"Нововременский" слой в романе В.П. Крымова "Хорошо жили в Петербурге"

Размещено на http://www.allbest.ru/

«Нововременский» слой в романе В.П. Крымова «Хорошо жили в Петербурге»

Одной из примечательнейших фигур литературы «первой волны» русской эмиграции был В.П. Крымов. В России он входил в круг литераторов газеты «Новое время», с деятельностью которой были связаны имена не только А.С. Суворина и В.П. Буренина, но и молодого А.П. Чехова. В беллетристике В.П. Крымова учтены особенности предшествующей литературы, а также горизонт ожиданий широкого читателя, которым они адресованы. Ей присущи занимательность и динамичность сюжета, освещение сторон жизни общества, которые редко становились предметом художественного осмысления, и вместе с тем, некоторая поверхностность, неровность, не всегда продуманная композиция, незавершенность сюжетных положений. Одним из плодотворных аспектов ее изучения является специфика отражения реалий дореволюционной жизни, в т. ч. и литературного быта. Роман «Хорошо жили в Петербурге», посвященный журналистской карьере Аристархова, по меткому выражению одного из рецензентов [5, с. 185], стал своего рода сплетней о представителях столичной литературной жизни. Главный герой романа - миллионер, не лишенный писательских и журналистских амбиций: «Дело журналиста и заключается в том, чтобы всем интересоваться, все знать... Что может быть интереснее такой работы!? - Там связи.» [3, с. 6]. Используя свои знакомства, он становится внештатным сотрудником популярного издания «Русская газета», в котором угадывается широко известное «Новое время».

Газета была детищем «старика Суворина», который превратил «Новое время» в авторитетное и влиятельное издание. Ю.В. Климаков полагал, что оно было первой в России «большой политической газетой с чрезвычайно широким кругом читателей, к голосу которой прислушивались и далеко за границей» [2, с. 69]. Причину этого он видит не только в великолепных организаторских способностях А.С. Суворина, но и в «последовательном отстаивании коллективом его сотрудников общенациональных российских интересов» [2, с. 69], в поддержке политики правительства и буржуазии. Уже через три года после покупки А.С. Сувориным «Нового времени» газета получила признание как вполне благонадежная. Это позволяло редакции быть в курсе политического закулисья, а ее сотрудникам заводить нужные знакомства. В романе «Хорошо жили в Петербурге», остающемся вне поля зрения исследователей, - он назван лишь в справочной статье [5, с. 184-185], - ощутим «нововременский» слой. В.П. Крымов был сотрудником «Нового времени» с 1910 г., хорошо знал не только его редакторскую политику, людей, которые сотрудничали в издании, но и тех, кто общался в этом кругу. Он служил коммерческим директором, писал заметки о светской жизни в другие газеты - «Вечернее время», «Русское слово», «Свет», был знатоком светской жизни. У большинство героев его романа есть прототипы. Так, в образе хозяина «Русской газеты» Кащеева угадывается А.С. Суворин («старик Суворин»), Грабельщикова («говорящая» фамилия) - Г.Н. Снесарев [5, с. 185], Войтинской - балерина М.Ф. Кшесинская, Князя - великий князь Андрей Владимирович. В ходе анализа удалось раскрыть еще некоторые из прототипов.

