторства. Возможно, «путали карты», знатоки украинской литературы. Например, Д.И. Чижевский, характеризуя брошюру как «странную» и считая её предшественницей «Выбранных мест из переписки с друзьями Н.В. Гоголя», дал несколько иное название, сбивая историков на эвристическом пути - «Справочная книжка для помещиков Черниговской губернии» [14, с. 314].

Однако, хотя Пантелеймон Александрович вскоре после публикации сам квалифицировал «Карманную книжку» как мистификацию, его авторство не было секретом. Во всяком случае, А.О. Ишимова, известная детская писательница и редактор-издатель, это знала точно. Как отмечал Олесь Федорук в прекрасных комментариях к первому тому полного собрания сочинений историка, именно она помогла П.А. Кулишу получить цензурное разрешение и издать «Карманную книжку» [5, с. 435]. Знал об этом и П.А. Плетнев, под сильным влиянием которого находился тогда Пантелеймон Александрович. Более того, именно из работы П.А. Плетнева «Граф Александр Сергеевич Строганов», опубликованной в 1843 г. «Современником» без указания авторства, П.А. Кулиш заимствовал большую часть текста «Карманной книжки», что хорошо известно в историографии [9, с. 356-357].

Сейчас не к месту выяснять истинные мотивы именно такого способа подачи П.А. Кулишем собственных мыслей. Возможно, подталкивала к этому «глубинная тяга профессиональных историков к вымыслу» [12, с. 519], или то, что в этот период жизни он был «насквозь литературен» [13, с. 760]. Возможно, заимствования у П.А. Плетнева заставили прибегнуть к мистификации. Можно согласиться и со сказанным самим автором «Карманной книжки» на допросе в III отделении. 13 апреля 1847 г. П.А. Кулиш написал письмо Л.В. Дубельту, в котором раскрыл свое авторство с целью доказательства своего «хорошего мнения о великороссиянах» [6, с. 45]. 16 апреля 1847 г. во время допроса в ІІІ отделении по делу Кирилло-Мефодиевского общества на вопрос: «Кем издана, сочинена и когда именно «Карманная книжка для помещиков», которой 110 экземпляров вы отдали на продажу в книжную лавку?» П.А. Кулиш отвечал: «Она сочинена и издана мной самим в конце 1846 г. Имя же свое я скрыл под вымышленным именем штаб-лекаря Гладкого для того, чтобы придать более правдоподобия описываемому в ней пребыванию мнимого Гладкого в Пензенской губ. В противном случае многие, зная, что я постоянно нахожусь в ученой службе, открыли бы мистификацию, и тогда цель - выставить, как образец для всех, достоинства русского помещика в лице гр. Строганова и благородство характера русского простолюдина, его приказчика, не была бы достигнута»[10,с.55].

Эпизод жизни П.А. Кулиша, связанный с этим произведением, сам по себе довольно интересен. Но сейчас дело не в биографии выдающегося украинского деятеля. В данном случае важен не сам факт мистификации, а содержание текста и мотивы обращения к поднятой проблеме. И, главное, что в конце своего повествования П.А. Кулиш поместил «Правило, по которому должен поступать каждый Пермский управляющий», которое оказалось буквально тем самым, что в свое время обнародовал Ф.О. Туманский. П.А. Кулиш, очевидно, не подозревая такой своеобразной связи с первым издателем, раскрыл и имя автора «Правила» - граф А.С. Строганов, и управляющего - Сергей Сивков, и точную дату его составления - 22 февраля 1786 г. [4].

В контексте темы данной статьи важно отметить, что ни один исследователь, так или иначе касаясь этой страницы биографии П.А. Кулиша и его «Карманной книжки», не упоминал Ф.О. Туманского как первого издателя текста «Правила». Более того, А. Дорошкевич, который познакомил широкую публику с этой брошюрой П.А. Кулиша, считал «пермского вотчинника» выдуманным персонажем, так же как и «1786 г.». Указанная дата, по его мнению, «лише повинна була заспокоїти уїдливу цензуру» [4]. Этот историографический факт еще раз подтверждает недостаточный уровень освоения творчества и П.А. Кулиша, и Ф.О. Туманского.