Издание А.С. Суворина занимает особое место в русской журналистике. Можно говорить о том, что это было первое массовое периодическое издание, рассчитанное на «среднего» человека, в котором был найден способ подачи информации, отвечавший ожиданиям самого широкого читателя. Н. Соловьева и В. Шитова писали, что газета постепенно стала восприниматься как нечто, обязательно присутствующее в жизни. А.С. Суворин «легко мог представить себе, как, бегло просмотренные с утра хозяином на Разъезжей, который ищет здесь прежде всего новостей и общего тона, свежий номер почти на целый день переходит в комнату тещи: она стареет, глохнет и оттого еще больше полюбила читать. Ввечеру хозяин спрашивает газету снова - это уже для отдыха. Потом газета уйдет из барских комнат. Прочитанная на кухне вслух поваром либо дворником, зашедшим попить чаю, она потом растворится в пересказах, разойдется, как по воде, станет слухами, толками, мнениями» [4, с. 183-184]. Наряду с газетой А.С. Сувориным издавались многочисленные приложения, журнал «Исторический вестник», выходивший в течение 30 лет, «на каждый стол - справочные выпуск ”Вся Россия”, ”Дорожная библиотека” - серия специально для вагонного чтения. ''Дешевая библиотека” <...> Суворин имел это честолюбие - хотел, чтобы для всех первой книгой в жизни было его издание» [4, с. 183]. В.П. Крымов довольно умело воссоздает и «это честолюбие», и другие черты характера А.С. Суворина: «Кто-то просил Кащеева к телефону. Кащеев сердито бросил курьеру: ”К черту!.. Меня нет. И министра к черту - меня нет, я сказал. Вот вы все устраиваете и улаживаете, а оно только разлаживается”. Кащеев встал и нервно заходил по кабинету. <. > Ноги были широко расставлены носками внутрь, словно он собирался играть в футбол. Это была особенность походки Кащеева. Он никогда не играл в футбол, вообще не занимался спортом, но эту привычку выработал в себе намеренно, считая, что мужчине именно так подобает ставить ноги. ”Я не балетчик”, - говорил он» [3, с. 15]. Подметив характерные особенности во внешности А.С. Суворина, В.П. Крымов их укрупнил в образе издателя газеты.

Решимость, твердость характера Кащеева отражались в его манере вести дела. Он был противником финансовых нововведений, понимая, что любые формы, скажем, акционирования ставят под удар единоличное управление делами: «Знаю я ваши акционерные общества. Продай одну акцию, так через полгода Розеншейн будет мои статьи править.» [3, с. 16]. Однако влияние своей газеты он умело использовал для получения кредитов или упрочения общественной позиции. Аристархов воздействовал на другую важную для него тему: литературный талант. Приведя удачное выражение из публикации Кащеева, он сумел ему понравиться и стать сотрудником. Как известно, А.С. Суворин был плодовитым беллетристом, критиком и публицистом, и В.П. Крымов подчеркивает сантименты героя по поводу хорошо написанного текста.

Он чутко уловил и мысль А.С. Суворина о художественном образе,которую вкладывает в уста Кащеева: ”Да, фраза вышла удачная... Не гоняйтесь за мудреными словами и не притягивайте за хвост образов. <...> Лучше совсем без образов, чем один, коленом втолкнутый, когда читатель чувствует сразу эту незаконнорожденность. Искусство в том, чтобы не было искусственности. ”Убогая роскошь наряда” - такие алмазы даже в богатом мозгу весьма редки, одного на книгу довольно.» [3, с. 17 - 18]. В этом диалоге Кащеев цитирует строку из стихотворения Н.А. Некрасова «Убогая и нарядная» (1860) как образец того единственного нового образа, которого «одного на книгу довольно» и обнаруживая свои, так сказать, демократические предпочтения. Во-вторых, он высказывает квинтэссенцию «эстетики», которая лежала в основе литературно-критической деятельности С. Суворина и В.П. Буренина и была тесно связана с их общественнополитическими убеждениями.

«Новое время» стояло на позициях упрочения существующего порядка вещей, противилось попыткам разрушить устойчивость государства, основ обывательского благополучия. Искусство, содержащее в себе потенцию обновления, воспринималось как подрывающее общепринятое. В представлениях «Нового времени» правомерным считался «только образ, ставший клише, - иначе сказать, потерявший свое достоинство образа. В клише исключено все, кроме подтверждения известного; в образе - возможность перемены, инозначения, инопонимания. Образ - это воля, в обоих значениях этого слова - изначальная свобода и волевое усилие. В образе действительность получает свое динамическое инобытие. Образ по сути своей обновляющ и дискомфортен. Обыденное, обывательское благополучное сознание хочет полного натурализма, боясь всего, что может посягать на устойчивость мира, которым следует быть довольным. <.> Так что нелюбовь к образу - в полном согласии с суворинским практическим человеколюбием» [4, с. 193]. Этим можно объяснить то остервенение, с которым В.П. Буренин набрасывался на публикации символистов, высмеивая казавшиеся ему нелепыми образы. В.П. Крымов наделяет Кащеева не только узнаваемой внешностью, чертами характера, но и взглядами, напоминающими «эстетику» А.С. Суворина.

Одним из тех, кто сотрудничал в «Новом времени» с 1889 по 1917 г., был и Василий Васильевич Розанов, выдающийся русский писатель, критик, мыслитель, печатавшийся на страницах этого издания под псевдонимом «Обыватель». По нашему мнению, именно он был прототипом Семена Семеновича Цветкова, знакомого Арсения Аристархова. В этом образе П. Крымов подчеркнул именно те стороны личности и ту тему, по которой В.В. Розанов угадывается безошибочно. Так, его герой носит имя и отчество, напоминающие имя и отчество писателя: Семен Семенович - Василий Васильевич. Его фамилия - Цветков, вызывающая ассоциацию с фамилией Розанов. Описана и характерная внешность писателя: «Маленький, плюгавенький, с жиденькой бородкой и потными руками, казалось, он должен быть для женщин отталкивающим.» [3, с. 203]. Как известно, об облике В.В. Розанова впечатлений сохранилось не так много: о нем можно судить по фотографиям. Э. Голлербах запомнил его таким: «... небольшого роста старичок, самой мирной и ласковой наружности. <...> Внешность у него была скромная, тусклая, тип старого чиновника или учителя; он мог бы сойти также за дьячка или пономаря.» [2, с. 19]. В.П. Крымов подчеркивает в нем непрезентабельность и тревожность.

Говоря о творчестве Цветкова, повествователь акцентирует только одну тему: «Цветкова называли порнографической натурой. Это было неверно. В Цветкове было столько обнаженности, что не могло быть уже речи о пошлости или порнографии. Он шел до обнаженности мраморной статуи. Неприлична полуприкрытая, хихикающая над намеками пошлость, а в Цветкове был обнаженный белый мрамор мысли. Цветков больше всего писал по сексуальным вопросам: у него была религия полового акта» [3, с. 204]. Здесь В.П. Крымов оказывается не пародийно язвителен, а, скорее, справедлив к В.В. Розанову. Он, действительно, не впадал в пошлость, но поднимал проблемы, до этого никогда с такой силой не звучавшие в русской литературе. Деятельный участник Религиозно-философских собраний, он много писал о нерешенной в христианстве проблеме пола. В.П. Крымов не претендовал на глубокое исследование взглядов В.В. Розанова. В его Цветкове верность теме пола демонстрируется навязчиво и прямолинейно. Так, за столом ему предлагаются пирожные, он предпочитает им сушки. «Мешал, пока сушки сделались склизкими, размокли. Вытаскивал их ложечкой, клал пальцами в рот и обсасывал. Именно такие ему нравились: чтобы были мокрые, теплые, осклизкие... И в этом время говорил об египтологии, рассказывал какую-то подробность в ”ключе власти”, которую нашел в этом новом английском томе. Когда встали, Цветков оказался в дверях рядом с Войтинской. Вдруг он покраснел, заблестели и замаслились глазки, лоб стал еще потнее, и он взял тихонько Войтинскую за грудь: ”Грудочки какие! миленькие. Позвольте потрогать. Я ведь так, эстетически, без всякой плохой мысли. Священнодействуя” <.> шепелявил Цветков, брызгая слюной и задыхаясь.» [3, с. 208]. В.П. Крымов подчеркивает два аспекта: физиологический («чтобы были мокрые, теплые, осклизкие») и, так сказать, религиозный («Священнодействуя»).