Некоторую «неосведомленность» первого публикатора «Правила» относительно авторства и даты его написания можно объяснить тем, что П.А. Плетнев, у которого П.А. Кулиш сделал заимствования, вероятно, имел другой экземпляр данной помещичьей инструкции и легенду ее появления, чем Ф.О. Туманский. А, возможно, издатель «Зеркала света» при жизни автора не хотел или не мог раскрывать его имени, тем более, что, судя по воспоминаниям М.И. Греча, они были лично знакомы [3, с. 102].

Мотивы обращения к сюжету «Карманной книжки» П.А. Кулиш изложил в письме мистификации-стилизации к А.О. Ишимовой от 14 августа 1846 г., которое подписал: «П. Гладкий». Живя в то время в Петербурге, Пантелеймон Александрович писал от имени пожилого человека, будто своего деда, которого «вспомнить старину» заставило «горестное современных условий и сердец, по отношению к возвышающим человеческое достоинство чувствованиям, состояние», недовольство тем, что многие сейчас пишут о гуманности, а дел таких очень мало. Залогом «к дальнейшему преуспеянию в усовершенствовании своих помыслов и чувствований», по его мнению, было обращение к тому, что «высокого разума люди в своих сочинениях и в событиях своей жизни оставили». Следовательно, и здесь П.А. Кулиш был верен себе. Его цель: «призывать и на путь правый обращать», «соединение старого с новым» [5].

Для этого он избрал путь якобы воспоминаний о якобы своей давней встрече с «одним почтенным старцем» во время якобы пребывании в Пермской губернии. Именно здесь «Гладкий», как малоросс, имея «странные понятия о северной половине нашего государства», неожиданно нашел желаемый идеал устройства крепостной деревни. Перед тем он представлял великорусского мужика, как «грубейшее создание, на которое действует один страх» [1, с. 4] и, оказавшись в имении крупного вотчинника, рассчитывал найти здесь «бедные хижины, ободранных и изнуренных крестьян, на всех лицах уныние и раболепство».

Однако вместо такой картины он увидел «весьма удобные и чистые избы, народ здоровый, веселый и хорошо одетый; у каждого мужика полон двор лошадей и скота». А «обхождение» крестьян со штаб-лекарем показалось ему «как то облагороженным». Он, приятно удивившись, увидел в них «учтивость без глупаго страха и удивления к приезжему» [1, с. 11]. Как впоследствии выяснилось, все это произошло благодаря «русскому барину», которого, как отметил «Гладкий», «не иначе представляет себе Малороссиянин, как человеком, который заботится только о удобствах жизни да о том, чтоб сыновья его успевали по службе, а дочери вышли выгодно замуж» [1, с. 4]. Но именно один «русский барин» составил управляющему такое «Правило», которое и сделало возможным счастливую жизнь крестьян.

В этих замечаниях Кулиша-Гладкого интересными могут быть несколько моментов. Во- первых, это фиксация разрыва в представлениях, которые все еще существовал в 1840-е гг. между «малороссийской» и «великорусской» действительностью (вспомним, что в то время автор имел преимущественно отечественный опыт социальных отношений). Во-вторых, в отличие от Ф.О. Туманского, который искал примеров «моральной экономии», морально санкционированного хозяйствования в современности, автор «Карманной книжки» обратился за ними к прошлому. Один из лучших современных знатоков жизни и творчества П.А. Кулиша, Евгений Нахлик причину видит в том, что в среде кирилло-мефодиевцев, в которой вращался один из создателей Новой Украины, «культивувалася не ідея гуманізації кріпаччини, ...а радикальна ідея знищення кріпосного права» [9, с. 356]. Это утверждение, думаю, демонстрирует не только поверхностность трактовки мотиваций П.А. Кулиша, но и устойчивость историографических стереотипов относительно взглядов самих кирилло-мефодиевцев. Кажется, кулишевед здесь также не учитывает, что морально-этическая позиция может быть и архаичной. Что же касается П. А. Кулиша, то, возможно, определенное знакомство с реалиями, разрыв между ними и представлениями, что вскоре проявится в его личных хуторских хозяйственных делах, подталкивали искать идеал в прошлом.

В-третьих, этот сюжет не только свидетельствует об актуальности в середине XIX в. образа идеального помещика, зафиксированного еще Ф.О. Туманским, но и подталкивает к ряду вопросов: насколько испортилась натура современников Пантелеймона Александровича, насколько изменился характер социального взаимодействия, насколько глубоким оказался разрыв между помещиком и его подданными и были ли окончательно потеряны принципы «моральной экономии», те просветительские образцы, по которым так скучал «Гладкий». Ответить на эти и другие вопросы помогут лишь дальнейшие исследования. Но здесь, подытоживая, замечу, что в поисках «лучших времен», вероятно, не случайной оказалась своеобразная перекличка П.А. Кулиша с Ф.О. Туманским. Однако, это перекличка людей разных эпох, просветительского сентиментализма с народническим романтизмом. При этом важно, что Ф.О. Туманский, создавая образ идеального помещика, считал возможным достижение гармонии социальных отношений в настоящем. Это позволяло ему не просто возлагать всю ответственность за экономическую жизнь на дворянство, но и требовать от него рационального и гуманного отношения к крестьянам. Представитель же народнического романтизма П.А. Кулиш в своих поисках идеального помещика обращался к истории. Таким образом, не создавались основы для модернизации социальных отношений, а реанимировалось патриархальное прошлое. И в этом смысле можно говорить скорее не столько о преемственности, сколько о разрывах в украинской общественной мысли.

Литература

1. Кулиш П. Карманная книжка для помещиков, или лучший, извлеченный из опыта способ управлять имением. Издал помещик Черниговской губернии штаб-лекарь Гладкий / П. Кулиш. - СПб., 1846. - 32 с.

2. Выписка из письма полученнаго издателем от Его превосходительства Пермского наместничества правителя Ильи Васильевича Колтовского // Зеркало света. - 1786. - Ч. 2. - № 24 (19 июня). - С. 121-125.

3. Греч Н.И. Записки о моей жизни / Н. И. Греч. - М., 1990. - 396 с.

4. Дорошкевич О. Невідоме Кулішеве видання / О. Дорошкевич // Бібліологічні вісті. - 1926. - Ч. 1 (10). - С. 75 - 80.

5. Куліш П. Лист до О. Ішимової від 14 серпня 1846 р. / П. Куліш // Куліш П. Повне зібрання творів. Листи / Упор., комент. Олесь Федорук. - К., 2005. - Т. 1.: 1841 - 1850. - С. 99-101.

6. Лист П.О. Куліша до Л.В. Дубельта 13 квітня 1847 р. // Кирило-Мефодіївське товариство. К., 1990. - Т. 2. - С. 45-46.

7. Литвинова Т.Ф. «Поміщицька правда». Дворянство Лівобережної України та селянське питання наприкінці XVIII - в першій половині ХІХ ст. (ідеологічний аспект) / Т.Ф. Литвинова. - Д., 2011. - 732 с.

8. Литвинова Т.Ф. Соціально-економічні погляди й господарські інтереси Ф.И. Туманського / Т.Ф. Литвинова // Український історичний журнал. - 2007. - № 1. - С. 70-94.

9. Нахлік Є.К. Пантелеймон Куліш: Особистість, письменник, мислитель: У 2 т. / Є.К. Нахлік. - К., 2007. - Т. 2. - 462 с.

10. Протокол допиту П. О. Куліша в ІІІ відділенні // Кирило-Мефодіївське товариство. - К., 1990. - Т. 2. - С. 47-59.

11. Речь Надворнаго Советника Федора Иосифовича Туманскаго, говоренная в Собрании Экономическаго Общества Декабря 10-го дня 1793 года // Труды Вольного Экономического Общества. - 1794. - Ч. 19. - С. 303-334.

12. Толочко А.П. «История Российская» Василия Татищева: источники и известия / А.П. Толочко. - М., 2005. - 544 с.

13. Чернов Е.А. «Письмо позвало в дорогу»: опыт несостоявшейся рецензии / Е.А. Чернов // Дніпропетровськиі історико-археографічний збірник / За ред. О.І. Журби. - Д., 2009. - Вип. 3. - С.754-766.

14. Чижевский Д.И. Неизвестный Гоголь / Д.И. Чижевский // Русские философы (конец XIX - середина ХХ века): антология / Сост. Л.Я. Филонова. - М., 1996. - Вып. 3. - С. 296-324.

Размещено на Allbest.ru