Современникам было хорошо известно бросающееся в глаза несоответствие утонченной мысли писателя о проблеме пола браку В.В. Розанова, отвечавшему русской патриархальной традиции. Его настоящая семейная жизнь началась лишь после знакомства с В.Д. Бутягиной, с которой он тайно венчался. Это была многодетная и счастливая семья. В.П. Крымов подчеркивает это обстоятельство в биографии писателя. «На звонок в переднюю высыпала орава детей в шерстяных платках. Потом выплыла сама супруга, большая, пожилая, расплывчатая, сдобная баба. Как живой парадокс - певец сексуальности и вдруг такая баба и такая орава детей!» [3, с. 204].

Рассматривая библиотеку Цветкова, в которой любовно были собраны все издания его произведений, Аристархов обнаруживает книгу о Египте. «Раскрывши ее наугад, Арсений увидел забытый там листок, весь исчерченный пером. Много раз вдоль и поперек повторялись слова: “Изида,Озирис, Пречистая Дева”. А кругом все было все было зарисовано схематическими изображениями половых органов - мужских и женских. Видимо, Цветков над чем-то думал и все время это рисовал» [3, с. 207]. Интересен комментарий героя к обнаруженному им листку: «Поразительный документ... Со временем, когда умрет Цветков, будет музейной вещью, материалом для его биографии. Один из ключей к раскрытию тайников души человеческой» [3, с. 207]. В.П. Крымов работал над трилогией уже после смерти В.В. Розанова. В словах его героя ощутимо всеведение повествователя, которым Аристархов обладать, конечно, не мог.

Возникает вопрос о том, как В.П. Крымов относился к В.В. Розанову и с какой целью создал пародию на него? В некоторой степени ответом является финал главы. «Природа захотела подурачиться, - заключает повествователь, - взяла горсточку ярких кристалликов гениальности и бросила их в самого неподходящего - по понятиям людей - человека. И получился Цветков.» [3, с. 208]. Вкладывая подобную оценку в уста своего героя, писатель, думается, выразил и собственное отношение к В.В. Розанову, талантливому, оригинальному мыслителю - и нелепому человеку. Но если рассматривать этот фрагмент в контексте всего повествования, то можно утверждать, что оценивая печать и литературу, как мощное средство манипуляции общественным мнением, автор не имел иллюзий на ее счет и на счет тех, кто ее создавал. Во всяком случае, уважение к А.С. Суворину, которое писатель, вероятно, все же испытывал, не мешало ему обнажить нелицеприятные стороны его семейной жизни, описать «Кащеевский цех», т.е. группу содержанок сына Кащеева, попутно пересказывая сплетни о бывших женах и отца, и сына, показать механизмы, с помощью которых сам Кащеев зарабатывал миллионы, играл на бирже, увеличивал тираж издания и пр. О каждом, у кого был прототип, В.П. Крымов писал довольно откровенно, преувеличивая негативные стороны личности и не останавливаясь на положительных, превращая свой роман в большую «сплетню» о современниках. Так, например, в тексте романа мы обнаружили намек на драматурга, актера, теоретика тетра. «Бывал еще постоянно другой эстет с женственной наружностью, популярный драматург и режиссер, поклонник Бердслея. Он тоже старался говорить афоризмы сладкие и нежные и написал книгу “Самокульт”» [3, с. 125]. На наш взгляд, речь идет о Н. Евреинове, авторе очерка «Бёрдслей», статей «Театр для себя», «Введение в монодраму» и мн. др. Но автора не волнует новаторство в области драмы: он намекает на его интимные связи с представителями столичной богемы.

крымов роман эмиграция

Размещено на Allbest.ru